– Капитан знает, что делает. Я его спрошу. Но вот еще что! Вы никогда не были в космосе, однако среди вас ходят сотни сплетен об альбенаретцах. Забудьте их, слышите?! Ваши жизни целиком в руках этих космонавтов. Чтобы я больше не слышал слова «краснокожий»! Ясно? Ну, теперь еще раз приведите койки в порядок и не галдеть, пока я разговариваю с капитаном!
Джайлс следил за альбенаретцами во время разговора. Они вынули, наконец, из золотой обложки справочник и поместили на священное место, отделанное алмазами, на пульте управления. Некоторые панели с пульта управления были сняты, и инженер осторожно шарил в отверстиях усикоподобным инструментом. Капитан молча сидела со скрещенными руками, глядя в пустоту космоса. К ней и подошел Джайлс.
– Я хотел бы поговорить с Райцмунг,– сказал он по-альбенаретски.
Капитан обернулась:
– Вы говорите по-нашему?
– Я из клана СТАЛЬНЫХ. Наш долг – полеты в космосе. Поэтому я изучил ваш язык. Не могли бы вы ответить на мои вопросы?
– Мой корабль разрушен, и я не погибла с ним. Скоро мы будем на Бальбене.
– Бальбене? – повторил Джайлс.
– Бальбене,– подтвердила капитан.
– Но сколько мы будем лететь?
– Точно не знаю. Примерно, сто корабельных суток. Эта шлюпка тихоходна, даже жаль Мунганфа.
– Сочувствую ему. Но почему произошла авария?
– Это не авария. Мой корабль разрушен точно рассчитанным взрывом.
Впервые на лице капитана появились признаки волнения, тон повысился, пальцы переплелись.
– Это невозможно...– начал Джайлс.
– В этом нет сомнений. В районе взрыва были только пустые грузовые отсеки. Там нечему было гореть. Ничто, кроме зажигательной бомбы, не могло воспламенить материалы, из которых сделан пол.
Джайлс слегка качнулся.
– Это тяжелое преступление. Но кому было нужно взрывать альбенаретский звездолет?
– Не знаю. Но преступление было совершено,– теперь темные глаза капитана уперлись в Джайлса.– Преступление, которое чуждо моему народу.
– Но неужели взрыв не мог быть случайностью? Ваш корабль был стар, Райцмунг. Как и многие ваши корабли.
– Возраст несущественен. Это не случайность.
Теперь голос капитана не менялся, но ее длинные трехпалые руки слегка сжались – признак сильнейшего волнения, как учили Джайлса.
Он переменил тему.
– Вы сказали, что до Бальбена не менее ста дней пути. Нет ли чего-нибудь поближе?
– Порт назначения был Бальбен. Он им и остался.
– Конечно, но не разумнее ли было совершить посадку в ближайшем пригодном для этого порту?
– Я, мои офицеры и моя команда отброшены далеко назад на пути к Совершенству, позволив себе потерять корабль,– темные глаза смотрели мимо Джайлса.– Мой инженер и я не могли даже позволить себе умереть. Изменить пункт назначения – значит увеличить бесчестье, и это невозможно. Да будет так. Разговор окончен.
– Но я не кончил говорить, Райцмунг,– капитан повернулась к нему.– Я отвечаю за этих людей на борту шлюпки и заявляю официальное требование сократить их пребывание здесь, выбрав ближайший пункт приземления.
Капитан некоторое время молча смотрела на него.
– Человек, – наконец сказала она,– вы позволили себе путешествовать на борту нашего священного судна в священном пространстве, потому что у вас нет достойных внимания кораблей, а помощь другим – шаг вперед по Пути, пусть они чужеземцы, не понимающие совершенства. Правда, плата за то, что мы перевозим вас, позволяет большому количеству наших людей чувствовать себя свободными от мира несовершенства. Но, тем не менее, вы всего лишь то, что мы перевозим на своем борту. Не вам говорить о порте назначения.
Джайлс открыл было рот для ответа, но глаза капитана опять скользнули куда-то мимо, и она продолжала:
– Вы не в лучшем виде на борту шлюпки. Вас 8. Это не оптимальная цифра.
– Я не понимаю вас, Райцмунг,– сказал Джайлс.
– Цифра,– повторила капитан,– не оптимальная для Совершенства при нашем путешествии на Бальбен. Было бы лучше, если бы вас было на одного меньше. Может быть, вы сократите это число на одного человека? – она указала на ящик на корме.– Конвертор сможет переработать дополнительный материал.
Джайлс оцепенел.
– Убить рабочего только для потворства вашей идее Совершенства?! – рявкнул он.
– Почему бы и нет? – темные круглые глаза тускло смотрели на него.– Ведь вы используете их как рабов, а на таком маленьком корабле много рабов ни к чему. Что такое один из них в сравнении с моей доброй волей, ведь в моих руках все ваши жизни. Какое вам до них дело?
Шок, как от удара, лишил Джайлса возможности отвечать. Несколько секунд он вынужден был потратить на то, чтобы восстановить дар речи.
– Это рабочие! – жужжащие альбенаретские слова сами хотели превратиться в рычание в человеческих устах.
И Джайлс прорычал их:
– Они рабочие, и я Адельман, Адельман из семьи, которая принадлежит роду Адель двадцать поколений! Если хотите, можете положить в конвертор меня, Райцмунг. Но троньте хоть пальцем одного из них, кто находится под моей защитой, я клянусь Богом моего народа и вашим Совершенством, что эта шлюпка не достигнет пункта назначения вообще, и вы умрете в бесчестье, если я разнесу корпус голыми руками.
Поблескивающее бесстрастное лицо капитана расплылось в его глазах.
– Я всего лишь предлагаю, а не приказываю, сказала она. Редкий эмоциональный тон, что-то вроде грубого юмора, промелькнул в ее голосе,– Вы в самом деле думаете, что можете потягаться со мной, человек?
Она отвернулась.
Джайлс обнаружил, что весь дрожит от бешенства, как сухой лист. Он взял себя в руки прежде, чем повернуться. Не следовало показываться перед рабочими, не владея собой.
Он позволил себе действовать не подумав, и результаты почти чудовищны как для него самого, так и для его миссии.
Никогда раньше он не выходил из себя, но убийство не такой уж пустяк, как считает капитан. Но теоретически его долг гораздо важнее, чем жизнь любого рабочего на борту этой шлюпки, и с точки зрения логики ему следовало бы не колебаться и принести в жертву одного из них ради своего дела. Более того, в ОКЭ-ФРОНТЕ, казалось бы, немало других Адель, которые так бы и сделали. И, тем не менее, повтори капитан свое предложение заново, его ответ не стал бы другим.
Он СТАЛЬНОЙ – из древней и благородной семьи, которая до сих пор работает с металлом, давшим им столь высокий ранг и богатство – в отличие от МЕДНЫХ, КОМСЕТ или УТЛ, семей, которые давно уже утратили источники своего могущества и власть над своими рабочими. Сталь позволила человеку сделать первые шаги к цивилизации. Эйфелева башня и мост Фриско до сих пор служат памятниками этого подъема. Ни один из СТАЛЬНЫХ не позволит себе такого.
Он вернул себе хладнокровие, внешнее и внутреннее. Он должен следовать природе – пусть живет или умрет тот, кому назначил Бог.
Он повернулся к рабочим со спокойным и даже улыбающимся лицом.
4
ВРЕМЯ: 3.17
Перегородки были старые и сухие, как впрочем все на шлюпке. Их ткань рвалась в сильных руках Хэма, когда он выволакивал их из ниш в полу. Джайлс, лежа на койке, наблюдал за Гроусом и Эстевеном, которые усердно склеивали ровные концы липкой пленкой, вытягивающейся из машинки, найденной в ремонтной сумке, предоставленной инженером. Альбенаретцы обладали временным экраном, который «отгораживал рубку» управления от остальной шлюпки, его требовалось только поднять и закрепить. С тех пор как они это сделали, земляне их почти не видели, за что Джайлс был им очень благодарен. Чем меньше рабочие видят альбенаретцев, тем лучше они с ними уживутся. Как только их перегородки были отремонтированы и установлены, он думал приказать паре женщин собрать ягод ИБ, но пока рабочее пространство было слишком заполнено экранами и их ремонтниками.
Он перевел взгляд со своих подопечных на потолок шлюпки, сделанный из серого металла. Да, далеко ей до его межпланетной яхты... Тут его мысли вернулись к основной цели его путешествия.
Слава богу, он спас ордер. Без него он рисковал погибнуть в колонии, где полицейские методы не столь известны. Он усмехнулся. Пока что для Аделей не было нужды заниматься самоистреблением, но Поль Окэ ухитрился построить цепь событий, грозившую уничтожить его. Если бы только Поль довольствовался ролью знамени философа, указавшего им всем, юношам и девушкам Адель, 6 лет назад образовавшим Окэ-Фронт, дорогу к очищению и пробуждению человеческого духа! Но нечто извращенное, какое-то стремление к саморазрушению заставило его сразу шагнуть дальше и попытаться открыть двери Вольных учебных центров для рабочих немедленно.
– Поль, ты сошел с ума,– сказал ему тогда Джайлс.
– Какая бестактность,– холодно ответил Поль.
– Ничего себе,– сказал Джайлс,– ты же должен знать, к чему это приведет: контроль правительства уничтожен, умирающие с голода на улицах, производство остановится. Все должно быть сделано постепенно. Почему ты считаешь, что наша социальная система создана предками? Просто слишком мало было жилья и продукции для необходимого жизненного уровня всего населения, и власть нуждалась в определенной структуре. Другого выхода не было. Настал момент остановить развитие цивилизации – дикий рост населения и темпов прогресса – до того времени, когда под расу будет подведен должный материальный базис, и она может пропитать себя, не истощая планету. Теперь мы почти достигли точки, когда разница между Адель и рабочими смехотворно мала – и ты хочешь уничтожить все достигнутое, пытаясь сразу вознестись до небес, на 50 лет вперед расписания.
– Я думал,– сказал Поль (его правильные классические черты лица не дрогнули, как и полагалось урожденному Адель),– ты разделял мои принципы Окэ-Фронта.
– Разделял и разделяю те принципы, которые нужно воплотить в жизнь. Окэ-Фронт состоит из урожденных Адель, не забывай об этом, Поль. Я не стал бы приверженцем идеи, в которую не верю, что бы ты ни думал. Даже твоей идеи. Ты создал Организацию, Поль, но это не твоя собственность. Ты всего лишь один из тех, кто хочет покончить с этой уродливой двухсотлетней социальной системой. Если не веришь, спроси у других. И ты поймешь, что им тоже не нравится твоя идея немедленной революции. Это пахнет погоней за дешевой славой, ненужным фейерверком.
– Дешевой славой?
– Я так сказал,– ответил Джайлс столь же спокойно. И только другой урожденный Адель, глядя на них и слушая, что говорят двое высоких, уравновешенных юношей, понял бы, что они на грани взрыва.– Я сказал то, что думал. Поверь, если хочешь, поговори с другими из Фронта. Я не одинок.
Поль пристально вглядывался в него.
– Джайлс, несколько раз я уже сомневался в разумности твоих предложений. Сомневаюсь и теперь. Ты просчитался со своим долгом, который для нас – все. Мы заботимся о части населения, которая при данной ситуации и собственном росте способна принять знания. Это высший долг. Если бы ты проникся им, то понял бы, что нет разницы, когда открыть учебные центры: сейчас – пусть это вызовет катаклизм, голод, или потом. Когда время пришло, оно не ждет. Но ты, Джайлс, весь – порыв. Ты всегда был слишком романтичен. Ты беспокоился о людях, а не великих переменах в истории.
– История – это люди,– сказал Джайлс. Его тон не изменился, но внутри он ощущал отчаяние. Вспышка гнева на непонятливость Поля утихла столь же быстро, как и возникла. Урожденные Адель не имеют друзей, по крайней мере, в старом смысле этого слова. Как сказал Поль, долг был всем. Но если говорить о дружбе, то Поль был его старейшим и лучшим другом. Они сдружились еще в академии. Они были рядом в столовой, в холодных классах, спальне, на спортивных площадках. Вместе они росли детьми, помнившими и поддерживавшими даже ограниченную семейную близость урожденных Адель, пока не выросли в членов правящего класса, которые знали лишь свой долг и ничего больше.
С этого времени каждый внутри себя, что разделяет людей и лишает их радости быть близкими кому-либо. Они должны были сделать это, иначе коррупция и семейственность разъели бы жесткую структуру того предназначенного для выживания общества, которое создали их предки, которую необходимо было поддерживать до тех пор, пока не станет достаточно жилья, пищи, и вся раса не сможет быть свободной.
Пока что свободен не был никто. В сущности, рабочие были рабами урожденных Адель, а те были рабами своего долга – выполнять программу, намеченную два века назад. Они не спрашивали себя, нравится ли им этот план, и не позволили бы спрашивать рабочим.
И это было правильно. И также было правильно то, что Джайлс был романтиком и преувеличивал значение долга. Но Поль был неправ с немедленным открытием Центров. Если он настаивал на этом, то другие должны были остановить его, что в данном случае могло значить – уничтожить. Ни один урожденный Адель не откажется от того, что кажется ему правильным, лишь из-за многочисленной оппозиции или угрозы жизни. Джайлс не хотел смерти Поля. Он сделал слишком много хорошего. Поль необходим. Оставалось лишь переубедить его.
– В рабочем классе идет брожение, Поль,– сказал он.– Ты знаешь это не хуже меня. Вспомни группу Черного Четверга-этих оголтелых революционеров, эти банды, стремящиеся к избиению других групп для удовольствия, особенно чернорабочих, которые как будто должны быть принесены в жертву, ведь все рабочие знают, что они генетически были выведены так, чтобы быть безвредными. Они могут участвовать только в дружеских потасовках у себя в бараках.
Наконец, есть рабочая бюрократия, которая за двести лет развилась в нечто вроде класса надсмотрщиков для урожденных рабочих, и служит таким, как мы, Адель. Задумайся над этими фактами. У каждой группы есть свой интерес, и игнорирование плана ни к чему хорошему нас не приведет. Неужели ты думаешь, что если завтра открыть учебные центры, все они будут сидеть и сложа руки ждать, пока План выполнится сам по себе? Ты знаешь ответ не хуже меня. Ты же понимаешь, что каждый из них окунется в хаос, вызванный ослаблением общественного порядка, чтобы получить как можно больше власти для своей группировки. Они раздерут рабочий класс на куски, Поль. Все они найдут приверженцев и разгорится еще одна война. Война на улицах, где каждый будет убивать всех!
Джайлс замолчал. Ему больше нечего было сказать. Он ожидал от Поля возражений, чтобы победить его с помощью логики. Но тот не подал вида, что хоть что-нибудь понял. Джайлс не мог обнаружить на его лице никакой реакции. Тот только сказал:
– Это все, что ты хотел сказать мне, Джайлс?
– Нет,– ответил тот, внезапно ощутив надежду.– Не совсем. Нужно подумать и об альбенаретцах.
– Иноземцы нас не касаются,– сказал Поль.– Мы не нуждались в них, когда был составлен план. Правда, они были полезны, так как гораздо выгоднее платить им за межзвездные перевозки, чем строить корабли самим. С их помощью мы основали колонии на многих мирах, заплатив вдвое меньше, чем это обошлось бы нам без них. Но теперь мы строим свой флот, и альбенаретцы больше не будут нам нужны. В будущем мы вообще можем их просто игнорировать.
– НЕТ!– резко сказал Джайлс.– Наша раса не может уйти, пробыв в контакте с ними около двухсот лет. Если они были полезны нам, то мы их спасли. Мы позволили им отправить и космос больше народу и больше товаров, чем они набрали бы без нас. Ты же читал доклады Совета. И даже после этого, хоть мы и поддерживали их, они поставили свою экономику на грань кризиса постройкой новых звездолетов. Они набирают команды на такие звездолеты, которые давно устарели, и все равно не снимают их с линий, ведь по их религии ни один альбенаретец не может лишить другого права умереть в Священном Пространстве.
– Это их личное дело, – сказал Поль.– Нас это не касается.
– Это наше дело! – воскликнул Джайлс.– Говорю тебе, нельзя так думать! План теперь включает в себя решение не только судеб человечества. Это решение обязано учитывать и их, так как альбенаретцы со своей религией дошли до предела. Она требует пребывания каждого члена общества в космосе и полностью игнорирует их земную экономику.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
