«Это город-порт. Здесь испарения покрывают ржавчиной небо», — подумал генерал. Промышленные газы окрашивают вечер в оранжевый, розовый, пурпурный оттенки красного цвета. Опускающиеся и подымающиеся транспорты, перевозящие грузы в звездные центры и на спутники, разрывают облака. «И гниющий город тоже», — подумал генерал, огибая угол по засыпанной мусором и отбросами обочине.
      Со времени Захвата шесть губительных Запретов задушили город, чей жизненный пульс поддерживался межзвездной торговлей. Изолированный, как мог этот город существовать? Шесть раз за последние двадцать лет задавал он себе этот вопрос, а ответ? Его не было.
      Паника, мятежи, пожары, каннибализм… Генерал взглянул на силуэты грузовых башен, выдававшихся над шатким монорельсом на фоне грязных строений. В этом райрне улицы были уже, на них толпились транспортные рабочие, грузчики, несколько космонавтов в зеленых мундирах и орды бледных мужчин и женщин, руководящих сложными и запутанными таможенными операциями. «Теперь они спокойны, заняты работой и домом?»- подумал генерал. Но однако эти люди двадцать лет жили после Захвата. Они голодали во время Запретов, разбитых окон, грабежей, толп, убегающих от пожарных рукавов, их лишенные кальция зубы рвали мясо трупов…
      Что за животное мужчина? Этот абстрактный вопрос он задавал себе, чтобы отогнать воспоминания. Легче, будучи генералом, задавать такой вопрос, чем вспоминать о женщине, сидящей посреди тротуара во время последнего Запрета, держа на коленях скелет своего ребенка, вспоминать о трех истощенных девочках-подростках, напавших на него среди улицы с бритвами. Передняя свистнула сквозь коричневые зубы, говоря: «Иди сюда, бифштекс! Иди ко мне, лангет!…» Он использовал карате… Или о слепце, с криком бежавшем посреди улицы.
      Бледные, приличные мужчины и женщины, теперь они спокойны, теперь они стараются, чтобы никакое чувство не отразилось на их лицах, у них теперь бледные и приличные патриотические идеи: работать для победы над захватчиками. Алона Стар и Кип Рчак хороши в «Звездном празднике», но Рональд Квар, конечно, самый серьезный артист. Они слушают хилаит-музыку — слушают ли, подумал генерал, вспомнив об этих танцах, где партнеры не касаются друг друга. Положение в Таможне представляло хорошую безопасную работу, работать непосредственно на Транспорте, конечно, веселее, и эта работа возбуждает, но лучше смотреть ее в кино, эти Транспортники такие странные люди…
      Более интеллектуальные обсуждают стихи Ридры Вонг.
      Они часто говорят о Захвате, все теми же фразами, которые освещены двадцатилетним повторением в газетах и по радио. Они редко вспоминают о Запретах и то лишь одним-двумя словами.
      Возьми любого из них, возьми миллион. Кто они? Чего хотят? Что они скажут, если у них будет возможность сказать?
      Ридра Вонг стала голосом века. Генерал вспомнил изображение в гиперболическом ревю. Парадоксально: боевой командир со специальным заданием, он шел сейчас на встречу с Ридрой Вонг.
      Вспыхнули уличные огни, и его отражение внезапно появилось в стекле окна бара. Верно, что я сегодня не надел мундир. Он увидел высокого мускулистого человека с властным выражением крючконосого лица, ставшим привычным за пятьдесят лет командования. В сером штатском костюме он чувствовал себя неуютно. До тридцати лет он производил на людей впечатление высокого и неуклюжего человека, после этого — изменение совпало с Захватом — впечатление массивного и властного.
      Если бы Ридра Вонг пришла к нему в штаб-квартиру Администрации Союза, он чувствовал бы себя лучше. Но он был в гражданском, а не в зеленом мундире космонавта. Бар этот ему был незнаком. А она была наиболее известным поэтом в пяти исследованных галактиках. Впервые за долгое время он почувствовал некоторую неуверенность в себе.
      Он вошел. И прошептал:
      — Боже, как она прекрасна. Я не знал, что она так прекрасна, изображения не передают этого…
      Она повернулась к нему, увидела его отражение в зеркале за стойкой, встала со стула, улыбнулась.
      Он подошел, пожал ей руку, слова «Добрый вечер, мисс Вонг» так и остались несказанными, застряв у него во рту.
      А она начала говорить. Помада ее была медного цвета, а зрачки глаз напоминали медные диски…
      — Вавилон-17, — сказала она. — Я не решила еще этого, генерал Форестер.
      Вязаное платье цвета индиго, волосы струятся по плечам, как вода в реке. Он ответил:
      — Это не очень удивляет меня, мисс Вонг.
      Удивляет, подумал он. Она оперлась рукой о стойку, наклонилась вперед, бедра шевельнулись под вязаной синей материей — каждое ее движение удивляет, поражает, сбивает с толку.
      — Но я продвинулась дальше, чем оказались способными вы, военные.
      Мягкая линия ее рта изогнулась в вежливой улыбке.
      — Благодаря тому, что я знаю о вас, мисс Вонг, это тоже не удивляет меня.
      «Кто она?» — подумал он. Он задавал этот вопрос абстрактному собеседнику. Задавал его собственному отражению. Размышляя о ней, он задавал себе этот вопрос.
      Все остальное не имело значения. Он должен знать о ней все. Это очень важно. Он обязан знать.
      — Во-первых, генерал, — сказала она. — Вавилон-17 — это не код.
      Мысли его нехотя вернулись к предмету разговора.
      — Не код? Но мне казалось, что криптографический отдел установил…
      — Вы хотите сказать, что наши попытки дешифровать его бессмысленны?
      — Это не шифр, не код, — повторила она. — Это язык.
      Генерал нахмурился.
      — Что ж, как бы вы это не называли — код или язык — мы должны понять его. Пока мы не понимаем его, мы чертовски далеки от цели.
      Напряжение последних месяцев превратилось в зверя в его существе: этот зверь ухватил его за язык, сделал хриплым его голос.
      Улыбка исчезла, он положил обе руки на стойку, он хотел преодолеть хрипоту.
      Она сказала:
      — Вы не связаны непосредственно с криптографическим отделом.
      Голос ее был ровным и успокаивающим.
      Он покачал головой.
      — Тогда позвольте мне кое-что объяснить вам. В основном, генерал Форестер, существуют два типа кодов. В первом случае буквы или символы, используемые вместо букв, перемешиваются и искажаются в соответствии с некоторыми образцами. Во втором — буквы, слова или группы слов заменяются другими буквами, символами или словами. Код может относиться к тому или другому типу или быть их комбинацией. Но оба типа имеют одно общее свойство: когда найден ключ, вы лишь применяете его и тут же получаете логичные предложения. Язык имеет собственную внутреннюю логику, собственную грамматику, свой способ выражения мысли в словах. Не существует ключа, подходящего ко всем выраженным в языке значениям. В лучшем случае вы получите лишь приблизительное представление о значении.
      — Вы хотите сказать, что Вавилон-17 декодируется в какой-то язык?
      — Вовсе нет. Это я проверила в первую очередь. Мы могли бы взять вероятную развертку различных элементов и проверить конгруэнтны ли они разным языковым образам, даже если расположены они в неверном порядке. Нет. Вавилон-17 сам по себе язык — и мы его не понимаем.
      — Я думаю, — генерал Форестер попытался улыбнуться, — вы хотите сказать, что поскольку это не код, а чужой язык, то нам придется отступить. Даже если это поражение, то, исходя из этого, оно становится легче.
      Но она покачала головой.
      — Боюсь, что вы не поняли меня. Неизвестный язык может быть дешифрован без перевода. Вспомните, например, линеарный язык В и хетский язык. Но если я попытаюсь сделать это, мне нужно знать гораздо больше.
      Генерал поднял брови.
      — Что еще вам нужно знать? Мы передали вам все образцы. Когда получим новые, мы обязательно…
      — Генерал, я должна знать все о Вавилоне-17: где вы его получили, когда, при каких обстоятельствах — все, что может оказаться ключом к этому языку.
      — Но мы передали всю информацию, которую мы…
      — Вы дали мне десять страниц искаженных магнитных записей с кодом, под условным названием «Вавилон-17». И спросили, что он означает. Все, что я могла, я вам сказала. Будет больше сведений, я смогу сделать для вас еще что-нибудь.
      Генерал подумал: «Если бы это было так просто, мы никогда не обратились бы к тебе, Ридра Вонг.» Она сказала:
      — Если бы это было так просто, вы никогда не обратились бы ко мне, генерал Форестер.
      Он уставился на нее, на какое-то мгновение поверив в абсурдную мысль, будто она читает у него в мозгу. Но, конечно, она просто знает это.
      — Генерал Форестер, установил ли ваш криптографический отдел, что это язык?
      — Если и установил, то мне об этом не говорили.
      — Я уверена, что они не знают этого. Я сделала несколько структурных наблюдений, набросков грамматики. А они сделали это?
      — Нет.
      — Генерал, хотя они и знают чертовски много о кодах, они ничего не знают о сущности языка. Именно эта идиотская специализация — причина того, что я не работаю с ними уже шесть лет…
      «Кто она?» — подумал он вновь. Сегодня утром ему прислали ее секретное досье, но он передал его адъютанту, лишь сделав пометку «Одобряется». Он услышал свой собственный голос!
      — «Возможно, если вы немного расскажете мне о себе, мисс Вонг, я свободнее буду говорить с вами.» «Нелогично, — однако он проговорил это со спокойствием и уверенностью. — Насмешливо ли она смотрит на него?»
      — Что вы хотите сказать?
      — Я знаю только ваше имя. И то, что несколько лет назад вы работали в военном криптографическом отделе. Знаю, что уже тогда, несмотря на ваш юный возраст, у вас была отличная репутация. Поэтому, когда наши люди безуспешно возились с Вавилоном-17 в течение месяца, они единодушно сказали: «Пошлите это Ридре Вонг». — Он помолчал. — А вы говорите, что кое в чем уже разбираетесь, — следовательно, они были правы.
      — Выпьем, — предложила она.
      Бармен подошел с двумя небольшими стаканами с дымчато-зеленой жидкостью. Она пригубила, наблюдая за генералом. Глаза ее, чуть раскосые, были обрамлены бровями, похожими на крылья птицы.
      — Я не с Земли, — сказала она. — Мой отец был инженером связи в Звездном Центре под индексом Х-118, как раз за Ураном. Мать была переводчицей во Дворце Внешних Миров. До семи лет я росла в Звездном Центре. Там было мало детей. В пятьдесят втором мы переселились на Уран-27. К двенадцати годам я знала семь земных языков и пять неземных. Я запоминала языки, как люди запоминают песни. Во время второго Запрета погибли мои родители.
      — Во время Запрета вы были на Уране?
      — Вы знаете, что произошло?
      — Знаю, что Внешние планеты пострадали гораздо больше Внутренних.
      — Вы ничего не знаете. Конечно, они пострадали больше. — Она глубоко вздохнула, отгоняя воспоминания. — Одной порции этой жидкости недостаточно, чтобы я могла говорить об этом. Когда я вышла из госпиталя — существовала вероятность помешательства.
      — Помешательства?
      — Что вы хотите? Длительное недоедание, плюс неврологическая чума.
      — Я знаю об этой чуме.
      — Итак, я попала на Землю. Жила у тети и дяди и получала невротерапию. Но я в ней не нуждалась. Не знаю, психологическое это или физиологическое, но из всего этого я вышла с еще более обостренным чутьем к языкам. Я пронесла это чутье через всю жизнь и постепенно привыкла к нему. К тому же я научилась хорошо излагать свои мысли.
      — Не связано ли это с легкостью расчетов и эйдетической паматью? Эти качества очень нужны криптографам.
      — Я плохой математик и совсем не умею рассчитывать. Зрительное восприятие и специальные тесты, например, цветные сны и т. д. — все это у меня есть, но главное, в чем проявляются мои качества — в словесном оформлении. В то время я начала писать. Один год я работала переводчицей при правительственном кабинете и одновременно занималась кодами. Через некоторое время я, как криптограф, приобрела определенную профессиональную легкость. Но я плохой криптограф. У меня нет достаточно терпения, чтобы корпеть над чем-то написанным другими, мне хочется писать самой. К тому же я нев-ротичка, это вторая причина, по которой я обратилась к поэзии. Но мое профессиональное мастерство часто меня пугало. Иногда, когда было слишком много работы и мне хотелось сделать что-нибудь еще, внезапно все, что я знала, укладывалось в стройную картину у меня в голове, и я легко читала лежащее передо мной, а потом оставалась усталой, испуганной и жалкой.
      Она взглянула на свой стакан.
      — Постепенно я подчинила себе свое умение. К девятнадцати годам у меня была репутация маленькой девочки, которая может расшифровать что угодно. Я уже кое-что знала о языке и легко распознавала типичные его конструкции: его грамматический строй, распознавала чутьем, что я и сделала с Вавилоном-17.
      — Почему вы оставили эту работу?
      — Я указала вам две причины. А третья заключалась в том, что, овладев профессиональным мастерством, я захотела использовать его в собственных целях. В девятнадцать лет я оставила военную службу и… да, вышла замуж и начала писать серьезно. Три года спустя вышла моя первая книга. — Она пожала плечами, улыбнулась. Об остальном читайте в моих стихах. Там есть все.
      — И теперь в мирах пяти галактик люди ищут в ваших образах и значениях разгадку величия, любви и одиночества…
      Последние слова выпрыгнули из фразы, как бродяги из товарного вагона. Она стояла перед ним, она была великой, а он, оторванный от привычной военной жизни, чувствовал себя таким одиноким, и он был отчаянно влюб… Нет!
      Это невозможно, это отвратительно, это слишком просто для объяснения того, что происходит в его мозгу, что пульсирует в его руках.
      — Выпьем еще?
      Глаза ее остановились на чем-то невидимом. Она еще не выпила и половины первой порции.
      — В вашем возрасте Ките был уже мертв.
      Она пожала плечами.
      — Это странное время. Оно выдвигает героев так быстро, внезапно и так же быстро и внезапно убивает их.
      Он кивнул, вспомнив полдюжины певцов, актеров, даже писателей, которые в конце второго или начале третьего десятилетия объявлялись гениями, чтобы исчезнуть через год, два, три. Ее репутация удерживается очень долго.
      — Я принадлежу своему времени, — сказала она. Я хотела бы вырваться за его пределы, но время не пускает меня. — Руки ее оторвались от гладкой поверхности стакана. — Вы, в армии, должны испытывать то же самое, — она подняла голову. — Дала ли я вам то, чего вы хотели?
      Он кивнул. Легче было солгать жестом, а не словом.
      — Хорошо. Теперь, генерал Форестер, расскажите мне о Вавилоне-17?
      Он оглянулся в поисках бармена, но сияние вернуло его взгляд к ее лицу, сиянием оказалась просто ее улыбка, но краем глаза он принял ее улыбку за вспышку света.
      — Возьмите, — сказала она, пододвигая к нему свой стакан. — Я еще не кончила первый.
      Он взял его, отхлебнул.
      — Захват, мисс Вонг… Это связано с Захватом.
      Она подперла голову рукой, слушая с сузившимися глазами.
      — Это началось с серии несчастных случаев — точнее, в начале они казались несчастными случаями, теперь мы уверены, что это диверсии. Они происходят на боевых кораблях, некоторые на базах космического флота… Обычно не срабатывает самое важное оборудование. Дважды взрывы привели к гибели крупных правительственных деятелей. Несколько раз эти «случаи» происходили на индустриальных предприятиях, производящих важную военную продукцию.
      — Что же объединяет все эти «случаи», кроме того, что они связаны с войной. При современном развитии экономики любой случай в промышленности не трудно связать с войной. При современном развитии экономики.
      — Их объединяет Вавилон-17.
      Он смотрел, как она допивает свою порцию и аккуратно ставит стакан на влажный круг.
      — Непосредственно перед, в течение и сразу после каждого случая пространство заполняется радиопереговорами из неизвестных источников, некоторые из них по п мощности отстоят на сотни ярдов, но иногда встречаются и такие, которые доносятся за световые годы. Во время последних трех «случаев» мы записали эти радиопередачи и дали рабочее название Вавилон-17. Вот. Сможете ли вы из этого что-нибудь извлечь?
      — Да. Есть хорошая возможность перехватить того, кто передает эти радиоинструкции для саботажа…
      — Но мы ничего не можем найти! — в его голосе прорвалось раздражение. — Нет ничего, кроме этого проклятого бормотания! И, наконец, кто-то заметил повторение в переводах и заподозрил существование кода. Криптографы потратили много сил, но целый месяц ничего не могли сделать, поэтому и обратились к вам.
      Продолжая говорить, он заметил, что она задумалась.
      Наконец, она произнесла:
      — Генерал Форестер, мне нужен оригинал записей этих радиопереговоров плюс полный отчет, если можно, секунда за секундой, обо всем, происходившем во время «случая».
      — Не знаю, можно ли?…
      — Если вы не можете получить такой отчет, постарайтесь составить его во время следующего «случая». Если этот радиохлам представляет собой разговор, обмен репликами, я сумею выяснить, о чем в них говорится. Вы могли бы заметить, что в той копии, которую мне передал криптографический отдел, нет обозначений, кому принадлежат реплики. Нет даже пауз, не говоря уже о словах. Простая техническая запись.
      — Я могу дать вам все, кроме оригинала записи…
      — Но вы должны. Я хочу сама составить транскрипцию тщательно и со всеми обозначениями.
      Она покачала головой.
      — Мы сделаем для вас перезапись по вашим указаниям.
      — Я должна все проделать сама, иначе я ничего не смогу обещать. Вся проблема заключается сейчас в распознавании фонематической и аллофонических противопоставлений. Ваши люди даже не поняли, что это язык, поэтому эга проблема их не заинтересовала…
      Он прервал ее: — Что за противопоставления?
      — Вы знаете, что некоторые люди азиатского происхождения путают Р и Л, когда говорят на западных языках? Это и потому, что в западных языках это разные фонемы, а восточные люди на их месте слышат и пишут одно и то же. Или сравните межзубное «т», «в», «и».
      — А в чем разница между этими Т?
      — Они различаются так же, как В и Ф, один звук звонкий, другой глухой.
      — Понятно.
      — Но проблема заключается в том, чтобы иностранец мог правильно затранскрибировать язык, на котором не говорит, он может просто не услышать различий, которых нет в его собственном языке.
      — А как вы собираетесь сделать это?
      — Используя свои знания звуковых систем множества языков, а так же при помощи чутья.
      — Опять профессиональное мастерство?
      Она улыбнулась.
      — Я надеюсь.
      Она ждала его одобрения. Но что он должен был одобрить? На какое-то мгновение он был отвлечен ее голосом:
      — Конечно, мисс Вонг, — сказал он. — Вы наш эксперт, приходите завтра в криптографический отдел и получите все необходимое.
      — Спасибо, генерал Форестер. Я направлю вам свой официальный доклад.
      Он стоял неподвижно, окаменев от ее улыбки. «Я должен идти, — в отчаянии подумал он. — О нет, сначала нужно что-то сказать».
      — Хорошо, мисс Вонг. Потом мы еще поговорим…
      Что- то еще, что-то…
      Он начал поворачиваться (я должен отвернуться от нее, надо сказать еще спасибо… спасибо…)., Подошел к двери, по-прежнему размышляя, кто она? О чем-то я должен сказать. Я груб, властен, я военный. Но богатство мыслей и слов отдано ей. Дверь раскрылась, и вечер опустил ему на глаза свои синие пальцы.
      «Боже, — подумал он, — все это во мне, а она не знает! Я не могу этого выразить!» Слова прятались где-то в глубине. «Не могу ничего сказать».
      Ридра встала. Ухватившись руками за стойку, она смотрела в зеркало. Подошел бармен, чтобы унести стаканы. Он нахмурился:
      — Мисс Вонг?
      Лицо ее было напряжено.
      — Мисс Вонг, вы…
      Костяшки ее пальцев побелели, и бармен видел, как белизна ползет по ее рукам, пока они не стали похожи на восковые.
      — Вам плохо, мисс Вонг?
      Она повернулась к нему.
      — Вы заметили?
      Голос ее был резким, хриплым, саркастическим, напряженным. Она оттолкнулась от стойки и подошла к двери, закашлялась, остановилась и вышла.
      — Моки, помоги мне!
      — Ридра? — Доктор Маркус Тмварба оторвался в темноте от подушки. В дымном свете над постелью появилось ее лицо. — Где вы?
      — Внизу, Моки. Пожалуйста, мне нужно поговорить с вами.
      Ее возбужденное лицо двигалось вправо, влево, стараясь избежать его взгляда. Он зажмурил глаза от света, потом медленно открыл их.
      — Поднимайся.
      Лицо исчезло.
      Он взмахнул рукой в направлении контрольного щита, и мягкий свет заполнил роскошную спальню. Он откинул золотое одеяло, встал на ковер, снял с искривленной бронзовой подставки черный шелковый костюм и накинул его. Встроенные в костюм контуры расправили его в плечах и груди, он нажал впускной клапан в раме стиля рококо: алюминиевая откидная доска опустилась, открыв внутренности бара. Из него выдвинулся дымящийся кофейник и графин с выпивкой.
      Повинуясь другому жесту, на полу выросли пузырьковые кресла. Доктор Тмварба повернулся к входной двери, она щелкнула, распахнулась, и появилась Ридра.
      — Кофе? — он подтолкнул кофейник, силовое поле подхватило его и мягко поднесло к ней. — Чем ты занимаешься?
      — Моки, это… я…
      — Пей кофе.
      Она наполнила чашку, поднесла ее ко рту.
      — Нет ли чего-нибудь успокаивающего?
      — Какао? — он извлек две маленькие бутылочки. Алкоголь тоже способен обмануть. У меня кое-что осталось от обеда. Собиралась компания.
      Она покачала головой.
      — Только какао.
      Бутылочка последовала за кофе по силовому лучу.
      — У меня был ужасно утомительный день. — Он потер руки. — Работать после полудня не удалось — за обедом гости, все хотели разговаривать со мной, да и после обеда докучали своими вызовами. Минут десять назад лег спать. — Он улыбнулся. — Как ты провела вечер?
      — Моки, это… это было ужасно.
      Доктор Тмварба отпил из чашки.
      — Прекрасно. Иначе я ни за что не простил бы тебе, что ты меня разбудила.
      Вопреки своему желанию, она улыбнулась.
      — Я всегда… всегда могу рассчиты… читывать на в… вашу помощь и симпатию, Моки.
      — Ты можешь рассчитывать на мой здравый смысл и убедительный совет психиатра. А симпатии? Мне жаль, но не после двенадцати. Садись. Что случилось? — Взмах его руки вызвал к жизни кресло рядом с ним. Край сидения легко ударил ей под колени, и она села. — Перестань заикаться и рассказывай. Ты преодолела это, когда тебе было пятнадцать лет.
      Голос его стал очень мягким и убедительным.
      Она еще раз отпила кофе.
      — Код, вы помните, я работаю над кодом?
      Доктор Тмварба опустился в широкий кожаный гамак и отбросил назад седые волосы, все еще взъерошенные после сна.
      — Я помню, тебя просили над чем-то поработать для правительства. Ты довольно презрительно отозвалась об этом деле.
      — Да. И… ну, это не код… это язык. Но сегодня вечером я… я разговаривала с главнокомандующим… с генералом Форестером, и это случилось… Я имею в виду — это случилось, и я знаю!
      — Что знаешь?
      — Как прошлый раз, я знаю, о чем он думает.
      — Ты читаешь в его мозгу?
      — Нет. Как в последний раз. По тому, что он делал, я могла сказать, о чем он думает.
      — Ты уже пыталась объяснить мне раньше, но я не понял, мне кажется, что ты говоришь о чем-то вроде телепатии.
      Она покачала головой, снова покачала.
      Доктор Тмварба сплел пальцы и откинулся. Внезапно Ридра сказала ровным голосом:
      — У меня теперь есть кое-какие идеи на счет того, что ты пытаешься выразить: «Дорогая, но ты должна высказать это сама.» Именно это вы хотели сказать, Моки, не правда ли?
      Тмварба поднял седые брови.
      — Да, это. Ты говоришь, что не читаешь у меня в мозгу? Но ты много раз демонстрировала мне…
      — Я знаю, что вы собираетесь сказать, а вы не знаете, что хочу сказать я.
      Она почти встала со своего кресла.
      Тмварба сказал: — Именно поэтому ты такая известная поэтесса.
      Ридра продолжала:
      — Я знаю, Моки. Я ношу все в своей голове и вкладываю в стихи, которые понятны людям. Но прошедшие десять лет я занималась не тем. Вы знаете, что я делала. Я слушала людей, улавливала их полумысли-полупредложения, в которых они спотыкались, их чувства, которые они не могли выразить, и это было очень больно. Потом я отправлялась домой и отделывала их, полировала, выполняла для них ритмическое обрамление, превращала тусклые пятна в яркие краски, заменяла кричащие цвета пастелью, чтобы они больше не могли ранить — таковы мои стихотворения. Я знаю, что хотят сказать люди, и говорю это за них.
      — Голос века, — сказал Тмварба.
      Она ответила непечатным выражением. В ее глазах появились слезы.
      — То, что я хочу сказать, то, что я хочу выразить, я еще только… — она снова покачала головой. — Я не могу сказать этого.
      — Если ты хочешь расти как поэт, ты это должна сказать.
      Она кивнула.
      — Моки, два года назад я не подозревала, что высказываю то, что хотят сказать другие. Я думала, что это мои собственные мысли.
      — Каждый молодой писатель, хоть чего-нибудь стоящий, проходит через это. Так овладевают мастерством.
      — А теперь у меня, есть собственные мысли. У меня есть, что сказать людям. Это не то, что раньше: оригинальная форма для уже созданного. Это новые мысли, и я боюсь до смерти.
      — Каждый молодой писатель, созревая, проходит через это.
      — Повторить легко, но сказать трудно, Моки.
      — Хорошо, что ты поняла это. Почему бы тебе Heрассказать мне, как этот… как действует это понимание другого человека?
      Она помолчала.
      — Ладно, попытаюсь еще раз. Перед тем, как уйти из бара, я стояла, глядя в зеркало, а бармен подошел и спросил, что со мной.
      — Он почувствовал, что ты расстроена?
      — Он ничего не почувствовал. Он посмотрел на мои руки. Они стиснули край стойки и быстро белели. Не нужно было быть гением, чтобы связать это с тем, что происходит в моей голове.
      — Бармены обычно очень чувствительны к такого рода сигналам. Это часть их работы. — Он допил свой кофе. — Твои пальцы побелели? Что же сказал, или не сказал генерал, и что он хотел сказать?
      Ее щека дважды дернулась, и доктор Тмварба подумал: «Следует ли это интерпретировать более специфически, чем просто нервозность?»
      — Генерал — грубоватый, энергичный человек, — объяснила она — вероятно, неженатый, всю жизнь прослуживший в армии со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ему около шестидесяти лет, но он не чувствует этого. Он вошел в бар, где мы должны были встретиться, глаза его сузились, потом широко открылись, руки его спокойно лежали на бедрах, потом расправились, шаг замедлился, когда он вошел, но, оказавшись в нескольких шагах от меня, он пошел быстрее. Он пожал мою руку, будто боялся ее сломать.
      Улыбка Тмварбы перешла в смех.
      — Он влюбился в тебя.
      Она кивнула.
      — Но почему это расстроило тебя? Я думаю, ты должна быть тронута этим.
      — Я и была, — она наклонилась вперед. — Я была тронута. И я могла проследить каждую мысль в голове его. Один раз, когда он старался вернуть свои мысли к коду, к Вавилону-17, я сказала то, что он думал, чтобы показать, насколько я близка к нему. Я проследила за его мыслью, будто читала в его мозгу…
      — Погоди минутку. Вот этого я не понимаю. Как ты могла точно знать, о чем он думает?
      Она обхватила рукой подбородок.
      — Вот как. Я сказала что-то о необходимости иметь больше информации для расшифровки этого языка. Он не хотел давать ее. Я сказала, что должна иметь се, иначе не смогу продвинуться дальше, ведь это просто. Он чуть поднял голову — но чтобы покачать ею. Если бы он покачал головой, чуть поджав губы, чтобы он хотел сказать мне, по-вашему?
      Доктор Тмварба пожал плечами.
      — Но ведь это все не так просто.
      — Конечно. Но он сделал один жест, чтобы избежать другого. Что это могло означать?
      Тмварба покачал головой.
      — Он избегал жеста, чтобы не показать, что просто дело не вызвало бы его появления здесь. Поэтому он поднял голову.
      Тмварба предположил: — Что-нибудь вроде: если бы это было так просто, мы бы не нуждались в вас.
      — Точно. И я сказала ему это. Челюсти его сжались…
      — От удивления?
      — Да. Тут он на секунду подумал, что я читаю его мысли.
      Доктор Тмварба покачал головой.
      — Это просто, Ридра. То, о чем ты говоришь, это чтение мышечных реакций, и его можно осуществить очень успешно, особенно, если ты знаешь область, в которой сосредоточены мысли твоего собеседника. Вернись к тому, из-за чего ты расстроилась. Твоя скромность была возмущена вниманием этого… неотесанного солдафона?
      Она ответила не очень скромно.
      Доктор Тмварба покусал нижнюю губу.
      — Я не маленькая девочка, — сказала Ридра. — К тому же он ни о чем грубом не думал. Я сказала его слова, просто чтобы показать ему, насколько мы близки. Я думала, что он очарован. И если бы он понял эту близость так же, как я, у меня было к нему только доброе чувство. Только когда он ушел.
      Доктор Тмварба вновь услышал хриплые нотки в ее голосе.
      — … когда он ушел, последнее, что он подумал, было: «Она не знает, я не сказал ей об этом.»
      Глаза ее потемнели, нет, она слегка наклонилась вперед и полуприкрыла глаза, поэтому они стали казаться темнее. Доктор наблюдал это тысячу раз, с тех пор как исхудалую двенадцатилетнюю девочку направили к нему для нeвротерапии, которая превратилась в психотерапию, а потом и в дружбу. Но он так и не понял смысла этой перемены. Когда срок терапии был официально окончен, он продолжал внимательно приглядываться к Ридрс, Какие изменения происходят вместе с изменениями глаз? Он знал, что существует множество проявлений его собственной личности, которые она читает с легкостью. Он знал много людей, равных ей по репутации, людей влиятельных и богатых. Репутация не внушала ему почтения. Однако Ридра внушала.
      — Он подумал, что я не понимаю, что он ничего не сообщил мне. И я рассердилась. Это ранило меня. Все недопонимания, которые связывают мир и разделяют людей, обрушились на меня, ждали, чтобы я распутала их, объяснила их, а я не могла. Я не знала слов, грамматики, синтаксиса. И…
      Что- то изменилось в ее восточного типа лице, и он попытался понять, что именно.
      — Да?
      — Вавилон-17.
      — Язык?
      — Да. Вы знаете, что я называю моим профессиональным чутьем?
      — Ты внезапно начинаешь понимать язык.
      — Ну, генерал Форестер сказал мне, что то, что было у меня в руках, не монолог, а диалог. Я этого раньше не знала. Это совпадало с некоторыми другими моими соображениями. Я поняла, что могу сама определить, где кончается одна реплика, и начинается другая. Я потом…
      — Ты поняла его?
      — Кое-что поняла. Но в языке заключено нечто, что испугало меня гораздо больше, чем генерал Форестер.
      Удивление отразилось на лице Тмварбы.
      — В самом деле?
      Она кивнула.
      — Что же?
      Мускул ее щеки снова дернулся.
      — Я знаю, где будет следующий несчастный случай.
      — Случай?
      — Да. Где захватчики — если это действительно захватчики, хотя я в этом не уверена — планируют произвести следующую диверсию. Но язык сам по себе, он… он довольно странный.
      — Как это?
      — Маленький, — сказала она. — Крепкий. И плотно связанный… это вам ничего не говорит? Относительно языка?
      — Компактность? — спросил доктор Тмварба. — Я думал, что это хорошее качество разговорного языка.
      — Да, — согласилась она, глубоко вздохнув. — Моки, я боюсь!
      — Почему?
      — Потому что я собираюсь кое-что сделать и не знаю, смогу ли.
      — Если это действительно достойно твоих стараний, то неудивительно, что ты немного испугана. А что это?
      — Я решила это еще в баре, но подумала, что нужно сначала с кем-нибудь поговорить, а это значит поговорить с вами.
      — Давай.
      — Я решила сама разгадать загадку Вавилона-17.
      Тмварба склонил голову вправо.
      — Так как я могу установить, кто говорит на этом языке, откуда говорит и что именно говорит.
      Голова доктора пошла влево.
      — Почему? Большинство учебников утверждает, что язык — это механизм для выражения мыслей, Моки. Но язык это и есть мысль. Мысль в форме информации: эта форма и есть язык. Форма этого языка… поразительна.
      — Что же тебя поражает?
      — Моки, когда вы изучаете другой язык, вы узнаете, как другой народ видит мир, вселенную.
      Он кивнул.
      — А когда я вглядываюсь в этот язык, я вижу… слишком много.
      — Звучит очень поэтично.
      Она засмеялась.
      — Вы всегда скажете что-нибудь такое, чтобы вернуть меня на землю.
      — Но я делаю это не часто. Хорошие поэты обычно практичны и ненавидят мистицизм.
      — Только поэзия, которая пытается затронуть реальное — настоящая поэзия.
      — Конечно. Но я все еще не понимаю, как ты предполагаешь решить загадку Вавилона-17.
      — Вы на самом деле хотите знать? — она дотронулась до его колена. — Я возьму космический корабль, наберу экипаж и отправлюсь к месту следующего случая.
      — Да, верно, у тебя есть удостоверение капитана межзвездной службы. Ты в состоянии взять корабль?
      — Правительство субсидирует экспедицию.
      — О, отлично. Но зачем?
      — Я знаю с полдюжины языков захватчиков, и Вавилон-17 не из их числа. Это не язык Союза. Я хочу знать, кто говорит на этом языке — кто или что во Вселенной мыслит таким образом. Как вы думаете, я смогу, Моки?
      — Выпей еще кофе. — Он протянул руку за плечо и вновь послал ей кофейник. — Это хороший вопрос. Нужно о многом подумать. Ты не самый стабильный человек во Вселенной. Набор и руководство экипажем требует особого психологического склада — у тебя он есть. Твои документы, как я помню, это результат твоего странного… хм, брака несколько лет назад. Но ты руководила автоматическим экипажем. Теперь ты будешь руководить Транспортниками?
      Она кивнула.
      — Я больше имею дела с Таможенниками. И ты тоже более или менее к ним относишься.
      — Мои родители были Транспортниками. Я сама была Транспортником до Запрета.
      — Верно. Допустим, я скажу: «Да, ты можешь это сделать.»
      — Я поблагодарю и улечу завтра.
      — А если я скажу, что мне нужно неделю проверять твои психоиндексы, а ты в это время должна будешь жить у меня, никуда не выходить, ничего не печатать, избегать всяческих приемов?
      — Я поблагодарю. И улечу завтра.
      Он нахмурился.
      — Тогда зачем ты беспокоила меня?
      — Потому что… — она пожала плечами, — … потому что завтра я буду дьявольски занята, и… у меня не будет времени попрощаться с вами.
      — Ага, — его напряженное хмурое выражение сменилось улыбкой.
      И он вновь подумал о майне-птице.
      Ридра, тоненькая тринадцатилетняя, застенчивая, прорвалась сквозь тройные рамы двери рабочей оранжереи с новой вещью, называемой смехом: она открыла, как производить его ртом. И он по-отцовски гордился, что этот полутруп, отданный под его опеку шесть месяцев назад, с дурными настроениями, вспышками раздражения, с вопросами, с заботами о двух гвинейских свиньях, которых она называла Ламп и Лампкин. Ветерок от кондиционера пошевелил кустарники у стены, и солнце просвечивало сквозь прозрачную крышу. Она спросила:
      — Что это, Моки?
      И он, улыбаясь, испятнанный солнцем, в белых шортах, сказал:
      — Это майна-птица. Она будет говорить с тобой. Скажи ей: «Здравствуй!»
      В черном глазу сверкнула булавочная головка живого света. Перья сверкали, из иголочного клюва высунулся тоненький язычок. Птица наклонила голову, когда девочка прошептала: «Здравствуй!» Доктор Тмварба две недели учил птицу при помощи свежевыкопанных земляных червей, чтобы удивить девочку. Птица проговорила: «Здравствуй, Ридра, какой хороший день, как я счастлива.» Крик.
      Полная неожиданность.
      Вначале он подумал, что она начнет смеяться. Но лицо ее исказилось, она начинала колотить почему-то руками, зашаталась, упала. Крик ее разрывал легкие. Он подбежал, чтобы подхватить ее, а птица, перекрывая ее истерические рыдания, повторяла: «Какой хороший день, как я счастлива».
      Он и раньше наблюдал у нее припадки, но этот был потрясающим. Когда позже он смог поговорить с ней об этом, она, побледневшая, с напряженными губами, просто сказала: «Птица испугала меня.» А спустя три дня проклятая птица вырвалась, полетела и запуталась в антенной сети, которую они с Ридрой натянули для ее любительских радиоперехватов: она слушала гиперстатические передачи транспортных кораблей в этом рукаве галактики. Крыло и лапа попали в ячейки сети, птица начала биться о линию так, что искры видны были даже в солнечном свете. «Нужно достать ее оттуда!»- закричала Ридра. Но когда она взглянула на птицу, то даже под загаром стало заметно, что она побледнела. «Я позабочусь об этом, милая, — сказал он. — Ты просто забудь о ней». «Если она еще несколько раз ударится о линию, то погибнет?»- проговорила Ридра.
      Но он уже пошел внутрь за лестницей. А выйдя, остановился. Она на четыре пятых уже вскарабкалась по проволочной сетке на дерево, закрывавшее угол дома. Спустя пятнадцать летных секунд она уже протягивала руку к птице, отдернула и снова протянула.
      Он знал, что она чертовски боится горячей линии.
      Она коснулась ее. Полетели искры. Но она собралась с духом и схватила птицу. Спустя минуту она была уже во дворе, держа на вытянутых руках измятую птицу. Лицо ее казалось вымазанным известью.
      — Возьмите ее, Моки, — сказала она чуть слышно с дрожащими руками, — прежде чем она что-нибудь скажет, и у меня снова начнется припадок.
      И вот теперь, тринадцать лет спустя, кто-то другой говорил с ней, и она сказала, что боится. Он знал, что она может пугаться, но знал и то, что она может храбро смотреть в лицо своим страхам.
      Он сказал:
      — До свиданья. Я рад, что ты меня разбудила. Если бы ты не пришла, я совсем бы сошел с ума.
      — Это вам спасибо, Моки, — ответила она. — Я все еще испугана.
      Дэнил Д. Эпплби, который редко называл себя полным именем, был чиновником из Таможни — взглянул на приказ через очки в проволочной оправе и провел рукой по коротко стриженным волосам.
      — Что ж, приказ разрешает это, если вы хотите.
      — И?…
      — И он подписан генералом Форестером.
      — Я думаю, вы присоединитесь к этой подписи.
      — Но я должен одобрить…
      — Тогда идемте со мной, и одобрите на месте. У меня нет времени посылать вам отчет и ждать одобрения.
      — Но ведь так нельзя…
      — Можно. Идемте со мной.
      — Но, мисс Вонг, я не хожу в транспортный город по ночам.
      — Я приглашаю вас. Боитесь?
      — Нет. Но…
      — Мне к утру нужно иметь корабль и экипаж. Видите подпись генерала Форестера? Все в порядке?
      — Надеюсь.
      — Тогда идемте. Экипаж должен получить официальное одобрение.
      Ридра и чиновник, настаивая и неуверенно возражая, покинули бронзовостеклянное здание.
      Около шести минут они провели в монорельсе. Когда они вышли, улицы были уже освещены, а в небе повис постоянный вой транспортных кораблей. Между зданиями складов и контор были разбросаны дома и меблированные комнаты. Поперек проходила большая улица, гремящая движением, запруженная толпами свободных от работы грузчиков и космонавтов. Они проходили мимо неоновых реклам, разнообразнейших развлечений, мимо ресторанов многих миров, мимо баров и публичных домов. В давке таможенник втянул плечи и ускорил шаг, чтобы успеть за широкой походкой Ридры.
      — Где вы его хотите искать?
      — Кого? Пилота. Именно пилота я хочу подобрать в экипаж первым.
      — У вас есть какой-нибудь план?
      Они стояли на углу. Засунув руки в карманы, Ридра остановилась.
      — Я думала о нескольких кандидатах. Сюда.
      Они свернули в узкую улочку, тесную и ярко освещенную.
      — Куда мы идем? Вы знаете этот район?
      Она засмеялась, взяла его за руку и легко, как танцор партнершу, повернула к металлической лестнице.
      — Сюда.
      — Вы никогда не были здесь раньше? — спросила она с наивным рвением, которое на какое-то мгновение заставило его подумать о том, что он охраняет ее.
      Он покачал головой.
      Навстречу им из подземного кафе поднимался человек, чернокожий, с красными и зелеными драгоценными камнями, усеивавшими его грудь, лицо, руки и бедра.
      Влажная оболочка, тоже усеянная драгоценностями, отлетала от его-рук.
      Ридра схватила его за плечо: — Эй, Лом!
      — Капитан Вонг! — голос был грубым, белоснежные зубы были остры, как иглы. Он повернулся к ней. Его паруса распростерлись за ним. Заостренные уши двинулись вперед. — Зачем вы здесь?
      — Лом, сегодня вечером борется Брасс?
      — Хотите взглянуть на него? Да, с Серебряным Драконом. Интересная схватка. Эй, я искал вас на Данебе. Куда вы подевались? Я не нашел вас там. Купил вашу книгу. Много читать нет времени, но купил. Где вы были шесть месяцев?
      — На Земле, училась в университете. Но теперь я снова отправляюсь.
      — Вам нужен Брасс как пилот? Вы отправляетесь в Спецелли?
      — Верно.
      Лом обхватил ее за плечи черной рукой, нопурс окутал ее блистающим светом.
      — Когда вы двинетесь к Цезарю, возьмите в качестве пилота Лома. Лом знает Цезарь… — он скривил лицо и покачал головой. — Никто не знает лучше.
      — Обязательно, Лом. Но теперь Спецелли.
      — Тогда вам нужен Брасс. Работали с ним раньше?
      — Мы выпивали, с ним, когда оба неделю находились в карантине на одном из планетоидов Лебедя. Похоже, он знает то, что говорит.
      — Говорит, говорит, говорит, — высмеивал Лом. Да, я помню. Вы — «капитан, который говорит». Посмотрите схватку этого сына собаки, тогда вы будете знать, что он за пилот.
      — Я для этого и пришла, — кивнула Ридра.
      Она повернулась к Таможеннику, который притаился за прилавком. «О, боже, — подумал он, — она собирается знакомить меня!» Но она с насмешливой улыбкой склонила голову и отвернулась.
      — Увидимся позже, Лом, когда я снова буду дома.
      — Да, да, вы говорите это и говорили то же раньше. Но я не видел вас шесть месяцев. — Он засмеялся. — Но вы мне нравитесь, капитан. Возьмите меня к Цезарю, когда-нибудь.
      — Обязательно, Лом.
      Острозубая улыбка.
      — «Обязательно, обязательно», — говорите вы. Хорошо. До свидания, капитан. — Он поклонился и поднял руку в салют. — Капитан Вонг.
      И ушел.
      — Вы не должны бояться его, — сказала Ридра чиновнику.
      — Но, но. — подыскивая слово, он недоумевал: откуда она знает? — Откуда он явился?
      — Он землянин. Но родился он в пути от Арктура к одному из Центавров. Его мать была помощником капитана, если только он не выдумывает. Лом мастер рассказывать сказки.
      — Вы думаете, что вся его внешность это косметохиругия?
      — Да.
      Ридра начала спускаться по лестнице.
      — Но ради какого дьявола они делают это с собой? Они и так дикари. Ни один приличный человек не захочет иметь с ними дело.
      — Моряки привыкли к татуировке. К тому же Лому нечего делать. Сомневаюсь, чтобы у него в последние годы была работа.
      — Он плохой пилот? Тогда что это за разговоры о туманности Цезаря?
      — Я уверена, что он ее знает. Но ему уже сто двадцать лет. А после восьмидесяти рефлексы замедляются, и это конец пилотской карьере. Он блуждает от одного портового города к другому, знает, что происходит со всеми, разносит сплетни и дает советы.
      Они вступили в кафе по аппарели, проходившей в тридцати футах над головами посетителей, сидевших за столиками и у прилавка. Над ними парил дымный шар сорока футов в диаметре. Взглянув на него, Ридра сказала Таможеннику:
      — Сегодняшние игры еще не начались.
      — Здесь происходит так называемая борьба?
      — Да.
      — Но ведь она считается незаконной.
      — Закон так и не был принят, после обсуждения вопрос замяли.
      — Ясно.
      Чиновник удивленно моргал, пока они спускались между веселыми транспортными рабочими. Большинство были обычными мужчинами и женщинами, но результаты косметохиругии заставляли его то и дело таращить глаза.
      — Я раньше никогда не бывал в подобном месте, прошептал он.
      Люди, похожие на рептилий и амфибий, разговаривали и смеялись с гриффонами и сфинксами с металлической шкурой.
      — Оставьте свою одежду здесь, — улыбнулась девушка-контролер. Ее обнаженная кожа была зеленого цвета.
      Груди, бедра и живот сверкали.
      — Нет, — быстро ответил Таможенник.
      — По крайней мере снимите брюки и рубашку, — сказала Ридра, стягивая блузку. — Не то люди узнают в вас чужака.
      Она наклонилась, сняла туфли и сунула их пол прилавок. Начала расстегивать бюстгальтер, но поймала его испуганный взгляд и застегнула снова.
      Он осторожно снял пиджак, рубашку и уже развязывал шнурки ботинок, когда кто-то схватил его за руку.
      — Эй, таможня!
      Перед ним стоял обнаженный человек огромного роста, с нахмуренным лицом, покрытым оспинами.
      Единственным украшением его были механические огоньки, вживленные в грудь, плечи, ноги и руки, и создававшие определенный рисунок.
      — Вы меня?
      — Что ты здесь делаешь, таможня?
      — Сэр, я вас не трогал.
      — А я тебя трону. Выпьем, таможня. Сегодня я настроен дружески.
      — Очень благодарен, но я лучше…
      — Да, я настроен дружески. А ты — нет… И если ты не будешь дружески настроен, таможня, я тоже перестану.
      — Ну, я не…
      Он беспомощно взглянул на Ридру.
      — Пошли, выпьете со мной оба. Плата за мной. Мы будем настоящими друзьями, черт побери!
      Второй рукой он хотел схватить за плечо Ридру, но та перехватила его руку. Его ладонь раскрылась, обнажив множество шрамов, которые возникают при работе со стела риметром.
      — Навигатор?
      Он кивнул, и она отпустила его руку.
      — Почему вы так дружественны сегодня вечером?
      Одурманенный покачал головой. Волосы его были собраны в пучок и перевязаны над левым ухом.
      — Я дружественен только с таможней, а ты мне нравишься.
      — Спасибо. Купи нам выпивку, и я отплачу тебе тем же.
      Он тяжело кивнул, его зеленые глаза сузились. Протянув руку, он коснулся золотого диска, свисавшего на цепочке с ее шеи.
      — Капитан Вонг?
      Она кивнула.
      — Очень рад, что встретил вас. — Он засмеялся. — Идемте, капитан, я куплю кое-что, что сделает нас и Таможенника веселыми…
      Они направились к бару.
      То, что в более приличной обстановке подают в маленьких стаканчиках, здесь наливали в кружки.
      — На кого будете ставить в схватке: на Дракона или на Брасса? Если скажете, что на Дракона, я плюну вам в лицо. Я, конечно, шучу, капитан.
      — Я ни на кого не ставлю, — сказала Ридра. — Я понимаю. Вы знаете Брасса?
      — Был Навигатором с ним в последнем полете. Прибыли с неделю назад.
      — Поэтому вы за него в этой схватке?
      — Можно сказать и так.
      Таможенник удивился.
      — После рейса Брасс пропил все, — объяснила ему Ридра. — Экипаж теперь без работы. Сегодня вечером Брасс выставляет себя.
      — Она вновь повернулась к Навигатору. — Здесь много капитанов, ищущих пилотов?
      Он сунул язык под верхнюю губу, подмигнул, покачал головой и пожал плечами.
      — Кроме меня, вы не встречали здесь капитанов?
      Кивок, большой глоток напитка.
      — Как вас зовут?
      — Калли, Навигатор-2.
      — Где ваши Первый и Третий?
      — Третий где-то пьет. А Первым была милая девушка по имени Кэти О'Хиггинс. Она умерла.
      Он закончил выпивку и потянулся за следующей порцией.
      — Сожалею, — сказала Ридра. — А от чего она умерла?
      — Столкнулась с Захватчиком. Выжили только Брасс, я, Третий и наш Глаз. Потеряли весь взвод, потеряли помощника. Чертовски хороший помощник. Капитан, это был плохой полет. Глаз остался без Уха, Носа. Они были лишены тела уже десять лет и были всегда вместе. Рон, Кэти и я, мы составили тройку только несколько месяцев назад. Но даже и так… — он покачал головой. — Очень плохо.
      — Позовите вашего Третьего.
      — Зачем?
      — Мне нужен полный экипаж.
      Калли нахмурился.
      — Но с нами больше нет Первого.
      — И вы все время так и будете хандрить тут? Пойдем в Морг.
      Калли хмыкнул.
      — Если хотите видеть моего Третьего, идемте.
      Ридра и Таможенник двинулись за ним.
      — Эй, глупыш, обернись.
      Парню, сидевшему на табурете у прилавка, было не больше девятнадцати лет. Таможенник прежде всего разглядел путаницу металлических лент. Калли был большим, сильным, а этот…
      — Капитан Вонг, это Рон — лучший Третий во всей Солнечной системе.
      А этот Рон — маленький, тощий, со сверхъестественно выделявшимися жилами: грудные мышцы как пластины металла под натянутой кожей, живот, как опустевший рукав, руки, как сплетенные кабели. Даже мускулы лица выделялись с обеих сторон челюстей. Он был непричесан, светловолос, глаза его были цвета сапфира, а единственным вмешательством косметохирургии была яркая роза, растущая на плече. Он улыбнулся и в зоне салюта дотронулся указательным пальцем до лба.
      — Капитан Вонг набирает экипаж.
      Рон выпрямился на табурете, подняв голову, все мускулы его тела задвигались подобно змее, ползущей к молоку.
      Таможенник увидел, как расширились глаза Ридры.
      Не понимая ее реакцию, он не обратил внимания на это.
      — У нас нет Первого, — сказал Рон. — Улыбка его была печальной. — Допустим, я найду вам Первого? — Навигаторы посмотрели друг на друга.
      Калли обернулся к Ридре и потер кончик носа указательным пальцем.
      — Вы знаете, что мы были Тройкой…
      Левой рукой Ридра сжала правую.
      — И вы хотите, чтобы снова была Тройка? Вы должны будете одобрить мой выбор.
      — Ну, трудно подобрать…
      — Почти невозможно. Но мы попробуем. Я ведь только делаю предложение. Что вы скажете?
      Указательный палец Калли переместился от носа ко лбу.
      — Вы не могли сделать лучшего предложения.
      Ридра взглянула на Рона.
      Юноша поставил ногу на табурет, согнув колено.
      — Я скажу: посмотрим, кого вы нам предложите.
      Она кивнула.
      — Прекрасно.
      — Вы знаете, не все понимают, что такое разбитая Тройка?
      Калли положил руку на плечо Рона.
      — Да, но…
      Ридра посмотрела вверх.
      — Давайте следить за борьбой.
      Люди вдоль стойки подняли головы. Те же, что сидели за столиками, откинули спинки у кресел и теперь полулежали.
      Кружка Калли ударилась о прилавок, Рон обеими ногами взобрался на табурет и облокотился о прилавок.
      — На что они смотрят? — спросил Таможенник. — Разве кто-то…
      Ридра положила ему руку на шею и что-то сказала: он рассмеялся и отвел голову. Потом сделал глубокий вдох и медленно выпустил воздух.
      Дымный шар, висевший под сводом, осветился.
      Все помещение, наоборот, погрузилось в полутьму.
      Дым в шаре рассеялся, и стены его оказались прозрачными.
      — Что происходит, — недоумевал Таможенник. — Эта борьба…
      Ридра зажала ему рот рукой, он замолчал и затих.
      Появился Серебряный Дракон, с огромными крыльями, серебряные перья его были подобны лезвиям сабель, чешуйки на огромных бедрах тряслись, десятифунтовое туловище изгибалось и колебалось в антигравитационном поле, зеленые глаза косили, серебряные веки опускались на зеленые же глаза.
      — Это женщина! — выдохнул Таможенник.
      Приветственный стук пальцев пронесся по залу.
      Дым заклубился в шаре…
      — Это наш Брасс! — прошептал Калли.
      … и Брасс зевнул и затряс головой: его клыки, цвета слоновой кости, блестели слюной, мускулы горбились на плечах и руках, медные ногти, шести дюймов длины, выступали из плюшевых лап. Хвост с кисточкой бил по стенкам шара. Грива, подстриженная, чтобы не дать противнику схватиться за нее, струилась, как вода.
      Калли схватил Таможенника за плечо.
      — Стучи пальцами, таможня! Это наш Брасс!!!
      Таможенный чиновник чуть не сломал руку.
      Шар светился красным. Два пилота кружили лицом друг к другу по диаметру шара. Голоса замерли. Таможенник перевел взгляд с потолка на окружающих. Все лица были подняты. Навигатор-3, казалось, превратился в узел мышц на прилавке. Ридра тоже взглянула на сжатые руки и стиснутые челюсти мальчика с розой на плече.
      Наверху противники сжимались и разжимались, кружа друг против друга. Внезапное движение Дракона…
      Брасс отскочил, потом оттолкнулся от стены.
      Таможенный чиновник схватил что-то.
      Два тела столкнулись, сплелись, ударились о стену и отскочили рикошетом. Люди начали топать. Рука сплелась с рукой, нога с ногой, пока Брасс не вывернулся и не был отброшен к верхней стене арены. Тряся головой, он выпрямился. Внизу извивался Дракон, раздраженно взмахивая крыльями. Внезапно Брасс кинулся сверху на него и ударил ногой. Дракон увернулся… Клыки-сабли щелкнули и промахнулись.
      — Что они стараются сделать? — прошептал чиновник. — Как узнать, кто выигрывает?
      Он вновь посмотрел вниз: то, что он схватил, оказалось плечом Калли.
      — Когда один отбросит другого на стену, а сам коснется другой стены лишь одной своей конечностью, — объяснил Калли, не глядя вниз, — он выигрывает очко.
      Серебряный Дракон щелкнул своим телом, как освобожденная пружина, Брасс пронесся мимо и распростерся на стене, но когда Дракон отступал, он потерял равновесие и вместо того, чтобы коснуться стены лишь одной ногой, задел ее обеими.
      Вздох разочарования пронесся по аудитории.
      Оправившись, Брасс прыгнул и оттолкнул Дракона к стене, но отдача была слишком сильной, и он тоже коснулся стены тремя конечностями.
      Вновь схватка в центре. Дракон рычал, растягивался, шуршал чешуей. Брасс сердито смотрел, глаза его были подобны золотым монетам. Он двигался взад и вперед.
      Дракон ударил: серебряный вихрь пронесся над плечом Брасса. Он легко уклонился, перехватил Дракона лапой и ударил в свою очередь.
      Шар вспыхнул зеленым, а Калли застучал по прилавку:
      — Смотрите, он покажет этой серебряной стерве!
      Конечности сплелись, когти ударялись о когти, еще дважды схватка заканчивалась вничью. Потом Дракон ударил Брасса в грудь, отбросил его к стене, а сам удержался на кончике хвоста. Толпа внизу затопала.
      — Нечестно! — закричал Калли, отталкивая прочь Таможенника. — Черт возьми, нечестно это!
      Но шар вновь озарился зеленым. Официально Дракон выиграл очко.
      Теперь они осторожно плавали в шаре. Дважды Дракон делал ложный выпад, но Брасс успевал убрать когти и не касаться стены.
      — Почему она не схватится с ним? — кричал вверх Калли. — Она изведет его до смерти! Эй, схватись и борись!
      Как бы в ответ Брасс прыгнул и с силой ударил плечом: это был прекрасный удар, если бы Брасс не промахнулся, но Дракон схватил его за руку и чуть не бросил на пластиковую поверхность.
      — Она не имеет права! — на этот раз крикнул таможенный чиновник. Он снова схватил плечо Калли. — Разве она может так делать? Я не думал… — но он прикусил язык, потому что Брасс оттянул и ударил Дракона ногами, и тот распростерся на пластике в то время, как Брасс удержался на одной ноге и теперь парил в центре шара.
      — Вот оно! — закричал Калли. — Чистый выигрыш!
      Шар вспыхнул зеленым. Раздались аплодисменты.
      — Он выиграл? — спрашивал Таможенник. — А он выиграл?
      — Конечно. Идем взглянем на него. Пошли, капитан.
      Ридра уже пробиралась через толпу. Рон прыгнул за ней, а Калли потащил следом таможенного чиновника.
      Пролет крытой черной черепицей лестницы привел в комнату, где несколько групп мужчин и женщин окружили лежавшего на диване Кондора — огромное существо красно-алого цвета. Кондор должен был сражаться с Негром, одиноко стоявшем в углу. Открылся выход на арену, и в нем появился покрытый потом Брасс.
      — Эй! — окликнул его Калли. — Эй, это было здорово, парень! С тобой хочет поговорить капитан!
      Брасс потянулся, потом с низким рычанием спустился на четвереньки. Он потряс головой, потом узнал Ридру и глаза его удивленно расширились.
      — Капитан Вонг! — его рот, растянутый из-за косметохирургически вставленных львиных клыков, не справлялся с губными согласными. — Как я вам понравился сегодня вечером?
      — Вполне достаточно, чтобы я захотела взять вас в качестве пилота в Специлли. — Она почесала желтый хохолок за его ухом. — Когда-то вы сказали, что хотели бы показать мне свое умение.
      — Да, — кивнул Брасс. — Но мне все еще кажется, что я вижу сон. — Он отбросил львиную шкуру и вытер шею и руки полотенцем. Поймав удивленный взгляд Таможенника, добавил. — Всего лишь косметохирургия.
      И продолжал обтираться.
      — Покажите ему ваш психоиндекс, — сказала Ридра, — и он одобрит вас.
      — Значит, мы отправляемся завтра, капитан?
      — На рассвете.
      Из- за пояса на животе Брасс извлек тонкую металлическую пластину.
      — Вот, таможня.
      Таможенный чиновник принялся изучать рисунок.
      Из бокового кармана он извлек пластину со стабильными обозначениями, но решил более точные измерения провести позже. Опыт говорил ему, что Брасс, однако, вполне подходит, как пилот.
      — Мисс Вонг, я хочу сказать, капитан Вонг, как насчет их карточек?
      Он обернулся к Калли и Рону.
      Рон потянулся за шею и почесал лопатку.
      — Не беспокойтесь о нас, пока нет Навигатора-1.
      — Проверим их позже, — сказала Ридра. — А сначала нужно набрать экипаж.
      — Вы будете набирать полный экипаж? — спросил Брасс.
      Ридра кивнула.
      — Как насчет Глаза, что вернулся с вами?
      Брасс покачал головой.
      — Он потерял своих Ухо и Нос. Это была настоящая тройка, капитан. Он шесть часов висел снаружи, пока мы не доставили его обратно в Морг.
      — Понимаю. А вы не можете рекомендовать кого-нибудь?
      — Такого не знаю. Нужно просто пойти в Сектор Лишенных Тела и посмотреть там.
      — Если хотите к утру иметь экипаж, лучше начать сразу же, — сказал Калли.
      — Идемте, — сказала Ридра.
      Когда они направились к лестнице, Таможенник спросил: — Сектор Лишенных Тела?
      — Да. А что?
      Ридра шла вслед за остальными.
      — Это так… Ну, мне не нравится эта мысль.
      Ридра засмеялась.
      — Из-за мертвых? Они вас не обидят.
      — Я знаю, что незаконно существу, обладающему телом, находиться в Секторе Лишенных Тела.
      — В некоторых его частях, — поправила Ридра, и все засмеялись. — Мы не зайдем в эти части — если сможем.
      — Хотите получить обратно одежду? — спросила девушка-контролер.
      Люди останавливались, чтобы поздравить Брасса с победой, хлопнуть его кулаком по спине и щелкнуть пальцами. Он набросил на себя накидку, окутал ею плечи, шею, руки, толстые бедра. Помахал толпе и начал медленно подниматься по лестнице.
      — Вы действительно можете оценить пилота по его поведению в схватке? — спросил у Ридры чиновник.
      Она кивнула.
      — На корабле нервная система пилота непосредственно связана с приборами управления. Весь полет в гиперпространстве — это борьба пилота с течениями стасиса. Он должен иметь отличные рефлексы, должен полностью владеть своим искусственными телом. Опытный Транспортник может точно определить, как будет вести себя пилот в течениях стасиса.
      — Конечно, я слышал об этом, но сам вижу впервые. Это… волнующее зрелище.
      — Да, — сказала Ридра.
      Когда они поднялись наверх, шар вновь осветился.
      Негр и Кондор кружили в его сфере. На тротуаре Брасс опустился на четвереньки рядом с Ридрой.
      — Как насчет помощников и взвода?
      — Мне хотелось бы иметь взвод, проведший только один полет.
      — Зачем таких зеленых?
      — Я хочу тренировать их по-своему. Более опытные слишком устойчивы, и их не переучишь.
      — С группой, совершившей лишь один полет, может быть дьявольская масса проблем с дисциплиной. И они мало что умеют. Никогда не летал с такими.
      — Если я хочу найти взвод к утру, такой получить легче. Я направлю запрос во флот.
      Брасс кивнул.
      — Вы хотите получить их?
      — Сначала я хочу проверить их со своим пилотом, и у вас тоже будут замечания.
      Они проходили мимо уличного фоно на углу. Ридра нырнула под пластиковый капюшон. Минутой позже она говорила:
      — Взвод для полета к Спецелли необходим к рассвету. Я знаю, что мало времени, но мне и не нужен опытный взвод. Всего лишь одно путешествие. — Она выглянула из-под капюшона и подмигнула спутникам. — Хорошо. Я позвоню попозже, чтобы получить их психоиндексы для таможенного одобрения. Да, чиновник со мной. Спасибо.
      Она вышла из-под капюшона.
      — Ближайший путь в Сектор Лишенных тела здесь.
      Улицы постепенно сужались и, пустынные, переплетались друг с другом. Затем началось бетонное ограждение, прерываемое металлическими башенками. Башни были опутаны проводами. Столбы голубоватого цвета чередовались с полутьмой.
      — Это и есть… — начал Таможенник и замолчал.
      Они постепенно замедляли шаги. На фоне тьмы между башнями появились красные сполохи.
      — Что это?
      — Передача. Идет всю ночь, — объяснил Калли.
      Слева от них вспыхнули зеленые огни.
      — Передача?
      — Быстрый обмен энергией в результате освобождения от тела, — начал многословное объяснение Навигатор-2.
      — Но я все еще не…
      Теперь они шли между фосфоресцирующими столбами. Серебро, перевитое красными огнями, просвечивало сквозь индустриальный смог. Постепенно сформировались три фигуры: женщины, с просвечивающими телами и проступающими скелетами, смотрели на них пустыми глазами.
      Таможенник отшатнулся: сквозь животы призраков просвечивали пилоны.
      — Лица, — прошептал он. — Как только отворачиваешься, не можешь вспомнить, как они выглядят. Когда смотришь на них, они совсем как люди, но когда отводишь взгляд от них… — он затаил дыхание, проходя мимо призрака. — Не можешь вспомнить. — Он смотрел им вслед. — МЕРТВЫЕ? — он покачал головой. — Вы знаете, что уже десять лет, как мой психоиндекс позволяет мне работать с Транспортниками, как телесными, так и с Лишенными Тела. Но я никогда близко не сталкивался с Лишенными Тела, не разговаривал с ними. О, я видел изображение, но это…
      — Существуют виды работы, — голос Калли так же отяжелел от алкоголя, как его плечи от мускулов, — виды работы на транспортных кораблях, которые нельзя поручить живым людям.
      — Я знаю, знаю, — сказал Таможенник. — Тогда вы используете мертвых.
      — Верно, — кивнул Калли. — Как Глаз, Ухо, Нос. Живой человек, окунувшись в волны гиперстасиса… ну, он сначала умрет, а потом сойдет с ума.
      — Я знаю теорию, — резко ответил Таможенник.
      Калли внезапно схватил Таможенника за щеку и притянул его лицо к своему.