Человек с фонариком хмыкнул и ушел.
      В главном помещении человек с компостером приказал вкатить тележку на весы. На поясе у него висела коробочка, из которой он достал карточки из голубого пластика. Худой взял свою и устремился наружу.
      — Как я понимаю, это за отработанное время, — сказал я. — Но мне бы хотелось получить чек и за породу тоже.
      Весовщик уставился на меня.
      — Чек?
      — А как же иначе я докажу, сколько выработал?
      — Ты затратил время и за это получишь койку и пищу! Чего тебе еще нужно, салага?
      — Я что-то слышал о нормах.
      Он поднял маску, сплюнул и вытер лицо ладонью.
      — Жетон получают только за полную тележку.
      — Предположим, что в следующую смену я наполню ее доверху.
      Он пренебрежительно взглянул на тележку.
      — Тут недостаточно даже для того, чтобы оплатить хранение.
      — То есть?
      — Ты берешь тележку и платишь за нее. Если ты хорошо трудишься четыре часа и твоя тележка нагружена доверху, тогда покрывается стоимость инструментов, тележки и плюс еще пара жетонов. Десять жетонов составляют один кредит. Если же ты едва ноги волочишь и твоя тележка полупуста, ты получаешь койку и завтрак. Это именно твой случай, салага. А сейчас иди.
      — А что будет с породой?
      — За ней присмотрят.
      — Понятно.
      Я подошел к тележке и стал толкать ее по рельсам назад в туннель. Он хотел было преградить мне дорогу, но в последний момент отошел в сторону.
      — Умнее всех, да? Ничего, приятель, у меня есть способ тебя утихомирить.
      Я работал еще несколько часов, загрузил тележку доверху, потом добавил еще несколько кусков, чтоб уж никто не мог придраться. Мне пришлось лечь и несколько минут отдохнуть, прежде чем я смог толкать тележку по туннелю.
      На весах стоял другой человек. Когда я был уже в шести футах от него, с моей тележки упал десятифунтовый кусок породы. Я наклонился за ним, но какой-то человек был тут как тут, схватил кусок и оттолкнул меня. Глаза его дико горели.
      — Это мой, слышишь? — прорычал он, как медведь гризли, попавший лапой в пчелиный улей.
      Я чуть не задохнулся от злости, поднял руки — мои кулаки казались огромными, как бейсбольные перчатки, и горели, как воспаленные нарывы, — и пошел на него. Остальные собрались вокруг нас и враждебно смотрели на меня.
      — Положи назад, — приказал я.
      Человек, оттолкнувший меня, оглянулся.
      — Я нашел его в отходах на полу.
      — Прекрати это, — сказал мне человек с компостером. — Ты проиграл, новичок. Лучше научись правильно нагружать. — В тот же миг он резко повернулся и тыльной стороной руки ударил вора в челюсть. От неожиданности тот выронил камень, который уже считал своим.
      — Спасибо, — сказал я.
      — Не благодари, новичок, — хрюкнул весовщик. — Если бы я дал ему уйти, он бы стал воровать постоянно. А мне не нужны неурядицы, они снижают производительность. А если производительность упадет, я не заработаю жетоны. Ставь тележку на весы.
      — Похоже, ваш предшественник не особо заинтересован в увеличении выработки?
      — Если бы он смог одурачить тебя и забрать себе твои полтележки, то вышел бы вперед.
      Он нажал на рычаг, раздалось клацанье, и четыре бледно-желтых треугольника со стуком упали из автомата на весах в лоток. Он сгреб их и протянул мне три.
      — Чего ждешь? — прорычал он. — Убирайся, ты.
      — Я жду еще один жетон.
      Весовщик мгновенно взбесился.
      — Ты что, думаешь, я работаю бесплатно, недоделок?
      Он был огромным, намного здоровее меня и далеко не таким уставшим. Один его вид действовал на меня угнетающе. Но я пошел на него. Он оттолкнул меня.
      — Подумай, новичок. Это честная сделка.
      Я ударил, но промахнулся и чуть не упал. Он схватил меня за воротник и встряхнул мои бедные кости.
      — Мне не нужны неприятности, — невозмутимо проговорил он. — Будь умницей, и я отблагодарю тебя. На эти чеки ты можешь жить, есть и пить семь дней, — он оттолкнул меня. — Отдаю их тебе, новичок. Стоит это одного жетона?
      Я подумал о рези в моем пустом желудке и моем пересохшем горле и решил, что стоит.
 
      Я с трудом нашел дорогу из ямы и еле добрел до лагеря. Вывеска на одном из бараков указывала, что это столовая. Я удивился. Здесь никто не давал информацию просто так.
      Внутри стояли столы, а вдоль одной из стен тянулась стойка для предпочитающих есть стоя, в дальнем конце зала был прилавок из нержавеющей стали. Около десятка мужчин склонились над тарелками, не более одного за каждым столом. Надпись на стене гласила: «Бери все, что хочешь; ешь все, что взял». Я увидел Симрега, размышляющего о чем-то над дымящейся чашкой.
      Когда я потянулся за подносом, неизвестно откуда появился человек, с отвращением посмотрел на меня и пробил дырку в моем голубом билетике. После чего я мог выбирать из восьми блюд, начиная с холодных пирожков и заканчивая тем, что оказалось овсянкой с грибами. У дальнего конца прилавка меня ждал еще один мужчина. Он протянул большую мозолистую руку. Как и все, кого я здесь встречал, этот тоже казался больше, сильнее и здоровее меня.
      — Жетон, старик, — сказал он весело.
      Я прошел мимо него и сел за стол около Симрега. Для любителей дрожжей пирожки были высший класс. Овсянка никуда не годилась. Я поел и, так же как это делали другие, опустил поднос в щель. Парень с протянутой рукой ждал меня у выхода. На сей раз рука была сжата в кулак и походила на кувалду.
      — За что жетон? — спросил я прежде, чем он успел раскрыть рот.
      — Налог, — не моргнув глазом ответил он.
      — Официальный налог, или ты работаешь на себя? — поинтересовался я, отодвигаясь на безопасное расстояние.
      — Что значит официальный? — Он смотрел укоризненно. — Слушай, приятель, к чему все усложнять? Плати и живи себе спокойно.
      Я попытался улизнуть, но он поймал меня за руку, чуть не сломав ее. Я ударил его ногой в левую голень. Он нахмурился, но ломать мою руку не стал.
      — Ну, старик, — протянул он грустно, — трудно тебе будет.
      На нем был ладно сидящий, новенький комбинезон из мягкой рыжевато-коричневой ткани. На плечах красовались прелестные крошечные погончики, а на карманах — клапаны с медными пуговицами. Он отпустил мою руку.
      — Давай плати!
      Я сделал вид, что лезу в карман, но вместо этого опять ударил его. По теории, лучший способ обескуражить задиру — доставить ему больше неприятностей, чем он заслуживает. Я промахнулся и ухватился за клапан его кармана. Посыпались пуговицы. Он отшатнулся, посмотрел на свой костюм, выругался и развел руками.
      — Вот он, значит, какой. — Голос звучал скорее расстроенно, чем зло. — Знаешь, во сколько мне обошелся этот костюм? Девять кредитов. Да, девять! А ты порвал его. И все ради вонючего жетона.
      — Не стоило, правда? — спросил я и отодвинулся на ярд в сторону. — Может быть, тебе лучше забыть об этом жетоне?
      — Эй, послушай! Выкинь из головы эту ерунду «законно — не законно». Здесь закон ничего не значит. Совсем ничего. Только то, что приносит прибыль, и все. А мой рэкет — прибыльное дело.
      — А ты просто исключи меня из списка налогоплательщиков, и все, — предложил я.
      — Ты думаешь, что можешь идти один против всех? — Он окинул меня взглядом. — Забудь об этом, приятель. Для этого ты ростом не вышел.
      — Я надеюсь прожить своим умом.
      От потер подбородок.
      — Парень, тебе нужна защита. Ты понял?
      — Я нужен им, чтобы копать, — ответил я. — И они не дадут тебе убить меня.
      — Верно. — Он ткнул меня пальцем. — Или покалечить тебя, чтобы ты не смог грузить камни. Или не давать тебе спать и есть. Слушай, а как насчет того, чтобы выкручивать тебе руку? По полчаса каждый день?
      — У тебя есть лишние полчаса?
      Ему стало мерзко от моих слов.
      — Да, это слабое место, — согласился он. — Но ты первый понял это.
      — Сколько времени ты уже занимаешься поборами, Тяжеловес?
      — Шесть дней. Это мне недавно пришло в голову. Вчера я купил костюм на то, что собрал. — Он нахмурился, вспомнив оторванный карман. — Слушай, давай так: старайся держаться рядом, и моя защита, в смысле питания, тебе обеспечена. Ну как?
      — Что, всегда рядом?
      — Знаешь, просто для вида. Чтобы дать понять этим деревенщинам, что мы с тобой заодно. Если они поймут, что ты не из болтунов, никому в голову не взбредут никакие идиотские мысли.
      — Не рассчитывай на меня. Тяжеловес. Не думаю, что мы поладим.
      Он сжал кулаки и пошел на меня, но вдруг встал как вкопанный — дверь столовой открылась и, держа между толстыми пальцами дымящуюся сигару, вышел Симрег. Он посмотрел на Тяжеловеса.
      — Я наблюдал за тем, как ты тут организовал сбор налога, — сказал он, — и решил, что мне это не нравится.
      Он зажал сигару в зубах и зашагал дальше.
      Когда он ушел, Тяжеловес с несчастным видом посмотрел на меня.
      — Прощай, налоговый бизнес! Жизнь была хороша.
      — А кто такой Симрег? — спросил я. — Человек Компании?
      Тяжеловес глянул на меня с легким презрением.
      — Он — осужденный, как и все мы. Ни один человек Компании носу не высунет за пределы Главной Станции. А если рискнет — его песенка спета. Во всяком случае, так они говорят.
      — С ним-то ты бы мог справиться, — сказал я.
      — Да-а, но я не могу тягаться с Синдикатом.
      — Одну минуту, — сказал я, когда он повернулся, чтобы уйти. — Что такое Синдикат?
      — Ничего, — ответил он.
      — Может быть, мне лучше спросить Симрега.
      Тяжеловес огляделся вокруг, как будто опасаясь подслушивающих, подтянул ремень и подошел ко мне поближе.
      — Слушай, новичок, — сказал он жестко, — руби свою породу, плати жетоны и дыши, понял?
      — Вот как? — сказал я чуть громче, чем было нужно.
      Он закивал.
      — Конечно. Ты низко летаешь. Ты только что попал сюда. Пару месяцев назад ты был образцовым флотским, честь, долг и хорошая пенсия. Офицер, должно быть, младший командир. И вот неожиданно ты очутился здесь и глотаешь розовую пыль. — Его палец уперся мне в грудь. — Слушай, лучше есть пыль, чем не есть совсем, верно? Тебе еще далеко до смерти. И, черт побери, может, ты еще успеешь немножко повеселиться, кто знает?
      — Я все время веселюсь. Тяжеловес, — сказал я.
      — Я думаю, ты один из темных случаев, — продолжал он. — Такие, как ты,
      — хуже всего. Все выспрашивают и высматривают, но ответов-то и нет. Взгляни на это так: человек может попасть в беду, когда угодно и где угодно. Несчастный случай в генераторной будке; небольшая неисправность в какой-нибудь системе, и, черт побери, бедолага летит домой в долгосрочный отпуск. То, что случилось с тобой, — это как раз тот случай. Это не шуточки. Как будто камень падает тебе на голову. Но ты еще жив, так? Ты ощущаешь запах, вкус, дышишь. Ты можешь даже заработать несколько оплеух. Я хочу сказать, что не все кончено. Пока еще.
      — Каков твой интерес в этом деле?
      — Никаких, дохляк. Просто… — Он раскрыл ладонь и посмотрел вверх, словно проверял, идет дождь или нет. Потом сжал кулак. — Так или иначе, мужчина должен давать сдачу. Понятно?
      — Знаешь, Тяжеловес, — сказал я, — у меня есть подозрение, что с тобой тоже не все ясно.
      Он дико посмотрел на меня.
      — Уймись, салага! Твои дела неважнецкие, поэтому угомонись. Тут во всем сразу не разберешься.
      Он медленно побрел прочь, потирая суставы пальцев. Я пошел в ближайший барак и отдал голубую пластинку дежурному, тот усмехнулся и показал пустую койку. Не помню, как добрел до нее.
 
      Следующую смену я работал один, и работа, казалось, шла немного быстрее. Ни один камень не упал с тележки. Человек с компостером выплатил все полностью, без споров и лишь зло посмотрел на меня. В столовой я прошел мимо Тяжеловеса прямо к выходу. Он поморщился и печально покачал головой.
      К концу пятого дня я набрал тринадцать жетонов, которые и обменял в лагере у чиновника по курсу одиннадцать жетонов за кредитную фишку. Фишки делались из пластика, который распадался через год, чтобы их не могли копить. Я потратил фишку на респиратор.
      Проработав три недели забойщиком, я потребовал, чтобы меня перевели на уборку. Эта работа была легче. Правила — неписаные, но неуклонно выполняемые — давали мне право подбирать то, что падало с тележек, подметать вокруг забойщиков, собирать осколки в зоне, где шла погрузка, словом, собирать все что мог. Кроме того, за четырехчасовую смену получалось нагрузить еще две добавочные тележки, а уборка давала возможность поддерживать шахту в чистоте.
      Я ни с кем не подружился. Тяжеловес был, кажется, единственным человеком в Ливорч-Хене, который умел улыбаться, но мы не общались. Время от времени я видел тех, кто приехал сюда вместе во мной, но они не горели желанием поддерживать компанию. Мало-помалу я усвоил систему взяток и чаевых, научился противостоять вымогательству, узнал, когда нужно послушно заплатить. Этой системой ведали самостийные начальники, «старички» с крепкими кулаками, которые делали их аргументы неотразимыми.
      С уборки я перешел на ремонт тележек. Эта работа оплачивалась всеми, а сбором денег занимался тот, кто их получал. Накопив денег, я купил себе молоток и зубило и опять стал забойщиком. Именно на этой работе можно было получить премиальные. Я научился тому, как правильно держать зубило и какой силы удар нужно нанести, чтобы отколоть десятифунтовый пласт камня. Я усердно искал признаки какого-нибудь другого минерала, кроме розового мела и черного стекла.
      И однажды нашел.
 
      Это был шершавый, пористый кусок черного металла размером с обеденную тарелку и толщиной в дюйм. В общем, он походил на кусок метеоритного железа, но был гораздо тяжелее и тверже. Я бросил наполовину наполненную тележку и понес свой трофей к весовщику.
      Уже за пятьдесят футов он увидел меня, забеспокоился и нажал кнопку, которую, насколько я помнил, до этого никогда не нажимал. Завыла сирена. Из боковых туннелей хлынули люди, но главный вход в шахту был немедленно перекрыт охранниками, которые, взяв оружие наизготовку, отгоняли толпу от весов. Двое из них перегородили вход в туннель, где я только что работал.
      Я бросил свой трофей на весы и смотрел, как весовщик записывает что-то в блокноте. Он покрутил машинку для выдачи жетонов и протянул мне черный премиальный чек. У него было такое выражение лица, будто он отрывает его от сердца. На чеке были пробиты цифры, обозначающие стоимость моей находки. Я понял, что это был не тот случай, когда весовщик попытается меня обжулить. Он выдал мне и голубой жетон, хотя я еще не отработал четырех часов.
      — Находка окупает стоимость работы за смену, — сказал он. — Сообщи Администрации немедленно.
      Когда я уходил, команда из четырех рабочих направилась в мой забой.
      В бараке, где помещалась Администрация, маленький человечек закудахтал над моим жетоном и ввел в компьютер какие-то записи, потом опять пробежал пальцами по клавиатуре, и в бункер с приятным тяжелым стуком упал небольшой пакет. Он протянул его мне через прилавок.
      — Сто кредитов, — сказал он с завистью. — Есть отпечаток пальца.
      Я открыл пакет и пересчитал жетоны: ровно сто, все приятного золотистого цвета. Я засунул их в карман.
      — За счет чего металл становится таким ценным? — спросил я.
      Человек сердито посмотрел на меня.
      — Бери свою премию и шагай, — приказал он.
      Мне захотелось слегка придушить его, но я знал правила обращения со служащими, и ушел.
      Между бараками меня ждала та четверка рабочих.
      — Тебе повезло, новичок, а? — сказал один.
      Это был широкий, костлявый человек с вытянутым болезненным лицом и срезанным подбородком. Приятели были ему под стать.
      — Главное знать, где искать, — ответил я.
      Головы у них дернулись, будто все они были привязаны к одной и той же веревочке. Двое сказали:
      — А?
      — Не умничай, новичок, — сказал тот, у кого был срезан подбородок. — Такие разговоры до добра не доведут. — Он с насмешкой посмотрел на меня из-под косматых бровей. — Мы тут подумали, что ты, должно быть, собираешься прогуляться до Хена, — продолжил он. — Новичку это небезопасно. Нужно, чтоб тебя кто-то оберегал.
      — Как-нибудь сам справлюсь, спасибо.
      Я хотел обойти их, но говоривший вытянул руку.
      — Побереги себя, — сказал он нежно. — Мы пойдем за тобой. Хорошо?
      — Не слишком ли жирно?.
      Я рассчитывал на то, что они не решатся на открытый грабеж, но, очевидно, факт того, что все кредиты уплывают из-под носа, был непереносим одному из участников квартета, человеку с маленькой головой и толстой шеей.
      — Нет, постой! — Он схватил меня за одежду.
      Я отступил в сторону, собираясь удрать в здание Администрации, но кто-то сзади обхватил меня руками. Я изо всех сил ударил его каблуком по ноге и закричал. Это был самый громкий крик из тех, что мне довелось услышать за много недель. Человек, державший меня, ослабил руки, я ударил его локтем в лицо, но тут остальные вцепились в меня и потащили за угол, туда, откуда они появились.
      Я упирался, уже мысленно прощаясь со своими кредитками, но тут послышался звук, напоминающий треск разбиваемого ногой арбуза, и руки мои оказались свободными. Я повернулся в тот момент, когда человек, которого я называл Тяжеловесом, наносил удар в живот тому, у которого не было подбородка. Другой, у которого было несколько подбородков, стараясь восстановить дыхание, в нелепой позе прислонился к стене. Остальные участники квартета отступали. Тяжеловес сделал шаг в их сторону, они повернулись и стремглав бросились бежать. Он посмотрел на меня и подмигнул.
      — Может быть, самое время возобновить наши деловые переговоры, дохляк,
      — сказал он. — Пока ты не связался с плохой компанией.
      Я разминал затекшее плечо.
      — Я собрался прогуляться до городка, если бы ты пошел со мной, может, мы бы до чего и договорились.

3