Когда я приехал в аэропорт, они оба с печальными минами сидели в зале ожидания. Они лишь скользнули по мне взглядом и сразу уставились в пол, едва удерживаясь, как они потом объяснили, от хохота при виде приближающегося пугала.
      Собравшись с силами, я подошел к стенду с почтовыми открытками и остановился возле него, потому что, честно говоря, сидеть было еще хуже. Все открытки на стенде были нескончаемой вереницей изображений массивного оранжевого монолита в пустыне - Эерз-Рок на рассвете, на закате и через каждые пять минут в промежутке между восходом и заходом солнца.
      Я разглядывал стенд и выставленные товары, присматриваясь к людям, заполнившим помещение. Около пятидесяти пассажиров, несколько служащих аэропорта, спокойных и неторопливых. Пара аборигенов с запавшими глазами и темными лицами - они ждали, когда автобус отвезет их назад, к привычной жизни. Кондиционеры обеспечивали приятную прохладу, но движения всех присутствующих были какими-то замедленными, видимо, они еще не отошли от зноя на улице. Однако никто не выглядел подозрительно.
      Объявили рейс. Зарегистрировавшиеся пассажиры, в том числе Джик и Сара, поднялись, взяли багаж и направились к взлетной полосе.
      И только тогда я его увидел.
      Того мужчину, который сбросил меня с балкона.
      Он сидел среди пассажиров, уставившись в газету, а когда объявили посадку, свернул ее и сунул в карман. Потом поднялся и наблюдал, как Джик и Сара показывают контролеру посадочные талоны. Он не спускал с них глаз, пока они не поднялись по трапу, и только тогда мужчина наконец тронулся с места и направился прямо ко мне.
      Сердце мое чуть не выпрыгнуло из груди, ноги приросли к полу.
      Выглядел он точно так же, как и тогда. Молодой, решительный, с кошачьими движениями. И шел прямо на меня.
      Но он даже не взглянул в мою сторону. За три ярда до меня он остановился у телефона и стал искать в кармане монету.
      Я все еще был уверен, что он заметит меня. Вот сейчас присмотрится внимательно, узнает… и сделает нечто такое, о чем мне придется пожалеть. Я чувствовал, как холодный пот течет у меня по спине.
      «Заканчивается посадка на Мельбурн!»
      «Мне нужно торопиться, - подумал я. - Придется пройти мимо него».
      Я с трудом заставил себя сдвинуться с места. Каждый шаг давался мне с большим трудом. Сейчас он окликнет меня или, того хуже, опустит свою тяжелую руку мне на плечо.
      Наконец я подошел к двери, показал посадочный талон и вышел на летное поле. Я обернулся и увидел его через стеклянную дверь кабины контролера. Человек был поглощен телефонным разговором и даже не глядел в мою сторону.
      А до самолета было неблизко.
      «Помоги мне Бог, - подумал я. - Если простой испуг совершенно обессилил меня!»
 

 
      Я сидел возле иллюминатора в хвостовой части самолета. Всю первую половину полета я любовался пейзажами - как и во время рейса в Алис, - смотрел, как внизу тянутся бесконечные мили красной земли. Там была пустыня, хранившая в своих недрах воду, заполнившую обширные озера и расселины в скалах. Пустыня, способная на протяжении многих лет держать в своей раскаленной пыли засыпанные семена, а после дождя вдруг расцвести, как сад. Край испепеляющей немилосердной жары, и все же местами прекрасный.
      ВАН, думал я, наслаждаясь зрелищем, но как художника оно меня не вдохновляло.
      Потом я снял свою экстравагантную шляпу, положил ее на свободное место рядом с собой и попытался устроиться поудобнее. Беда была в том, что сломанная лопатка не давала мне откинуться на спинку сиденья. Казалось невероятным, что вообще можно сломать лопатку! Но врачи объяснили, что так случается, когда на нее приходится вся тяжесть тела.
      Ладно. Я на минуту закрыл глаза, стараясь избавиться от чувства тошноты. Мой выход из больницы был настоящим подарком одного из врачей, который сказал, что не может задерживать меня, если я решил уйти, но считает, что лучше было бы побыть здесь еще денек-другой.
      - И пропустить кубок? - запротестовал я.
      - Вы с ума сошли!
      - Конечно. И не смогли бы вы оказать мне услугу: если кто-нибудь будет обо мне спрашивать по телефону, пусть ответят, что мое состояние удовлетворительное, что я поправляюсь… но ни в коем случае не нужно сообщать, что я уже вышел.
      - Почему?
      - Я хочу, чтобы негодяи, из-за которых я сюда попал, думали, что я еще в больнице. Хотя бы несколько дней. Пока я не уеду куда-нибудь подальше.
      - Но они больше не осмелятся!
      - Кто знает?!
      - Вы хотите сказать, - пожал он плечами, - что вас нервирует такая возможность?
      - Пусть будет так, доктор!
      - Ладно. Два дня я вам гарантирую. Я не вижу криминала в вашей просьбе и выполню ее, так что не волнуйтесь по этому поводу. А это что такое? - спросил он, показывая на покупки Джика.
      - Выдумка моих друзей на тему «Одежда для путешествия».
      - Вы шутите?
      - Они художники, - ответил я, как будто такая специальность объясняла любые затеи.
      Врач вернулся через час с документами на выписку. Снова появилась кредитная карточка Джика, едва выдержавшая тяжесть представленного счета. Тем временем я оделся и начал примерять шляпу.
      - И в таком виде вы собираетесь ехать в аэропорт? - спросил эскулап, недоверчиво глядя на меня.
      - Да.
      - А как?
      - Думаю, на обычном такси.
      - Разрешите, лучше я вас подвезу, - сказал он, вздыхая. - А если вам станет очень плохо, мы сможем вернуться.
      Он ехал осторожно, а губы его несколько раз вздрагивали в усмешке:
      - Тот, у кого достаточно мужества, чтобы в таком виде появиться на людях, не должен бояться каких-то двух бандитов…
      Врач заботливо высадил меня возле дверей аэропорта и, посмеиваясь, уехал.
      - Тодд? - Голос Сары прервал мои мысли. Я открыл глаза. Она стояла рядом.
      - Тебе не очень плохо?
      - М-м-м… Ничего.
      Она обеспокоенно осмотрела меня и прошла к туалету. К ее возвращению я успел еще кое-что придумать и остановил ее:
      - Сара, за вами следили до самой посадки в самолет. В Мельбурне к вам тоже кто-нибудь прицепится. Скажи Джику, чтобы он взял такси, обнаружив хвост, избавился от него и вернулся в аэропорт другим такси, чтобы сесть за руль нанятой машины. Не забудешь?
      - А хвост? Он на самолете?
      - Нет. Он остался там.
      Она прошла вперед к своему месту. Самолет приземлился в Аделаиде, часть пассажиров вышла, сели новые, и мы поднялись в воздух. чтобы еще час лететь до Мельбурна. Потом и Джик прошел в хвост самолета. По пути назад он на миг задержался возле меня.
      - Вот ключи от машины, - сказал он. - Сиди и жди нас. В таком виде тебе нельзя появляться в «Хилтоне», а сам ты не сможешь переодеться.
      - Смогу.
      - Не возражай. Как только избавлюсь от хвоста, тут же вернусь за тобой.
      Он отошел, не оглядываясь. Я положил ключи в карман джинсов и принялся думать о приятных вещах, чтобы убить время.
      При высадке я двигался далеко позади Джика и Сары. В почтенном городе финансистов мой наряд привлекал множество изумленных взглядов, но мне было все равно. Смущение лучше всего отключается утомлением и тревогой.
      Джик и Сара со своими сумками прошли, минуя выдачу багажа, и направились к очереди на такси. В аэропорте было оживленно - встречали пассажиров, прибывающих накануне кубка, и лишь один человек, как я успел заметить, находился здесь только ради моих друзей.
      Я усмехнулся. Молодой и юркий, словно угорь, он прошмыгнул сквозь толпу, оттолкнув с дороги женщину с ребенком, чтобы занять следующее такси. Я так и предполагал, что работу поручат именно ему, потому что только он знал в лицо Джика. Ведь именно он плеснул ему в глаза скипидаром в Художественном центре.
      Неплохо, решил я. Парень не слишком умен, и Джику будет нетрудно избавиться от него.
      Я послонялся по залу с невинным видом и, не заметив никакой опасности, потихоньку побрел на стоянку.
      После раскаленного воздуха Алис-Спрингса вечер казался даже прохладным. Я открыл машину, залез на заднее сиденье, снял шляпу, с которой мне так повезло, и стал ждать Джика.
      Их не было часа два. Я замерз, изнервничался и уже начал ругать их на чем свет стоит.
      - Прости, Тодд! - воскликнула Сара, открывая дверцу и падая на переднее сиденье.
      - Пришлось изрядно потрудиться, чтобы отделаться от сопляка, - пожаловался Джик, усаживаясь рядом со мной. - Как ты тут?
      - Холодный, голодный и злой.
      - Тогда все в порядке. Он прицепился, как пиявка, - парень из Художественного центра, - бодро начал он.
      - Да, я видел его.
      - Мы заскочили в «Виктория-Ройял», намереваясь сразу же выйти через боковую служебную дверь и снова поймать такси. Смотрим, а он уже идет за нами через парадный вход. Тогда мы поднялись в бар, а он слонялся в холле, разглядывая книжные киоски.
      - Мы решили, что лучше не показывать ему, - продолжала Сара, - что мы его заметили. Мы не скрываясь вышли на улицу, поймали такси и поехали в «Ноти Найти» - единственное место в Мельбурне, где можно поесть, потанцевать и посмотреть варьете.
      - Мест не было, - заговорил Джик, - и, чтобы занять столик, мне пришлось сунуть десятку. Разумеется, лучшего мы и не желали. Темные уголки, да еще фокусы с разноцветным освещением. Мы заказали выпивку, сразу же оплатили заказ, а потом поднялись и вышли…
      - В последний раз мы его видели, когда он еще стоял в очереди возле входа. Мы вышли через пожарный выход мимо гардероба. И по пути забрали свои сумки.
      - Думаю, он не догадается, что мы умышленно удирали от него, - заявил Джик. - Там сегодня Бог знает что творится!
      - Чудесно.
      С помощью Джика я переоделся, превратившись в завсегдатая скачек. Джик подвез нас к «Хилтону», поставил машину на стоянке отеля, и мы вошли в вестибюль так, словно никуда и не уезжали.
      На нас никто не обратил внимания. Накануне скачек здесь царило всеобщее возбуждение. Люди в вечерней одежде стекались сюда из танцевального зала и останавливались небольшими группами, чтобы поболтать, прежде чем разойтись по номерам. Сюда заходили выпить по последней. И все обсуждали шансы завтрашних заездов.
      Джик взял ключи.
      - Никаких новостей, - сказал он. - Сдается, о нас здесь и не вспоминали.
      - Тодд, - обратилась ко мне Сара, - мы заказали еду в номер. Ты присоединишься?
      Я согласился. Мы поднялись на лифте и прошли ко мне в номер. Все здорово устали и поужинали молча.
      - Доброй ночи, - наконец сказал я, поднимаясь, чтобы уйти. - Благодарю за все!
      - Завтра поблагодаришь, - ответила Сара. Ночь слава Богу прошла спокойно.
      Утром мне удалось одной рукой кое-как побриться и умыться. Джик, не обращая внимания на мои протесты, поднялся в номер. Я открыл ему дверь в одних трусах.
      - Боже милостивый! Есть ли на тебе хотя бы одно живое место?
      - Тогда мне следовало бы приземлиться на физиономию. Помоги поправить повязки.
      - Я боюсь до них дотронуться!
      - Оставь, Джик. Раскрути фиксирующие бандажи. У меня под ними все свербит, и я уже забыл, как выглядит моя левая рука.
      Ворча, он разбинтовал великолепное творение врачей больницы в Алис-Спрингсе. Наружная повязка, как оказалось, состояла из больших кусков полотна, скрепленных скобками. Они поддерживали левый локоть и фиксировали руку на груди. Под верхним слоем находилась целая система бинтов и какое-то сооружение из лейкопластыря - очевидно, стягивающие сломанные ребра. А под лопаткой - широкий бандаж.
      На мне были еще три подобные повязки: две на левом бедре, а третья - пониже колена. Они были заклеены лейкопластырем, и мы не стали их трогать.
      - То, что не видит пациент, не пугает его, - изрек Джик назидательно. - Еще что-нибудь?
      - Отвяжи руку.
      - Ты не выдержишь!
      - Попробуй.
      Он засмеялся, развязал несколько узлов и снял скобки. Я понемногу распрямил руку. Ничего особенного не случилось. Сначала боль взметнулась куда-то высоко, а потом неприятное ощущение стало слабеть и боль уменьшилась.
      - Может не слишком хорошо кончиться, - высказал он свое предположение.
      - Мои мускулы протестуют против постоянного пребывания в одном положении.
      - Ладно. А теперь что?
      Из бинтов и лоскутов мы сконструировали более простую повязку, которая поддерживала локоть, но уже не была так похожа на смирительную рубашку. При необходимости я мог пользоваться кистью и даже всей рукой. После нашей операции на столе осталась целая куча бинтов и скобок.
      - Отличная работа! - заявил я.
      Мы встретились в холле в половине одиннадцатого. Вокруг шумная атмосфера ожидания, говорливые группки, проводившие время в поднимании бесконечных тостов за победу своих любимцев. Возле входа в коктейль-бар администрация отеля устроила настоящий водопой из шампанского.
      - Дармовая выпивка, - уважительно сказал Джик, взял стакан и подставил его под струю пенистой жидкости. - И неплохая к тому же, - добавил он, отведав напиток. - За искусство! - поднял он стакан. - Упокой, Господи, душу его!
      - Жизнь коротка. Искусство вечно! - с пафосом заявил я.
      - Мне не нравится твоя философия, - с беспокойством поглядела на меня Сара.
      - Таково было любимое выражение Альфреда Маннинга. И не волнуйся, милая, он прожил восемьдесят с хвостиком!
      - Будем надеяться, что и ты проживешь столько же, - пожелала она Джику.
      На ней было кремовое платье с золотыми пуговицами - изящное, строгого покроя, явно сшитое на заказ. Она выглядела как офицер в парадной форме.
      - Не забудьте, - предупредил я. - Если вам покажется, что вы увидели Уэксфорда или Грина, сделайте, чтобы и они вас заметили.
      - Дай-ка я еще раз взгляну на их лица!
      Я достал из кармана блокнот для зарисовок и снова передал его Саре, хотя она уже изучала наброски весь вчерашний день.
      - Если они и вправду так выглядят, то я, может быть, узнаю их, - продолжала она. - Можно я возьму блокнот с собой?
      Джик даже засмеялся.
      - Нужно отдать Тодду должное. Он умеет уловить сходство. Конечно, никакого воображения. Он рисует только то, что видит. - Голос его был полон пренебрежения.
      - Тодд, а ты не обижаешься на Джика за такую оценку твоей работы?
      - Ну, я ведь прекрасно знаю, что он при этом думает, - усмехнулся я.
      - Успокойся, - обратился Джик к жене, - если хочешь знать, Тодд был первым студентом на нашем курсе. Хотя, конечно, профессора в художественном колледже ничего не понимают в искусстве.
      - Оба вы чокнутые!
      Я взглянул на часы. Мы допили шампанское и поставили стаканы.
      - Поставь за меня на победителя, - попросил я Сару, целуя ее в щечку.
      - Счастье может тебе изменить.
      - Поставь на одиннадцатый номер!
      Ее глаза потемнели от плохого предчувствия. А Джик держал бороду против ветра, готовый противоборствовать будущим бурям.
      - Пошли! - сказал он. - Увидимся позднее.
      Я смотрел, как они уходят, и очень жалел, что мы все втроем не можем так просто пойти на кубок. Я бы с удовольствием избежал того, что мне предстояло сделать. Интересно, что чувствуют люди, готовясь к выполнению неприятного или просто опасного задания? Лично я полагаю, самое трудное - начало. А уж как возьмешься, то некуда деваться… Но если остается время передумать, отказаться - искушение отступления деморализует.
      Зачем, например, лезть на Эверест, если можно полежать у подножия на солнышке?
      Вздохнув, я направился к кассиру отеля и поменял большую часть чеков на наличные. Мейзи оказалась предусмотрительной. К тому времени, когда я вернусь в Англию, от ее щедрот наверняка ничего не останется.
      Предстояло ждать четыре часа. Я провел их в номере, успокаивая нервы тем, что рисовал вид, открывающийся из окна. Над горизонтом висели черные тучи, словно паутиной оплетя небо. Особенно в направлении Флемингтонского ипподрома. Я надеялся, что во время кубка сохранится сухая погода.
      За полчаса до первого заезда я вышел из отеля и неторопливо направился к торговому району. Магазины и лавки, разумеется, были закрыты. День Мельбурнского кубка - национальный праздник.
      Ради кубка австралийцы готовы на все!
      Я вынул правую руку из перевязи и осторожно просунул ее в рукав пиджака. Слишком уж запоминается мужчина в пиджаке, наброшенном на одно плечо. Оказалось, что если зацепить большим пальцем пояс брюк, то создается достаточная поддержка для больной руки.
      Всегда оживленная улица Свенстона была не похожа на себя. Люди бежали по ней, что вообще свойственно мельбурнским пешеходам, но количество их значительно уменьшилось. В трамваях было больше свободных мест, чем пассажиров. В машинах, проносившихся мимо, водители занимались небезопасным на такой скорости делом: крутили ручки приемников. Оставалось пятнадцать минут до начала скачек. Ежегодно в это время вся страна замирает.
      Джик приехал вовремя во взятой напрокат машине. Он остановился возле галереи «Ярра Ривер», открыл багажник и натянул на себя коричневый халат, какие обычно носят кладовщики и разносчики овощей. Потом вынул маленький приемник, включил его и поставил на крышу машины. Комментатор рассказывал, что жокеи на ипподроме Флемингтон вышли на парад.
      - Привет, - сказал Джик, когда я приблизился к нему. - Все готово?
      Я молча кивнул, подошел ко входу в галерею и пнул дверь ногой. Она была надежно заперта. Джик снова принялся рыться в багажнике, в котором нашлось кое-что, приобретенное еще в магазинах Алис-Спрингса.
      - Перчатки, - сказал Джик, передавая мне одну пару, а другую натягивая на свои руки. Вид у них был слишком новый и слишком чистый. Тыльной стороной своих перчаток я вытер крыло машины Джика. Он посмотрел и сделал то же самое.
      - Ручки и пластырь!
      Он передал мне две обычные хромированные ручки, которые привинчиваются к поверхности шурупами. Ручки прочные и достаточно большие, чтобы за них можно было спокойно ухватиться рукой.
      Некоторое время я крепко держал одну ручку, пока Джик прикреплял пластырь к пластинам с отверстиями для шурупов. У нас не было возможности привинтить ручки там, где нам было нужно. Следовательно, их следовало приклеить.
      - А теперь давай другую. Ты сможешь пару минут поддержать ее левой рукой?
      Я молча кивнул. Джик проделал такую же операцию с другой ручкой. Прошло несколько прохожих, не обративших на нас никакого внимания. В принципе, здесь нельзя было ставить машину, но никто не потребовал, чтобы мы уехали.
      Мы прошли по тротуару к галерее. Ее фасад не представлял собой ровной линии. С правого края она нарушалась нишей для двери. Между витриной и стеклянной входной дверью было окно. К его стеклу мы и прикрепили ручку.
      Естественно, это делал Джик. Через минуту он подергал ручки, но уже не смог их оторвать. Мы вернулись к машине.
      Еще трое прохожих прошли мимо, поворачивая головы, чтобы послушать приемник, все еще стоявший на крыше. Они улыбнулись, разделяя общенациональное увлечение. С приближением решающего момента улица все больше и больше пустела.
      - «…Виноградник выступает от мистера Хадсона из Аделаиды. У него есть шансы финишировать первым. В Корнфилдском кубке он пришел четвертым, а в Рендвике вторым, обогнав Головоломку, которая перед тем одержала победу над Полднем».
      - Перестань слушать проклятый репортаж! - резко проговорил Джик.
      - Прости.
      - Готов?
      - Да.
      Мы снова подошли ко входу в галерею. Даже не оглянувшись на возможных свидетелей, Джик достал алмазный резец, которым пользуются окантовщики картин, и, нажимая изо всех сил, провел инструментом по краю стекла в раме. Я заслонял его от любопытных глаз.
      - Держи правую ручку, - приказал он, переходя налево.
      Я обогнул его и взялся за ручку. Если по улице кто-нибудь и проходил, то на нас не обращали никакого внимания.
      - Когда стекло поддастся, - предостерег Джик, - ради Бога, не выпусти его из рук.
      - Ладно.
      - Подопри стекло коленом. Осторожнее, осторожнее!
      Я сделал, как велел Джик. Он завершил четвертый длинный разрез.
      - Нажми легонько!
      Я нажал. Колено Джика тоже было плотно прижато к стеклу. Левой рукой он ухватил хромированную ручку, а правой начал простукивать тяжелое стекло по периметру.
      В свое время Джик много этим занимался, хотя, возможно, и не при таких обстоятельствах. Большой прямоугольник равномерно подался под нашим давлением и отделился без малейшего осколка. Весь вес пришелся на ручку, которую я держал правой рукой. Джик поддерживал свою сторону руками, коленями и проклятиями.
      - Черт возьми, только не выпусти!
      - Порядок.
      Вибрация, возникшая, когда мы вынимали стекло, прекратилась, и Джик перехватил у меня правую ручку. Ловко повернув стеклянный прямоугольник так, что тот открылся, словно дверь, Джик шагнул внутрь и, ухватив стеклянное полотно за обе ручки, вынул его из рамы и прислонил к стене.
      Потом он вылез опять наружу, и мы пошли к машине. Оттуда уже невозможно было заметить, что галерея закрыта теперь не так надежно. Да и некому было особо приглядываться!
      - «…большинство жокеев уже в седлах, и лошади сейчас займут стартовые места…»
      Я взял приемник. Джик положил стеклорез, взял ножовку, молоток и зубило, закрыл багажник, и мы вошли в помещение через импровизированный вход. Преступник часто выдает себя, потому что старается спрятаться. Если вести себя так, будто то, что ты делаешь, обычнейшая вещь, то для возникновения подозрений требуется гораздо больше времени.
      Конечно, лучше всего было бы сразу после вторжения открыть входную Дверь, но она была заперта на два надежных замка, а у нас не было ключей.
      - Лестница с той стороны, - сказал я.
      - Веди.
      Мы прошли по ковру к лестнице. Вот и щит с рубильником. Мы включили только освещение подвала.
      «Теперь придется поволноваться, - подумал я. - Достаточно любому полицейскому пройтись по улице и поинтересоваться, почему машина стоит в недозволенном месте, и путь за решетку обеспечен нам обоим».
      - «…лошади выходят на старт. Квадрат впереди, он нервничает и не слушается Тедда Пестера…»
      Мы спустились по лестнице. Я свернул к конторе, а Джик прошел дальше по коридору.
      - Вернись назад! - забеспокоился я. - Если стальная решетка опустится…
      - Успокойся. Ты уже предупреждал… - Джик остановился за порогом самой дальней комнаты и какое-то время внимательно рассматривал картины, а потом быстро вернулся ко мне: - Все в порядке. Маннинги там, все три штуки. И еще одна вещь, которая сразит тебя наповал. Сбегай посмотри, пока я открою вот эту дверь!
      - «…идет кентером, готовятся к старту, напряжение на трибунах возрастает…»
      Я воспользовался его советом и заглянул в комнату, стараясь держаться подальше от всяких электрических устройств. Действительно, все три картины Маннинга не покинули своих мест. Но дальше в том же ряду висело полотно, которое, по словам Джика, должно было меня сразить. Гнедой конь с поднятой головой прислушивается к чему-то на фоне величественной усадьбы. Картина Рауля Милле, которую мы видели в Алис-Спрингсе.
      Я возвратился к Джику, который молотком и зубилом уже успел выбить замок из двери конторы.
      - Что? - спросил он. - Тоже копия?
      - Трудно определить с такого расстояния, но похоже на подлинник…
      Мы вошли в контору и принялись за дело.
      - «…участники вышли на старт и двигаются по кругу, проверяя подпруги».
      Я поставил приемник на стол Уэксфорда. Практичный Джик обратил внимание на ящики письменного стола. Они были незапертыми и пустыми. Шкафчик, где была размещена картотека, не открывался. Но Джик, знавший технологию изготовления таких вещей, справился с ним.
      В незапертых ящиках лежали каталоги и канцелярские принадлежности. А взломанный шкафчик оказался кладезем находок. Нет, сначала я этого не сообразил. Обычные цапки с заурядными заголовками.
      - «…первым претендентом на получение приза в сто тысяч долларов называют…»
      В конторе было много картин в рамах. И большинство из них стояло рядком на полу. Джик стал торопливо перебирать их, просматривая, как альбом с пластинками.
      - «…помощники начинают разводить участников по местам. Отсюда я вижу, как горячится Виноградник…»
      Половину папок в верхнем ящике занимали страховые полисы и Ценные бумаги. Я не знал, что искать, и это осложняло дело.
      - Боже! - воскликнул вдруг Джик. - Ну-ка взгляни на это!
      - Что там такое?
      - «…свыше ста тысяч зрителей собралось сегодня здесь, чтобы стать свидетелями того, как двадцать три скакуна поведут борьбу на дистанции в две мили… или три тысячи двести метров…»
      В конце ряда Джик рассматривал первое из трех полотен без рам, скатанных в рулон, нетуго перетянутый бечевкой. Я глянул через его плечо. Полотно просто вопило, что это Маннинг, не говоря уже о том, что в правом нижнем углу четкими буквами было выведено: «Альфред Маннинг». Оно изображало четырех жокеев на лошадях, идущих кентером по треку. И краска на нем еще не просохла.
      - А на других что? - спросил я.
      Джик развернул рулон. И остальные две картины оказались такими же.
      - «…Виноградник несет лишь пятьдесят килограммов, и у него удобная предбарьерная позиция, так что вполне возможно…»
      - Продолжай осмотр, - сказал я и вернулся к картотеке.
      Фамилии, даты, адреса… Я нетерпеливо потряс головой. Нам нужно было что-то более весомое, чем просто подделки Маннинга, а я ничего не мог отыскать.
      - Боже! - воскликнул Джик, смотря в большую папку, в каких хранят гравюры. Папка стояла между столом и стеной. И Джик глядел на нее как громом пораженный.
      Мои глаза скользнули по заголовку «Иностранные покупатели» и остановились на нем. Иностранные покупатели. Я открыл папку: списки людей, фамилии и адреса. Расположены по странам.
      Великобритания.
      Длинный список. Не по алфавиту. Не хватит времени прочесть его обстоятельно. Немало фамилий почему-то вычеркнуто.
      - «…стартовали! Вот момент, которого вы все ждали! А впереди - Специальный Приз».
      - Взгляни сюда! - показал пальцем Джик.
      «Дональд Стюарт» - вычеркнуто. «Шропшир» - вычеркнуто. У меня даже дух захватило.
      - «…впервые они проходят мимо трибун в таком порядке: Специальный Приз, Квадрат, Новинар, Жучок, Виноградник…»
      - Взгляни сюда! - не унимался Джик.
      - Возьми с собой, - прервал я его. - До конца скачек меньше трех минут, и тогда Мельбурн вернется к жизни.
      - Но…
      - Бери, бери… И те три копии.
      - «…впереди все еще Специальный Приз, вторым, сразу за ним, Новинар, потом Жучок…»
      Я вставил ящик на место.
      - Теперь бери папку - и ходу!
      Я взял приемник и инструмент Джика, а ему хватило забот с тремя картинами и громадной папкой для гравюр.
      - «…на самом дальнем от нас участке круга до сих пор впереди Специальный Приз, а на второе место Выходит Виноградник…»
      Мы поднялись по лестнице, выключили свет. Вышли на улицу. Машина все еще стояла там, где мы ее оставили. Полицейских не было. Все слушали радио.
      - «…на последнем повороте Специальный Приз отстает. Теперь впереди Новинар».
      На улице ни души. Джик уложил все в багажник. Возбужденный голос комментатора еле перекрывал вопли толпы: «…Виноградник выходит на прямую третьим с Жучком… По ближайшему к трибунам кругу вперед очень быстро проходит Хомут…»
      - Все? Можно ехать?
      Я покивал головой, чувствуя, что во рту пересохло. Мы уселись в машину. Диктору уже приходилось кричать:
      - «…первым финиширует Хомут, на корпус от него отстал Жучок, Новинар третий, а потом Виноградник и Счастливчик…»
      Под радостные возгласы зрителей Джик завел двигатель и тронулся с места.
      - «… рекордное время! Послушайте радостные крики! Еще раз повторяю результат Мельбурнского кубка. Порядок призеров… Первый - Хомут, принадлежащий мистеру Роберту Хэму… Второй - Жучок…»
      - Ух! - вздохнул Джик, задорно задрав бороду и обнажая в широкой ухмылке десны. - Недурно поработали! Мы могли бы выкрасть документы у паршивых политиков, если бы нас кто-нибудь нанял для такого дела.