Глава 1

Это город-порт.

Здесь небо ржавеет в дымах. Промышленные газы заливают вечер оранжеватым, розовым, пурпурным и другими оттенками красного. На западе, поднимающиеся и опускающиеся транспорты, разрывают облака, доставляя грузы к звездным центрам и спутникам. Но это и гниющий город, — думал генерал, сворачивая за угол по засыпанной мусором и отбросами обочине.

Со времен Вторжения шесть губительных запретов, — в течение нескольких месяцев каждый, — задушили город, жизнь которого пульсировала только благодаря межзвездной торговле. Спрашивается, как мог этот город существовать? Шесть раз за прошедшие двадцать лет генерал спрашивал себя об этом. А где же ответ? Его может и не быть.

Паника, мятежи, пожары, каннибализм...

Генерал взглянул на силуэты грузовых башен, возвышавшихся над шатким монорельсом на фоне грязных построек. Улицы здесь были поменьше; туда-сюда сновали транспортные рабочие, грузчики, с десяток звездолетчиков в зеленых мундирах и орды бледных мужчин и женщин, руководивших сложными и запутанными таможенными операциями. Теперь они спокойны, заняты домом или работой, размышлял генерал. А ведь после Вторжения прошло два десятилетия.

Все эти люди голодали во время запретов, разбитых окон, грабежей, с визгом разбегались перед брандсбойтами, зубами, крошащимися от нехватки кальция, разрывали на куски трупы.

Что за животное человек? Он задавал себе этот абстрактный вопрос, чтобы отогнать воспоминания. Будучи генералом легче размышлять о «звериной сущности человека», чем вспоминать о временах последнего запрета, о женщине, которая сидела посреди тротуара, держа на коленях скелет своего ребенка, или о трех истощенных десятилетних девочках, напавших на него с бритвами прямо на улице... (...одна из них свистнула сквозь коричневые зубы, и перед ней засверкал металл: «Иди сюда, Бифштекс! Иди возьми меня, Лангет...» Он использовал карате...), или о слепом, который шел по проспекту с несмолкаемыми воплями и криками.

Сейчас, это бледные, приличные мужчины и женщины, которые разговаривают тихо, и стараются, чтобы никакие чувства не отразились на их лицах; у них теперь бледные и приличные патриотические идеи: «Работать для победы над захватчиками», «Алона Стар и Кип Риак хороши в “Звездных Каникулах”, но Рональд Кувар — лучший серьезный артист». Они слушают музыку Хи Лайта (или не слушают, думал генерал, вспоминая медленные танцы, в которых партнеры не касаются друг друга). Служба в Таможне гарантирует спокойную жизнь. Работать непосредственно на Транспорте, может, и интересней и веселее, судя по кинофильмам, но в действительности эти транспортники — такие странные...

Более интеллектуальные и умудренные опытом обсуждают поэзию Ридры Вонг.

Они часто говорят о Вторжении, и все теми же фразами, которые освящены двадцатилетним повторением по радио и в газетах. Они редко упоминают о запретах, только вскользь.

Взять любого из них, взять миллион. Кто они? Чего хотят? Что они скажут, если дать им возможность сказать?

Ридра Вонг стала голосом века. Генерал вспомнил строки обозрения.

Парадоксально: сейчас военный руководитель шел на встречу с Ридрой Вонг, преследуя вполне конкретную военную цель.

Вспыхнули уличные огни, и отражение генерала неожиданно появилось в золотистой витрине бара. Хорошо, что я сейчас не в мундире. Он увидел высокого мускулистого пятидесятилетнего человека с властным, словно вырубленным из камня, лицом. В сером штатском мундире генерал чувствовал себя неуютно. До тридцати лет он производил на окружающих впечатление «большого и нескладного». Впоследствии — это изменение совпало с Вторжением — впечатление «массивного и властного».

Он вошел внутрь.

И прошептал:

— Боже, она прекрасна, даже не надо отыскивать ее среди других женщин. Я не знал, что она так прекрасна, изображения не передают этого...

Она повернулась к нему (увидела фигуру генерала в зеркале за стойкой), поднялась со стула, улыбнулась.

Он подошел, взял ее за руку. Слова «добрый вечер, мисс Вонг» застряли у него в горле, как только он попытался их произнести. И тогда заговорила она.

На губах — помада медного цвета. И глаза — медные кованые диски...

— Вавилон-17, — сказала она. — Я с ним еще не разобралась, мистер Форестер.

Вязаное платье цвета индиго, волосы ночным водопадом разлились по плечам.

— Не удивительно, мисс Вонг, — сказал генерал.

Изумительно, подумал он, глядя на собеседницу. Вот она положила руку на стойку, откинулась на стуле; под синим вязаным платьем заиграло бедро; и с каждым ее движением я удивляюсь, поражаюсь, схожу с ума. Она сбивает меня с толку, а может она действительно...

— Но я продвинулась дальше, чем ваши военные.

Мягкая линия ее губ изогнулась в вежливой улыбке.

— Исходя из того, что я знаю о вас, мисс Вонг, это тоже меня не удивляет.

Кто она? — подумал генерал. Он задавал вопрос абстрактному собеседнику. Он спрашивал у собственного отражения. Он спрашивал о ней.

Много-много вопросов. Я должен знать о ней все. Это важно. Я должен знать.

— Во-первых, генерал, — произнесла она, — Вавилон-17 — это не шифр.

Его мысли со скрипом вернулись к предмету разговора.

— Не шифр? Но я думал, что криптографический отдел установил... — он запнулся, потому что не был так уверен в заключении криптографического отдела, и потому, что требовалось хоть какое-то время, чтобы вытащить себя с рифов ее высоких скул, выбраться из пещер ее глаз.

Напрягая мышцы лица, генерал приказал своим мыслям вернуться к Вавилону-17. Вторжение: Вавилон-17 может оказаться ключом к прекращению двадцатилетней войны.

— Вы хотите сказать, что наши попытки дешифровать Вавилон бессмысленны?

— Это не шифр, — повторила Ридра. — Это язык.

Генерал нахмурился.

— Ну, как его не называй — шифр или язык, мы его пока еще не разгадали. Давно начали эту работу, но все еще чертовски далеки от цели.

Сказывалось напряжение последних месяцев — язык стал непослушным, голос охрип. Улыбка исчезла, обе руки лежали на стойке. Он захотел сгладить жесткость своих слов.

— Связаны ли вы непосредственно с работой криптографического отдела, — голос Ридры был ровным и успокаивающим.

Он покачал головой.

— Тогда позвольте мне вам кое-что объяснить. По большому счету, мистер Форестер, существует два типа шифров. В первом — буквы или символы, используемые вместо букв, перемешиваются и искажаются в соответствии с моделью. Во втором — буквы, слова или группы слов заменяются другими буквами, символами или словами. Шифр может относиться к первому или второму типу, или быть комбинированным. Но оба типа шифров имеют одно общее свойство: когда найден ключ, вам стоит только применить его, и получатся логичные предложения. Язык же имеет собственную внутреннюю логику, собственную грамматику, свой способ выражения мыслей в словах с незначительными колебаниями смысла. Не существует ключа, подходящего ко всем смысловым значениям, выраженным в языке. В лучшем случае вы получите лишь приблизительное значение.

— Вы хотите сказать, что Вавилон-17 преобразуется в какой-то другой язык?

— Вовсе нет. Это первое, что я проверила. Мы можем взять вероятностную развертку различных элементов Вавилона и посмотреть, подобны ли они различным языковым образцам, пусть даже расположенным в другом порядке. Нет, Вавилон-17 — это самостоятельный язык, который мы пока не понимаем.

— Понятно, — генерал Форестер попытался улыбнуться, — то есть, вы хотите сказать, раз это не шифр, а скорее всего чужой язык, то нам придется отступить.

Даже если это поражение, то из ее уст оно становится не настолько горьким.

Но Ридра покачала головой.

— Боюсь, что вы меня не совсем поняли. Неизвестный язык может быть понят без перевода. Например, линейный Б и хеттский языки. Но чтобы так получилось с Вавилоном-17, мне нужно знать гораздо больше.

Генерал изумленно поднял брови.

— Что же еще вам нужно знать? Мы передали вам все образцы. Когда получим новые, мы обязательно...

— Генерал, я должна знать о Вавилоне-17 все, что известно вам: где вы обнаружили его, когда, при каких обстоятельствах. Во всем может оказаться ключ к разгадке.

— Мы передали всю информацию, которой рас...

— Вы дали мне десять страниц искаженного машинописного текста через двойной интервал с шифром под названием Вавилон-17 и спросили, что он означает. Исходя из этого я больше ничего не могу сказать. Дайте больше информации, тогда может быть смогу. Все очень просто.

Если бы это было так просто, подумал генерал. Если бы все дело было в этом, мы бы никогда не обратились к вам, Ридра Вонг.

Она сказала:

— Если бы это было так просто, если бы все дело было в этом, вы бы никогда не обратились ко мне, мистер Форестер.

Он замер, на какое-то мгновение поверив что она читает его мысли.

Нет, конечно же она просто должна знать об этом. Должна ли?

— Генерал Форестер, определили ли ваши специалисты, что это язык, а не шифр?

— Если и да, то мне об этом не доложили.

— Уверена, что они этого не знают. Я сделала несколько структуральных набросков грамматики... А они?

— Нет.

— Поверьте, генерал, все они чертовски много знают о шифрах, но не имеют никакого понятия о сущности языка. Именно из-за этой идиотской специализации я не работаю с ними последние шесть лет...

Кто она? — подумал Форестер вновь. Сегодня утром он получил ее секретное досье, но сразу же передал его адъютанту, успев лишь заметить пометку «одобряется».

Как бы со стороны генерал услышал собственный голос:

— Возможно, если вы расскажете немного о себе, мисс Вонг, мне будет легче говорить с вами.

Нелогично. Хотя произнес он это спокойно и уверенно. Уловила ли она его сомнения?

— Что вы хотите знать?

— Мне известно очень немногое: ваше имя и то, что несколько лет назад вы работали в военно-криптографическом отделе. Знаю, что уже тогда, несмотря на ваш юный возраст, у вас была отличная профессиональная репутация. И несмотря на то, что прошло шесть лет, работники отдела вспомнили вас. Целый месяц они безуспешно возились с Вавилоном-17 и единодушно заявили: «Идите к Ридре Вонг», — он помолчал. — Вы сказали, что кое в чем разобрались. Значит, они были правы.

— Выпьем, — предложила Ридра.

Бармен продефилировал туда-обратно, оставив на стойке два небольших дымчато-зеленых бокала. Она пригубила, наблюдая за ним. Ее глаза, подумал генерал, изогнуты словно распахнутые крылья.

— Я не с Земли, — сказала Ридра. — Мой отец был инженером связи в звездном центре X-II-B, как раз за Ураном. А мама — переводчицей в Суде Внешних Миров. До семи лет я росла в звездном центре. Там почти не было детей. В пятьдесят втором мы переселились на Уран-27. Когда мне исполнилось двенадцать лет, я уже знала семь земных языков и могла понимать пять неземных. Я запоминала языки, как большинство людей запоминают мелодии популярных песен. Мои родители погибли во время второго запрета.

— Вы тогда были на Уране?

— Вы знаете, что там произошло?

— Я знаю, что Внешние планеты пострадали больше чем Внутренние.

— Вы ничего не знаете. Да, они пострадали больше, — она глубоко вздохнула, отгоняя воспоминания. — Одного глотка недостаточно, чтобы разбудить воспоминания, хотя... Выйдя из госпиталя, я была близка к помешательству, была такая опасность...

— Помешательство?..

— Голод, вы, конечно, знаете о нем, плюс невралгическая чума.

— Я знаю и о чуме.

— Как бы там ни было, я попала на Землю, поселилась у родственников и проходила курс невротерапии. Только мне это было не нужно. Не знаю, откуда... психологическое это или физиологическое, но из всего этого я вышла с идеальной словесной памятью. Я всю жизнь была на грани... так что ничего странного. И еще, у меня идеальный слух.

— Не связано ли это с молниеносным счетом и образной памятью? Я видел как этим пользуются шифровальщики.

— Я посредственный математик и не умею быстро считать. Я проверяла себя; у меня высокий уровень зрительного восприятия и специальных реакций — цветные сны и все прочее, но главное — точная словесная память. Тогда я уже писала стихи. А летом получила работу переводчика в правительстве и начала заниматься шифрами. Довольно скоро я почувствовала, что эта работа дается мне легко. Но я плохой шифровщик. Не хватает терпения серьезно работать над текстом, написанным не мной. Невроз — еще одна причина, по которой я отдала себя поэзии. Но эта «легкость в работе» меня пугала.

Иногда, когда было очень много работы, и очень хотелось получить ответ, в голове что-то начинало складываться, и внезапно все, что я знала, соединялось в одно целое, и я могла не напрягаясь читать текст, говорить об этом, а сама при этом была испуганной, уставшей и жалкой.

Она взглянула на бокал.

— Постепенно я научилась контролировать себя. В девятнадцать лет у меня была репутация маленькой девочки, которая может разобраться во всем.

Какое-то чутье позволяло выделить легко узнаваемые образы — найти грамматический порядок в случайно перемешанных словах, что я и сделала с Вавилоном-17.

— Почему же вы оставили эту работу?

— Я вам уже назвала две причины. А третья заключается в том, что, узнав о своих возможностях, я захотела использовать их в собственных целях. В девятнадцать лет я оставила военную службу и... в общем... вышла замуж и начала серьезно писать. Три года спустя появилась моя первая книга, — она пожала плечами, улыбнулась. — А об остальном читайте в моих стихах. Там есть все.

— А теперь в мирах пяти галактик люди ищут в ваших образах и значениях разгадку величия, любви и одиночества.

Последние три слова выпрыгнули из его предложения, словно бродяги из товарного вагона. Она стояла перед ним, и она была великой. А он, здесь, оторванный от привычной военной жизни, чувствовал себя безнадежно одиноким. И был безнадежно... Нет!

Это невозможно и немыслимо, это слишком просто, чтобы объяснить то, что завертелось и запульсировало у него в голове и в груди.

— Выпьем еще? — автоматическая защита. Но она воспримет ее за автоматическую вежливость. Воспримет ли?

Подошел бармен, оставил бокалы.

— Миры пяти галактик, — повторила Ридра. — Как странно. Мне всего двадцать шесть... — Ее взгляд застыл. А первый бокал был все еще не выпит.

— В вашем возрасте Китс был уже мертв.

Она пожала плечами:

— Мы живем в странное время. Оно неожиданно выбирает героев, очень молодых, и так же быстро и внезапно расстается с ними.

Он кивнул, вспомнив с полдюжины певцов, актеров, даже писателей, которые объявлялись гениями на год-два, чтобы потом исчезнуть навсегда.

Популярность Ридры Вонг не падала уже третий год.

— Я принадлежу своему времени, — сказала она. — Да, я хотела бы вырваться за его пределы, но оно слишком связано со мной. — Ее рука вспорхнула над бокалом и опустилась на красное дерево стойки. — Вы в армии должны испытывать нечто подобное. — Она подняла голову. — Ну как, удовлетворены моим рассказом?

Он кивнул. Легче было солгать жестом, чем словом.

— Хорошо. А теперь, мистер Форестер, расскажите о Вавилоне-17.

Генерал оглянулся в поисках бармена, но внезапное сияние вернуло взгляд к ее лицу — это оказалась просто ее улыбка, он краем глаза принял эту улыбку за вспышку света.

— Возьмите, — сказала она, пододвигая к нему свой второй бокал. — Я еще не допила первый.

Он взял бокал, отпил.

— Вторжение, мисс Вонг... Это связано с Вторжением.

Внимательно слушая, она склонилась над стойкой, прищурила глаза.

— Все началось с серии несчастных случаев — точнее, это сначала они казались несчастными случаями. Теперь мы уверены, что это диверсии. Они происходят на всей территории Союза с декабря шестьдесят восьмого года.

Некоторые — на боевых кораблях, некоторые — на кораблях Космического Флота Двора. Обычно не срабатывает самое важное оборудование. В двух случаях в результате взрывов погибли крупные правительственные деятели. Несколько раз все это происходило на промышленных предприятиях, производящих важнейшее военное оборудование.

— Что же объединяет эти «случаи», кроме того, что они связаны с войной? При нынешнем уровне развитии экономики, любой такой случай в промышленности нетрудно связать с войной.

— Всех их объединяет одно, мисс Вонг — Вавилон-17.

Она медленно допила содержимое своего бокала и поставила его прямо на мокрый, оставшийся от него же, след на стойке.

— Непосредственно перед, в течение и сразу после каждой диверсии пространство заполняется радиопередачами из неизвестных источников.

Большинство из них, если судить по мощности, работают в радиусе нескольких сот ярдов. Но некоторые врываются по гиперстатическому каналу, охватывающему расстояние в несколько световых лет. Во время последних трех «случаев» мы записали эти передачи и дали им рабочее название Вавилон-17.

Вот и все. Сможете ли вы из этого что-нибудь извлечь?

— Да. У вас есть шанс, перехватывая эти инструкции для саботажа, определить цель «несчастных случаев»...

— Но мы ничего не можем найти! — в голос генерала прорвалось раздражение. — Там нет ничего, кроме этого проклятого бормотания! В конце-концов кто-то заметил повторения в передачах и заподозрил существование шифра. Наши шифровальщики потратили уйму сил, но за целый месяц так и не смогли ничего добиться... Поэтому мы и обратились к вам.

Генерал умолк в ожидании. Наконец Ридра сказала:

— Мистер Форестер, мне нужны оригиналы этих записей, плюс полный отчет, секунда за секундой, если это возможно, обо всем случившемся.

— Не знаю, можно ли...

— Если у вас нет такого отчета, постарайтесь его составить во время следующего «случая». Если этот радиохлам представляет собой беседу, диалог, то я сумею выяснить, о чем там говориться. Вы могли бы заметить, что в той копии, которую мне передал криптографический отдел, нет обозначений, кому принадлежат реплики. Короче, мне пришлось тренскрибировать чрезвычайно сложный текст, в котором отсутствует пунктуация и даже разделения между словами.

— Я, возможно, смогу дать вам все, кроме оригинала записи...

— Постарайтесь. Я должна сама составить транскрипцию, тщательно и на своем оборудовании.

— Мы сделаем все заново, так как вы укажите.

Она покачала головой.

— Я должна все проделать сама, иначе я ничего не могу обещать. Вся проблема в фонематических и аллофонических противопоставлениях. Ваши люди даже не поняли, что это язык, поэтому не заинтересовались...

Он прервал ее:

— Что это за противопоставления?

— Вы наверное слышали как некоторые люди из Азии путают звуки Р и Л, когда говорят на западных языках? Это потому, что во многих восточных языках это аллофоны, они слышат и пишут их одинаково. Или, например, сочетание th в английских словах they и theater.

— И в чем же различие?

— Произнесите их и прислушайтесь. Один — звонкий, другой — глухой. Они различаются как В и Ф; только это аллофоны в английском языке и вы пользуетесь ими как одной фонемой.

— О...

— Как видите, проблема «иностранца» в транскрибировании языка, на котором он не говорит: он просто не слышит различий, которых нет в его собственном языке.

— Как вы собираетесь сделать это?

— Применить свои знания звуковых систем различных языков, и интуицию.

— Опять таинственное «озарение»?

Она улыбнулась.

— Надеюсь.

Она ждала от него поддержки, одобрения. Чем может он поддержать ее?

На какой-то миг генерал увлекся нежным звучанием ее голоса.

— Конечно, мисс Вонг, — сказал он. — Вы наш эксперт. Приходите завтра в криптографический отдел и получите все необходимое.

— Спасибо, мистер Форестер. Я принесу вам свой официальный доклад.

Он застыл, окаменев от ее улыбки. Я должен идти, с отчаянием подумал он. Ах, да, нужно еще что-то сказать...

— Прекрасно, мисс Вонг. Там мы еще с вами побеседуем.

Что-то еще, что-то...

Он вздрогнул, не в силах уйти (я должен отвернуться от нее). Надо сказать что-то более важное — спасибо... люблю... Он пошел к двери, успокаивая свои мысли. Кто она? Ах, что-то же надо сказать. Я грубый профессиональный вояка. Но все богатство мыслей и слов я бы отдал ей!

Дверь раскрылась, и вечер положил на его глаза свои синие пальцы.

Боже, подумал он, как она невозмутима, все это во мне, а она не знает! Я не могу этого выразить! Где-то глубоко прятались слова успокойся, пока ты в безопасности. Но на поверхность вырывалось злость на собственное молчание. Я не могу ничего сказать...

Ридра встала, опираясь о край стойки. Ее взгляд остановился на зеркале. Подошел бармен, взял бокалы, стоящие возле кончиков ее пальцев и нахмурился.

— Мисс Вонг?

Ее лицо окаменело.

— Мисс Вонг, вам плохо?..

Бармен увидел, как побелели суставы ее пальцев, как бледность поползла по рукам, и они стали, словно вылепленные из воска.

— Что-нибудь не так, мисс Вонг?

Она резко подалась к нему.

— Вы заметили? — спросила она хриплым шепотом с нотками сарказма в голосе.

Ридра Вонг оттолкнулась от стойки, пошла к двери. Остановилась, откашлялась и быстро вышла из бара.

Глава 2

— Моки, помоги мне!

— Ридра? — в темноте доктор Маркус Т'мварба оторвал голову от подушки. В туманном свете над постелью появилось ее лицо. — Где ты?

— Внизу, Моки. Пожалуйста, мне нужно поговорить с тобой!

Ее возбужденное лицо то исчезало, то появлялось в поле зрения. Он зажмурился от яркого света, затем медленно открыл глаза.

— Поднимайся.

Лицо исчезло.

Маркус махнул рукой в сторону управляющего пульта, и мягкий свет заполнил роскошную спальню. Он откинул золотистое одеяло, встал на пушистый ковер, снял с вычурной бронзовой подставки черный шелковый халат и набросил на плечи. Автоматические контуры расправили его по его фигуре, убирая лишние складки. Он нажал кнопку среди завитушек рамы, выполненной в стиле барокко, алюминиевая панель откинулась, открыв внутренность бара.

Выдвинулся дымящийся кофейник и графины с ликерами.

Повинуясь другому жесту, на полу выросли надувные кресла. Доктор Т'мварба повернулся к входной двери, она щелкнула, скользнула в сторону, и на пороге появилась Ридра.

— Кофе? — он подтолкнул кофейник, силовое поле подхватило его и мягко поднесло к Ридре. — Чем ты занимаешься?

— Моки, это... Я?..

— Пей кофе.

Она наполнила чашку, поднесла ее ко рту:

— Нет ли чего-нибудь успокаивающего?

— Шоколадный или кофейный ликер? — он извлек две маленькие рюмочки. Как ты думаешь, можно успокоить себя спиртным? Ах, извини, я еще не совсем пришел в себя после обеда. Собиралась компания...

Она покачала головой.

— Просто какао.

Крошечная рюмочка последовала за кофе по силовому лучу.

— У меня был ужасно трудный день, — он потер руки. — Никакой работы: собрались гости на обед и спорили весь день, а потом меня замучили вызовами. Я лег спать только десять минут назад, — он улыбнулся. — А как ты провела вечер?

— Моки, это... это было ужасно.

Доктор Т'мварба глотнул ликер.

— Хорошо. В противном случае я бы тебе никогда не простил, что ты подняла меня с постели.

Ридра непроизвольно улыбнулась.

— Я в-все... всегда могу рас-с-считывать на твое с-сочувствие, Моки.

— Ты можешь рассчитывать на мой здравый смысл и убедительный совет психиатра. А сочувствие? Извини, но не после полуночи. Садись. Что случилось? — взмахом руки он пододвинул кресло к Ридре. Край сиденья легко ударил ее под коленки и она села. — Перестань заикаться и рассказывай. Ты преодолела это, когда тебе было пятнадцать лет, — его голос стал мягким и убедительным.

Она отхлебнула кофе.

— Шифр... Помнишь, я работаю над шифром?

Доктор Т'мварба опустился на широкий кожаный диван и откинул назад седые волосы, все еще взъерошенные после сна.

— Я помню, что тебя попросили поработать над чем-то для правительства. Ты довольно пренебрежительно отозвалась об этом.

— Да. И... в общем, это не код... это язык. Как раз сегодня вечером я-я разговаривала с главнокомандующим, с генералом Форестером и это случилось... Это случилось, и я знаю!

— Что ты знаешь?

— Точно как в прошлый раз, я знаю, о чем он думает!

— Ты читаешь его мысли?

— Нет. Нет все было как в прошлый раз! Наблюдая за ним, я могла рассказать, что он будет говорить...

— Ты уже пыталась раньше объяснить мне это, но я до сих пор ничего не понимаю, если только ты не имеешь ввиду какой-нибудь вид телепатии.

Она покачала головой.

Доктор Т'мвбара сплел пальцы и откинулся на спинку дивана.

Внезапно Ридра сказала ровным голосом:

— У меня есть кое-какие идеи насчет того, что ты пытаешься выразить, дорогая, но ты должна высказать это сама. Именно это ты хотел сказать, Моки, не правда ли?

Т'мбвара вскинул седые брови.

— Да. Именно это. Ты говоришь, что не читаешь моих мыслей? Ты показывала это мне дюжину раз...

— Я знаю, что пытаешься сказать ты, а ты не знаешь, что хочу сказать я. Это не справедливо! — она привстала с кресла.

Они сказали в унисон:

— Вот почему ты такая прекрасная поэтесса.

Ридра продолжила:

— Я знаю, Моки. Я беру то, что волнует меня больше всего и перекладываю на стихи, и люди понимают их. Но последние десять лет я, оказывается, занималась не этим. Знаешь, что я делала? Я слушала людей, ловила их мысли, их чувства — они спотыкались о них, они не могли их выразить, и это было очень больно. А я отправлялась домой и отшлифовывала их, выплавляла для них ритмическое обрамление, превращала тусклые цвета в яркие краски, заменяла режущие краски пастелью, чтобы они больше не могли ранить — таковы мои стихи. Я знаю, что хотят сказать люди, и говорю это за них.

— Голос вашего века, — пробормотал Т'мвбара.

Она нецензурно выругалась. В прекрасных глазах появились слезы.

— То, что я хочу сказать, то, что я хочу выразить, я просто... — она покачала головой, — этого я не могу высказать.

— Если ты по-прежнему великая поэтесса — сможешь.

Она кивнула.

— Моки, еще год назад я не подозревала, что высказываю чужие мысли. Я думала, они мои собственные.

— Каждый молодой писатель, хоть чего-нибудь стоящий, проходит через это. У тебя это случилось, когда ты овладела ремеслом.

— А теперь у меня есть собственные мысли, у меня есть, что сказать людям. Это не то, что раньше: оригинальная форма для уже сказанного. И это не просто противоречия о которых говорят люди, обобщенные в одно целое. Это нечто новое. И я перепугана до смерти.

— Каждый молодой писатель, созревая, через это проходит.

— Повторить легко, сказать — трудно, Моки.

— Хорошо, что ты это поняла. Почему бы тебе не описать, как это... ну, как ты это понимаешь?

Она молчала пять, десять секунд.

— Ладно, попытаюсь еще раз. Перед тем, как уйти из бара, я стояла, глядя в зеркало, а бармен подошел и спросил, что со мной...

— Он почувствовал, что ты не в себе?

— Он ничего не почувствовал. Он увидел мои руки. Они стиснули край стойки и мгновенно побледнели. Не нужно быть гением, чтобы связать это с тем, что происходит у меня в голове.

— Бармены обычно очень чувствительны к такого рода эксцессам. Это элемент их работы, — Маркус допил кофе. — Твои пальцы побелели? Хорошо, что же сказал генерал Форестер? Или что он хотел сказать?

Ее щека дважды дернулась, и доктор Т'мварба подумал: «Это просто невроз или что-то более специфическое?»

— Генерал — грубоватый, энергичный человек, — объяснила она, — вероятно, неженатый, профессиональный военный со всеми вытекающими из этого последствиями. На вид ему лет пятьдесят. Он вошел в бар, где была назначена встреча; его глаза сузились, потом широко раскрылись, пальцы рук сжались в кулаки, медленно расслабились, шаг замедлился, но когда он подошел ближе, он сумел взять себя в руки. Он пожал мою руку так, словно боялся что она сломается.

Т'мварба не сдержал улыбку и рассмеялся:

— Он влюбился в тебя!

Она кивнула.

— Но почему это расстроило тебя? Я думаю, это должно тебе льстить.

— О, конечно, — Ридра наклонилась вперед. — Я была тронута... И я могла проследить каждую его мысль. Один раз, когда он пытался вернуть свои мысли к шифру, к Вавилону-17, я сказала то, что он думал, чтобы показать, насколько я внимательна к нему. Я проследила за его мыслью, словно я читала в его мозгу...

— Подожди... Вот этого я не понимаю. Как ты могла точно знать, о чем он думает?

Она подперла подбородок рукой.

— Он рассказал мне. Я говорила что мне нужно больше информации для расшифровки языка. Он не хотел давать ее. Тогда я сказала, что без нее не смогу продвинуться дальше. Это действительно так. Он чуть поднял голову и этим выдал себя. Он не хотел качать головой, поэтому усилием воли сдержал свой жест, но я заметила его напряженность. А если бы он покачал головой, чуть поджав губы, что бы он мог мне сказать, как вы думаете?

Доктор Т'мварба пожал плечами:

— Это не так просто, как ты думаешь?

— Конечно, но он сделал один жест, чтобы избежать другого. Что это могло означать?

Т'мварба покачал головой.

— Он сдержал свой жест, чтобы не показать, что простое дело не вызвало бы его появления здесь. Поэтому он поднял голову.

— Что-нибудь вроде: если бы это было так просто, мы не нуждались бы в вас? — предположил Т'мварба.

— Точно. Возникла неприятная пауза. Это надо было видеть.

— Ну уж нет.

— Если бы это было так просто — пауза — если бы все дело было в этом, мы никогда не обратились бы к вам, — Ридра повернула руку ладонью вверх. И я сказала это ему; у него сразу челюсти сжались...

— От удивления?

— Да. Тут он на секунду подумал, что я читаю его мысли.

Доктор Т'мварба покачал головой.

— Это просто, Ридра. То, о чем ты говоришь, это чтение мышечных реакций. Его можно осуществлять очень успешно, особенно если знаешь область, в которой сосредоточены мысли твоего собеседника. Вернись к тому, из за чего ты расстроилась. Твоя скромность была возмущена вниманием этого... неотесанного солдафона?

Она снова выругалась. Доктор Т'мварба покусал нижнюю губу.

— Я не маленькая девочка, — сказала Ридра. — К тому же ни о чем непристойном он и не думал. Я повторила его мысли, чтобы просто показать, насколько мы близки. Мне показалось, что он очарован. И если бы он понял нашу близость так же, как и я, у меня остались бы только самые светлые чувства к нему. Только когда он уходил...

Доктор Т'мварба вновь услышал хрипоту в ее голосе.

— ...когда он уходил, последнее, что он подумал, было: «Она не знает. Я не сказал ей об этом.»

Глаза Ридры потемнели — прикрыв их веками, она слегка наклонилась вперед. Доктор наблюдал это тысячи раз, с тех самых пор, как худенькую двенадцатилетнюю девочку направили к нему на прохождение курса невротерапии, которая превратилась в психотерапию, а потом и в дружбу.

Но он так до конца и не разобрался в этих ее переменах — всегда внезапных. Когда срок терапии официально закончился, он продолжал внимательно приглядываться к Ридре. Что в ней происходит, когда ее глаза вот так темнеют? Он знал, что существует множество проявлений его собственной натуры, которые она читает с легкостью. Он знал многих людей, равных ей по репутации, людей влиятельных и богатых. Но репутация не внушала ему почтения. А Ридра внушала.

— Он думал, что я не понимаю. Что он ничего мне не сообщил. И я рассердилась. Это причинило мне боль. Все недопонимания, которые связывают мир и разделяют людей, обрушились на меня — они ждали, что я распутаю их, объясню, а я не могла. Я же не знаю слов, грамматики, синтаксиса. И...

Что-то изменилось в ее азиатском лице. Маркус попытался уловить, что именно.

— Да?

— Вавилон-17.

— Язык?

— Да. Ты знаешь, что я называю моим «озарением»?

— То, что ты внезапно начинаешь понимать незнакомый язык?

— Да, генерал Форестер сказал мне, что то, что было у меня в руках не монолог, а диалог. Этого я раньше не знала. Но это совпадало с некоторыми другими моими соображениями. Я поняла, что сама могу определить, где кончается одна реплика и начинается другая. А потом...

— Ты поняла его?

— Кое-что поняла. Но в этом языке заключается нечто такое, что испугало меня гораздо больше, чем генерал Форестер.

Лицо Т'мварбы вытянулось от удивления.

— В самом языке?

Она кивнула.

— Что же именно?

Ее щека снова дернулась.

— Я думаю, что знаю, где произойдет следующий «несчастный случай»...

— Несчастный случай?

— Да, очередная диверсия, которую планируют захватчики — если это, конечно, они, в чем я лично не уверена. Но этот язык сам по себе такой... такой странный.

— Как это?

— Маленький, — сказала она. — Плотный. Сжатый... Но это наверное тебе ни о чем не говорит?

— Компактность? — спросил доктор Т'мварба. — Я думал, что это хорошее качество разговорного языка.

— Да, — согласилась она, глубоко вздохнув. — Моки, я боюсь!

— Почему?

— Потому, что я собираюсь кое-что сделать и не знаю, смогу ли.

— Если это что-нибудь серьезное, ты можешь немного поволноваться. Что же именно?

— Я решила это еще в баре, но подумала, что мне нужно сначала с кем-нибудь посоветоваться.

— Выкладывай.

— Я собираюсь сама разрешить проблему Вавилона-17.

Т'мварба наклонил голову вправо.

— Я установлю, кто говорит на этом языке, откуда говорит, и что именно говорит!

Голова доктора повернулась влево.

— Почему? Пожалуйста, большинство учебников утверждает, что язык это средство для выражения мыслей, Моки. Но язык и есть сама мысль! Мысль в форме информации: эта форма и составляет язык. А форма Вавилона-17... поразительна.

— Что же тебя поражает?

— Моки, когда изучаешь чужой язык, познаешь, как другой народ видит мир, Вселенную... — Он кивнул. — А когда я всматриваюсь в этот язык, я начинаю видеть... слишком многое.

— Звучит очень поэтично.

Она засмеялась.

— Ну, ты всегда стараешься вернуть меня на землю.

— Но делаю это не так уж и часто. Хорошие поэты обычно практичны и ненавидят мистицизм.

— Только поэзия, которая отражает реальность, может быть поэтичной, — сказала Ридра.

— Хорошо. Но я все еще не понимаю, как ты собираешься разрешить загадку Вавилона-17?

— Ты действительно хочешь знать? — она коснулась рукой его колена. — Я возьму космический корабль, наберу экипаж и отправлюсь к месту следующей диверсии.

— Да, верно, у тебя есть удостоверение звездного капитана. А сможешь позволить себе такое?

— Правительство субсидирует экспедицию.

— О, отлично. Но зачем?

— Я знаю с полдюжины языков захватчиков, но Вавилон-17 — не из их числа. И это не язык Союза. Я хочу найти того, кто говорит на этом языке; узнать, кто или что во Вселенной мыслит таким образом. Как ты думаешь — я смогу, Моки?

— Еще чашечку кофе, — он протянул руку куда-то в сторону и послал ей кофейник. — Ты задала хороший вопрос. Тут есть над чем подумать. Ты не самый уравновешенный человек в мире. Руководство экипажем космического корабля требуют особого психологического склада — у тебя он есть. Твои документы — как я помню, результат твоего странного... хм... брака несколько лет назад. Но тогда ты командовала автоматическим экипажем. А теперь это будут транспортники?

Она кивнула.

— Все мои дела в основном связаны с таможенниками. Да и ты тоже к ним относишься — более или менее.

— Мои родители были транспортниками. Я сама была транспортником до запрета.

— Тоже верно. Допустим, я скажу: «Да, ты сможешь это сделать»?

— Я поблагодарю и улечу завтра.

— А если я скажу, что мне нужно сначала с недельку повозиться над твоими психоиндексами, а тебе в это время придется жить у меня, никуда не выходить, ничего не писать, избегать всяческих волнений?

— Я поблагодарю... и улечу завтра.

Он нахмурился.

— Тогда почему ты беспокоишь меня?

— Потому... — она пожала плечами, — потому что завтра я буду дьявольски занята... и у меня не будет времени сказать тебе «до свидания».

— О, — напряжение на его лице сменилось улыбкой.

Маркус снова вспомнил о скворце.

Ридра, тоненькая, тринадцатилетняя, застенчивая, прорвалась сквозь тройные двери рабочей оранжереи со своей новой находкой, называемой смехом — она только что открыла, как он получается у нее во рту. А он был по-отцовски горд, что этот полутруп, отданный под его опеку шесть месяцев назад, вновь стал девочкой, с короткими волосами, с дурными настроениями и вспышками раздражения, с заботой о двух гвинейских свиньях, которых она называла Ламп и Лампкин. Ветерок от кондиционера шевелил кустики около стеклянной стены, и солнце просвечивало сквозь прозрачную крышу.

Она спросила:

— Что это, Моки?

И он, улыбаясь ей, в белых шортах, запятнанных солнцем, сказал с расстановкой:

— Это говорящий скворец. Он будет говорить с тобой. Скажи «привет».

В черном глазу сверкало маленькое солнце, размером с булавочную головку. Перья сверкнули, из игольчатого клюва высунулся тоненький язык.

Ридра повернула голову, точно как это делают птицы и прошептала: «Привет».

Доктор Т'мварба две недели учил птицу при помощи свежевыкопанных земляных червей, чтобы удивить девочку. Птица взглянула склонив голову на бок и монотонно произнесла:

— Привет, Ридра, какой прекрасный день, и я счастлива.

Ридра закричала.

Совершенно неожиданно.

Сначала Маркус решил, что девочка смеется. Но ее лицо исказилось, она замолотила руками по воздуху, зашаталась, упала. Она захлебывалась криком.

Т'мварба подбежал, чтобы подхватить ее, а птица, перекрывая ее истерические рыдания, повторяла: «Какой прекрасный день, и я счастлива».

Он и раньше наблюдал у нее припадки, но этот поразил его. Когда позже он смог поговорить с Ридрой об этом, она сказала, еле раскрывая побелевшие губы:

— Птица испугала меня.

А спустя три дня проклятая птица вырвалась и запуталась в антенной сети, которую они с Ридрой натянули для ее любительских радиоперехватов: она слушала гиперстатические передачи транспортных кораблей, находящихся в рукаве Галактики. Крыло и лапа попали в ячейки сети, птица начала биться о горячую линию, так что искры были видны даже в солнечном свете.

— Нужно достать ее оттуда! — закричала Ридра. Она показывала рукой вверх, но когда она взглянула на птицу, то даже под загаром стало заметно, как она побледнела.

— Я позабочусь об этом, милая, — сказал Маркус. — Ты просто забудь о ней.

— Если она еще несколько раз удариться о линию, то погибнет.

Но он уже пошел за лестницей. А когда он вышел, то увидел, что Ридра уже вскарабкалась по проволочной сетке на дерево, закрывавшее угол дома.

Через пятнадцать секунд она протягивала руку к птице. Маркус знал, что девочка чертовски боится горячей линии, но она собралась с духом и схватила птицу. Спустя минуту она была уже во дворе, прижимая к себе измятую птицу, лицо ее казалось вымазанным известью.

— Забери ее, Моки, — чуть слышно сказала Ридра дрожащими губами, — пока она не заговорила.

И вот теперь, тринадцать лет спустя, кто-то другой разговаривал с ней, и она сказала, что боится. Он знал, что она иногда пугается, но знал и то, что она может храбро смотреть в лицо своим страхам.

— До свидания, — сказал Маркус. — Я рад, что ты меня разбудила. Если бы ты не пришла, я бы сошел с ума от беспокойства.

— Спасибо, Моки, — ответила Ридра. — Хотя мне все еще страшно.

Глава 3

Дэниел Д. Эпплби, который даже мысленно редко называл себя полным именем — он был офицером Таможни — взглянул на приказ сквозь очки в проволочной оправе и пригладил рукой коротко остриженные волосы.

— Что ж, приказ разрешает это, если вам будет угодно...

— И?

— И он подписан генералом Форестером.

— Я думаю, что вы тоже его подпишите.

— Но я должен одобрить...

— Тогда идемте со мной, одобрите на месте. У меня нет времени высылать вам отчет и ждать одобрения.

— Но ведь так не делают...

— Делают. Идемте со мной.

— Но, мисс Вонг, я не хожу в транспортный город по ночам.

— Я приглашаю вас. Вы боитесь?

— Нет, конечно. Но...

— Мне к утру нужно иметь корабль и экипаж. Видите подпись генерала Форестера?.. Все в порядке?

— Надеюсь.

— Тогда пошли. Экипаж должен немедленно получить официальное одобрение.

Ридра и чиновник, все еще препираясь, покинули здание из стекла и бронзы.

Минут шесть они ехали в монорельсе. Потом спустились на узкие улочки.

В небе над ним проносились транспортные корабли. Между зданиями складов и контор жались дома и меблированные комнаты. Вскоре они выбрались на широкий проспект, гремящий движением, запруженный толпами свободных от работы грузчиков и звездоплавателей. Они проходили мимо неоновых реклам увеселительных заведений, мимо ресторанов многих миров, мимо баров и публичных домов. В давке таможенник втянул голову в плечи и ускорил шаг, чтобы не отстать от Ридры.

— Где вы намереваетесь найти?..

— Пилота? Он мне нужен прежде всего, — она остановилась на углу, засунув руки в карманы кожаных брюк, и осмотрелась.

— У вас есть идеи на этот счет?

— Я думала о нескольких кандидатах... Нам сюда.

Они свернули в узкую улочку, ярко освещенную огнями реклам.

— Куда мы идем? Вы знаете этот район?

Она засмеялась, подхватила его под руку и легко, как танцор партнершу, повернула к металлической лестнице.

— Сюда?..

— Вы никогда не бывали здесь? — с наивностью, которая заставила чиновника на миг поверить в то, что он охраняет спутницу.

Он покачал головой.

Навстречу им, из подземного кафе поднимался человек — чернокожий, с красными и зелеными самоцветами, вросшими в грудь, лицо, руки и бедра.

Влажные на вид перепонки, тоже усыпанные камнями, свисали с рук, и при каждом его шаге колыхались на тонких связках.

Ридра схватила его за плечо.

— Эй, Лом!

— Капитан Вонг! — голос высокий, белоснежные зубы остры, словно кинжалы. Перепонка взметнулась парусом. — Что вас сюда привело?

— Лом, сегодня вечером борется Брасс?

— Хотите взглянуть на него? Шкиппер борется с Серебряным Драконом, и это схватка равных! А я искал вас на Денебе. Купил вашу книгу. Много прочитать не смог, но купил. И не нашел вас. Где вы были эти шесть месяцев?

— На Земле, преподавала в университете. Но я отправляюсь снова.

— Вы хотите взять Брасса пилотом? А собираетесь случайно не в Спецелли?

— Именно туда.

Лом обнял ее за плечи черной рукой, парус окутал ее сверкающим плащом.

— Летите к Цезарю, и возьмите пилотом Лома. Он знает Цезарь... — он прищурил глаза и помотал головой. — Никто не знает лучше!..

— Когда полечу, обязательно, Лом. А сейчас мне нужно в Спецелли.

— Тогда вам не обойтись без Брасса. Вы работали с ним раньше?

— Мы напивались вместе, когда нас засадили в карантин на одном из планетоидов Лебедя. Он нам многое рассказывал. И похоже, он знает, о чем говорит.

— Говорит, говорит, говорит, — усмехнулся Лом. — Да, как же, помню... Вы пришли посмотреть на схватку с этим сукиным сыном, что ж, вы узнаете, что это за пилот.

— Для этого я и пришла, — кивнула Ридра.

Она повернулась к таможеннику, который прижался к стене. «О, боже! подумал он. — Она собирается познакомить нас!» Но Ридра с насмешливой улыбкой кивнула ему и отвернулась.

— Увидимся позже, Лом, когда я вернусь.

— Да, да, вы всегда говорите это. А я не видел вас шесть месяцев, — он засмеялся. — Но вы мне нравитесь, Капитан. Возьмите меня к Цезарю когда-нибудь, и я покажу вам...

— Когда я полечу к Цезарю, ты будешь пилотом, Лом.

Острозубая улыбка.

— Полечу, полетишь — это только слова... Мне пора идти. До свидания, Капитан, — он поклонился и отсалютовал рукой: — Капитан Вонг. — И ушел.

— Не бойтесь его, — сказала Ридра чиновнику.

— Но его... — подыскивая слово, он недоумевал: откуда она знает? — Из какой преисподни он вылез?

— Он землянин. Хотя я верю, что он родился в пути между Арктуром и Центавром. Его мать была помощником капитана, если Это Лом только не присочинил. Лом — мастер рассказывать сказки.

— Значит, вся его внешность — это косметохирургия?

— Угу, — Ридра уже спускалась по лестнице.

— Но какого дьявола они это с собой проделывают? Они же все... как дикари! И поэтому ни один приличный человек не хочет иметь с ними никаких дел.

— Моряки привыкли к татуировке... К тому же Лому нечего делать. Сомневаюсь, что он лет сорок проработал пилотом.

— Он плохой пилот? Тогда что это за разговоры о туманности Цезаря?

— Я уверена, что он ее знает. Но ему уже сто двадцать лет. А после восьмидесяти рефлексы замедляются, и это — конец пилотской карьеры. Он слоняется от одного портового города к другому, знает все на свете, разносит сплетни и дает советы.

Они вошли в кафе на рампу, которая нависала в тридцати футах над головами посетителей, прятавших ноги под стойкой бара. Над ними, словно облако дыма, парил шар около сорока футов в диаметре. Взглянув на него, Ридра сказала таможеннику:

— Представление еще не начиналось.

— Здесь проходит так называемая борьба?

— Да.

— Но ведь она считается незаконной!

— Закон так и не приняли. После обсуждения вопрос замяли.

— А...

Пока они спускались, продираясь сквозь толпу транспортников, чиновник удивленно моргал и озирался. Большинство из этих людей были обычными мужчинами и женщинами, но результаты космохирургии у отдельных лиц то и дело вынуждали его постоянно таращить глаза.

— Я никогда не бывал в подобном месте! — прошептал таможенник.

Люди, похожие на рептилий, смеялись и разговаривались с грифонами и металло-чешуйчатыми сфинксами.

— Оставите свою одежду здесь? — улыбнулась девушка-контролер. Ее обнаженная кожа была зеленой и искрилась, как сахар, необъятные кольца кудрей нагромождались розовой ватой. Груди, пупок и губы ослепительно сверкали.

— Ни в коем случае, — быстро ответил таможенник.

— По крайней мере, снимите брюки и рубашку, — сказала Ридра, стягивая блузку. — А то в вас заподозрят чужака.

Она наклонилась, сняла туфли и сунула их под прилавок. Она начала расстегивать пояс, но заметив испуганный взгляд таможенника, улыбнулась и застегнула его обратно.

Чиновник осторожно снял пиджак, рубашку и уже развязывал шнурки ботинок, когда кто-то схватил его за руку.

— Эй, таможня!

Перед ними стоял обнаженный человек огромного роста с хмурым лицом, покрытым оспинками. Единственное, что его украшало, это вживленные в грудь, плечи, ноги и руки разноцветные огоньки, сливающиеся в красочный рисунок.

— Вы меня?

— Что ты делаешь здесь, таможня?

— Сэр, я вас не трогал.

— И я тебя не трогал. Выпьем, таможня! Сегодня у меня хорошее настроение.

— Весьма благодарен, но я лучше...

— У меня хорошее настроение. Пока... Но если ты не настроен, таможня, оно может и испортиться...

— Но я не... — он беспомощно оглянулся на Ридру.

— Пошли. Выпьете со мной оба. Со мной. Будем друзьями, черт подери! — он попытался обнять Ридру, но та перехватила его руку. Его ладонь раскрылась, обнажив множество шрамов, которые неизбежны при работе со стеллариметром.

— Навигатор?

Он кивнул и она отпустила его руку.

— Почему же у тебя сегодня хорошее настроение?

Пьяный встряхнул головой. Его волосы были завязаны узлом и свисали черной косичкой над левым ухом.

— Он просто понравился мне. И ты мне нравишься.

— Спасибо. Закажи мне выпить, а я найду, чем тебе отплатить.

Он тяжеловесно кивнул. Зеленые глаза громилы сузились: протянув руку, он коснулся тяжелого золотого диска, висевшего на ее груди.

— Капитан Вонг?

Она кивнула.

— Лучше не скандалить с вами, — он засмеялся. — Идемте, Капитан, я куплю вам и таможне что-нибудь для счастья!

Они направились к бару. То, что в более приличной обстановке подают в маленьких рюмочках, здесь наливали кружками.

— На кого будете ставить: на дракона или Брасса? Если на Дракона, то плюну вам в лицо... Я, конечно, шучу, Капитан.

— Я ни на кого не ставлю, — сказала Ридра. — Я нанимаю. Вы знаете Брасса?

— Был навигатором с ним в последнем рейсе. Прибыли неделю назад.

— Поэтому вы за него и болеете?

— Можно сказать и так.

Таможенник почесал грудь и вопросительно взглянул на Ридру.

— В последнем рейсе Брасс прогорел, — объяснила ему Ридра. — Экипаж теперь без работы. Сегодня вечером Брасс выставляет себя. — Она вновь повернулась к Навигатору. — Здесь много капитанов, интересующихся Брассом?

Он подмигнул, покачал головой и пожал плечами.

— Только я один, а вы... тоже?

Кивок, тягучий, как ликер.

— Как вас зовут?

— Калли, Навигатор-Два.

— А где ваш Первый и Третий?

— Третий где-то здесь — пьет. Первым была милая девушка по имени Кетти О'Хиггинс. Она умерла, — он одним глотком осушил стакан и потянулся за следующей порцией.

— Сожалею, — сказала Ридра. — А что с ней случилось?

— Столкнулись с захватчиками... Выжили только Брасс, я с Третим, и наш Глаз. Потеряли весь взвод, потеряли помощника. Это был плохой рейс, капитан. Глаз остался без Уха и Носа... К тому времени они были без тел уже десять лет и всегда держались вместе. Рон, Кетти и я составляли тройку всего несколько месяцев назад. Но даже и так... — он покачал головой. — Очень плохо.

— Позовите вашего Третьего, — сказала Ридра.

— Зачем?

— Мне нужен полный экипаж.

Калли наморщил лоб.

— Но с нами же нет больше Первого.

— Вы так и будете хандрить? Мы пойдем в Морг.

Калли хмыкнул.

— Хотите видеть моего Третьего — пойдем.

Ридра пожала плечами и последовала за Калли. Таможенник побрел за ними.

Парню, сидевшему на табурете у стойки, было не больше девятнадцати лет. Таможеннику сразу же бросилось в глаза кружево металлических лент, опутывающих его тело. Калли был большим, сильным, а этот...

— Капитан Вонг, это — Рон, лучший Третий во Солнечной Системе!

...Рон — маленький, щуплый, с жутко очерченной мускулатурой; грудь словно пластины металла, обтянутые восковой кожей, руки — как кабели. Даже на мускулистом лице выделялась каждая жилка. Непричесан, светловолос, с сапфировыми глазами, единственное вмешательство косметохирургии — яркая роза, растущая на плече. Он улыбнулся и в знак приветствия притронулся ко лбу указательным пальцем.

— Капитан Вонг набирает экипаж.

Рон выпрямился на табурете, поднимая свою голову, мускулы его тела запереливались, словно змеи под молоком.

Таможенный офицер увидел, как широко раскрылись глаза Ридры. Но не поняв ее реакции, он не придал этому значения.

— У нас нет Первого, — сказал Рон. Он улыбнулся и снова погас.

— Надеюсь, что я найду Первого для вас.

Навигаторы посмотрели друг на друга.

Калли обернулся к Ридре и потер кончик носа указательным пальце.

— Вы знаете о тройках, как наша...

Ридра сжала его руку.

— Вы хотели ли бы такую же тройку. Надеюсь, вы одобрите мой выбор.

— Но, довольно трудно подобрать...

— Это невозможно. Но это ваш шанс. Я только предлагаю. Что вы скажете?

Указательный палец Калли переместился от носа ко лбу.

— Лучшего предложения не могло и быть!

Юноша поставил ногу на табурет, обнял колено и посмотрел через плечо.

— Я скажу так: давайте посмотрим, кого вы предложите.

— Прекрасно, — кивнула Ридра.

— Вы знаете, разбитая тройка это не все, что нас объединяет, — Калли положил руку на плечо Рона.

— Да, но...

Ридра посмотрела вверх.

— Давайте посмотрим на борьбу.

Люди у стойки подняли головы. Сидящие за столиками откинули спинки.

Кружка Калли грохнула о стойку, Рон забрался на табурет с ногами и облокотился о стойку.

Дымный шар, висевший под сводом, осветился, а в помещение, наоборот, начало темнеть. Дым в шаре рассеялся, открыв его прозрачные внутренности.

— Куда они смотрят? — спросил таможенник. — Куда все...

Ридра положила руку ему на шею и что-то сделала так, что он рассмеялся и поднял голову. Затем глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

Дымящийся под сводом шар вспыхнул радугой. А салон погрузился во тьму. Тысячеваттный прожектор ударил в пластиковую поверхность сферы, и его отблеск отразился внизу на замерших в дыму лицах.

— Что происходит? — спросил таможенник. — Они будут бороться здесь?..

Ридра приложила руку к его губам, и он замолк.

И вот появилась Серебряная Ящерица, крылья колышутся в дыму, серебряные перья — лезвия сабель, чешуя трясется на огромных ляжках; она рябит десятифутовыми чешуйками и извивается в антигравитационном поле, зеленые губы растягиваются в ухмылке, серебряные веки обнажают зеленые глаза.

— Это женщина! — выдохнул таможенник.

Приветственный стук пальцев пронесся по залу.

Дым вновь заклубился в шаре...

— А это наш Брасс! — воскликнул Калли.

...и Брасс оскалился и встряхнул головой; слюна блестела на клыках цвета слоновой кости, буграми вздулись мускулы на плечах и руках, длинные медные когти выступали из желтых плюшевых лап. Ленты, которыми был перевязан живот, извивались вокруг него. Колючий хвост колотил по стенкам шара. Грива, подстриженная так, чтобы противник не имел никакой возможности ухватиться за нее, струилась, как вода.

Калли схватил таможенника за плечо.

— Стучи пальцами, мужик! Это же наш Брасс!

Таможенник, никогда не делавший ничего подобного, чуть не сломал руку.

Шар засиял красным. Оба пилота кружили внутри шара, лицом к лицу.

Голоса стихли. Таможенник бросал взгляды на людей, сидящих вокруг. Каждый второй смотрел вверх. Навигатор, Третий, согнулся на стуле в позе зародыша. Ридра покосилась на парня, задержав взгляд на стиснутых руках и сжатых челюстях этого юноши с розой-на-плече.

Противники наверху кружились, делая ложные выпады. Внезапное движение Ящерицы — и Брасс отскочил, оттолкнулся от стены...

Таможенник за что-то ухватился.

Два тела столкнулись, сцепились, врезались в стену. Зрители затопали.

Руки сплелись, нога обвила ногу. Наконец Брасс вывернулся и отлетел к потолку своеобразной арены. Встряхнув головой, он выпрямился. Внизу, наготове, извивалась Ящерица, судорожно взмахивая крыльями. Брасс бросился с потолка и ухватил ее задней ногой. Она, кружа, отшатнулась. Клыки-сабли сомкнулись — промахнувшись.

— Что они делают? — прошептал чиновник. — Как узнать, кто выигрывает?

Он глянул вниз; то, за что он схватился, оказалось плечом Калли.

— Когда один отбросит соперника к стене, а сам коснется противоположной стены только одной ногой или рукой, — объяснил Калли, не глядя на него, — это очко.

Серебряная Ящерица распрямилась, как освобожденная пружина. Брасс полетел прочь и врезался в стену. Но Ящерица оступилась, нанося удар задней лапой, потеряла равновесие и вторая лапа также коснулась стены.

Вздох разочарования пронесся по залу. Придя в себя, Брасс прыгнул и толкнул Ящерицу к стене, но отдача получилась слишком сильной, и он, отлетев в сторону приземлился на три лапы.

И снова схватка в центре шара. Ящерица рычит, извивается, потрясая чешуей. Брасс смотрит с ожесточением, глаза — золотые монеты; быстро отклоняется назад, подается вперед...

Ящерица вихрем проносится возле его плеча, врезается в стенку шара.

Брасс, легко уклонившись, удерживается на одной лапе.

Шар вспыхнул зеленым, и Калли застучал по стойке:

— Гляди, как он врезал этой сверкающей суке!

И опять они столкнулись. Удушающие объятия — и противники снова разлетаются в разные стороны.

Еще два балла никому не принесли успеха. Наконец, Серебряная Ящерица получила преимущество, ей удалось отбросить Брасса к стене, удержавшись на кончике хвоста. Толпа заревела.

— Нечестно! — закричал Калли, отталкивая таможенника. — Черт возьми, это не по правилам!

Но шар снова озарился зеленым. Ящерица заработала очко.

Теперь противники осторожно плавали в центре шара. Ящерица дважды делала ложные выпады, но Брасс сумел уклониться, не прикоснувшись к стене.

— Почему она увиливает? — кричал вверх Калли. — Она изведет его до смерти. А ну, боритесь!

Как бы в ответ, Брасс прыгнул, сконцентрировавшись на ударе плечом.

Он бы получил еще один бал, но Ящерица перехватила его руку, и Брасс, отклонившись, врезался в пластиковую оболочку.

— Она не имеет права! — на этот раз уже кричал таможенник. Он снова вцепился в Калли. — Разве так можно? Я думаю, они не позволят... — он прикусил язык, потому что Брасс оттянул Ящерицу от стены и слегка ударил между ног. Она отлетела к стене, а Брасс удержался на одной ноге и теперь парил в центре шара.

— Вот так! — закричал Калли. — Два из трех!

Шар вспыхнул зеленым. Тишина взорвалась аплодисментами.

— Он выиграл? — суетился таможенник. — Он выиграл?

— Слушай! Конечно же — выиграл! Эй, идемте, взглянем на него. Идем, Капитан!

Ридра уже пробиралась сквозь толпу. Рон прыгнул за ней, а Калли потащил следом неуклюжего таможенника. Лестница привела в комнату, где несколько мужчин и женщин окружали лежавшего на диване Кондора — огромную птицу ярко золотого и алого цветов. Он должен был сражаться со Смоляным, одиноко стоявшим в углу. Открылся выход на арену, и появился покрытый потом Брасс.

— Эй! — окликнул его Калли. — Это было здорово, парень! Тут один Капитан хочет поговорить с тобой.

Брасс потянулся, опустился на четвереньки, глухое рычание сорвалось с его губ. Он потряс гривой. Его золотые глаза удивленно расширились.

— Ка'итан Вонг! — рот, растянутый вживленными клыками, не справлялся с губными согласными. — Я вам п‘онравился сегодня вечером?

— Вы мне так понравились, что я захотела взять вас пилотом к Спеццели, — она потрепала его за ухом. — Когда-то вы говорили, что хотели бы показать мне ваше мастерство.

— Да, — кивнул Брасс. — Но я думаю, что это — сон. — Он отбросил львиную шкуру и начал обтирать шею и руки полотенцем. Поймав удивленный взгляд таможенника, Брасс пояснил:

— Всего лишь косметохирургия, — и продолжил обтираться.

— Покажите ему ваш психоиндекс, — сказала Ридра, — и он одобрит вас.

— Значит, мы от'равляемся завтра, Ка'итан?

— На рассвете.

Из-за пояса Брасс извлек тонкую металлическую пластинку.

— Возьми, таможенник.

Чиновник принялся внимательно изучать рисунок. Из бокового кармана он достал таблицу со стандартными индексами, но решил, что более сложные вычисления произведет позже. Опыт говорил ему, что Брасс неплохой пилот.

— Мисс Вонг, простите, Капитан Вонг, как насчет их карточек? — он обернулся к Калли и Рону.

Рон изогнулся и почесал лопатку.

— Пусть это вас не заботит, пока у нас нет Навигатора-Один.

Суровое юношеское лицо застыло в привлекательной воинственности.

— Проверим их позже, — сказала Ридра. — Сначала нам нужно набрать экипаж.

— Вам нужен п'олный эки'аж? — спросил Брасс.

Ридра кивнула:

— Как насчет Глаза, что вернулся с вами?

Брасс отрицательно покачал головой:

— Он же п'отерял Ухо и Нос. Они б'ыли настоящей тройкой, Ка'итан. Глаз шесть часов висел снаружи, п'ока мы не доставили его обратно в Морг.

— Понимаю... А вы не можете рекомендовать кого-нибудь?

— Никого конкретно. Нужно п'росто заглянуть в сектор Лишенных Тела и п'осмотреть кто там сейчас крутится.

— Если вы хотите к утру иметь экипаж, лучше начать сразу же, — сказал Калли.

— Тогда пошли! — сказала Ридра.

Они направились к лестнице, и таможенник тихо спросил:

— Сектор Лишенных Тела?..

— Вас это беспокоит? — Ридра замыкала шествие.

— Ну, в общем... мне не совсем нравится эта мысль.

Ридра засмеялась.

— Из-за мертвецов? Ну, они вас не обидят!

— Я знаю, что существам, обладающим телами, запрещается находиться в Секторе Лишенных Тела.

— В некоторых его частях, — поправила Ридра, и все засмеялись. — И мы туда не пойдем, если, конечно, не понадобиться.

— Хотите получить обратно одежду? — спросила девушка-контролер.

Посетители останавливались, чтобы поздравить с победой Брасса, хлопнуть его кулаком по плечу, щелкнуть пальцем. Он взмахнул накидкой над головой. Она опустилась на его плечи, окутала его шею, обвилась вокруг рук и бедер. Брасс помахал толпе и начал не спеша подниматься по лестнице.

— Вы действительно можете оценить пилота по его поведению на ринге? — спросил чиновник Ридру.

Она кивнула:

— На корабле нервная система пилота непосредственно связана с аппаратурой управления и маневра. Весь полет в гиперстасисе — это борьба пилота с вихрями стасиса. Он должен иметь великолепные рефлексы, полностью владеть своим телом-кораблем. Опытный транспортник довольно точно может определить, как будет вести себя пилот в течениях гиперстасиса.

— Я слышал об этом, конечно, но сам вижу впервые. Это... довольно впечатляющее зрелище.

— Да, — согласилась Ридра.

Когда они поднялись наверх, шар снова осветился. Смоляной и Кондор кружили в его недрах.

На тротуаре Брасс снова опустился на четвереньки и обратился к Ридре:

— Как насчет п'омощника и взвода?

— Я хочу получить взвод, который участвовал только в одном рейсе.

— Зачем таких зеленых?

— Я хочу тренировать их по-своему. Более опытные слишком устойчивы и их не переучишь.

— Со взводом, который совершил только один рейс, может б'ыть масса хло'от. Они мало что умеют. Никогда не летал с такими.

— Лишь бы они не были полными идиотами. К тому же я уверена, что такой взвод получу уже к утру, если пошлю свой приказ во Флот.

Брасс кивнул:

— Вы будете делать запрос?

— Сначала я хочу проверить их вместе с вами, может, у вас будут замечания.

Они проходили мимо уличного фона на фонарном столбе. Ридра нырнула под пластиковый колпак, набрала номер. Минуту спустя она уже говорила:

— Взвод для полета к Спецелли необходим к рассвету... Я знаю, что мало времени, но мне и не нужен обстрелянный взвод. Всего лишь один вылет... — она выглянула из-под колпака и подмигнула спутникам. — Прекрасно, я позвоню позже, чтобы получить их психоиндексы для таможенного контроля... Да, чиновник со мной. Спасибо.

Она вышла из-под колпака.

— В сектор Лишенных Тела лучше пройти этим путем.

Улицы постепенно сужались, изгибались, пересекаясь друг с другом, и совсем опустели. Остался только бетон с небольшими металлическими башенками, опутанными разноцветными проводами. Тьму разрывали столбы голубоватого света.

— Это и есть?.. — начал таможенник и замолк. Они постепенно замедляли шаги. В темноте между башенками появились красные всполохи.

— Что это?..

— Просто передачи. Они идут всю ночь, — объяснил Калли.

Слева от них вспыхнули зеленые огни.

— Передачи?

— Быстрый обмен энергией в результате освобождения от тела, — начал объяснять Навигатор-Два.

— Но я все еще не...

Теперь они шли между фосфоресцирующими столбами. Переливающиеся струи пламени постепенно формировались в фигуры — женщины с просвечивающимися телами смотрели на них равнодушными глазами.

Таможенник отшатнулся: сквозь животы призраков просвечивали пилоны.

— Лица, — прошептал он. — Как только отворачиваешься, не можешь вспомнить, как они выглядят. Когда смотришь на них, они совсем как люди, но когда отводишь взгляд... — он затаил дыхание, проходя мимо призрака. Вы не можете помнить! — Он остановился. — Мертвые? — Он встряхнул головой.

— Вы знаете, уже десять лет, как я одобряю психоиндексы транспортников, как телесных, так и лишенных тел. Но я никогда так близко не сталкивался с лишенными тела. О, иногда я видел их фантастические изображения и даже проходил мимо них на улице. Но это...

— Есть много дел, — голос Калли отяжелел от алкоголя так же, как его плечи — от мускулов, — которые на транспортных кораблях нельзя поручать живым людям.

— Да-да, я знаю, — согласился таможенник. — Поэтому вы используете мертвых.

— Верно, — кивнул Калли. — Таких, как Глаз, Ухо и Нос. Живой человек, окунувшись в волны гиперстасиса, во-первых, умрет, а во-вторых, сойдет с ума.