Глава 4. Река

Тиддикин вдруг начал хромать за день до того, как им нужно было отправляться в путь.

— Ничего уже не поделаешь, — сказал отец. — В это время года ни за какие деньги не купишь приличную лошадь. Придется Мине довольствоваться Калико. Я подготовлю для нее седло и упряжь. Тилья мне поможет.

Вдвоем они разобрали всю упряжку, тщательно проверили, вычистили, подправили и смазали маслом каждый ремень, каждую пряжку, каждый стежок. Сначала работали молча, но потом отец вдруг тихо заговорил, не поднимая взгляда на дочь:

— Я бы отдал правую руку за то, чтобы всего этого не было. Всю свою жизнь с тех пор, как я женился на твоей маме, мне приходилось смиряться. Я не понимаю волшебства, оно для меня ничего не значит, но я вынужден в него верить. Теперь еще и Анья… А все потому, что волшебство действительно срабатывает. Помнишь, как она нашла топорик? Несмотря на то, что все кажется полной ерундой, — как, например, Фахиль может быть жив? Но если кедры говорят, что ты должна идти и искать его, то тебе придется так и сделать. А мне остается только принять все как должное. Хотя это означает, что я могу больше никогда тебя не увидеть.

Тилья невидящим взглядом смотрела на износившуюся подпругу. Она не ожидала услышать от отца таких слов, и они наполнили ее сердце печалью. Почему он никогда раньше не говорил ничего подобного? Почему ни разу даже не заикнулся о своих чувствах? Он всегда держал их в секрете, как мама своих единорогов в глубине дремучего леса. Для Тильи его слова очень много значили.

С того вечера, как Тилья и Анья вернулись из леса и рассказали о том, что шепчут кедры, он ни разу ни словом не обмолвился об отъезде Тильи, не считая бытовых деталей. Услышав от дочери новость, он посмотрел на жену. Она молча встала, надела накидку и башмаки и пошла к кедрам. Когда мать вернулась, домашние глядели на нее в ожидании. Она только кивнула, подтверждая, что Анья все поняла правильно, и села на свое место у печи. С этой минуты считалось решенным, что Тилья не только идет с Миной помочь Альнору и Талю пробраться через лес, но и присоединится к ним в поисках Фахиля.

— Я вернусь, — сказала она отцу. — Что бы ни случилось, я вернусь.

— Если сможешь.

— Но ведь мне бы и так пришлось уйти когда-нибудь. Анья унаследует ферму, потому что она слышит кедры. Как мама вместо тети Грэйн.

— Когда-нибудь — да. Но не сейчас. Ты еще не готова. И я тоже.

— Я вернусь. Обещаю.

Они продолжили работу в молчании. После долгой паузы Тилья без усилия над собой задала вопрос, который, ей казалось, она никогда не сможет вымолвить:

— Ты знаешь о единорогах?

— Догадывался… А ты?

— Я тоже догадалась. А потом заставила Мину рассказать мне.

— Заставила Мину? Это такое же чудо, как единорог. Наверное, тебе надо попросить маму рассказать свой сон. Ну что, распорола старые стежки? Займись-ка седлом, пока я прошью ремень заново.

Мама рассказала о своем сне очень неохотно, надолго замолкая и будто совершая над собой усилие. Она не помнила, когда видела его. Возможно, когда лежала на снегу у озера, или когда шесть дней не приходила в сознание, или даже позже, обычной ночью. Вспомнила она его только через месяц, когда опять пошла в лес с ячменем.

— Я не хотела идти. Боялась. Черный, холодный страх сжимал мою грудь… Но пошла. Заставила себя… Как всегда, высыпала ячмень и направилась к озеру, чтобы петь… и вдруг вспомнила. Во сне я так же стояла, собираясь петь, как внезапно услышала… Что-то приближалось ко мне, ломая ветви… Потом на его пути появились камни, и я услышала стук копыт. Я подумала, что, наверное, это Калико, хотя она никогда… И тут я его увидела. Он выглядел как лошадь, но гораздо больше, странной каштаново-красной масти. У него на голове был рог…

Последовала долгая пауза. Тилья тихо произнесла:

— Ты хочешь сказать, он не был одним из наших. О наших единорогах я знаю. Мина рассказала мне.

Мама содрогнулась, стряхивая с себя нахлынувший на нее ужас.

— Наши белые, меньше Тиддикина. Думаю, Мина увидела их в тот день. А это существо… оно приблизилось ко мне… Я не могла пошевелиться… Как в ночных кошмарах… Оно остановилось передо мной, нагнуло голову и… коснулось меня своим рогом…

Мать непроизвольно подняла руку и потрогала то место на лбу, где была отметина.

— Вот и все, — сказала она, силясь придать своему голосу живость.

— Ты уверена, что это был сон? — спросила Тилья. — Может, это произошло на самом деле, прежде чем ты лишилась чувств и мы нашли тебя?

Мама неуверенно покачала головой. Она знала, что это могло быть явью, но ей хотелось, чтобы это было сном. Тилья подумала о том существе, которое напугало их на обратном пути и с которым хотел сразиться Дасти.

— А что случилось потом, когда ты вспомнила?

— Сначала все шло как обычно. Я почувствовала, что они там, под деревьями, и ждут, когда я начну петь. Я запела, и они меня услышали, но что-то было не так… Они могли меня слышать, но по-настоящему не слушали. И я не чувствовала песни… Мне пришлось петь по памяти. И так происходит с тех пор все время. Хорошо, что скоро весна и мне больше не придется в этом году идти туда.

Пришла дружная весна, как обычно бывало в Долине, только грязи и паводка было меньше из-за того, что обильный снег так и не выпал. Южный ветер принес запах липких листочков и согревающейся земли. Серый лес подернулся зеленоватой дымкой набухающих почек. Подснежники и дикие ирисы распахнули лепестки навстречу ласковому солнцу.

Урласдотеры работали в полях с рассвета до заката. Отец и Дасти проводили глубокие борозды, мать шла за ними с большой сумой на плече, широким размеренным движением разбрасывая семена, Анья и Тиддикин двигались следом с неглубокой бороной, засыпая семена землей, пока их не склевали птицы. Тилья с Калико замыкали процессию, заравнивая землю и наблюдая золотую дугу зерен, взмывающую из маминой руки, подобно крылу огромной летящей птицы.

Сердце Тильи переполнялось счастьем и в то же время сжималось от тоски. Она радовалась, что видит Вудбурн в самое лучшее время года, когда вся семья работает вместе, проявляя в труде ту любовь друг к другу, которую они не могли выразить словами. И всего этого Тилья могла больше никогда не увидеть.

В последнюю очередь они засеяли ячменем маленькое поле за каменным амбаром. В тот вечер они устроили традиционный праздник весны, как будто этот год ничем не отличался от предыдущих, хотя все знали, что это не так. А на следующее утро папа обнаружил, что Тиддикин захромал.

Весь день они провели в сборах. Анья отнесла Мине остатки прошлогоднего ячменя, чтобы та могла испечь хлеб для Фахиля. Альнор принес флягу воды из горного источника. Они не знали, что именно должны делать, но это казалось правильным.

На следующий день четверо путешественников отправились в путь. Мать и Анья провожали их. Отец остался дома присматривать за животными. Он попрощался с Тильей так, словно они расставались не больше чем на недельку. Тилья сжала зубы и заставила себя не оборачиваться, пока Вудбурн не скрылся из виду.

— Река у нас в крови, а у вас нет, — говорил Альнор. — Вам придется поучиться управлять плотом.

Поэтому сначала они двинулись вверх по реке и заночевали у тети Грэйн. Там их уже ждали Альнор и Таль, а также два его кузена — Дерил и Силон, которые строили плот. У тети Грэйн для всех нашлось место.

Слухи о том, что они задумали, расползлись по Долине, и довольно много людей собралось посмотреть на их отъезд. Почти все считали их сумасшедшими, и некоторые говорили это вслух, но Тилья почувствовала и доброжелательность с их стороны. К тому же путешественникам не помешала их помощь: потребовалось шесть сильных мужчин, чтобы втащить упирающуюся Калико на плот, хотя ее и напоили голубоватым конопляным отваром, который применяют торговцы лошадьми к строптивым животным.

Мать проявляла не больше эмоций по поводу их отъезда, чем если бы Тилья просто оставалась погостить пару дней у тети Грэйн. Она поцеловала ее и пожелала удачи. Ее голос дрогнул, лишь когда она попросила дочь поскорее возвращаться.

— Я вернусь, — сказала Тилья. — Обещаю. И привезу тебе что-нибудь из Империи.

Она взошла на плот и положила свою суму. Кузены Таля оттолкнули плот от берега, и поток подхватил его. Девочка махала рукой своей семье, пока их не скрыл поворот реки.

Как только они скрылись из виду, Тилья стала искать себе какое-нибудь занятие, чтобы заглушить горечь расставания. Этот плот не походил на те, что она видела раньше. Те представляли собой несколько бревен, скрепленных веревками, которые сплавлялись по реке повинуясь течению. А этот сделали из отличного строевого леса, толстые ровные бревна были тщательно пригнаны друг к другу. Чтобы плот лучше держался на воде, с обеих сторон в специальных пазах крепились наполненные воздухом шкуры. На корме располагались два рулевых весла. На носу оставалось место для путешественников, их вещей и корма для Калико. В центре возвышалось ее стойло.

Калико и беспокоила Тилью больше всего. Может, река и была у Ортальсонов в крови, но в лошадях они точно ничего не смыслили. Бедная Калико раздраженно дергала головой, пытаясь освободиться от слишком коротких поводьев. Тилья подсыпала овса в ее кормушку и заметила на себе вопросительный взгляд Дерила.

— Чего это она?

— Надеюсь, Калико не будет бояться и не выкинет какого-нибудь фокуса. Она может разнести стойло вдребезги, пораниться или свалиться в реку. Или даже перевернуть плот.

— Но нам сказали, что это самая смирная лошадь в Долине.

— То был Тиддикин. Он захромал. А это — Калико. Берегись!

Поздно. Дерил неосторожно протянул руку, чтобы потрепать Калико по холке, и та не упустила случая показать ему, что она думает о нем, о плоте и обо всей этой затее. Дерил бормотал проклятия, махая в воздухе укушенной рукой. Силон на корме тихонько рассмеялся.

— Да уж, смирной ее не назовешь, — пробормотал Дерил. — Ладно, давайте-ка мы покажем вам с бабушкой, как управлять плотом. Альнор, отдохни немного, дамам надо потренироваться.

Тилья сначала не поняла, что он имеет в виду. Ей казалось, Альнор просто без дела сидел на краю плота, низко склонив голову, а Таль на корточках рядом. Старик поднял руку в знак согласия. Таль насмешливо взглянул на Тилью и расположился на груде пожитков.

Пока она шла к корме плота, который до этого шел точно в центре реки, его нос начал медленно разворачиваться к левому берегу. Дерил и Силон взялись за рулевые весла и выправили его.

— А ты думала, он сам по себе плывет так ровно? — рассмеялся Дерил. — Это отличный плот, и управлять им проще простого, но, если оставить его без рулевого, он обязательно захочет прибиться к берегу. Альнор вел его, разговаривая с течением.

Тилья переводила удивленный взгляд со старика на медленно текущую воду и обратно. «Вот она, магия! — подумала она. — Настоящая магия у нас в Долине!» То, что мама и Анья слышали кедры, а Таль и Альнор — ручей, не шло ни в какое сравнение с тем, что делал сейчас старик. Он использовал свою волшебную силу, чтобы что-то происходило в реальном мире.

— Ты тоже так умеешь? — спросила Тилья.

— Хотел бы я уметь. Но этот дар передается только кому-нибудь одному в семье. Думаю, малыш Таль сможет разговаривать с рекой, когда будет водить плоты, а нам приходится все делать самим. И тебе тоже надо будет рулить, когда вы войдете в лес.

— Ну, кто из вас будет смотреть вперед и рулить? Простите мой вопрос, сударыня, у вас хорошее зрение?

— Если твое в моем возрасте будет вполовину хуже, чем у меня, считай, что тебе повезло, — проворчала Мина.

— Хорошо, сударыня, если вы возьметесь вот за это весло, а юная леди вон за то…

Тилья никогда раньше не управляла плотом, но, казалось, ее руки сами знали, что делать. Это оказалось не так уж сложно — нужно только чуть-чуть шевелить веслом, следя за тем, чтобы плот шел в самом центре течения. Но требовалось постоянное внимание, миля за милей…

Когда Дерилу показалось, что для первого раза достаточно, он дал Мине и Тилье отдохнуть, и Альнор опять стал говорить с течением. Потом они снова сменили его и продолжали учиться. Так прошел целый день. Однажды, когда Тилья отдыхала, впереди показался поворот и река стала сужаться. Альнор провел плот так близко к берегу, что, протянув руку, она могла бы коснуться красной глины. Силон, сидевший рядом, издал восторженный возглас:

— Потрясающе! Как чисто сработано! Глядя на него сейчас, никогда не скажешь, что он был лучшим бойцом в Долине. К тому же, по рассказам моего отца, обладал дьявольским темпераментом.

— На Собрании Альнор таким и был, когда думал, что его не принимают всерьез.

Вечером они пристали к берегу, чтобы переночевать на ферме. Действие конопляной настойки уже ослабло, поэтому Калико отчаянно сопротивлялась попыткам высадить ее на берег и не проявила ни малейшей благодарности, когда ее отпустили пастись на чудесную лужайку. На следующее утро Тилья напоила ее двойной дозой настойки, а фермеру пришлось послать за помощью к соседу. Все вместе они затолкали брыкающуюся Калико обратно на плот.

— Привыкай, — сказала ей Тилья. — Я больше не выпущу тебя на берег, пока мы не минуем лес.

Кузены Тиля плыли с ними до тех пор, пока за поворотом реки не показались первые деревья. Тогда они подвели плот к мелководью и вброд сошли на берег. Альнор повернулся к своим спутникам:

— С этого момента мне понадобится ваша помощь. Мы знаем, что раньше в Империю на плотах плавали, так что это вполне осуществимо. Но мы также знаем — память об этом сохранилась в нашей семье, — что в лесу река протекает в каньоне. Во время паводка течение в нем бывает гораздо быстрее. Нужно покрепче привязать лошадь. На корме вы найдете свернутые веревки — обвяжитесь ими вокруг талии, чтобы вас не смыло водой, если вдруг вы потеряете равновесие. Тилья, ты должна наблюдать за мной. Если болезнь меня не возьмет — ведь мы все-таки на воде, — то я смогу сам управлять плотом. Но возможно, вода перестанет слушаться меня, тогда рулить придется тебе. Если я подниму правую руку, поворачивай направо, левую — налево. Если болезнь начнет действовать, Таль тоже не сможет тебе помочь, все будет зависеть от тебя.

Калико, хоть и сонная от конопли, сделала все возможное, чтобы, пока Тилья ее привязывала, цапнуть хозяйку за руку. Когда Тилья управилась с лошадью, плот уже зашел под свод деревьев, и девочка поспешила на свой пост на корме. Река заметно сузилась и бежала между обрывистыми берегами. На воде не было видно водоворотов, но течение казалось неспокойным — рукоять рулевого весла в руках Тильи дергалась и вырывалась, как живая. Она не спускала глаз с Альнора, чтобы не пропустить момент, когда он заснет и им с Миной придется взять управление на себя. Но пока ничего не происходило, вода повиновалась Альнору и спокойно несла плот в середине потока.

Теперь его песня раздавалась громче — бесконечная, повторяющаяся, но все время разная, как журчание воды. Она вспомнила о том, что говорил Силон: Альнор был свободным, неуправляемым, с бешеным темпераментом, как водопад, срывающийся в бездну. Тилья подумала, что этот водопад все еще бурлит в нем и он скрывает его под маской сдержанного поведения.

Вдруг Альнор взмахнул правой рукой.

— Толкай! — крикнула она Мине и навалилась на весло.

Течение реки не изменилось, но Тилья почувствовала, что плот вдруг накренился. Альнор все еще поднимал правую руку.

— Еще раз!

Плот выровнялся и поплыл дальше. Альнор опустил руку. Их окружали отвесные берега, густо заросшие деревьями. Плот нырнул и носом зарылся в водоворот пены. Водная гладь впереди смялась, как ткань. Пена обвила колени Тильи.

Альнор поднял левую руку.

— На себя! — прокричала Тилья.

Втроем они выправили плот, когда тот уже начинал вращаться в водовороте. Дальше течение было спокойнее. Тилья быстро подняла свое весло, отвязала страховочную веревку и кинулась к стойлу. Калико застыла от страха, прижала уши и напряглась, до предела натянув удила. Тилья ласково гладила лошадь по холке и тихонько с ней говорила, пока не убедилась, что та немного успокоилась. За это время девочка уняла сердцебиение и отогнала свой собственный страх, стараясь не думать о том, что будет, если Альнор не сможет подавать знаки.

Мина поймала ее взгляд и усмехнулась:

— Никогда не хотела умереть в своей постели.

Тилья улыбнулась в ответ и вернулась на корму.

Теперь вокруг них громоздились черные скалы, прорезанные тонкими ручейками, срывающимися в реку. Шло время. Альнор и Таль пока держались. Старик сидел прямо, устремив слепой взгляд перед собой, а мальчик рассказывал ему, что происходит вокруг. Альнор продолжал петь свою завораживающую песню, но теперь ее заглушал рев и шум воды. Вдруг Мина тоже тихо запела. Ее песня звучала немного по-другому, но была такой же неуловимой, струящейся, загадочной, убаюкивающей. В ее глазах появилось мечтательное выражение.

— Ты поешь кедрам? — спросила Тилья.

Мина загадочно улыбнулась, как ребенок, хранящий свой маленький секрет, и снова запела.

Река петляла в ущелье. На каждом повороте они прикладывали огромные усилия для того, чтобы удержать плот в середине бурлящего потока. Еще дважды они оказывались по колено в пене, но каждый раз Альнору удавалось с их помощью выправить плот. Что-то странное творилось с Калико. Хотя дурман уже выветрился, она, казалось, больше не замечала перипетий путешествия. Лошадь навострила уши и с интересом смотрела вокруг, издавая иногда приветливое ржание, словно чуяла где-то поблизости знакомую лошадь.

— Калико, кажется, думает, что где-то там у нее есть друг, — заметила Тилья.

Мина ответила многозначительной улыбкой:

— По-моему, впереди все спокойно. Справишься пока без меня? Пойду посмотреть, как там старик.

— Справлюсь.

Кряхтя и бормоча что-то, Мина отвязалась от страховочной веревки и поковыляла к Альнору. Она что-то сказала ему и прикоснулась к его лбу. В этот момент Тилья почувствовала, что плот оказался предоставленным самому себе, потому что старик перестал говорить с водой. Тилья едва справилась с веслом. Мина вернулась к внучке.

— Говорит, что пока держится. Но они оба чувствуют себя неважно и стали совсем зелеными. Не представляю, как мы повезем их обратно.

Они проходили поворот за поворотом. Все внимание Тильи было сосредоточено на Альноре, поэтому она не сразу заметила, что Таль в изумлении вскочил на ноги.

— Смотрите! — крикнул он.

На правом берегу впереди них возвышалась высокая, как сторожевая башня, скала. На самой ее вершине стоял единорог.

Он выглядел совсем не так, как Тилья представляла себе белых «наших зверюшек», был огромным, угловатым, тяжелым. Он имел странный, огненный окрас, и казалось, в его гриве блеснули искры, когда он заржал и мотнул головой. На фоне серого неба отчетливо выделялся длинный рог. Когда угрожающее ржание единорога эхом раздалось в каньоне, Тилья поняла, что это тот же леденящий кровь звук, который они слышали, когда везли маму из леса домой. Но ржание не было обращено к путникам, — казалось, он вообще не заметил плот, потому что пристально смотрел на противоположный берег.

Единорог ударил копытом. Большой камень отвалился от скалы и упал прямо перед плотом. Таль начал что-то быстро говорить Альнору, но вдруг замолчал, качнулся и рухнул на палубу. Старик попытался поднять правую руку, но тоже бессильно упал рядом с внуком. Калико начала биться в стойле, издавая тревожное ржание. Но на нее не было времени.

— Толкай, Мина! — кричала Тилья, наваливаясь на руль. — Нет, так слишком сильно! Тяни на себя!

Плот сильно качнуло и закрутило в водовороте, как беспомощный листок. Приложив неимоверные усилия, они медленно высвободили плот из смертельных объятий воронки.

— Так не пойдет, — пробормотала Мина. — Мы одни не справимся. Пойду посмотрю, что с Альнором, а ты займись лошадью.

Тилья бросилась к стойлу, схватила Калико за поводья и попыталась успокоить, поглаживая ее и приговаривая сама не зная что ласковым голосом. Бесполезно. Лошадь билась от ужаса, как будто ее затягивало в трясину. Тилья ощутила полную беспомощность. Вдруг она услышала за спиной старческий, надтреснутый голос Мины, которая начала петь. Калико постепенно затихла, все еще продолжая иногда вздрагивать.

Тилья облегченно вздохнула. Плот держался на середине реки. Они миновали скалу, и девочка обернулась. Единорог все еще стоял там. Он заметил их и теперь смотрел им вслед. Поворот реки скрыл его из виду.

Мина перестала петь и позвала внучку:

— Иди сюда. Ты сможешь подтащить Альнора, чтобы его голова лежала у меня на коленях? Пусть мальчишка тоже будет рядом.

Тилья тянула и толкала их неподвижные тела. Альнор был жив. Даже сквозь шум воды Тилья отчетливо слышала его хриплое дыхание. Лицо старика посерело. Таль тоже выглядел ужасно, но не так тяжело дышал. Потихоньку она подтащила их к Мине.

— Ох уж эти зверюшки! — раздраженно сказала Мина. — Конечно, это не их вина, наверное, они не могут не наводить болезнь, как мужья не могут не храпеть. Они-то не знают, что мы изо всех сил стараемся им помочь. Ты не видишь их, но я чувствую, что они следуют за нами по берегу. Я пела для них, успокаивала, говорила, что им нечего бояться… Альнор был немного не в себе, и Таль тоже, но они бы выдержали. И тут вдруг это чудовище… Откуда он вообще взялся в нашем лесу? Нечего ему здесь болтаться и пугать до смерти наших зверюшек. И он делал это специально. Он хотел, чтобы те испугались. Потому что именно от этого происходит болезнь — от их страха. Ты разве не почувствовала? Это было как будто они вдруг вылили на нас свой страх, как из ведра. Видела, как внезапно свалились Альнор и Таль? Теперь тебе придется управляться одной, а я попробую успокоить зверюшек. Не переживай за Калико, она придет в себя. Она ведь знала, что они там, наверху, так что, когда я их успокою, она тоже успокоится. Будь хорошей девочкой, попытайся рулить так, чтобы нас не укачивало.

Когда Тилья подошла к стойлу, Мина уже начала петь. Калико дрожала, мотала головой и тоненько ржала, поэтому Тилья остановилась, чтобы погладить ее, и видела, как в ней происходила перемена. Заслышав пение Мины, Калико почти сразу перестала дрожать, навострила уши и в ее больших карих глазах появился живой блеск.

— По-моему, это уже слишком, — с горечью поделилась с ней Тилья. — Мама и Анья слышат кедры, Альнор и Таль — воду, Мина поет единорогам, а теперь еще и ты хочешь с ними подружиться. Только я остаюсь в стороне. Думаешь, это справедливо?

Тилья вернулась к рулю. Плот уже плыл в более спокойных водах. Течение стало медленнее. Впереди Тилья увидела поворот, но он не показался ей особенно сложным. Хотя там, в тихой заводи, их мог ждать водоворот. Силон предупредил ее об этой опасности и объяснил, что делать. Он сказал, что, попав в водоворот, плот может вращаться в нем целый день. Она знала, что если допустит это, то Альнор и Таль умрут. Даже то, что они теперь плыли так медленно, могло быть смертельно опасным. Чем скорее они выйдут из-под покрова деревьев, тем лучше. Конечно, она не надеялась, что сумеет вывести плот из водоворота, но могла по крайней мере держать его в центре течения.

Постепенно Тилья научилась различать малейшее напряжение весла в руке и поняла, как не дать плоту начать кружиться.

Мина пела, высоко подняв голову и немного раскачиваясь. Ее старое, морщинистое лицо было отрешенным и мечтательным. Она соединяла свою песню для единорогов с какой-то очень знакомой мелодией. Прислушавшись, Тилья поняла, что это были «Вишенки» — песня, которую матери пели у колыбелей, а дети во время своих игр, хотя речь в ней шла о возлюбленных, которым нечем угостить друг друга, кроме сладких вишен.

Когда Тилья проголодалась, она дождалась спокойного участка реки, достала хлеб, который мама испекла им в дорогу, и кусок сыра. Скалы по берегам остались позади. Река стала шире, спокойнее, ее обступали поросшие деревьями низкие холмы.

Изменилось и что-то еще, но Тилья не сразу поняла, что именно. Деревья здесь уже оделись молодой листвой. И воздух стал теплее. Они были уже не в Долине. Они плыли в совершенно другую страну, которой никто не видел в течение двадцати поколений.

Ближе к вечеру река сделала широкий, величественный поворот, и перед ними открылась эта неизвестная страна. Деревья кончились, и они плыли между холмиками, на которых кое-где попадался низкорослый кустарник. Мина перестала петь, а Калико жалобно заржала, и Тилья поняла, что единороги больше не идут за ними.

Милю за милей пейзаж не менялся, и нигде не было видно никаких признаков жилья. Мина поднялась только вечером, оставив Альнора и Таля лежать на палубе. Она с трудом держалась на ногах, ее укачало.

— Ты видела их? — спросила она Тилью.

— Единорогов? Нет, а где? Я смотрела на реку.

— Под деревьями. У самой воды, я видела их отражения. Кто бы мог подумать, что их так много? Пришли меня послушать, а я их успокаивала…

— Песней «Вишенки»?

— Ну не совсем. Она просто пришла мне в голову, когда я думала о том, каким молодцом, наверное, был Альнор в молодости, совсем как тот юноша, которого я любила когда-то. Мы познакомились на Собрании… Но нам пришлось расстаться, хоть это было и нелегко. Он жил очень далеко на востоке, и ему по наследству должна была перейти прекрасная ферма. А я отказывалась оставить Вудбурн. Я, конечно, могла бы пожить с ним немного, но мне бы все равно пришлось вернуться, чтобы сменить мою мать. И самое ужасное, я не имела права рассказать ему об этом. Он не понимал, почему я не могу покинуть Вудбурн, никудышную, в общем-то, ферму… Думаю, он так и не простил меня… Когда-то мы вместе пели «Вишенки», и когда я подумала о том, каким Альнор был в молодости… — Она покачала головой.

— А единороги не возражали? Это же не их песня.

— Нет. По-моему, не важно, что я пою. Главное, я знаю, что пою именно для них, и тогда они сами делают ее своей песней. Ох уж эти зверюшки… — Мина потихоньку пришла в себя, и к ней вернулся ее прежний ворчливый тон. Тилья улыбнулась. — Ну и что же здесь смешного, позволь спросить? По-моему, ничего. Нам одним никогда не пристать к берегу. И вот мы с тобой, уставшие как собаки, в самой середине этой глупой реки, и скоро станет темно, как в яме, и мы ничего не сможем увидеть, а если бы и могли, то нам бы это не сильно помогло.

Тилья поглядела вокруг. Она видела смутные очертания берегов и водную гладь, отражающую первые звезды.

— Похоже, здесь никто не живет, так что нам все равно придется заночевать на плоту, хоть Калико это и не понравится, — сказала она. — Давай перекусим и ляжем спать. И будем надеяться, что ночью не сядем на мель и не застрянем в водовороте. По-моему, нам ничего другого не остается.