- Очень любезно с твоей стороны, - пробормотал Джим. Он еще плохо соображал со сна, и кроме этой фразы ему ничего не пришло в голову.
      Между тем Лизет прошла мимо него и с удивлением посмотрела на кровать, освещенную бледным предрассветным сиянием, струившимся из окна.
      - Вы совсем не спали, милорд? - спросила она, когда Джим взял под мышку свой матрас.
      - У меня были кое-какие дела, - ответил Джим, стараясь придать своему тону многозначительность, но все еще пребывая в полудреме. - Ты, конечно, понимаешь.
      - О да! - кивнула она. И тут Джим вдруг почувствовал, как важно для него сделать сейчас одно дело, котором он не подумал в первую минуту после пробуждения.
      - Не могла бы ты оставить меня одного еще на некоторое время? Это займет всего одну минуту. Только пусть никто не входит.
      - Никто даже не приблизится к вашей двери, милорд! - решительно заверила Лизет. - Вы можете мне доверять.
      - О, разумеется! - воскликнул Джим.
      Лизет вышла и закрыла за собой дверь.
      Оставшись один, он торопливо расстегнул кожаный пояс, на котором держались его штаны, и направился к ночной вазе. Ночь была долгой, и Джим ни разу не просыпался. Он помочился с большим облегчением, потом привел в порядок свой туалет и поспешил к Лизет.
      - Прости, что так задержался, - сказал он.
      - Задержались? - удивилась Лизет. - Но ведь прошла всего минута, как вы и сказали.
      - А... - Теперь Джим полностью проснулся. - Когда имеешь дело с магией, время воспринимается несколько иначе. Ты слышала истории о людях, похищенных эльфами? Они думали, что отсутствовали всего несколько дней, а когда возвращались, узнавали, что прошло много лет.
      - Конечно. Няня рассказывала мне эти старинные истории. Я лучше всего запомнила про Золушку и ее башмачок - как принц, который на ней женился, заставил злую мачеху и ее дочерей плясать на свадьбе в раскаленных докрасна сапогах. Я просто умирала со смеху.
      - Э-э... да, - пробормотал Джим.
      Они спустились по лестнице, прошли через большой зал и направились к конюшням, которые, в отличие от кухни, находились во дворе, на некотором расстоянии от башни.
      Лишь когда они подошли к конюшням, где царила суматоха, Джим вспомнил, что его оружие, доспехи и прочие вещи, которые могли пригодиться в предстоящей поездке, остались наверху, в комнате Брайена. Джим уже подыскивал подходящий предлог, чтобы вернуться за ними, как вдруг увидел их возле стойла своего коня Оглоеда.
      - Откуда здесь взялись мои вещи и оружие? - спросил Джим. - Они ведь были в комнате сэра Брайена!
      - Я осмелилась приказать слугам, чтобы они принесли ваши вещи сюда, ответила Лизет. - Я сделала не правильно, милорд?
      - Нет-нет! Все совершенно правильно. Ты выбрала именно то, что мне нужно.
      Я тебе весьма обязан.
      - Обязаны мне? - Лизет нахмурилась. - Ничуть, милорд. Все эти вещи принадлежат вам. Я не добавила к ним ни имущества замка де Мер, ни своего лично.
      - О, прости, я не правильно выразился. Маги иногда говорят не так, как обычные люди. Я хотел сказать, что я тебе признателен.
      Тем временем один из конюхов вывел из конюшни Оглоеда; тот был уже оседлан, в выемке справа от седла торчало копье Джима.
      - Если хотите, я помогу вам надеть доспехи, милорд, - предложила Лизет.
      Взглянув на нее, Джим впервые заметил, что она держится с нарочитой скромностью, и впервые подумал, что может быть привлекательным для этой девушки, как некогда - даже в облике дракона - для Даниель Волдской. Очевидно, в обоих случаях главную роль сыграл таинственный ореол мага. Даниель вообразила, будто Джим - заколдованный принц. Впрочем, возможно, она просто прикидывалась, желая вызвать ревность у Дэффида, своего будущего супруга.
      Магия и все связанное с ней имели примерно такую же притягательную силу для людей средневековья, как лотерея в мире, который покинул Джим. И в том и в другом случае люди мечтали о чудесах и богатствах, которые можно получить запросто, оказавшись рядом с тем, кто занимается магией. И хотя шансы получить что-нибудь с помощью магии, как, впрочем, и с помощью лотереи, были ничтожны, все же близость и возможность чуда завораживала.
      Джим поспешно начал облачаться в доспехи, одновременно закусывая хлебом и мясом, которые принесли для отъезжающих слуги. Лизет помогала ему. Геррак и пятеро его сыновей уже полностью собрались и сели на коней. Лахлан тоже был готов, несмотря на явный похмельный синдром, и почему-то бросал на Джима и Лизет сердитые взгляды.
      Глава 17
      Покинув замок и направляясь на север, озаряемые лучами восходящего солнца, они, несомненно, представляли собой весьма эффектную группу.
      В одной превосходной книге о шотландской границе Джим как-то вычитал, что приграничные жители могли, поднявшись среди ночи, за считанные минуты надеть доспехи и помчаться в погоню за грабителями, угнавшими их скот.
      Всадники ехали в две колонны и перестраивались в одну, когда дорога сужалась. Сам Джим ехал впереди, рядом с сэром Герраком, который в своих доспехах, на огромном большеголовом коне, способном нести на себе не только всадника, но и собственную стальную сбрую, казался сказочным великаном.
      Джим нисколько не стремился занять ведущее место; просто случилось так, что выбора у него не осталось.
      Дело в том, что в очередной раз сработало то почти забавное правило четырнадцатого столетия, согласно которому лицу, имевшему более высокий ранг, следовало всегда и всюду находиться впереди всех, в особенности если предстояло сражение.
      За Джимом ехали Лахлан и сэр Жиль, хотя по справедливости обоим следовало бы ехать впереди него. То же относилось и к Дэффиду, но, разумеется, лучник ни при каких обстоятельствах не мог быть впереди рыцаря.
      Беда в том, что в предстоящей схватке каждый, включая даже такого старого и опытного воина, как Геррак, ожидал от него, Джима, ценных указаний. А все из-за одной глупости, которую он совершил, когда делал первые шаги в этом средневековом мире: надеясь облегчить себе жизнь, он назвался бароном.
      Самозваное баронство принесло ему больше тревог, чем радостей.
      Внешне Джим сохранял невозмутимое спокойствие, но мысли его клубились вихрем. Он понятия не имел, как полагается устраивать засады, а что делать с оружием и воинами четырнадцатого столетия, ему просто в голову прийти не могло.
      Джим думал, что не мешало бы ему предварительно встретиться со Снорлом и предупредить волка о засаде. Кроме того, непременно нужно найти время, чтобы еще раз поговорить с маленькими людьми и уговорить их принять участие в битве с полыми людьми. Джим поражался беспечности своих спутников.
      Даже Геррак отправился за шотландским посланником и сундуком с золотом, принадлежащим королю Шотландии, не потрудившись для начала переговорить с другими приграничными жителями и узнать, согласятся ли они участвовать в сражении, ради которого и было затеяно это похищение.
      Джиму очень хотелось побеседовать с Лахланом Мак-Грегором и выведать у шотландца, как тот сам хотел устроить эту засаду. Однако в настоящий момент Джим не видел подходящего предлога, чтобы покинуть свое место рядом с Герраком.
      Придется ждать остановки или конца путешествия...
      Никаких остановок они не делали, и Джиму так и не удалось поговорить с Лахланом по пути. Потом Джиму пришлось придерживать язык, пока они искали место выбранное шотландцем для засады.
      Оно находилось чуть в стороне от тропы. Это была не поляна - просто сосны здесь росли пореже. Однако места оказалось вполне достаточно, чтобы расседлать коней, сесть и подкрепиться хлебом с мясом и вином, которые Геррак взял с собой на вьючной лошади.
      - Вот и это место, - сказал Лахлан, когда они поели. - Чудесно, правда?
      Джим не мог не согласиться.
      Тропа, по которой они ехали - остальные называли ее дорогой, но Джим не видел в ней ничего, что делало бы ее похожей на дорогу, и потому считал тропой, - представляла собой обычную колею, оставленную какой-то повозкой, причем довольно узкой. Здесь могли проехать не более двух всадников в ряд.
      Позади и, на сколько хватал глаз, впереди от того места, где они остановились, тропа тянулась по ровной земле. Однако по обе стороны от нее, на протяжении ста пятидесяти - двухсот ярдов, местность повышалась. Вокруг стоял густой лес, как, впрочем, почти повсюду в здешних краях.
      Склоны по обе стороны от тропы были невысоки. Место, выбранное Лахланом, находилось ярдах в двадцати от тропы и всего на три-четыре фута выше нее.
      Однако землю устилал такой толстый слой сосновых игл, что даже лошади почти не производили шума, ступая по ней, а человеческие шаги оказались и вовсе беззвучными.
      Огня они не зажигали, во-первых, потому, что уже достаточно потеплело; во-вторых, они не хотели обнаруживать свое присутствие. Полуденное солнце здорово припекало, и Джим чувствовал себя неуютно в доспехах и кожаной куртке.
      Его спутники как будто не обращали внимания на жару - совсем как давеча, по пути к замку де Мер, Брайен и Дэффид не обращали внимания на холод.
      По-видимому, температура считалась у людей четырнадцатого столетия некой совершенно неконтролируемой стихией, и если ее не удавалось смягчить с помощью одежды или четырех стен, то ее попросту игнорировали. Говорят, примерно так же древние греки относились к головной боли.
      - Судя по всему, на дороге пока никого нет, - заметил Геррак. - Поэтому, я думаю, в ближайшее время они не появятся. По правде говоря, мне кажется, им еще не один час ехать до нас. Если мы не увидим их до того, как солнце склонится к западу, нам придется сидеть здесь по крайней мере до утра. А ты как думаешь, Лахлан?
      - Думаю, ты прав. Они остановятся, как только стемнеет и станет попрохладнее, и устроятся на ночлег. Мак-Дугал всегда любил удобства. Он любит развести огонь, закусить и выпить вина, прежде чем сядет солнце.
      - Так я и полагал, - кивнул Геррак. - Значит, у нас есть время обсудить наш план. Каковы будут ваши распоряжения, милорд?
      "Ну вот..." - обреченно подумал Джим. Он считался здесь главной персоной, хотел он того или нет. Быть может, у остальных хватит здравого смысла объяснить, почему его указания окажутся неразумными. Джим надеялся на это.
      Вдруг у него мелькнула мысль.
      Как предводитель, он мог предварительно спросить мнение тех, кого ему предстояло вести в бой. Правда, обычно выслушивались лишь мнения начальников рангом пониже. Но поскольку в столь малочисленном отряде не могло быть больше одного начальника, право высказаться имели все.
      - Прежде чем принять окончательное решение, я должен получше ознакомиться с ситуацией, - заявил Джим. - Лахлан, может быть, ты расскажешь, как ты себе все это представляешь?
      - Я уже кое-что рассказал, - отозвался Лахлан, сидевший рядом с ним. Они сидели скрестив ноги, кружком на сосновых иголках. - Они поедут по двое в ряд; впереди, конечно, Мак-Дугал, за ним, может быть, одна лошадь без седока; дальше, наверно, шесть-восемь его людей верхом и в доспехах; одна или две лошади в середине будут везти золото. По сигналу мы пешими нападем на них... Он повернулся к Герраку:
      - Ты уже видел, как я это делаю, когда мы сражались вместе. Главное подлезть под брюхо лошади, разрезать его кинжалом - и дело сделано. Лошади встанут на дыбы, и большинство седоков не удержатся в седлах. А тех, кто упадет на землю, прикончить уже нетрудно. Сам Мак-Дугал ничего не сумеет сделать, когда недосчитается людей. Только один из нас должен выехать вперед и преградить ему дорогу; иначе он ускачет на свежей лошади и может даже прихватить с собой золото, а мы останемся ни с чем.
      - Ну... - начал Джим, но его перебил Геррак.
      - Ты предлагаешь, - проговорил Геррак, и, хотя он почти не повысил голоса, его слова прозвучали подобно надвигающейся грозе, - чтобы мы оставили коней и напали пешими?
      - Так будет гораздо легче, - сказал Лахлан.
      - Я думал, тебе лучше известно, что значит быть рыцарем! Я давал рыцарскую клятву не для того, чтобы, оставив коня и копье, сражаться в пешем строю, подобно какому-нибудь простолюдину! И не для того, чтобы лезть под брюхо лошади и выпускать ей кишки, подобно какому-нибудь голому дикарю! Когда я сражаюсь, то сражаюсь как мужчина и рыцарь, верхом, щит к щиту и меч к мечу, если для копий нет места. Так же будут сражаться и мои сыновья.
      - Я скажу то же самое, отец! - воскликнул Жиль.
      - Вы такие же дураки, как англичане! - презрительно скривился Лахлан. - А еще зовете себя нортумбрийцами!
      Перепалка грозила перерасти в крупную ссору между двумя важнейшими участниками предприятия. Джим поспешил вмешаться, чтобы предотвратить конфликт:
      - Не в моих правилах игнорировать мнения опытных людей. Возможно, нам в самом деле лучше сражаться различными способами, и если способ Лахлана наиболее удобен для него, значит, по крайней мере он сам должен сражаться именно так...
      - Он обвел взором лица своих соратников:
      - Впрочем, я бы все же желал услышать мнение остальных.
      - Мнение одного из присутствующих я выскажу сам, - заявил Геррак. Лахлан, ты ручаешься, что Мак-Дугал безвреден?
      - Если тебя интересует, будет ли он сражаться, когда его люди падут от наших мечей, - начал Лахлан со своим прежним жутким акцентом, - то даже и не думай об этом. А если речь идет о том, чтобы исподтишка сунуть тебе клинок под ребро, - тут уж он не оплошает, будь спокоен.
      Геррак обратился к самому младшему из своих сыновей:
      - Кристофер, ты преградишь путь Мак-Дугалу. Учти, ты должен только сидеть на коне. Не пытайся приблизиться к нему.
      Кристофер улыбнулся. Лахлан также повернулся к нему:
      - Кристофер, ты здоровый детина, хотя и совсем молодой. В доспехах и с копьем наперевес ты удержишь Мак-Дугала на месте не хуже, чем целая армия.
      Шестнадцатилетний сын Геррака, похоже, был не в восторге, но под взглядом отца не посмел выказать недовольства.
      - Да, сэр, - пробубнил он. - Я понял, отец.
      - Помни, просто сиди на коне! - сказал Лахлан. - Потому что, если ты двинешься ему навстречу, он решит, что ради спасения своей жизни ему остается лишь сражаться. Тогда, мой мальчик, тебе придется биться с достаточно опытным и искусным воином и у тебя будет мало шансов. Но если ты не сдвинешься с места и будешь преграждать ему путь с опущенным забралом и копьем наперевес, он ни на минуту не усомнится, что перед ним один из воскресших паладинов Круглого Стола Короля Артура.
      На несчастном лице Кристофера появилась слабая улыбка.
      - Значит, Лахлан хочет сражаться только пешим; я с моими сыновьями хочу сражаться только верхом. Как это повлияет на ваши замыслы, милорд? - спросил Геррак.
      Джим решил немного прозондировать почву.
      - Вы хотите сказать, - строго сказал он Герраку - что, если бы я приказал вам сражаться пешими, вы и ваши сыновья не стали бы делать этого?
      - Сэр Джеймс, - ответил Геррак, в упор глядя на Джима; то, что Геррак на сей раз не назвал Джима милордом, а обратился к нему в соответствии с его рыцарским званием, было весьма многозначительно. - Я рыцарь и обязан соблюдать рыцарскую честь, честь моих сыновей зависит от меня.
      "Ну, так и есть", - подумал Джим. Всякий раз, как он сталкивался со средневековыми обычаями, перед ним словно дверь захлопывалась. Ясное дело, Геррак не собирался менять свое мнение и готов стоять на своем, что бы ни случилось.
      Воцарившуюся после этого довольно напряженную тишину нарушил мягкий, но внушительный голос Дэффида:
      - Не подобает лучнику высказываться в компании рыцарей. Но вероятно, я поступил бы неразумно, если бы не упомянул о том, что с такого близкого расстояния, спрятавшись за деревьями, я могу лишить седоков шести или восьми коней, прежде чем кто-либо из вас успеет пошевелить рукой или ногой.
      После этого заявления снова наступило молчание. Джим понял, что, если теперь он в самом деле не возьмет власть в свои руки, все предприятие расстроится.
      - Хватит рассуждать, - поспешно сказал он. - Вот мои распоряжения. Ты, Лахлан, пролезешь с кинжалом под брюхо двум лошадям - ты уже говорил об этом и выберешься на другую сторону дороги, но в первую очередь ты нападешь на лошадей, везущих золото. Когда ты перережешь им подпруги и хотя бы половина золота окажется на земле, наши противники будут меньше думать о бегстве. Тем временем... - Джим повернулся к Герраку:
      - Вы, сэр Геррак, вместе с сыновьями верхом, как и хотели, нападете на всадников. Но поскольку Кристофер должен преграждать путь Мак Дугалу, вас останется пятеро, со мной - шестеро, а их, как я полагаю, будет тоже не меньше шести. Несомненно, вы считаете себя более чем равными противниками для них. Но для меня важнее победа, а не то, какой ценой мы ее достигнем. - Джим остановился, чтобы перевести дыхание. - Ты, Дэффид, займешь удобную позицию в лесу и, прежде чем кто-нибудь из нас шевельнется, выбьешь из седел как можно больше всадников своими стрелами. Сэр Геррак, вы и ваши сыновья поскачете, когда Дэффид. выпустит стрелы. Ты, Лахлан, двинешься одновременно с ними; суматоха, вызванная атакой, отвлечет внимание от лошадей, везущих золото, и сыграет тебе на руку. Все понятно?
      Джим поостерегся спрашивать, приемлемы ли его указания для остальных; он просто решил делать вид, будто иначе и быть не может. И это прекрасно сработало. Никто не возражал. Лахлан и сэр Геррак кивнули. Дэффид просто улыбнулся.
      - Ну вот! - весело сказал Лахлан, потянувшись к меху с вином. - Нам остается просто ждать. По-моему, это золото уже все равно что у нас. - Он принялся разливать вино по кубкам.
      Однако предсказание Геррака сбылось. Мак-Дугал и его свита не появились до следующего утра.
      Первым, что обнаружили Джим и его спутники, наблюдая на следующий день за дорогой из своего укрытия, оказалось золотое сияние. Однако исходило оно не от золота, предназначенного для полых людей, а от роскошного плаща, накинутого поверх доспехов первого всадника кавалькады.
      Золотой блеск и доспехи, по которым Лахлан немедленно признал Мак-Дугала, а также флаг, развевавшийся на древке, прикрепленном к седлу всадника в плаще, означали, что добыча близка.
      Укрывшись за деревьями, они наблюдали за Мак-Дугалом и его людьми, пока те не приблизились ярдов на тридцать-сорок к тому месту, где тропа проходила между двумя склонами. Джим повернулся к спутникам.
      - Кристофер, - сказал он самому юному из рода де Мер, - отойди по дороге по крайней мере на дюжину ярдов подальше, чтобы до начала атаки тебя никто не видел. Когда атака начнется, но не раньше, ты приблизишься к ним и преградишь путь. - Он повернулся к сэру Герраку и сэру Жилю:
      - Сэр Геррак, сэр Жиль, вам нужно занять такую позицию, чтобы как следует разогнаться для атаки, хотя из-за деревьев это нелегко. Я предоставляю вам выбрать самим: или вы будете ближе к тропе, но окажетесь в редколесье, или отъедете подальше, но тогда вам помешают деревья. Лахлан, - обратился Джим к стоявшему рядом с ним шотландцу; тот был уже в одном килте, но похоже, собирался швырнуть на землю и его, вместе с мечом, щитом и всем прочим, кроме обнаженного кинжала. - Лахлан, тебе надо быть к тропе ближе всех, поскольку тебя труднее заметить, чем людей в доспехах. Ты можешь спрятаться за деревом, даже если какая-то часть тела будет высовываться из-за ствола. Тогда тебе надо будет совершить совсем короткий бросок, чтобы достичь лошадей, везущих золото, независимо от того, в середине они будут или нет.
      - Ну... - как-то странно замялся Лахлан.
      - Извините, сэр Джеймс, - сказал Геррак. - Насколько мне известна манера Лахлана, ему лучше находиться не ближе всех, а дальше всех от тропы.
      - Да! - поспешно кивнул Лахлан. - Не беспокойтесь, я успею к тропе вовремя и в нужном месте. Но мне лучше стоять подальше.
      - Да? - озадаченно пробормотал Джим. Но поскольку ни Лахлан, ни Геррак не дали больше никаких объяснений, он подумал, что тому есть причина, о которой неудобно или просто неучтиво говорить вслух, и благоразумно решил не возражать.
      - Хорошо, Лахлан, выбери себе место сам. Я верю, что ты сделаешь, как сказал.
      Вообще-то я собирался стоять рядом с тобой, поближе к тропе, но раз так получилось, то я присоединюсь к вам, сэр Геррак, и к тебе, сэр Жиль, если вы не возражаете.
      - Ты окажешь нам честь, - отозвался Жиль столь поспешно, что его отец не успел даже рта раскрыть.
      - Разумеется, окажете честь, - пробормотал Геррак, бросив на сына укоризненный взгляд.
      Отряд шотландцев приближался. Джим, держась на своем коне рядом с де Мерами, вдруг услышал за спиной слабый звук. Не веря своим ушам, он прислушался. Через несколько секунд звук повторился, и сомнения Джима рассеялись.
      Это икота.
      Джим взглянул на Геррака, однако массивное лицо рыцаря Границы словно окаменело. Сосредоточив все внимание на тропе, он будто оглох.
      Тогда Джим понял, что икать мог только один человек, находившийся гораздо дальше сзади, то есть не кто иной, как Лахлан.
      По-видимому, предвкушение близкого сражения вызвало у Лахлана приступ икоты. Но только не страх - такую возможность Джим просто выбросил из головы.
      Лахлан принадлежал к числу тех, кто никогда не испытывал страха в подобных ситуациях. Вероятно, причиной икоты было возбуждение и напряженное ожидание. Но все равно это интересно.
      Это особенно интересно потому, что, когда Джим сам начал икать вчера, выпив слишком много вина, Лахлан выразил удивление и сказал, что Джим, дескать, не мог опьянеть - еще ведь так рано. Похоже, Лахлан давеча решил, будто перед ним человек, обладающий той же, что и он сам, особенностью организма, и сделал вывод, что Джим получил некое ошеломляющее известие.
      Впрочем, всадники, которые уже подъезжали к участку тропы, зажатому между двух склонов, вряд ли могли услышать икоту шотландца. А если бы и услышали, то столь странный, да еще в столь неподходящем месте звук едва ли мог встревожить их или привлечь внимание.
      Мак-Дугал надвигался. Он был великолепен, восседая с прямой, как палка, спиной на украшенном прекрасным чепраком, закованном, как и его обладатель, в доспехи коне. На расстоянии трех конских корпусов за ним следовал, очевидно, слуга на маленькой лошадке с широкими копытами, который вел под уздцы лошадь поприличнее, нагруженную багажом. За слугой ярдах в трех ехали в два ряда всадники в легких доспехах. Их оказалось восемь. Очевидно, они охраняли золото, которое - как и предсказал Лахлан - покоилось в двух разукрашенных сундуках, взваленных на спины двух вьючных лошадей, что шествовали между четырьмя передними и задними всадниками.
      Джим решил не давать сигнала к атаке, надеясь, что Дэффид сам разберется, в какой момент стрелять. И хотя Джим как будто был готов к этому, он все же вздрогнул, когда четверо всадников, ехавших позади, вдруг свалились с седел или неестественно склонились к шеям своих коней, причем из спин их торчали стрелы.
      Тут все разом и началось. За спиной Джима раздался дикий вопль, и совершенно голый Лахлан ринулся к тропе, оставив позади Геррака и его сыновей, но и те вдруг тоже сорвались с места.
      Когда кони рванулись вперед, начался невообразимый хаос, как и во всех битвах, в которых довелось участвовать Джиму.
      Его собственный конь, Оглоед, наткнулся на дерево, и Джим отстал от де Меров. Через несколько мгновений, когда он выехал на тропу, Геррак уже покончил с одним из людей Мак-Дугала, обрушив на него всю свою богатырскую мощь, и энергично и наглядно доказывал с помощью меча свое превосходство другому шотландскому латнику.
      На первый взгляд, все шло хорошо; но тут Джим заметил, что один из сыновей Геррака упал с коня, а двое других отступают под натиском шотландцев, несмотря на свое могучее сложение и силу.
      Слишком многое тут зависело от опыта. Джим не сомневался, что такой отец, как Геррак, заботился о том, чтобы его сыновья ежедневно упражнялись в обращении с оружием и устраивали между собой учебные бои. Но никакая подготовка не могла научить и половине того, чемy учит первое сражение. Это Джим знал по собственному тяжкому опыту.
      Брайен не раз говорил ему, что в лучшем случае его можно назвать довольно посредственным бойцом. О том, как он владел копьем, не стоило даже упоминать; с прочими видами оружия четырнадцатого столетия он обращался не более чем сносно.
      Однако Брайен заметил, что Джим добился кое-каких успехов в работе с широким мечом и щитом.
      После долгих мучений Джим в конце концов научился наклонять свой щит так, чтобы меч противника просто соскальзывал. Это, да еще природная склонность Джима к тому стилю фехтования, в котором меч используется скорее как дубина, наконец заставило Брайена сделать вывод, что Джиму в экстренных случаях следует пользоваться именно широким мечом и щитом.
      Конечно, обстоятельства могли изменить этот выбор, как произошло во время дуэли с сэром Хьюго де Буа де Маленконтри, прежним владельцем замка Джима.
      Тогда Джим одержал победу в схватке на длинных двуручных мечах - впрочем, лишь благодаря тому, что сэр Хьюго оказался немного тяжеловат, а у него, Джима, были довольно сильные и быстрые ноги.
      Лахлан успешно перерезал подпруги обеим лошадям, которые везли золото, и оба сундука оказались на земле. Лахлан же, голый, с кинжалом в руке, плясал вокруг слуги, доставшего откуда-то из-под своей одежды боевой топор с короткой рукояткой.
      Однако Вильям едва держался в седле и явно нуждался в помощи, но его брат, сам оказавшийся в затруднительном положении, ничем не мог облегчить его участь, а Геррак и Жиль были слишком далеко.
      Внезапно у Джима закипела кровь. Издав жуткий воинственный клич, он пришпорил Оглоеда и устремился на помощь сыну Геррака.
      Глава 18
      Джим налетел на латника, теснившего Вильяма де Мера, и нанес ему такой удар мечом, что шотландец едва не вылетел из седла. Тут сыграли роль и тяжелые доспехи Джима, и вес его скакуна. Оглоед вообще-то был довольно крупным конем, а теперь он к тому же разъярился. Никогда прежде Джим не пришпоривал его. Желая отыграться на ком-нибудь, все равно на ком, Оглоед, как заправский боевой конь, встал на дыбы, заржал и саданул копытами явно уступавшую ему габаритами лошадь шотландца.
      Но Джиму некогда было вникать в тонкости, поскольку он уже вовсю рубился с шотландцем. Тот удержался в седле и выпрямился, однако неожиданное появление второго противника на здоровенном коне, к тому же привставшего на стременах, заставило латника перейти к обороне.
      Про Вильяма забыли, и он отъехал в сторону, прижимаясь к шее своего коня, в то время как его бывший противник полностью переключился на поединок с Джимом Будь Джим хоть чуть-чуть поспокойнее - позднее он понял, что ему, вероятно, отчасти передалось воодушевление Лахлана, поскольку голый человек, бросающийся с одним кинжалом на закованных в латы противников, производил поразительное впечатление, - ему, может статься, и не повезло бы в этой схватке. Джим просто подавил своего противника весом и силой и в конце концов вышиб его из седла, совсем в стиле Геррака.
      И вдруг на поле брани все стихло. Лошади и люди стояли, тяжело дыша, или лежали на земле. Никто не двигался с места, пока Геррак, проворно, словно двадцатилетний юноша, соскочив с коня, не бросился к своему сыну: того выбили из седла.
      - Алан! - горестно воскликнул Геррак. Он упал на колени возле своего сына и положил его голову себе на колени. - Алан...
      Толстыми дрожащими пальцами он принялся расшнуровывать шлем Алана. Наконец шлем был снят, и показалось белое как полотно лицо юноши с закрытыми глазами.
      У Джима сжалось сердце. Алан был старшим сыном. Для Геррака смерть первенца могла оказаться слишком тяжелым ударом; несомненно, Геррак долгие годы как неосознанно, так и сознательно готовил Алана к тому, чтобы тот стал хозяином замка и всех земель рода де Мер.
      Джим сошел с коня, протиснулся между Лахланом и сыновьями сэра Геррака и опустился на колени возле Алана. Поднеся руку к приоткрытому рту юноши, Джим улыбнулся Герраку, который держал голову Алана в своих руках и раскачивал ее из стороны в сторону, словно баюкая малое дитя.
      - Он дышит, - сказал Джим.
      Геррак заплакал.
      Прежде Джим поразился бы, увидев такого человека плачущим. Но он уже знал, что в четырнадцатом столетии и мужчины, и женщины плакали так же легко, как дети. О, конечно, у Геррака были на то причины, ведь его сын оказался жив.
      - Помогите! - обратился Джим к сыновьям Геррака. - Помогите снять с него доспехи - осторожно. Я посмотрю, что можно сделать.
      Услышав обещание мага заняться Аланом, остальные сыновья, в том числе и Жиль, зачарованно смотревшие на своего брата, вышли из оцепенения. Они сгрудились вокруг Алана и начали бережно снимать с него доспехи.
      Джим осторожно ощупал тело Алана, но не обнаружил никаких признаков ранения. Затем он взял безжизненную кисть и нащупал пульс; тот оказался хотя и ровным, но довольно медленным.
      Джим нахмурился, но тут же расправил брови, заметив страх в глазах Геррака.
      - Похоже, Алан не ранен, - сказал Джим. - Единственное, что тут может быть, - это контузия... - Он поднял голову и взглянул на братьев Алана, ближе всех находившихся к нему во время сражения. - Кто-нибудь из вас видел, что случилось с Аланом?
      - Латник ударил его один раз, - ответил Гектор. - По-моему, удар был не сильным, сэр Джеймс, но Алан сразу упал с коня.
      - Хм... - пробормотал Джим.
      Он ощупал череп Алана под волосами, которые были примяты шлемом и теперь понемногу расправлялись.
      - Вероятно, контузия, - повторил Джим. Впрочем, возможно, у Алана была какая-то мозговая травма раньше, вот он и упал в обморок после удара. Но это уже относилось к области медицины, о которой Джим имел весьма смутные представления, так что он предпочел не упоминать о своем предположении, чтобы не пугать семью де Мер. - Принесите воды или вина, - велел Джим.
      Джим совершил несколько пассов рукой над принесенным кубком, бормоча вполголоса "заклинание", для того чтобы подбодрить зрителей и внушить им мысль, будто здесь совершается некая магическая процедура, а не обычное смачивание кожи. Затем он достал из своего совсем не средневекового кармана, пришитого изнутри к его рубашке руками Энджи, тряпицу, обмакнул ее в вино, разумеется, они принесли вино, а не воду - и осторожно смочил лицо Алана.