Я вытянулся, ухватился за край отверстия и подтянулся. Наклонившись вперёд, я поднял ноги и перекатился на грубый настил. Шаря перед собой в темноте, я пополз вперёд, нащупал стенку, двинулся вдоль неё и завернул за угол., Голоса вдруг стали значительно громче. И тут я увидел почему: впереди была вентиляционная отдушина, которая пропускала внутрь слабый свет в клеточку. Я подполз к отверстию, лёг плашмя, посмотрел сквозь него и увидел трех человек.
Оммодурад стоял спиной ко мне, его гигантская фигура в пурпурной одежде закрывала почти все поле зрения. Рядом с ним стоял тощий, рыжеволосый человек с покатыми плечами и кривой ногой, которая была когда-то поломана и, видно, неправильно срослась. Он скалил зубы в гримасе нетерпения и сжимал рукой какой-то жезл. Третьим был Фостер.
Фостер стоял, широко расставив ноги, как во время землетрясения, и держа перед собой руки, закованные в кандалы. Он непреклонно смотрел на рыжего, как дровосек, выбирающий дерево для рубки.
— Я ничего не знаю об этих преступлениях, — произнёс он.
Оммодурад шагнул в сторону и пропал из поля зрения. Рыжий сделал поторапливающий жест. Фостер развернулся и, неуклюже двигаясь, тоже исчез из виду, Я услышал, как открылась и закрылась дверь. Я лежал в своём тайнике и прислушивался к противоречивым внутренним побуждениям, которые настойчиво требовали к себе внимания. Бесполезно кричать “Стой, вор!” или выскочить из отдушины и с громкими радостными возгласами побежать вслед за Фостером. Не намного умнее и другое — выбраться отсюда, рвануть вниз и выгнать своих телохранителей на штурм покоев Оммодурада.
Единственное, что принесёт пользу, — собрать побольше информации. Мне не повезло, я опоздал к смотровому отверстию на несколько минут и не услышал, о чём был тот разговор. Но
яещё могу воспользоваться своим преимуществом.
Я ощупал крышку отдушины и нашёл в углах зажимы. Они легко отошли, и металлическая решётка упала мне на руки. Я отложил её в сторону и высунул голову. Комната была пуста. Ну что ж, пришла пора рискнуть. Я развернулся, опустил ноги в отверстие и мягко спрыгнул на пол. Потом сунул руку в отдушину и поставил решётку на место — так, на всякий случай. Передо мной предстала роскошная комната: пурпурные драпировки, королевская мебель. Я полазил по отделениям секретера, заглянул в несколько шкафов, под кровать. Непохоже, что я так легко найду здесь ключ к разгадке.
Я подошёл к стеклянной двери, ведущей на балкон, открыл её и оставил распахнутой на случай, если мне придётся в спешке ретироваться. С противоположной стороны была ещё одна дверь. Я подошёл и подёргал её — закрыто.
Теперь я конкретно знал, что искать — ключ. Я снова порылся в секретере, потом заглянул в ящик небольшого стола рядом с широкой кушеткой и вытащил оттуда симпатичный стальной ключик, который, может, выглядел несколько…
Я вставил его в замок. Ключ был именно от этого замка. Удача пока сопутствовала вше. Дверь распахнулась — и я оказался на пороге тёмной комнаты. Нашарил выключатель, включил свет и закрыл за собой дверь.
Комната выглядела так, как обычно изображают жилище колдуна. Стены без окон увешаны полками с книгами. С высокого потолка свисает чёрная драпировка и словно парит над голым полом из тёмного полированного дерева. На узких столах — груды книг, вдоль одной из стен — какие-то аппараты, а в дальнем углу я увидел мягкую кушетку с укреплённым на конце тяжёлым куполообразным устройством, похожим на сушилку для волос.
Я.узнал его — аппарат для восстановления памяти, первый, с которым я столкнулся на Валлоне.
Я пересёк комнату и обследовал его. Последний такой аппарат, который я видел на космическом корабле, в комнате неподалёку от библиотеки, был простой, дешёвой модификацией. Этот же отличался роскошной отделкой — с мягкой обивкой, сверкающими металлическими креплениями и таким количеством шкал и лампочек, какого не найти в самом последнем образце новейших достижений в области автомобилестроения. Теперь можно будет решить проблему, которая не давала мне покоя. Я привёз память Фостера, но без аппарата, который мог бы её прочесть. Так что для него память была бы не подарком, а шаткой. Сейчас же мне оставалось лишь выкрасть Фостера у Оммодурада и привести сюда.
Я вдруг почувствовал себя усталым, беззащитным, беспомощным и совершенно одиноким, Я рисковал все больше и больше, все безрассуднее совал голову в железную петлю, которую Великий Властитель держит наготове для своих врагов… Я не имел ничего даже похожего на план действий, никакого представления о том, что происходит вокруг. Что вызвало интерес Оммодурада к Фостеру? Почему он прячется здесь и отпугивает от себя весь Валлон слухами о магии и чарах? Какова его связь с тем катаклизмом, что постиг Два Мира… которые уже сократились до одного и, к тому же, весьма неприглядного?
И почему я, простой парень по имени Лиджен, оказался втянутым во все это по самые уши, в то время как мог преспокойно сидеть дома в чистенькой федеральной тюрьме?
Ответ на последний вопрос не представлял особых затруднений: когда-то у меня был приятель, спокойный такой тип по имени Фостер, который протянул мне руку, когда я, стоя на краю пропасти, собираясь совершить значительно более серьёзную ошибку, чем обычно. Он был джентльменом в самом лучшем смысле этого слова. И обращался со мной тоже как с джентльменом. Вместе с ним мы попали в необычное приключение, которое сделало нас богатыми и показало мне, что выпрямить спину и принять то, что уготовано тебе Судьбой, никогда не поздно.
Когда неприятностей дома стало уж слишком много, я помчался вслед за ним и обнаружил его ещё в более скверной ситуации, чем моя собственная. После самой мучительной ссылки, какую только может вынести человек, он вернулся домой и обнаружил, что его мир повергнут в дикость, он так и не смог возвратить себе свою память. А сейчас Фостер — в цепях, без друзей, без надежды…, но всё равно не сломленный, всё равно уверенно стоящий на ногах…
Однако в одном он ошибался: у него всё-таки оставалась небольшая надежда. Так, ничего особенного: один невезучий парень, склонный принимать неверные решения, зато находящийся рядом и свободный. У меня был пистолет и возможность тихо возвратиться в свою спальню. И если я не буду пороть горячку, то при небольшом везении, — скажем, таком, какое обеспечило нашим победу над ирландской командой “Айриш Суипстейкс”, — я все же смогу осуществить задуманное.
Сейчас пора было возвращаться в отдушину. С минуты на минуту мог вернуться Оммодурад. Вдруг он расскажет что-нибудь ещё и случайно выдаст уязвимое место своей непробиваемой крепости. Я подошёл к двери, выключил свет, повернул ручку… и оцепенел. Оммодурад уже был в комнате. Он снял свой пурпурный плащ, отбросил его в сторону и подошёл к бару в стене. Я прилип к щели между дверью и косяком, не смея шевельнуться даже, чтобы закрыть дверь.
— Но мой господин, — прозвучал голос рыжего, — я знаю, что он помнит…
— Нет, — пророкотал Оммодурад. — Утром я опустошу его мозг до состояния чистого желе…
— Позвольте мне, грозный господин. С помощью стали я добьюсь от него правды.
— Таких, как он, твоя сталь не берет, — прорычал бас.
— Великий Властитель, я прошу лишь один час… завтра в церемониальном зале. Я окружу его свидетельствами прошлого…
— Довольно! — Оммодурад ударил кулаком по бару так, что подпрыгнули стаканы. — И на таких мозгляках и глупцах, как ты, зиждется наша могучая империя! Это преступление перед богами, и пусть кара падёт на его голову!
Властитель отшвырнул стакан и резко дёрнул головой в сторону съёжившегося человека.
— Но я уступаю твоей просьбе. А сейчас — вон, скудоумный пустослов!
Рыжий быстро поклонился и, подобострастно улыбаясь, вышел. Оммодурад пробормотал что-то себе под нос, прошёлся по комнате туда-сюда, постоял, вглядываясь в ночь, потом обратил внимание на раскрытую балконную дверь и, ругаясь, захлопнул её. Я затаил дыхание, но он не стал проверять другие двери.
Потом великан сбросил одежды, лёг на широкую кушетку, дотронулся до какого-то выключателя, и комната погрузилась в темноту. Через пять минут я услышал тяжёлое сонное дыхание.
И всё-таки я кое-что узнал: завтра был для Фостера последний день. Так или иначе Оммодурад и рыжий, договорившись между собой, уничтожат его. Времени оставалось совсем мало. Но поскольку весь мой замысел срывался, это уже не имело значения.
Передо мной встал выбор: пройти на цыпочках через комнату к отдушине и постараться прошмыгнуть в неё, не разбудив бронтозавра в постели… попытаться проскользнуть через балконную дверь в футе от того места, где он спал…, остаться на месте и переждать. Последний вариант имел то преимущество, что не вынуждал прямо сейчас на какие-то рискованные шаги. Я мог свернуться калачиком на полу или, что ещё лучше, на мягкой кушетке.
И тут в моей голове начала вырисовываться одна идея. Я порылся в кармане, вытащил оттуда два цилиндрика — памяти двух человек, проживших не одну сотню лет. Один, с чёрными и золотыми полосками, принадлежал Фостеру, другой же был памятью незнакомца, который умер в космосе три тысячи лет назад…
Этот цилиндр, едва достигавший трех дюймов в длину, заключал в себе все воспоминания человека, который являлся доверенным лицом Фостера, когда тот ещё был Кулкланом, и который знал, что случилось на борту корабля и какую цель преследовала экспедиция, и какова была обстановка на Валлоне, когда они улетали.
Мне нужны были эти сведения. Мне нужны были любые сведения, которые я мог бы где-нибудь получить, чтобы хоть как-то укрепить своё положение к тому моменту, когда придёт пора раскрыть карты. Цилиндрик мог рассказать мне о многом, включая, возможно, причину такой заинтересованности Оммодурада в Фостере.
Подключить его было нетрудно. Достаточно сунуть цилиндрик в приёмное отверстие сбоку аппарата, занять своё место и надеть шлем на голову… Примерно через час я очнусь с записанными в моем мозгу воспоминаниями другого человека, которые я смогу использовать так, как мне заблагорассудится.
Терять такую возможность было бы преступлением. Аппарат, который я здесь обнаружил, являлся, возможно, последним на всем Валлоне. Я случайно набрёл на ту единственную комнату во дворце, которая могла бы помочь мне в осуществлении моего плана. Мне очень повезло, и я не мог упускать своей удачи,
Я подошёл к мягкому стулу, нашёл сбоку его углубление и сунул туда немаркированный цилиндр, который зафиксировался со щелчком.
Я лёг на кушетку, подтянул к себе шлем и отрегулировал его положение по отношению к моей голове…
Меня пронзила мгновенная боль, как при фронтальной лоботомии, выполняемой без анестезии.
Затем наступила тьма.
ГЛАВА XVIII
Я стоял рядом с королевским ложем, на котором лежал Кулклан, король Ртр, и видел, что наступает чаг, которого я ждал столь долго, — с ним происходил Переход…
Шёл третий час ночи вахты. На борту все спали, кроме меня. Нужно поторопиться, чтобы утром их поставить перед свершившимся фактом.
Я встряхнул спящего, который когда-то был королём Ртром, а сейчас, по закону Перехода, этого уже не знал. Он медленно очнулся, повёл вокруг себя глазами чистыми, как у новорождённого.
— Встань! — скомандовал я.
Король подчинился.
— Следуй за мной.
Он собрался что-то спросить у меня, как это обычно делают все, очнувшиеся после Перехода. Я жестом приказал ему сохранять молчание. С покорностью ягнёнка он следовал за мной по затенённым коридорам к клетке с Охотниками. При моем приближении они оживились в голодном нетерпении, так, как я их надрессировал.
Я взял руку Кулклана и сунул её в клетку. Охотники облепили её, запоминая свою жертву. Он следил за ними, широко раскрыв наивные глаза.
— Эй, пустоголовый, то, что ты сейчас чувствуешь — это боль, — произнёс я. — Это то, что ты часто будешь испытывать в будущем.
Охотники сделали своё дело, и я установил автоматический замок клетки, чтобы он открылся в нужное время.
В своей комнате я переодел этого агнца в простую пурпурную тунику и повёл его к подвесному устройству, в котором был закреплён его спасательный модуль.
Но меня настигло проклятье Богов: кто-то побывал здесь до меня. Я не стал медлить, налетел на него как коршун и ударил рукояткой кинжала в спину. Потом оттащил тело и спрятал за широким основанием колонны. Едва я успел убрать его, как из темноты появились другие люди его свиты, вызванные каким-то неведомым мне устройством. Они спросили про Ртра, почему он расхаживал ночью, облачённый в цвета Аммэрлна из Брос-Ильонда. Меня охватило глубокое отчаяние, я понял, что мой блестящий замысел провалился из-за их радения.
Тем не менее я весьма зло ответил, что я, Аммэрлн, визирь и соратник Ртра, все делаю с согласия моего господина, за исключением, может, того, что двигаюсь и говорю.
Но они упорствовали, и больше всех — Голад. И тут кто-то увидел спрятанное тело, и я в мгновение ока был окружён.
Тогда я обнажил длинный кинжал и поднёс его к горлу Кулклана.
— Отойдите от меня, или ваш король умрёт, — молвил я. Они испугались и отпрянули.
— Вы полагаете, что я, Аммэрлн, мудрейший из мудрых, взошёл на борт этого корабля из любви к дальним странствиям? — бушевал я. — Давно я ждал этого задуманного мною часа. Я выманил короля в путешествие на его королевской яхте вместе со своим верным визирем для того, чтобы Переход застал его вдали от двора. И тогда древняя несправедливость будет исправлена. Существуют люди, которые рождены, чтобы править миром, как дерево рождается для солнечного света. И я один из них. Долгое время вот этот сейчас лишённый памяти человек не позволял мне получить то, что было предназначено мне судьбой. И вот я разом восстанавливаю справедливость. Под нами находится зелёный мир, населённый дикарями. Многие прибегали к кровной мести в отношении людей, только что претерпевших Переход. Но я не таков. Вместо этого я отпущу его на свободу, и пусть он живёт в том мире, пусть он там снова вознесётся до королевского величия… если такова будет воля судьбы…
Но среди них не нашлось ни одного мудрого человека, и они обнажили оружие. Я крикнул им, что разделю все по справедливости, и каждому достанется его доля.
Они оставили мои слова без внимания и бросились на меня. Тогда я повернулся к Кулклану и нацелился длинным кинжалом ему в горло. Голад бросился вперёд; прикрывая его собой, и упал замертво на месте. Они теснили меня, и я поразил тех, которые оказались ближе всего. И хотя я нанёс им много ран, они продолжали безрассудно нападать и спереди, и сзади. Я кружился волчком и наносил удары по этим танцующим теням, которые исчезали в темноте.
В конце концов я настиг их всех в тех углах, куда они забились. И предал каждого мечу. Наконец я огляделся и обнаружил, что Ртр исчез, а с ним несколько его телохранителей. Я пришёл в ярость оттого, что какие-то мужланы обвели меня, как молокососа, вокруг пальца.
Они, наверное, находятся в комнате для регистрации памяти и пытаются вернуть ему воспоминания о прошедшей славе, которую я так долго замышлял отнять у него. Я чуть не заплакал, поняв, что мой хитрый замысел провалился. Пылая, от гнева, я действительно застал их там. Их было всего двое, и хотя они загородили мне вход, став плечом к плечу, их жалкие ножи не могли сравниться с моим длинным кинжалом. Я нанёс каждому из них по смертельному удару и подошёл к кушетке, чтобы забрать цилиндр, помеченный ненавистными мне черно-золотистыми цветами Кулклана, уничтожить эту память, а с ней и её владельца… навсегда.
Тут я услышал какой-то звук. Я быстро обернулся. Из полумрака, качаясь, появилась ужасная фигура, и на какое-то мгновение я увидел блеск стали в окровавленной руке проклятого Голада, которого я посчитал мёртвым. Потом я почувствовал у себя между рёбрами холод металла…
Голад лежал у стены. Лицо его было зеленоватым по сравнению с пропитанной кровью туникой. Когда он говорил, воздух свистел в его продырявленном горле.
— Это твоих рук дело, предатель, которого когда-то так чтил сам король, — прошептал он. — У тебя нет ни капли жалости к тему, кто справедливо и славно правил в Окк-Хамилоте.
— Если бы ты, кровожадный пёс, не лишил меня того, что мне было уготовано судьбой, — прохрипел я, — вся эта слава была бы моей.
— Ты напал на беспомощного, — задыхаясь проговорил Голад. — Искупи свою вину, верни королю Ртру его память, которая стоит дороже его жизни.
— Дай мне только собраться с силами. Я встану и сброшу его с кровати. И тогда я умру в мире.
— Ты же когда-то был его другом, — прошептал Голад. — Когда вы были молодыми, ты сражался вместе с ним бок о бок. Вспомни… и пожалей его. Как можно оставить его в этой обители смерти, одного, без памяти!
— Я натравил на него Охотников! — торжествующе воскликнул
я. — Они заставят короля Ртра разделить с нами эту могилу до скончания века!
Я собрался с волей, напряг остатки сил и встал… И когда моя рука потянулась, чтобы выдернуть из гнезда цилиндр с записью памяти короля, я почувствовал на своей щиколотке окровавленные пальцы Голода. Тут силы меня оставили, И я полетел головой вперёд в тот тёмный колодец смерти, откуда обратного пути нет.
Я очнулся и долго лежал в темноте, не шевелясь, пытаясь восстановить фрагменты этого странного сна, полного насилия и смерти. Я до сих пор чувствовал неприятный осадок от горьких эмоций. Но мне надо было обдумать более важные вещи, чем сон. Несколько секунд я не мог вспомнить, что я должен был сделать, затем вдруг вспомнил, где нахожусь. Я лежал на кушетке под шлемом…
Но аппарат не сработал.
Я пораскинул мозгами, попытался воспользоваться новым набором воспоминаний, но ничего не вышло. Может, мой земной разум слишком чужд для восприятия копии валлонианской памяти и поэтому не среагировал на неё. Итак, ещё одна моя блестящая идея провалилась. Однако, во всяком случае, я хорошо отдохнул. Пора было идти. Но вначале надо убедиться, что Оммодурад ещё спит. Я сделал усилие, чтобы сесть…
Никакого результата.
У меня на мгновение закружилась голова от того, что нечто, обязанное отреагировать на мои намерения подняться, не подчинялось мне. Я лежал абсолютно неподвижно, размышляя над феноменом.
Я попытался двинуться… но ни одна мышца не дёрнулась. Меня парализовало… или я связан… или, в лучшем случае, все это мне просто кажется. Нужно попытаться ещё раз.
Но мне было страшно пробовать снова. Что, если опять V ничего не получится? Лучше уж лежать здесь и убеждать себя, что всё это — сплошная ошибка. Может, мне снова заснуть и потом, проснувшись, попробовать ещё раз?..
Но ведь это смешно! Мне всего лишь нужно встать. Я…
Безрезультатно. Лёжа в темноте, я напряг волю и попытался двинуть рукой, повернуть голову… Было такое впечатление, что у меня нет ни рук, ни головы, только разум — в полном одиночестве и в полной темноте. Я напряг свои чувства в попытке ощутить связывающие меня верёвки — бесполезно. Ни верёвок, ни рук, ни тела… Я не чувствовал кушетки. Хоть бы что зачесалось или дёрнулся хоть един мускул… Никаких физических ощущений. Я был бестелесным мозгом, закутанным в огромный кусок чёрной ваты.
И вдруг я ощутил себя. Нет, не как большую конструкцию из костей и мышц, а как нейроэлектрическое поле, генерируемое внутри мозга, где циркулировали какие-то токи и возникали молниеносные взаимодействия молекулярных сил. Ощущение ориентации нарастало. Я уже представлял собой группу клеток… здесь, в левом полушарии. Нервная ткань огромной массой нависала надо мной. А моё “я”… моё “я” сократилось до элементарного ego, материальной принадлежностью которого были “мои” руки, “мои” нога, “мой” мозг… Лишённый внешних раздражителей я наконец смог определить себя таким, каким являюсь на самом деле: иллюзорным состоянием, пребывающим в нематериальной непрерывности, которая вызывается циркулирующими в мозгу нейротоками, примерно так же, как магнитное поле индуцируется в пространстве потоком электронов.
Теперь я знал, что случилось. Я открыл своё сознание лавине чужих воспоминаний. Другой разум захватил все мои сенсорные центры и загнал меня в тёмный угол. Я был изгнанником в своём собственном черепе.
Целую бесконечность я лежал оглушённый, отрезанный от внешнего мира так, как меня не могли отрезать никакие камни Бар-Пондероне. Моё главное ощущение самого себя ещё сохранилось, но было отодвинуто в сторону, лишено любых контактов с самим телом,
Бесплотными пальцами воображения я пытался разорвать окружавшие меня стены в надежде увидеть хоть проблеск света, найти хоть какой-нибудь выход.
Все напрасно.
Я снова задумался над своим положением.
Мне нужно проанализировать моё восприятие окружающего, отыскать каналы, через которые поступают импульсы от моих чувствительных нервов, и подключиться к ним.
Я сделал осторожную попытку: продолжение моего концептуального “я” принялось зондировать вокруг себя с предельной осторожностью. Тут были бесконечные ряды клеток, там — стремительные потоки густой жидкости, дальше — туго натянутые кабели, переплетающиеся в паутину, а ещё дальше…,
Барьер! Сплошной и неприступный. Стена. Зондирующий усик моего “я” пробежался по поверхности, как муравей по арбузу, но не обнаружил ни единой, хотя бы крошечной щёлочки. Барьер вздымался надо мной, чужой, непостижимый, и за ним — захватчик, похитивший у меня мой мозг.
Я отступил. Растрачивать зря силы было бессмысленно. Я должен наметить место для удара и бросить туда все силы, которые сохранились у того, что осталось от моей личности… пока она совсем не рассеялась, и та абстракция, которая звалась Лиджен не исчезла навсегда.
Последняя тень эмоций, неизвестно сколько времени цеплявшаяся за бесплотное поле разума, уже растаяла, оставив мне лишь интеллектуальную решимость отстоять себя. Я узнал в этом неявный признак того, что ощущение личности у меня начало отмирать, но инстинктивного страха я почему-то не почувствовал. Вместо этого я хладнокровно оценил свои возможности и почти сразу же наткнулся на неиспользованный канал — здесь, в пределах моего личностного поля. На какое-то мгновение я отвлёкся от замысловатых контуров хранящихся у меня стереотипов… и тут же вспомнил:
Я плыл в воде, выбиваясь из последних сил, а один из “красных” ждал меня с винтовкой наготове, Затем — поток данных, поступающий с холодной беспристрастной точностью. И я без труда мобилизовал свои силы на выживание.
И ещё… когда я висел на ничего не чувствующих пальцах под карнизом небоскрёба “Йордано”, я слышал бесстрастный голос.
Но до сих пор я об этом не думал. Воспоминание о том чуде было отвергнуто рассудком. Но сейчас я знал: то была информация, которую я получил из памятки общего назначения, когда “прослушивал” её в башне своего дома на острове перед самым бегством. Это была информация, необходимая для выживания и известная всем валлонианам во времена Двух Миров, Она хранилась у меня без всякой пользы, хотя и содержала все секреты сверхчеловеческой силы и выносливости… отвергнутая из-за этого идиотского отвращения к чужому, которым был полон мой разум-цензор.
Но сейчас существовало только моё ego, избавленное от балласта всяких неврозов, освобождённое от влияния подсознания. Все ярусы разума теперь были обнажены. Я видел совсем близко участки, где рождались мечты, видел опустевшие источники инстинктивных страхов, линии связи с ослепляющими эмоциями. И все это находилось в моем полном подчинении.
Ни секунды не колеблясь, я извлёк хранившиеся у меня валлонианские знания, отгородил их и присвоил себе. Затем я снова приблизился к барьеру, распластался по его поверхности и тщательно исследовал её. Напрасно…
— …отвратительный примитив…
Подобно удару молнии, блеснула мысль. Я немного отступил и затем возобновил атаку, но уже осмысленно. Я знал, что делать.
Я отыскал цепь со слабым синапсом, проник в неё…
— …невыносимое… остаточное… стирание…
Я нанёс молниеносный удар, проник сквозь барьер и овладел зоной оптических рецепторов. Чужой разум бросился на меня, но поздно. Столкнувшись с моим стойким сопротивлением, его штурм ослаб и затем совсем прекратился. Я осторожно включил анализирующее восприятие. В зоне “лямбда-мю” появились какие-то импульсы, колебания. Я подстроил фокусировку…
И внезапно прозрел. Какое-то мгновение моё неустойчивое равновесие поколебалось от попытки направить поток внешних раздражителей в бестелесную концепцию моего “я”, но баланс быстро восстановился. Итак, я овладел кое-какими позициями и теперь смотрел на мир одним глазом, который отвоевал у своего захватчика.
И тут я едва не опешил.
Яркий дневной свет заливал покои Оммодурада; Окружающая картина изменялась по мере того, как моё тело двигалось, пересекало комнату, поворачивалось… Я ведь думал, что оно все ещё лежит в темноте, тогда как на самом деле оно расхаживало без моего ведома, побуждаемое чужим “я”.
В поле зрения попала кушетка, Оммодурада на ней не было.
Я почувствовал, как все левое полушарие, дезориентированное потерей одного глаза, переключилось на второстепенные ощущения, его сопротивление ослабло. Я мгновенно оставил свои позиции в зрительной зоне, применил временную травматическую блокаду входных нервов, чтобы воспрепятствовать захвату моей собственности чужаком, и сконцентрировал всю свою силу на слуховых каналах. Победа далась легко. Мой глаз сразу же скоординировал свои восприятия с информацией, поступающей по слуховым нервам… и я услышал ругательство, произнесённое моим голосом.
Тело стояла у голой стены, опираясь о неё рукой. В стене была пустая ниша, частично закрытая отодвигающейся дверцей.
Тело повернулось, направилось к двери и вышло в мрачный коридор, полный фиолетовых теней. Взгляд метнулся между лицами двух стражников. Те ошеломлённо вытаращились, раскрыв рты, и схватились за оружие.
— Вы посмели преградить путь Лорду Аммэрлну? — стегнул их мой голос. — Прочь с дороги, если вам дорога ваша жизнь!
И тело прошло мимо них, удалившись по коридору. Оно миновало большую арку, спустилось по мраморной лестнице, пересекло зал, на который я наткнулся, бродя по Сапфировому Дворцу, и вошло в Ониксовый Зал, где на высокой чёрной стене находилось золотое изображение солнечных лучей.
На возвышении, на троне Великого Властителя восседал Оммодурад, хмуро глядя на своего хромого сподвижника, чьи рыжие волосы на этот раз были скрыты под черным капюшоном. Между ними с руками, закованными в тяжёлые кандалы, стоял Фостер. Оммодурад обернулся; лицо его вначале побледнело, потом потемнело. Он встал, оскалив зубы.
Взгляд моего глаза упёрся в Фостера. Тот, в свою очередь, посмотрел на меня, и на лице его появилось растущее недоверие.
— Мой Лорд Ртр! — услышал я свой голос. Глаз скользнул вниз и остановился на кандалах. Тело отпрянуло, словно в ужасе. — Ты преступил все границы, Оммодурад! — грубо провозгласил мой голос.
Оммодурад шагнул ко мне, подняв свою огромную руку.
— Не смей меня касаться, грязный пёс! — взревел мой голос. — Клянусь богами, ты путаешь меня с простым смертным!
Невероятно, но Оммодурад остановился, пристально глядя мне в лицо.
— Я знал тебя как выскочку Дргона, мелкого Властителя, — пророкотал он. — Но сейчас я вижу за твоими светлыми глазами кого-то другого.
— Твоя непорядочность — вот то преступление, которое вынудило меня на такое превращение, — сказал мой голос. — Знай же, перед тобой в теле этого дикаря твой господин Аммэрлн!
— Аммэрлн!.. — Оммодурад дёрнулся, как от удара.
Моё тело повернулось, оставив его без внимания. Глаз остановился на Фостере.
— Мой господин, — вкрадчиво произнёс мой голос, — клянусь, что эта собака умрёт за своё предательство…
— Эй, незваный гость, он без памяти! — вмешался Оммодурад. — Можешь не заискивать, ибо тот, кто был королём Ртром, больше им не является. Теперь ты будешь иметь дело со мной.
Моё тело резко повернулось к Оммодураду:
— Думай, что говоришь! Или твоё честолюбие навлечёт на тебя смерть!
Оммодурад положил руку на кинжал:
— Кто бы ты ни был, Аммэрлн из Брос-Ильонда или исчадие тьмы, знай, что отныне вся власть над Валлоном принадлежит мне.
— А что будет с этим… кто когда-то был Кулкланом? У тебя есть обязанности по отношению к беспамятному? — Я увидел, как моя рука презрительно взмахнула в сторону Фостера.
— Моему терпению пришёл конец! — проревел Великий Властитель. — Я что, находясь внутри своей собственной крепости, обязан отчитываться перед каким-то сумасшедшим?
Он двинулся по направлению к моему телу.
— Не будь идиотом, Оммодурад. Неужто ты забыл о мощности великого Аммэрлна? — мягко спросил мой голос. Его огромная фигура снова заколебалась, пытливо разглядывая моё лицо. — Время Ртра миновало… и твоё тоже, паяц, — продолжал мой голос. — Твои месяцы самообмана… а может это были годы?.. кончились, — Мой голос перешёл на рёв: — Знай же, что я… Аммэрлн Великий… возвратился править Окк-Хамилтоном.
— Месяцы?.. — пророкотал Оммодурад. — Я действительно начинаю верить, что истории, которые рассказывают Серые, — чистая правда и что злой дух возвратился, чтобы преследовать меня. Ты говоришь — месяцы?
Он запрокинул голову и засмеялся сдавленным смехом, который звучал как рыдание:
— Знай же, ты, демон или сумасшедший, или вечный принц Зла, что тридцать веков я провёл здесь, размышляя в одиночку, закрытый от всей империи одним единственным ключом.
Я чувствовал, как шок вновь и вновь пронзал рассудок моего захватчика. Это была та возможность; на которую я рассчитывал, Я молниеносно среагировал: ударил в колеблющийся барьер и прорвал его.,