Взвизгнули шины. Впереди, спотыкаясь, бежал человек, который только что перемахнул через канаву, направляясь в нашу сторону. Всего лишь на мгновение в свете фар я увидел открытый от изумления рот на холеном белом лице, прежде чем оно исчезло из поля зрения. От удара нас сильно тряхнуло. Впереди вырисовывался высокий и узкий мост. Мы с ходу вылетели на самую высокую его часть и, не сбавляя скорости, устремились вниз. Сразу же за мостом дорога поворачивала влево. На повороте взвизгнули шины. - Да, Молот, это великолепно, - закричал от восторга Гастон. - Я никогда не ездил прежде на таких машинах! - Я тоже! - крикнул я в ответ.
      11
      Ночь еще продолжалась. Главной нашей задачей было попасть в город за крепостной стеной. Дорога шла вдоль берега реки в самый его центр, как сказал мне Гастон. Вернее, это был даже не город. Диктатор обнес стеной часть города и считал ее своей крепостью. Это напоминало средневековой город. Район за стеной было очень легко патрулировать и в случае необходимости перекрывать все ходы и выходы. Это, конечно, нисколько не защищало от нападения регулярной армии, но зато защищало от бунтовщиков. - То есть, от нас, - сказал я громко. - Убийц и бунтовщиков. - Это точно, шеф, - засмеялся Гастон. На небе занималось зарево. Там был город, невидимый с дороги. Окрестности казались необитаемыми. Через двадцать минут мы очутились на разрушенной бомбардировщиками окраине города. Вокруг были одни развалины, лишь изредка то там, то здесь попадались бараки, построенные на скорую руку. Справа вырисовывалась громада замка, слабо освещенная огнями. Что творилось за стеной - известно только старинному массивному зданию. Байард пристроил флигели и подземную башню. Я выключил фары. Мы с Гастоном молча смотрели в тишину. Как нам прорваться за стену? Гастон взглянул на нее. - Слушай, Молот, - начал он. - Я пойду на разведку, а ты подожди здесь. У меня хорошая память, особенно на расположение домов и тому подобное, и я знаю эту часть города. Если есть такое место, где можно туда пробраться, я обязательно его найду. Будь внимателен и остерегайся уличных банд. Я поднял стекло и запер дверцы на защелку. В развалинах, окружавших меня, не было заметно никаких признаков жизни. Только где-то мяукал кот. Я тщательно проверил свою одежду. Исчезли оба лацкана. Крохотная рация все еще была прикреплена к поясу, но без микрофона и репродуктора она была бесполезна. Я потрогал зуб с упрятанным в него цианистым калием. Он все еще мог мне понадобиться. Я задремал, но вскоре, как мне показалось, проснулся от легкого стука в лобовое стекло. К стеклу прижалось лицо Гастона. Я открыл дверцу и он плюхнулся на сиденье рядом со мной. Порядок, Молот, - устало сказал он. - Кажется, я нашел подходящее место. Мы пойдем по краю водосточной канавы туда, где она уходит под стену. Нам придется протиснуться в нее и, если все будет хорошо, выйдем уже по другую сторону стены. Мы вышли из машины, и я последовал за Гастоном по выщербленным булыжникам к канаве. Запах от нее шел ужасный. Гастон вел меня вдоль этого зловонного потока, пока над нами не нависла стена. Сюда не попадал свет из сторожевой башни. На верхней площадке башни стоял парень с винтовкой, наблюдавший за улицей по ту сторону стены, и освещенный двумя прожекторами. Гастон наклонился к моему уху: - Немного вони, Молот, но стена здесь довольно шершавая, так что, думаю, мы сможем пройти по краю. Он соскользнул в канаву, нашел опору для ноги и исчез. Я скользнул за ним, стараясь зацепиться ногой за какой-нибудь уступ. Стенная кладка была грубой, с большим числом трещин и торчащих камней, но очень скользкая. Я продолжал двигаться наощупь. Мы прошли мимо места, где свет блестел на поверхности темной воды, стараясь оставаться в тени. Затем мы снова оказались под стеной, нависшей над нами темной аркой. Журчание воды здесь было громче. Я попробовал взглянуть, что делается впереди. Гастон осторожно спускался, его силуэт был едва различим. Я подошел поближе и вдруг увидел решетку из железных прутьев, полностью перекрывающую проход. Я полез наверх к решетке, опираясь на ржавое железо. В системе обороны не было ни одной дыры, на что мы так надеялись. Гастон отправился вниз и нырнул в канаву, пытаясь найти нижний край решетки. Может быть, мы сможем поднырнуть под нее? Внезапно я почувствовал, что скольжу вниз. Но я держался крепко - это скользила сама решетка! Она со скрежетом опустилась на четверть метра и с приглушенным лязгом остановилась. Ржавый металл не выдержал нашего веса. На левой стороне прутья были сломаны и хотя свободное пространство было слишком узким, родилась надежда его расширить. Гастон уперся руками в стену и налег. Я занял место рядом с ним и добавил свой вес. Рама слегка повернулась, но недостаточно. - Гастон, - предложил я, - может быть, попробовать подлезть под нее и налечь с другой стороны? Гастон отступил, и я опустился в вонючую жижу. Я просунул руку под решетку, затем опустился до пояса... до груди, толкая решетку вверх. Грубый металл царапал лицо и рвал одежду, но я не сдавался. И пролез-таки под решеткой. Я выполз наверх, весь истекая дерьмом и источая соответственный аромат. Из тьмы позади Гастона раздался какой-то металлический лязг, и вдруг наше убежище наполнилось грохотом автоматных очередей. В проблесках выстрелов я увидел, как Гастон замер перед решеткой и... Он завис на одной руке, схватившись за перекладины. Выстрелы не прекращались, на каменный гребень стены выскочило несколько человек. Гастон дернулся и выхватил пистолет. - Гастон, - позвал я. - Скорее под прутья... Но это не имело смысла. Он был слишком велик, чтобы проползти. Один из стражников, держась за гребень стены одной рукой, стал осторожно опускаться к проему, закрытому решеткой. Он осветил нас фонариком, и Гастон, продолжая висеть на одной руке, выстрелил в него. Стрелок упал в поток, подняв тучу брызг. Гастон, задыхаясь, крикнул: Это... все... Пистолет выпал из его руки и тут же исчез в мутном потоке. Я старался как можно быстрее лезть, скользя и цепляясь. Я не свалился камнем вниз только каким-то чудом. Две солдата тащили изо всех сил заклинившее в проеме тело. Даже в своей смерти Гастон прикрывал мой отход. Я, прислонившись к стене, стоял с пистолетом в руке. Улица была пустынной. Должно быть, охранники решили, что поймали нас в западню, и поэтому с этой стороны стены никого не было. Я отошел на несколько шагов и выглянул за угол. По площадке башни двигалась тень. Там до сих пор дежурил только один часовой. Это он, должно быть, услыхал шум опускающейся решетки и поднял тревогу. Я выглянул на улицу и узнал Оливковую аллею - ту улицу, по которой я уже имел счастье пройтись десятью днями ранее. Она спускалась вниз, поворачивая направо. Именно туда я должен пройти - через открытую улицу, под огнем пулемета. Так хотелось немного побыть в тени башни, но этого нельзя было делать! Я рванулся вперед, только бег мог спасти мою жизнь. Прожектор зашевелился, качнулся из стороны в сторону, обнаружил меня и отбросил мою тень на пыльные стены и булыжники. Инстинктивно я рванулся в сторону. И тут же затрещал пулемет, и пули засвистели по камням слева от меня. Сейчас я был в тени и мчался под защиту стен, маячивших впереди. Круг света все еще искал меня, когда я нырнул за поворот. Я бежал в полной тишине. Обитатели этих покрытых шрамами домов научились сидеть тихо за закрытыми ставнями, когда шла стрельба на узких улочках. Далеко позади снова и снова слышался свисток часового. Случайный выстрел взбил пыль впереди. Я продолжал мчаться. Вдруг до меня донесся стук бегущих ног. Я быстро пробежал взглядом по темным лавчонкам, пустым и жалким, пытаясь отыскать ту, которой мы воспользовались в день ухода из дворца, и в которой восседала древняя старуха. Эта лавчонка, насколько я помнил, была крохотной, с обшарпанным серым навесом и черенками разбитых горшков, разбросанными перед дверью. Я почти пробежал мимо, но вовремя спохватился, притормозил и нырнул под навес, едва справившись с жестким брезентом, с трудом нашел проем и протиснулся в него. Теперь я тяжело дышал в кромешной мгле. Снаружи были слышны крики, топот ног. На некоторое время я получил передышку. Им был неизвестен этот ход. Я взглянул на часы. В этом мире войны все происходило слишком быстро - еще не было даже половины девятого. А ушел я из дому в половине седьмого. За эти два часа я убил двоих, и один отдал жизнь за меня. Я подумал, насколько легко человек может возвратиться к своему древнему ремеслу смертоносного охотника! Внезапно в этой темноте на меня навалилась смертельная усталость. Я зевнул и сел на пол. Меня охватило неумолимое желание лечь и уснуть, но вместо этого я встал и наощупь двинулся по проходу. Я еще не завершил своего дела, хотя и достиг уже многого - я во дворце, не раненый и вооруженный. У меня было все, на что я имел право надеяться - шанс сразиться. Я уже не был нетерпеливым новобранцем, я шел теперь как закаленный боец, ожесточенный необходимостью, как настоящий убийца. Я был вооружен, и мне нечего было терять. Я был весь в боевых шрамах. И я намеревался победить. Через полчаса я приоткрыл дверь и выглянул в тот же самый коридор, куда меня высадили так опрометчиво две недели назад из шаттла Империума. Коридор не изменился. Я вышел, осторожно закрыл за собой дверь и двинулся по коридору, прислушиваясь, чтобы не попасть в ловушку. Помня, в какой стороне лифт, я направился в противоположную сторону. Увидев первую дверь, я осторожно нажал на ручку и, к своему удивлению, обнаружил, что она не заперта. Я осторожно заглянул внутрь и увидел, что это спальня. Войдя туда, я заметил при слабом свете светильников широкую кровать, большой письменный стол у дальней стены, встроенный шкаф, небольшое кресло и через слегка приоткрытую дверь просторную ванную комнату. Я закрыл за собой дверь и пересек комнату, встав возле окон. На них были стальные ставни, упрятанные за шторами. Ставни, шторы и стены были зеленого цвета. Я закрыл ставни, подошел к столу и включил настольную лампу. В этот вечер мне уже чертовски надоело ходить впотьмах и наощупь. Комната была красиво отделана, просторна, с пушистым серо-зеленым ковром на полу и несколькими акварелями на стенах. Внезапно я ощутил исходящий от меня запах. Я вывалялся в грязи, нырял в сточную канаву, полз по вековой пыли. Не задумываясь о последствиях, я швырнул одежду возле двери в ванную и отправился мыться. Мылся я более получаса, а потом решил простирнуть мундир, ведь больше мне нечего было одеть. А потом напялил отличный купальный халат и вернулся в спальню. Мое притупленное сознание подсказывало, что я поступаю опрометчиво. Я попробовал было встряхнуться, но не смог. Почему-то я чувствовал себя в полной безопасности, а так дело не пойдет, подумал я. Но ведь даже если я встану, что помешает мне заснуть стоя? В подтверждение этому я снова широко зевнул. Я уселся на стул напротив двери и приготовился ждать. Последнее, что я помнил, это то, что я встал и выключил свет. Как я снова сел в кресло, я уже не помню.
      12
      Мне приснилось, что я лежу на берегу моря, и солнце весело играет на волнах. Оно слепит мне глаза, и я отворачиваюсь. Наконец, мне это надоело, я заерзал в кресле, открыл глаза. Голова у меня отчаянно гудела. Я взглянул на бледно-зеленые стены комнаты, на серо-зеленый ковер. В комнате было тихо, и я не рисковал шевелиться, чтобы не разбудить боль, дремавшую в моем теле. Дверь была открыта! Я помнил, что выключил свет - и ничего больше. Кто-то включил его, кто-то открыл дверь. Я пробрался сюда, как убийца, и кто-то нашел меня спящим, когда силы покинули меня. Я осторожно выпрямился и понял, что в комнате я не один. Повернув голову, я увидел перед собой человека, который спокойно сидел в кресле слева от меня, руками сжимая подлокотники из красного дерева. Он улыбался. Мне показалось, что я смотрю в зеркало. Я не шевелился, уставившись на него. Его лицо было более худым, чем мое, и более морщинистым, кожа лица загорелая, а волосы - пожелтевшие под африканским солнцем. Но все-таки я смотрел на себя. Не на близнеца, не на двойника, не на прекрасного актера - это я сам сидел в кресле. - Вы крепко спали, - сказал он. Мне показалось, что я слышу магнитофонную запись своего собственного голоса, но этот голос по-французски говорил безупречно. Я шевельнул рукой. Мой пистолет все еще при мне. А человек, которого я пришел убить, сидит всего в трех метрах от меня - одинокий и беззащитный. Но я пока не готов стрелять. Возможно, вообще не буду готов... - Вы достаточно отдохнули, - продолжал мой двойник, или же еще немного поспите, прежде чем мы с вами побеседуем? - Я отдохнул, твердо ответил я. - Я не знаю, как вы сюда попали, - сказал он. - Но достаточно того, что вы здесь. Я не знаю, что мне принесет этот поворот судьбы, но что может быть лучше, чем найти брата. Не знаю точно, каким я ожидал встретить диктатора Байарда - мрачным негодяем, хитрым интриганом, маньяком с выпученными глазами. Но я никак не ожидал встретить во плоти образ самого себя с добродушной улыбкой и изысканной манерой речи - человека, назвавшего меня братом. Он посмотрел на меня с выражением крайнего интереса. Вы отлично говорите по-французски, но маленький английский акцент все же слышится, - усмехнулся он. - Или, возможно, американский? А? Простите мое любопытство. Лингвистика, акценты - все это мое хобби, а в данном случае я заинтригован вдвойне. - Я - американец. - Забавно. Я мог бы и сам родиться в Америке - но эту длинную скучную историю я расскажу вам как-нибудь в другой раз. В этом нет никакой необходимости, подумал я, когда я был мальчиком, мой отец часто рассказывал мне эту историю. Он продолжал. Голос его был сильным, но дружелюбным. - Мне сказали, когда я вернулся в Алжир десять дней назад, что здесь видели человека, очень похожего на меня. В моем кабинете были найдены два трупа. Все это вызвало большой переполох, и, как это часто бывает, поползли разные слухи, но я был поражен разговорами о своем двойнике. Я хотел встретиться с ним и побеседовать, я столько времени здесь совершенно один. Эти толки расшевелили мое воображение. Конечно, я не знал, что привело этого человека сюда, - Байард развел руками. - Но когда я вошел в эту комнату и обнаружил, что вы здесь уснули, я сразу же понял, что вы пришли сюда только с дружбой. Я был тронут, увидев, что вы пришли сюда по доброй воле, вверив себя в мои руки. Я ничего не мог сказать в ответ, да по правде говоря, и не пытался. - Когда я зажег лампу и увидел ваше лицо, я сразу же понял, что здесь больше, чем внешнее сходство. Я увидел свое собственное лицо. Не столь ожесточенное войной, как мое, не столь морщинистое, но ясно ощущалось кровное родство, и я понял, что вы - мой брат! Я облизал пересохшие губы, сглотнул слюну. Байард наклонился ко мне, положил свою руку на мою и, крепко сжав ее, посмотрел в глаза. Затем со вздохом откинулся на спинку кресла. - Простите меня, брат. Я в последнее время стал вспыльчивым, красноречивым и даже напыщенным. От этой привычки очень тяжело отвыкнуть. Думаю, у нас будет еще время, чтобы обсудить все планы на будущее. Лучше расскажите, пожалуйста, о себе. Я уверен, что в вас течет кровь Байардов. - Да. Это моя фамилия. - Вы, должно быть, очень стремились попасть сюда, раз вам это удалось сделать одному и без оружия. Никто прежде не переходил за стену без сопровождения и множества документов. Я не мог дальше молчать, но и о цели моего визита рассказать тоже не мог. Я напомнил себе о том приеме, каким он удостоил имперских послов, обо всем том, что рассказывал Бейл в первое утро на встрече у Бернадотта. Однако сейчас я обнаружил не того безжалостного тирана, которого ожидал увидеть. Совсем наоборот, я понял, что его неожиданное дружелюбие находит отклик в моей душе. Я должен был что-то сказать. И на помощь пришел мой дипломатический опыт - и вот я уже вру без запинки. - Вы правы, думая, что я могу помочь вам, Брайан, - сказал я и сам удивился той легкости, с какой назвал его по имени. Однако, с другой стороны, вы заблуждаетесь в том, что ваше государство является единственным уцелевшим очагом цивилизации в этом мире. Есть еще другая, сильная, динамичная и дружественная держава, которая хотела бы установить с вами дружественные отношения. Я и являюсь эмиссаром правительства этой державы. - Но почему же вы не пришли ко мне в открытую? Способ, который вы избрали, хотя и смелый, но чрезвычайно опасный. Видимо, вы узнали, что меня окружают вероломные предатели, и боялись, что враги мои не допустят вас ко мне. Ему так не терпелось понять меня, что он сам отвечал на поставленные им же вопросы. Наступил удобный момент рассказать о тех двух агентах Бейла, у которых были дипломатические удостоверения и которых подвергли избиению, пыткам и, в конечном итоге, убили. - Я помню, что двум нашим людям, посланным к вам год назад, был оказан не очень теплый прием, - вслух сказал я. - У меня не было уверенности, что примут меня дружественно. И поэтому мне пришлось повидаться с вами лично, без свидетелей, лицом к лицу. Лицо Байарда вытянулось. - Два человека? - протянул он. - Я ничего не слыхал ни о каких послах. - Их сначала встретил генерал-полковник Янг, - сказал я, - а впоследствии с ними имел беседу лично диктатор. Байард покраснел. - То есть, один пес из разжалованных офицеров, возглавляющий банду головорезов, совершавших налеты на жалкую торговлю, которую я в состоянии поддерживать. Вот его-то имя - Янг. Если это он сорвал дипломатическую миссию, посланную из вашей страны, я приложу все усилия для его поимки и подарю вам его голову. Говорят, что вы собственноручно застрелили одного из них. Байард вцепился в поручни кресла, смело глядя мне в лицо. - Я клянусь тебе, брат, честью семьи Байардов, что до этого момента я ничего не слыхал о ваших посланниках и что никакими действиями я не причинял им вреда. Я верил ему. Теперь многое стало интересовать меня. Он, казалось, был искренним, приветствуя союз с цивилизованной державой. И все же я сам видел кровавую бойню, учиненную его налетчиками, и атомную бомбу, которую они пытались взорвать. - Очень хорошо, сказал я. - От имени моего правительства я принимаю к сведению это заявление, но если мы договоримся с вами, какие гарантии будут нам даны, что налеты и бомбардировки больше не повторятся? - Налеты? Бомбардировки? - он в недоумении смотрел на меня. Поняв, что я не лгу, он произнес: - Слава богу, что вы пришли ко мне ночью. Теперь ясно, что контроль за происходящим выскользнул из моих рук. - Было семь налетов, четыре из них сопровождались атомной бомбардировкой, и это только за последний год, - кивнул я головой. - Самый последний был менее месяца назад. Его голос стал страшным: - По моему приказу каждый грамм расщепленных материалов, о существовании которых мне известно, был захоронен в море в тот же день, когда я основал это государство. Я знал, что у меня на службе немало предателей, но что есть безумцы, которые снова начинают творить этот ужас, даже представить себе не мог! Он обернулся и уставился на висевшую на противоположной стене картину с изображением солнца, играющего в листве деревьев. - Я боролся с ними, когда они сжигали библиотеки, плавили статуэтки работы Челлини, топтали Монну Лизу в руинах Лувра. Я спасал один фрагмент там, другой осколок здесь, говоря себе при этом, что еще не слишком поздно. Но годы проходили и не приносили перемен. Наступил крах промышленности, сельского хозяйства, семьи. Даже среди изобилия людей заботили только три вещи: золото, спиртное и женщины. Я должен признаться, что уже почти потерял всякую надежду. Я пытался возродить дух восстановления, чтобы избежать того дня, когда грабежи опустошат склады, но это все было тщетно. Только мое жестокое военное правление удерживает этот мир от полной анархии. Повсюду вокруг меня разложение. В моем собственном доме, среди ближайших советников, я только и слышу разговоры о гонке вооружения, карательных экспедициях, подавлении, возобновлении войны с остатками человечества. Напрасная война, бессмысленное сверхгосподство. Они надеялись потратить наши скудные ресурсы на дальнейшее уничтожение любых следов, оставшихся от достижений человечества, только для того, чтобы склонить его перед нашей верховной властью. Когда он посмотрел на меня, я вспомнил выражение "лучезарный взгляд". - Теперь мои надежды возрождаются, - сказал он. - Вместе с братом мы сможем одержать победу. Я обдумывал это. Империум дал мне полномочия. И я мог воспользоваться ими по своему усмотрению. - Могу заверить вас, - начал я, - что самое худшее уже позади. У моего правительства неистощимые ресурсы, вы можете просить все, что вам нужно - людей, снаряжение, оборудование. Мы же просим у вас только одного - дружбы. Он откинулся назад, закрыв глаза. - Долгая ночь кончается, - тихо прошептал он. Еще многое предстояло обсудить. Я был уверен, что Байарда оклеветали перед Империумом. Меня ошеломило, что Имперская Разведка была введена в такое заблуждение. Ведь Бейл говорил, что имеет здесь усиленную группу лучших агентов. Существовала также проблема переброски меня назад в мир 0-0, мир Империума. Байард совсем не упомянул об аппаратах Максони-Копини. Размышляя над его словами, я пришел к выводу, что он говорил так, будто они вовсе не существовали. Может быть, он все-таки утаивал их от меня, несмотря на внешнюю искренность? Он открыл глаза. - Мы, кажется, уже достаточно времени уделили государственным делам, - засмеялся он. - Думаю, неплохо было бы отпраздновать нашу встречу. Не знаю, разделяете ли вы мое желание попировать, пользуясь таким случаем? - Я очень люблю есть ночью, - засмеялся я, особенно, когда днем не успеваю пообедать. - Вы - истинный Байард, - в тон мне отозвался Брайан и, протянув руку к стоящему возле меня столику, нажал кнопку. После этого он откинулся на спинку кресла, соединив кончики пальцев перед грудью. - И поэтому мы должны теперь подумать о меню, - задумчиво проговорил он, поджав губы. - Надеюсь, вы не будете против, если я возьму на себя выбор блюд. Посмотрим, похожи ли наши вкусы так же, как мы сами. - Отлично! - кивнул я. Раздался слабый стук. Как только Брайан отозвался, дверь открылась и вошел человек лет пятидесяти, невысокий, с печальным лицом. Увидев меня, он пришел в замешательство, затем лицо его стало бесстрастным. Он подошел к креслу диктатора, выпрямился и произнес: - Я постарался прийти как можно быстрее, майор. - Чудесно, чудесно, Люк, - поднял успокаивающим жестом руку Байард. Вольно. Мой брат и я голодны, и я хочу чтобы ты, Люк, постарался представить нашу кухню в лучшем виде перед таким гостем. Краешком глаза Люк взглянул в мою сторону. - Я уже отметил, что господин чем-то похож на майора, - сказал он. Вернее, поразительное сходство. Что ж, - он перевел глаза на потолок. - Я полагаю, что можно начать с очень сухой мадеры 1875 года. Затем мы возбудим ваш аппетит устрицами под винным соусом "Шабли Нудезар". Думаю, что осталось немного из урожая 29 года. Я подался вперед. Все это звучало весьма заманчиво. Раньше мне уже доводилось пробовать устрицы, но вина здесь были настолько изысканными, что я о таких только слышал. - ...Двойной бульон из печени. К первому блюду подадим красное бургундское, "Конти" 1904 года. Брайан внимательно выслушал все меню и дал свое добро. Люк тихо удалился. Если он сможет ничего не забыть из всего этого, то он именно тот официант, о котором можно только мечтать. - Люк при мне находится очень давно, - заметил Брайан, перехватив мой взгляд, направленный вслед удаляющемуся слуге. - Он преданный друг. Вы заметили, что он называет меня майором? Это было мое последнее официальное звание во французской армии перед крушением. Позднее меня выбрали командиром полка уцелевших после Гибралтарской битвы вояк, когда мы поняли, что брошены на произвол судьбы. Когда я взял на себя бремя командующего, мои последователи присваивали мне все более высокие титулы. Признаюсь, что некоторые из них я и сам себе присвоил. Поверьте, что это было необходимой психологической мерой. Но для Люка я всегда оставался майором. Сам же он был старшим поваром нашего полка. - Мне почти неизвестно, что происходило в последние годы в Европе, - сказал я. - Не могли бы вы меня проинформировать? Он задумался. - Это были годы непрерывного скольжения под уклон. И все это началось с самого первого дня несчастного Мюнхенского мира, в 1939 году. Америка едва противостояла Срединным державам, и поэтому пала после массированного нападения. Казалось, что мечта кайзеров о господстве Германии над миром близка к осуществлению. Но вскоре в покоренных странах вспыхнули восстания. Я получил звание старшего лейтенанта французской армии, когда Франция начала партизанскую войну. Мы были передовым отрядом организованного сопротивления в Европе, и нашему примеру последовали во многих странах. Люди больше не желали быть рабами. В те дни мы были полны радужных надежд. Но проходили годы и безысходность изматывала нас. Наконец, во время какого-то дворцового переворота кайзер был свергнут, и мы решили использовать предоставившуюся возможность для последнего штурма. Я вел свой батальон на Гибралтар, когда получил пулеметную очередь возле самого берега. Я никогда не забуду те часы агонии, когда я лежал в полном сознании в палатке хирурга. Морфий уже давно закончился, врачи старались поскорее вернуть бойцов на поле боя, занимаясь лишь легкими ранениями. Я же уже не мог воевать и мною занялись лишь после всех. Это было логично, но тогда я не хотел этого понимать. Я восхищенно слушал его. - Когда вас ранило? - поинтересовался я. - Этот день я никогда не забуду, - сказал он. - 15 апреля 1945 года. Я был ошарашен. Я сам был ранен пулей из немецкого пулемета под Веной и долго дожидался, пока врачи мне помогут - и это тоже было 15 апреля 1945 года. Пожалуй, это было больше, чем простое сходство. Это было страшное родство, соединившее жизнь этого Байарда с моей даже через невообразимую пропасть Сети. Мы покончили с бренди 1855 года, но продолжали сидеть и беседовать. Мы излагали друг другу честолюбивые планы возрождения цивилизации. Мы наслаждались обществом друг друга, и напряженность между нами давно спала. Мне кажется, я задремал. Что-то вскоре разбудило меня. Заря уже осветила небо. Брайан молча сидел, сердито нахмурив брови. Он был весь, как на пружинах. - Слышите? Я прислушался. Мне почудился отдаленный крик и глухой взрыв. - Все не так уж хорошо, - ответил он на мой немой вопрос. Я встал и принялся ходить по комнате. От выпитого у меня кружилась голова. Раздался громкий крик в коридоре, странно знакомый хлопок. Через мгновение дверь затряслась, затрещала и распахнулась. В проеме стоял главный инспектор Бейл. Худой, в туго затянутом черном мундире, с бледным от возбуждения лицом. В правой руке он держал длинноствольный маузер. Взглянув на меня, он сделал шаг назад, поднял пистолет и выстрелил. Но еще за мгновение до выстрела я уловил стремительное движение справа от себя. Полузакрыв меня своим телом, Брайан рухнул, сраженный пулей. Я посмотрел на него, ничего не соображая, лишь бессознательно отметив, как несовершенны были его протезы, видневшиеся из-под задранных штанин. Я наклонился и подхватил его за плечи. Из-под воротника расплывалось кровавое пятно. Слишком много крови. Вместе с кровью его покидала и жизнь. Он смотрел мне прямо в лицо до тех пор, пока не угас свет разума в его глазах.
      13
      - Убирайся, - прорычал Бейл. - Тьфу, черт, не везет. Мне нужна была эта свинья живой, для виселицы. Я медленно встал. Инспектор смотрел на меня, кусая губы. - Я хотел убить именно тебя, а этот дурак поменялся с тобой жизнями. Казалось, он разговаривает сам с собой. Теперь я узнал этот голос, но, пожалуй, слишком поздно: Большим Боссом был Бейл! И ввело меня в заблуждение то, что он говорил по-французски. - Хорошо, - вдруг сказал Бейл решительно. Думаю, он сможет обменяться с тобой и смертями тоже. Ты будешь повышен вместо него. Я все-таки устрою цирковое представление. Мне помнится, ты собирался занять его место, так вот, эта возможность тебе представится. Бейл прошел в комнату, жестом позвав за собой остальных. В дверь ввалились отъявленные головорезы, они рыскали глазами по комнате, ожидая приказов своего шефа. Отведите его в камеру, - приказал Бейл, указав на меня рукой. - И предупреждаю тебя, Кассу, держи свои гнусные руки подальше от него. Мне он нужен для хирурга! Понял? Кассу что-то хрюкнул, схватил меня за руку так, что затрещали суставы, и потащил мимо тела мертвого человека, о котором я начал думать, как о брате, всего несколько часов назад. Меня провели по коридору, впихнули в лифт, протащили через толпу беснующихся вооруженных бандитов, спустили вниз по каменным ступеням, провели через сырой туннель в стене и в конце этого путешествия швырнули в темную камеру. Мой потрясенный разум работал вовсю, стараясь постичь случившееся. Бейл? И не двойник! Ему известно, кто я. Это объясняло недавнее точное нападение на дворец и отсутствие среди его защитников Бейла. Он надеялся, конечно, что я буду убит. Это значительно упростило бы дело. И дуэль! Прежде я никак не мог понять, почему глава разведки так жаждет убить меня, когда я столь необходим для осуществления замыслов правительства в отношении диктатора. И вся эта ложь о чудовищности Байарда из мира В-1-два была сфабрикована Бейлом с целью не дать установиться дружеским отношениям между Империумом и этим несчастным миром. Но зачем? Неужели Бейл замышлял стать правителем этого ада, сделав его своей личной вотчиной? Что ж, возможно... И я понял, что Бейл совсем не намеревался удовлетвориться одним этим миром. Это была только база для расширения его замыслов. Здесь он находил бойцов, оружие, даже атомные бомбы. Бейл сам был организатором налета на Империум. Ему удалось, похоже, выкрасть аппараты или их комплектующие части и переправить сюда, в мир В-1-два, чтобы сначала заняться пиратством. А потом наверняка должен был последовать штурм самого Империума - широкомасштабное нападение, несущее атомную смерть. Люди Империума шли бы в бой против атомных пушек в красочных мундирах с кортиками и саблями в руках. Как же я не понял всего этого раньше? Фантастически малая вероятность разработки МК-аппаратов без внешней помощи в этом превращенном в руины мире В-Т-два сейчас уже казалась очевидной. В то время, когда мы заседали на совещаниях, планируя ответные действия против налетчиков, их главный вдохновитель сидел вместе с нами! Неудивительно, что вражеский шаттл подстерегал меня в засаде, ожидая, когда я начну свою миссию. Обнаружив меня в доме, где я встречал Гастона, он сразу же понял, как лучше всего меня использовать. Но я сбежал, спутав его планы. Я мог только гадать, все ли государство в его руках, и зачем ему понадобилась показательная казнь диктатора? Теперь мне висеть вместо Байарда на веревке. Я вспомнил слова Бейла: он мне нужен для хирурга! Значит, лоханка все-таки пригодится. Здесь очень многие знали секрет диктатора, и висящее тело с ногами могло бы возбудить нежелательные сомнения.