Имперская Звезда

— Если ты вернешься, ты выяснишь, что окружающие очень похожи на тех, кого ты обнаружил на Геодезической станции. Ты покинул свой дом, Джо, потому что не был там счастлив. Помнишь, почему?

Джо уже добрался до аппаратной, но остановился у входа, обеими ладонями упираясь в косяки.

— Жлуп, да конечно. Жлуп даю, помню. Потому что я подумал, что я другой. А тут подвернулось сообщение, и я подумал, что это доказательство того, что я особенный. Иначе бы мне его не дали. Понимаешь, Ком, — он подался чуть вперед, — если б я действительно знал, что я какой-то особенный — то есть, если б я был уверен, — тогда бы меня так не расстраивала всякая ерунда вроде исследовательской станции! Но почти все время я чувствую себя потерянным, несчастным и самым обычным. Хуже жлупа.

— Ты — это ты, Джо. Ты — это ты и все, что в тебя вошло.

Начиная с того, как ты часами сидишь и наблюдаешь за Дьяком, когда хочешь поразмыслить, и кончая тем, как ты откликаешься на десятую долю секунды быстрее в ответ на что-то синее, чем на что-то красное. Ты — это все, о чем ты когда-либо думал, на что надеялся, а также все, что ты ненавидел. И все, чему ты выучился. Ты очень многому выучился, Джо.

— Но если б я только знал, что это мое, Ком. Вот в чем я хочу быть уверен: что сообщение действительно важное и что только я смогу его доставить. Если б я действительно знал, что все полученное образование сделало меня... каким-то до жлупа особенным, тогда я с легкой душой пошел бы дальше. Жлуп, да я бы просто счастлив был это проделать.

— Пойми, Джо, ты — это ты. И в этом ровно столько важности, сколько ты сам пожелаешь этому придать.

— Возможно, это самое важное на свете. Знаешь, Ком, если есть ответ на этот жлупатый вопрос, то самое важное — это знать, что ты — это ты и никто другой.

Как только Джо вошел в аппаратную, из динамиков коммуникационного блока послышался шелест. Пока Джо оглядывался вокруг, шелест усилился.

— Что это, Ком?

— Точно не знаю.

Дверь закрылась, трубка отскочила, и разбитый корабль потянуло прочь. Джо наблюдал за ним через стеклянную стену, покрытую смутно искажающей обзор органиформой.

Теперь из динамика доносился смех.

Дьяк одной лапой почесал за ухом.

— Оно вон оттуда идет, — сказал Ком. — И чертовски быстро.

Смех стал громче, достиг уровня истерики, наполнил собой высокий отсек. Что-то пронеслось мимо стеклянной стены Кома, затем развернулось и, подлетев вплотную, зависло в двадцати футах.

Смех прекратился, и вместо него слышалось изнуренное дыхание.

Зависшая снаружи штуковина выглядела как большой кусок скалы с отполированной передней гранью. Когда они слегка сместились в сиянии Тантамаунта, под поверхностью проглянул белый свет. Тут Джо понял, что отполированная плита прозрачна.

За ней вперед подавалась чья-то фигура — руки ее были подняты над головой, ноги широко расставлены. Даже отсюда Джо было хорошо видно, как грудь фигуры вздымается в такт со вдохами и выдохами, которые штормом прорывались в аппаратную.

— Жлуп, Ком, да убавь же ты громкость!

— Ах, извини. — Пыхтение перестало быть чем-то у Джо в голове и осело до разумного звука в солидном числе футов от него. — Ты с ним поговоришь или я?

— Давай ты.

— Кто ты? — спросил Ком.

— Ни Тай Ли. А ты, черт возьми, кто такой интересный?

— Я Ком. Я слышал о тебе, Ни Тай Ли.

— А я о тебе, Ком, никогда не слышал. Но, похоже, следовало. Почему ты такой интересный?

— Кто он такой? — прошептал Джо.

— Тес, — прошипел Ком. — Потом расскажу. Так что ты, Ни Тай Ли, здесь делал?

— Я бежал вон к тому солнцу, смотрел на него, думал, какое оно красивое и смеялся, потому что оно было такое красивое, и смеялся, потому что оно должно было меня уничтожить и все равно остаться красивым, и я писал стихи о том, какое красивое это солнце и какая красивая планета, что возле него кружит; и все это я делал, пока не увидел что-то более интересное, а интересным мне показалась выяснить, кто ты такой.

— Тогда зайди на борт и еще кое-что выяснишь.

— Я уже знаю, что ты квазивездесущий общелингвистический мультиплекс с Ллл-базированным сознанием, — ответил Ни Тай Ли. — Есть что-то еще, что мне следует выяснить, прежде чем я поплыву в огонь?

— У меня на борту парень твоего возраста, о котором ты совсем ничего не знаешь.

— Тогда я иду. Давай твою трубку. — И он пустился вперед.

— Откуда он знает, что ты Ллл? — спросил Джо, когда кусок скалы приблизился.

— Не знаю, — сказал Ком. — Некоторые люди могут прямо так сказать. Они намного лучше, чем те, которые битый час с тобой сидят, прежде чем удосужатся спросить. Только ручаюсь, что он не знает, какой я именно Ллл.

Трубка соединилась с судном Ни. Секунду спустя дверца раскрылась, и Ни Тай Ли неторопливо вошел. Затем он, держа большие пальцы в карманах брюк, огляделся.

На Джо по-прежнему был черный плащ, который ему в Крысиной Дыре купила Сан-Северина. Ни Тай Ли, однако, выглядел как настоящий челночник. Он был босиком, без рубашки и в выцветших рабочих брюках с одним насквозь протертым коленом. Слишком длинные светлые волосы с серебряным отливом в беспорядке падали ему на уши и лоб; на лице с высокими скулами горели раскосые восточные глаза аспидно-черного цвета.

Эти глаза сосредоточились на Джо, и Ни Тай Ли улыбнулся.

— Привет, — сказал он и шагнул вперед.

Он протянул руку, и Джо с трудом заставил себя ее пожать.

На пальцах правой руки гостя были когти.

Ни склонил голову набок.

— Хочу написать стихи о выражениях, которые только что пробежали по твоему лицу. Ты с Риса, ты привык работать на жлуповых полях, греться у костров в Новый Цикл и убивать кепардов, когда они прорываются за ограду. — Не открывая рта, он испустил одновременно и грустное, и довольное хмыканье:

— Эй, Ком, теперь я все про него знаю, а потому иду дальше. — Он повернулся к дверце.

— Ты был на Рисе? — спросил Джо. — Ты правда был на Рисе?

Ни развернулся обратно.

— Да, был. Три года назад. Добрался туда на попутке как челночник, и довольно долго проработал на седьмом поле. Там я вот это и приобрел, — он показал когти.

Горло Джо запульсировало болью, которой он не испытывал с тех пор, как играл для Ллл:

— Я работал на седьмом поле как раз перед Новым Циклом.

— А смотритель Джеймс не вбил малость ума в своего придурочного сыночка? Я очень со многими лажу, но с этим упрямым бараном четырежды в драку ввязывался. Один раз чуть его не убил.

— Я... я его убил, — прошептал Джо.

— Ух ты, — сказал Ни и подмигнул. — Славно. Хотя не сказал бы, что удивлен. — Вид у него тем не менее был потрясенный.

— Ты правда там был? — спросил Джо. — Ведь ты не просто читаешь у меня в голове?

— Я там был. Собственной персоной. Три с половиной недели.

— Не очень долго, — заметил Джо.

— Я и не сказал, что долго.

— Но ты правда там был, — повторил Джо.

— Эта Вселенная, приятель, довольно тесна. Очень скверно, что твоя культура такая симплексная, иначе о тебе стоило бы побольше узнать, и я бы здесь задержался. А так... — он снова повернулся к выходу.

— Погоди! — крикнул Джо. — Я хочу... мне очень нужно с тобой поговорить.

— В самом деле?

Джо кивнул.

Ни Тай снова сунул руки в карманы.

— Давно уже я никому не требовался. Это должно быть достаточно интересно, чтобы написать об этом стихи. — Он вразвалку прошел к пульту управления и сел на стол. — Тогда я тут немного поболтаюсь. О чем тебе нужно поговорить?

Джо молчал, а мозг его лихорадочно работал.

— Ж-жлуп... скажи, из чего твой звездолет сделан? — наконец спросил он.

Ни Тай посмотрел в потолок.

— Эй, Ком, — крикнул он. — Этот парень надо мной издевается? На самом-то деле ему совсем не нужно знать, из чего сделан мой корабль, так? Если он надо мной издевается, я лучше пойду.

Люди без конца надо мной издеваются, я все про это знаю, и это меня совсем не интересует.

— Ему просто надо разогреться перед важными вещами, — сказал Ком. — А тебе следует иметь терпение.

Ни Тай снова взглянул на Джо.

— А знаешь, он прав. Из моих стихов вечно выпадают слова и строфы, потому что я слишком быстро пишу. Тогда их никто не понимает. С другой стороны, я не слишком много знаю про то, как быть терпеливым. В конце концов, это должно быть очень интересно. Это твоя окарина?

Джо кивнул.

— Я на одной из таких штуковин играл, — Ни Тай поднес ее к губам и сыграл бодрую, яркую мелодию, которая в конце неожиданно замедлилась.

Комок в горле у Джо заметно уплотнился. Мотив оказался первой песенкой, которую он выучил на этом инструменте.

— Только эту мелодию я и знаю. Надо было подольше этим позаниматься. На, поиграй. Может, это тебя разогреет.

Джо только головой покачал.

Ни Тай пожал плечами, покрутил окарину в руках, затем спросил:

— Так больно?

— Да, — после паузы отозвался Джо.

— Ничем не могу помочь, — сказал Ни Тай. — Я и так только что массу вещей проделал.

— Можно мне вмешаться? — спросил Ком.

Ни снова пожал плечами:

— Конечно.

Джо кивнул.

— В процессе чтения, Джо, ты выяснишь, что некоторые авторы, похоже, открыли все, что ты открыл, проделали все, что ты проделал. Есть такой древний научный фантаст по имени Теодор Старджон, который расстраивает меня всякий раз, как я его читаю. Похоже, он видел каждый отблеск света на окне, каждую тень листа на сетчатой двери, которые когда-либо видел я; он занимался всем, чем я когда-либо занимался — от игры на гитаре до двухнедельного спуска на лодке по Арканзас-Пасс, что в штате Техас. И он предположительно писал художественную литературу, и было это четыре тысячи лет назад. Дальше ты выяснишь, что масса других людей находит то же самое в том же самом писателе — людей, которые не делали ничего из того, что ты делал, и не видели ничего из того, что ты видел. Это редкий тип писателя. Но Ни Тай Ли именно такого типа. Я читал многие твои стихи, Ни Тай. Моя оценка, если бы потребовалось ее дать, только усилила бы мое изумление.

— Ага, — отозвался Ни Тай. — Спасибо. — И он нацепил на лицо ухмылку слишком широкую, чтобы ее спрятать — даже хотя он смотрел на свои колени. — Большинство самых лучших я потерял. Или не записал. Хотел бы я показать тебе некоторые из них. Они, правда, замечательные.

— Мне бы тоже этого хотелось, — сказал Ком.

— Эй, приятель, — Ни Тай поднял глаза на Джо. — Ведь я тебе нужен. Но я даже не могу вспомнить, про что ты спросил.

— Про твой корабль, — напомнил Джо.

— Я просто выдолбил кусок непористого метеора и привинтил сзади мотор «кейзон», да еще установил управление на огневую проницаемость.

— Да-да! — воскликнул Ком. — Именно так это и было проделано! Привинтил «кейзон» с левовинтовым храповиком. Отвертку в обратную сторону крутишь, верно? Это было годы тому назад, но кораблик вышел такой красивый!

— Про отвертку ты прав, — сказал Ни Тай. — Только я плоскогубцы использовал.

— Это не важно. Главное, что ты действительно это сделал. Я же тебе, Джо, сказал — с некоторыми писателями просто кошмар какой-то.

— Впрочем, есть одна проблема, — сказал Ни Тай. — Я никогда ничем не занимался достаточно долго, чтобы действительно это узнать. Занимался ровно столько, чтобы определить это в строчке или предложении, а затем переходил на что-то другое. Боюсь, порой я только думаю. И пишу, чтобы заменить все те вещи, которых реально сделать не могу.

Тут я ощутил легкую боль. То же самое я сказал Норну за час до того, как мы разбились на Рисе, когда мы обсуждали мою последнюю книгу. Помните? Я — Самоцвет.

— Но ты всего лишь мой ровесник, — наконец сказал Джо. — Как же ты смог так рано все это сделать и обо всем этом написать?

— Ну, я... то есть, я хочу сказать... пожалуй, я даже и не знаю. Я просто делаю. Наверное, очень многого я никогда не сделаю, потому что слишком занят писаниной.

— Еще одно вмешательство, — сказал Ком. — Ничего, если я кое-что ему расскажу?

Ни Тай пожал плечами.

— Это как с Оскаром и Альфредом, — сказал Ком.

Ни Тай, похоже, испытал сильное облегчение.

— Или как с Полем В, и Артюром Р., — добавил он.

— Как с Жаном К, и Раймоном Р., — в тон ему сказал Ком.

— Или с Вилли и Колетт.

— Это рекуррентный литературный образчик, — объяснил Ком. — Писатель постарше, писатель помоложе, зачастую почти ребенок — и какая-то трагедия. В результате нечто чудесное даруется миру. Это случается каждые двадцать пять или пятьдесят лет со времен романтизма.

— А кто был писателем постарше? — спросил Джо.

Ни Тай опустил глаза:

— Мюэльс Эрэйнилид.

— Никогда о таком не слышал, — сказал Джо.

Ни Тай вздрогнул:

— Да ну. Мне казалось, эту скверную историю все на свете знают.

— Я бы хотел с ним познакомиться, — сказал Джо.

— Сомневаюсь, что это тебе удастся, — вмешался Ком. — А то, что случилось, было очень, очень трагично.

— Эрэйнилид был Ллл, — Ни Тай перевел дыхание и начал рассказывать. — Мы вместе совершили длинное путешествие, и...

— Ты совершил длинное путешествие с Ллл?

— Ну, на самом деле он был только отчасти... — тут он замялся. — Нет, ничего не могу поделать, — сказал он. — Это из-за того, что я натворил. Клянусь, ничего не могу поделать.

— Значит, ты знаешь про скорбь Ллл, — сказал Джо.

Ни Тай кивнул.

— Еще как. Понимаешь, я его продал. Я был в отчаянии, я нуждался в деньгах, и он велел мне действовать.

— Ты его продал? Но почему...

— Экономика.

— Жлуп.

— И на эти деньги я купил не такого дорогого Ллл, чтобы заново отстроить мир, который мы разрушили; так что я знаю и про скорбь Ллл, и про скорбь владельца Ллл — пусть даже это был совсем маленький мир, и много времени он не занял. Несколько дней назад я объяснял это Сан-Северине, и она очень расстроилась — она тоже купила и продала Ллл, и использовала их для воссоздания...

— Ты знаешь Сан-Северину?

— Да. Она давала мне уроки интерлинга, когда я был челночником...

— Нет! — воскликнул Джо.

Склонив голову, Ни Тай прошептал:

— Клянусь, я ничего не могу поделать! Клянусь!

— Не-ет! — Отвернувшись к стене, Джо прижал ладони к ушам, сел на корточки и закачался.

— Ком! — крикнул Ни Тай. — Ты сказал, он во мне нуждается?

— Да, и ты прекрасно его нужду удовлетворяешь.

Джо резко развернулся:

— Вон отсюда!

Ни Тай, похоже, испугался и слез со стола.

— Это моя жизнь, не твоя! Моя, жлуп! — Джо схватил когтистую руку Ни. — Моя. Я от нее отказался — но это не значит, что ты можешь ее получить.

Ни сделал быстрый вдох.

— Это уже неинтересно, — торопливо проговорил он, отодвигаясь от стола. — Через это я уже много раз проходил.

— А я нет! — выкрикнул Джо. Он чувствовал себя так, будто что-то у него внутри изнасиловали и унизили. — Ты не смеешь воровать мою жизнь!

Внезапно Ни оттолкнул его. Джо упал на пол, и поэт встал над ним, тоже трясясь от возбуждения.

— Какого жлупа ты решил, что она твоя? Может, это ты у меня ее украл. Почему я никогда ничего не могу закончить?

Почему всякий раз, как я получаю работу, влюбляюсь, завожу ребенка, меня вдруг срывает прочь и бросает в очередную кучу дерьма, откуда мне снова надо начинать ту же самую мышиную возню? Не ты ли это со мной проделываешь? Не ты ли отрываешь меня от того, что мое, забираешь себе тысячи роскошных жизней, которые я начал? — Внезапно он закрыл глаза и прижал правую руку к левому плечу. Затем, запрокинув голову, зашипел в потолок:

— Боже, я уже столько раз это говорил! И будь оно все проклято, мне это надоело! Надоело! — Ни Тай провел когтями по плечу, и пять ручейков крови заструились ему на грудь. А в голове у Джо на одно краткое мгновение вспыхнула сцена, когда он убежал от смеха Лилли и, стоя с плотно закрытыми глазами и запрокинутой головой, скреб когтями по плечу. Яростно заморгав, он вытряс воспоминание из головы. Плечо Ни Тая под дорожками свежих шрамов опоясывала целая сеть старых рубцов.

— Вечно возвращаться, вечно идти назад, всегда одно и то же — снова и снова! — воскликнул Ни Тай.

И он заковылял к двери.

— Погоди!

Джо перекатился на живот и пополз за ним на четвереньках.

— Что ты задумал? — Он бросился на Ни Тая и рукой перекрыл ему путь наружу.

Ни Тай положил когтистую руку на предплечье Джо. Тот покачал головой — Билли Джеймс перекрыл ему путь от канала, и он именно так положил свои когти на руку мальчика. Именно так все и началось.

— Я думаю попасть на свой корабль, — ровным голосом произнес Ни Тай. — Я думаю повернуть к этому солнцу и дать полный газ. Однажды я сделал это, смеясь. На сей раз я, наверное, буду плакать. И так будет куда интересней.

— Но почему?

— Потому что однажды... — тут лицо Ни Тая исказилось от напряжения, — однажды кому-то еще придется нырять к серебряному солнцу — сначала смеясь, потом плача, — и тогда они уже об этом прочтут, и вспомнят, и внезапно они узнают, понимаешь? Они узнают, что они не единственные...

— Но никто никогда не прочтет того, что ты должен сказать про...

Ни Тай отбросил его руку и побежал по трубке. По дороге он чуть не сшиб Дьяка, который шагал ему навстречу со стопкой бумаги в зубах.

Трубка отскочила, и органиформа сомкнулась, когда дверца в аппаратную захлопнулась. Джо увидел, как Ни Тай склонился над пультом управления; затем он выпрямился, прижимая лицо и ладони к смотровому окну, пока автопилот вел пустотелый метеор в сияние солнца. Джо, щурясь, наблюдал, пока глаза не заныли. Рыдания доносились из интеркома еще добрую минуту после того, как корабль скрылся из вида.

Джо вытер лоб и отвернулся от стены.

Дьяк сидел на стопке бумаги, пожевывая обтрепанный уголок.

— Что это?

— Стихи Ни Тая, — сказал Ком. — Последний сборник, над которым он работал.

— Дьяк, ты что, из его корабля их стащил? — гневно спросил Джо.

— С такими, как Ни, иначе не бывает. Единственный способ — это забрать у них работу, прежде чем они ее уничтожат. Именно так мы и получали то, что он делал. Все это уже случалось раньше, — устало промолвил Ком.

— Но Дьяк-то этого не знал, — заметил Джо. — Ты ведь просто украл, верно? — Он пытался говорить с укоризной.

— Ты недооцениваешь дьяволова котенка, — сказал Ком. — У него вовсе не симплексный разум.

Джо нагнулся и принялся вытягивать листки из-под Дьяка.

В конце концов тот, пару раз хлопнув Джо по рукам, откатился в сторонку. Тогда Джо отнес стихи к пульту управления и забрался под стол.

XI

Через три часа, выбравшись из-под стола, Джо медленно подошел к стеклянной стене и с прищуром взглянул на белого карлика. Затем отвернулся, выдул три ноты на окарине и бессильно опустил руки.

— Пожалуй, это самый мультиплексный разум из всех, какие мне до сих пор попадались.

— Возможно, — согласился Ком. — Но в этом случае теперь и ты такой же.

— Надеюсь, он не нырнул в солнце, — сказал Джо.

— Он не станет, если в промежутке найдет что-то более интересное.

— Там очень мало чего в промежутке.

— Чтобы заинтересовать разум таких, как Ли, много не надо.

— Помнишь, что ты мне говорил про мультиплексность и понимание точек зрения? Он полностью принял мою точку зрения, и ты был прав — получился сущий кошмар.

— Требуется, знаешь ли, мультиплексный разум, чтобы воспринимать мультиплексность других разумов.

— Я знаю, почему, — сказал Джо. — Он использовал все свои переживания, чтобы понять мои. От этого у меня возникло странное чувство.

— А ведь знаешь, он написал эти стихи раньше, чем узнал о твоем существовании.

— Это правда. Но от этого все еще страннее.

— Мне кажется, — сказал Ком, — ты свой силлогизм задом наперед выстроил. На самом деле это ты использовал свои переживания, чтобы понять его.

— Я?

— В последнее время у тебя была масса переживаний. Упорядочи их мультиплексно, и они станут гораздо яснее. А когда они станут вполне ясными, останется еще достаточно беспорядка, чтобы ты задал соответствующие вопросы.

Джо немного помолчал, упорядочивая. Затем он спросил:

— Как звали того Ллл, на котором базируется твой разум?

— Мюэльс Эрэйнилид, — ответил Ком.

Джо отвернулся к окну:

— Значит, все это уже случалось раньше.

После еще одной минуты молчания Ком сказал:

— А знаешь, последний отрезок маршрута тебе придется проделать без меня.

— Я уже начал это упорядочивать, — отозвался Джо. — Будь уверен, мультиплексно.

— Вот и хорошо.

— Мне будет чертовски страшно.

— Тебе нечего бояться.

— Почему?

— У тебя в сумке кристаллизованный тритонец.

Он, понятное дело, имел в виду меня. Надеюсь, вы про меня не забыли. А то, если вдруг забыли, оставшаяся часть истории будет вам непонятна.

XII

— И что я должен с ним делать? — спросил Джо.

Он выложил меня на бархатную ткань стола. Лампы в высоком потолке аппаратной светили мутно, и в слабом тумане от увлажнителей воздуха вокруг них возникали гало.

— Какой поступок будет самым мультиплексным, когда ты не знаешь, что делать?

— Задать вопросы.

— Вот и спрашивай.

— А он ответит?

— Есть куда более простой способ это выяснить, чем спрашивать меня, — заметил Ком.

— Секунду, — сказал Джо. — Я должен упорядочить свои восприятия мультиплексно, а это может занять некоторое время. Я еще не привык. — Вскоре он спросил:

— Почему я должен буду вступить в Имперскую армию и служить под началом принца Нактора?

— Блестяще, — похвалил Ком. — Я и сам не на шутку об этом задумывался.

«Потому что, — передал я, — тебе с армией по пути». Возможность заговорить стала большим облегчением. Но и тут остается одна из невзгод кристаллизации: отвечать ты можешь, только когда спрашивают напрямую.

Между прочим, в промежутке между моментом, когда Джо сказал «я еще не привык», и моментом, когда он задал свой вопрос, вдруг врубилось радио, и громовой голос принца Нактора объявил о том, что все люди в этой зоне подлежат немедленному призыву на военную службу, по, поводу чего Ком заметил: «Думаю, это и решит твою проблему». Так что в вопросе Джо вовсе нет ничего загадочного. Для тех, кто дал себе труд проследить за развитием темы вплоть до этого момента, хочу особо подчеркнуть, что мультиплексность идеально соответствует законам логики. Я оставил инцидент с радио в стороне, поскольку подумал, что он только отвлекает, и решил, что он прекрасно выводится из вопроса Джо, уверенный в том, что мультиплексный читатель и сам запросто его сочинит. Должен также сказать, что на протяжении этого рассказа я уже несколько раз так делал.

— Почему я не могу просто доставить сообщение, а дальше отправиться сам по себе? — спросил Джо.

В кристаллизованном состоянии всегда обладаешь воображаемой способностью задавать риторические вопросы. «Ты готов доставить сообщение?» — передал я.

Джо треснул обоими кулаками по столу. Комната словно заходила ходуном, когда я закачался взад-вперед.

— Жлуп! Какое сообщение? Именно это я сейчас и должен выяснить. В чем оно?

«Некто пришел освободить Ллл».

Джо встал, и на его молодом лице воцарилась озабоченность.

— Это очень важное сообщение, — озабоченность превратилась в неодобрение. — Когда я буду готов его доставить?

«Как только некто придет их освободить».

— Но я прошел весь этот путь... — Джо осекся. — Я? Мне их освободить? Но... Возможно, я готов доставить сообщение, но как мне узнать, когда я буду готов их освободить?

«Если ты не знаешь, — передал я, — очевидно, это не то сообщение».

Джо почувствовал стыд и замешательство.

— Но это должно быть именно то.

Он не задал никаких вопросов, а потому я не смог ничего передать. Впрочем, Ком сказал это за меня:

— Это и есть то самое сообщение, только ты не правильно его понял. Постарайся придумать другую интерпретацию, которая не содержит противоречий.

Джо отвернулся от стола.

— Я слишком мало вижу, — сказал он с унынием.

— Порой требуется видеть еще чьими-то глазами, — заметил Ком. — Сейчас я бы сказал, что если ты сможешь использовать глаза Самоцвета, ты окажешь себе большую услугу.

— Почему?

— Ты постепенно становишься все более непосредственно связан с Ллл и нашей борьбой за освобождение. В этой борьбе тритонцы самые активные из всех рас, отличных от Ллл. Вот так все просто. А кроме того, это сильно облегчит твою военную карьеру.

— Но как это проделать? — спросил Джо.

— Операция очень проста, — ответил Ком. — Можешь сам ее выполнить. Возьми тритонца.

Джо вернулся к столу и поднял меня с бархата.

— Теперь подними правое веко.

Джо так и сделал. Затем он сделал кое-что еще согласно инструкциям Кома. Мгновением позже он завизжал от боли, резко развернулся от стола и упал на колени, прижав ладони к лицу.

— Боль скоро пройдет, — спокойно сказал Ком. — Если очень колет, могу дать глазные капли.

Джо покачал головой.

— Это не боль, Ком, — прошептал он. — Просто я в одно и то же время вижу тебя, себя, Дьяка, Самоцвета — всех сразу. Вижу ожидающий меня линкор и даже принца Нактора. Но корабль в ста семидесяти милях отсюда, Дьяк у меня за спиной, ты вокруг меня, Самоцвет внутри меня, а я — уже не я.

— Лучше бы ты немного попрактиковался в ходьбе, — посоветовал Ком, — Винтовые лестницы поначалу особенно трудны. А еще следует подумать: сперва тебе лучше привыкнуть просто сидеть смирно и думать. Дальше мы перейдем к чему-то более сложному.

— Я — уже не я, — тихо повторил Джо.

— Поиграй на окарине, — предложил Ком.

Извлекая инструмент из сумки и прикладывая его к губам, Джо наблюдал за собой. Он увидел, как его веки опускаются — одно над левым глазом, другое над сверкающим кристаллом, что заменил ему правый. Услышал, как он заводит долгий, медленный мотив. И с закрытыми глазами наблюдал, как Дьяк осторожно подходит, а затем трется о его колено.

* * *

Немного позже Джо сказал:

— Знаешь, Ком, я не думаю, что разговор с Самоцветом что-то мне дал.

— Наверняка куда меньше, чем взгляд сквозь него.

— У меня в голове по-прежнему страшный туман по поводу сообщения.

— Ты должен внести поправку. Когда становишься таким воинственным, как Самоцвет, твой разум превращается в нечто чертовски прямолинейное. Но сердце у него там, где надо. На самом деле он очень много тебе сказал, если ты сможешь взглянуть на это мультиплексно.

Джо наблюдал, как его лицо постепенно становится более сосредоточенным. «Довольно забавно, — мимоходом подумал он, — как чересчур озабоченный блондинистый чудак с алмазным моноклем».

— Сообщение должно быть фразой: «Некто пришел освободить Ллл». И я должен быть готов освободить Ллл. Но только не я их освобожу. — Джо подождал, пока Ком одобрит его рассуждения.

Однако в аппаратной висела тишина. Тогда он продолжил:

— Лучше бы это был я. Но полагаю, есть причины, почему это будет иначе. Я также должен быть готов передать сообщение. Единственный способ по-настоящему подготовиться — это постараться убедиться в том, что тот, кто должен освободить Ллл, готов.

— Замечательно, — одобрил Ком.

— Но где мне найти этого человека и как убедиться, что он готов освободить Ллл?

— Ты сам можешь его подготовить.

— Я?

— За последние несколько месяцев ты получил солидное образование. Ты должен поделиться этим образованием с кем-то столь же симплексным, каким ты был в начале этого путешествия.

— И потерять ту уникальность, которую мне оставил Ни Тай?

— Да.

— Тогда я не стану этого делать, — заявил Джо.

— Ну-ну, брось.

— Послушай, Ком, моя прошлая жизнь была у меня украдена. Теперь ты хочешь отдать кому-то еще мою новую жизнь. Я не стану этого делать.

— Весьма эгоистичный способ...

— А кроме того, я знаю достаточно о симплексных культурах, чтобы понять: единственное, что можно с ними поделать при помощи армии, это их разрушить. И я этого делать не стану.

— Ну и ну, — сказал Ком. — Ты и это прикинул.

— Ага, прикинул. И тут будет одна сплошная боль.

— Разрушение все равно случится — пойдешь ты на это или нет. Единственная разница будет в том, что ты не сможешь передать сообщение.

— А без меня этот человек не будет готов?

— Суть в том, что у тебя не будет возможности это узнать.

— Я рискну, — пробормотал Джо. — Отправлюсь дальше. Пойду на риск и стану надеяться, что все получится как надо, буду я там или нет.

— Ты даже понятия не имеешь, насколько это рискованно. Послушай, у нас еще есть немного времени. Давай предпримем небольшое отступление от намеченного маршрута. Хочу показать тебе одну вещь, которая заставит тебя переменить мнение.

— Знаешь, Ком, я не думаю, что еще одна встреча с обращенными в рабство, эксплуатируемыми, многострадальными Ллл прямо сейчас пойдет мне на пользу. Ведь ты именно туда хочешь меня доставить?

— Страдание Ллл происходит прежде всего с тобой, а не с Ллл, — сказал Ком. — Невозможно понять страдание Ллл с точки зрения самого Ллл, если ты таковым не являешься. Понимание — одна из тех вещей, от которых их защищает Империя.

Даже сами Ллл не могут договориться о том, что же все-таки столь ужасно в их положении. Но есть достаточно проявлений, так что можешь поверить нам на слово. Некоторые стены даже мультиплексность не в силах измерить. Временами она способна их взрывать, но это очень сложно, а кроме того оставляет на земле шрамы. Признание непроницаемости этих стен — первый шаг к их разрушению. Я хочу кое-что тебе показать — можешь оценить это в любом плексе по твоему выбору. Мы отправимся поговорить с Сан-Севериной.