Урок все время как-то не ладился, а когда он пришел к концу, девочка переменила туфли и закуталась в шаль, закрыв ею свое белое муслиновое платье; затем ее увели. Немного поговорив, мы отправились искать мистера Тарвидропа-старшего и нашли этот "Образец хорошего тона" вместе с его цилиндром и перчатками расположившимися на диване в своей опочивальне - единственной хорошо обставленной комнате во всей квартире. Судя по всему, он только что завершил свой туалет - его шкатулка с туалетными принадлежностями, щетки и прочие вещи, все очень изящные и дорогие, были разбросаны повсюду, - причем одевался он не спеша и порой отрываясь от этого занятия, чтобы слегка закусить.
      - Папенька, к нам пожаловали мисс Саммерсон... и мисс Джеллиби.
      - Я в восторге! В упоенье! - воскликнул мистер Тарвидроп, вставая, и поклонился нам, высоко вздернув плечи. - Соблаговолите! - Он подвинул нам стулья. - Присядьте! - Он поцеловал кончики пальцев левой руки. - Я осчастливлен! - Он то закрывал глаза, то вращал ими. - Мое скромное пристанище превратилось в райскую обитель. - Он опять расположился на диване в позе "второго джентльмена Европы" *.
      - Мисс Саммерсон, - начал он, - вы снова видите, как мы занимаемся нашим скромным искусством - наводим лоск... лоск... лоск! Снова прекрасный пол вдохновляет нас и вознаграждает, удостаивая нас своим чарующим присутствием. В наш век (а мы пришли в ужасный упадок со времен его королевского высочества принца-регента, моего патрона, - если осмелюсь так выразиться) - в наш век большое значение имеет уверенность в том, что хороший тон еще не совсем попран ногами ремесленников. Что его, сударыня, еще может озарять улыбка Красоты.
      Я решила, что на эти слова лучше не отвечать, а он взял понюшку табаку.
      - Сын мой, - проговорил мистер Тарвидроп, - сегодня во второй половине дня у тебя четыре урока. Я посоветовал бы тебе наскоро подкрепиться бутербродом.
      - Благодарю вас, папенька; я всюду попаду вовремя, отозвался Принц. Дражайший папенька, убедительно прошу вас подготовиться к тому, что я хочу вам сказать!
      - Праведное небо! - воскликнул "Образец", бледный и ошеломленный, когда Принц и Кедди, взявшись за руки, опустились перед ним на колени. - Что с ними? Они с ума сошли? А если нет, так что с ними?
      - Папенька, - проговорил Принц с величайшей покорностью, - я люблю эту молодую леди, и мы обручились.
      - Обручились! - возопил мистер Тарвидроп, откидываясь на спинку дивана и закрывая глаза рукой. - Стрела вонзилась мне в голову, и пущена она моим родным детищем!
      - Мы давно уже обручились, папенька, - запинаясь, продолжал Принц, - а мисс Саммерсон, узнав об этом, посоветовала нам рассказать вам обо всем и была так добра, что согласилась присутствовать здесь сегодня. Мисс Джеллиби глубоко уважает вас, папенька.
      Мистер Тарвидроп издал стон.
      - Успокойтесь, прошу вас! Прошу вас, папенька, успокойтесь! - молил сын. - Мисс Джеллиби глубоко уважает вас, и мы прежде всего стремимся заботиться о ваших удобствах.
      Мистер Тарвидроп зарыдал.
      - Прошу вас, папенька, успокойтесь! - воскликнул сын.
      - Сын мой, - проговорил мистер Тарвидроп, - хорошо, что святая женщина - твоя мать - избежала этих мук. Рази глубже и не щади меня. Разите в сердце, сэр, разите в сердце!
      - Прошу вас, папенька, не говорите так! - умолял его Принц, весь в слезах. - У меня прямо душа разрывается. Уверяю вас, папенька, главное наше желание и стремление - это заботиться о ваших удобствах. Кэролайн и я, мы не забываем о своем долге, - ведь мой долг - это и ее долг, как мы с ней не раз говорили, - и с вашего одобрения и согласия, папенька, мы всеми силами постараемся скрасить вам жизнь.
      - Рази в сердце! - бормотал мистер Тарвидроп. - Рази в сердце!
      Но, мне кажется, он начал прислушиваться к словам сына.
      - Дорогой папенька, - продолжал Принц, - мы прекрасно знаем, что вы привыкли к маленьким удобствам, на которые имеете полное право, и мы всегда и прежде всего будем стараться, чтобы вы ими пользовались, - для нас это станет делом чести. Если вы удостоите нас своего одобрения и согласия, папенька, нам и в голову не придет венчаться, пока вы не найдете это желательным, а когда мы поженимся, мы, само собой разумеется, будем прежде всего соблюдать ваши интересы. Вы всегда будете здесь главою семьи и хозяином дома, папенька, и мы были бы просто бесчеловечными, если б не поняли этого и всячески не старались угодить вам во всем.
      Мистер Тарвидроп перенес жестокую внутреннюю борьбу; но вот он оторвался от спинки дивана - причем пухлые его щеки легли на туго замотанный шейный платок - и выпрямился, снова превратившись в совершенный образец отцовского хорошего тона.
      - Сын мой! - изрек мистер Тарвидроп. - Дети мои! Я не в силах устоять перед вашими мольбами. Будьте счастливы!
      Благодушие, с каким он поднял с полу будущую невестку и протянул руку сыну (который поцеловал ее с искренним уважением и благодарностью), произвело на меня прямо ошеломляющее впечатление.
      - Дети мои, - начал мистер Тарвидроп, отечески обнимая левой рукой севшую рядом с ним Кедди и грациозно уперев правую руку в бок, - сын мой и дочь моя, я буду заботиться о вашем благополучии. Я буду опекать вас. Вы всегда будете жить у меня (этим он хотел сказать, что всегда будет жить у них) - отныне этот дом так же принадлежит вам, как и мне, - считайте его своим родным домом. Да пошлет вам провидение долгую жизнь, чтобы обитать в нем со мною!
      И так велика была власть его хорошего тона, что влюбленные преисполнились искренней благодарности, словно он принес им какую-то огромную жертву, а не устроился у них на содержании до конца дней своих.
      - Что до меня, дети мои, - продолжал мистер Тарвидроп, - то я вступаю в ту пору своей жизни, когда желтеют и увядают листья, и нельзя предвидеть, как долго сохранятся последние, едва заметные, следы джентльменского хорошего тона в наш век ткачей и прядильщиков. Но пока что я по-прежнему буду выполнять свой долг перед обществом и, как всегда, показываться в городе. Потребности у меня немногочисленные и скромные. Вот эта моя комнатка, самое необходимое по части моего туалета, мой скудный завтрак и мой простой обед - и с меня довольно. Заботу об этих потребностях я возлагаю на вашу преданную любовь, а на себя возлагаю все остальное.
      Эта столь необычайная щедрость снова повергла в умиление жениха и невесту.
      - Сын мой, - проговорил мистер Тарвидроп, - у тебя нет кое-каких качеств, вернее нет хорошего тона, с которым человек рождается, - его можно усовершенствовать воспитанием, но нельзя приобрести - однако в этом отношении ты по-прежнему можешь полагаться на меня. Я стоял на своем посту со времен его королевского высочества принца-регента; я не сойду с него и теперь. Нет, сын мой. Если ты когда-нибудь взирал с чувством гордости на скромное общественное положение своего отца, будь уверен, что я ни в малейшей степени не запятнаю своей репутации. Ты, Принц, иного склада человек (все люди не могут быть одинаковыми, да это и не желательно), поэтому работай, старайся, зарабатывай деньги и, насколько возможно, расширяй масштаб своей деятельности.
      - Все это я буду делать от всего сердца, дражайший папенька: можете на меня положиться, - отозвался Принц.
      - Не сомневаюсь, - сказал мистер Тарвидроп. - Способности у тебя не блестящие, дитя мое, но ты прилежен и услужлив. И во имя той святой Женщины, чью жизнь я, смею думать, имел счастье озарить ярким лучом света, я буду напутствовать вас обоих, дети мои, следующими словами: заботьтесь о нашем заведении, заботьтесь об удовлетворении моих скромных потребностей, и да пребудет с вами мое благословение!
      Тут мистер Тарвидроп-старший сделался чрезмерно галантным, - должно быть, в честь знаменательного события, - и мне пришлось сказать Кедди, что если мы хотим попасть к ней в Тейвис-Инн сегодня, то нам следует отправиться туда немедленно. Кедди ласково простилась со своим женихом, мы ушли, и всю дорогу она была так весела и так расхваливала мистера Тарвидропа-старшего, что я ни за что на свете не согласилась бы осудить его хоть единым словом.
      На окнах дома в Тейвис-Инне, занятого семейством Джеллиби, были расклеены объявления о том, что дом сдается внаймы, и теперь он казался еще грязнее, темнее и неприютнее, чем всегда. Всего лишь день-два назад бедного мистера Джеллиби внесли в список банкротов, а сегодня он заперся в столовой с двумя джентльменами и, окруженный грудами синих мешков с бумагами, счетоводных книг и каких-то документов, делал самые отчаянные попытки разобраться в своих делах. Но эти дела, судя по всему, были выше его понимания, и когда Кедди по ошибке привела меня в столовую, мы увидели, что мистер Джеллиби, в очках на носу, растерянно сидит, загнанный в угол, между большим обеденным столом и обоими джентльменами, а лицо у него такое, словно он решил махнуть рукой на все, потерял дар слова и ничего уже больше не чувствует.
      Поднявшись наверх, в комнату миссис Джеллиби (дети кричали на кухне, а прислуги нигде не было видно), мы увидели, что хозяйка дома занята своей обширной корреспонденцией - распечатывает, читает и сортирует письма, а на полу накапливается громадная куча разорванных конвертов. Миссис Джеллиби была так озабочена, что не сразу узнала меня, хотя и смотрела мне прямо в лицо своими странными блестящими глазами, устремленными куда-то вдаль.
      - А! Мисс Саммерсон! - проговорила она наконец. - Я думала совсем о другом! Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете? Очень рада вас видеть. Как чувствуют себя мистер Джарндис и мисс Клейр?
      В ответ я выразила надежду, что мистер Джеллиби тоже чувствует себя хорошо.
      - Да нет, не вполне, моя милая, - возразила миссис Джеллиби самым невозмутимым тоном. - Ему не повезло в делах, и он немного расстроен. К счастью для меня, я так занята, что мне некогда об этом думать. Теперь, мисс Саммерсон, у нас уже сто семьдесят семейств, в среднем по пяти человек в каждом, переселились или желают переселиться на левый берег Нигера.
      Я вспомнила о той семье, которая жила тут, в этом доме, и еще не переселилась, да и не желала переселяться на левый берег Нигера, и не поняла, как может миссис Джеллиби оставаться такой спокойной.
      - Я вижу, вы привели домой Кедди, - заметила миссис Джеллиби, взглянув на дочь. - Теперь даже странно видеть ее дома. Она почти совсем забросила свои прежние занятия и прямо-таки вынудила меня нанять мальчика.
      - Но, мама... - начала Кедди.
      - Ты же знаешь, Кедди, - мягко перебила ее мать, - что я действительно наняла мальчика, - сейчас он ушел обедать. К чему противоречить?
      - Я не хотела противоречить, мама, - отозвалась Кедди. - Я только хотела сказать, что вы ведь и сами не собирались заставлять меня тянуть лямку всю жизнь.
      - Я полагаю, милая, - возразила миссис Джеллиби, продолжая вскрывать письма, с улыбкой пробегать их блестящими глазами и раскладывать по разным местам, - я полагаю, что твоя мать для тебя образец деловой женщины. Далее. Как это ты сказала: "Тянуть лямку всю жизнь"? Если бы ты хоть сколько-нибудь интересовалась судьбами человеческого рода, ты не так относилась бы к делу. Но высокие интересы тебе чужды. Я часто говорила тебе, Кедди, что судьбами человеческого рода ты ничуть не интересуешься.
      - Да, мама, Африкой я действительно не интересуюсь.
      - Конечно, нет. И не будь я, к счастью, так занята, мисс Саммерсон, продолжала миссис Джеллиби, бросая на меня мимолетный ласковый взгляд и раздумывая, куда бы положить только что вскрытое письмо, - это могло бы меня огорчать и расстраивать. Но в связи с Бориобула-Гха мне приходится думать о стольких вещах, на которых необходимо сосредоточиваться, что это служит для меня лекарством.
      Кедди бросила на меня умоляющий взгляд, и, так как миссис Джеллиби снова устремила глаза на далекую Африку - прямо сквозь мою шляпу и голову, я решила, что настал подходящий момент перейти к цели своего визита и привлечь к себе внимание миссис Джеллиби.
      - Пожалуй, вы удивитесь, - начала я, - когда узнаете, зачем я пришла сюда и прервала ваши занятия.
      - Я всегда рада видеть вас, мисс Саммерсон, - отозвалась миссис Джеллиби, спокойно улыбаясь и не переставая заниматься своим делом, - но мне жаль, - и она покачала головой, - что вы так равнодушны к бориобульскому проекту.
      - Я пришла с Кедди, - сказала я, - ибо Кедди - и в этом она права считает, что у нее не должно быть никаких тайн от матери, и думает, что я могу поддержать ее и помочь ей (хоть я сама не знаю, каким образом) открыть вам одну тайну.
      - Кедди, - обратилась миссис Джеллиби к дочери, на миг оторвавшись от работы, но сейчас же безмятежно принялась за нее снова, покачав головой, ты обязательно скажешь мне какую-нибудь глупость.
      Кедди развязала ленты своей шляпы, сняла ее и, держа за завязки, принялась раскачивать над полом, но вдруг залилась слезами и пролепетала:
      - Мама, я выхожу замуж.
      - Вот нелепая девчонка! - заметила миссис Джеллиби с отсутствующим видом, просматривая только что распечатанное письмо. - Какая ты дурочка!
      - Я выхожу замуж, мама, - всхлипывала Кедди, - За мистера Тарвидропа-младшего из танцевальной академии, а мистер Тарвидроп-старший (он, право же, настоящий джентльмен) дал свое согласие, и я прошу и умоляю вас, мама, тоже дать согласие, потому что без него я никогда не буду счастлива. Никогда, никогда! - всхлипывала Кедди, начисто позабыв о своих обидах и обо всем на свете, кроме любви к матери.
      - Вот вы опять видите, мисс Саммерсон, - все также безмятежно заметила миссис Джеллиби, - какое это счастье, что я так занята и обязана сосредоточиться на чем-то одном. Кедди обручилась с сыном какого-то учителя танцев... водит знакомство с людьми, которые интересуются судьбами человечества не больше, чем она сама! И это в то время, как мистер Куэйл, один из виднейших филантропов нашего века, сказал мне, что готов сделать ей предложение!
      - Мама, я всегда ненавидела и терпеть не могла мистера Куэйла! проговорила Кедди, всхлипывая.
      - Ах, Кедди, Кедди! - отозвалась миссис Джеллиби, с величайшим благодушием распечатывая следующее письмо. - Я в этом не сомневаюсь. Как ты могла относиться к нему иначе, если у тебя нет и крупицы тех интересов, которыми он так переполнен? Если бы общественные обязанности не были моим любимым детищем, если бы я не была занята обширными предприятиями мирового масштаба, все эти мелочи, признаюсь, могли бы меня глубоко огорчать, мисс Саммерсон. Но могу ли я допустить, чтобы сумасбродства Кедди (от которой я ничего другого и не ожидаю) встали преградой между мной и великим африканским материком? Нет. Нет, - повторила миссис Джеллиби спокойным, ясным голосом и с приятной улыбкой, продолжая распечатывать и сортировать письма. - Нет, конечно.
      Я была так мало подготовлена к столь холодному приему, хоть и ожидала его, что просто не находила слов. Кедди, по-видимому, тоже совершенно растерялась. А миссис Джеллиби по-прежнему вскрывала и сортировала письма, время от времени повторяя ласковым голосом и с невозмутимой улыбкой:
      - Нет, конечно.
      - Надеюсь, мама, - всхлипнула в заключение бедная Кедди, - вы на меня не сердитесь?
      - Ну, Кедди, значит, ты и вправду глупая девчонка, если продолжаешь задавать мне такие вопросы после того, как я тебе рассказала о своих заботах, поглощающих все мое внимание, - ответила миссис Джеллиби.
      - Надеюсь, мама, вы даете согласие и желаете нам счастья? - проговорила Кедди.
      - Если ты так поступила, значит ты просто неразумное дитя, - сказала миссис Джеллиби, - и даже испорченное дитя; а ведь ты могла бы посвятить себя грандиозной общественной деятельности. Но шаг сделан, я наняла мальчика, и говорить больше не о чем. Нет, Кедди, пожалуйста, не надо, проговорила миссис Джеллиби, когда Кедди попыталась ее поцеловать, - не мешай работать; дай же мне разобраться в этой куче бумаг до прихода послеобеденной почты!
      Я решила, что делать мне тут больше нечего и пора уходить. Однако мне пришлось ненадолго задержаться, так как Кедди сказала:
      - Вы позволите, мама, привести его сюда и познакомить с вами?
      - О господи, Кедди! - воскликнула миссис Джеллиби, уже успевшая погрузиться в созерцание какой-то неведомой дали. - Ты опять? Кого привести?
      - Его, мама.
      - Кедди, Кедди! - промолвила миссис Джеллиби, которой все эти пустяки, должно быть, осточертели. - Если уж тебе так хочется, приведи его как-нибудь вечером, когда не будет ни собрания Главного Общества, ни совещания Отдела, ни заседания Подотдела. Тебе придется согласовать этот визит с расписанием моих занятий. Дорогая мисс Саммерсон, вы были очень любезны, что пришли сюда помочь этой глупышке. До свидания! Сегодня утром я получила еще пятьдесят восемь писем от рабочих семейств, желающих ознакомиться с различными деталями вопроса о культивировании кофе и туземцев, значит мне незачем просить извинения за то, что у меня так мало досуга.
      Меня нисколько не удивило, что Кедди расстроилась и, когда мы спускались по лестнице, снова зарыдала, бросившись мне на шею и говоря, что лучше бы ее выбранили, чем отнеслись к ней так безучастно, а потом призналась, что ей почти не во что одеться, и она прямо не знает, как ей удастся выйти замуж прилично. Однако я постепенно утешила ее, заведя разговор о том, как много она будет делать для своего несчастного отца и Пищика, когда заживет своим домом; и вот, наконец, мы спустились вниз, в сырую темную кухню, где Пищик валялся на каменном полу со своими братцами и сестрицами и где мы затеяли с ними такую возню, что я побоялась, как бы меня не разорвали на куски, и поскорее принялась рассказывать им сказки. Время от времени я слышала у себя над головой громкие голоса, доносившиеся из столовой, и грохот падающей мебели. Грохот, боюсь, объяснялся тем, что бедный мистер Джеллиби все еще силился разобраться в своих делах, но после каждой бесплодной попытки отрывался от обеденного стола и устремлялся к окну, намереваясь выброситься из него во дворик.
      Вечером, мирно возвращаясь домой после этого беспокойного дня, я много думала о помолвке Кедди, твердо надеясь, что (несмотря на мистера Тарвидропа-старшего) девушка будет счастливее, чем теперь. Да, думала я, и она и муж ее едва ли когда-нибудь поймут, что представляет собою в действительности "Образец хорошего тона"; что ж, тем лучше для них, и стоит ли желать им узнать истину? Я лично вовсе не хотела, чтобы они эту истину узнали, и мне даже было почти стыдно, что сама я не вполне верю в мистера Тарвидропа-старшего. И еще я смотрела на звезды и думала о тех, кто путешествует по дальним странам, и о звездах, которые видят они, и надеялась, что, быть может, и на мою долю выпадет благодать и счастье приносить пользу кому-нибудь по мере моих слабых сил.
      Когда я вернулась домой, наши, по обыкновению, так обрадовались мне, что я, наверное, села бы и расплакалась от умиления, если бы не знала, что это будет им неприятно. Все в доме от первого до последнего человека приветствовали меня с такими сияющими лицами, разговаривали со мной так весело и были так рады хоть чем-нибудь мне услужить, что во всем мире, думалось мне, не нашлось бы никого счастливее меня.
      В тот вечер мы долго засиделись за разговором, потому что Ада и опекун заставили меня подробно рассказать про Кедди, и я болтала, болтала, болтала без умолку. Наконец я ушла к себе наверх, краснея при мысли о том, как я разглагольствовала, и вдруг услышала негромкий стук в дверь. Я сказала: "Войдите!", и в комнату вошла хорошенькая маленькая девочка, чистенько одетая в траурное платье, и сделала мне реверанс.
      - Позвольте вам доложить, мисс, - сказала девочка нежным голосом, - я Чарли.
      - Ну да, конечно Чарли, - в изумлении воскликнула я, наклоняясь и целуя ее. - Как я рада видеть тебя, Чарли!
      - Позвольте вам доложить, мисс, - продолжала Чарли все тем же нежным голосом, - я теперь ваша горничная.
      - Ты, Чарли?
      - Позвольте вам доложить, мисс, это вам подарок от мистера Джарндиса, а еще он шлет привет.
      Я села и, обняв Чарли, смотрела на нее не отрывая глаз.
      - Ах, мисс! - проговорила Чарли, всплеснув руками, и слезы потекли по ямочкам на ее щеках. - Том в школе, позвольте вам доложить, и учится так хорошо! А маленькая Эмма, мисс, она у миссис Блайндер, мисс, и о ней так заботятся! А Том давно уже поступил бы в школу, а Эмма перешла бы к миссис Блайндер, а я приехала бы сюда, но мистер Джарндис считал, что Тому, и Эмме и мне надо было сначала привыкнуть к тому, что придется нам жить врозь, ведь мы такие маленькие! Не плачьте, пожалуйста, мисс!
      - Не могу удержаться, Чарли.
      - Да, мисс, я тоже не могу удержаться, - сказала Чарли. - И позвольте вам доложить, мисс, мистер Джарндис шлет привет и думает, что вы захотите давать мне уроки. И, позвольте вам доложить, Том, и Эмма! и я - мы будем видеться раз в месяц. И я так счастлива и так благодарна, мисс, воскликнула Чарли от полноты сердца, - и я постараюсь быть такой хорошей горничной!
      - Чарли, милая, никогда не забывай того, кто все это сделал!
      - Нет, мисс, никогда не забуду. И Том не забудет. И Эмма. Все это благодаря вам, мисс.
      - Да я ничего об этом не знала. Все сделал мистер Джарндис, Чарли.
      - Да, мисс, но он это сделал из любви к вам и чтобы вы стали моей хозяйкой. Позвольте вам доложить, мисс, это вам маленький подарок от него с приветом; и все это он сделал из любви к вам. Мне и Тому приказано это запомнить.
      Чарли вытерла глаза и принялась выполнять свои новые обязанности расхаживать по комнате с хозяйственным видом и прибирать все, что попадалось под руку. Но вдруг Чарли подкралась ко мне сбоку и проговорила:
      - Ах, мисс, не плачьте, пожалуйста.
      И я повторила:
      - Не могу удержаться, Чарли.
      А Чарли тоже повторила:
      - Да, мисс, и я не могу удержаться.
      Так что я все-таки немного поплакала от радости, и она тоже.
      ГЛАВА XXIV
      Апелляция
      Вскоре после моей беседы с Ричардом, о которой я уже писала, он рассказал о своих планах мистеру Джарндису. Опекуна это признание, вероятно, не застало врасплох, но все-таки очень огорчило и разочаровало. Теперь они с Ричардом нередко разговаривали наедине, то поздно вечером, то рано утром, проводили целые дни в Лондоне, постоянно встречались с мистером Кенджем и были обременены кучей неприятных хлопот. Все время, пока они были заняты этими делами, опекун очень страдал от восточного ветра и так часто ерошил свою шевелюру, что, кажется, ни один волос у него не лежал на месте; тем не менее со мной и Адой он был так же ласков, как и прежде, только никогда не говорил о делах Ричарда. Как мы ни старались, мы ничего не могли добиться и от самого Ричарда, кроме неопределенных заверений, что "все идет как нельзя лучше и наконец-то все в порядке", а это не могло рассеять нашу тревогу.
      Однако мы со временем узнали, что лорд-канцлеру была подана новая просьба от имени Ричарда, как "несовершеннолетнего" и "состоящего под опекой суда" и не знаю еще кого, и что по этому поводу велись бесконечные переговоры, а лорд-канцлер во время заседания открыто назвал Ричарда "надоедливым и капризным несовершеннолетним"; узнали также, что решение все откладывали и откладывали, что собирали справки, делали доклады и подавали прошения, пока, наконец, Ричард (как он сам нам говорил) не начал подумывать, что если он вообще когда-нибудь поступит на военную службу, то не раньше чем стариком лет семидесяти - восьмидесяти. В конце концов его вызвали в кабинет лорд-канцлера, и лорд-канцлер сделал ему очень строгое внушение за то, что он без толку проводит время и сам не знает, чего хочет ("Не им бы говорить, не мне слушать!" - сказал Ричард по этому поводу), но в конце концов все-таки было решено удовлетворить его просьбу. Его зачислили в конногвардейский полк кандидатом на патент прапорщика, деньги на покупку патента внесли агенту, а сам Ричард, как и следовало ожидать, с головой ушел в изучение военных наук и каждое утро вставал в пять часов, чтобы упражняться в фехтовании.
      Каникулы суда приходили на смену сессиям, а сессии каникулам. Время от времени мы узнавали, что тяжба "Джарндисы против Джарндисов" назначена к слушанию или отложена, должна рассматриваться или пересматриваться, так что она то появлялась на сцене, то исчезала. Ричард жил теперь у одного профессора в Лондоне и уже не мог бывать у нас так часто, как раньше; опекун был по-прежнему сдержан; и так вот и проходило время, пока патент не был выдан и Ричард не получил приказа явиться в свой полк, стоявший в Ирландии.
      Он сломя голову примчался к нам как-то вечером с этой новостью и долго беседовал с опекуном. Примерно через час опекун заглянул в комнату, где сидели мы с Адой, и позвал нас: "Подите-ка сюда, девочки!" Мы вошли и увидели, что Ричард, который только что был в прекрасном расположении духа, сейчас стоит, прислонившись к камину, чем-то недовольный и сердитый.
      - Я хочу сказать вам, Ада, - начал мистер Джарндис, - что мы с Риком несколько разошлись во взглядах. Ну, ну, Рик, не хмурьтесь!
      - Вы ко мне слишком жестоки, сэр, - проговорил Ричард. - И мне это больно, особенно потому, что во всех прочих отношениях вы всегда были так снисходительны и сделали мне столько добра, что я ввек за него не отплачу. Без вас я никогда бы не мог найти правильный путь, сэр.
      - Ладно, ладно! - сказал мистер Джарндис. - Но я хочу, чтобы вы стали на еще более правильный путь. Я хочу, чтобы вы нашли правильный путь в самом себе.
      - Надеюсь, вы извините меня, сэр, - возразил Ричард с жаром, но все-таки почтительно, - если я скажу, что считаю себя наилучшим судьей во всем, что касается меня самого.
      - Надеюсь, вы извините меня, дорогой Рик, - ласково проговорил опекун веселым и добродушным тоном, - если я скажу, что для вас это вполне естественно; но я иного мнения. Я обязан исполнить свой долг, Рик, а не то вы перестанете меня уважать, когда остынете; я же хотел бы, чтобы вы всегда меня уважали - и когда вы в пылу и когда остываете.
      Ада так побледнела, что опекун заставил ее сесть в свое кресло - то, в котором он обычно читал, - и сам сел рядом с нею.
      - Пустяки, дорогая моя, все это пустяки, - сказал он. - Просто у нас с Ричардом произошла размолвка, какие бывают и у близких друзей, и мы должны сказать об этом вам, потому что именно вы послужили ее причиной. Ну вот, вас уже пугает то, что вам придется услышать.
      - Вовсе нет, кузен Джон, - возразила Ада с улыбкой, - если, конечно, это исходит от вас.
      - Благодарю вас, дорогая. Уделите мне минутку внимания, выслушайте меня спокойно и в это время не смотрите на Ричарда. И вы тоже, Хозяюшка. Дорогая моя девочка, - продолжал он, прикрыв ладонью руку Ады, лежавшую на подлокотнике кресла, - вы помните, о чем говорили мы четверо, когда наша Хлопотунья рассказала мне об одной маленькой любовной истории?
      - Ричард и я, мы никогда не забудем, как добры вы были к нам в тот день, кузен Джон.
      - Я никогда не забуду этого, - подтвердил Ричард.
      - И я не забуду, - повторила Ада.
      - Тем легче мне сейчас высказать то, что я должен сказать, и тем легче нам столковаться, - отозвался опекун, лицо которого как бы излучало всю нежность и благородство его сердца. - Ада, пташка моя, вам следует знать, что теперь Ричард избрал себе специальность в последний раз. Все деньги, какие у него еще остались, уйдут на экипировку. Он растратил свое состояние и отныне привязан к дереву, которое посадил сам.
      - Я действительно растратил свое теперешнее состояние, что, впрочем, меня ничуть не огорчает. Но то, что у меня осталось, сэр, - сказал Ричард, это далеко не все, что я имею.
      - Рик, Рик! - в ужасе воскликнул опекун изменившимся голосом и взмахнул руками, словно собираясь зажать себе уши. - Ради бога, не возлагайте никаких надежд и ожиданий на это родовое проклятие! Что бы вы ни делали в жизни, не бросайте и мимолетного взгляда на тот страшный призрак, который преследует нас уже столько лет. Лучше брать в долг, лучше просить подаяние, лучше умереть!
      Все мы были потрясены страстностью, с какой он произнес эти слова. Ричард закусил губу и, затаив дыхание, смотрел на меня так, словно понимал, как важно для него предостережение опекуна, и знал, что я тоже это понимаю.
      - Милая моя Ада, - сказал мистер Джарндис, успокоившись, - свой совет я высказал слишком резко; но ведь я живу в Холодном доме, и чего только я в нем не перевидал! Впрочем, об этом ни слова больше. Все средства, какими Ричард располагал, чтобы начать свой жизненный путь, теперь поставлены на карту. Я советую ему и вам, ради его же блага и ради вашего, решить перед разлукой, что вы ничем друг с другом не связаны. Пойду дальше. Буду говорить напрямик с вами обоими. Вы ничего не хотели скрывать от меня; и я тоже хочу говорить с вами откровенно. Я прошу вас считать, что пока вас больше не связывают никакие узы, кроме родственных.
      - Лучше сразу сказать, сэр, - возразил Ричард, - что вы совершенно лишили меня своего доверия и советуете Аде поступить так же.
      - Лучше не говорить этого, Рик, потому что это неправда.
      - Вы считаете, что я плохо начал, сэр, - упирался Ричард. - Да, начал я плохо.
      - О том, как вам, по-моему, надо было начать и как продолжать, я говорил, когда мы в последний раз беседовали с вами, - сказал мистер Джарндис сердечным и ободряющим тоном. - Пока что вы ничего не начали, но всему свое время, и ваше еще не упущено... вернее, оно наступило теперь. Так начните же как следует! Вы оба еще очень молоды, милые мои, и вы в родстве друг с другом, но пока вы только родственники. Если же вас свяжут и более крепкие узы, то лишь тогда, Рик, когда вы для этого поработаете, не раньше.
      - Вы ко мне слишком жестоки, сэр, - сказал Ричард, - не ждал я от вас такой жестокости.
      - Милый мой мальчик, я еще более жесток к самому себе, когда огорчаю вас, - возразил мистер Джарндис. - Ваше лекарство в ваших руках. Ада, Рику будет лучше, если он вновь сделается свободным, если его перестанет связывать ваша ранняя помолвка. Рик, для Ады это будет лучше, гораздо лучше, - в этом ваш долг перед нею. Ну, решайтесь! Пусть каждый из вас поступит так, чтобы не ему самому, а другому было лучше.