- Очень, если учесть, что мне пришлось вынести. Странно. Хожу месяцами, да что там месяцами - годами, ни разу не споткнувшись, и вдруг - бам, плюх, бах! И мою голову начинают использовать как макет для отработки ударов. Вот как я всегда могу сказать, что приключение начинается. Но больше я уже не в силах терпеть.
      - Но теперь ты в безопасности, милый Тазло.
      - У-у-у-х, - он лениво улыбнулся девушке. - А вот и награда за непоседливый образ жизни: эти восхитительные сновидения перед пробуждением.
      Он осмотрел комнату. Она была круглая, стены из дерева вертикальной структуры. Темный отшлифованный пол, очень высокий потолок, теряющийся в сумраке, сквозь который пробивался луч света. У кровати, на которой он лежал, была резная подставка и мягкий как пух матрац.
      - Полагаю, минуту спустя я обнаружу, что сижу на острой ветке на высоте сто ярдов над узким ущельем, которое поросло кактусами или кишит крокодилами, - покорно сказал он, - но пока мне не на что пожаловаться.
      - Тазло, пожалуйста... - Ее голос прервался от сдавленных рыданий. Говори вразумительно, скажи, что ты знаешь меня, твою маленькую Сисли Пим.
      - Ты Сисли Пим, моя милая?
      - Я Сисли Пим, твоя суженая! Ты меня не помнишь?! - Миниатюрное личико сморщилось от слез, но она сдержалась усилием воли и выдавила слабенькую улыбку. - Но ты не виноват, я знаю. Это ты ударился головой и стал странным.
      - Я странный? - Лафайет снисходительно улыбнулся. - Я единственный нормальный во всем этом глупом сновидении, нет, ты, Сисли, не глупость, ты просто восхитительна...
      - Ты так считаешь? - Она очаровательно улыбнулась. При слабом освещении Лафайет решил, что ее волосы похожи на султаны из перьев. Бледно-фиолетовые, они обрамляли ее лицо сердечком.
      - Да, конечно! Но все остальное - это мои типичные сновидения перед тем, как проснуться. Вот и этот язык, на котором я говорю, всего лишь плод моего подсознания для завершения окружающей картины - просто тарабарщина какая-то, но сейчас он кажется вполне осмысленным. Плохо, что я не могу записать это на магнитофон. Интересно было бы узнать, имеет ли этот язык свою систему, или это просто набор случайных звуков.
      - Тазло, пожалуйста, не надо! Ты меня пугаешь! Ты... ты даже говоришь не по-своему!
      - Действительно, - признал О'Лири. - На самом деле меня зовут Лафайет О'Лири. Но не пугайся, я не опасный.
      - Тазло, не надо! - прошептала Сисли. - Вдруг Уизнер Хиз тебя услышит?
      - Кто это?
      - Тазло, Уизнер Хиз - смотритель Таллатлона! Он может не понять, что ты просто бредишь, потому что ударился головой! Он может всерьез принять твои речи, будто ты кто-то другой! Вспомни, что случилось с Фуфли Ханом!
      - Боюсь, я забыл. Что случилось с бедным стариком Фуфли?
      - Они... Они заставили его слушать пение до умопомрачения.
      Лафайет прищелкнул языком:
      - Сисли, если уж кто высидит на концерте королевской филармонии Артезии, то никакой другой хор ему не страшен. - Лафайет сел и ощутил острую боль в пояснице. Эта боль начиналась где-то в воздухе фута на два выше и влево от лопатки. Он повернул голову и увидел кипу белых повязок, из которых торчали довольно грязные золотисто-коричневые перья.
      - Как... вы все здесь?
      - Кто? - тревожно спросила Сисли. - Тазло, надеюсь тебе не мерещатся невидимые враги?
      - Я говорю об этих чертовых крыльях, - ответил Лафайет. - Мне снилось, что я летел по воздуху легче легкого, а потом разбился о верхушку дерева. Затем последовало нечто вроде нападения плотоядных голубей, потом появился человек-птица и... и это все, что я помню. - Он потер голову. - Смешно, сейчас мне следовало бы уже проснуться и хорошенько повеселиться по поводу всего этого.
      - Тазло, ты бодрствуешь! Разве ты не видишь? Ты здесь, в Таллатлоне, со мной!
      - А до того как я начал летать, - продолжал Лафайет, хмурясь от напряжения мысли, - я был изолирован на вершине горы. Совершенно явная символика, отражающая мое ощущение изоляции вкупе с проблемой. Понимаешь, я нашел Главный Референт - разновидность прибора вероятностных энергий, думаю, украденного из Центральной. Я ужасно намучился, пытаясь добиться разговора с властями...
      - Тазло, забудь об этом! Это был просто страшный сон! Теперь ты проснулся! Ты совсем поправишься, как только заживет твое крыло!
      - Я считаю, что если восстановить все события сна сразу же после пробуждения, то можно зафиксировать его в сознательной памяти. Итак, надо подумать: в пещере находился человек - это было привидение. Он был, пожалуй, под чарами, если не учитывать, что логическая часть моего мозга сохранила нечто под названием STASIS POD, чтобы все рационализировать. Предположим, он олицетворяет Мудрость. Но факт его нападения наводит на мысль, что у меня скрытый страх перед непознанным.
      - Тазло, может, нам выйти на солнышко, чтобы рассеялись эти нездоровые фантазии...
      - Постой, это же очень интересно. Я и не знал, что можно проводить самопсихоанализ, разбирая собственные сны! Я всегда думал, что верю в Науку, а на самом деле она меня подспудно пугала! Так, теперь посмотрим: был еще старичок, похожий на ангелочка. Он нашел меня, когда я упал с утеса, принес меня домой и накормил роскошным завтраком, - Лафайет улыбнулся при воспоминании.
      - Тогда даже не казалось странным, что у человека, живущего в травяной хижине, полный холодильник гастрономических продуктов.
      - Ты голоден, Тазло? У меня прекрасный большой булфрут, только что сорван.
      - Конечно, отчего бы и нет? - Лафайет довольно улыбнулся девушке. - Я могу попробовать все, что в этом сне, включая тебя... - Он поймал ее руку и нежно поцеловал в губы.
      - Тазло! - Сисли взглянула на него, и было ясно, что она приятно удивлена. На близком расстоянии он видел бархатисто-гладкую поверхность ее щеки, длинные ресницы, обрамляющие светло-зеленые глаза, и пушистые кудрявые перья на гладком лобике.
      - Ты хочешь... ты правда хочешь...
      - Хочу чего? - рассеянно спросил Лафайет, впервые замечая грациозные белые крылья, закрывающие Сисли словно сверкающим плащом из перьев.
      - Ты хочешь жениться на мне!
      - Подожди минуточку, - улыбнулся Лафайет, - с чего ты это взяла?
      - Но ты... ты же поцеловал меня, да?
      - Ну, конечно, а кто бы это не сделал? Но...
      - О, Тазло! Это самый чудесный миг в моей жизни! Я должна сейчас же сказать папе! - Она вскочила - изящное миниатюрное существо, сияющее от счастья.
      - Погоди минуточку... давай не будем никого вводить в этот сон. Мне нравится именно так, как есть!
      - Папа будет так счастлив! Он всегда мечтал об этом дне! Я на минуточку, мой самый дорогой, я сразу вернусь. - Сисли повернулась и исчезла. Лафайет неуверенно встал, помычал от боли в перевязанном крыле, поковылял за ней и... налетел на твердую стену. Он отступил, ощупал грубо отесанную поверхность дерева в поисках двери, в которую вышла Сисли.
      - Она должна быть здесь, - пробормотал он. - Я видел ее собственными глазами, или уж хотя бы теми глазами, которыми пользуюсь сейчас... - Но несколько минут поиска не привели ни к какому результату: стена была сплошной.
      - Мой мальчик! - раздался за спиной свистящий носовой голос. О'Лири пришел в смятение: посреди комнаты стоял угловатый морщинистый древний старик. На лице его светилась беззубая улыбка.
      - Моя малышка только что сообщила мне счастливую новость! Поздравляю! Я, конечно, согласен, милый юноша! Приди в мои объятия! - Старик бросился вперед, чтобы обнять Лафайета, который с недоумением уставился поверх лысой головы старика на пару молодцов с рельефными бицепсами, которые молча появились и встали возле Сисли Пим, скрестив руки на груди с выражением скуки и снисходительности.
      - Папа сказал, что церемонию можно провести прямо сегодня вечером, Тазло! - воскликнула Сисли. - Правда, здорово?
      - Все произошло слишком быстро, - ответил Лафайет, - вы делаете поспешные выводы. - Он помедлил, неожиданно заметив, что лица двоих молодых людей - по-видимому, ее братьев - нахмурились.
      - Что ты имеешь в виду? - спросил один из них.
      - Я хочу сказать, что... мне, конечно, очень нравится Сисли... но...
      - Но что? - запальчиво перебил второй молодец.
      - Но я не могу... то есть... ну, черт побери, я не могу жениться на ней или еще на ком-нибудь!
      - Эй! В чем дело? - прощебетал старик, отступая и царапая Лафайета взглядом, как острыми когтями. - Не можешь жениться на моей дочери?
      Сисли Пим издала жалобный вопль. Оба брата угрожающе наступили.
      - Я хочу сказать... Я не могу быть женихом! - выпалил Лафайет, отступая на шаг.
      - Как это... не можешь? - заинтересовался старик.
      - У тебя запас желудей есть, так? - напомнил один из братьев.
      - Гнездо у тебя подходящее, так? - наступал другой.
      - И ты же поцеловал ее, - вновь вмешался первый брат.
      - И она не возражала, - поддержал его второй, - значит, она согласна, так?
      - А тогда, какие могут быть препятствия? - прокаркал старик, будто дело было уже решенное.
      - Просто... просто...
      - Тазло... ты не... не... не...
      - Надеюсь, ты не хочешь сказать, что уже обещал какой-нибудь другой девице в Таллатлоне? - с угрозой спросил один из братьев, тот, что был покрупнее.
      - Конечно, нет! Но я не могу просить Сисли Пим выйти за меня замуж, твердо сказал Лафайет. - Сожалею, что поцеловал ее. Я не имел это в виду.
      Внезапно сверкнул стальной клинок, и в горло Лафайета уперся конец ножа, который сжимал в сильном смуглом кулаке меньший брат.
      - Сожалеешь, что поцеловал мою сестру, да? - прошипел он.
      - Нет, на самом деле я не сожалею, - заявил Лафайет и сильно наступил на подъем ноги нападавшего, одновременно отбивая запястье и ударяя кулаком в ребра.
      Юноша согнулся, кашляя и прыгая на одной ноге.
      - Между прочим, мне это очень понравилось, - вызывающе заявил О'Лири. Но факт есть факт. Я никогда ранее не встречал Сисли, я ее увидел всего десять минут назад. Как же вы можете желать, чтобы она вышла замуж за незнакомца?
      - Никогда не видел? - голос старика дрогнул, он жестом показал второму брату, чтобы тот не подходил. - Что это значит? Вы же вместе выросли! Вы же почти ежедневно встречались в течение последних двадцати двух лет!
      - Папа, кажется, я поняла! - вскрикнула Сисли, кидаясь между Лафайетом и своими родственниками. - Бедный Тазло считает, что в его состоянии было бы нечестно жениться на мне.
      - Состояние? Какое состояние? - раздраженно спросил отец.
      - При падении, когда он сломал крыло, он ударился головой и потерял память.
      - Это звучит правдоподобно, - заметил старший брат.
      - Во-первых, как его... хм... угораздило упасть? - проворчал младший, потирая область желудка, запястье и голень одновременно.
      - Да, как же это ты упал, Тазло? Ведь никто же не падает? - спросил старик. - Такой мастер полета, как ты!
      - Это длинная история, - коротко ответил Лафайет. - Вы не поймете...
      - Пожалуйста... ну как он вам расскажет? - спросила Сисли. - Он же ничего не помнит!
      - Однако он вспомнил, как целуют ничего не подозревающих девиц, прорычал младший брат.
      - Послушайте, парни, давайте просто забудем об этом. Я признаю свою ошибку, прошу прощения, если ввел вас в заблуждение...
      - В заблуждение? Эта глупая гусыня прилетела к нам на всех парах, выпалила радостную весть, и ее слышала половина обитателей! Теперь мы станем посмешищем, особенно, если уйдем и оставим вас в комнате без присмотра!
      - Ну, тогда я куда-нибудь уйду. Я не ищу неприятностей. Только укажите мне, где ближайший телефон...
      - Ближайший что?.. - три голоса прозвучали как один.
      - Ну, тогда телефонную станцию. Или полицейский участок. Или остановку автобуса. Мне нужно сделать сообщение...
      - О чем он говорит?
      - Бредит, наверное.
      - Думаю, следует сообщить Уизнеру Хизу.
      - Нет! Тазло ничего такого не сделал! - вступилась Сисли. - Он поправится, как только вы уйдете и оставите нас одних!
      - Вряд ли, - мрачно усомнился младший брат.
      - Ты, девочка, пойдешь с нами, а я позабочусь, чтобы Хаз перешел в холостяцкое гнездо...
      - Я ему нужна! А теперь убирайтесь оба и ты, папа, если ты на их стороне!
      - Я никогда ни к чему не присоединяюсь, - быстро ответил старик. Спокойно, дитя мое. Мы посоветуемся. Нужно что-то предпринять. Эх, а пока, я думаю, мы просто будем все держать в секрете. Незачем давать пищу острым языкам.
      - Тогда вам придется оставить Тазло здесь, - решительно заявила Сисли. - Если он уйдет, каждому станет ясно... что что-то не так...
      - Ба-а, крошка права, - сказал младший брат.
      - Тазло, может, лучше ляжешь? - спросила Сисли, взяв Лафайета за руку.
      - Мне хорошо, - ответил Лафайет. - Но они правы. Я не могу здесь оставаться. - Он повернулся к троим мужам семейства, но в комнате были только он и Сисли.
      - Куда они ушли?
      - М-м-м. - Сисли задумалась. - Папа, наверное, поспешил к насесту своего дядюшки Тимро, чтобы обсудить ситуацию за чашечкой-другой булсидра, а Вугдо и Генбо стоят шагах в двадцати и разговаривают. Думаю, они не особенно довольны. Но ты об этом знаешь не хуже меня, Тазло.
      - Как они выбрались?
      - Они просто... вышли, конечно. Что ты имеешь в виду?
      - Я искал... дверь, - Лафайет споткнулся на слове. - Я не могу ее найти.
      - Что такое две-ерь, Тазло?
      - Ты знаешь. Это часть стены, которая подвижна. Ну, открывается или отъезжает в сторону. Я, кажется, не знаю, как это по-таллатлонски.
      Сисли, казалось, заинтересовалась:
      - Для чего она, Тазло? Наверное, просто для украшения?..
      - Чтобы входить и выходить. Ты знаешь - дверь!
      - Тазло, что бы это ни было, тебе не требуется дверь, чтобы выходить. Я думаю, все это последствия удара по голове...
      - Ну ладно, как ты выходишь без двери?
      - А вот так... - Сисли повернулась к стене и шагнула к ней... сквозь нее! Лафайет увидел, как ее нога погрузилась в твердое дерево, затем тело. Кончики крыльев пропали последними. Стена оставалась целой, как и прежде. Он прыгнул за ней и стукнулся руками о шероховатое дерево. Он было целое, слегка теплое на ощупь...
      Сисли появилась опять, прямо у Лафайета под подбородком, слегка задев его, когда он отпрянул назад. Она растерянно засмеялась.
      - Как... как, черт возьми, ты это сделала? - задыхаясь, спросил он.
      - Тазло, ты меня разыгрываешь, да?
      - Разыгрываю? Разыгрываю, что схожу с ума... - Лафайет остановился, вздохнул и натянуто улыбнулся. - Я постоянно забываю. Чуть было не решил, что все это на самом деле, а не во сне. Потом ты прошла сквозь стену и испортила впечатление. Не пора ли в самом деле просыпаться? - Он слегка пошлепал себя по щекам. - Давай, О'Лири, проснись! Проснись!
      - Тазло! - Сисли поймала его запястье. - Пожалуйста, перестань разыгрывать сумасшедшего! Если Уизнер Хиз увидит тебя, произойдет ужасное!
      - Мои сновидения всегда были чересчур реальны, - сказал Лафайет. - И это еще более усугубилось с тех пор, как я прочитал все эти книги по гипнозу. Если бы Центральная не держала на мне этот ограничитель, я бы, пожалуй, подумал, что меня перенесли в другой вероятностный континуум...
      - Прошу тебя, Тазло, - хныкала Сисли. - Лучше ляг и поспи хорошенько.
      - В том-то и беда, Сисли, что я сплю, и ты мне снишься. Мне нужно проснуться и заняться спасением королевства.
      - Какого королевства? Таллатлон не королевство, а ограниченная мифократия!
      - Я говорю об Артезии. Она несколько старомодна в некотором смысле, но в целом это очень милое местечко. Мне приходилось бывать ее королем, по крайней мере, несколько дней, пока я не решил отречься в пользу принцессы Адоранны. Это случилось после того, как я убил Лода, двуглавого великана, и его любимого дракона. На самом-то деле это был, конечно, не дракон, а просто динозавр, которого Горубл переправил из локуса с более примитивной формой жизни... и...
      - Тазло, ляг, только закрой глаза, и все эти дикие фантазии улетучатся!
      - То не дикие фантазии. А вот это - дикая фантазия. Разве ты не видишь, как все нелепо? Люди с крыльями, которые ходят сквозь стены? Типичные образы из снов, возможно отражающие мое подсознательное желание освободиться от всех ограничений...
      - Тазло, подумай! Конечно, у нас крылья. Иначе как бы мы летали? И, конечно, мы ходим сквозь стены, а как же еще мы выходили бы?
      - Все именно так: присутствует примитивная внутренняя логика хорошо организованного сна.
      - Весь этот разговор о великанах и драконах - фантазия, Тазло, неужели ты не понимаешь? Это символы препятствий, которые тебе предстоит преодолеть. А то, что ты был королем, - транспортное осуществление желания. Воображаемое отречение значит, что ты имеешь все привилегии королевской власти без обязанностей.
      - Ну и ну... да ты сама неплохо владеешь терминологией! Но я полагаю, этого следовало ожидать, раз уж ты - порождение моего подсознания...
      Сисли топнула ножкой:
      - Твоего подсознания! Тазло Хаз, я заставлю тебя признать, что я настоящая, живая женщина во плоти, существующая в трехмерном пространстве, и твое подсознание не имеет с этим ничего общего!
      Она обняла Лафайета за шею и поцеловала его нежно и продолжительно.
      - Вот! - сказала она, задыхаясь. - Теперь скажи, что я - плод твоего воображения!
      - Но... но, если ты настоящая, - с трудом соображал Лафайет, - тогда как же насчет Артезии... и Рыжего Быка, и пещеры, полной хитроумных механизмов, и старика в гробу, и Лома, и...
      - Это тебе просто приснилось, Тазло, милый, - прошептала Сисли. Теперь ляг. Давай-ка я покормлю тебя холодным булфрутом и поговорим о нашем будущем.
      - Ну... - заколебался Лафайет. - Тут только вот какое дело. - Он оглядел голые стены вокруг себя. - Вам очень хорошо ходить сквозь твердое дерево, и твоему папе, и братьям тоже. А как же я? Мне-то как выйти?
      - Тазло, Тазло, ты же ходил сквозь стены с полутора лет!
      - Полагаю, примерно в том возрасте я научился ходить, но не сквозь тиковые обшивки.
      - Глупый мальчик! Пойдем... Я покажу тебе. - Она взяла его за руку, подвела к стене, проскользнула в нее. Лафайет смотрел, как дерево поглощало ее плоть, тело сливалось со стеной, будто она опускалась в темную воду. Видна была лишь ее рука, которой она держала его руку. Она быстро скрылась, дерево сомкнулось за ее предплечьем, запястьем... Пальцы Лафайета больно натолкнулись на дерево. Рука Сисли все еще сжимала его руку. Он вырвался, потирая ободранные костяшки, когда она снова появилась. В широко раскрытых глазах ее появилось выражение беспокойства.
      - Тазло, в чем дело?
      - Я же говорил тебе, что не умею ходить сквозь стены!
      - Но... но, Тазло, тебе это необходимо!
      - Факт есть факт, Сисли.
      - Но если ты не умеешь ходить сквозь стену... - На лице ее появился испуг.
      - Тогда, я полагаю, мне придется прорубить путь наружу. Можешь достать мне топор?
      - Топор?
      Он описал топор.
      - В Таллатлоне нет ничего подобного. И... если бы даже было, то сколько же тебе потребуется времени, чтобы прорубить шесть футов твердого кривуда! Он же прочнее железа!
      Лафайет опустился на кровать.
      - Прекрасно! Я в ловушке. Но как же они меня сюда затащили?..
      Прежде чем Сисли успела ответить, из стены появился младший брат Вугдо.
      - Я только что переговорил с Уизнером Хизом, - сказал он. - Ладно, не сердись на меня, - добавил он, когда Сисли обернулась к нему. - Он нашел меня и спросил, как себя чувствует Хаз. Я ему сказал, что нормально. Вот он и хочет его повидать.
      - Вугдо, как ты мог? - воскликнула Сисли.
      - Хазу рано или поздно придется предстать перед ним. И чем раньше, тем лучше. Если он вызовет подозрение у старого дьявола, то... ну, ты знаешь, каков Уизнер.
      - Когда... когда он хочет его видеть?
      - Он сказал сейчас, сегодня вечером.
      - Нет!
      - Но я его уговорил подождать до утра. Я сказал, что у него голова болит. - Вугдо кисло глянул на Лафайета. - Я не сказал ему, что его головная боль - ничто по сравнению с моей.
      Когда Вугдо ушел, Сисли посмотрела на Лафайета широко открытыми от страха глазами:
      - Тазло, что делать?
      - Не знаю, малыш, - мрачно ответил Лафайет. - Но лучше что-нибудь делать.
      5
      - Давай начнем сначала и посмотрим, нельзя ли что-нибудь понять, предложил Лафайет. Он казался спокойным и рассудительным. - Итак, я был дома в безопасности, всем довольный, и вдруг получил записку от Рыжего Быка...
      - Нет, не так, - сказала Сисли, тряхнув головкой. При этом ее фиолетовые султаны восхитительно заколыхались. - Ты был на охоте, собирался принести домой пару птичек уи-уи с золотыми хохолками, чтобы они жили у нашего домашнего очага, когда у нас будет свое гнездо.
      - Ладно, пусть будет так, как ты говоришь. Итак, мне снилось, что я в Артезии, получил записку от Рыжего Быка. Под влиянием порыва я сделал то, о чем он просил: вышел один среди ночи на таинственную встречу в таверне "Секира и Дракон".
      - Если ты был так доволен жизнью в этом сне, - сказала Сисли, - зачем же ты сделал такую глупость?
      Лафайет вздохнул:
      - Полагаю, я всегда был романтиком, - признался он. - Именно когда все устраивается наилучшим образом, у меня появляется эта неуемная тяга к приключениям. И наверное, мысль вернуться в "Секиру и Дракон" была связана с этим. Знаешь, оттуда ведь все и началось...
      - Нет, я не знаю. Расскажи мне.
      - Ладно... с чего бы начать? С Колби Конерз, видимо. Я был чертежником, работал на литейном заводе. Эта работа не очень захватывающая, и я много читал. Я читал о гипнозе. Однажды вечером я пытался освоить новую технику, которую вычитал из книги профессора Шиммеркопфа, и... ну вот я и попал в Артезию, в сумерках шел по мостовой. Доносился запах жареной гусятины и крепкого пива из таверны "Секира и Дракон".
      - Другими словами, ты согласен, что Артезия вымышлена! - торжествующе воскликнула Сисли.
      - Ладно... думаю, что на языке Колби Конерз, литейного завода, пансиона миссис Макглинт это был сон, но так как я там обитал, этот мир был так же реален, как и Колби Конерз, даже реальнее! У меня были приключения, я делал то, о чем всегда мечтал, приключения были такие, каких я всегда хотел...
      - Осуществление желания...
      - Пожалуйста, перестань говорить "осуществление желания". Я не помню такого желания, как быть обвиненным в похищении принцессы и очутиться в тюремной камере. Я не желал потеряться в пустыне, или быть запертым Лодом в клетку пыток.
      - Но ты избежал всего этого?
      - Ну, конечно! Если бы не избежал, то меня бы здесь не было. Фактически, я не уверен, что я здесь. Как мне увериться? Сон кажется реальным, пока спишь. Можно себя щипать, но ведь может и сниться, что ты себя щиплешь, и даже может сниться, что ты проснулся, и...
      - Тазло, пожалуйста, не надо так волноваться! Ты мне рассказывал о приснившейся Артезии...
      - Да. Так я закончил на том, что жил во дворце как постоянный гость принцессы Адоранны...
      - Эта принцесса... она была хорошенькая?
      - Невероятно! Золотые волосы, большие голубые глаза...
      - Голубые глаза? Как нелепо!
      - Вовсе нет, напротив! И фигура как у ангела...
      - Ты... ты был влюблен в это существо?
      - Ну... Я думал, что был, некоторое время... но...
      - Но... но что?
      - Но, - Лафайет внезапно замолчал, заметив тревогу Сисли. - Но, конечно, в конце концов я понял, что на самом деле я не влюблен в нее... и она вышла замуж за графа Алана и жила счастливо с тех пор... по крайней мере некоторое время.
      - В то время ты занимал роскошные апартаменты в ее дворце! Как уютно!
      - Поверь, мы с ней были добрыми друзьями, и все. А граф Алан был признан лучшим фехтовальщиком королевства, между прочим...
      - Значит... только страх перед этим грозным воином удерживал тебя от ухаживаний?
      - Перед кем? Перед Аланом? Чушь! Я с ним однажды дрался на дуэли и победил... с небольшой помощью Дафны, конечно...
      - Кого? - холодно спросила Сисли. - Дафны?
      - А, Дафна... бывшая горничная со второго этажа, - на ходу изменил Лафайет ход повествования. - Но не нужно отвлекать меня от попытки выяснить, что реально, а что нет. В любом случае я был в Артезии, встречался с Рыжим Быком. Я думал... ну, я думал, что будет как раньше, но было как-то не так. Даже Рыжий Бык казался каким-то не таким: он, казалось, лишился всякой сознательности...
      - Во сне все меняется, Тазло.
      - Думаю, да. Но не это было самой большой переменой. Рыжий Бык вышел на минуточку и вдруг... ну, эту часть очень трудно объяснить... неожиданно... я стал кем-то другим.
      - Так всегда бывает во сне, - посочувствовала Сисли. - Но теперь ты проснулся, ты - это ты, тот же самый милый Тазло Хаз, которым был всегда...
      - Но я не всегда был Тазло Хазом! - Я был Зорро, из шайки Путников!
      - Кажется, ты говорил, что был каким-то Лафайетом, экс-королем Артезии! Вот видишь, Тазло, какие у тебя галлюцинации!
      - Ты не понимаешь, все так просто! Сначала я был Лафайетом О'Лири, потом Зорро, а теперь я Тазло Хаз, только я все равно Лафайет О'Лири, если только ты понимаешь, что я имею в виду.
      - Нет, - вздохнула Сисли. - Я не понимаю. И это не решает нашу проблему, Тазло. Ты еще должен вспомнить, как выходить.
      Лафайет сел на край кровати, обхватил голову руками, не обращая внимания на странное ощущение коротких кудрявых перьев вместо волос.
      - Мне нужно как-то с этим бороться, - твердо решил он. - Или я не сплю, и это все реально, а у меня потеря памяти, и в этом случае я всегда мог ходить сквозь стены, или я сплю... И если я сплю, мне следует видеть во сне все, что я хочу... в том числе и то, как я прохожу сквозь стены! - Он посмотрел вверх с довольным выражением липа. - Следовательно... в любом случае, я это могу. - Он встал, вызывающе осмотрел стену, шагнул к ней и... ударился носом так сильно, что из глаз посыпались искры.
      - О, Тазло, не так! - взвизгнула Сисли. Она прильнула к нему, издавая успокаивающие звуки: - Мой маленький-малюсенький, даже ходить не может, бедненький Тазлик, ну, ну же, нянюшка Сисли поможет...
      - Я могу ходить сквозь стены! - убеждал себя Лафайет. - Это совершенно естественно в этом безумном месте, где смешались все представления о норме. И мне нужно только правильно держать рот, и... - Говоря это, он отстранился от девушки, приблизился к стене... и стукнулся о нее так, что зашатался.
      - Тазло, ты все делаешь неправильно! - крикнула Сисли. - На самом деле здесь нет ничего трудного, нужно лишь ощутить слияние.
      - Слияние, да? - мрачно переспросил Лафайет. - Ладно, Сисли, если хочешь помочь, научи меня сливаться!
      Лафайет потерял счет времени. Сисли дважды выходила за пищей пирожными из птичьих семечек и сладким соком, которые, несмотря на низкую калорийность, вполне утоляли голод. Впрочем, Лафайета это не радовало. Однажды появился Вугдо, чтобы сделать безапелляционное заявление, но Сисли выгнала его, проявив такую горячность, что О'Лири удивился. Несмотря на все усилия, ему так и не удалось протиснуться сквозь шестидюймовый кривуд.
      - Ну же, Тазло, - повторяла девушка мягко и терпеливо, что очень тронуло Лафайета, несмотря на расстроенные чувства, - расслабься, и мы попробуем снова. Помни, это не трудно. Тут не требуются большие усилия или особая ловкость. Это всего лишь вопрос правильного осмысления.
      - Ясно, - понуро сказал Лафайет. - Это все равно, что описывать незрячему разницу между лиловым и красновато-коричневым.
      - Я смутно припоминаю, как я это сделала в первый раз, - задумчиво сказала Сисли.
      Лафайет видел, что она устала до изнеможения, видел это по темным кругам под глазами, по опущенным изящным плечикам. Но при мягком свете горящего светильника она еще нежно улыбалась ему.
      - Мне было около двух лет. Папа с мамой планировали пикник на верхушке дерева. Они мне столько раз рассказывали, как бывает, когда впервые видишь открытое небо.
      - Впервые? В возрасте двух лет?
      - Конечно, мой Тазло. Младенец не может покинуть гнездо, в котором родился, пока не научится сливаться.
      - О, боже! А если малыш не может научиться, как я?
      - Тогда... тогда он остается заключенным на всю жизнь. Но этого не случится, Тазло... этого не может случиться с тобой... с нами! - Ее голос прервали рыдания.
      - Ну, ну, не принимай это близко к сердцу, малыш, - успокаивал Лафайет, прижимая к груди ее хрупкую, как перышко, фигурку и поглаживая по спине. Я постепенно пойму...
      - Ко... конечно, поймешь. Я глупая. - Она смахнула слезу и улыбнулась ему. - Ну, давай снова...
      Серый свет утренней зари струился сквозь высокое световое отверстие в стене, о которую Лафайет шлепнулся в очередной раз и ощупывал последний кровоподтек на челюсти.
      - Может, мне и не следовало сливаться, - устало сказал он. - Извини, Сисли. Я старался. И ты старалась. Ты старалась как никто другой... но...
      - Тазло... если ты не явишься в назначенное время к Уизнеру Хизу, он поймет, что что-то не так. Он придет сюда... он тебе будет задавать вопросы... и когда узнает, что ты ничего не помнишь из своей жизни... что ты страдаешь этим страшным наваждением о других мирах... тогда он... он... - Она горестно замолчала.
      - Может быть, не так. Может быть, я смогу убедить его, что я просто спятил, что у меня в голове все перепуталось. Может, он мне еще даст время...
      - Никогда! Ты знаешь, как он относится ко всему, в чем есть хоть намек на одержимость!
      - Нет, а как?
      - Тазло, ты не мог забыть все! - Сисли села рядом, взяла его руки и крепко сжала. - Хиз обладает даром проникать в суть явлений, и если он заметит что-нибудь... хоть малейший намек на то, что в кого-то вселился пожиратель умов, то несчастный выходит вон!
      - Куда?
      - Вон. В пустоту. Ты знаешь.
      - Сисли, могли бы мы принять за рабочую гипотезу, что я ничего не знаю? Расскажи мне.
      - Ладно... так глупо кажется рассказывать тебе то, что знает каждый... но.