— При вас здесь служба безопасности, верно, Арти?

— Ну и что?

— Ты сможешь выбраться отсюда только в одном случае, — зашипел, потянувшись ко мне Ястреб. Его куртка наполовину расстегнулась, обнажив изуродованную грудь. — Только, если Арти возьмет тебя с собой.

— Замечательная мысль! — заключил я. — Хотите, Арти, я верну вам пару тысяч за эту услугу?

Его это предложение ничуть не позабавило.

— От вас мне ничего не нужно. — Он повернулся к Ястребу. — Мне нужно кое-что от тебя, малыш. Не от него. Слушай, к визиту Мод я не был готов. Если ты хочешь, чтобы я вывел отсюда твоего дружка, тебе придется кое-что для меня сделать.

Парень явно растерялся.

Кажется, на лице Арти промелькнула самодовольная усмешка, но через миг глаза отражали только крайнее беспокойство.

— Ты должен любым способом заполнить холл народом, и чем быстрей, тем лучше. Ясно?

Я хотел спросить — зачем? Но не спросил, и правильно сделал; ведь я и не догадывался тогда, каковы возможности охранников Арти. Я хотел спросить — как? Но не успел, потому что пол под ногами задрожал и подпрыгнул, а двери стремительно распахнулись.

— Ну, жми, малыш! — прохрипел тот Ястреб. — Жми — или никто из нас отсюда не выйдет. Никто!

Я понятия не имел, что может сделать парнишка; и — видит Бог! — я даже шагнул следом за ним, но тот Ястреб схватил меня за руку и прошипел:

— Стойте здесь, идиот!

Я сделал шаг назад. Арти давил спиной на кнопку, открывающую двери.

Ястреб сломя голову бросился к бассейну. И плюхнулся в воду.

Добравшись до установленных на двенадцатифутовых треногах жаровен, он принялся карабкаться наверх.

— Он же покалечится! — прошептал Арти.

— Ага, — сказал я, но не думаю, что цинизм моего междометия дошел до него. Ястреб дурачился под громадным огненным блюдом. Потом что-то внизу отвалилось, что-то громко лязгнуло, а еще что-то забило струей над водой.

Вспенивая воду, в бассейн с оглушительным ревом хлынуло пламя.

Черная стрела с золотистым наконечником: Ястреб прыгнул.

Когда зазвучал сигнал тревоги, я едва не прокусил собственную щеку.

По голубому ковру шли в нашу сторону четверо в форме. Какие-то люди пересекали холл в другом направлении: увидев пламя одна из женщин пронзительно взвизгнула. Я вздохнул с облегчением, решив, что ковер, стены и потолок сделаны из огнеупорных материалов. Но суть происходящего более чем в шестидесяти дьявольских футах от нас, то и дело от меня ускользала.

Ястреб всплыл на поверхность у края бассейна, в единственном оставшемся не полыхающем месте, и, прижав ладони к лицу, перевалился через бортик на ковер. Он долго катался по ковру. Потом поднялся на ноги.

Из другого лифта выплеснулись пассажиры, которые пораскрывали рты и вытаращили глаза. В дверях показалась бригада пожарных. Сигнал тревоги звучал все громче.

Ястреб обернулся и оглядел находящихся в холле людей. Человек пятнадцать. Вода заливала ковер вокруг его намокших, лоснящихся штанин. От огня капли воды на его волосах мерцали, переливаясь медью и кровью.

Он с силой ударил кулаками по мокрым бедрам, глубоко вздохнул, и средь грохота, колокольного звона и шепота он — запел.

Двое юркнули обратно в лифты. В дверях появилось еще с полдюжины людей. Полминуты спустя каждый лифт привез еще дюжину. Я сообразил, что по зданию разносится весть о том; что в холле поет Певец.

Холл заполнялся людьми. Огонь бесчинствовал, пожарные топтались вокруг, а Ястреб, широко расставив ноги на голубом ковре у полыхающего бассейна, пел — и пел он о баре неподалеку от Таймс-сквер, где полно воров и морфинистов, драчунов, пьяниц и женщин, слишком старых для торговли тем, что они все равно выставляют на продажу, да и клиенты их — сплошь чумазые бродяги, и где прошедшим вечером завязалась потасовка, в которой до полусмерти избили одного старика.

Арти потянул меня за рукав.

— Что?

— Идем, — прошипел он.

Дверь лифта закрылась за нами.

Мы медленно продвигались сквозь замершую в экстазе толпу, то и дело останавливаясь, чтобы посмотреть и послушать вместе со всеми. Но в такой передряге оценить по достоинству искусство Ястреба я не мог. Большую часть нашего долгого пути меня занимала мысль о том, какого рода службой безопасности обеспечен Арти.

Остановившись позади закутавшейся в купальный халат парочки влюбленных, которые, прищурив глаза смотрели в самое пекло, я пришел к выводу, что все проще простого. Арти всего лишь хотел незаметно выбраться отсюда, а с помощью Ястреба ему представился удобный случай затереться в толпе.

Чтобы добраться до выхода, нам предстояло миновать плотный кордон полицейских Регулярной службы, по-моему, не имевших никакого отношения к творящемуся в саду на крыше; они просто сбежались на пожар и остались послушать Песню. Когда Арти, рассыпавшись в извинениях, похлопал одного из них по плечу и попросил посторониться, полицейский посмотрел на него, оглянулся, а потом смерил его повторным мак-сеннетовским взглядом. Однако другой полицейский, увидев этот обмен любезностями, двинул первого локтем и укоризненно покачал головой. После чего оба отвернулись и благоговейно воззрились на Певца. Пока утихала буря в моей груди, я пришел к выводу, что работающая на того Ястреба система агентов и контрагентов, строящих козни и шныряющих по горящему холлу, должна быть столь запутанной и хитроумной, что попытка в ней разобраться обрекала на полнейшую паранойю.

Арти распахнул последнюю дверь.

Сделав последний глоток кондиционированного воздуха, я шагнул в ночь.

Мы поспешили вниз по склону холма.

— Послушайте, Арти...

— Вам туда, — он вытянул руку вдоль улицы. — А мне в другую сторону.

— Э-э... а что там? — Я ткнул в мою сторону.

— Станция под-под-подземки «Двенадцать башен». Послушайте. Я вас оттуда вытащил. Не сомневайтесь, до поры до времени вы в безопасности. Садитесь в поезд и езжайте себе в какое-нибудь интересное место. Прощайте.

Пора.

И Арти Ястреб, сунув кулаки в карманы, торопливо зашагал прочь.

Я же направился в другую сторону, держась поближе к стене и ежеминутно ожидая отравленной стрелы из проезжающей машины или смертоносного луча из придорожных кустов.

Я дошел до подземки.

И все еще ничего не произошло.

Агат сменился Малахитом...

Турмалин...

Берилл (тогда мне стукнуло двадцать шесть)...

Порфир...

Сапфир (в том месяце я взял десять тысяч, что еще не успел промотать, и вложил их в «Ледник», вполне законное кафе-мороженое на Тритоне — первое и единственное кафе-мороженое на Тритоне, — которое тут же исторгло фонтан прибыли; каждый вкладчик получил по восемьсот процентов, без дураков.

Через две недели после этого я лишился половины своей доли в очередной серии нелепых противозаконных деяний, чем был крайне удручен, но «Ледник» продолжал приносить стабильный доход. Вновь сменилось Слово)...

Киноварь...

Бирюза...

Тигровый глаз...

Хектор Колхаун Эйзенхауэр наконец-то взялся за ум и все эти три месяца учился тому, как сделаться респектабельным представителем верхушки преступного мира. Все это само по себе достойно большого романа. Крупные финансовые операции; корпоративное право; как нанимать работников, Тьфу, пропасть! Но никуда не денешься, в жизни меня всегда привлекали сложности.

Справился я и с этой. Ведь основной принцип остается неизменным: смотри внимательно, подражай убедительно.

Гранат...

Топаз (я прошептал это Слово на крыше Трансспутниковой генераторной станции и приказал своим наемникам совершить два убийства. И представляете? При этом я абсолютно ничего не чувствовал)...

Таафит...

Время Таафита подходило к концу. Я вернулся на Тритон по делам, связанным только с «Ледником». Утро вселяло радужные надежды: дела шли просто блестяще. Днем я решил устроить себе выходной и отправиться на экскурсию к Селю.

— ...высотой двести двадцать ярдов, — объявил гид, и все вокруг меня оперлись о поручень, глазея сквозь пластиковую крышу коридора на утесы застывшего метана, которые высились в слепящем и холодном зеленоватом свете Нептуна.

— Пройдя всего несколько ярдов, дамы и господа, вы впервые увидите Мировой Колодец, где более миллиона лет тому назад таинственная сила, до сих пор неизвестная науке, всего за несколько часов превратила в жидкость двадцать четыре квадратные мили застывшего метана, и за это время образовался метановый водоворот вдвое глубже земного Большого Каньона, который застыл на века, когда температура упала до...

Люди уже двинулись дальше по коридору, когда я увидел, как она улыбается. В тот день у меня были пушистые черные волосы и темно-каштанового цвета кожа.

Признаюсь, я был слишком уверен в себе, и поэтому все время стоял рядом с ней. Я даже вознамерился произвести на нее впечатление. Но вся моя самоуверенность мигом улетучилась, когда она внезапно повернулась ко мне и с каменным лицом произнесла:

— О! Вот так да! Это же Хамлет Калибан Энобарбус!

Глубоко укоренившиеся рефлексы слили на моем лице насупленные в замешательстве брови и снисходительную улыбку. «Простите, но по-моему, вы ошиблись»... Но этого я не сказал.

— Мод, — сказал я, — вы явились сообщить, что настал мой черед?

На ней была блуза в наплывах и разводах синего цвета с большой же синей брошью на плече, откровенно стеклянной. И все же, оглядев разодетых в пух прах туристов, я оценил, что она выделяется среди них куда меньше, чем я.

— Нет, — ответила она. — Я в отпуске. Так же, как и вы.

— Серьезно? — Мы чуть отстали от толпы. — Не шутите?

— Особый отдел Земли, безусловно, сотрудничает с Особыми отделами других миров, но официальных полномочный на Тритоне мы не имеем. И поскольку вы явились сюда при деньгах и большую часть зарегистрированных доходов получили с «Ледника», Особый отдел вами пока не интересуется. Хотя Регулярная служба Тритона, вероятно, совсем не прочь вас заполучить. — Она улыбнулась. — Я еще не была в «Леднике». Неплохо бы похвастаться тем, что меня пригласил один из владельцев. Не возражаете, если мы выпьем немного содовой?

Застывший водоворот стен Мирового Колодца в хризолитовом великолепии круто обрывался у нас под ногами. Туристы благоговейно созерцали, а экскурсовод разглагольствовал о показателях преломления и углах наклона.

— У меня такое впечатление, что вы мне не доверяете, — сказала Мод.

Я не стал спорить.

— Вы были когда-нибудь связаны с наркотиками? — внезапно спросила она.

Я нахмурился.

— Нет, я вполне серьезно. Мне нужно кое-что для себя уяснить... нужна информация, которая может облегчить и вашу жизнь, и мою.

— Косвенно, — улыбнулся я. — Уверен, что всю информацию вы уже внесли в свои досье.

— Я была связана с ними несколько лет, и вовсе не косвенно, — сказала Мод. — Прежде чем меня приняли в Особый отдел, я работала в Отделе борьбы с наркоманией. Двадцать четыре часа в сутки мы занимались наркоманами и торговцами. Чтобы схватить крупных, приходилось дружить с мелочью. Чтобы схватить акул, приходилось договариваться с крупными. Мы вынуждены были одновременно с ними вставать и ложиться, говорить на одном с ними языке, месяцами жить на тех же улицах и в тех же домах, что и они. — Она отошла от поручня, пропуская какого-то юнца. — Пока я была в отделе наркотиков, меня дважды отправляли лечиться от морфадиновой интоксикации. А ведь мой послужной список был едва ли не лучшим.

— К чему это вы?

— А вот к чему. Мы с вами вращаемся в одних и тех же кругах, хотя бы в силу выбранных нами профессий. Вы бы удивились, узнав, сколько у нас наберется общих знакомых. И не падайте в обморок, если однажды мы столкнемся с вами, переходя площадь Непобедимых в Беллоне, а две недели спустя нас станут знакомить за завтраком в одном из ресторанов Лакса на Япетусе. И хотя орбиты, по которым мы вращаемся, охватывают не один мир, они действительно одни и те же, причем не слишком широкие.

— Идемте. — Не скажу, что мой голос звенел восторгом. — Я угощу вас мороженым.

Мы двинулись вниз по пешеходной тропе.

— А знаете, — сказала Мод, — если вам все-таки удастся достаточно долго не попадаться в руки Особых отделов ни здесь, ни на Земле, вам в конце концов обеспечен огромный, стабильно растущий доход. На это уйдет несколько лет, но это вполне реально. Сейчас у нас с вами нет причин для личной вражды. Просто в один прекрасный день вы можете достичь такого положения, когда Особый отдел потеряет к вам интерес как к намеченной жертве. Само собой, мы будем видеться и случайно, и не очень.

Мы ведь получаем массу информации от людей, добившихся высокого положения.

И кроме того, именно мы в состоянии вам помочь.

— Вы опять раскладывали пасьянс из голограмм.

Она пожала плечами. В тусклом свете планеты ее лицо было ни дать ни взять ликом призрака. Когда мы добрались до искусственных огней города, она сказала:

— Недавно я действительно виделась с двумя вашими друзьями, Льюисом и Энн.

— Певцами?

Она кивнула.

— Я вообще-то не очень хорошо их знаю.

— Зато они, похоже, знают о вас немало. Наверное, от еще одного Певца, Ястреба.

— А вы не в курсе, что с ним?

— Месяца два назад я читала, что он поправляется. Но с тех пор ничего не слышно.

— Это мне тоже известно, — сказал я.

— Я его видела всего один раз, — сказала Мод, — сразу после того, как сумела его вытащила.

Мы с Арти выбрались из холла до того, как Ястреб закончил петь. На следующий день я узнал из аудиогазет, что, когда Песня подошла к концу, он, сбросив куртку, вошел в бассейн.

Пожарная команда тут же встрепенулась; люди с воплями бегали по холлу: его спасли, семьдесят процентов тела было покрыто ожогами второй и третьей степени.

Я упорно об этом не думал.

— Вы его вытащили?

— Да. Я была в вертолете, который сел на крыше, — сказала Мод. — Мне казалось, вы будете приятно удивлены, увидев меня.

— А-а, — протянул я. — Как же вам удалось его вытащить?

— Как только вы направились к выходу, агентам Арти удалось перекрыть движение лифтов выше семьдесят первого этажа, поэтому в холл мы попадали уже после того, как вы покинули здание. Тогда-то Ястреб и попытался...

— И все же его спасли именно вы?

— В том районе пожарные двенадцать лет не видели ни одного пожара! По-моему, они даже не умели обращаться со своим снаряжением. Я приказала своим парням пустить в бассейн пену, а потом... в общем пришлось вытаскивать мальчишку самой...

Что я мог сказать. Уже почти год я честно старался забыть случившееся, и это мне почти удавалось. В конце концов меня там не было.

Не было! Меня это не касалось...

Мод продолжала:

— Мы думали выйти через парня на вас. Но даже наша служба не может допрашивать кровоточащее мясо...

— Я предполагал, что особисты используют Певцов, — сказал я. — Но, честно говоря, не верил...

— Их используют все, так ведь? Впрочем не нужно об этом. Сегодня меняется Слово.

— Льюис и Энн случайно не сообщили вам новое?

— Я виделась с ним вчера, а старое слово действительно еще восемь часов. К тому же они все равно бы мне не сказали. — Она взглянула на меня и нахмурилась. — Не сказали бы ни за что.

— Идемте, выпьем содовой, — сказал я. — Примем беззаботный вид, поболтаем немного и внимательно друг друга послушаем. Вы попытаетесь выудить у меня компромат на меня же. Я попробую не доставить этого удовольствия и в свою очередь поймать на слове вас. Чем черт не шутит, коллега, а вдруг вы сжалитесь и сболтнете ненароком, куда прятаться от ваших барбосов.

— Однако! — приподняла брови Мод.

— Ох, простите, — торопливо поправился я, — конечно же я хотел спросить не «спрятаться», а «улизнуть»...

— Продолжайте, — выдержка у нее была не женской.

— ...и все-таки почему вы пошли на контакт со мной в том баре?

— Я же сказала, что мы просто вращаемся в одном кругу. И вполне можем оказаться в одном и том же баре в один и тот же вечер... коллега.

Теперь наступил мой черед приподнять брови.

— Видимо, это один из профессиональных секретов, которые мне вовсе не обязательно понимать, а?

Двусмысленность ее улыбки вполне гармонировала с моим вопросом.

Впрочем, на ответе я и не настаивал.

День пробежал бестолково. Я вряд ли смог восстановить тот вздор, что мы городили, сидя над усыпанными вишнями взбитыми сливками. Но оба угробили столько сил, пытаясь выглядеть довольными, что вряд ли хоть один из нас был в состоянии найти способ выудить у другого что-то значительное; если вообще что-то значительное было сказано.

Потом она ушла. Я же остался наедине с грустными размышлениями об обугленном фениксе.

А затем метрдотель таинственным шепотом пригласил меня на кухню и поинтересовался насчет партии контрабандного молока (все свое мороженое «Ледник» изготовляет сам), которую я ухитрился заполучить во время последнего путешествия на Землю (кстати, можно только удивляться, насколько мизерных успехов за последнее десятилетие там добились в разведении молочного скота, да и фермеры глупеют на глазах; обмануть Вермонтского бездельника оказалось до обидного просто). Но даже в прохладном полумраке маслобойни, прославившей «Ледник» я не сумел собраться с мыслями. И тонкая лесть метрдотеля, восхищавшегося Хладнокровным Королем Экспроприации (все с большой буквы) не вывела меня из задумчивости.

Выйдя, я уселся на широкую ступень перед входом в «Ледник» и отвечал глухим рычанием на каждую назойливую просьбу посетителей посторониться.

Примерно на семьдесят пятом рычании облаянный не шарахнулся, а остановился и воскликнул:

— Я так и знал, что стоит как следует постараться, и я вас найду!

Да-да, надо уметь искать!

Я взглянул на руку, хлопнувшую меня по плечу, потом на черный свитер и лысую голову с лицом, озаренным широкой улыбкой.

— Арти, — сказал я, — что вы...

Но он все продолжал похлопывать меня по плечу да посмеиваться с дремучим благодушием.

— Вы не поверите, каких трудов стоило раздобыть вашу фотографию, старина. Пришлось дать взятку кое-кому в Особом отделе Тритона. Ох уж мне эти ваши молниеносные переодевания! Гениально. Трюк просто гениальный! — Тот Ястреб сел рядом и положил руку мне на колено. — У вас чудесное заведение. Мне оно нравится, жутко нравится. — Мелкие косточки в окутанном набухшими венами тесте. — Но пока не настолько, чтобы думать о его покупке. Хотя вы уже делаете успехи. Я вижу, что вы делаете успехи. Когда-нибудь я смогу с гордостью сказать, что именно благодаря мне вы получили свой первый крупный шанс. — Он убрал руку и принялся разминать пальцы. — Если вы действительно намерены вести дело с размахом, следует как можно реже пытаться ссориться с законом. Главное — стать незаменимым для влиятельных людей. Всего лишь незаменимым! И в руках талантливого проходимца окажутся ключи от всех сокровищ системы. В этом, безусловно, ничего нового для вас нет.

— Арти, — сказал я, — неужели вы хотите, чтобы нас увидели вместе?..

Арти Ястреб протестующе махнул рукой.

— Никто нас не срисует. Кругом мои агенты. Без охраны я гулять не люблю. Да ведь и ваша охрана... (Он не ошибся) Прекрасная идея. Просто превосходная. Мне нравится, как вы взялись за дело.

— Благодарю. Арти, я сегодня что-то не в форме. Вышел вот подышать свежим воздухом...

Арти снова махнул рукой.

— Не тревожьтесь, я тут засвечиваться не намерен. Вы правы. Нас не должны видеть. Просто шел мимо и решил поздороваться. Вот и все. — Он стал спускаться по лестнице.

— Арти!

Он обернулся.

— Очень скоро вы придете опять. Причем с намерением купить мою долю акций «Ледника», потому что я стану чересчур крупной фигурой. А я не пожелаю ее продать, потому что буду считать себя достаточной фигурой, чтобы вести с вами игру. И на какое-то время мы станем врагами. Вы попытаетесь убить меня. Я попытаюсь убить вас, не так ли?

На его лице: сначала приподнятые в недоумении брови, потом снисходительная улыбка.

— А вам приглянулась идея голографической информации. Очень славно. Просто замечательно. Это единственный способ перехитрить Мод. Только смотрите, чтобы ваши данные имели отношение ко всей обстановке в целом. Это лучший способ переиграть заодно и меня. — Он ухмыльнулся, собрался было вновь повернуться, но, видимо, вспомнил что-то еще. — Если у вас хватит сил воевать со мной и при этом еще расширять дело, держите свою охрану в хорошей форме — раньше или позже настанет момент, когда нам обоим станет выгодно снова проработать вместе. Если вы только продержитесь, мы снова станем друзьями. Когда-нибудь. Только будьте начеку. Дождитесь.

— Спасибо, что вы мне это сказали.

Арти взглянул на часы.

— Ну что ж, прощайте. — Я решил, что он наконец уходит. Но он опять поднял голову. — Вы уже знаете новое Слово?

— Ах да, — сказал я. — Оно названо сегодня вечером. Какое?

Арти дождался, пока удалятся спускающиеся по ступеням люди. Он торопливо огляделся, потом, поднеся ко рту сложенные рупором ладони, наклонился ко мне, отрывисто бросил: «Пирит», — и многозначительно подмигнул.

— Я только что узнал его от девицы, которой сообщила сама Колетт (Одна из трех Певцов Тритона), — сообщил он, повернулся, вприпрыжку сбежал по ступеням и смешался с толпой.

А я остался. Я сидел, вспоминая — день за днем — прошедший год; сидел долго, а потом встал, потому что сидеть уже не мог. Но и размеренный ритм прогулки откликнулся в угнетенном мозгу привкусом сумасшедшей, назойливой бессмыслицы, и на исходе второго часа в голове моей вызрела неповторимо-стройная маниакальная теория: тот Ястреб уже плетет вокруг меня сети некоего заговора; он вовлечет нас всех в западню — и когда я крикну: «Пирит», — это окажется вовсе не Словом; и никто не поспешит на помощь; зато сразу появится человек в черных перчатках, вооруженный револьвером/гранатами/ядовитым газом.

На углу был кафетерий. В свете льющимся из окна, у края тротуара копошилась вокруг разбитой колымаги кучка потасканных бродяг (в стиле Тритона: на запястьях цепочки, на щеках — татуировки в виде шершня, у тех, кому по карману — башмаки на высоких каблуках, кому они по карману).

Верхом на разнесенной вдребезги фаре сидела маленькая морфинистка, которую я в тот вечер выставил из «Ледника».

Что-то толкнуло меня к ней.

— Эй!

Малышка посмотрела на меня из-под напоминающих помятую паклю волос, глаза — сплошные зрачки.

— Ты уже знаешь новое Слово?

Почесав нос, расцарапанный уже до крови, она ответила:

— Пирит, — и хихикнула. — Совсем свежее, час как прикатили.

— Кто?

Она подумала.

— Ммм... парень, а ему... его парень, он только вернулся из Нью-Йорка... а там... понимаешь, Певец по имени Ястреб...

Трое бродяжек поблизости с нами старались на меня не смотреть. Те, кто подальше, позволили себе бросить пару косых взглядов.

— Да, — сказал я. — Большое спасибо.

Бритва Оккама, заодно с правдивой информацией о работе службы безопасности, напрочь отсекает всякую паранойю. Пирит. При таком роде занятий, как у меня, паранойя — всего лишь профессиональное заболевание.

Во всяком случае, не сомневаюсь, что Арти (равно как и Мод) подвержен ей не меньше моего.

Лампы над входом в «Ледник» уже погасли. Я вспомнил об оставшемся внутри, и взбежал по ступенькам.

Дверь уже заперли. Я постучал в стекло, но, естественно, никто не отозвался. И хуже того — в оранжевом свете лампочки, я видел: вот оно, совсем близко, на гардеробной стойке. Скорее всего, его оставил управляющий, подумав, что я вернусь до закрытия. А завтра в полдень Хо Ки Эн заберет зарезервированный билет в каюту-люкс космолайнера «Платиновый лебедь» (время отправления: час тридцать; пункт назначения: Беллона). И сейчас за стеклянной дверью «Ледника» он ждал, снабженный всем необходимым: от очередного парика до маски, сужающей, едва ли не вдвое непроницаемо черные глаза мистера Эна.

Сказать по правде, я уже был готов взломать дверь. Но вовремя остыл, сообразив, что гораздо разумнее и проще отправиться в гостиницу и попросить портье поднять меня к девяти. А утром спокойно войти в кафе вместе с уборщиком. Я повернулся, пошел вниз по лестнице... и тут я понял.

И стало так грустно, что по щеке поползла слеза — да-да, слеза — и я улыбнулся. Пусть себе лежит на стойке до утра.

Ведь нет там ничего, что мне бы не принадлежало.