Территория

Исторические события второй половины 18 века привели к созданию к началу 19-го века Российской или, как часто ее называют, “Великой Украины”, в границах Российского государства. Кроме Левобережья (Гетманщины) в нее вошли: Слободская Украина, воссоединенное в 1793 г., Правобережье, а также, освоенные и заселенные к этому времени, степи Новороссии и земли Войска Запорожского.

Вся эта обширная и богатая территория была заселена, в подавляющем большинстве, украинцами или, по тогдашней терминологии, “малороссами”, с незначительным вкраплением других этнических групп (евреи, великороссы, поляки, сербы, греки, болгары, немцы), из которых самой многочисленной были евреи, расселенные по всей территории, особенно густо в Правобережья.

Административно-политически вся эта территория, после кратковременного существования “наместничества” и “малороссийских” и “новороссийских” генерал-губернаторов, представляла собой восемь губерний Российской Империи: Черниговскую и Полтавскую – бывшая Гетманщина; Харьковскую – бывшая Слободщина; Екатеринославскую и Херсонскую – Новороссия; Киевскую, Волынскую и Подольскую – Правобережье. Кроме того, этнографически, можно отнести к Украине и северную часть Таврической губернии. Не мало было украинцев в пограничных уездах Бессарабии.

Все эти губернии имели административный и судебный аппарат точно такой же, как и остальные губернии России и подчинялись общим для всей России законам и правилам, кроме некоторых исключений: на территориях, бывших когда то в составе Вел. Кн. Литовского, оставались в силе некоторые нормы “Литовского Статута” (Черниговская и Полтавская губ.); ограничения права участия в органах местного самоуправления для католиков (поляков) в губерниях Правобережья и ограничения для евреев (по признаку религиозному, а не расовому: с отказом от иудейской религии падали все ограничения).

Права населения

Основная масса населения, украинцы-малороссы никаким ограничениям не подлежали и были во всех отношениях равноправны со всем остальным населением России, заполняя собою не только все органы местного самоуправления, но и общероссийский административный аппарат, до самых высоких должностей Империи включительно.

Язык административных учреждений и суда был русский, что не вызывало никаких затруднений и конфликтов. Без всяких переводчиков, население и представители администрации, (в большинстве, местные уроженцы) отлично понимали друг друга. В то время, как в других областях России, где было невеликорусское население, при судах и учреждениях существовали переводчики, на Украине таковых не было.

В, немногочисленных тогда, учебных заведениях преподавание велось на литературном русском языке, заменившем в начале 19-го века старый “книжный” язык, который, как уже упоминалось, был весьма близок один другому и в Великороссии и на Украине – Руси.

Участие в общегосударственной жизни

Твердо включившаяся в жизнь всей России, начиная с 19 века, Украина. жила жизнью общероссийской и ее история в 19 веке является частью истории всероссийской.

Вместе со всей Россией она развивалась и защищала общую родину; вместе с ней вела войны, изгоняла вторженцев, переживала и хорошее и плохое, неизбежное в жизни каждого государства.

Когда пришла первая проба крепости совместной жизни во время вторжения французов в 1812 г., Украина так же грудью стала на защиту общей родины, как и вся Россия. Бывшая старшина и их потомки, превратившиеся к тому времени в помещиков и потомственных дворян Российской Империи, так же энергично принимали участие в формировании ополчений в помощь регулярной армии, как и помещики великороссийские. Народ охотно шел в эти ополчения, ибо распространялись слухи, что Наполеон идет в союзе с поляками и католиками, память о власти которых еще была свежа в народной памяти.

Общеизвестно, что отец украинского литературного языка – Котляревский, не только был одним из инициаторов формирования добровольцев Полтавской губернии, но и возглавил один из полков.

По инициативе украинских помещиков было тогда сформировано несколько “малороссийских казачьих полков”, при полной поддержке тогдашнего генерал-губернатора кн. Репнина. Командиром 5-го каз. полка был Котляровский. В связи с этим, распространились слухи о восстановлении Гетманства и о том, что гетманом будет кн. Репнин, близкий родственник последнего гетмана Разумовского.

Однако, слухи эти не подтвердились и после Отечественной войны казачьи полки были расформированы. Сепаратисты голословно утверждают, что казаки-добровольцы были “сосланы на Кавказ”; сохранившиеся же исторические документы свидетельствуют, что большинство их вернулось по домам и только незначительная часть, по собственному желанию, переселилась на Северный Кавказ в области, где незадолго до этого, было расселено Кубанское Казачье Войско – потомки запорожцев.

В частности, Котляревский, командир полка, не только не “ссылался”, а получил награду за свою деятельность, как и многие другие участники формирования казачьих полков.

Сохранилось не мало данных – разных мемуаров – о попытках агентов Наполеона внести разложение среди населения Украины и привлечь его на сторону французов. Инициаторами и исполнителями этого были поляки, помещики Правобережья. Но, все их попытки были бесплодны.

Народные массы в поляках-католиках видели своих исконных врагов, а потому не хотели и слушать их пропаганды. Не больше успеха имела пропаганда и среди помещиков, потомков войсковой старшины. Известен случай, когда такой агент появился в одном из “поветов” (уездов) Левобережья и обратился к “маршалу шляхетства” (так тогда назывались предводители дворянства), потомку старой старшинской семьи, с сыновьями которого он учился в Харьковском Университете. Выслушан он был внимательно и “сочувственно” и ему было сказано, что этот вопрос надо обсудить совместно с соседями-помещиками, которые для этого вскоре приедут.

Когда помещики – все украинцы – собрались и поляк изложил им план создания независимой Украины при помощи французов, хозяин кликнул конюхов и агитатор тут же, в господском доме, был жестоко выпорот, а затем связан и отправлен в город для передачи полиции.

Подробности этого события, изложенного в “рапорте” предводителя дворянства, оглашенном на “поветовом” собрании “шляхетства”, до революции 17-го г. можно было прочитать в документах, хранившихся в архиве “Дворянской Опеки” Конотопского уезда Черниговской губернии.

Был ли этот случай единичным – сведений не имеется. Но что он был типичным для настроений украинского высшего слоя, можно утверждать с достоверностью, ибо нигде не найдено никаких доказательств, что хотя бы маленькие группы или даже единицы из многомиллионного населения Украина-Малороссии поддались на подобные уговоры и стали на сторону Наполеона, как это сделали поляки.

В 1831 году, в ожидании большой войны с Турцией, было также, как и в 1812 г. сформировано несколько казачьих полков из казачьих добровольцев, но воевать им не пришлось, т. к. до большой войны не дошло.

В дальнейшем никаких территориальных (национальных) военных формирований среди населения Украины-Малороссии не происходило и оно отбывало воинскую повинность на общих основаниях с остальным населением России.

Вместе с ним вело оно Крымскую войну 1854-6 гг., Турецкую 1877-8 гг., Японскую 1904-5 г. и первую мировую войну, занимая в Российской армии различные должности, до высших командных включительно, ибо для украинцев никаких ограничений не существовало. Унаследованная же, надо полагать, от предков, поколениями боровшихся с поляками и татарами, склонность к военному делу, выдвигала непропорционально высокий процент украинцев на командные должности, что отмечают русские военные историки.

Не меньший успех, имели украинцы и на гражданской службе в Российской Империи. Уже во времена Екатерины среди высших сановников Империи мы видим украинцев: Безбородко, Трощинского и других. Ближайший советник и друг Александра 1-го был Кочубей. Описывая, хорошо ему известное, как современнику, положение украинцев в общероссийской администрации в начале 19-го века, известный писатель И. Котляревский, устами простого казака Михаила говорит: “вот загляни в столицу, в одну и другую, за загляни в Сенат, да на министров, да тогда и говори, годятся ли куда наши или нет!” (“Москаль-Чаривнык”). Эту отповедь Михаил дал солдату, который сказал: “хохлы никуда не годятся”…

А в конце 19-го века Толстой подтверждая слова Михаила, рассказывал, как в Петербурге “все департаменты переполнены малороссами”.

Вряд ли, нечто подобное можно было увидеть в Австрии и в начале, и в конце 19-го века.

Крестьянство

Но, наряду с равноправием и возможностью участвовать в государственном аппарате России, открывавшим широкую дорогу представителям высшего сословия, пришла и одинаковость социальных взаимоотношений Украины с таковыми во всей России, от чего пострадали народные массы.

Достигшее в России к концу 18-го века высшей точки своего развития, крепостничество не могло не оказать влияния на социальные взаимоотношения на Украине, тем более, что к усилению крепостничества, как упомянуто выше, стремились и сами украинские высшие классы. Уже в начале 19-го века широкие массы сельского населения в смысле тяжести крепостного права ни чем не отличались от великорусских крестьян. А на Правобережьи, где сохранилось много из крепостнической практики Польши, положение крепостных было еще тяжелее чем в Великороссии. Счастливое исключение представляли собою казаки Левобережья, не знавшие крепостного права, да некоторые категории сельского населения, усиленно заселявшейся тогда, Новороссии.

Жестокий опыт “военных поселений” Аракчеева одинаково терпели государственные крестьяне и Новгородской губернии, и окрестностей Чугуева. Одинаково переносили и тяжесть 25-летней военной службы и великороссы, и украинцы-малороссы.

Социальный порядок на всей Украине-Малороссии к началу 19-го века, как уже говорилось, в основном, соответствовал социальному порядку в остальной России. Около 7 % всего населения жило городах (чиновники, торговцы, ремесленники); а основную массу, составляло сельское население (93 %), которое делилось на: помещиков (меньше 1 %) и на людей физического сельскохозяйственного труда. Эта последняя категория, в свою очередь, делилась на: “частновладельческих” крепостных крестьян, “государственных”, крестьян и казаков. Распределение их в разных частях Украины было весьма различно. Различно было и их положение.

Наиболее тяжелым было положение “частновладельческих” крестьян, всецело зависевших от произвола помещиков. По данным 1860 г., собранным при подготовке ликвидации крепостного права, на всей Украине было 5.400.000 крепостных, при общем населении в 13 миллионов. Крепостные эти распределялись следующим образом: Правобережье – 3 миллиона, или 58 % всего населения. Левобережье – 1,7 миллиона, или 35 % населения, Южная Украина – 690 тысяч или – 25 % населения. В среднем же процент крепостных на всей Украине равнялся 40 %.

В то время как в Великороссии этот процент был неизмеримо выше, доходя в некоторых уездах до 100 %.

Как видно из приведенных цифр, наиболее “крепостническим” было Правобережное. Оно же являлось и той частью Украины, где положение сельского населения было наиболее тяжелым. Помещики там были исключительно поляки, которые смотрели на своих православных крестьян, как на бесправных рабов и соответственно с этим с ними обращались. Царское правительство стояло на страже существующего социального порядка и всемерно его поддерживало. Всем помещикам были даны права и привилегии российского дворянства, долго еще были оставлены в силе некоторые польские законы, к которым они привыкли, а в судах – польский язык.

Не лучше было и положение “государственных” крестьян Правобережья, особенно в первые десятилетия после воссоединения. Имения, принадлежавшие раньше Польскому государству, стали собственностью России, разумеется, с жившими там крестьянами. Они сдавались в аренду арендаторам – “поссесорам”, которые их безжалостно эксплуатировали. Таких “государственных” крестьян на Правобережьи было 22 % всего сельского населения. Вместе с 58 % частновладельческих крестьян, они составляли 80 % всего земледельческого населения и были в положении полурабов.

Только в 1839 г. была отменена система сдачи в аренду имений с государственными крестьянами, которые взамен были обложены денежной повинностью.

Свободных казаков на Правобережьи не было вообще, т. к. Польша успела всех закрепостить.

На Левобережьи положение было несколько лучше. Там, частновладельческих крестьян было всего около 35 %, а всю остальную массу сельского населения составляли или казаки или государственные крестьяне, которые никаких аренд не знали и платили налоги деньгами.

Еще лучше было положение сельского населения в Южной Украине – Новороссии. Крестьян-крепостных там было всего 25 % сельского населения, а, благодаря огромным площадям свободных земель, жили они гораздо лучше чем в других частях Украины.

Реформа 1861 г. (ликвидация крепостного права) стерла все различия между отдельными категориями земледельческого населения и превратила его в, одинаковую в правах и обязанностях, массу. Масса эта, разумеется, не была однородна в социальном отношении и в ней, наряду с казаками-собственниками десятков, а иногда и сотен десятин, были и крестьяне малоземельные или почти безземельные, дававшие рабочую силу, как в крупных сельскохозяйственных предприятиях капиталистического типа, имениях, так и в, быстро растущих, фабрично заводских предприятиях.

Во всем остальном, социальная структура Украины, изменялась точно так же, как и в остальной России, причем развитие капиталистических предприятий на Украине шло еще быстрее, чем в остальной России.

Сахарная и винокуренная промышленность, разработка руд и угля, мукомольное дело, огромные количества зерна для вывоза – все это привлекало все новые и новые капиталы и постепенно превращало Украину из края исключительно сельскохозяйственного, с экстенсивной культурой в богатую область с быстро растущей индустрией и самыми интенсивными в России формами сельского хозяйства.

Национально-культурная деятельность

Процесс политического, социального и культурного слияния воссоединенной Украины-Руси с Россией не угасил у ее населения любви к родному языку, родной истории. Ощущая себя органической часть России (а не насильственно присоединенной, как утверждают шовинисты-сепаратисты) оно гармонически сочетало свой, украинский, патриотизм с патриотизмом общероссийским. Любило и ценило и свою Украину, и общую родину – Россию.

И, начиная с конца 18-го века, на Украине-Малороссии, появляется литература на украинском языке и наблюдается повышенный интерес к прошлому Украины, наряду с участием в общероссийской культурной жизни.

И. Котляревский пишет на прекрасном народном языке свою “Энеиду”, имевшую огромный успех и выдержавшую несколько изданий (первое – в 1798 г. в Петербурге). Появляются в печати и на сцене его пьесы “Наталка-Полтавка” и “Москаль Чаривнык”, которые не сходят с репертуара украинских театров и по сей день. Одновременно, как упомянуто выше, Котляровский активно участвует в культурной жизни общероссийской и в обороне России от французской армии в 1812 г.

В. Нарежный своими историческими романами, знакомит с прошлым Украины и пробуждает к нему интерес. Писал он на русском языке, для того, чтобы их читала “вся Россия”, как он говорил.

Г. Квитка-Основьяненко приобретает широкую известность своими произведениями, писанными частью на украинском, частью на русском языках.

И. Артемовский-Гулак и Е. Гребинка, рядом произведений на украинском и русском языках, свидетельствуют, как о свободе развития украинской культуры, так и о ее связи с культурой общероссийской.

Во второй четверти 19-го века общероссийскую известность приобретает Гоголь, писавший по-русски, и талантливый Шевченко, писавший частью по-русски, частью по-украински.

Создаются постоянные украинские театры: в 1805 г. – в Киеве; в 1804 г. – в Одессе; в 1810 г. – в Полтаве; в 1812 г. – в Харькове и в 1826 г. – в Нежине.

Бантыш-Каменский печатает свою “Историю Малой России”, за несколько лет выдержавшую три издания.

Срезневский издает в 3 частях ценный исторический труд “Запорожская старина”.

В 1840– 41 году Максимович печатает две книги исторического сборника “Киевлянин”, в котором главное внимание уделено доказательству вековечного исторического единства всех “русских” (великороссов, украинцев, белорусов).

Не мало появляется в этот период (первая половина 19 века), книг, посвященных украинскому фольклору. В 1819 г. Цертелев, выпускает “Опыт собирания старинных малороссийских песен”; в 1836 г. выходят “Малороссийские и Червонорусские думы и песни”, собранные Лукашевичем; известный историк Костомаров печатает в 1827 г. “Малороссийские песни”, в 1834 г. – “Украинские народные песни”, в 1849 г. – “Сборник украинских песен”.

Ряд журналов и альманахов этого периода печатаются или вперемежку на украинском и русском языке, или только на русском, но на украинские темы.

1816– 19 гг. в Харькове выходит “Украинский Вестник”. В 1816 г. в Харькове же – юмористический журнал “Харьковский Демократ”, а в 1824-25 г.г. – “Украинский журнал”; в 1831 г. – Украинский альманах”.

В 1838 и 1841 гг., Срезневский, выпустил в Харькове и Москве, два сборника – “Украинский Сборник” (ч. 1 – в Харькове, ч. 2. – в Москве).

В 1841 г. в Харькове, выходит альманах “Сноп” (Снiп); а в 1843-44 гг. четыре книги альманаха “Молодик” (первые три в Харькове, последняя в Петербурге).

В 1841 г. под редакцией Е. Гребинки и при ближайшем участии писателя – историка П. Кулиша выходит альманах “Ластавка”.

Из приведенного выше, далеко не полного, перечня, проявлений украинской культурной деятельности первой половины 19-го века, с несомненностью вытекает, что она (вопреки утверждениям шовинистов-сепаратистов) существовала и Российское правительство ей не препятствовало. Не надо забывать, что в ту эпоху вся печать была под строгой правительственной цензурой.

Так как в задачу настоящего труда не входит подробное изложение проявления этой деятельности, мы ограничиваемся только приведением исторических данных о ее существовании.

Что же касается ее чисто политических настроений и устремлений, почти всегда неразрывно связанных со всякой культурной деятельностью, то о них высказал свое авторитетное мнение, известный украинский писатель, галичанин Иван Франко. В своем труде “Руськ.-Украiнська Лiтература” (Черновицы, 1898 г.) на стр. 12, он говорит следующее: “не думая о политическом сепаратизме от России, наоборот, ощущая себя ее частью, видя в ее силе, также и свою силу, а в ее развитии – свое развитие, они, одновременно понимали, что, именно, в интересах этого развития и этой силы, есть удовлетворение духовных потреб украинского народа на его родном языке”.

Что же в это время было в той части Украины-Руси, которая еще не была воссоединена с Россией? Ответим на это словами идеолога украинского сепаратизма проф. М. Грушевского. В своей “Истории Украины” он пишет: “В западной части Украины все покрыла Польша: польское и ополяченное дворянство, более богатое мещанство и даже высшее духовенство (униатское) были ополячены и польскими глазами смотрели на прошлое и настоящее своего народа” (стр. 477).

К. это правдивой картине культурной жизни части Украины-Руси, остававшейся вне России, следует прибавить, как относилась Австрия и ополяченные высшие классы Галиции к попыткам проявления национально-культурной деятельности населения. Когда группа галичан захотела, по примеру Российской Украины, издать свой альманах и отпечатала таковой в Будапеште, в 1837 г., назвавши его “Русалка Днистровая”, он был немедленно конфискован, а инициатор издания – Шашкевич подвергся преследованиям.

Обзор культурной деятельности и настроений на Украине-Малороссии был бы не полным, если бы обойти молчанием “Историю Руссов” и ее тенденции.

История Руссов

На рубеже 18 и 19-го веков появилась книга анонимного автора под названием “История Руссов или Малой России”. Весьма далекая от исторической действительности, в романтическо-фантастических красках рисовала она прошлое Украины-Руси и более похожа на роман, чем на научный труд. Казаки, по словам автора, это особый народ, ничего общего не имеющий с другими народами.

Все они безумно храбры, честны, благородны, полны всех возможных достоинств и не имеющие ни одного недостатка. И вот этот особый народ, имевший свои “вольности и привилегии”, в результате сложившихся обстоятельств, должен подчиняться общим для всей России порядкам. А потомки их вождей вместо того, чтобы быть казацкими гетманами и предводителями и носиться с саблей по полям брани, превратились в “гречкосеев”…

Написана книга горячо, с пылом – вероятно автор обладал не малым поэтическим даром. Но, исторически, она настолько неправдоподобна, что даже Грушевский говорит, что она “фантастична”.

Тем не менее, “История Руссов” в 20-х и 30-х гг. 19-го века приобрела большую известность и ее охотно читали, изнывавшие от скуки и безделья, в своих имениях потомки казацкой старшины, “малороссийские помещики”, в особенности те, которым не удалось сделать карьеру и которые, благодаря этому, вынуждены были сидеть в глухих селах.

В начале автором “Истории Руссов” считали известного архиепископа Конисского, но позднейшие исследования, с большой степенью вероятности, утверждают, что “Историю Руссов” написал помещик Роменского уезда Полтавской губернии Григорий Полетика с сыном, при участии полтавского помещика Капниста. Любопытно, что оба предполагаемые авторы или соавторы, не украинцы, а греки по происхождению. Возможно, что это просто совпадение, а можно допустить и то, что свойственное греческому народу, мифотворчество, повлияло на характер книги. Не будучи рядом поколений связанными с жизнью народа Украины-Руси, появившись на ней в 18 веке, когда бурный и жертвенный период ее истории уже закончился, не выйдя из широких народных масс, им трудно было быть выразителями настроений народа. Поэтому и книга их похожа больше на миф, создавать которые были такие мастера их предки – греки.

Тем не менее миф этот, облеченный в форму научного труда и названный “История Руссов”, произвел не малое впечатление на невзыскательных читателей, главным образом, – “малороссийских помещиков”. В достоверности сообщаемых сведений о прошлом разбираться они не могли, а читать о том, что они – потомки “высшей расы” – благородного “казацкого народа”, им было приятно. Некоторые из них, поверивши в это фантастическое прошлое, начинали мечтать и о возможности это прошлое восстановить в будущем. И здесь, можно предполагать, надо искать первые зародыши сепаратизма политического.

Небезынтересно тут обратить внимание и на то обстоятельство, как действовало чтение “Истории Руссов” на разные категории читателей. Одни, люди образованные и осведомленные, понимали, что это поэтический миф в, как таковой, его воспринимали, не делая из него выводов политических, сепаратистического направления.

Например, высокообразованные: Гоголь, Серезневский, Костомаров и др., которые читали и знали “Историю Руссов”, не пришли к сепаратизму, а, наоборот, недвусмысленно стояли на позициях единства Руси и даже всего славянства.

Людей же без подготовки или увлекающиеся натуры “История Руссов” толкала если не на пути, то на мечтания о политическом сепаратизме.

Как описывает Шевченко, настольной книгой одного мелкого “малороссийского помещика” и, при том единственной, которую он вообще читал, была “История Руссов”. Читая ее, он в мечтах переживал славное прошлое своих казацких предков, перенося эти мечты и на будущее.

Не избег влияния этой книги и сам Шевченко, называвший ее “Летописью Конисского”, ибо в то время, было распространено мнение, что ее автор – известный архиепископ Г. Конисский. Фантастические картины прошлого увлекли Шевченка, что и отразилось в некоторых его произведениях, хотя, как известно, политическим сепаратистом Шевченко не был. Идея единства общей родины и необходимости ее защищать недвусмысленно выражены в ряде его произведений. Мог ли политический сепаратист написать то, что Шевченко написал по поводу вторжения французов в 1812 году? А написал он следующее: “Как жертва всесожжения, вспыхнула святая Белокаменная, и из конца в конец по всему царству, раздался клич, чтобы выходили и стар и млад заливать вражеской кровью великий пожар московский. Достиг этот судорожный клич и до пределов нашей мирной Украины. Зашевелилась она, моя родная маты; зашевелилась охочекомонное и охочепешее ополчение малороссийское”… (Повесть “Близнецы”).

Так писал Шевченко, который настроения и устремления своего народа знал лучше, чем нынешние шовинисты-сепаратисты, называющие себя его почитателями и непозволительно и непочтительно искажающие взгляд Шевченко на единство Руси.

В общем же, “История Руссов”, несмотря на произведенное, на многих впечатление, на их политические взгляды и устремления не повлияла и никакого политического сепаратизма не вызвала.

Малороссийско-украинская же национально-культурная деятельность, всю первую половину 19-го века, беспрепятственно развивалась, разумеется, в рамках общей свободы, которая тогда была ограничена в одинаковой мере для всех народов России. Никаких специальных ограничений для украинско-малороссийской деятельности не было.

Волна революций 1848 г. и предреволюционные настроения конца 40-х гг. в Европе вызвали огромные изменения и в украинско-малороссийской национально-культурной деятельности, как в России, так и в находящейся под властью Австрии, части Украины-Руси.

В Австрии (до 1848 г.) правительство, в своей политике в Галиции, делало ставку на поляков, игнорируя интересы большинства населения – русских-украинцев. Во время революции поляки, в основном, были на ее стороне. Забитое же бесправное крестьянское население отчетливо стало против революции, в защиту “цисаря”, как они называли австрийского императора. Не разбираясь в политических программах, целях и задачах революции, галицийские крестьяне рассуждали так: паны за революцию – следовательно, она для них полезна; а, что полезно и хорошо панам – то плохо хлопам; потому мы за “цисаря”. Австрия, эти настроения учла и после подавления революции изменила свою политику в Галиции: начала поддерживать “рутенов”, как официально называлось русское население, что привело, сначала к возникновению украинской (тогда ее называли “русской”) национально-культурной деятельности, а впоследствии, с ее усилением и развитием, к ее использованию в общей политике Австрии и ее подготовке к столкновению с Россией. (Более подробно о жизни под Австрией изложено в соответствующей главе).

Кирилло-Мефодиевское Братство

В России же откликом революционных настроений Европы конца 40-х гг. были настроения, вылившиеся в формы организационные и приведшие к созданию “кружка Петрашевцев”, в Петербурге (за участие в котором был приговорен к смерти Достоевский) и “Кирилло-Мефодиевского Братства”, в Киеве, состоявшего, преимущественно, из уроженцев Украины и активных участников ее национально-культурной деятельности. Как известно, за участие в “Братстве” был сослан в солдаты Шевченко, с за прещением что либо писать или рисовать.

“Кирилло-Мефодиевское Братство” объединило около сотни людей, далеко не одинаковых взглядов и устремлений. На его левом крыле находились пылкие сторонники самых радикальных решений, к каковым можно причислить Шевченка и Белозерского, но большинство, с Костромаровым во главе, по словам Грушевского, были “умеренные патриоты, романтики национальности, настроенные гуманно, приязненно к народным массам, но не склонные к тактике резкой и насильственной” (Ист. Укр. стр. 495).

Каковы же были цели “Братства”, его конечные устремления?

На этот вопрос, лучше всего ответить словами представите лей левого, т. е. наиболее радикального крыла “Братства” – Шевченка и Беозерского.

Шевченко пишет, что “Братство” “ставило целью освобождение славянских народов, в том числе и украинского, и создания из них славянской федерации”.

Белозерский говорит подробнее: “ясно, что отдельное существование Украины невозможно: она будет между несколькими огнями, будет под давлением и может подпасть горшей доле чем та, которую претерпели поляки. Единственный способ для возвращения прав, приинятый разумом и одобренный сердцем, лежит в объединении славянских племен в одну семью”…, а дальше он пишет, что члены Братства “должны искоренять всякое недоброжелательство между племенами и ширить воспоминания, которые вызывают понимание народности и братства”. (Обе выдержки цитируются по Грушевскому). Таковы были крайние требования, программа-максимум, “братчиков” в секторе национальном, т. е. в вопросе государственного украинско-русского единства. Программа-минимум, большинства, была неизмеримо скромнее и дальше сентиментально-романтических мечтаний о славянском братстве и пожеланий беспрепятственного продолжения украинской культурной самодеятельности, не. выходящей за рамки дозволенного, не шла.

Зато, гораздо радикальнее, была программа “Братства” в области социальных взаимоотношений и гражданских свобод. Требования ликвидации крепостничества и произвола администрации и уравнения всех в правах и обязанностях, участия в самоуправлении было общим настроением у всех членов Братства. Требования эти не были специфически украинскими, а общими для всей культурной, прогрессивной части высшего слоя, тогдашней России.

Надо полагать, что именно эта вторая, политическая часть, программы “Братства”, а не его украинофильство, вызвало репрессии со стороны режима. Члены братства, которое, фактически, еще не только не приступило к активной пропаганде, но даже не успело и организационно оформиться, были арестованы и получили разные сроки ссылки в разные места. Большинство отделалось сравнительно легко: годом-двумя высылки в губернии внутренней России. Только Шевченко получил суровое наказание – был сдан в солдаты, в глухой гарнизон Средней Азии. (У него нашли стихотворение, оскорбительное для Императрицы).

С разгромом Кирилло-Мефодиевского Братства, всякая национально-культурная деятельность замерла и наступил период более чем десятилетней реакции, продолжавшейся до конца 50-х годов.

Петербургский период украинской культурной деятельности

Только после Крымской войны, доблестной для армии, в которой одинаково боролись все народы России и которая выявила недостатки режима, началась политическая “оттепель”. Даже наиболее тяжело наказанный член братства – Шевченко, был возвращен из ссылки. И с конца 50-1 гг. украинская национально-культурная самодеятельность возрождается вновь. На этот раз ее центром является уже не Харьков и Киев, а Петербург, куда постепенно собралось не мало бывших членов Кирилло-Мефодиевского Братства, а также и новых молодых сил.

Начинают переиздаваться украинские писатели первой половины 19-го века, появляются новые произведения, создается журнал “Основа”, печатавшийся частично по-украински, частично по-русски. Старые “братчики” П. Кулиш и В. Белозерский готовят альманах “Хата”, в чем принимает самое деятельное участие, вернувшийся из ссылки, Шевченко и новая литературная сила – писательница Марко Вовчок.

Великоросска по происхождению, дочь орловского помещика Вилинского, она вышла замуж за, высланного в Орел, члена “Братства” А. Марковича, черниговского помещика, который, будучи на положении высланного, работал тогда в канцелярии Орловского губернатора. Вернувшись с мужем на Украину, она увлеклась украинским фольклором, а вскоре занялась писательством на украинском языке и заняла среди украинских писателей того времени первое место.

Петербургская группа украинских деятелей не была организационно оформлена, хотя она и была в то время весьма деятельной. Они попросту группировались около редакций и издательств и вели свою культурную работу. Политически-социальные устремления, которые были так сильны в Кирилло-Мефодиевском Братстве, здесь почти полностью отсутствуют. Предреформенные настроения и мероприятия правительства, пошедшего по пути широких реформ, освобождение крестьян, подготовка к введению земств и судебной реформы, создавали впечатление, что значительная часть социально-политической программы “Братства” осуществляется самим правительством.

Поэтому главный упор был на культурную деятельность вообще и на легализацию малороссийского языка, в частности.

Русская общественность относилась весьма сочувственно к этой деятельности и всячески ее поддерживала. Так, например, “Петербургский Комитет Грамотности”, в 1862 г., обратился к правительству с просьбой “разрешить преподавание на малороссийском языке в начальных школах Украины”, а в прилагаемом при прошении списке книг для школ больше половины было украинских. Это предложение вызвало горячую полемику об украинском (малороссийском) языке вообще, и о его пригодности в культурной жизни. В то время, как Кулиш, Костомаров и их единомышленники доказывали его возможность и нужность в культурном обиходе, очень многие, украинцы по происхождению, это категорически отрицали, считая, что “общерусский” язык должен быть общим языком в культурной деятельности и великороссов, и малороссов-украинцев. В спор вмешались и поляки, которые, по словам Грушевского, “хотели подтянуть украинцев под свою старую историческую Польшу”, от мысли восстановления которой, они не отказываются никогда. Как и всегда, в прошлом, “забота” поляков об украинцах, ни к чему хорошему не привела: противники украинского языка начали распространять слухи о тесном сотрудничестве сторонников украинского языка с поляками, которые тогда подняли восстание. Хотя теперь можно с полной уверенностью утверждать, что у украинцев, никаких связей с польскими повстанцами не было, тем не менее, слухи эти оказали свое действие и усилили позиции тех малороссов-украинцев, которые настаивали на “общерусском” языке и которых Грушевский презрительно называет “тоже малороссы”, беря это слово в кавычки.

Ограничения культурной деятельности

В результате, министр Валуев, высказал свое (обязательное для всех) мнение по этому вопросу: “большинство малороссиян весьма основательно доказывают, что никакого, особенного, малороссийского языка не было, нет и быть не может”. Украинское же движение, по мнению Валуева, вызывают в своих целях поляки. В соответствии с этим, было приказано не допускать к печатанию на украинском языке никаких книг, кроме беллетристики. Таким образом было прекращено печатание всех книг, как научного содержания, так и книг, предназначенных для народа. Против этого протестовал тогдашний министр народного просвещения Головин, указывая, что нельзя запрещать книги, не входя в рассмотрение их содержания, только из-за языка, на котором они написаны. Но его протесты остались бесплодны. Надо полагать, что не малое влияние на это оказали те общие настроения, которые тогда господствовали в “польском вопросе”. Общеизвестно, что когда Герцен – идеолог прогрессивной русской интеллигенции, выступил на стороне поляков – от него многие из ее рядов отвернулись.

Мысль хотя бы о возможной связи украинского движения с польским восстанием или полезности движения для поляков, несомненно, оказала не (малое влияние на запретительные меры русского правительства.

В результате, только начинавшаяся развиваться культурная деятельность “украинофилов” остановилась и замерла.

А в Галиции в это врем, как известно, Австрия, в своих целях, делала ставку на украинское движение и создавала возможность для его развития. Русские “украинофилы” потянулись туда. Как когда то в 17 веке центр культуры Украины-Руси переместился из Львова на восток, в Киев, так, в конце 60-х гг. 19-го века, началось перемещение обратное. Создалось положение, когда “все были довольны”. Довольно было недальновидное царское правительство тем, что “беспокойный” элемент сам уезжал за границу; довольна была Австрия, дальновидная политика которой, умело культивировала идеи украинского сепаратизма, понимая под ним, отторжение от России всей Украины и присоединения ее к Галиции – все в границах Австро-Венгрии; относительно довольны были и “украинофилы” российской Украины, ибо, вместо арестов и ссылок за свою деятельность, они получали возможность ее развивать и продолжать в Австрии.

Но не все «украинофилы» потянулись в Австрию. В начале 70-х гг. была сделана еще одна попытка оживить украинскую культурную деятельность в пределах России.

Юго-Западный отдел Географического Общества

В начале 70-х гг. в Киеве собрались высококвалифицированные культурные силы. Историки – Костомаров, Антонович, Бец, Драгоманов; этнографы-Чубинский и Рудченко; языковеды – Житецкий и Михальчук; юрист-знаток рава Юго-Западной Руси – Кистяковский и другие. Они добились, в 1872 году, разрешения открыть в Киеве “Отдел Географического Общества”, вокруг которого быстро сгруппировались украинские культурные силы.

В это же время, на смену писателям старшего поколения, появились новые силы: Нечуй-Левицкий, Мирный, Конисский, Старицкий и др. – бытописатели уже послекрепостнических времен.

В отличие от Кирилло-Мефодиевского Братства, конца 40-х гг., с его упором на литературу, направление «Юго-Западного Отдела Географического Общества», было, главным образом, научное. Во всех его трудах красной нитью проходит стремление доказать и научно обосновать оправданность малороссов-украинцев тяготеть к развитию своей собственной, обособленной от русской (но не враждебной ей) культуры.

По существу, это были практики, разрабатывавшие и обосновывавшие идеи Кирилло-Мефодиевского Братства и то не все, а их чисто культурный сектор. Вопросов социальных и политических они избегали и сторонились, будучи чистыми учеными и культурниками. Социальные же и политические настроения того периода, “хождение в народ” – неповторимое проявление жертвенного служения народу – были одинаково типичны для всей России и одинаково привлекали пылкую молодежь всех народов. Малороссы-Украинцы не делали исключения, принимая участие в, так называемом “освободительном движении” (в широком смысле) того времени. Шли в него сыновья знатнейших украинских фамилий и нередко гибли. Как пример, можно привести Дмитрия Лизогуба, который, получивши от отца наследство, все отдал на революционную работу, в которой сам принимал участие и за которую был повешен. (Его брат, крупный полтавский помещик – при гетмане Скоропадском (в 1918 г.) был премьер министром). Таких примеров, правда, не всегда с таким концом, история революционного движения дает не мало. Редкая помещичья семья Украины не имела среди родственников “пострадавших за убеждения”, как тогда говорили. Естественно, что при таких настроениях молодежи, научное культурничество Юго-Западного Географического Общества ее не привлекало и она туда не шла. Да и сами культурники к этому не стремились, погрузившись в дела научные.

Чрезвычайно характерным для настроений интеллигенции Украины того времени является тот, совершенно неоспоримый, факт, что никогда и нигде в революционном общероссийском движении, не только не было создано отдельных украинских организаций или трупп, но даже не было попыток к этому. Не свидетельствует ли это о настроениях общероссийских? Современные украинские шовинисты-сепаратисты старательно замалчивают этот факт, который противоречит их мифу о “национальном угнетении украинцев великороссами”. Ведь, если бы таковое было, то кто, как не пылкая молодежь первая бы пошла против него бороться и создавать «вой, украинские, организации. Однако, как свидетельствуют факты, ничего в этом направлении не предпринималось, а молодежь шла в организации общероссийские. Голое “культурничество” ее не зажигало, а сентиментально-романтическое обожание прошлого шло в разрез с, господствовавшим тогда, материалистическим миропониманием. Не надо забывать, что это было время “нигилизма”, увлечения Чернышевским, Писаревым, Добролюбовым.

Ограничившись научным “культурничеством”, Юго-Западный Отдел Географического Общества, далеко не был единодушен в своем взгляде на методы, значение и цели этого культурничества. Костомаров, в прошлом один из идеологов Кирилло-Мефодиевского Братства, стоял на весьма умеренных позициях, продиктованных ему его огромной эрудицией и долгим жизненным опытом. За это Грушевский называет его “односторонним культурником” и обвиняет в “отречении от высших проявлений культуры”, которую, по словам Грушевского, Костомаров признавал только для «домашнего употребления».

Диаметрально противоположной была точка зрения Антоновича, поляка по происхождению, который решительно отмежевывался от всего русского, не исключая и общероссийского “освободительного движения” и ставил задачи полного отделения украинской культуры от русской, которое бы предопределило и политический сепаратизм (о последнем открыто не говорилось). Драгоманов, по словам того же Грушевского, “признавал общее и для украинцев универсальное значение великорусской литературы и культуры и резко выступал против переоценки национальной стороны украинского вопроса”. Он стоял за тесное сотрудничество с общероссийским «освободительным движением» и главным и основным в украинском вопросе видел не его сентиментально-романтическую национальную сторону, а вопросы социальные. Драгоманову принадлежит формула: “космополитизм в целях – национализм в формах и способах”. Он же отчетливо высказался за федерацию, отрицал полезность и возможность существования Украины, как отдельного государства.

За короткий период своего существования (1872-5 гг.) Ю.-З. Отдел Географического Общества проделал не малую научно-литературную работу, главным образом, в области фольклора, филологии и исторических наук. Но основного, с чего бы было логично начать историческую работу – оценки самого фундамента Украинской Истории – летописей и уже упомянутой “Истории Руссов”, эта работа не коснулась. И уже после закрытия Общества Костомаров писал в 1882 г.: “во всех наших летописях надо пройтись руке беспристрастного и добросовестного критика”. Слова эти относятся к украинским летописям Самовидца, Грабянки, Величко, Лукомского и к “Истории Руссов”, и заслуживают особого внимания, ибо сказаны они крупнейшим украинским историком 19-го века и ставят под сомнение те источники, которые и до настоящего времени служат основанием украинской историографии.

Не так давно, например, сепаратистический профессор Оглоблин, в католической газете “Америка” (1946 г.) назвал “Историю Руссов”, “шедевром украинской историографии”. Другой же украинский историк, Борщак, в своем труде, вышедшем на французской языке в 1949 г., приближаясь к истине, называет этот «шедевр» “легендой” и неопровержимо доказывает расхождения этой легенды с неоспоримо установленными фактами, разрушая тем самым весь фундамент нынешней сепаратистической украинской историографии. Разумеется, этот труд, “La legende historique dе l’Ukraina, Istorija Rusov” на украинский язык не переведен и вряд ли сепаратисты когда либо это сделают.

Деликатно назвавши легендой “Историю Руссов”, о которой еще Костомаров, сказал, что она “распространила ложные воззрения на прошлое Малороссии”, Борщак, эпизод за эпизодом, разоблачает ее утверждения, написанные явно тенденциозно и расходящиеся с исторической действительностью. Например, утверждение “И. Р.”, что “Галиция никогда оружием польским покорена не была”; или, что казаки – это потомки хазар, нечто вроде средневековых рыцарей, которые были правящим сословием Украины; или утверждения, что Украина никогда ни Литвой, ни Польшей завоевана не была, а соединялась с ними добровольно. Наряду с этим – выпячивание, преувеличения и обобщение самых незначительных эпизодов, с невыгодной стороны освещающих русско-украинские отношения. Для всякого культурного человека, который ознакомится с “Историей Руссов”, совершенно неоспоримо ясно, что это, просто, хотя и талантливо состряпанная, агитка, а не добросовестный исторический труд, за который его выдают сепаратисты. К сожалению, эта агитка до сих пор надлежащим образ, не разоблачена и уже больше столетия вводит в заблуждение и держит в своем плену не только рядовых читателей, но и людей, называющих себя “учеными”.

Почему ее в свое время не разоблачил до конца Костомаров и другие историки Географического Общества, имея для этого все возможности, объяснить трудно. Возможно, что они сознательно не хотели “тьмой низких истин” разбивать тот “возвышающий обман”, которым, талантливо написанная “История Руссов”, зажигала молодежь, будила в ней гордость славным прошлым и любовь к Украине. А, возможно также и то, что тут сказалось Галицийско-Австрийское влияние.

Для, создаваемого там, украинского сепаратизма было невыгодно разбивать миф о полной обособленности украинцев-малороссов от великороссов и об их враждебности в прошлом.

За деятельностью Ю.-З. Географического Общества внимательно следили. Не столько правительство, сколько, главным образом, свои же малороссы-украинцы, противники украинской национально-культурной деятельности вообще, сторонники полного слияния с великорусской культурой.

Непрерывная связь с Галицией, где открыто призывалось к отторжению всей Украины Российской и присоединение ее к Галиции для создания “Самостийной Украины” (в рамках Австро-Венгерской Монархии), конечно, не могла остаться тайной. Посыпались доносы в Петербург с обвинениями, что за фасадом научно-культурной деятельности Ю.-З. Географического Общества скрывается деятельность чисто политическая, направленная против единства России.

К такого рода обвинениям, ни одно государство никогда не оставалось равнодушным и всегда вело борьбу за свое единство. Не осталось равнодушным и Российское Правительство. Была назначена ревизия деятельности Ю.-З. Географического Общества, после которой оно было закрыто, хотя никаких неоспоримых доказательств государственной измены, по-видимому, обнаружено не было. Хотя Общество и было закрыто, ни судебного процесса, ни даже административных репрессий по отношению к его членам не было, как, в свое время, против членов Кирилло-Мефодиевского Братства.

Новые ограничения

Вслед за закрытием Общества, вскоре был введен ряд ограничений для украинской культурной деятельности: на украинском (малороссийском) языке (по официальной терминологии – «наречии») было разрешено печатать только исторические памятники, а из новой литературы только произведения беллетристические (стихи, пьесы, повести, рассказы, романы), при этом по общероссийскому правописанию, а не по правилам новосоздаваемых «грамматик» (Кулеша, фонетических и др.). Украинские концерты, представления, доклады были, вообще воспрещены. В результате, украинская национально-культурная деятельность замерла.

Так кончился этот ее, третий по счету, период в течении 19-го века: первый – до ликвидации Кирилло-Мефодиевского Братства ; второй – начала 60-х гг. (“Основа”) и третий – Ю.-З. Отдел Географического Общества.

Привели ли запретительные мероприятия российского правительства к желанным результатам?

То есть к исчезновению украинской национально-культурной деятельности и полному ее растворению в культуре, общерусской, к чему стремились инициаторы ограничительных мероприятий?

Уже ближайшие годы показали, что желаемая цель полностью не была достигнута, хотя, внешне, и могло казаться, что все обстоит благополучно: почти совершенно исчезли книги на украинском языке, (кроме сравнительно бедной и далеко не первоклассной беллетристики); кончая школы и университеты на русском языке, молодежь, в подавляющем большинстве, все меньше интересовалась вопросами украинской культуры, отдавая свои симпатии движениям общероссийского характера; благодаря строгому контролю, почти совершенно, был прекращен доступ литературы из Галиции; ответы на то, единственное, что их интересовало – на вопросы социальные – находили они в движениях общероссийских. Гнета же, по признаку религиозному или притеснений из-за своей национальности (как это было во времена Польши) они не ощущали, по той причине, что их не было; ощущение равноправия и равности с великороссами не вызывали никаких сомнений.

Однако, при более внимательном рассмотрении, не трудно было увидеть, что далеко не все обстоит так благополучно, как могло показаться на первый взгляд.

Перенесение центра в Галицию

Группа деятелей украинской культуры, недовольная ее ограничениями в России, перебрались за границу: часть – в Галицию, часть – в Швейцарию, и начали развивать там свою деятельность. Драгоманов, писатели: Конисский, Нечуй, Кулиш и другие жили постоянно за границей, или подолгу там оставались, принимая самое активное участие в политической и культурной жизни Галичины, в которой в то время уже началась (при поддержке Австрии) борьба против тадиционно-москвофильских настроений широких народных масс и их тяготения к России, чего Австрия боялась.

Наличие эмигрантов из Российской Украины, давало сепаратистической пропаганде в Галиции основания утверждать о «национальном угнетении» украинцев в России, а их резкие антироссийские выступления, эту пропаганду усиливали и подтверждали.

Таким образом в Галиции начал создаваться некий пропагандный центр, направленный против единства России и требовавший отделения от нее Украины и в то же время боровшийся с очень сильными прорусскими настроениями в самой Галиции.

Для Австрии, разумеется, это было очень выгодно, и она всячески поддерживала это движение. Находило ли оно отклики на Великой Украине? Прежде всего – среди оставшихся там, бывших деятелей украинской культуры? На этот вопрос Грушевский ясно и недвусмысленно отвечает, что “они пошли дальше в сторону культурничества, искали легальных для него путей и осуждали резкую тактику, взятую против Российского правительства”. (История Украины, стр. 521). То есть, это значит, что австрийско-галицийская пропаганда вызывала осуждение, даже у испытанных борцов за свободу украинской культуры.

Настроенную радикально, молодежь тоже не могла увлечь идея верности австрийскому монарху и призыв к измене монарху российскому, которая сквозила из галицийской пропаганды; не могло ее увлечь и схоластическое украинское культурничество. И, те из них, которые желали бороться за свободу, шли в организации всероссийские, не создавая своих, обособленных украинских.

Широкие же народные массы, как уже указано, интересовались (поскольку интересовались вообще) только вопросами социальными.

Говоря об этом периоде (последняя четверть 19-го века), Грушевский пишет: “наиболее живые и энергичные общественные элементы пренебрежительно покидали украинство, ибо оно казалось им каким то устаревшим романтизмом. Шли в российские партии, где была хоть видимость какой-то более живой деятельности, смелые задачи и острый риск опасности, что всегда привлекает смелых, а не было всего этого в культурницких кружках российского украинства” (Ист. Укр., стр. 521).

Тем не менее, украинская национально-культурная самодеятельность и в этот период не прекратилась, а, после некоторых послаблений и уменьшения ограничений, даже усилилась. В 1882-95 гг. в Киеве выходил толстый ежемесячный журнал “Киевская Старина”, посвященный главным образом вопросам истории и этнографии Украины. Вокруг этого журнала группировались высоко-культурные силы тех, кого Грушевский, полупрезрительно, называет “культурниками” и “украинофилами”.

Один из доживших до революции активных сотрудников “Киевской Старины” В. П. Науменко, был расстрелян в 1919 году украинцами же («боротьбистами»).

Вышло в этот период и несколько альманахов: “Луна”, “Рада”, “Нива”. Были разрешены театральные представления на украинском языке. Украинский театр завоевывает широкие симпатии не только на Украине, но и во всей России.

Появляются произведения новых писателей: Коцюбинский, Гринченко, Самойленко и др., с темами, главным образом, из народной жизни и, в общем, созвучными с настроениями русских писателей того времени.

Конечно, как и вся печать в России в то время, украинская печать была подцензурной и цензоры старого следили, чтобы в печати не протаскивались галицийские сепаратистические настроения.

Но, несмотря на все старания правительства, из Галиции все же кое-что проникало, как нелегальная литература, но особенного виляния на настроения Российской Украины она не оказывала. Только единицы интересовались тем, что шло из Галиции, а некоторые даже и материально поддерживали разные галицийские организации. Так, например, основанное еще в 1873 г. во Львове “Товариство iменi Шевченка”, после многих лет острого недостатка в средствах, смогло развернуть свою деятельность только в конце 80-х гг. в результате щедрого пожертвования одной черниговской богатой помещицы (Милорадович).

Украинские политические партии

Под влиянием галицийского украинского движения, которое Грушевский называет “радикальным” (по духу оно было сепаратистическим), к концу 90-х гг., все же появляются и на Великой Украине микроскопические ячейки созвучных настроений, преимущественно среди учащейся молодежи и, так называемой, «полуинтеллигенции». Они называют себя «украинцами», слово “малоросс” считают оскорбительным, а умеренных украинцев, презрительно, именуют “украинофилами”. Никакой культурной деятельности эти “украинцы” развить не могли, по той простой причине, что не имели никаких культурных сил, каковые находились в рядах “украинофилов”. Деятельность же политическая не могла развиться благодаря раздробленности на маленькие партийные группы – сколки партий общероссийских: были группки марксистские (разных фракций), были и группки народнические (разных оттенков). Не могли они сговориться ни на программах, ни на хотя бы общей тактике.

Ничего не вышло из попыток создать (в 1904 г.) “украинскую демократическую партию”; не вышло ничего и в 1905 г., когда эта партия была переименована в “радикально-демократическую”.

Так же неудачно кончилась и попытка создания “Революционной Украинской Партии” (1900 г.), которая по замыслу, должна была объединить левые элементы украинской общественности. С таким же успехом, закончилась и попытка создать “Украинскую Радикальную Партию”, народно-социалистического направления. кое-как удалось (в 1905 г.) сколотить, малочисленную и анемичную “Украинскую социал-демократическую рабочую партию”, которая ни чем себя не проявляла.

Несколько большее успеха имела попытка сорганизовать украинских автономистов, которые стояли на платформе автономии Украины, в пределах единого Российского Государства. Платформа эта оказалась приемлемой для многих и было основано “Товарищество Украинских Постепенцев” (ТУП), которое тихо и мирно продремало до революции 1917 г.

Снятие ограничении украинской печати

Все вышеизложенное, только значительно подробнее, было отлично известно российскому Правительству, которое в декабре 1904 г. в одном из своих заседаний занялось “украинским вопросом” и вынесло решение, что “украинское движение, как кажется, не содержит в себе сколько-нибудь сериозной опасности». Последствием этого решения было ослабление ограничений для украинской печати (в 1905 г.) и полная отмена всех ограничений (в апреле 1906 г.). “Принципиально, украинское печатное слово было сравнено с русским” – пишет, по этому поводу, Грушевский.

Появилось множество газет и журналов на украинском языке (“Хлiбороб”, “Рада”, “Село”, “Нова Громада”, “Вiльна Украiна”, «Лiтературно-Науковий Вiстник» и много др.) Но,… читателей не было или почти не было. Несмотря на все усилия и на крупные частные пожертвования органы печати не выдерживали долго и многие из них закрылись.

Из отчетов “Главного Управления по Делам Печати”, за десятилетие перед первой мировой войной, видно, что тираж изданий на украинском языке был самым низким из всех нерусских печатных изданий. Даже, микроскопическая Латвия, с населением около миллиона латышей, имела больший тираж своих газет, чем 35-миллионная Украина. Факт этот настолько известен и неоспорим, что его не решаются оспаривать далее сепаратисты. Они только дают этому свое объяснение: будто бы российская администрация препятствовала распространению органов печати на украинском языке и репрессировала подписчиков этих изданий. Но ни одного документального доказательства своих голословных утверждений привести не могут.

Украинские печатные органы, по словам Грушевского (Ист. Укр. стр. 529), “не только запрещали выписывать служащим людям или наказывали за выписывание, но и просто приказывали почтам или сельским управам не выдавать адресатам в селах”. Бросая это тяжелое обвинение Российскому Правительству, Грушевский не счел нужным привести доказательства, что бы он несомненно сделал, если бы эти доказательства существовали. Поэтому, с полным основанием, это обвинение можно назвать голословным и не доказанным. Это не означает, конечно, что отдельных безответственных действий против украинской печати не было, тем более, что по своему содержанию, она, в подавляющем большинстве, была оппозиционной и могла внушить подозрение какому-нибудь мало разбирающемуся чиновнику. Но общих правительственных распоряжений о “запрещении выписывать”, правительством же разрешенные, издания, о “наказании” за их выписывание и о распоряжении почтам “не вручать адресатам”, конечно, не было, что отлично знал и Грушевский, бросая свое обвинение.

В те времена, если бы нечто подобное позволил себе какой нибудь представитель администрации – поднялся бы шум на всю Россию, были бы запросы в Государственной Думе, протесты.

Возвращение центра в Киев

Оживление украинской культурной деятельности, в последнее десятилетие перед первой мировой войной, совпало с давлением поляков в Галиции на украинское движение.

Давление это было результат конфликта между поляками, занимавшими высшие административные посты в Галиции, и той частью галичан, которые называли себя “украинцами”. В течении ряда десятилетий они пользовались всемерной поддержкой австрийской администрации в их борьбе с другой частью галичан – «москвофилами».

Во время же выборов в Галицийский Сейм в 1908 году галичане – “украинцы” были лишены этой поддержки и из выборов вышли настолько ослабленные, что все галицийские партии «украинского» направления вместе взятые едва смогли получить одну четверть депутатских мандатов в Сейм.

После этой выборной победы поляки дали это почувствовать галицийским «украинцам» и начали урезывать их права.

Последствием было постепенное перемещение центра украинской культурной деятельности из Львова в Киев. Даже, один из ведущих украинских органов “Лiтературно-Науковий Вiстник”, был перенесен из Львова в Киев, что является лучшим опровержением пропаганды шовинистов, что «украинская печать в России душилась». Ведь, если бы это было так, то украинцы не перенесли бы свой ведущий орган из Австрии в Россию.

Заканчивая краткий обзор 120-летней жизни “Великой Украины” в составе России (1793–1914 гг.), необходимо сказать несколько заключительных слов о некоторых моментах этого периода, создавших предпосылки для многих конфликтов в будущем.

Итоги

При первом разделе Польши в 1772 г., Австрии удалось получить западную часть бывшего Киевского Государства – Галицию. (Восточную).

Свои претензии на Галицию Австрия обосновывала тем, что когда то, в 14-веке, венгерский король Людовик, племянник польского короля Казимира Великого, после его смерти короткое время был одновременно и королем Польши, к которой в момент смерти Казимира принадлежала и завоеванная им Галиция.

Польский король Станислав-Август (в 1772 г.) подписал акт об отторжении Галиции от Польши, назвавши это “ревиндикацией”, т. е. возвращением Австрии того, что ей по праву принадлежало.

Воспрепятствовать этой “ревиндикации” Россия (сама получившая по этому разделу Белоруссию) тогда не могла, ибо была занята войной с Турцией за выход на берега Черного моря и, в случае конфликта с Австрией и возможного ее выступления на стороне Турции, могла бы войну проиграть. Выход же на Черное море тогда был, конечно, гораздо важнее Галиции.

Но, если Россия не могла воссоединить Галицию в 1772 г., то сделать это после победы над Наполеоном, на Венском Конгрессе, перекраивавшем карту Европы, она и могла, и должна была, однако этого не сделала, а создала никому ненужное “Царство Польское”, оставив под властью Австрии единокровную и единоверную Галицию, народ которой тяготел к России. Эта ошибка Александра I-го была повторена в 1848 г. Николаем I, когда Россия спасла, уже было распавшуюся Австрию, вернула ее бежавшего императора и оставила под его властью Галицию, которая тогда никаких сепаратистов не знала и стремилась к воссоединению с Россией.

Российское правительство не поняло или не обратило должного внимания на стихийное стремление народных масс к воссоединению и отдало их Австрии. Интересы народные были подчинены идее легитимного монархизма, которым руководствовалась Российская Империя, связанная формально “Священным Союзом”.

В результате же этих ошибок, Австрия получила возможность из рядов, так тяготевшего к России населения Галиции, создать кадры ее врагов и пропагандистов расчленения России.

За эти ошибки, впоследствии, было заплачено кровью, во время братоубийственной гражданской войны, вызванной пропагандой сепаратистов.

Не сделала Россия и попыток воспрепятствовать этой пропаганде, когда было еще возможно. В половине 19-го века, когда только еще начали зарождаться в Галиции шовинистическо-сепаратистские настроения, а подавляющее большинство народа занимало определенно прорусские, так называемые “москвофильские” позиции, при надлежащей поддержке из России, вероятно, можно было не допустить, чтобы эти шовинисты заняли к началу первой мировой войны все ключевые положения в Галицийской украинской политической и общественной жизни.

Хотя Грушевский и утверждает, что помощь России «москофилам» была весьма значительна, однако факты этого не подтверждают, а говорят, что помощь эта по сравнению с целью была мизерна. Сам Грушевский о ее размерах не говорит, а тот факт, что размеры этой помощи никогда не были опубликованы (после революции, когда стали доступны архивы) красноречиво говорят, что она была ничтожна.

Попытки сепаратистов – “украинцев” бороться с русофильскими настроениями в Галиции, путем обвинения их вождей в государственной измене, позорно провалилась.

На нескольких политических процессах, в предвоенные годы, обвинители не смогли своих обвинений доказать и для всякого объективного человека было ясно, что здесь вопрос идет о чисто идейном стремлении к воссоединению с братским русским народом, а не о деятельности “московских агентов и шпионов”, как утверждали сепаратисты.

После провала на этих политических процессах, борьба с руссофильскими настроениями велась другими методами: административно-полицейскими притеснениями и натравливанием “украинцев” на «москофилов», при чем все насилия, совершаемые «украинцами», оставались безнаказанными.

Третьим упущением российского правительства в “украинском вопросе” надо считать, что оно не смогло (да и не пыталось) учесть пробуждающиеся национально-культурные стремления украинской интеллигенции и вместо того, чтобы направить ее по руслу общегосударственному, не всегда удачными и не всегда необходимыми, запретительными мероприятиями, толкало ее в оппозицию.

Тем не менее, несмотря на ошибки русского правительства и усилия немцев создать вражду между украинцами и русскими, лежащее в глубинах души народной ощущение единств и братства, понимание общности прошлого, настоящего и будущего победило. Никакого сепаратизма, по свидетельству самих сепаратистов, в Российской Малороссии (Украине) не было.

В Галиции же и Угорской Руси, несмотря на. почти шестисотлетние усилия поляков, немцев, венгров и католической церкви, в народе не умерло сознание единства всей Руси и всегда было стремление к ее воссоединению.

Эта, граничащая с чудом, верность идее народного единства у народа, лишенного интеллигенции, угнетаемого и притесняемого, свидетельствует о его огромной внутренней силе и является залогом, что никто и никогда не сможет разъединить триединую Русь – Великороссию, Малороссию – Украину и Белоруссию.

И, как “тяжкий млат, дробя стекло кует булат” так много численные удары млата истории не дробили, а крепили Русь, отбрасывая в мусорный ящик истории все то, что стояло на пути единства.

И когда началась первая мировая война, “Великая Украина” не пошла по пути измены общей родине – России, к которой ее призывали сознательные и несознательные немецкие агенты, а стала на ее защиту.

А широкие народные массы Галиции встретили, вступившую в 1914 г., российскую армию не как врагов и завоевателей, а как освободителей. И совершенно ничтожны численно оказались те, которых успели заразить немецкая шовинистическо-сепаратистическая пропаганда и толкнуть в добровольческие отряды для защиты Австро-Венгерской монархии или на позорное сотрудничество с ее жандармерией, которая бесчеловечно расправлялась с “москвофилами”.

Ни австрийские добровольцы – “Украинские Сечевые Стрельцы”, ни шпионы-доносители на своих братьев, не отравили настроения галичан. Мировая война и воина Гражданская доказали это с предельной очевидностью.

Первая мировая война

Общероссийский патриотизм в начале войны

Дни начала 1-ой Мировой Войны были днями неповторимого патриотического подъема всех народов России, единодушно выступивших в защиту общей родины. В Петербурге мгновенно прекратились забастовки и рабочие, еще вчера выступавшие с красными флагами и революционными песнями, замени ли их национальными флагами и гимном, а антиправительственные демонстрации превратились в патриотические манифестации и па торжественном заседании Государственной Думы выступили один за другим представители национальных групп с декларациями лояльности и поддержки обороны страны.

Не было только выступления украинцев по той простой причине, что в Думе не было, ни оформленной украинской группы, ни украинского парламентского клуба. Не потому, что это как-нибудь запрещалось, а потому, что отдельной украинской политической жизни тогда почти не было и депутаты-украинцы активно участвовали в работе общероссийских партий и фракций.

По словам бывшего самостийного украинского премьера И. Мазепы, марксиста и сепаратиста, перед войной на Украине “почти не было заметно проявления какого нибудь широкого, массового национального движения”… “едва мерцал маленький огонек политической активной украинской интеллигенции” (“Украина в огне и буре революции”, стр. 8. И. Мазепа.)

В той же книге Мазепа, описывая деятельность наиболее активной из украинских политических партий «Спiлка» (социалистическо-марксистского направления) в предвоенные годы цитирует слона одного из ее идеологов, Тучанского:

“По моему мнению, жизнь украинского народа чересчур переплелась с жизнью русского народа; и не только политически и экономически, но и культурно”… “Я готов был бы признать автономию Украины, если бы этого требовало национальное чувство украинского народа. Тогда бы это было требование нации. Но национальное чувство украинцев развито очень мало. Украинские крестьяне и украинский пролетариат не выступают с требованием автономии Украины”… (стр. 9).

Таковы были требования самого левого, активного крыла украинской интеллигенции, если, может быть, и не всей, то значительной ее части, ибо за цитированные высказывания Тучанский из «Спiлки» не был исключен.

Естественно, что в момент объявления войны украинцы, чувствуя себя органической частью России, никакой специфически украинской платформы в вопросе войны не занимали.

Но словам другого украинского сепаратиста, Д. Дорошенко, не социалиста, на Украине “мобилизация проходила бодро, даже с некоторым подъемом, что захватило и интеллигенцию, которая пошла с народом” (Ист. Укр. Д. Дорошенко, стр. 4).

Советские историки в “Истории Украины С.С.Р.”, на стр. 745, описывая начало войны, говорят о “шовинистическом чаде, который захватил не только мелкобуржуазные слои городского населения, но и части крестьянства и рабочих и привел их к участию в манифестациях для поддержки царского правительства”.

Кроме приведенных свидетельств столь различных авторов, вынужденных признать патриотический подъем (в том числе и на Украине), сохранилась и декларация С. Петлюры от имени “сознательных украинцев”. Об этой декларации Д. Дорошенко пишет: “Чтобы как то заполнить отсутствие украинской декларации в такой важный и торжественный момент (торжественное заседание Государственной Думы), а также, чтобы манифестировать существование украинцев, наряду с другими народами Империи, редактор “Украинской Жизни” (в Москве) С.В. Петлюра, вместо очередной книги журнала, издал декларацию, так сказать, от имени организованных, сознательных украинцев. В этой декларации говорилось, что для украинцев есть лишь один выбор между Россией и Австрией – выбор в пользу России и что, украинцы должны совестно и честно выполнить свои обязательства перед государством. Точно так же и киевская «Рада», напечатала передовую статью, что украинцы обязаны защищать российское государство (стр. 4–5 “Ист. Укр.” Д. Дорошенко).

Высказывая все приведенное, ни два украинских сепаратиста, ни советские авторы, не приводят ни одного случая выступлений против мобилизации, по мотивам украинского национализма, что они, конечно бы сделали, если бы таковые имели место.

Это дает нам право утверждать, что настроения Российской Малороссии-Украины в начале войны были настроениями полностью созвучными с патриотическими настроениями общероссийскими.

Не изменились эти настроения и во время войны, хотя правительство и предприняло ряд ограничительных мер для украинской печати, зная ее тесные связи с украинскими организациями в, воюющей с Россией, Австрии и учитывая необыкновенную активность, которую развивали австрийские украинцы-сепаратисты, подстрекая солдат российской армии на государственную измену. Меры эти, были вызваны исключительно обстановкой военного времени (что сделало бы каждое государство), а отнюдь не были результатом желания России задавить украинскую культуру, как это, безосновательно и бездоказательно, утверждают сепаратисты.

Сепаратистская пропаганда из Австрии. Создание СВУ

Чтобы создать видимость, что пропаганду против России ведут не галичане, а выходцы с Великой Украины, уже через несколько дней после объявления войны, был создан из четырех эмигрантов “Союз Визволення Украiни” (В. Дорошенко, Д. Донцов, М. Зализняк и А. Жук), который 4-го августа 1914 г. выпустил обращение к “Украинскому Народу в России” с призывом к измене России и сотрудничеству с Австрией. Вскоре, Союз (сокращенно СВУ) перебрался в Вену, где австрийский генеральный штаб предоставил ему самые широкие возможности для его деятельности, пополнивши его еще двумя членами: А. Скоропис-Йолтуховским и М. Меленевским.

Формально, СВУ был независимой эмигрантской организацией эмигрантов из Российской Украины, по существу же, он являлся послушный орудием австрийского генерального штаба, на иждивении которого и находился.

О целях и задачах СВУ сепаратистический историк Д. Дорошенко в своей “Истории Украины” (на стр. 31–33) говорит: “Союз Освобождения Украины взял на себя представительство интересов Великой Украины перед центральными государствами и, вообще, перед европейским миром»… «Формой правления Самостийной Украинской Державы должна быть конституционная монархия с внутренним демократическим строем и однопалатной законодательной системой”… “В случае присоединения к Австрии, большей или меньшей части территории Российской Украины, СВУ должен будет добиваться создания из всех земель, заселенных украинским народом в Австрии, отдельного автономного края”.

Сказанное Д. Дорошенком длинно и туманно, можно изложить гораздо понятнее: СВУ, никем не выбранные и не уполномоченные “представители” Российской Украины, хотят от нее оторвать сколько удастся и, соединивши оторванную часть с Галицией, создать автономную украинскую монархию, в границах монархии Австро-Венгерской.

Не удивительно, что СВУ так горячо поддерживала Австрия и понятно почему к его деятельности относилась отрицательно Россия, не без основания подозревая в государственной измене всех тех, кто с СВУ был связан или ему симпатизирующих.

Пропаганда СВУ среди иностранцев

Пропагандистическая деятельность СВУ была огромна – пишет Дорошенко. В ряде стран СВУ имеет своих постоянных представителей: в Германии – Скоропис; в Турции – Меленевский; в Болгарии – Ганкевич; в Италии – Семенов; в Швейцарии – Чикаленко; в Скандинавских странах – Наварук. Они организовывают, не жалея средств, пропаганду за расчленение России: устраивают доклады, выступают в печати сами или инспирируют статьи местных журналистов, выпускают множество брошюр и книг на разных языках, в том числе и объемистый труд Грушевского – «История Украины». Регулярно издают журнал на немецком языке “Украинские Известия”. Австрийское правительство денег не жалеет и через своих дипломатических представителей в разных странах всячески содействует представителям СВУ, устраивая им встречи и беседы с ответственными политическими деятелями.

Один из членов СВУ, А. Жук, в своих воспоминаниях (стр. 375), сообщает об, устроенной в ноябре 1914 г., представителю СВУ – Меленевскому, аудиенции у турецкого министра Талаат-Бея, на которой он сказал: “Высокая Порта, точно так же, как кабинеты Берлинский и Венский, признает необходимость освобождения Украины от русского господства; когда Россия будет разбита, Оттоманское правительство поможет украинскому народу создать независимое государство”.

Пропаганда среди пленных

Кроме пропаганды среди иностранцев, СВУ занялся пропагандой среди военнопленных в лагерях, среди которых было до 400–500 тысяч украинцев из Украины-Малороссии.

Немцы создали особые лагеря с усиленным питанием и лучшими условиями жизни, куда в качестве “просветителей”-пропагандистов были направлены агенты СВУ из испытанных галицийских сепаратистов, которые для этой работы были Австрией освобождены от военной службы.

Успехи пропаганды сепаратизма среди украинцев-малороссов в лагерях оказались гораздо слабее, чем среди турок и немцев. Пленные ели повышенный паек (даже сало), слушали “просветителей”, охотно пели украинские песни, но на измену общей родине-России так легко не пошли. И когда в 1918 г. немцы приступили к формированию отдельных украинских частей, не для войны на фронте, а для немедленного возвращения на Украину, тогда уже оккупированную немцами, то из всей полумиллионной массы пленных украинцев не нашлось добровольцев больше, чем на две неполные дивизии. Были сформированы: дивизия “синежупанников” и часть дивизии “серожупанников” (называли их так по форме – синим и серым жупанам) и летом 1918 г. доставлены в Киев, но вскоре большинство дезертировало и разбежалось по домам.

Пропаганда СВУ на Российской Украине

На третьем секторе, своей деятельности – пропаганде, направленной на Российскую Украину и на разложение российской армии, путем внесения в ее ряды межнациональной вражды, СВУ потерпел полное поражение. До самой революции 1917 г. во всей российской армии не было ни одного конфликта или проступка на этой почве.

Отсутствие этих конфликтов (а, если бы они были, то сепаратисты, конечно, бы их не замалчивали) красноречиво свидетельствует о настроениях украинцев в рядах российской армии.

Единственно, где СВУ мог похвалиться некоторым частичным успехом, на Великой Украине – это среди незначительной группы украинских социалистов-шовинистов, состоявшей из зеленой молодежи и полуинтеллигентов. Вот, что пишет, об этом Д. Дорошенко:

“Деятельность Союза Освобождения Украины сначала не нашла себе сочувствия среди украинской общественности в России. Центральный Комитет ТУП-а (Товариство Укр. Поступовцiв), заслушавши, в ноябре 1914 г. от проф. М. Грушевского, приехавшего из Австрии, доклад о Союзе решило, что «Союз не имеет права выступать от имени Российской Украины”. Но, постепенно, деятельность Союза все же приобретала себе некоторые симпатии на Российской Украине. В апреле 1915 г., в Киеве, состоялось совещание украинских деятелей социалистического направления, которое одобрило политическую позицию Союза и решило войти с ним в теснейший контакт. В результате этого решения, представитель этой группы деятелей, Евгений Галицинский дважды побывал за границей (в мае 1915 г. и зимой 1915-16 г.) и установил личный контакт с деятелями Союза”. (Ист. Укр., стр. 36).

Это сообщение сепаратиста Дорошенко (в точности которого нет никаких оснований сомневаться) заслуживает особого внимания, ибо оно свидетельствует об отрицательном отношении культурной части украинской общественности, которая тогда группировалась в ТУП-е, к деятельности СВУ и подтверждает факт сношения группы социалистов, во время войны, с организаций, действующей по заданиям, на территории и в интересах противника.

Почему социалисты одобрили деятельность СВУ, имевшего целью изъять Украину из под власти правительства Монарха Российского и отдать под власть католического Монарха Австрийского, ни г. Дорошенко, ни многочисленные сепаратистические историки и мемуаристы не объясняют.

А то, что целью СВУ было отдать Украину под власть Габсбургов, неоспоримо вытекает из приведенной выше “платформы” СВУ, напечатанной в № 1 (5 окт. 1914 г.) его официального органа – “Вестник Союза Освобождения Украины”, выходившего в Вене, и вкратце изложенной Дорошенко на стр. 32 его “Ист. Украины”.

Зная все изложенное о деятельности СВУ с первых же дней войны и о его целях, не трудно, не только понять, но и оправдать ряд ограничительных мероприятий Российского Правительства, предпринятых по отношению к украинской печати. Не надо забывать, что подавляющее большинство этой печати было, или в руках, или под влиянием тех самых “деятелей социалистического направления”, которые, во время войны, вступили в “теснейший контакт” с организацией, состоящей на содержании генерального штаба Австрии.

Можно только, удивляться, что действия этих деятелей не при вели к обвинению в государственной измене и суду по законам военного времени, что, несомненно, было бы сделано в любом государстве, даже самом демократическом.

И обвинения сепаратистов в удушении российским правительством украинской культурной деятельности и печати, в свете приведенных выше фактов, не только теряют всякую убедительность, но звучат как сознательное искажение истины в пропагандных целях.

Здесь уместно будет вспомнить, что эти самые деятели, когда пришли к власти, в декабре 1918 г., сделали правительственное распоряжение гласящее: “пропаганда федерализма карается по законам военного времени”.

Деление населения Галиции на “Украинцев” и “Москвофилов”

Занявши, в первые месяцы войны, почти всю Галицию, Россия нашла ее население разделенным на два, непримиримо враждующих между собою, лагеря, на которые, в последние десятилетия перед войной, разделялись жители Галиции, испокон века называвшие себя до этого разделения “рускими” (с одним “с”).

Одни, переименовали себя в “украинцев”, стояли на приведенной выше платформе СВУ, были верноподданными Австрийского Монарха и отрицали свою общность и единокровность с русскими. В своих целях, Австрия всемерно поддерживала это течение.

Другие, называли себя “русскими”, признавали единство с русскими и стремились к воссоединению с Россией – вековечной мечте всей Галиции до появления, в половине 19-го века, “украинского” течения. Руссофилы называли “украинцев” “мазепинцами”, а “украинцы” – руссофилов – “москвофилами”. В годы, непосредственно предшествовавшие первой мировой войне, борьба “мазепинцев” с “москвофилами” была чрезвычайно ожесточенной и сопровождалась насилиями и убийствами. При весьма активной поддержке австрийских властей, “мазепинцам” к началу войны удалось захватить ключевые позиции в политической и культурной жизни Галиции.

Но это не значит, что “москвофильство” было убито и ликвидировано – оно только было приведено в молчание. (Более подробно о политических группировках в Западной Украине, их, целях и борьбе изложено в отдельной главе).

В то время, как настроение населения Российской Украины, как показано выше, к началу войны было общероссийско-патриотическим, этого далеко нельзя сказать о настроении в Австрийской Украине. В архивах бывшей Австро-Венгрии сохранились донесения администрации о настроениях населения. Так, например, начальник Ужанской жупы (области), в августе 1914 года, доносит: “Среди украинского населения заметно движение. Везде проявляются симпатии к русским. Надеются на их приход. По этому поводу открыто выражается радость” (Ист. Укр. С.С.Р., стр. 750). Грушевский в своей “Истории Украины”, на стр. 536, пишет: “по словам одного высокого чиновника, разницы между “украинцем” и “москвофилом” столько же, сколько между евреем и израэлитом”.

Вступившая в Галицию российская армия, конечно, была осведомлена о разных течениях и, естественно, сотрудничала и покровительствовала “москвофилам”, а не своим врагам – “украинцам”, которые с первых дней войны проявили себя, как австрийские “сверхпатриоты”, навербовали для борьбы за своего “цисаря” отряд добровольцев (“сечевых стрельцов”) и активно участвовали в репрессиях австрийской администрации против “москвофилов”. Не мало друзей России – галичан попало в тюрьмы, на виселицы или были заколоты штыками жандармов по доносам “мазепинцев”.

Кого было в Галиции больше, “москвофилов” или “украинцев”, установить нет возможности. Каждая сторона считала себя большинством и выступала от имени населения всей Галиции. “Украинцы”, как доказательство своего большинства, приводили тот факт, что к началу войны все ключевые позиции в общественно-политических организациях были в их руках; “москвофилы” же утверждали, что эти позиции захвачены “мазепинцами” против воли большинства, исключительно благодаря насилиям и давлению австрийских властей, поддерживавших “украинцев”. Провести же отчетливую границу между одними и другими было не легко.

Если руководители каждого из двух течений и выступали открыто, то широкие народные массы свои подлинные настроения боялись выявлять, опасаясь репрессий, как со стороны противников, так и со стороны власти. Многовековая жизнь под чужеземным игом приучила народ скрывать свои подлинные чувства и симпатии.

Ценным документом о настроениях населения Галиции, в первое время войны и о наличии симпатий к России, является высказывание сепаратиста Д. Дорошенко, который об этом пишет: “Несчастьем украинского народа, в Австро-Венгрии было то, что он в своих национальных взглядах, а благодаря этому и в политической ориентации, был разделен на две части: одна, большая часть, хотела жить и развиваться, как отдельный украинский народ, добивалась для себя полноты национальных и государственных прав в границах Австро-Венгерского государства; в конфликте Австрии и России она лояльно стала на сторону первой и надеялась, с помощью Австрии, освободить из под московского ярма, если не всю, то хотя бы часть Великой Украины.

Но была и другая часть галицко-украинских граждан, меньшая, которая считала себя не украинцами, а “русскими”, свое спасение видела в России и в борьбе двух соседних государств склонялась на сторону России. Это были, так называемые, “москвофилы”, которые имели своих сторонников не только среди интеллигенции, но и среди крестьян. Часть возглавителей москофилъского направления уже накануне войны бежала в Россию, чтобы оттуда с победоносным российским войском вступить в Галицию и “освободить” ее из под “австрийского ярма”. Но масса обычных людей москвофильского направления, активно себя не выявляла и свои симпатии сберегала в душе, чтобы выявить их тогда, когда станет ясно на чьей стороне победа.” (История Украины, стр. 24).

Репрессии Австрии

Симпатии эти, конечно, были отлично известны австрийской жандармерии, имевшей множество добровольных доносчиков и шпионов из рядов противников “москвофилов” – “украинцев”, которые этими способами вели борьбу со своими идейными противниками. И, уже с первых дней войны начались не просто репрессии, а дикие и бесчеловечные расправы с “москвофилами” или подозреваемыми в “москвофильстве”.

Так, например, но ложному доносу (впоследствии признанному и самим судом ложным) 30 сентября 1914 г. в Мукачеве были повешены: священник, писарь и крестьянин; 15 сентября того же года на улице Перемышля были заколоты штыками 40 человек арестованных интеллигентов и крестьян; в селе Скоморохи, около Сокаля, было заколото и повешено 25 человек. Примеров: таких можно привести множество. Кроме убийств и повешений, многие тысячи были отправлены в концентрационные лагеря, в глубь Австрии, где, благодаря нечеловеческому режиму, большинство погибло. Так расправлялись шовинисты-”украинцы”, идейные предтечи нынешних эмигрантских “самостийников” (на родине их нет) с политически с ними несогласными.

Не будучи в состоянии опровергнуть эти, документально удостоверенные, факты, сепаратистические историки и мемуаристы сваливают всю вину на венгров и, голословно, утверждают, что репрессиям подвергались и “украинцы”. Однако, ни одного случая, в котором бы жертвой, репрессий явился какой-либо хоть сколько нибудь заметный “украинец”, привести не могут. По той, надо думать, причине, что их вообще не было. Желая, хоть несколько смягчить эти, ничем неопровержимые факты, сепаратист Д. Дорошенко и другие авторы пытаются убедить читателя, что “москвофилы” в деле доносов и науськивания, не только не отстали от “украинцев”, но их превзошли. Однако, ни одного конкретного случая убийств или повешений за австрофильство не приводит, чем делает бездоказательным свои обвинения. Делая же неудачную попытку обелить “украинцев”, Дорошенко невольно должен бы признать что “безусловно, были случаи, что представители разных политических взглядов среди одного и того же народа, сводя свои политические, а иногда и личные счеты, шли на позорные доносы и натравливание”… (Ист. Укр., стр. 25).

По словам сепаратистов, их представители предпринимали шаги перед австрийским правительством с просьбой прекратить репрессии, но безрезультатно. Однако, несмотря на свою “неудачу”, самого тесного, и при том совершенно добровольного сотрудничества с австрийским правительством не прекращали: добровольцы – “сечевые стрельцы” сражались в рядах австрийской армии, под командой Григория Коссака; “Головна Рада”, в которой были представлены все “украинские” партии (конечно, кроме “москвофилов”) бежали из Галиции в Вену и всячески поддерживала правительство; Парламентский Клуб (тоже без “москвофилов”) послушно одобрял все начинания власти; бесчисленные агитаторы-”просветители” вели пропаганду в лагерях военнопленных за Австрию. Словом, все силы галицийских “украинцев” добровольно были мобилизованы на поддержку Австрийской Монархии и они не скупились на выражение своих верноподданнических чувств, которые каждый, кому не лень, может найти в многочисленных изданиях “украинцев” в годы войны.

Зная все это, возникает сомнение, как об искренности протестов против репрессий, так и о их твердости и категоричности. Ведь каждому ясно, что ни одна, уважающая себя, организация не будет добровольно сотрудничать с тем правительством, которое колет штыками, вешает и садит в тюрьмы и концлагеря невинных людей, по одному только подозрению.

Эвакуация галичан в Россию

Понимая это, сепаратистическая историография, не задерживается много над зверствами над частью населения Галиция со стороны австрийцев, говорит о них вскользь или вообще замалчивает, а главный упор делает на высылки вглубь России открыто враждебных или сомнительных элементов (из рядов “украинцев”), которые, действительно, в интересах безопасности тыла, производили русские оккупационные власти, никого не убивая и не вешая. Причем эти высылки раздувают до невероятных размеров и снабжают совершенно фантастическими подробностями, конечно, без каких бы то ни было доказательств. Характерным примером такой злонамеренной клеветы, рассчитанной на создание вражды у украинцев к русским, может служит следующее сообщение: “мне самому рассказывал очевидец, врач из Москвы, как, принимаючи такие “беженские” (собственно выселенческие) поезда, он видел товарные вагоны, набитые только детьми, которые поголовны вымерли или посходили с ума” Давая такое сообщение, имя врача не приводится. Написал его, в своем “научном труде” профессор М. Грушевский в своей “Иллюстрированной Истории Украины”, вышедшей осенью 1917 г., в Киеве (стр. 539).

Так как за все время войны никогда ничего подобного в действительности не было, сообщение это вызвало бурю возмущения. Ряд, находившихся тогда в Киеве, деятелей Красного Креста и лиц, принимавших участие в эвакуации населения Галиции в 1915 г., коллективно обратились во все киевские газеты с письмом в редакцию, в котором опровергалась клевета и ставилось Грушевскому требование или неопровержимо доказать свое сообщение или. опровергнуть его в печати, как сделанное на основании ложных данных.

Но…ни одна газета не решилась напечатать это письмо, ибо тогда в Киеве уже была власть “демократической” и “свободной” Самостийной Украины.

Тогда это письмо было послано лично Грушевскому и Министру Юстиции, которого просили указать, как бороться с клеветой. Оба письма остались без ответа.

Из приведенного выше, самого краткого и беглого обзора положения в Галиции, которая, почти целиком была занята российской армией, в первые месяцы войны, видно, в каком трудном положении очутился административный аппарат в “освобожденной” (по мнению “москвофилов”) или “завоеванной” (по утверждении, “украинцев”) Галиции.

Русская Армия в Галиции

Зная настроения населения Галиции, исходя из исторических прав России на Галицию, как отторгнутую часть Киевского Государства, и учитывая исконное стремление ее населения к воссоединению с братской Россией, Главнокомандующий Российской Армией, Вел. Кн. Николай Николаевич. 18-го августа 1914 г. выпустил следующее обращение к населению Галиции:

«РУССКОМУ НАРОДУ

Братья! Творится Суд Божий! Терпеливо, с христианским смирением, в течении веков, томился русский народ под чужеземным игом, но ни лестью, ни гонением нельзя было сломить в нем чаяний свободы. Как бурный поток рвет камни, чтобы слиться с морем, так нет силы, которая остановила бы русский народ в его порыве к объединению.

Да не будет больше Подъяремной Руси! Достояние Владимира Святого, земля Ярослава Осмомысла и князей Даниила и Романа, сбросив иго, да водрузят стяг единой и неразделимой России. Да свершится Промысел Божий, благословивший дело великих собирателей земли Русской. Да поможет Господь царственному своему помазаннику, Императору Николаю Александровичу всея России, завершить дело Великого Князя Ивана Калиты. А ты, многострадальная братская Русь, встань на сретение русской рати. Освобождаемые русские братья! Всем вам найдется место на лоне Матери – России. Не обижая мирных людей, какой бы ни были они народности, не полагая своего счастья на притеснение иноземцев, как это делали швабы, обратите меч свой на врага, а сердца к Богу, с молитвой за Россию и за русского царя.

Николай».

Содержание обращения определяло политику России в Галиции – и было совершенно естественно и логично, что ставка делалась на друзей России – “москвофилов”, а не на ее врагов – “украинцев”-”мазепинцев”.

Сепаратисты обвиняют русские оккупационные власти в запрещении “украинской” печати и общественно-политических организаций, но не уточняют, что под “украинскими” они понимают только все то, что принадлежало к “украинскому” политическому сектору, а своих же галичан – “москвофилов” они не признавали “украинцами”. Поэтому, когда они говорят об ограничениях или запрещениях “украинской” печати и организаций, они говорят правду. Действительно, русские власти относились далеко неодобрительно к агрессивно-антирусской деятельности “украинской” части галичан. Но, вероятно, точно также поступили бы оккупационные власти, в военное время, любого государства, против определенно враждебного ему политического течения, да еще при наличии другого политического течения – дружественного.

Второе обвинение сепаратистов – это массовое перемещение галичан вглубь России. Этого никто и не отрицал. Действительно, многие десятки тысяч галичан, в течении 1914-15 гг. оказались и России, но далеко не по тем причинам, которые приводят сепаратисты, утверждая, что это была массовая депортация враждебного России населения. На самом деле перемещение галичан вглубь России происходило по другим причинам.

Эвакуация в Россию

В первые 9-10 месяцев войны русские власти выслали из Галиции вглубь России всего несколько тысяч политически активных галицийских “украинцев”, не успевших бежать с австрийцами. Они считали небезопасным оставлять их в прифронтовой полосе и ближайшем тылу, не без основания, опасаясь возможности шпионажа и актов саботажа, зная их агрессивно-антирусские настроения и шовинистический фанатизм. Мера, обычная в военное время.

Главную же массу перемещенных галичан составляли те, кто летом 1915 г., при отступлении русской армии, бежали, опасаясь зверской расправы наступавших австрийцев и, сопровождавших австрийцев, своих же галицийских “украинцев”.

Бежали целые села, главным образом, старики с женщинами и детьми, т. к. мужчины, более молодые, находились в австрийской армии. Это были, или “москвофилы” или те, кто поддерживал дружелюбные отношения с солдатами русской армии. Сами себя они называли «руськими» или «русинами» и пуще огня боялись своих земляков – галицийских “украинцев”.

Отвезли их вовсе не в Сибирь, а разместили большинство в Европейской России, значительную часть в Левобережной Украине: губерниях Черниговской и Полтавской. Все они получали пособие, достаточное, чтобы существовать, не голодая и не холодая. Те из них, которые были работоспособны и хотели работать, работали, получая заработную плату, наравне с местным населением, что не отражалось на получении правительственного пособия. Все без исключения сахарные и винокуренные заводы, крупные имения и фабрично-заводские предприятия принимали и размещали этих беженцев целыми группами, доходящими иногда до нескольких сот душ. Конечно, им не легко было привыкнуть к новой обстановке, тяжело было мириться с утратой имущества, но положение их вовсе не было такое невыносимое, каким его теперь представляют сепаратисты.

Как известно, даже идеолог “украинства” – Грушевский, после кратковременного пребывания в городах восточной Европейской России, жил и спокойно работал в Москве. По этому уже можно судить, как относилось Российское Правительство, даже, к своим открытым противникам.

И сепаратисты, бросая России голословные обвинения в плохом обращении с эвакуированными галичанами, нигде и никогда не привели ни одного конкретного случая каких либо насилий над ними. Потому что, как правило, их не было. Не надо забывать, что правительство считало их своими, русскими.

Осенью 1915-го г., все эвакуации галичан были закончены, т. к. прекратилось отступление российской армии и они спокойно дожидались конца войны в тех местах, куда попали.

Отступлением 1915 г., при котором была очищена почти вся Галиция, занятая было в первые месяца войны, закончился короткий период воссоединенного существования Российской Украины-Малороссии и Галиции. Хотя этот период и был очень коротким, тем не менее он является очень показательным.

Прежде всего потому, что наглядно доказал, что ощущение народного единства со всей Русью у населения Западной Украины-Руси не умерло, несмотря на многие столетия раздельной жизни. Рапорты австрийских губернаторов и прорусские настроения, слова Грушевского, что “разница между украинцем и москвофилом, такая же, как между евреем и израэлитом”, братание населения Галиции с солдатами российской армии, наконец, бегство перед возвращавшейся австрийской армией – все это факты совершенно неоспоримые. И они гораздо убедительнее сепаратистической пропаганды о “вековечной вражде” украинцев к чужим и чуждым “москалям”.

Интересен этот период еще и потому, что он наглядно показал с какой легкостью рассеивалось все, насильственно насаженное и привитое за время польско-католическо-немецкого владычества. Сепаратисты обвиняют Россию в “насильственной русификации” в занятых областях Галиции, совершенно замалчивая тот факт, что этой “русификации” настоятельно добивались сами галичане-”москвофилы”, и что та “русификация”, по существу, была возвращением к тем временам, когда еще не была, из соображений чисто политических, проведена “украинизация” культурной жизни Галиции, когда, национально пробудившаяся, Галицкая Русь стремилась к общерусской культуре и воссоединению с Россией.

Деятельность русского административного аппарата в Галиции была далеко не безупречна. Было сделано не мало промахов и грубых ошибок отдельными представителями этой администрации, очутившимися в незнакомой обстановке и не достаточно в ней разбиравшимися. Это признается и многими русскими мемуаристами, как, например, протопресвитером Шавельским, открыто признающим ошибки администрации в области церковной жизни. Были, несомненно, ошибки и в других областях жизни. Эти ошибки раздувались и служили основанием для пропаганды.

Но общее направление деятельности администрации исходило из установки, что Галиция – исконная русская земля, не “завоеванная”, а “освобожденная”, а ее население – свои, русские люди. Поэтому и та деятельность, которую сепаратисты называют “насильственной русификацией”, администрация рассматривала, как ликвидацию следов польско-католическо-немецкого влияния и результатов руссоненавистнической пропаганды верных Австрии, шовинистов-”украинцев”. Хотя народные массы и были чужды руссоненавистничества, однако эта пропаганда оставила свои следы.

Возможно, что эту ликвидацию надо было проводить более тонко, медленными темпами, осторожнее. Но нельзя отрицать, что неизбежность ее, логически вытекала из общероссийских национальных концепций, которых придерживалась также и “москвофильски” настроенная часть населения Галиции.

И вряд ли было бы логично и целесообразно, если бы администрация стала на путь поддержки не “москвофилов”, стоявших на общероссийских позициях, а ненавистников России и пропагандистов ее расчленения – “украинцев”.

Уместно будет здесь вспомнить то, как несколько лет спустя, после крушения Австро-Венгрии, под короной которой проектировалась Самостийная Украина, и неудачных попыток создать независимую Западную (Украину ни объединенную “Соборную Украину”, сотни галицийской интеллигенции “украинского”, т. е. шовинистическо-сепаратистического антирусского направления попросили принять их в Россию-СССР и поступили на службу к большевикам, которым служили так же преданно и верно, как в свое время, своему “цисару” – императору Австро-Венгрии.

Перемена настроений

С затяжкой войны, начали меняться и настроения ее первых дней и месяцев, как на фронте, так и в тылу. Начались неудачи на фронте, которые привели к тому, что, в течение весенних и летних месяцев 1915-го г., неприятель не только отбросил армию из Галиции, но и занял огромную территорию Российской Империи с многомиллионным населением.

Чуть не еженедельно, в июле-августе, неприятель занимал крепости или крупные города. В начале августа под угрозой оказался даже Киев. Правительство начало эвакуировать ряд учреждений (например, университет в Саратов), а население охватили настроения, близкие к паническим и оно стало выезжать на восток.

Россия волновалась и искала причину этих неуспехов. Скрыть ее было невозможно, ибо все видели, что причиной неудач было то, что царское правительство не подготовило для ведения войны нужного количества вооружения и снабжения. Не хватало снарядов и патронов, не справлялись со своей задачей ни госпиталя, ни интенданты. Армия доблестно отбивалась, но была бессильна что либо сделать перед отлично вооруженным и снабженным противником. К тому же лучшие, кадровые, части ее состава были брошены в бои в самом начале войны и, в значительной степени, были перебиты или изранены и вышли из строя. Тяжесть продолжения войны легла на запасных, людей не молодых, и на прапорщиков, которых непрерывно выпускали, наскоро организованные “школы прапорщиков” за 4 месяца, делая из студента или гимназиста офицера.

Беспрерывные мобилизации (к концу войны было мобилизовано 16 миллионов) давали огромное количество солдат, но их качество и пригодность оставляли желать многого. Из-за недостатка винтовок, обучение солдат, которыми были заполнены все города, нередко велось с деревянными палками.

Началось дезертирство, которое все усиливалось по мере продолжения войны.

Против режима росло и ширилось недовольство, поползли слухи об измене. Авторитет царя и династии стремительно падал. Близость к царской семье развратного проходимца, невежественного сибирского конокрада Распутина, этому падению не мало способствовала и вызывала резко отрицательное отношение к царской семье, даже среди ее ближайших родственников, не говоря уже о широких кругах российской общественности, не только левой, но и определенно монархической.

Так как в России, несмотря на существование Парламента – Государственной Думы – всех министров назначал и смещал царь по своему усмотрению, не считаясь с желаниями Думы, то недовольство направлялось не на правительство, как в других странах, а лично на носителя неограниченной власти – царя.

Летом 1915 г., когда отступление армии уже было приостановлено, император Николай II-ой сменил очень популярного Верховного Главнокомандующего, своего дядю, Вел. Кн. Николая Николаевича и сам провозгласил себя Верховным Главнокомандующим, несмотря на просьбы и уговоры министров этого не делать. Из каких соображений он это сделал – неизвестно.

Надо полагать, что он искренно верил словам царедворцев о “безграничной любви и преданности народа” и о своей популярности в армии и надеялся поднять ее дух под своим личным командованием.

Однако смена Главного Командования обстановки не изменила и на дух армии не подействовала. Спад настроений и веры в конечную победу продолжался.

Роль общественности

Спасать положение бросилась общественность, хотя она и находилась в резкой оппозиции к режиму. Выли созданы “Военно-Промышленные Комитеты” из представителей промышленности и общественности, которые провели мобилизацию промышленности для целей войны. Наряду с ними, были созданы из представителей самоуправлений – земских и городских – “Земский Союз” и “Городской Союз”, которые с исключительной энергией занялись организацией госпиталей и санитарным обслуживанием армии, как на фронте, так и в тылу.

Видя свое бессилие самостоятельно справиться с делом вооружения, снабжения и санитарно-медицинского обслуживания армии, Правительство пошло на сотрудничество с этими учреждениями в открыло им нужные кредиты, предоставив возможность самой широкой инициативы при выполнении поставленных задач; даже освободивши от мобилизации сотрудников этих учреждений.

Дало закипело – и уже к половине 1916 г. результаты его начали сказываться. Кроме того понемногу начали прибывать и заказанное за границей вооружение.

Это дало возможность в мае 1916 г. предпринять наступление довольно крупного масштаба. На одном из участков Юго-Западного фронта группа войск, под командой ген. Брусилова, прорвала фронт и нанесла австрийцам крупное поражение, взявши много пленных и отбивши значительную, захваченную австрийцами, территорию. Но наступление быстро выдохлось и армия опять перешла к позиционной войне. Выдохлось потому, что было начато преждевременно, не закончив полностью подготовки для большой операции. Начато же было по требованию союзников для приостановки наступления Германии и Австрии во Франции и Италии.

На турецком фронте тоже были достигнуты крупные успехи: была взята сильная крепость Эрзерум, а передовые казачьи отряды пробились в долину Тигра и Ефрата – нынешний Ирак, – что сильно обеспокоило англичан, считавших эти районы своими сферами влияния и саботировавших совместные операции против Турции в этом районе. Они опасались, что русские после победы не так легко уйдут из этих областей.

Начало общего разложения

Однако, несмотря на эти успехи, несколько поднявшие дух армии, общее настроение в стране заставляло желать лучшего. Народ устал от войны. 16 миллионов людей были оторваны от хозяйственной жизни, особенно в деревне (работавшие в промышленности, связанной с обороной, были от военной службы освобождены), что не могло не сказаться на снабжении продовольствием, в котором начал ощущаться недостаток, равно как и в ширпотребе, ибо индустрия работала прежде всего на войну.

Конфликт общественности с Правительством расширялся и углублялся. Дни патриотического подъема начала войны и всеобщего единения давно прошли и заменились взаимным недоверием Правительства и организованной общественности. Даже в Государственной Думе, где подавляющее большинство депутатов были монархисты, господствовали антиправительственные настроения. Критика верховной власти заходила так далеко, что переплеталась с подозрениями в измене и тайных сношениях с неприятелем.

Монархист (лидер “конституционно-демократической” партии) Милюков с думской трибуны произнес речь против правительства, закончив ее словами: “что это? – глупость или измена?”… Хотя речь эта и была запрещена цензурой, она стала широко известна во всей стране и, конечно, духа последней не подняла. Попытки ряда лиц, в том числе и родственников Императора, добиться примирения с общественностью разбивались о нежелание Николая II устранить влияние Распутина и назначить министрами лиц, пользующихся доверием Думы, которая, как сказано выше, была монархически настроена и вполне бы этим удовлетворилась.

Неудача этих попыток объяснялась влиянием Императрицы-немки (принцессы Гессенской) на добромеренного, но безвольного Николая II. По стране ползли слухи о государственной измене, свившей себе гнездо в царском дворце и ближайшем окружении Императора. Вспоминалось, что не только царица-немка, но и вся династия по крови немецкая, что во время войны с немцами было крайне непопулярно.

Впоследствии, неопровержимо доказано, что никакой измены не было, но тогда, в обстановке войны, слухи эти действовали разлагающе и подрывали окончательно авторитет не только царя, но и всей династии.

Видя все это, один из родственников Императора, Вел. Кн. Дмитрий Павлович, совместно с лидером монархистов – членом Гос. Думы Пуришкевичем в декабре 1916 г., убили Распутина, надеясь, что с его устранением обстановка изменится к лучшему.

Но их надежды не оправдались. Убийство Распутина только озлобило Императрицу и политический курс не только не пошел по пути примирения с общественностью, но занял к ней определенно враждебные позиции, несмотря на то, что эта общественность, в подавляющем большинстве, была монархической.

Тогда, как известно из многочисленных мемуаров, среди членов императорской фамилии и высших сановников появилась мысль спасти положение отстранением Императрицы и заточением, ее в монастырь.

Но, дальше разговоров дело не пошло и ничего конкретного-предпринято не было. И в начале 17-го года страна и правительство были два противоположных и враждебных лагеря.

Однако, несмотря на свое резко отрицательное отношение к Правительству и отдельным министрам, общественность не покладая рук работала на дело обороны страны и снабжение армии, лояльно сотрудничая в этом деле с Правительством, которое тоже старалось сделать, что могло и как умело. Отказать ему в этом и обвинить в саботаже дела обороны нельзя.

В результате, к началу 17-го года армия была и вооружена и снабжена, что давало основанное надеяться на успешное наступление и победоносное окончание войны.

Но и дух и состав армии, и настроение страны были не те, что в начале войны. И когда, в феврале (по старому стилю) в Петрограде вспыхнули беспорядки на почве недостатка продовольствия, войска Петроградского гарнизона, вышли из повиновения Правительству, а, носивший в начале чисто местный характер солдатский бунт, с молниеносно быстротой распространился по всей Империи, превратившись во всенародную революцию.

В защиту режима и династии не выступил никто. Министры сами приходили “самоарестовываться” к Временному Правительству, составленному из членов Государственной Думы, высшие генералы рекомендовали царю отречься от престола; даже родственники Императора, многочисленные великие князья, не выступили в его защиту, а поторопились от него отмежеваться.

И, всеми покинутый, Николай II подписал отречение от престола (2/15 марта 1917 г.), за которым к нему приехали члены Государственной Думы – монархисты Шульгин и Гучков. А в своем дневнике, в день отречения, он написал «кругом трусость, подлость и измена»…

Окружение же царя, раболепствовавшее перед ним, обманывавшее его о любви и преданности народа, осыпанное его милостями и тесным кольцом отгораживавшее его от правды, рассеялось как дым. Много лет спустя, эмигрантский поэт Георгий Иванов, ярый монархист, назвал это окружение, “кольцом святош, кретинов и пройдох”…

Так кончилась последняя династия Российской Империи, процарствовавшая в России 155 лет. Как известно из истории, первым императором этой династии был немецкий принц Гольштейн-Готторпский, царствовавший под именем Петра III.

Период первой войны Украина-Малороссия переживала совместно со всей остальной Россией и ничем от нее не выделялась, ни по своим настроениям, ни своей активностью в деле обороны, которую она воспринимала как общее дело всей страны.

Общим со всей Россией был и патриотический подъем начала войны, и спад настроений по мере ее продолжения, и жертвенная активность общественности в деле обороны, и резко оппозиционное настроение предреволюционного времени. Украинец Родзянко был Председателем Государственной Думы, резко оппозиционной к Правительству; урожененц Киева – Шульгин приехал к царю за отречением; сотни представителей украинских земств, городов и промышленности работали в общероссийских “Военно-Промышленном Комитете”, “Земском Союзе” и “Союзе Городов”. Поэтому и в очерке периода войны, Украина-Малороссия, не выделена особо, а рассматривалась в общероссийском масштабе.

Но было на Украине в этот период и нечто специфическое украинское, что нельзя обойти молчанием. – Это рост и усиление чисто украинской, отличной от общероссийской, политической мысли и деятельности. Хотя деятельность эта сколько-нибудь заметного влияния на настроения широких масс и не имела, но после революции она сказалась, давши кадры будущих украинских лидеров.

Пораженчество украинских социалистов

В то время как старшее поколение деятелей украинской культуры полностью включилось в общее дело обороны страны и тесно сотрудничало с Правительством и общероссийской общественностью, когда большинство социалистов стояло на «оборонческих» позициях, начали проявлять известную активность и небольшие группы молодежи, стоявшей, подобно большевикам, на позициях “пораженческих”. Кроме, малочисленных на Украине, чисто большевистских организаций, выступавших с лозунгом: “долой войну!”, с этим же лозунгом, начали выступать и некоторые социалистические группы молодежи Украины, конечно, подпольно, как и большевики, выпуская воззвания и брошюры.

Вот, что пишет об этой деятельности украинский историк Д. Дорошенко в своей “Истории Украины”: “эта пропаганда исходила от разных социалистических организаций и выдвигала лозунг прекращения войны и оживления классовой борьбы; но в этих воззваниях ставился иногда и лозунг автономии Украины, как, например, в воззваниях “Украинской Социал-демократической Рабочей Партии”. Украинское воззвание от “группы студентов-политехников (весною 1916 г.) выставляло только лозунг: “долой войну!” – Вот все, что мог привести украинский сепаратист, в доказательство существования во время войны национально-украинских настроений. Как видно из приведенной цитаты, настроения эти были скорее большевистско-пораженченскими, чем национально-украинскими.

Другой сепаратист – П. Христюк, в своих воспоминаниях сообщает о состоявшемся в Москве (в январе 1915 г.), нелегальном съезде делегатов “украинских социалистических партий”, как называет Христюк, или малочисленных “кружков”, как поправляет Д. Дорошенко. Целью этого съезда было создание общей партии, но к соглашению не пришли… Направление делегатов съезда было пораженчески-большевистским и мотива национально-украинского в нем не чувствовалось. По той причине, что по существу это были не национальные партии того или иного направления, а территориальные группировки сторонников той или иной общероссийской партии.

Приблизительно такого же, т. е. пораженческого, направления было создано, в Харькове, несколько групп, именовавших себя организациями: “Украинский Социалистический Коллектив”, “Украинська Юнацька Спiлка”, “Украинский Студенческий Союз”. Активность их заключалась в ведении пораженческой пропаганды, без какого либо оттенения своей украинской обособленности. В 1916 г. полиция прекратила их деятельность.

В Екатеринославе (Днепропетровск) также существовала пораженческая социалистическая украинская организация с лозунгом: “Долой войну! Да здравствует автономная Украина!” Называла она себя – “Украинской Социал-демократической Партией” и в ее деятельности принимал участие будущий премьер Украины В. Винниченко.

Кроме того группой социалистической молодежи, одно время издавался на украинском языке нелегальный журнал “Боротьба”. Сначала к нему отнеслись благосклонно некоторые представители старшего поколения культурных украинцев умеренного направления, но, убедившись в пораженческо-революционном направлении журнала, резко порвали с этой группой.

Вот и все, что сепаратисты могут привести, как доказательство существования во время войны украинской национальной деятельности. Как видно из приведенных лозунгов, взятых из сепаратистических источников дальше пожеланий автономии Украины эти лозунги не шли. И только впоследствии, в 1917 году, эти лозунги сыграли огромную роль в событиях на Украине в годы революции и гражданской войны.

Отсутствие сепаратистических настроений

Поэтому есть основание, с полной категоричностью утверждать, что во время войны на Российской Украине никаких проявлений сепаратистических настроений не было; а раз не было проявлений, надо полагать, не было и настроений.

Десятки тысяч украинцев – по тогдашней терминологии “малороссов” – были в Российской армии офицерами, занимая часто самые высшие генеральские должности, командуя не только полками, но и дивизиями, корпусами и армиями, т. к. никаких ограничений по национальному признаку не существовало. Все они доблестно защищали общую родину – Россию и за все время войны не было ни одного случая, чтобы офицеры российской армии, украинцы по происхождению, по мотивам национальным, переходили к немцам, которые обещали украинцам королевство и уже имели и готового “украинского короля” – одного из родственников австрийского императора.

Лучшим доказательством того, что таких случаев действительно не было, служит то обстоятельство, что о них нет никаких упоминаний в весьма богатой сепаратистической исторической и мемуарной литературе. Ведь не подлежит сомнению, что если бы такие случаи были, сепаратисты их бы не замалчивали, а выпячивали.

То же самое, что об офицерах, можно сказать и о нескольких миллионах солдат-украинцев, боровшихся на всех фронтах в Российской Армии.

Освобождение от непосредственного участия в войне всех служащих “Военно-Промышленного Комитета”, “Всероссийского Земского Союза” и “Всероссийского Союза Городов”, работавших на оборону и обслуживание армии, открыло широкие возможности для лиц, желавших быть подальше оттуда “где стреляют”. И туда устремились, как лица не отличавшиеся храбростью, так и многочисленные последователи социалистических идей, бывших тогда принципиальными «пацифистами”. Как известно, в рядах служащих этих учреждений провел войну и будущий Украинский Главковерх С. Петлюра.

Боязнь быть из этих учреждений откомандированными и попасть на фронт, заставляла служащих этих учреждений работать для дела обороны, не только за совесть, но и за страх. Это относится, конечно, не ко всем служащим этих учреждений, которых тогда иронически-презрительно называли “земгусарами”. Было не мало среди них и идейных работников, особенно среди руководства, людей пожилых, которым отправка на фронт не угрожала. Это были старые заслуженные общественные деятели.

Но, кроме личной безопасности и возможности не воевать пребывание в рядах «земгусаров» давало возможность постоянного соприкосновения с мобилизованной шестнадцатимиллионной солдатской массой и ведения среди нее соответствующей пропаганды.

В армии же, в результате многочисленных призывов, оказалось не мало активных революционеров, без всякого специального за ними наблюдения, что облегчало возможность этой пропаганды. Когда же начались неудачи на фронте и почувствовалась усталость от затянувшейся войны, антиправительственная пропаганда начала расти и усиливаться, приведя, в конце концов, к тем настроениям, которые сделали возможной революцию.

И из всей шестнадцатимиллионной Российской Императорской Армии и Флота, с трехсоттысячным офицерским составом не нашлось никого, кто бы имел мужество выступить в защиту Императора и его правительства.

Только два генерала отказались присягнуть Временному правительству, да и то были не русские: немец – граф Келлер и татарин – Хан Нахичеванский.

Первым известием о революции в Петербурге была телеграмма члена Государственной Думы Бубликова, посланная по линии железных дорог, с извещением о падении Правительства и призывом соблюдать спокойствие и порядок. Но никаких других официальных сообщений не было и еще целые три дня Киев и вся Украина питались разными слухами и ничего достоверного не знали. Только после разрешения Главнокомандующего Юго-Западным фронтом ген. Брусилова, Командующий Киевским военным округом ген. Ходорович позволил газетам напечатать сообщение о событиях и столице – и Киев и Украина узнали о совершившейся революции. Приглушенная во время войны, политическая деятельность разных, легальных и нелегальных, организаций сразу возродилась и накипела.

Создание Исполнительного Комитета

На следующий же день, 17-го марта, (по новому стилю) в Киевской городской думе собрались представители общественных организаций и партий и выбрали из себя Исполнительный Комитет из 12 членов. На этом собрании были, конечно, представители всех революционных партий и организаций, так как с падением царского правительства они получили возможность выступать легально и принимать участие в общественной и политической жизни.

При рассмотрении списка представителей бросается в глаза, что на этом их многолюдном собрании в столице Украины была представлена только одна украинская организация – «Товариство Украiнських Поступовцiв” (ТПУ). Почему это случилось, объясняет украинский историк Д. Дорошенко, который на стр. 42 своей “Истории Украины” сообщает, что “ТУП была в то время единственной украинской организацией”. Все другие украинцы левого, социалистического, направления, как уже упоминалось раньше, пребывали в рядах общероссийских партий и не ощущали потребности создания своих отдельных украинских партий. Кое-где только существовали разрозненные группы и кружки украинской молодежи социалистического направления, малочисленные и не авторитетные потому что состояли из зеленой молодежи.

Сообщая о выборе Исполнительного Комитета из 12 человек, сепаратистические историки пишут, что из этих 12 членов 5 были украинцы, но о том, кто были эти 5 украинцев, большинство их умалчивает. Напомним, что это были: волынский помещик – барон Штейнгель, представитель русских, кавказских и украинских «народных социалистов» С. Ефремов (впоследствии лидер социалистов-федералистов), представитель кооперативов – Н. Порш (впоследствии петлюровский министр), представитель киевских рабочих (так он сам себя называл) – Паламарчук и единственный представитель организованных украинцев, представитель ТУП-а, – Никовский, т. е. представитель украинцев был только один, а не пять.

Этот Исполнительный Комитет, пополненный впоследствии многочисленными кооптациями, в течении первых трех месяцев революции фактически был высшей властью в Киеве, пока эту власть не захватила Центральная Рада.

То, что произошло в Киеве, произошло и в остальных губерниях Украины. И, как и в Киеве, в первое время революция, носило характер общероссийский и голоса организованной украинской политической общественности не было слышно, ибо до революции ее вовсе не было. Как указано выше, общественная и политическая деятельность населения Украины шла в рамках партий и группировок общероссийских.

Создание Центральной Рады

Организовываться она начала только после революции, быстрыми темпами. Вот как описывают эту организацию украинские мемуаристы М. Жученко и Е. Чикаленко: “сначала совет ТУП-а хотел сам стать общей объединяющей организацией, но на его заседание явились Стешенко, Антонович и Степаненко как представители украинских социалистических организаций и добивались, чтобы в совет было принято такое же число представителей этих организаций, какое есть в данный момент в совете ТУП-а. Чтобы не разбивать сил и не создавать двух центров, совет ТУП-а согласился на требования социалистических представителей с тем, чтобы в новый центральный орган, для которого принято название Центральная Рада (совет), входили впоследствии и представители от разных новых организаций.

Так создалась Центральная Рада, в которую сразу же вошли, кроме членов ТУП-а, представители от социал-демократов, украинских социалистов-революционеров, украинцев-военных, украинцев-рабочих, кооперативов, студентов, православного духовенства г. Киева, от разных “товариществ” (“Украинское Научное Товарищество”, “Товарищество украинских техников и агрономов”, “Украинское Педагогическое Товарищество” и др.), обществ и кружков”. (Цитируется из “Истории Украины” Д. Дорошенко, стр. 42).

Буквально в несколько дней маленькие социалистические группы и кружки переименовали себя в политические партии, создался целый ряд новых украинских организаций и каждая из них получала для своего представителя место в Центральной Раде, которая росла численно изо дня в день.

И, уже 22 марта, Центральная Рада выпустила свое первое “обращение к украинскому народу”, составленное в туманных и неясных выражениях, одинаково приемлемых для всех партий и направлений. Невидимому, это результат компромисса между разними точками зрения. Ни сепаратистическая, ни автономистическая точка зрения отчетливо не выражены, а только глухо сказано, что во Всероссийском Учредительном Собрании должен быть услышан голос украинского народа, который “сам за себя скажет, как он хочет жить”.

Тот факт, что это высказывание предвиделось во Всероссийском Учредительном Собрании и нигде не упоминается об Украинском Учредительном Собрании, дает основание думать, что в тот момент Центральная Рада стояла на позициях единства России.

Всего за один день до выпуска обращения от Центральной Рады, было выпущено обращение от ТУП-а, в котором отчетливо выражается мысль об автономии Украины, федерации ее с Россией и, как и в обращении Центр. Рады, нет никаких упоминаний вопросов социальных.

Это, отдельное обращение ТУП-а, в котором состояли наиболее видные деятели украинской культуры, заслуживает особого внимания, ибо свидетельствует о крупных расхождениях в самом начале деятельности Центральной Рады между ее подлинно культурной частью, с большим общественно-политическим стажем, оказавшейся в Раде в меньшинстве, и ее большинством, состоявшим или из зеленой молодежи – выдвиженцев разных социалистических кружков – “гуртков”, или из малокультурных “деятелей” – сельской или уездной “интеллигенции”, или, наконец, из совсем некультурных представителей разных “солдатских” и “рабочих” организаций.

Вскоре это большинство полностью подмяло под себя культурное меньшинство и впоследствии дало из своей среды украинских “деятелей”, “политиков” и “министров” эпохи “петлюровской” и эмигрантской, гордиться которыми, украинскому народу не приходится.

В первое время непререкаемых авторитетом в Раде был Грушевский, который прибыл в Киев из Москвы, где он жил последнее время перед революцией, работая в Московских архивах. Но свой авторитет он не использовал для руководства массами и создания их настроений, а избрал другой путь – самому приспособляться к настроениям масс. Вместо положения вождя, ведущего и направляющего, он добровольно и сознательно избрал положение демагога, плывущего в бурных волнах переменчивых настроений народных масс.

Уже в первом № газеты “Нова Рада”, вышедшей после революции, под редакцией народного социалиста Никовского (впоследствии одного из лидеров “социалистов-федералистов”), Грушевский написал статью установочного характера, в которой он определил свою будущую деятельность: “Мы должны держать руку на пульсе народной жизни и итти в ритм его биения. Оно только нам закон, ему только должны мы подчиняться, его провозглашать всем, не взирая на то, будет ли это нам приятно или нет».

В результате такой установки, член несоциалистического, автономистического ТУП-а, Грушевский, чья подпись стоит под “обращением ТУП-а от 21 марта (1917 г.), следуя “ритму пульса народной жизни”, начал скатываться все дальше и дальше влево. Сначала пошел на поводу у социалистического большинства Центральной Рады, потом оформил свое вступление в партию украинских социалистов-революционеров, а закончил, как известно, покаянием перед большевиками и переходом к ним на службу.

Центральная Рада, созданная в первые же дни революции, росла численно, включая все новых и новых “представителей”, в том числе и представителей национальных меньшинств, каковыми считались поляки, евреи и великоруссы, причем “великоруссом” считался не толШГподлинные великороссы, но и каждый ур. оже.7 нец Украины, не стоявший на “украинской” национальной платформе.

Таким образом, благодаря постоянному пополнению, число членов Рады быстро возросло до 600, как об этом сообщала сама Центральная Рада. Создавались новые организации, которые требовали мест для своих представителей в Центральной Раде. Эти места им охотно давались.

Состав Центральной Рады

Как создавалась Центральная Рада, уже указано в выдержке из сепаратистических мемуаристов и историков.

Что из себя представляли эти 600 “представителей Украинского Народа”, сообщает и своих мемуарах бывший член Центральной Рады В.М. Левитский (стоявший на общероссийских позициях). Вот что пишет он в своих воспоминаниях: “Официально украинский парламент состоял из 600 депутатов, избранных населением и 2-х миллионной армией сторонников украинской республики на фронте.

Немедленно по получении депутатских карточек мы произвели подсчет, находившихся в зале, депутатов (на этом заседании решался вопрос о подчинении Временному Правительству и были мобилизованы все силы). Украинских депутатов в Раде оказалось 117 человек. Из них 1 священник, 20–25 представителей интеллигенции, несколько крестьян, остальные – солдатские шинели, мирно дремавшие и креслах. Мы сейчас же избрали своего представителя в мандатную комиссию. Появление его в комиссии вызвало в рядах украинцев настоящую панику. Пользуясь малокультурностью и растерянностью секретаря, наш уполномоченный завладел папкой с депутатскими документами и принялся за их внимательное изучение. Вечером мы собрались, чтобы выслушать его доклад. Доклад не вызывал никаких сомнений. Никаких выборов в Центральную Раду нигде не было. Депутаты из армии заседали на основании удостоверений, что такой-то командируется в Киев для получения в интендантском складе партии сапог; для отдачи в починку пулеметов; для денежных расчетов; для лечения; и т. п. Депутаты “тыла” имели частные письма на имя Грушевского и других лидеров, приблизительно одинакового содержания: “посылаем, известного нам”… В конце – подпись председателя или секретаря какой-нибудь партийной или общественной украинской организации. Наш представитель успел снять копию с полномочий депутатов г. Полтавы. Все они были избраны советом старшин украинского клуба, в заседании, на котором присутствовало 8 человек. Всего депутатских документов оказалось 800. На официальный запрос, секретарь смущенно ответил, что здесь все документы. Остальные депутаты (около 300) – это Грушевский, Винниченко, Норш и другие члены президиума, которым “передоверены” депутатские полномочия и каждый из них равняемся 10-15-25 депутатам.

Наконец, пояснил секретарь, часть депутатов еще не успела зарегистрироваться, но таким, успокоил он, мы выдаем вместо депутатских билетов, только квитки на обед.

Тайна украинского парламента была разоблачена. Мы, сложили свои полномочия и ушли из Рады”. (“Что надо знать об Украине”. Ю. Макаров, стр. 87, Буэнос Айрес, 1939.).

Как видно из изложенного, описание состава Центральной Рады, сделанное “русским”, не находится в противоречии с описанием способа ее создания и пополнения, данным украинцами-сепаратистами. Только последние, признавая, что в Раду посылали своих представителей даже отдельные “гуртки” (кружки), скромно умалчивают, что из итого получилось.

Приведенные же выше свидетельства из двух, противоположных, источников, которые одно другое не опровергают, а только дополняют и уточняют, дают основание утверждать, что Украинская Центральная Рада не имела ни формального, ни морального права выступать от имени всего населения Украины и утверждать, что она выражает его волю.

В лучшем случае она могла выступать только от ее известной части – “национально-активных украинцев”. Каковой же была эта часть установить невозможно, по той причине, что тогда (в первые полгода революции) никаких свободных выборов, в которых бы участвовало все население Украины не производилось.

Городские выборы

Известную картину настроений населения, хотя и не исчерпывающую, все же дают результаты выборов в органы городского самоуправления, летом 1917 г. Выборы были всеобщие, прямые, равные и тайные и свободные. Любая партия или блок партий имела право выставить свой список, свободно вести всех видов пропаганду и бороться за места депутатов – гласных городских дум.

Украинский историк-сепаратист Д. Дорошенко, в своей “Истории Украины” (стр. 143–4) дает данные о результатах этих выборов в городах Украины, (главнейшие города 8 Российских губерний с украинским – “малороссийским” населением):

Всего гласных из них украинцев

(блок всех украин. партий)

г. Киев 125 24

г. Екатеринослав 110 11

г. Одесса 120 5

г. Херсон 101 15

г. Житомир 98 9

г. Умань 56 10

г. Чернигов 60 16

г. Винница 59 12

г. Звягель 40 9

г. Кременчуг 101 17

Как видно из этой таблицы, поражение “национально-активных” украинцев было полным. Ни в одном из городов Украины они не получили не только большинства, но даже хоть сколько нибудь значительного меньшинства. “Только там, где украинцы выступали в блоке с русскими социалистами, они получали более значительную часть мандатов”, – продолжает этот сепаратистический историк (“История Украины”, стр. 143).

В результате этого поражения на выборах, даже в столице Украины – Киеве, место городского головы занял русский – Рябцов, его заместителя – еврей Ринцбург.

Результаты свободных выборов в городах Украины летом 1917 года:

Партии общероссийские 870

Партии укр.-федералистические 128

Партии сепаратистические —

Начало украинизации

Не нашли отклика у населения и предпринятые Радой шаги к “украинизации” школ, суда и административных учреждений. Посыпались многочисленные протесты, определилось, резко отрицательное отношение к украинизации большинства населения, как в городах, так и в селах. Протестовали, не Центральное Русское Правительство, а – Киевский Университет и Политехникум, Духовная Академия, представители суда и администрации, городские думы всех городов Украины и многочисленные органы самоуправления в селах.

Когда в Киеве, по требованию Центральной Рады, было объявлено об открытии гимназии с преподаванием на украинском языке и открыта запись учеников, то изо всего, миллионного тогда, населения Киева, нашлось немногим больше сотни, желающих поступить в эту гимназию, что признают и украинские историки, объясняя это результатом насильственной русификации.

Из низших школ Киева, только в одной, решено было (по настоянию Рады) ввести преподавание на украинском языке – в школе на Куреневке, назвавши ее школой имени С. Грушевского (в честь отца Грушевского). Но куреневцы, украинцы-огородники, запротестовали и реформа была отложена до осени.

Появление Галичан

Киев в эта первые месяцы революции быстро наполнялся галичанами– самостийниками. Часть пробиралась из Австрии через фронт, который уже начал разлагаться, часть – из лагерей военнопленных и мест расселения галицийских беженцев и высланных в первые месяцы войны. Так в Киеве очутились австрийский полковник Мельник и капитал Коновалец – будущие вожди украинского фашизма.

Эти галичане-”украинцы”, считавшие себя квинтэссенцией украинской культуры, давили на, оказавшихся на гребне революционной волны, юношей-социалистов и полуинтеллигенцию и требовали немедленной украинизации всей жизни, разумеется, по их указаниям и под их руководством. Широкие же круги населения не чувствовали их “своими” и относились к ним, в лучшем случае, настороженно, а то и враждебно.

Но напористость галичан, в соединении с честолюбием и жаждой власти вчерашних студентов, мелких служащих и полуинтеллигентов, делали свое дело – и Центральная Рада быстро распространяла, расширяла и углубляла свою власть на Украине.

Отпора она почти не встречала, ни со стороны центральной власти, и со стороны местной администрации и органов самоуправления, занятых своими партийными несогласиями и обессиленных борьбою со всюду созданными “Советами солдатских, рабочих и крестьянских депутатов”, сила и значение которых неуклонно росла и которые все больше склонялись к большевикам.

Начиная с Петрограда и кончая самым маленьким уездным городом всюду было двоевластие, которое, фактически, приводило к безвластию. Только нанесшая инерция, установившихся веками, взаимоотношений и быта, сдерживала быстро надвигавшуюся анархию.

Как известно, общие настроения не пощадили и армию и она начала быстро разлагаться. В результате падения дисциплины, появились сотни тысяч дезертиров, которые прежде всего наполнили тыловые города, каковыми тогда являлся Киев и все города Украины. По иронии судьбы, эти дезертиры положили основание так называемой “Украинской Армии” принимавшей впоследствии участие, в бурных событиях 1917-21 гг., которые украинские сепаратисты называют “Борьбой за Украинское Национальное Освобождение”.

Создание Украинской Армии

Уже с самого начала революции был брошен лозунг украинизации армии, (надеясь” этим путем создать собственную вооруженную силу), каковая мыслилась в выделении украинцев из общероссийских частей и сведения сначала в отдельные части, а затем в “Украинскую Армию”. Лозунг этот сопровождался пропагандой, что все украинцы будут возвращены с далеких фронтов на Украину для ее обороны, а также пропагандой против продолжения войны вообще, которую развивали не только большевики, но и часть украинских социалистов-революционеров и социал-демократов. Впоследствии, во время гражданской войны, они перешли к большевикам.

Если не лозунг; то, сопровождавшая его, пропаганда имела успех. Одни записывались в “украинцы” в надежде скорее попасть на родину; другие, бросивши фронт и болтаясь по тылам, оправдывали свое дезертирство желанием воевать только в украинских частях. И когда, к концу апреля 1917 г., в Киеве накопилось много тысяч дезертиров и их начал “беспокоить” тогдашний Командующий войсками полковник Оберучев, они решили “легализироваться” путем превращения себя в “украинскую часть”.

В последних числах апреля весь Киев был залеплен плакатами: “товарищи дезертиры! все, на митинг на Сырце 30 апреля!” Хотя я не был дезертиром, а, после ранения, находился на излечении в Киеве и передвигался с костылем, я на этот необычайный митинг поехал и был свидетелем всего на нем происходившего.

Огромный пустырь против Политехнического Института заполнила многотысячная толпа дезертиров. На груди у многих были желто-голубые украинские ленточки. После выступления многочисленных ораторов, оправдывавших свое дезертирство украинским патриотизмом и желанием бороться, но только “под украинскими знаменами”, была вынесена резолюция, предложенная штабс-капитаном Путником-Гребенюком, о немедленном сформировании украинской части в Киеве и немедленном “зачислении на все виды довольствия”. Последнее, т. е. требование немедленного зачисления на “все виды довольствия”, вызвали гром рукоплесканий. Довольные своим “достижением”, дезертиры принялись штурмовать Святошинские трамваи, на которых они, конечно, ездили бесплатно.

О дальнейших событиях рассказывает в своих воспоминаниях командующий войсками в Киеве полковник Оберучев («В дни революции»): “группа дезертиров с распределительного пункта – тысячи четыре человек – вышли на улицу и, во главе с избранным ими командиром полка, штабс-капитаном Путником-Гребенюком, направилась к дворцу (в это время во дворце помещались исполнительные комитеты), и они заявили требование признать их “Первым украинским имени Богдана Хмельницкого полком”.

Мнения о том, удовлетворить ли требования дезертиров, разделились. Центральная Рада вынесла резолюцию: “данную группу солдат признать полком и считаться с этим, как с фактом”. Совет солдатских депутатов стал на противоположную точку зрения и категорически воспротивился такому способу создания украинской армии.

После длительных переговоров и совещаний, к которым были привлечены не только Главнокомандующий Юго-Западным фронтом ген. Брусилов, но и военный министр, дезертиры восторжествовали и был признан факт сформирования этого первого полка украинской армии, правда, с оговоркой, что не все дезертиры, объявившие себя полком, будут таковым признаны, а из их среды будет отобран только кадр полка, который в дальнейшем будет пополняться только добровольцами, не обязанными военной службой, а все же остальные должны быть отправлены на фронт. Но оговорку эту провести в жизнь не удалось, ибо все, не попавшие в кадр полка, попросту разбежались и на фронт не поехали. Полк же продолжал формироваться, не двигаясь из Киева и пополняясь не добровольцами (таковых, среди “сознательных украинцев” не нашлось), а исключительно дезертирами. Удобно расположившись в казармах, полк рос как на дрожжах, ежедневно увеличивая требования довольствия, не нес никаких караулов по гарнизону и не помышлял ни о каком фронте. Это была какая-то, никого и ничего не признающая, «Сечь Запорожская» в центре Киева, которая бездельничала, митинговала и пьянствовала и разлагающе действовала на остальные части. Вскоре сам полк арестовал своего командира, – основателя “Украинской Армии”, штабс-капитана Гребенюка и доставил его под конвоем в распоряжение командующего войсками Киевского военного округа. Последний, в сопровождении одного офицера, отправил Гребенюка на фронт, где след его теряется.

Тронуть “Богдановцев” никто не смел, ибо они находились под особым покровительством Центральной Рады и всякое действие против них рассматривалось как “контрреволюционное” и “антиукраинское”.

Пример «Богдановцев» был заразителен, и вскоре в Киеве сформировался еще один такой же полк – “имени гетмана Павла Полуботка”. – Как и “Богдановцы” он о фронте и не помышлял, но зато принял активное участие в попытке захватать большевиками власть в Киеве, в дни большевистского восстания в Петрограде (3–5 июля ст. ст.).

О том, как сформировался второй полк «Украинского Войска», сообщает (в № 5–6, 1917 г.) “Вестник Украинского Генерального Войскового Комитета». Глава Генерального Секретариата, Винниченко, уведомил о событиях, по прямому проводу, Петербургское Правительство, такими словами: «в ночь на 5 июля, группа украинцев-солдат, около 5.000, которая проходила распределительный пункт и, самовольно, вопреки распоряжению Генерального Комитета, назвала себя полком имени гетмана Полуботка, захватила арсенал, вооружилась и поставила караулы около 2 государственных учреждений. Генеральный Секретариат немедленно предпринял решительные меры для возстановления порядка».

Но, возстановить порядок оказалось не так просто. Правда, от государственных зданий и из города, полуботьковцы были изгнаны, но, они расположились на Сырце и в с. Грутках и организовали своеобразную дезертирскую Сечь.

Попытка привести их к повиновению силой первого полка – “Богдановцев”, не увенчалась успехом, т. к. значительная часть “богдановцев” перешла на их сторону.

Власти, и русские, и украинские, их тем не менее снабжали всем необходимым и пытались «уговорить». Центральная Рада посвятила не мало времени обсуждению поведения «товарищей в Грушках», как они названы в протоколе заседания Центр. Рады. Вынесена была резолюция: «призвать товарищей солдат, которые живут в Грушках, к национальной гражданской дисциплине». Несколько раз, ездили и в Грушки вожди Рады их уговаривать, но все было безрезультатно.

Подстрекаемые двумя прапорщиками-дезертирами (Майстренко и Гузиенко), «полуботковцы» не хотели никому подчиняться, а только предъявляли требования увеличения довольствия.

Все попытки высших военных властей отправить на фронт украинизированные части, неизменно, кончались неудачей. Только один раз, 8 авг. 1917 г., после длительного уговаривания, удалось посадить в вагоны для отправки на фронт два эшелона “Богдановцев”, но дальше Поста Волынского (9-й километр от Киева) они не уехали. Они подняли стрельбу и начали так безобразничать, что, находившийся на Посту Волынском на охране, еще не разложившийся, эскадрон Кирасирского полка, принужден был их разоружить (при этом было 16 убитых) и вернуть и Киев.

Весть об этом взволновала весь Киев. Украинцы обвиняли “русских” в провокации и ничем не оправдываемом; кровопролитии. Вмешалась Центральная Рада и потребовала от Временного Правительства вывода из Киева “русских” войск и смещения Командующего Округом.

Требования эти не были удовлетворены, а прислана из Петрограда чрезвычайная следственная комиссия для расследования этого инцидента. Комиссия (в которой принимали участие также представители Рады и Совета солдатских депутатов) установила, что «богдановцы» были пьяны, сами первые открыли стрельбу, а большинство погибших были жертвы разрыва ручных гранат, которых у кирасиров не было, а у «богдановцев» они были в изобилии. Дело пришлось замять.

После этого больше никаких попыток отправки на фронт “украинизировавшихся” частей не было.

О результатах “украинизации” частей, приведем мнение двух компетентных авторов: активного политического деятеля того времени, историка Д. Дорошенко (бывшего министра Самостийной Украины) и – Командующего в то время войсками Киевского военного округа полк. Оберучева.

В своей “Истории Украины” (стр. 62), Дорошенко говорит: “Реальной пользы от этой “украинизаций” было немного: солдаты разбегались, не доехавши до фронта, а у себя в казармах ничего не делали. Только митинговали, а, в действительности, не хотели даже пальцем шевельнуть, чтобы помочь Украине”.

Полковник Оберучев, сообщая, что “украинизация войск проводилась в это время явочным порядком и с большой настойчивостью”, в своих воспоминаниях («В дни революции», стр. 57) пишет следующее: “Чуть только я посылал в какой-нибудь запасный полк приказ о высылке маршевых рот на фронт в подкрепление тающих полков, как в, жившем до того мирной жизнью и не думавшем об украинизации, полку созывался митинг, поднималось украинское желто-голубое знамя и раздавался клич: пойдем, но только под украинским знаменем! И затем – ни с места. Проходят недели, месяцы, а роты не двигаются. Ни под красным, ни под желто-голубым знаменем”.

К мнениям этих двух, высокоавторитетных и отлично осведомленных лиц, для полноты картины, следует добавить и то, что главными подстрекателями к немедленной украинизации были галичане-”украинцы”, австрийские подданные. Наши же “сознательные украинцы” не только рассматривали их как “своих”, но и подчинялись их авторитету. Действовали ли эти австрийские подданные по прямым заданиям своего правительства, или, по привычке, старались угадать его желание, или ими руководила ненависть к России – дела не меняет. Украинизация ослабляла боеспособность Российской армии, следовательно, была полезна Австрии и Германии, с которыми, тогда, Россия воевала.

Создаваемая же в течение весны и лета 1917 г., «украинская армия» (из дезертиров или путем украинизации отдельных частей) ничем себя в боевом отношении не проявила, кроме активного участия, совместно с русскими частями, в знаменитом погроме в Калуше. Погром этот, как известно, произошел после неудачного «наступления Керенского» в июне 1917 г. и в нем дружно приняли участие и украинизированные и неукраинизированные части Российской армии. В дальнейшем они также дружно разлагались под влиянием большевистской пропаганды и так же дружно бросали фронт и разъезжались по домам.

Зная все приведенные выше неопровержимые данные о зарождении Украинской Армии и о ее духе, уместно будет здесь привести, как пример извращения истории, описание создания Украинской Армии, которое дает капитан Удовиченко, бывший “Генерал-инспектор украинской армии”, интернированной в 1921 г. в Польше после ее бегства с Украины.

Вот что пишет Удовиченко на стр. 14-ой своей книги. “Украина в войне за державность”: “В самом Киеве весной 1917 г. сформирован 1-ый украинский пехотный полк имени гетмана Богдана Хмельницкого. Сформированные украинские части, спаянные национально дисциплиной, вскоре заслужили уважение среди российского командования на фронте, ибо тогда как части из русских солдат часто самовольно оставляли фронт, их места в окопах занимали дисциплинированные небольшие украинские части”.

Описывая в таких розовых красках, зарю создания Украинской Армии и ее высокие боевые качества, Удовиченко скромно умалчивает о из дальнейшей судьбе, которая, как известно, ничем не отличалась от судьбы всей Российской Армии, разложившейся и самодемобилизовавшейся. Умалчивает он также и о том, что, все без единого исключения украинские части, сформированные весной и летом 1917 г., отказались выступить в защиту Центральной Рады, когда она, вследствие этого отказа, бежала из Киева за помощью к немцам. Нет, наконец, во всей книге Удовиченко, где подробно перечисляются все части Украинской Армии времен Гражданской войны, упоминания хотя бы одного полка или роты из тех, которые, по словам Удовиченко, были, “спаяны национальной дисциплиной”. Естественный вопрос: “куда же они исчезли? “генерал-инспектор Украинской Армии” – оставляет без ответа.

Тем самым он подтверждает, приведенные выше, правдивые сведения Дорошенка и Оберучева, которые, будучи непримиримыми политическими противниками, сходятся в оценке качеств и дезертирских настроений тех украинских частей, которые, по словам Удовиченко, были “спаяны национальной дисциплиной”.

Поэтому все изложенное дает нам право, с полной достоверностью и категоричностью, утверждать, что основным мотивом при “украинизации “частей или сформировании отдельных украинских полков был вовсе не мотив национальный, как утверждают сепаратисты, а, или желание поскорее вернуться на родину, или стремление уклониться от фронта. Факт позднейшей “самодемобилизации” этих частей неопровержимо подтверждает высказанное выше. Поэтому, надо полагать, сепаратисты молчат о судьбе “Украинской Армии” 1917 года.

Борьба Центральной Рады с Центральным Комитетом

Сформированная без всяких выборов, Центральная Рада вскоре предъявляет Права на власть и вступает в соперничество, как с Исполнительным Комитетом Киева, созданным полномочными представителями всех общественных организаций и партий и признанным Всероссийским Временным Правительство, так и Советом Рабочих и Солдатских Депутатов (СОВДЕП-ом), также, как и Рада, претендующим на власть. В результате этого соперничества, в Киеве и на всей Украине начинается троевластие, против которого было бессильно бороться импотентное Временное Правительство. А, быстро растущие численно, никому и ничему не подчиняющиеся “украинские” воинские части, приближай» это троевластие к полному безвластию.

Всероссийское Временное Правительство, возглавляемое кн. Львовым, состояло из высококультурных людей, демократов, и имело в своем составе только одного социалиста – молодого адвоката, Керенского, главным качеством которого была неудержимая страсть к произнесению речей. Но, благодаря своей мягкости, нерешительности и боязни предпринять какие либо шаги, которые бы могли быть истолкованы, как ущемление свободы, оно стремительно теряло свой авторитет под давлением напористых социалистических деятелей, объединенных в Совете Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов.

Большинство руководителей СОВДЕП-а состояло из молодых людей, вышедших из революционно-социалистического подполья и в значительной части происходивших из нерусских этнические групп, а потому им было чуждо понимание национальных интересов России. Эти интересы они подчиняли своей партийной программе, ведя за нее демагогическую пропаганду и совершенно не считаясь ни с интересами России, ни о обстановкой военного времени.

В результате, уже с первых недель революции началось разложение армии и паралич всего правительственного аппарата.

Свобода же начала пониматься так широко, что совершенно свободно велась пораженческая пропаганда во время войны. А, находившиеся в эмиграции лидеры пораженцев, которых немцы (понимая пользу их пропаганды для себя), в запломбированных вагонах, провезли через свою территорию, не только были свободно впущены в Россию, но и торжественно встречены по прибытии в Петроград.

Так же свободно, без всяких запломбированных вагонов, как уже упомянуто выше, начали проникать галичане-”украинцы”, как через фронт, так и из лагерей военнопленных и устремляться на Украину для руководства украинской национальной самодеятельностью. Не удивительно, что в такой обстановке сила и удельный вес в украинской жизни Центральной Рады начали быстро расти.

С необычайной энергией ведется пропаганда, созываются всевозможные съезды и конгрессы, оформляются путем съездов бывшие социалистические кружки во “всеукраинские партии”. Разбухший состав Рады быстро и неуклонно начинает катиться влево. Умеренные элементы, в частности представители ТУП-а, растворяются в этой, все более левеющей, массе и теряют всякое влияние. Руководящую роль начинают играть, соревнующиеся во влиянии, две социалистические партии: “украинских социал-демократов” и “украинских социалистов-революционеров”.

Левые фланги этих партий но своим настроениям весьма близко подходят к большевикам, а впоследствии, под именем “независимых украинских социал-демократов” и “боротьбистов”, полностью идут на сотрудничество с большевиками во время их борьбы с Центральной Радой, создавая и идеологически обосновывая формирование из украинцев чисто большевистских частей.

Общее полевение

Грушевский идет за общими настроениями, тесно сотрудничает с эсерами (соц.-рев.), а потом и формально вступает в эту партию. Чрезвычайно интересно и характерно, что полевение Рады идет только в области социальной, совершенно не касаясь тех, в основном, автономистических национальных требований, которые были поставлены в первые дни революции. Партия “самостийников-социалистов” была численно ничтожна и никаких признаков роста не показывала.

Полевение это шло параллельно с полевением во всей России и борьбой за голоса широких народных масс, прежде всего – крестьянства, которая велась путем демагогических обещаний.

Что вопрос национальный или не играл никакой роли, или только роль второстепенную, не скрывают и многие сепаратистические историки, хотя сепаратистическая пропаганда и пытается убедить, что революция на Украине носила чисто национальный характер – была “борьбой за украинское национальное освобождение”.

Так П. Христюк, лидер украинских социалистов-революционеров, пишет: “само собой разумеется, что организация крестьянства проводилась не на национально-политической, а на социально-экономической и классово-профессиональной основе” (“Воспоминания”, часть 1, стр. 42).

Один из лидеров не-социалистов, историк Д. Дорошенко, пишет несколько подробнее: “Возглавители движения, начиная с самого Грушевского, не верили, что при помощи чисто национальных лозунгов можно потянуть за собой народные украинские массы. Поэтому они старались разжечь социальные аппетиты и стремления и, под их покровом, провести в жизнь украинские национальные постулаты. Конкуренция со стороны общероссийских левых партий, особенно со стороны большевиков (эта пропаганда выросла стихийно, когда осенью в села нагрянула масса обольшевиченных солдат и начала распространять и проводить в жизнь лозунг «грабь награбленное!»), принуждала и украинских эсеров все больше “склоняться влево”, то есть привлекать крестьянство все более радикальными перспективами захвата и раздела помещичьей земли.” (История Украины, стр. 75–76).

Третий украинский сепаратист, В. Липинский, по вопросу о характере революции на Украине пишет: “Понятие Украина подменивалось понятием “десятины” земли, обещанной тому, кто запишется в украинскую партию эсеров и будет голосовать “за Украину”. Вместо патриотизма героичного, патриотизма жертвы и любви, создавался, нигде на свете невиданный, какой то патриотизм меркантильный, с расценкой на земельную валюту: за Украину давали десятины”. (Хлебор. Укр., Кн. 1, стр. 15).

Приведенные цитаты из книг трех авторов красноречиво говорят, что на Украине, как и в России, революция была чисто социальная.

Настроение украинского села

Ведя свою пропаганду, украинские эсеры, которые стояли на позициях федерации, всегда и неизменно внушали крестьянским массам, что они получат землю, только в том случае, если Россия будет федеративной. В связи с этим, В. Винниченко, в своих воспоминаниях приводит забавный эпизод: “На всероссийском крестьянском съезде, на котором были и депутаты-украинцы, при каждом упоминании слов “Российская Демократическая Республика”, украинцы, неистово стучали сапогами и кричали: “Хведеративна! Хведеративна!”. (В. Винниченко, “Возрождение Нации”).

Приведенные выше выдержки из книг четырех украинских сепаратистов (Христюка, Дорошенка, Липинского и Винниченка), очень верно и точно изображают картину настроения украинского села в 1917 году и в то же время красноречиво и убедительно опровергают пропаганду украинских самостийников, что революция на Украине носила прежде всего характер национальный – была “борьбой украинского народа за освобождение от порабощения москалями”, как об этом постоянно повторяется в многочисленных сепаратистических изданиях.

Для всякого объективного исследователя не может подлежать никакому сомнению, что революция на Украине, была, прежде всего, революцией социальной, как и во всей России.

Попытка же, “под покрышкой социальных аппетитов и стремлений протянуть украинские национальные постулаты” не увенчалась успехом. Лучшим доказательством этого служит тот неоспоримый факт, что Центральная Рада, несмотря на “украинский национальный постулат”, не смогла собрать больше десятка тысяч своих защитников, когда, в конце 1917 г., наступило время вооруженной борьбы и столкновений с враждебными ей силами. Подавляющее большинство населения вообще не приняло участия ни в какой борьбе, а та часть, которая в ней участвовала, была или на стороне белых или на стороне красных.

Но весной и летом (1917 г.) эта оторванность Центральной Рады от масс еще не была видна и заметна, а шумная пропаганда и реклама принималась за подлинную популярность.

Месяцы апрель, май и июнь (1917 г.), были месяцами разных политических съездов, конгрессов, совещаний, многочисленных и шумных, проводимых под желто-голубым украинским знаменем.

В эти же месяцы оформились и главные украинские политические партии, которые, впоследствии, принимали участие в политической жизни Украины, деятельности Центральной Рады и в событиях эпохи гражданской войны. Дадим им краткий обзор.

Украинские политические паРтии

1. – Единственная украинская политическая партия, которую застала революция 1917 г., была “Товариство Украiнських Поступовцiв” – ТУП – с умеренной социальной программой и автономией Украины, в области национальных требований. К ней принадлежали все широко известные на Украине украинские национально-культурные деятели старшего поколения: В. Науменко, М. Грушевский, А. Никовский, С. Ефремов, А. Шульгин и др. Уже в конце марта в Киеве состоялся съезд ТУП-а, на котором партия была переименована в “Союз Украинских Автономистов-Федералистов”. А в начале июня этот “Союз” переименовался в “Партию Украинских Социалистов-Федералистов”, хотя в своем составе, кроме нескольких “народных социалистов”, и не имел ни одного социалиста. Этим переименованием отдавалась дань времени, когда было общее увлечение социализмом и без приставки “социалист”, трудно было выступать в политической жизни.

Партия эта была весьма малочисленна (приставка “социалисты” не помогла), но качественно была необычайно сильна, ибо в ней были подлинно культурные и образованные люди, чем не могли похвалиться шумные и многочисленные украинские социалистические партии. Поэтому с ней считались и из ее рядов искали людей для замещения высших должностей.

2. – “Украинская Социал-демократическая Рабочая Партия” существовала короткое время в годы первой революции, но с 1907 г. фактически прекратила свое существование, превратившись в несколько разрозненных кружков, хотя формально и не была распущена. С началом революции эти отдельные кружки опять превратились в одну организационно оформленную партию. Программа ее была программой общероссийской партии марксистов-”меньшевиков”, с добавлением требования автономии Украины. Возглавляли партию: В. Винниченко – писатель-беллетрист (писал на русском языке), С. Петлюра – по профессии бухгалтер, редактор украинского журнала “Украинский Вестник”, адвокат Н. Порш, и несколько других молодых марксистов – украинских “меньшевиков”.