— Не думаю, — ответил Джим, с удивлением услышав собственный голос, звучавший так спокойно по сравнению с пышущим злостью голосом Агаты.

— Заплатите! — прошипела она. — Король сделает все, как я скажу.

— Не думаю. Возможно, у него и остается время для женщин, но он ценит прежде всего выпивку и развлечения, а королевством управляют лорды и советники. Эти лорды и советники скоро узнают, что ты пыталась сотворить здесь. Они уже поняли, как опасно допустить тебя слишком близко к королю. Они играют наверняка. Ты первая потеряешь голову!

— Посмотрим! — возразила она.

На Джима вдруг нахлынула необъяснимая дикая ярость.

— Однако я могу превратить тебя во что-нибудь мелкое и гнусное прямо сейчас! — Он медленно поднял палец и указал на нее.

Агата дико взвизгнула и устремилась вон. Они услышали, как она хлопнула дверью.

Джим и Энджи переглянулись. Потом Энджи заговорила; Джим никогда раньше не слышал, чтобы у нее был такой голос.

— Как хорошо, что ты пришел, Джим. Если бы я завладела кинжалом, она бы уже лежала мертвой.

Джим посмотрел на оружие в своих руках. С внезапным отвращением он отбросил его подальше в угол. Энджи упала к нему в объятия, и он крепко держал ее, пока дрожь, сотрясавшая все ее тело, постепенно не утихла, сменившись легким подрагиванием, которое тоже вскоре прекратилось.

— О Джим, — прошептала она.

Он продолжал обнимать жену, пока она не отстранилась от него и не отступила на шаг.

— Ты действительно сделал бы это? — спросила она, внезапно захохотав и вытирая глаза рукой. — Ты действительно превратил бы ее во что-нибудь мелкое и гнусное?

— По правде говоря, не знаю, — нерешительно произнес Джим. — Я не уверен в установленном для магии правиле действовать только ради защиты. Но я бы попытался.

— Это бы ей очень пошло. — Энджи продолжала смеяться. Джим взглянул на кормилицу. Та зашевелилась под его взглядом и что-то забормотала, но ее глаза оставались закрытыми.

— Что с ней?

— С ней все в порядке. Придется дать Роберту подслащенной воды через соску, и до завтра он потерпит. Агата напоила ее.

— Напоила? — Джим уставился на Энджи. — Вином?

— Нет. Я полагаю, французским коньяком. Знаешь, даже в этом столетии есть крепкие напитки, хотя они не очень в ходу. Я думаю, это был французский коньяк… или что-то вроде белого джина с юга Франции. Королевский двор — единственное место, где его можно достать.

Джим кивнул.

— Я понимаю, почему ты не хочешь, чтобы она нянчила ребенка, пока не протрезвеет. Но я удивлен, что у Агаты хватило времени напоить ее, пусть даже коньяком.

— Вспомни, Джим, ведь люди низкого сословия счастливы, если им доведется попробовать вина хоть раз в жизни. И они проглатывают его так же, как свое жиденькое пиво, — Голос ее окреп. — Это просто чудо. Я направлялась в Большой зал, и вдруг у меня возникло неприятное чувство. Я оказалась права. Когда я вернулась, Том сказал мне, что впустил Агату, потому что кормилица говорила ему, что ее впускали раньше. Я вбежала в комнату. Кормилица отключилась, а Агата пыталась задушить малютку Роберта в… в… колыбели…— Ее голос прерывался. Он стал глубже на последних словах и закончился на такой невероятной ноте, которую Джиму редко доводилось слышать.

— Должно быть, ты опередила ее на какую-то долю секунды…— начал Джим.

— Да, она пыталась положить Роберта так, чтобы все выглядело как несчастный случай! Только это спасло малютку от смерти. Хотя, если бы я вошла и обнаружила, что Роберт мертв, а Агата стоит рядом, мне ничего не нужно было бы объяснять. Я хотела вытолкать ее из комнаты, а она вытащила кинжал. — Смех вновь стал сотрясать Энджи. — Ведь это мой собственный кинжал, он висел у меня на поясе, а я даже не подумала о нем. Я ударила ее. Она этого не ожидала и на минуту растерялась. Потом я начала мыслить яснее и перехватила ее руку с кинжалом. Она оказалась страшно сильной, но я помешала ей причинить вред мне или Роберту. Я очень обрадовалась, когда ты появился.

— У меня должно было быть предчувствие, — печально произнес Джим, А я просто бежал по ступенькам и вспоминал слова песенки о двенадцати днях Рождества.

Энджи подошла к мужу, погладила и поцеловала его:

— Ты пришел. Послушай, пойдем в свою комнату. Роберт заснул, все спокойно, и я больше не хочу даже видеть эту комнату.

— А что делать с кормилицей? Может, перенесем ее куда-нибудь?

— Нет, пусть себе лежит. В ближайшие часов десять ей все будет безразлично. А когда она проснется и почувствует себя чертовски плохо, пусть это послужит ей уроком. Вообще-то ее могла ожидать бы виселица, но я просто скажу ей, что она ответит за свои грехи перед небом. Для нее это хуже того, что мы можем сделать с ее телом. Пойдем в свою комнату, Джим.

Они прошли к себе в комнату и уселись в кресла рядом с маленьким столиком, на котором стояло вино, бутыли с водой и кубки. Руки Энджи будто жили собственной жизнью — они занялись прической и оправляли дневное платье, которое, как знал Джим, она очень любила.

Платье было сшито из тонкой шерсти, окрашенной в коричневый цвет, гармонировавший с цветом глаз Энджи. Оно имело вырез лодочкой по моде этого времени, узкий лиф и свободную юбку до пола. Энджи немного переделала его, и оно выглядело почти как наряд двадцатого века. Как замужняя женщина, Энджи носила локоны, двумя рядами спадавшие по обеим сторонам лица. Голову ее украшали бант и прозрачная сетчатая вуаль, спадающая на затылок. В вуаль Энджи вплела несколько серебряных нитей.

Джим налил себе вина и наполнил еще один кубок для Энджи, не потрудившись долить их водой.

— Я в этом не нуждаюсь, — сказала Энджи, глянув на свой кубок.

— И все же выпей, тебе надо забыться.

Энджи поднесла кубок ко рту, пригубила, а затем сделала хороший глоток. Она отставила кубок и быстро заговорила:

— Возможно, ты и прав, Джим. Я как раз направлялась в комнату над Большим залом по пути к самому залу, чтобы успеть побывать там и там, ведь нас совсем никто не видел утром, до соколиной охоты. Я ведь совсем не чувствовала усталости. Все произошло внезапно. Мне было трудно присоединиться к их беззаботному веселью над маленькой лисичкой, которую убил сокол. Лисичке явно не повезло. Сокол был такой большой. Он ударил ее крыльями, а они такие твердые, что могут выбить из седла человека. — Энджи внезапно замолчала и тихо сидела в кресле. Она еще раз пригубила вино.

— Возможно, это и не совсем так, — медленно и спокойно заговорил Джим. Он говорил скорее для того, чтобы дать Энджи время прийти в себя, чем для того, чтобы сообщить что-либо важное. — Но ты права насчет удара крыльями. Не знаю, заметила ли ты тогда, но именно крылья дали мне превосходство над Эссессили — помнишь этого морского змея, с которым я сражался, когда прошлым летом нас окружили морские змеи? Я ударил его своими драконьими крыльями сильнее, чем мог ударить меня он. Он походил на змею с коротенькими ножками и был слишком жирный, чтобы свернуться, подобно обычной змее, и из такого положения ударить головой.

— Я тебе рассказала, почему вернулась. — Энджи говорила уже спокойнее, чем раньше. Она выпила еще немного вина. — А почему вернулся ты?

— Мне хотелось рассказать тебе, что я сделал, чтобы обнаружить переодетого тролля. Я думал, ты отдыхаешь.

Энджи рассмеялась — теперь уже обычным своим смехом.

— Неважно, что ты там напридумывал, важно, что я делала все что угодно, только не отдыхала! — Она посмотрела на свой кубок. — Джим, я не верила, что это произойдет так быстро, но ты прав. Вино помогает.

— Оно помогает всегда, особенно после таких переживаний.

Энджи пригубила еще немного.

— Хорошо, а теперь рассказывай.

— Идея в том, чтобы убедить Мнрогара, здешнего тролля, и графа сесть за стол переговоров. Я участвовал бы в них как посредник. Они должны поговорить и придумать, как Мнрогар незаметно поднимется наверх и потихоньку обнюхает всех гостей. — Джим вновь наполнил кубок Энджи.

— Мне довольно, — сказала Энджи, поглядев на кубок.

— Тогда не пей, — спокойно заметил Джим. — Вопрос в том, как чужой тролль выдает себя за человека.

— И ты не знаешь, как он это делает… Я имею в виду, какие магические силы он использует… И магия ли это вообще.

— Нет. В этом-то и проблема. Благословение епископа исключает новую магию, значит, чары наложены раньше. Но сверхъестественные создания не способны использовать магические силы. С другой стороны, как тролль сделал это, если он не использовал магию? Знаешь, пожало, единственный, кто меня интересует, это Чендос…

В комнате рядом завозился маленький Роберт.

— О милый! — Энджи поднялась. — Побудь пока здесь. Я его принесу.

— Нет. — Джим тоже встал.-Лучше я пойду и подумаю, как скорее устроить встречу с Мнрогаром, Я хочу, чтобы Мнрогар дал согласие до того, как я поднимусь обедать. Ты объяснишь мое отсутствие за высоким столом? Скажи, что я приду чуть позже.

Последние слова он почти прокричал вслед Энджи, которая уже скрылась в соседней комнате. Хныканье прекратилось, и все стихло.

— Хорошо, — ответила Энджи из соседней комнаты. — Если встретишь в коридоре Анну, вели ей бежать сюда. Она не должна оставлять кормилицу с Робертом одних, даже если я обедаю наверху!

— Конечно! — сказал Джим. Аннелия Бойер была служанкой Энджи, которую они привезли с собой из Маленконтри. Это была старательная женщина лет тридцати. Задержавшись лишь для того, чтобы привязать к поясу меч, нарушив тем самым законы гостеприимства, Джим вышел в коридор.

Анна не могла уйти надолго. Она слишком ответственна для этого. С другой стороны, и Энджи не могла спуститься к столу, пока служанка не вернется, потому что кормилица еще не в состоянии двигаться.

Наверно, следовало бы сначала найти Анну, а потом уже спускаться в логово Мнрогара. Вероятно, служанка отправилась в Большой зал— она хотела увидеть Энджи за главным столом, потому что сама вплела блестящие серебряные нити в вуаль хозяйки.

Джим встретил Анну на лестнице, и после его первых слов она побежала к Энджи, Однако, еще не успев приступить к выполнению своего плана в отношении Мнрогара, он заметил, что по лестнице поднимается Брайен. Тот крикнул снизу:

— Джеймс… вот ты где! Поспеши! Времени в обрез.

— Времени? Для чего? — удивился Джим.

— Жиль наконец-то приехал, — продолжал Брайен; голос его отдавался эхом в пустом пространстве между этажами башни, — но ему не повезло, он повредил правую руку! Поторопись. Я хочу видеть сэра Гаримора в схватке с сэром Батрамом из Отери. Они хорошая пара, хотя сэр Гаримор больше волнуется; вам обоим, и тебе, и Жилю, полезно посмотреть на это. Иди быстрее, возможно, схватка уже началась!

Брайен поднимался вверх по лестнице и уже достиг поворота, продолжая говорить. Джим спускался ему навстречу, стараясь держаться ближе к стене, потому что здесь, как в большинстве башен, не было ограждения.

— Жиль здесь? — радостно спросил он.

Сэр Жиль де Мер был их соратником во время первой тайной поездки во Францию для спасения юного принца, наследника английского трона. Жиль был рыцарем из Нортумберленда, в его жилах текла кровь силки. Когда Жиля убили, Брайен и Джим спасли его, бросив тело в море. Жиль тотчас ожил, но в облике тюленя. И хотя у него были некоторые трудности, прежде чем он вновь принял человеческий облик, в конце концов ему это удалось. Он был светловолос, молод, крепко сбит и очень горд. В отличие от рыцарей того времени, по традиции не носивших на лице растительности, он имел массивные, как велосипедный руль, усы. Эти усы и огромный, подобный клюву, нос скрывали его лицо, и Джиму понадобилось некоторое время, чтобы понять: то, что он принимал за небритый выдающийся вперед подбородок, в действительности — нечто вроде вандейковской бородки, которую некоторые рыцари носили, чтобы уравновесить небольшие аккуратные усики. Джим поравнялся с Брайеном.

— Ты сказал, что Жиль сейчас там, внизу…— начал было Джим, но его прервал голос за спиной Брайена:

— Нет-нет! — Секунду спустя Жиль предстал перед ними собственной персоной. На его правой руке была повязка, но в остальном он выглядел как обычно, все еще в доспехах, шпорах и снаряжении для путешествия верхом. — Ха! Джеймс… как приятно видеть тебя снова!

В следующую секунду Джим обнаружил, что его ребра сжаты железным объятием неповрежденной руки Жиля. Джим стоически перенес веселый поцелуй в обе щеки — рыцарь из Нортумберленда явно уже несколько дней не брился.

— Я тоже рад тебя видеть, Жиль! — с удовольствием констатировал Джим. Если Брайен был его лучшим другом, то Жиль, несомненно, мог считаться следующим за ним. — Как тебя угораздило покалечить руку?

— По глупости. Упал с коня в стычке с какими-то бродягами по дороге сюда. Зима стоит холодная. Они голодают, скрываясь в лесу, и дичают, как звери…

— Пошли! Пошли! — Брайен нетерпеливо переминался на лестнице.

— Лучше пойдем. Жиль, — сказал Джим, — у нас еще будет время поговорить!

И они под предводительством Брайена поспешили вниз по лестнице. Друзья спустились на уровень земли и вышли через Большой зал во двор, очищенный от снега и готовый для предстоящего ристалища.

На огороженном месте для важных гостей Джим увидел графа и епископа. Заметил он и Агату, которая стояла возле епископа и что-то шептала ему на ухо. Правда, епископ, казалось, совсем не слушал ее.

Внимание епископа было приковано к трем поединкам на мечах, которые развернулись на поле. Он, Агата, граф, прислуживающий епископу мальчик, чьи обязанности Джим так до сих пор и не мог понять, а также Чендос сидели на возвышении, закутанные в меха, и следили за поединками. Брайен шел впереди, Джим с Жилем проталкивались за ним сквозь толпу, особенно плотную вокруг участников второго поединка. Брайен призывно восклицал:

— Прошу разрешения, благородные дамы и господа! Прошу разрешения!

Со всех сторон слышался гул голосов, сопровождавший их проход через толпу. Возгласы «х!» и «х!» говорили о недовольстве и возмущении тех, кого грубо отстраняли с дороги. Но, когда люди видели Джима, следующего за сэром Брайеном, который был почитаем всеми за мастерство владения оружием, а за ними рыцаря с рукой на перевязи, обычная вежливость, не говоря уже об уважении к особе, удостоенной чести сидеть за высоким столом, удерживала их от дальнейших замечаний.

Наконец Брайен привел друзей в первый ряд стоявших зрителей. Сэр Гаримор, как заметил Джим, уже схватился с пожилым, очень плотным и крупным рыцарем, наверное, сэром Батрамом из Отери.

— Прекрасно! Великолепно проделано, сэр Гаримор! — закричал Брайен, едва они получили возможность наблюдать за схваткой. — Видите, Джеймс, Жиль, как он заставил сэра Батрама промахнуться? Смотрите внимательно, это очень любопытный бой. Сэр Батрам один из сильнейших, его руки гораздо быстрее, чем думают многие. С ним опасно бороться на близком расстоянии. Сэр Гаримор, хотя и легче, восполняет все мастерством и подвижностью. Смотрите, он то приближается, то удаляется, пытаясь соблазнить сэра Батрама открыться. Но сэр Батрам старый и опытный воин и заставить его действовать против воли тяжело… Ну вот, сэр Батрам делает шаг, но только один. Он стоит крепко. Он не поддается сэру Гаримору, не открывается, не всегда отвечая сразу на удары. Он заставляет сэра Гаримора приблизиться, и в конце концов сэр Гаримор может получить некоторое преимущество. Бьюсь об заклад, что победит на поединке сэр Гаримор…

Брайен продолжил свой поток критики и пояснений, напомнив Джиму спортивного радиокомментатора. Джим намеревался спокойно поговорить с Жилем, пока они наблюдали за поединком, и узнать поподробнее, что произошло и почему тот так задержался. Однако выяснилось, что Жиль совсем не расположен что-либо объяснять; он с жадностью слушал Брайена и ни на секунду не отводил глаз от продолжавшегося поединка.

То же можно было сказать и о зрителях, толпящихся рядом. Все они явно испытывали огромное уважение к опыту и критическим замечаниям Брайена.

— Сэр Батрам делает два шага назад. Теперь его тактика изменилась. Теперь он, а не Гаримор, заставляет противника открываться. Сэр Гаримор делает выпад… Ха!

Сэр Гаримор действительно сделал выпад, и гораздо стремительнее, чем мог вообразить Джим. Сэр Батрам внезапно получил серию ударов широкого меча

— это оружие было легче и короче, чем думал когда-то Джим, подобно большинству неопытных людей двадцатого века. Джим перенесся обратно в четырнадцатый век, чтобы наяву увидеть такое оружие в действии.

— Но сэр Гаримор хорошо обороняется… обрати внимание, Джеймс, как он выдерживает угол наклона щита. Я тщетно пытался научить тебя этому, чтобы лезвие не шло косо. Теперь сэр Гаримор отступил, его не достать клинком. Сэр Батрам остается на месте, все еще приглашая противника приблизиться…

Над шумом двух других центров притяжения зрителей, над молчанием тех, кто окружил Брайена, стараясь не пропустить ни единого его слова, под полуденным солнцем вдруг прозвучал долгий, мрачный волчий вой.

Три пары бойцов, сражавшихся на тупых мечах, не обратили на вой никакого внимания. Но все переговаривающиеся зрители внезапно смолкли,

— Предзнаменование, — пробормотал кто-то за спиной Джима.

— Дурное предзнаменование, — подхватил другой, Конечно, подумал Джим, таково поверье. Волчий вой днем считался предвестником грядущей беды. И действительно, этот мрачный звук породил внезапное молчание, по спинам людей пробежал озноб.

Но Джим озноба не ощутил. Он не особо разбирался в вое волков, но голос этого слышал неоднократно. Более того, Джим понял, для кого он предназначался.

Судя по звуку, волк находился менее чем в четверти мили.