Рассказы 60-х годов

      В один прекрасный день мистер Бафл заявляет о своем приходе двумя резкими стуками, и майор бросается к дверям.
      - Пришел сборщик получить налоги за два квартала, - говорит мистер Бафл.
      - Деньги приготовлены, - говорит майор и впускает его в дом.
      Но по дороге мистер Бафл бегает глазами по сторонам со свойственной ему подозрительностью, а майор вспыхивает и спрашивает его:
      - Вы увидели привидение, сэр?
      - Нет, сэр, - отвечает мистер Бафл.
      - А я, знаете ли, уже раньше заметил, - говорит майор, - что вы, судя по всему, очень усердно ищете призраков в доме моего уважаемого друга. Когда вы отыщете какое-нибудь сверхъестественное существо, будьте добры показать его мне, сэр.
      Мистер Бафл таращит глаза на майора, потом кивает мне.
      - Миссис Лиррипер, - говорит майор, вскипая, и представляет меня движением руки.
      - Имею удовольствие быть с нею знакомым, - говорит мистер Бафл.
      - А... хм!.. Джемми Джекмен, сэр, - представляется майор.
      - Имею честь знать вас в лицо, - говорит мистер Бафл.
      - Джемми Джекмен, сэр, - говорит майор, качнув головой в сторону с каким-то яростным упорством, - позволяет себе представить вам своего высокочтимого друга, вот эту леди, миссис Эмму Лиррипер, проживающую в доме номер восемьдесят один, Норфолк-стрит, Стрэнд, Лондон, в графстве Мидлсекс, в Соединенном Королевстве Великобритании и Ирландии. По этому случаю, сэр, говорит майор, - Джемми Джекмен снимает с вас шляпу.
      Мистер Бафл смотрит на свою шляпу, которую майор швырнул на пол, поднимает ее и снова надевает себе на голову.
      - Сэр, - говорит майор, густо краснея и глядя ему прямо в лицо, - налог на невежливость не уплачен за два квартала, и сборщик пришел.
      И с этими словами, вы не поверите, душенька, майор снова швыряет на пол шляпу мистера Бафла.
      - Это... - начинает мистер Бафл, очень рассерженный и с пером в зубах.
      Но майор, все больше и больше вскипая, говорит:
      - Выньте свой огрызок изо рта, сэр! Иначе, клянусь всей проклятой налоговой системой этой страны и любой цифрой в сумме государственного долга, я вскочу к вам на спину и поеду на вас верхом, как на лошади!
      И, несомненно, он так и сделал бы, потому что его стройные коротенькие ноги уже были готовы к прыжку.
      - Это, - говорит мистер Бафл, вынув свое перо изо рта, - оскорбление, и я буду преследовать вас по закону.
      - Сэр, - отзывается майор, - если вы человек чести и считаете, что ей не воздали должного, ваш сборщик может в любое время явиться сюда, в меблированные комнаты миссис Лиррипер, к майору Джекмену, и получить полное удовлетворение!
      С этими многозначительными словами майор впился глазами в мистера Бафла, а я, душенька, тогда буквально жаждала ложечки успокоительной соли, разведенной в рюмке воды, и вот я им говорю:
      - Пожалуйста, джентльмены, прекратите это, прошу вас и умоляю!
      Однако майора невозможно было утихомирить - он только и делал, что фыркал еще долго после того, как мистер Бафл удалился, ну а в какое состояние пришла вся моя кровь, когда на второй день обхода мистера Бафла майор принарядился и, напевая какую-то песню, принялся шагать взад и вперед по улице - причем один глаз у него был почти совсем скрыт под шляпой, чтобы описать это, душенька, не найдется слов даже в словаре Джонсона. И я приоткрыла дверь на улицу, а сама, накинув шаль, спряталась в майоровой комнате, за оконными занавесками, твердо решив, что, как только надвинется опасность, я выбегу наружу, буду кричать, пока хватит голоса, держать майора за шею, пока хватит сил, и попрошу связать обоих противников. Не успела я и четверти часа постоять за оконными занавесками, как вдруг вижу, что мистер Бафл приближается с налоговыми книгами в руках. Майор тоже увидел его и, напевая еще громче, пошел ему навстречу. Сошлись они у ограды нижнего дворика. Майор широким жестом снимает свою шляпу и говорит:
      - Мистер Бафл, если не ошибаюсь?
      Мистер Бафл тоже широким жестом снимает свою шляпу и отвечает:
      - Так меня зовут, сэр.
      Майор спрашивает:
      - Вам что-нибудь требуется от меня, сэр?
      Мистер Бафл отвечает:
      - Ничего, сэр.
      И вот, душенька, оба они очень низко и надменно поклонились друг другу, после чего разошлись в разные стороны, и с тех пор, всякий раз как мистер Бафл отправлялся в обход, майор встречал его и раскланивался с ним у нижнего дворика, чем очень напоминал мне Гамлета и того другого джентльмена в трауре * перед тем, как им убить друг друга, хотя лучше было бы тому другому джентльмену убить Гамлета более честным путем и пускай менее вежливо, но не прибегая к яду.
      В нашем околотке не любили семейства Бафлов, - ведь если бы вы, душенька, снимали дом, вы сами увидели бы, что любить податных ненатурально, а помимо этого, все находили, что миссис Бафл не к лицу так важничать только потому, что у них завелся фаэтон в одну лошадь, да и тот был куплен на деньги, удержанные из налоговых сборов, - поступок, который я лично считаю неблаговидным. Одним словом, их не любили, и в семье у них были нелады, так как супруги изводили мисс Бафл и друг друга по той причине, что мисс Бафл питала нежные чувства к одному молодому джентльмену, который был в ученье у мистера Бафла, и даже поговаривали, будто мисс Бафл захворает чахоткой, а нет, так уйдет в монастырь, - очень уж она отощала и совсем потеряла аппетит, - так что стоило ей выйти из дому, как два гладко выбритых джентльмена с белыми повязками на шее и в жилетах, похожих на черные детские передники, принимались подглядывать за нею из-за углов.
      Так обстояли дела у мистера Бафла, как вдруг в одну прекрасную ночь меня разбудил страшный шум и запах гари и, выглянув в окно своей спальни, я увидела зарево - вся улица была ярко освещена. К счастью, у меня как раз в это время пустовало несколько комнат, и вот я еще не успела накинуть на себя кое-какую одежду, как слышу, что майор колотит в дверь мансарды и кричит не своим голосом:
      - Одевайтесь!.. Пожар! Не пугайтесь!.. Пожар! Соберитесь с духом!.. Пожар! Все в порядке!.. Пожар!
      Едва я открыла дверь своей спальни, как майор ворвался в нее и, чуть не сбив меня с ног, схватил в свои объятия.
      - Майор, - говорю я, чуть дыша, - где горит?
      - Не знаю, дорогая, - говорит майор. - Пожар! Джемми Джекмен будет защищать вас до последней капли крови... Пожар! Будь милый мальчик дома, какое редкостное удовольствие для него!.. Пожар!
      Но, в общем, держался он совершенно спокойно и храбро, вот только не мог выговорить ни одной фразы без того, чтобы не заорать "пожар", а это потрясало меня до самых внутренностей. Мы бегом спустились в гостиную, высунулись в окошко, и тут майор окликает какого-то бесчувственного постреленка, который весело скачет по улице, чуть не лопаясь от восторга:
      - Где горит?.. Пожар!
      А постреленок отвечает на бегу:
      - Вот так штука! Старик Бафл поджег свой дом, чтобы не дознались, что он ворует налоги. Урра! Пожар!
      И тут полетели искры, повалил дым, пламя трещит, вода хлещет, пожарные машины дребезжат, топоры стучат, стекла разбиваются вдребезги, шум, крик, суматоха, жара, и от всего этого у меня ужасно забилось сердце.
      - Не пугайтесь, дражайшая, - говорит майор. - Пожар! Нечего бояться... Пожар! Не открывайте наружной двери, пока я не вернусь... Пожар! Вы совершенно спокойны и не волнуетесь, правда?.. Пожар, пожар, пожар!
      Тщетно пыталась я удержать его, говоря, что его до смерти задавят пожарные машины, а сам он до смерти надорвется от чрезмерного напряжения сил, до смерти промочит себе ноги в грязной воде и слякоти, и его до смерти сплющит в лепешку, когда рухнут крыши, - дух майора взыграл, и он помчался галопом вслед за тем постреленком, пыхтя и задыхаясь, а я и горничные, мы столпились у окон диванной и смотрели на страшные языки пламени над домами на той стороне - ведь мистер Бафл жил за углом. И вдруг видим: несколько человек бегут по улице прямо к нашему подъезду, причем майор с самым деловитым видом руководит всеми, потом бегут еще несколько человек, а потом... в кресле на манер Гая Фокса несут... мистера Бафла, запеленутого в одеяло!
      И вот, душенька, по приказу майора, мистера Бафла тащат вверх по лестнице, волокут в диванную и взваливают на софу, после чего и майор и все прочие, не говора ни слова, мчатся назад во весь дух, так что я бы приняла их за мелькнувшее видение, если бы не мистер Бафл, очень страшный на вид в своем одеяле и с выпученными глазами. Но они мигом примчались назад вместе с миссис Бафл, запеленутой в другое одеяло, втащили ее в дом, вывалили на диван и умчались, но тотчас же примчались назад вместе с мисс Бафл, запеленутой в третье одеяло, и ее тоже втащили в дом, вывалили и умчались, но сейчас же примчались назад вместе с молодым джентльменом, что был в ученье у мистера Бафла, запеленутым в четвертое одеяло, причем его волокли за ноги два джентльмена, а он обхватил их за шеи руками, совсем как некий ненавистный субъект на картинках в тот день, когда он проиграл сражение (но куда девалось кресло, я не знаю), а у волос его был такой вид, словно их только что взъерошили. Когда все четверо очутились рядом, майор стал потирать себе руки и зашептал мне хрипло, насколько у него хватило голоса:
      - Если бы только наш милый, замечательный мальчик был дома, какое он получил бы редкостное удовольствие!
      Но вот, душенька, мы приготовили горячий чай, подали гренки и подогретый коньяк с водой, в который добавили немножко мускатного ореха, и сначала все Бафлы дичились и куксились, но потом сделались более общительными, поскольку все у них было застраховано. И как только мистер Бафл обрел дар слова, он назвал майора своим спасителем и лучшим другом и сказал ему:
      - Мой навеки дражайший сэр, позвольте мне познакомить вас с миссис Бафл.
      А она тоже назвала его своим спасителем и лучшим другом и была с ним настолько любезна, насколько позволило ей одеяло. Затем он познакомил майора с мисс Бафл. Надо сказать, что голова у молодого учащегося джентльмена была не совсем в порядке, и он все стонал:
      - Робина обратилась в пепел, Робина обратилась в пепел! - И это было тем более трогательно, что, запеленутый в одеяло, он как бы выглядывал из футляра для виолончели, но тут мистер Бафл сказал:
      - Робина, поговори с ним!
      Мисс Бафл промолвила:
      - Дорогой Джордж!
      И если бы не майор, который немедленно налил учащемуся молодому джентльмену коньяку с водой и тем вызвал у него жестокий припадок кашля из-за мускатного ореха, от которого у юноши захватило дух, ему, пожалуй, было бы не под силу вынести эти слова своей любимой. Когда же учащийся молодой джентльмен опомнился, мистер Бафл прислонился к миссис Бафл (они были как два узла, поставленные рядом) и, недолго посовещавшись с нею, сказал со слезами, которые майор, подметивший их, тотчас же вытер:
      - Наша семья не была дружной. Давайте же помиримся теперь, раз мы пережили такую опасность. Берите ее руку, Джордж!
      Молодой джентльмен не мог достаточно далеко протянуть свою руку, чтобы взять руку мисс Бафл, но словесно выразил свои чувства очень красиво, хоть и несколько туманно. Я же не запомню такого приятного для меня завтрака, как тот, за который все мы сели, немножко подремав, причем мисс Бафл очень мило готовила чай, совершенно в римском стиле, вроде того, как раньше представляли в Ковент-Гарденском театре, а все члены семейства были в высшей степени любезны, да такими и остались навсегда с той самой ночи, как майор стоял у пожарной лестницы и принимал их по мере того, как они спускались (молодой человек спустился вниз головой, чем все и объяснялось). И хотя я не говорю, что мы менее склонны осуждать друг друга, когда вся наша одежда сводится к одеялам, но все-таки скажу, что почти все мы могли бы лучше понимать людей, если бы меньше от них отгораживались.
      Взять хотя бы меблированные комнаты Уозенхем, что вниз по нашей улице, на той стороне. Я несколько лет относилась к ним очень неодобрительно, ибо считала, да и сейчас считаю, что мисс Уозенхем систематически сбивала цены, к тому же дом ее ничуть не похож на картинку в справочнике Бредшоу: там слишком много окон и непомерно ветвистый и огромный дуб, какого на Норфолк-стрит испокон веков никто не видывал, да и карета, запряженная четверней, никогда не стаивала у подъезда Уозенхемши, из чего следует, что со стороны Бредшоу было бы куда приличней нарисовать простой кэб. Вот с какой горечью я относилась к этим меблированным комнатам вплоть до того дня в январе прошлого года, когда одна из моих девушек, Салли Рейригену, которую я до сих пор подозреваю в том, что она ирландского происхождения, хотя родные ее называли себя уроженцами Кембриджа (а если я не права, так зачем ей было убегать с каменщиком лимерикской веры * и венчаться в деревянных сандалиях, не дожидаясь, пока у него как следует побледнеет синяк под глазом, полученный в драке со всей компанией - четырнадцать человек и одна лошадь - на крыше кареты?), - повторяю, душенька, я с неодобрением относилась к мисс Уозенхем вплоть до того самого дня в январе прошлого года, когда Салли Рейригену с грохотом ввалилась (я не могу подобрать более мягкого выражения) в мою комнату, подпрыгнув то ли по-кембриджски, то ли нет, и сказала:
      - Ура, миссис! Мисс Уозенхем распродают с молотка!
      Ну, когда я внезапно это услышала, душенька, и сообразила, что эта девчонка Салли, чего доброго, подумает, будто я радуюсь разорению своего ближнего, я залилась слезами, упала в кресло и сказала:
      - Мне стыдно самой себя!
      Ладно! Я попыталась выпить чашечку чаю, но не смогла - так много я думала о мисс Уозенхем и ее несчастьях. Неприятный это был вечер, и я подошла к окну, выходящему на улицу, и стала смотреть через дорогу на меблированные комнаты Уозенхем, и, насколько я могла разобрать в тумане, вид у дома был грустный-прегрустный, а света ни в одном окне. И вот, наконец, я говорю себе: "Этак не годится", - надеваю свою самую старую шляпку и шаль, не желая, чтобы мисс Уозенхем в такое время видела мои лучшие наряды, и, можете себе представить, направляюсь в меблированные комнаты Уоденхем, и стучу в дверь.
      - Мисс Уозенхем дома? - говорю я, повернув голову, когда дверь открылась.
      И тут я увидела, что дверь открыла сама мисс Уозенхем, такая измученная, бедняжка, - глаза совсем распухли от слез.
      - Мисс Уозенхем, - говорю я, - прошло уже несколько лет с тех пор, как у нас с вами было маленькое недоразумение по поводу того, что шапочка моего внука попала к вам на нижний дворик. Я выбросила это из головы вон, надеюсь, и вы тоже.
      - Да, миссис Лиррипер, - говорит она удивленно. - Я тоже.
      - В таком случае, дорогая моя, - говорю я, - мне хотелось бы войти и сказать вам несколько слов.
      Услышав, что я назвала ее "дорогая моя", мисс Уозенхем самым жалостным образом залилась слезами, а тут какой-то не совсем бесчувственный пожилой человек, недостаточно чисто выбритый, в ночном колпаке, торчащем из-под шляпы, выглядывает из задней комнаты, вежливо прося извинения за свой вид и оправдываясь тем, что опухоль после свинки въелась в его организм, а также за то, что он пишет письмо домой, жене, на раздувальных мехах, которыми он пользовался вместо письменного стола, - так вот, он выглядывает и говорит:
      - Этой госпоже не худо бы услышать слово утешения, - а потом уходит.
      Таким образом я и получила возможность сказать очень даже натурально:
      - Ей не худо услышать слово утешения, сэр? Ну, так бог даст, она его услышит!
      И мы с мисс Уозенхем пошли в комнату, выходящую на улицу, а там свеча была такая скверная, что казалось, она тоже плакала, истекая слезами, и тут я и говорю:
      - Теперь, дорогая моя, расскажите мне все.
      А она ломает руки и говорит:
      - Ах, миссис Лиррипер, этот человек описывает мое имущество, а у меня нет на свете ни единого друга, и никто не даст мне взаймы ни шиллинга.
      Не важно, что именно сказала такая говорливая старуха, как я, когда мисс Уозенхем произнесла эти слова, и лучше уж, душенька, я не буду повторять этого, но признаюсь вам, я готова была выложить тридцать шиллингов, лишь бы иметь возможность увести к себе бедняжку попить чайку, но не решилась на это из-за майора. Правда, я знала, что могу вытянуть майора, как нитку, и обвести его вокруг пальца в большинстве случаев и даже в этом, если только примусь за него как следует, но ведь мы, беседуя друг с другом, так часто поносили мисс Уозенхем, что мне стало очень стыдно за себя, и, кроме того, я знала, что его самолюбие она задела, а мое нет, да еще я боялась, как бы эта девчонка Рейригену не поставила меня в неловкое положение. Вот я и говорю мисс Уозенхем:
      - Дорогая моя, дайте-ка мне чашечку чаю, чтобы прочистить мои тупые мозги, - тогда я смогу лучше разобраться в ваших делах.
      И вот мы попили чайку и поговорили о делах, и оказалось, что задолжала она всего только сорок фунтов и... Ну, да ладно! Она самая работящая и честная женщина на свете и уже выплатила половину своего долга, так зачем же об этом распространяться, особенно если суть вовсе не в этом? А суть в том, что когда она целовала мне руки и держала их в своих, а потом снова целовала их и благословляла меня, благословляла, благословляла, - я в конце концов повеселела и говорю:
      - Какой я была непонятливой старой дурой, дорогая моя, если считала вас совсем другой, чем вы есть на самом деле.
      - А я-то, - говорит она, - как я ошибалась в вас!
      - Слушайте, скажите мне, бога ради, - спрашиваю я, - что именно вы обо мне думали?
      - Ах! - отвечает она. - Я думала, что вы не сочувствуете мне в моей несчастной нищенской жизни потому, что сами вы богатая и катаетесь как сыр в масле.
      Тут я затряслась от смеха (чему была очень рада, потому что уже надоело ныть) и говорю:
      - Да вы только взгляните на мою наружность, дорогая моя, и скажите, ну разве это на меня похоже, даже будь я богатая, - кататься как сыр в масле?
      Это подействовало! Мы развеселились, как угри (так всегда говорится, но что это за угри, вы, душенька, быть может, знаете, я - нет), и я отправилась к себе домой счастливая и довольная донельзя. Но, прежде чем я доскажу про это, вообразите, что я, оказывается, ошибалась в майоре! Да, ошибалась. На следующее утро майор приходит ко мне в комнатку с вычищенной шляпой в руках и начинает:
      - Дорогая моя мадам... - но вдруг прикрывает лицо шляпой, словно только что вошел в церковь.
      Я сижу в полном недоумении, а он выглядывает из-за шляпы и снова начинает:
      - Мой высокочтимый и любимый друг... - но тут снова скрывается за шляпой.
      - Майор, - кричу я в испуге, - что-нибудь случилось с нашим милым мальчиком?
      - Нет, нет, нет! - отвечает майор. - Просто мисс Уозенхем сегодня пришла спозаранку извиняться передо мной, и, клянусь богом, я не могу вынести всего того, что она мне наговорила.
      - Ах, вот оно что, майор, - говорю я, - а вы не знаете, что еще вчера вечером я вас боялась и не считала вас и вполовину таким хорошим, каким должна бы считать! Поэтому перестаньте прятаться за шляпу, майор, - вы не в церкви, - и простите меня, милый старый друг, а я больше никогда не буду!
      Ну, душенька, предоставляю решать вам самим, выполнила я свое обещание или нет. А до чего трогательно бывает, как подумаешь, что ведь мисс Уозенхем при своих ничтожных средствах и при своих убытках так много делает для старика отца да еще содержит брата, который имел несчастье размягчить себе мозги, борясь с трудностями математики, а одет он у нее всегда с иголочки, и живет в трехоконной задней комнатке, которую жильцам выдают за дровяной чулан, и за один присест уписывает целую баранью лопатку - только подавай!
      А теперь, душенька, если вы склонны уделить мне внимание, я начну рассказывать вам про свое наследство, впрочем, я твердо намеревалась перейти к этому с самого начала, но как вспомнишь что-нибудь, так за этим сразу же еще что-нибудь вспомнится.
      Дело было в июне месяце, накануне солнцестояния, и вот приходит ко мне моя горничная Уинифред Меджерс (она была из секты Плимутских сестер, и тот Плимутский брат *, что ее увез, поступил очень разумно, потому что более чистоплотной девушки, более пригодной на то, чтобы ввести ее как жену в свой дом, во всем свете не сыщешь, и она впоследствии заходила ко мне с прехорошенькими Плимутскими близнецами), - так, значит, дело было в июне месяце, накануне солнцестояния, и вот приходит ко мне Уинифред Меджерс и говорит:
      - Какой-то джентльмен от консула желает поговорить с миссис Лиррипер.
      Верьте не верьте, душенька, но я вообразила, что речь идет о консолях в банке, где у меня отложено кое-что для Джемми, и я говорю:
      - Боже мой, неужто они страшно упали?
      А Уинифред мне на это:
      - Не похоже, сударыня, чтоб он упал.
      Тогда я ей говорю:
      - Проводите его сюда.
      Входит джентльмен, смуглый, волосы острижены, я бы сказала - чересчур коротко, и говорит очень вежливо:
      - Мадам Лирруиперр?
      Я говорю:
      - Да, сэр. Садитесь, пожалуйста.
      - Я прришел, - говорит он, - от фрранцузского консула. (Тут я сразу поняла, что это не касается Английского банка.) Мы получили из мэррии горрода Санса, - говорит джентльмен, как-то чудно и с большим искусством выговаривая звук "р", - сообщение, которое я буду иметь честь пррочитать. Мадам Лирруиперр понимает по-фрранцузски?
      - Что вы, сэр? - говорю я. - Мадам Лиррипер ничего такого не понимает.
      - Это ничего не значит. - говорит джентльмен, - я буду перреводить.
      И тут, душенька, джентльмен прочитал что-то насчет какого-то департамента и какой-то мэрии (которую я, да простит мне бог, принимала за женщину по имени Мэри, пока майор не вернулся домой, причем я несказанно удивлялась, каким образом эта особа припуталась ко всей истории), а потом перевел мне что-то очень длинное, утруждая себя самым любезным образом, и дело оказалось вот в чем: в городе Сансе во Франции умирает один неизвестный англичанин. Он лежит без языка и без движения. В квартире его нашлись золотые часы и кошелек, в котором столько-то и столько-то денег, а также чемодан, в котором такая-то и такая-то одежда, но никакого паспорта и никаких бумаг нет, если не считать, что на столе валяется колода карт и на рубашке червонного туза написано карандашом следующее: "Властям. Когда я умру, прошу переслать все, что останется после меня, миссис Лиррипер, дом номер восемьдесят один, Норфолк-стрит, Стрэнд, Лондон, в качестве наследства".
      Когда джентльмен объяснил мне все это (причем я подумала, что письмо составлено гораздо более вразумительно, нежели можно ожидать от французов, но в то время я еще не была знакома с этой нацией), он вручил мне документ. И можете быть уверены, что я ровно ничего в нем не разобрала, разве только заметила, что бумага похожа на оберточную и вся припечатана орлами.
      - Полагает ли мадам Лирруиперр, - говорит джентльмен, - что она знает своего несчастного компатрриота?
      Вообразите, душенька, в какое смятение я пришла, услышав, что меня спрашивают о каких-то моих "компатриотах".
      - Извините, - говорю я, - будьте так добры, сэр, говорите немножко попроще, если можно.
      - Этого англичанина, несчастного, прри смеррти. Этого компатрриота стррадаюшего, - говорит джентльмен.
      - Благодарю вас, сэр, - говорю я, - теперь мне все ясно. Нет, сэр, я не имею понятия, кто это такой.
      - Нет ли у мадам Лирруиперр сына, племянника, кррестника, дрруга, знакомого, прроживающего во Фрранции?
      - Я наверное знаю, - говорю я, - что никакого родственника или друга у меня там нет, и думаю, что нет и знакомых.
      - Прростите. А вы прринимаете локатерров? - говорит джентльмен.
      Тут я, душенька, будучи вполне убеждена, что он как любезный иностранец хочет предложить мне что-нибудь, например, понюшку табаку, слегка наклонила голову и, вы не поверите, говорю ему:
      - Нет, благодарю вас. Не имею этой привычки.
      Джентльмен смотрит на меня в недоумении, потом переводит с французского:
      - Жильцов!
      - О! - говорю я со смехом. - Вот оно что! Ну как же, конечно!
      - Быть может, это какой-нибудь ваш пррежний жилец? - говорит джентльмен. - Какой-нибудь жилец, с которрого вы не взяли кварртиррной платы? Вы иногда не бррали с жильцов кварртиррной платы?
      - Гм! Случалось, сэр, - говорю я, - но, уверяю вас, я не могу припомнить ни одного джентльмена, который хоть сколько-нибудь соответствовал бы вашему описанию.
      Короче говоря, душенька, мы ни к чему не пришли, но джентльмен записал все, что я сказала, и ушел. И он оставил мне бумагу, которая была у него в двух копиях, а когда майор вернулся, я и говорю, передавая ему эту бумагу:
      - Вот, майор, глядите, - ни дать ни взять "Альманах старика Мура" * со всеми иероглифами полностью, так вы разберитесь и скажите, что вы об этом думаете.
      На чтение у майора ушло немного больше времени, чем я ожидала, судя по быстроте, с какой лился у него роток слов, когда он набрасывался на шарманщиков, но в конце концов он разобрался в бумаге и уставился на меня в изумлении.
      - Майор, - говорю я, - вы поражены.
      - Мадам, - говорит майор, - Джемми Джекмен ошеломлен.
      Так совпало, что как раз в тот день майор ходил наводить справки насчет поездов и пароходов, потому что на следующий день наш мальчик должен был приехать домой на летние каникулы, и мы собирались повезти его куда-нибудь, чтобы он развлекся, и вот пока майор сидел, уставившись мне в лицо, меня вдруг осенило, и я говорю:
      - Майор, сходите-ка справьтесь по своим книгам и картам, где именно находится этот самый город Санс во Франции.
      Майор сдвинулся с места, пошел в диванную, повозился там и, вернувшись, говорит мне:
      - Сане, дражайшая моя мадам, расположен в семидесяти с лишком милях к югу от Парижа.
      А я ему говорю, пересилив себя:
      - Майор, - говорю, - мы отправимся туда вместе с нашим милым мальчиком.
      При мысли об этом путешествии майор, можно сказать, был совершенно вне себя. Он прочитал в газетах объявление, из которого почерпнул кое-какие полезные для себя сведения, и после этого весь день напролет бесновался, как лесной дикарь, а на другой день, рано утром, задолго до того, как Джемми должен был приехать домой, убежал на улицу, готовясь встретить нашего мальчика известием, что все мы уезжаем во Францию. Можете мне поверить, что наш краснощекий мальчуган бесновался не меньше майора, и оба они вели себя так скверно, что я им сказала:
      - Если вы, дети, не угомонитесь, я уложу вас обоих в постель.
      Тогда они принялись чистить Майорову подзорную трубу, чтобы впоследствии обозревать в нее Францию, а потом ушли покупать кожаную сумку с пружинной застежкой, которую Джемми собирался повесить себе через плечо и носить в ней деньги на манер маленького Фортуната * с его кошельком.
      Не дай я им слова, возбудившего их надежды, сомневаюсь, чтобы у меня хватило духу на такую поездку, но теперь отступать было поздно. И вот на другой же день после солнцестояния мы уехали утром в почтовой карете. И когда мы добрались до моря (а море я видела лишь раз в жизни, когда мой бедный Лиррипер за мной ухаживал), его свежесть, и глубина, и воздушность, и мысль о том, что оно волновалось от начала времен и волнуется вечно, но почти никто не обращает на него внимания, - все это привело меня в очень серьезное расположение духа. Однако я чувствовала себя прекрасно, так же как Джемми и майор, и, в общем, качало не очень сильно, хотя голова у меня кружилась и казалось, что я во что-то погружаюсь, но все-таки я заметила, что внутренности у иностранцев, как видно, созданы более полыми, чем у англичан, и от них гораздо больше ужасного шуму, особенно когда они плохо переносят качку.
      Но, душенька, когда мы высадились на материк, какая там оказалась синева, и свет, и яркие краски повсюду, - даже будки часовых и те полосатые, - а блестящие барабаны бьют, а низенькие солдаты с тонкими талиями щеголяют в чистых гетрах... и все это, в общем, так на меня подействовало, что слов нет, - ну, как будто меня на воздух приподняло. Что касается завтрака, будьте покойны: держи я у себя повара и двух судомоек, и то я не могла бы так хорошо завтракать даже при двойных расходах, - ведь до чего приятно, когда перед тобой не торчит обидчивая молодая особа, которая смотрит на тебя свирепо, точно ей жалко провизии, и благодарит за посещение ее ресторана пожеланием, чтобы ты подавилась пищей, - а здесь, напротив, все были так вежливы, так проворны и внимательны, и вообще нам было удобно и спокойно во всех отношениях, если не считать того, что Джемми опрокидывал в себя вино стаканами и я опасалась, как бы он не свалился под стол.
      А до чего хорошо говорил Джемми по-французски! Ему теперь часто приходилось практиковаться в этом, потому что, как только, бывало, кто-нибудь заговорит со мной, я отвечаю: "Не компрени {Искаженное французское: "Je ne comprends pas" - Не понимаю.}, вы очень любезны, но толку не выйдет... Ну-ка, Джемми!" - и тут Джемми как начнет тараторить просто прелесть, - одного лишь ему не хватало: он вряд ли понимал хоть слово из того, что ему говорили французы, так что пользы от этих разговоров получалось меньше, чем я ожидала, - впрочем, во всех остальных отношениях Джемми казался настоящим туземцем, но что касается разговорной речи майора, то я бы сказала, сравнивая французский язык с английским, что французскому не мешало бы иметь больший запас слов на выбор, тем не менее, когда майор спрашивал какого-нибудь военного джентльмена в сером плаще, который час, признаюсь, не будь я знакома с майором, я приняла бы его за коренного француза.
      За моим наследством мы решили съездить на другой день, а весь первый провести в Париже, и предоставляю вам, душенька, судить, как я провела этот день вместе с Джемми, майором, подзорной трубой и одним молодым человеком бродячей наружности (впрочем, тоже очень вежливым), который стоял у подъезда гостиницы, а потом отправился с нами показывать нам достопримечательности.