— Вот это мысль, капитан! Пусть он напевает мелодию, слова к ней придумаем мы!
Генри черкнул короткую записку Дульчи, положил ее на стол. Затем приятели вышли через кухню в гараж. Капитан Генри скользнул за руль низкого черного лимузина, запустил двигатель, понесся по дороге. Ночь была ясной, высоко в небе повисла Хоуп — большая луна, а бледный диск маленькой Дрим только показывался над верхушками тополей.
Генри выехал на прибрежную дорогу и помчался по пустому гудронированному шоссе к светящимся башням Молла.
Сенатор Бартоломью в расшитом блестками халате стоял в дверном проеме и переводил глаза с Генри на Амоса.
— Что случилось? — выдохнул он, остановив взгляд на высоком старике с огрубевшим лицом и белыми жесткими коротко подстриженными волосами. — Сейчас полночь…
— Сегодня ты приезжал ко мне, сенатор, и просил сделать для тебя какую-то работу. Я здесь, чтобы ответить на твой вызов.
— Ты… согласен? — сенатор отступил назад, приглашая пришедших войти и нервно приглаживая свои седеющие волосы. — Это просто замечательно! Здорово! Но почему, во имя порядка, ты не сказал об этом днем?..
Генри обвел взглядом слабо освещенную, роскошно обставленную гостиную.
— Я делаю это не во имя порядка. Я делаю это просто, чтобы сделать. Думаю, что я подремал на солнышке достаточно, чтобы продержаться некоторое время, а может, перспектива видеть твою постную физиономию, каждый раз, когда мне что-либо необходимо в Молле, показалось мне слишком мрачной. Какая разница? Я здесь.
— Да… — Бартоломью кивал, потирая руки. — Замечательная новость, капитан. Я был уверен, что ты одумаешься, то есть я знал, что у тебя есть чувство товарищества.
— Да, как в общественной бане! А теперь, прежде чем идти дальше, давай проясним некоторые вещи. Во-первых, все делится пятьдесят на пятьдесят.
Бартоломью подскочил, словно его чем-то кольнули.
— Послушай, разговор шел о…
— Половина моей правнучке, половина твоему сыну, — продолжал Генри.
Тяжелые брови Бартоломью полезли на лоб.
— Лэрри? — У него был ошарашенный вид.
— Мне не нравится идея работать на тебя, сенатор, а твой банковский счет и так перегружен.
Бартоломью тяжело дышал.
— Я с самого начала думал только о будущем мальчика, но почему ты проявляешь интерес… — он неожиданно замолчал, пристально посмотрел на Генри, затем понимающе кивнул. — Ага, думаю, что понимаю. Твоя правнучка и Лэрри.
— Пожалуй, тебе лучше на этом остановиться, — произнес Генри ледяным голосом.
Бартоломью подергал лацканы своего халата.
— Очень хорошо, не будем болтать попусту. Но выгода будет подсчитана после всех расходов, имей в виду!
— Отлично. Значит, соглашение достигнуто.
Бартоломью подергал себя за губу.
— Ты меня удивляешь, капитан. Я и не думал, что ты неравнодушен к моему мальчику.
— Он заслуживает своей доли, сенатор, он ее заработает.
— Эй, Генри! — начал было Амос.
— Заткнись, Амос, это мое дело.
У Бартоломью перехватило дыхание.
— Послушай, — пробормотал он. — Ты ведь не хочешь сказать…
Капитан Генри кивнул.
— Хочу, хочу, сенатор. Ты что думаешь, что я отправлюсь туда один?
— Это что — дурацкая шутка?
Глаза Генри блеснули под белыми бровями.
— Ты хочешь, чтобы я отправился на Коразон. Я отправлюсь, но только в том случае, если твой статистически средний сын отправится со мной.
Бартоломью вытирал лицо огромным расшитым цветочками платком. Швырнув его на пол, он повернулся к капитану.
— Нет. Я тебе уже десять раз повторил. Бери любого другого человека, но не трогай моего мальчика!
Генри повернулся к двери.
— Пошли, Амос. Я еду домой, в кровать, там мое место…
Сенатор бросился ему наперерез. Лицо его было пунцовым. Он поднял палец и помахал им перед носом капитана.
— Ты думаешь, когда на карту поставлено благосостояние планеты, можно устроить себе развлечение, выдвигая фантастические условия? Что за безумные шутки… Ты… Ты…
— Минуту назад ты называл это благородным предприятием, а сейчас говоришь о безумных шутках.
— Я не это имел в виду! Ты перекручиваешь мои слова!
— А ты не перекручивай моих, сенатор. Давай выясним раз и навсегда. Ты рискуешь своим капиталом, я — своей шеей. Я вернусь — твой мальчик тоже
— с добрым куском Коразона, и это сделает нас всех слишком богатыми, чтобы общаться с кем-либо.
— Мне кажется, я понимаю. Тебе нужен заложник! Ты мне не доверяешь!
— Может, дело и в этом, если ты хочешь откровенности.
Бартоломью вытащил новый платок, промокнул лицо, вытер за ушами.
— Мой мальчик не готов к подобным делам, — сказал он. — Он слабый, он устал, работая на своей Территории…
— Знаю-знаю, политик никогда не спит, но он также не дышит свежим воздухом, не чувствует прикосновения прямых солнечных лучей к своей коже, не ест сырого мяса и не спит в носках. Он получит возможность проделать все это во время похода.
— Капитан Генри, ты ставишь под угрозу чудесную возможность из-за мстительности. В этом Секторе уже никогда не будет другого похода. Ближайшие неколонизированные миры в сотнях лет пути от нас!
Капитан посмотрел на сенатора Бартоломью. Длинное, бледное, обрюзгшее лицо, несколько подбородков, влажные пухлые руки, выпирающее брюшко.
— Твой сын, сенатор, — сказал Генри спокойно, — или я не двинусь с места.
Бартоломью не сводил глаз с капитана, желваки так и играли на его лице.
— Хорошо, — прошептал он. — Мой сын полетит с тобой.
— Ну а теперь, — деловито заговорил Генри, — мне нужен новехонький разведывательный катер — генди, класс инамората, он должен быть доставлен сюда в виде груза, независимо от расходов.
— Но это будет стоить не одну тысячу… — Бартоломью глотнул. — Согласен.
— То же касается его снаряжения. Я составлю список — и не задавать никаких вопросов.
Сенатор кивнул.
— Нечего напускать на себя вид старой девы, соглашающейся лишиться своей девственности, — сказал Генри. — Это ради успеха предприятия. Позови своих адвокатов, и мы подпишем бумаги сейчас же. И свяжись с Клиникой по омоложению, скажи, что я направляюсь туда.
— Да-да, конечно. Это первое, что я сделаю утром. Я позвоню доктору Спренглеру, как только откроется его учреждение…
— К черту завтра! Я уже готов. До завтра я могу умереть.
— Умереть? Ты ведь не болен?..
— Не волнуйся. Ночь я протяну.
— Но уже перевалило за полночь.
— Ну да, — вмешался Амос. — А в Антиподе уже четверть десятого утра. Если капитан хочет что-то сделать, он делает это немедленно!
— Хорошо… — Бартоломью подергал пурпурные лацканы своего халата. — Вы наслаждаетесь ситуацией, но нет причины грубить.
— Есть, — рявкнул Амос. — Мы должны поддерживать репутацию вспыльчивых старых задир. Это одно из немногих удовольствий, которые нам остались.
Сев в машину, Генри перешел на третий уровень и направился в сторону блестящего шпиля Медицинского центра.
— Ну скажи, Генри, — спросил Амос, — что ты затеял с этим сосунком? Для чего нам нужны эти шелковые подштанники?
— Просто мне нужен член команды.
— Что ты хочешь сказать? — голос Амоса охрип от возмущения. — Я что…
— Нет. Ты отлично знаешь, что тебе нельзя проходить еще одно омоложение. И я не уверен на сто процентов, что мне можно.
— Ну подожди хоть секундочку, Генри! Я с самого начала занимался этим…
— Извини, Амос, — более мягко произнес Генри. — Ты знаешь, что ты мне нужен — но факты есть факты… К тому же путешествие может пойти мальчику на пользу.
Какое-то время Амос сидел молча.
— Так вот почему ты вдруг так легко поддался на уговоры, — сказал он наконец. — Полагаешь, что сможешь сделать из мальчика мужчину?
— Возможно. Тщательно изготовленному образцу идеального среднего человека Алдорадо не повредит оказаться за пределами города с искусственным климатом.
— Ты делаешь ошибку. Молодой Бартоломью все свое время тратит на теннис и статистику. Он станет тебе обузой при первой же трудности.
— Надеюсь, что нет. Из-за множества причин.
Образ первой Дульчи задрожал перед ним. Казалось, она взвешивает его мотивы, глядя на него своими ясными серыми глазами.
Под сине-белыми лампами Клиники омоложения капитан Генри наблюдал, как доктор нервно расставляет приборы.
— Это самое нелепое из того, что я когда-либо слышал, — бросил он.
Это был крошечный, похожий на птицу человек с громадными глазами, прикрытыми затененными контактными линзами.
— Человек вашего возраста, среди ночи… Надо пройти десяток проверок, измерений, сдать химические анализы, побыть по крайней мере недели три на специальной диете — а я всего лишь проверил ваш пульс. И вы хотите, чтобы я поместил вас в регенерационную камеру и подверг ваш метаболизм семидесятичасовому глубокому шоку…
— У меня всего три месяца, чтобы добраться до места действий, — сказал Генри. — И мне нужны все мои лошадиные силы, чтобы успеть. У меня нет трех лишних недель.
— Я знаю веские причины для отказа, — Спренглер внимательно посмотрел на Генри. — Речь идет о профессиональной этике.
— Я дал расписку. В конце концов это моя шея.
Доктор сердито схватил шприц, взял Генри за руку.
— Отлично, но, что касается ответственности, я умываю руки. Я вам не гарантирую улучшения даже на двенадцать месяцев, — он выпустил жидкость, швырнул инструмент на стол, нервно вытер руки.
— Ложитесь на стол, капитан, вы почувствуете действие укола мгновенно. Будь что будет. Обратного пути уже нет. — Казалось, его голос раздавался откуда-то издалека. — Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что делаете…
ПОСЛЫШАЛИСЬ ЗВУКИ, КОТОРЫЕ ТО ПРИБЛИЖАЛИСЬ, ТО ИСЧЕЗАЛИ: ГРОХОТ ПУШКИ, КРИКИ, ГОЛОСА ИЗ ПРОШЛОГО. БЫЛИ МОМЕНТЫ ОСТРОЙ БОЛИ, И ОН БОРОЛСЯ, НАПАДАЯ НА ВРАГА, КОТОРЫЙ ВСЕГДА БЫЛ ПЕРЕД НИМ. СВЕТ ОСЛЕПИТЕЛЬНО СИЯЛ, ЗАТЕМ НАСТУПИЛА ТЕМНОТА, ЧЕРЕЗ КОТОРУЮ ОН ПЛЫЛ ОДИН БЕЗ СКАФАНДРА. ПУСТОТА КОСМОСА. А В ЕГО ТЕЛЕ УЖАСНАЯ БОЛЬ, НАКАТЫВАВШАЯСЯ НЕУМОЛИМЫМИ ВОЛНАМИ…
ПОТОМ ЕМУ ПОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ОН ПОВИС, ОЩУЩАЯ БОЛЬ КАЖДОЙ КЛЕТОЧКОЙ, СЛОВНО ОГРОМНЫЙ НОЮЩИЙ ЗУБ. ПОД НИМ СГУЩАЛОСЬ ЧТО-ТО ТВЕРДОЕ. НОГИ, РУКИ ПОКАЛЫВАЛО. ОН ПОПЫТАЛСЯ ВСПОМНИТЬ, ЧТО ПРОИЗОШЛО, НО НЕ БЫЛО НИЧЕГО, ТОЛЬКО ГОЛОС, РАЗДРАЖАЮЩИЙ ГОЛОС, КОТОРЫЙ ПРОБИВАЛСЯ, ВРЕЗАЛСЯ, ВЛАМЫВАЛСЯ В ЕГО СОЗНАНИЕ…
— Просыпайтесь! Просыпайтесь!
Он открыл глаза. Над ним плавали расплывчатые очертания лица. Лицо было приятным, похожим на уже виденное в жизни или во сне… Он закрыл глаза, окунувшись в благодатную темноту…
— Он выходит! — теперь голоса звучали резко, они врезались в его нервы, словно пила.
— Уходите, — пробормотал он.
Внезапно он почувствовал, что во рту у него язык. Сухость и мерзкий привкус…
— Воды, — прохрипел он.
Чьи-то руки подняли его, какие-то люди засуетились вокруг его тела. Он почувствовал, как снимают ремни, затем холодное прикосновение шприца. Он уже сидел, голова кружилась, но глаза осматривали маленькую светлую комнату.
— Вы заставили нас волноваться, капитан, — произнес высокий голос.
Капитан попытался сосредоточиться, человек был ему знаком…
— Сто восемь часов, — продолжал голос.
Теперь он вспомнил. С ним был Амос…
— Где Амос? — его вопрос прогремел в ушах.
Генри глубоко вздохнул, почувствовал резкую боль, которая быстро прошла. Он затряс головой.
— Мне нужен Амос…
— Его… его здесь нет, капитан.
— Он не дождался?
— Мистер Эйбл… не перенес.
— Не перенес чего? — У капитана росло чувство крайнего раздражения. — Что вы за человек? Сюда его сейчас же!
— Вы не поняли, капитан. Его организм не смог выдержать нагрузки…
— Где он?.. — Генри, шатаясь, поднялся на ноги. — Подержите меня!
— Он умер, капитан, — произнес худощавый человек. — Омоложение… для него это слишком… Он умер четыре часа назад. Я сделал все, что смог.
— Вы подвергли Амоса омоложению? Зачем, идиот чертов?
— Но он сказал, что вы так приказали, — Спренглер сделал жест в сторону накрытого простыней стола. — У меня даже не было времени…
Генри сделал шаг к столу, пытаясь сохранить равновесие, оттянул простынь. С воскового лица с тонким носом, ввалившимися щеками на него глядели глаза, отрешенные, как у статуи фараона.
— Амос… — капитан Генри растерянно посмотрел на врачей. — Он был моим партнером… с самого начала.
— Он оставил… это для вас.
Доктор протянул белый конверт. Генри вскрыл его.
ЕСЛИ ВСЕ ПРОЙДЕТ ХОРОШО, ТО Я БУДУ ТЕБЕ ЛУЧШИМ ПАРТНЕРОМ, ЧЕМ ШЕСТЕРО ЗЕЛЕНЫХ ЮНЦОВ ВМЕСТЕ ВЗЯТЫХ. А ЕСЛИ НЕТ — ТОГДА УДАЧНОЙ ПОСАДКИ, ГЕНРИ. ЖАЛЬ, ЧТО МЕНЯ С ТОБОЙ НЕ БУДЕТ.
АМОС ЭЙБЛ.
Генри положил руки на плечо Амоса, через кожу и простыни почувствовал кости.
— Ты не дождался. Ты ушел вперед без меня…
Через час капитан Генри стоял под ультрафиолетовыми, отфильтрованными лучами в городе Молл. С одной стороны его поддерживала Дульчия, стройная в своем облегающем светло-зеленом костюме, подчеркивающем золотистый цвет волос; с другой — нервно болтавший доктор Спренглер.
— Отличный результат, капитан. Откровенно говоря, я удивлен. Думаю, что не ошибусь, сказав, что мы достигли индекса старости примерно ноль целых четыре десятых.
— Дедушка, я так волновалась, — девушка чуть не рыдала. — Ты так слаб…
— Он быстро восстановит силы, — Спренглер уверенно закивал. — Через неделю он восстановит старую форму. То есть новую форму.
Доктор засмеялся от собственного каламбура.
К ним подкатила низкая широкая машина, сиявшая светло-серым фарфором и ослепительным хромом. Из нее выскочил высокий стройный юноша с короткими вьющимися волосами, одетый в модный спортивный костюм.
Он подошел к Генри, взял его за локоть.
— Приятно увидеть вас таким бодрым, сэр, — проговорил он. — Дульчия была сама не своя…
— Дедушка, это низко, уехать, а мне оставить только записку! — вмешалась девушка.
Юноша помог Генри сесть в машину, обошел ее и сел на переднее сиденье; когда он обернулся, на его правильном лице была вежливая улыбка.
— Я, конечно же, был рад, когда узнал, что вы согласились взять меня в это путешествие, капитан. Я уверен, что получу от него огромное удовольствие. С нетерпением жду старта.
Генри откинулся назад, чувствуя, как за ухом стекает пот. Он посмотрел на парня тяжелым взглядом.
— Чертовски сомневаюсь в том, что ты наговорил, сынок, — сказал он. — Человек, который был лучше любого из нас, умер во имя этой гонки. Возможно, еще до того, как она закончится, ты пожелаешь себе того же.
Улыбка сползла с лица молодого человека.
— Дедушка! Какие ужасные вещи ты говоришь Лэрри.
— Знаю, — ответил Генри. — Но сейчас не время для бодрящих разговоров о том, как выгодно работать бригадой. У меня не то настроение. Я еду домой и заваливаюсь спать на сорок восемь часов, а затем мы приступим к работе.
— Хорошо, капитан, — сказал молодой Бартоломью. — Я ожидаю, что…
— Боль делает с ним такие вещи, каких не ожидаешь, — оборвал его Генри. — Подтяни потуже пояс, мальчик, у нас впереди шестьдесят тяжелых дней, а потом будет еще тяжелее.
2
Размахивая наркотической палочкой, сенатор Бартоломью швырнул листы на стол перед капитаном.
— Этот список фантастичен! — заорал он. — Ты тратишь тысячи, тысячи, слышишь! На что?
Он хлопнул по бумаге влажной ладонью.
— Батарея трехсантиметровых беспредельных усилителей, огромный всеволновой экран, пульт управления огнем, разработанный для боевого корабля! Ты что, спятил? Ты отправляешься в мирное путешествие, а не в десантную атаку…
— О-хо-хо… — Генри весело рассмеялся в лицо пузатому финансисту. — Сделаю все, чтобы оно было мирным, сенатор, даже если мне придется прорваться для этого через целую армию. Между прочим, у меня для тебя есть новый список оборудования.
Он похлопал по своим карманам, подошел к столу, заглянул в ящики.
— Дульчи! — позвал он. — Где список, который мы составили сегодня утром?
В двери появилась голова девушки.
— Лэрри забрал его пару минут назад… А, доброе утро, сенатор Бартоломью.
Бартоломью фыркнул.
— Теперь мой мальчик служит у тебя обыкновенным посыльным, так? Полагаю, это твой способ отомстить мне за какую-то воображаемую обиду.
— Ну что вы, сенатор. Лэрри сам вызвался. Он все равно ехал в Молл.
— Не обращай внимания на замечания сенатора, — сказал Генри. — У него, наверное, что-то не в порядке с желудком. Давай выйдем и посмотрим на корабль, я хочу тебе кое-что показать.
— Послушай! Я притащился сюда, чтобы поговорить с тобой! — рявкнул Бартоломью.
— Приходи, когда будешь чувствовать себя получше. — Генри взял девушку за руку, повел ее к машине.
— В самом деле, дедушка. Ты не должен так выводить его из себя.
— А ну его к черту. Сегодня слишком хороший день, чтобы дышать дымом от наркотика.
Он повел машину под уклон в сторону серебристого пикообразного носа корабля.
— Он действительно красив, — сказала Дульчия. — Ты уже решил, как его назвать.
Генри остановил машину в тени пятидесятифутового судна, зависшего на четырех стройных опорах среди сложенных в кучу ящиков. Мужчины в комбинезонах прекратили работу и восхищенно смотрели на девушку. Генри пошарил на заднем сидении и извлек завернутую в шуршащую бумагу бутылку.
— В ответ на твой последний вопрос, — произнес он. — У меня есть вот что.
Он сорвал бумагу с тяжелой бутылки и поднял ее. Этикетка гласила «Пайпер Хайдсик — экстра брют». Так что, если ты согласишься оказать честь…
— Ой, дедушка… — Девушка, хихикнув, взяла шампанское. — Сейчас так странно называть тебя дедушкой, ты такой… лихой…
— Не волнуйся, девочка. Разбей ее о кормовые трубы и дай кораблю имя.
— Ты действительно хочешь, чтобы я это сделала? Сейчас? Когда нас только двое? Можно позвать Лэрри?
— Конечно. Зови.
Девушка возбужденно подошла к полевому экрану, нашла юношу в офисе. Через минуту его алый спортивный автомобиль сорвался с места у административного здания. Он со скрипом затормозил у их лимузина. Лэрри Бартоломью вышел, поздоровался с Генри, улыбнулся Дульчи.
— Какой торжественный случай, настоящее шампанское… — он слегка нахмурился.
— Не волнуйся, — сказал Генри. — Я сам за него заплатил! Ну, вперед, девочка моя, давай его окрестим.
Дульчия подошла к кормовым трубам.
— Дедушка, ты мне еще не сказал, как мы его назовем.
— «Дегвелло».
— «Дегвелло»? — повторила Дульчия.
— Очаровательный выбор, — прокомментировал Лэрри, кивая. — Это старое испанское слово, неправда ли?
— Да, это так.
Дульчия вздохнула, взяла бутылку за горлышко.
— Я даю тебе имя «Дегвелло», — закричала она и швырнула бутылку.
Стекло разбилось, вино запенилось, золотой ручей побежал вниз по ярким пластинам. Рабочие зашумели, к их голосам присоединился рев Генри. Лэрри зааплодировал.
— Ну, капитан, полагаю, мне лучше вернуться к своим… обязанностям,
— сказал он, когда осколки были сметены.
— Неплохая мысль, Лэрри. Тебе пора в спортзал.
— Да, — Лэрри улыбнулся слегка натянуто.
Направляясь к автомобилю, он помахал Дульчи так, словно давал какой-то условный знак. Отвернувшемуся в сторону Генри показалось, что она слегка подняла руку в ответ. Но когда он повернулся к ней, она была совершенно бесстрастна.
— Лэрри выглядит намного лучше с тех пор, как ты заставил его работать над собой… и выходить под открытое солнце. Я думаю, что путешествие пойдет ему на пользу, — она посмотрела на прадеда с неожиданной серьезностью. — Ведь будет не так опасно, как говорил Амос? Правда?
— Это будет пикник, — сказал Генри весело, взяв ее за подбородок. — Еще пару недель, и мы не будем тебе докучать.
— Я не перестаю твердить себе… чем скорее вы отправитесь, тем скорее вернетесь назад.
— Не падай духом. Как насчет того, чтобы пообедать в Огненном Дворце, а потом поплавать у Кастл Риф?
Дульчия схватила его за руку.
— Как здорово! Я должна с тобой кое о чем поговорить.
— О чем?
Он внимательно посмотрел на нее.
Она отпустила его руку и отошла танцующей походкой. Слегка озадаченный, он последовал за ней к машине.
Обед в Огненном Дворце оказался отменным, какой и можно было ожидать. После обеда они посидели на террасе, глядя на сгущавшиеся над морем сумерки, затем переоделись и спустились на пляж.
С наступлением ночи, они поплавали, после чего Генри, пребывавший в удивительно хорошем настроении, зажег огромный костер. Сила вернулась к нему, и ему доставляло удовольствие снова схватить руками здоровенное бревно, которое два обычных человека едва бы подняли, швырнуть его в ревущий огонь и наблюдать, как во все стороны разлетаются гаснущие искры. Его опьянило возвращение бодрости, в избытке чувств он не заметил, как затихла Дульчия. И только упав на песок рядом с ней, он увидел, что она сидит молча, обхватив руками колени, спокойная и задумчивая.
Капитан пристально посмотрел на нее, девушка отвернулась, но он успел заметить, что в ее глазах блестят слезы.
— Дульчи, милая моя, — он обнял ее, но она покачала головой.
— Не надо, дедушка, со мной все в порядке. В самом деле, все в порядке… Это от того, что ты так счастлив. Дедушка… расскажи мне о ней…
— О ней? — он нахмурился.
— Ну ты знаешь… о моей прабабушке. Она действительно была похожа на меня?
— Я тебе тысячу раз говорил, что была.
— Должно быть… — она по-прежнему не смотрела на него, — она чувствовала себя ужасно, когда ты покидал ее, отправляясь к другим планетам…
Внезапно смертельный холод зашевелился в нем. Чувство вины, которое дремало все эти годы, выползло из темных глубин его мозга и набросилось на него. Но Дульчи — эта Дульчи, современная молодая девушка — продолжала говорить:
— Дедушка, я сказала тебе, что хочу тебе кое-что рассказать, — она наконец повернулась к нему. — Это касается Лэрри. Я люблю его.
Холод теперь окутал его и снаружи, словно он был заморожен в куске льда.
— Любишь?
Она кивнула.
— Теперь ты понимаешь. Существуют только два человека, которых я люблю, теперь, когда умер Амос, и оба они отправляются в этот опасный поход.
— Дульчия… — язык не слушался его. — Я сказал тебе, что волноваться не о чем. Не о чем…
— Разве? Действительно не о чем? — Она изучала лицо своими серыми глазами. — Ты мне всегда говорил правду, дедушка. Но сейчас ты мне говоришь, что волноваться не о чем, а Лэрри говоришь совсем другое. Ты знаешь, почему он отправляется с тобой, дедушка? Знаешь?
— Ну, его отец посылает его…
— Дедушка, перестань и подумай немного! — она говорила почти со злостью. — Это для тебя Лэрри просто мальчик, а для самого себя, сенатора и всех на этой планете он мужчина, причем мужчина, который может добиться высокого политического поста. Отец Лэрри не может послать его туда, куда он не захочет отправиться. Лэрри полетит с тобой, потому что он хочет этого, а ты даже не знаешь причины!
Генри напрягся.
— Какова же причина? — резко спросил он.
— А как ты думаешь? Ты! — она посмотрела на него одновременно с любовью и с отчаянием. — Ты не знаешь, никогда не знал, что о тебе думают люди. Разве ты не знаешь, что ты герой, живая легенда для людей нашего с Лэрри возраста? Для их родителей ты, может, по-прежнему простой человек, но для моего поколения ты живая, дышащая страница истории. Теперь ты понимаешь, почему Лэрри даже и не подумал сомневаться, когда отец сказал ему, что ты хочешь взять его с собой в поход на Коразон?
Генри хмыкнул.
— Но ты напугал его до полусмерти! — продолжала Дульчия. — По-твоему, он ничего не может сделать так, как надо, и тебе придется все время за ним присматривать. Он стал таким рассеянным, что наступает себе на ноги, в разговоре вдвое чаще, чем обычно, употребляет эти глупые модные слова. Но он готов отдать свою руку, чтобы тебе угодить. Дедушка, я знаю!
Генри растроганно посмотрел на нее. Где-то в глубине его мозга, там, где жила память о ее прабабушке, распахнулась маленькая дверь, и ему захотелось поверить в то, что она только что сказала.
Но тут неожиданно перед его внутренним взором возник образ сенатора. Толстый, обрюзгший человек с жестоким сердцем. Мальчик был плоть от плоти своего отца. Если в нем есть что-то стояще, то оно проявится, когда путешествие выбьет из него изысканные манеры и всякую чепуху. До тех пор маленькая дверь в мозгу Генри будет закрыта.
— Хорошо, милая, я буду помнить об этом, — проговорил он, ласково похлопав ее по плечу.
Капитан вскочил на ноги, как отпущенная пружина.
— А теперь нам лучше домой. Завтра великий день.
Они взяли полотенца и направились к лимузину. По дороге домой Дульчия вдруг прервала молчание.
— «Дегвелло», — сказала она неожиданно. — Когда я крестила корабль, Лэрри сказал, что это староиспанское слово. Что оно означает?
Вдруг Генри почувствовал, что она внимательно на него смотрит. В свете луны ее лицо казалось белым. И уже произнося слово, он понял, что его губы сжались, и услышал, словно эхо, мрачную ноту в голодной ярости: «Головорез».
Через окно Генри смотрел на белую полоску пляжа, извивавшуюся вокруг утеса и расширявшуюся возле блестящего пузыря Молла и прямоугольника порта. Стоявший в порту корабль отражал яркие лучи солнца. Внизу копошились крошечные фигурки: сенатор Бартоломью и его Комитет среднего статистического, должно быть, уже начинали терять терпение.
Капитан повернулся, посмотрел в длинное зеркало. Облегающие, отделанные серебряным шнуром черные брюки были заправлены в видавшие виды, но до блеска начищенные корабельные ботинки. Он взял с кровати короткий мундир, надел его поверх белой шелковой рубашки. Серебряные пуговицы, золотые галуны на манжетах сияли на фоне королевского синего цвета. Он застегнул широкий, расшитый серебром пояс, на котором сбоку висело надеваемое на торжественные церемонии оружие, и улыбнулся.
Худощавое, бронзовое лицо с зелено-синими глазами и короткими светлыми с проседью волосами улыбалось ему в ответ. Он открыл дверь и пошел по коридору, потом вниз по лестнице в гостиную.
Дульчия повернулась, ее глаза округлились.
— Ой, дедушка!
Он усмехнулся.
— Пошли, дорогая, отправление через сорок минут.
Они сели в лимузин, помчались по извилистой дороге, вдоль пляжа, напрямик через площадку у здания портовых служб, с визгом остановились у корабля.
У красной бархатной, преграждавшей подход к кораблю веревки толпились в ожидании нарядно одетые горожане. На платформе служебной лестницы стояла кучка официальных лиц.
— Все здесь, — у Дульчии перехватило дыхание. — Посмотри, Глава Совета… и…
И у каждого в запасе речь, но боюсь, что я не смогу их всех выслушать.
Генри вышел из машины, подал руку Дульчии. Шум в толпе усилился. В их сторону стали показывать пальцами, засверкали вспышки.
— Дедушка, ты намеренно опоздал, — прошептала девушка. — Это нечестно, я хотела посмотреть, как все тебя приветствуют.
— Где молодой Бартоломью?
Они пересекли открытое пространство, поднялись на платформу. Невысокий узкоплечий человек вышел вперед, протянул руку, поднес ко рту микрофон.
— Мистер мэр, — начал он, его усиленный голос гремел, — почетные гости, граждане Алдорадо…
Капитан Генри взял микрофон у него из руки.
— Мы стартуем через двадцать одну минуту, — сказал он сухо. — Всем отойти за желтую линию. Где мистер Бартоломью?
Внизу возникло движение. Лэрри пробрался сквозь толпу, поднялся на платформу. Он был упакован в дорогой корабельный костюм со множеством ремешков и пряжек.
— А, капитан, я как раз прощался с…
Капитан Генри прикрыл рукой микрофон.
— Поднимайся на борт, Лэрри. Начинай отсчет. Ты знаешь, как это делать…
— Конечно, я знаю, — голос юноши дрожал от напряжения. Его глаза скользнули мимо капитана к Дульчии. — Но я не вижу…
— Мистер, это приказ! — мягко сказал капитан Генри.
Бартоломью покраснел, резко повернулся и ступил во входной люк. Капитан Генри посмотрел на застывших с открытыми ртами официальных лиц.
— Хорошо, джентльмены. Всем уйти. При запуске двигателя опасная для жизни зона составляет сто ярдов в радиусе.
Он повернулся к своей правнучке, обнял ее и небрежно поцеловал в лоб.
— Девочка моя, лучше убирайся отсюда. Поезжай к утесу и смотри оттуда. Оттуда лучше видно.
Она обхватила его шею руками.
— Дедушка, будь осторожен… и возвращайся назад целым и невредимым…
— Не возражаю, — ответил он, потрепал ее по щеке и повернул к лестнице.
Затем весело помахав толпе, закричал в микрофон:
— Стартовая бригада, отведите опоры, отсоединяйте питание и прячьтесь…
Внутри корабля Генри вскарабкался по короткой лестнице, пахнущей свежей краской, в красиво оформленный центр управления. Лэрри лежал, пристегнутый ремнями, в правой люльке, наблюдая за миганием красных, зеленых, желтых и голубых огоньков на пульте, занимавшем половину отсека.
Он бросил на Генри укоряющий взгляд.
— Капитан, у меня даже не было возможности помахать Дульчии…
Стоявший в мигающем многоцветьи панели Генри снял с себя расшитый галунами мундир, бросил тяжелый пояс с декоративным оружием в стенной ящик.
— Лэрри, давай сразу же проясним некоторые вещи, — спокойно сказал он. — До сих пор мы развлекались и играли…
Капитан достал из ящика простой черный костюм, стал его надевать.
— Но игры кончились, — продолжал он. — Ты отправляешься в путешествие, и, может быть, если будем очень осторожны и нам очень повезет, мы вернемся домой. А пока давай сосредоточим каждую клеточку нашего мозга и усилия на ждущей нас работе — и будем надеяться, что этого достаточно.
Бартоломью посмотрел на Генри с сомнением.
— Вы явно преувеличиваете, капитан. Дело только в том, чтобы выбрать подходящий участок и застолбить его…
— Все гораздо сложнее. В этом мероприятии задействованы огромные деньги. Из того, что мне удалось выяснить, я знаю, что некоторые из самых крутых ребят Сектора примут участие в гонке. На новую землю сегодня трудно набрести; нам не получить своего без драки, — он достал из ящика второй костюм, кинул его Бартоломью. — Лучше сними свой наряд Микки Мауса и надень это. У тебя есть пять минут до взлета.