От Аделаиды на север земля под нами постепенно меняла цвет от зеленого к серому, а потом до окраски ярко-красного кирпича.
      - ВАН, - проговорил Джик, показывая вниз. - ВАН - сокращение от Великого Австралийского Ничто.
      Земля действительно выглядела пустынной и дикой - только кое-где виднелись ниточки дороги и редко-редко одинокие фермы. Я любовался пейзажем, пока не стемнело и пурпурные тени не поглотили все вокруг, как прилив. Самолет летел на север.
      В Алис вечерний воздух пахнул на нас таким жаром, будто кто-то забыл выключить духовку. То везенье, которое одарило нас нужным рейсом, как только мы прибыли в Мельбурне в аэропорт, не изменило нам и здесь: в новом мотеле, куда нас подвез неразговорчивый таксист, оказались свободные номера.
      - Сезон закончился, - буркнул таксист, когда мы поблагодарили его. - Скоро тут будет слишком жарко для туристов и отдыхающих.
      В наших номерах работали кондиционеры. Джик и Сара остановились на первом этаже, из их номера дверь вела прямо в тенистую аллейку, а оттуда - в садик с бассейном. Мой номер был на третьем этаже соседнего крыла. В него можно было также попасть по лестнице, скрытой в тени дерева, и длинной открытой галерее. Земля вокруг мирно зеленела, освещенная светом редких прожекторов, укрепленных на пальмах и эвкалиптах.
      Ресторан в мотеле закрывался в восемь вечера, и мы направились в другой, находящийся на главной улице. Ее проезжая часть, в отличие от всех боковых улочек, была асфальтирована. Тротуары были не вез де - частенько нам приходилось идти просто по мелкому гравию. При свете фар проезжающих автомобилей сквозь дымку поднятой пыли мы видели, что щебень имеет ярко-красный оттенок.
      - Адская пыль, - сказала Сара. - Впервые вижу собственными глазами. Моя тетушка клялась, что такая пыль набилась в закрытый чемодан, когда она ездила на Эерз-Рок.
      - А что такое Эерз-Рок? - спросил я.
      - Сразу видно англичанина, в Австралии это знает даже ребенок. Это обломок песчаника длиной в две мили и высотой около трети мили, занесенный сюда каким-то глетчером в ледниковый период.
      - Он стоит в пустыне, за много миль отсюда, - разъяснил Джик. - Обиталище древних колдунов, которое теперь поганят лучшие представители нашего общества.
      - Ты сам там был? - спросил я сухо.
      - Нет, - усмехнулся он.
      - Не все ли равно? - протянула Сара.
      - Он имеет в виду, - пояснил Джик, - наш зазнавшийся друг имеет в виду, что не следует судить о том, чего не видел собственными глазами.
      - Но чтобы поверить в остроту зубов акулы, совершенно необязательно быть ею проглоченным, - заметила она. - Можно верить и в то, что видели другие.
      - Все зависит, откуда они смотрели.
      - Факты - уже не суждения, а суждения - еще не факты, - продекламировал Джик. - Так много лет назад гласил Закон Тодда.
      Сара насмешливо глянула на меня:
      - У него оттаивает замерзшая память?
      - Эмоции - скверная основа для политики, это тоже его слова, - продолжал Джик. - Зависть - корень всех бед… Что еще я забыл?
      - Наибольший вред причиняет ложь тех, кто в нее верит.
      - Ты весь в этой сентенции, - резюмировал Джик. - Жаль, что ты не умеешь рисовать.
      - Сердечно благодарю за откровенность!
      Наконец мы добрались до ресторана и съели такой роскошный ужин, что оставалось только снять шляпу перед людьми, которые в городок с тринадцатью тысячами жителей, окруженный сотнями миль пустыни, завозят продукты, одежду и другие товары.
      - Алис-Спрингс основан сто лет назад как станция трансавстралийской кабельной связи, - пояснила Сара. - А теперь информацию передают, отражая сигналы от спутников связи.
      - Клянусь, что содержание посланий не стоит такой технологии. Подумать только, - продолжал. Джик, - как в небесных сферах выстукивают: «Встретимся в пятницу. Этель».
      В ресторане мы узнали, как пройти к картинной галерее «Ярра Артс», то есть до ее местного филиала. Она находилась в торговом пассаже, закрытом для проезда машин. В тусклом свете единственного уличного фонаря мы увидели весь выставленный в витрине товар - два пейзажа, на которых была изображена желто-горячая пустыня.
      - Грубо, - заявил Джик, чья палитра тоже не отличалась пастель-ностью тонов. - А галерея, - продолжал он, - надо полагать, заполнена копиями Альберта Наматджиры местного производства. Туристы покупают их тоннами, на вес.
      Мы пошли назад к мотелю, настроенные друг к другу более дружелюбно, чем за все время моего пребывания в Австралии. Возможно, потому, что безграничная пустыня вокруг нас навевала чувство одиночества и беззащитности. Во всяком случае, когда я на прощание поцеловал Сару в щечку, мой поцелуй символизировал не просто мирный пакт, как утром, а еще кое-какие чувства в придачу.
      - Вы не поверите, - сказала Сара за завтраком, - главная улица в городке носит название Тодд-стрит. И речка тоже - река Тодд.
      - Ничего не поделаешь - слава, - заметил я скромно.
      - И здесь одиннадцать художественных галерей.
      - Она уже познакомилась с буклетом местной ассоциации туризма, - сказал Джик.
      - А еще есть китайский ресторан, который продает блюда на вынос.
      - Только представь себе, - скривился он, - и все это натыкано в центре местной Сахары.
      Днем и вправду палило нестерпимо. Диктор по радио бодрым голосом читал прогноз: в полдень температура достигнет тридцати девяти градусов по Цельсию, что соответствовало ста двум градусам по полузабытому Фаренгейту. Шагнуть из прохладного номера на раскаленный балкон уже оказалось острым ощущением, тащиться же не менее полумили до галереи было ужасной пыткой.
      - Если здесь жить постоянно, то можно было бы привыкнуть, - сказал Джик.
      Мы снова и снова ныряли в спасительную тень раскидистых деревьев, а горожане вокруг ходили с непокрытыми головами, словно жара их не касалась.
      В галерее было тихо и пусто, работали кондиционеры, а возле стояли стулья для случайных посетителей.
      Джик как напророчил. Здесь было выставлено множество добротных акварелей, типичных для школы Наматджиры - австралийского художника-аборигена. Они по-своему хороши, но мне такая манера не по душе. Я люблю непрорисованный контур, размытые границы, использование фактуры и простор для домысливания. Следует отдать ему должное, глаз у него был острым как алмаз. Где-то я читал, что он написал свыше двух тысяч картин. Естественно, Наматджира пользовался безграничным авторитетом в стране. Здесь одиннадцать художественных галерей. Мекка для художников и журналистов. На мемориальной доске было написано, что Наматджира умер в больнице Алис-Спрингса в августе 1959 года.
      Минут пять мы блуждали в одиночестве, прежде чем внезапно раздвинулась занавеска и появился смотритель галереи.
      - Вам понравилось?- спросил он.
      В его голосе звучала надежда, что мы быстренько уберемся отсюда, чувствовалось, что туристы надоели ему до чертиков. Маленький и бледный человечек с длинными волосами и большими темными глазами с тяжелыми веками. Он был того же возраста, что и мы с Джиком.
      - У вас есть еще какие-нибудь картины?
      Он бросил взгляд на нашу одежду. На нас были брюки и рубашки, в которых мы ходили на скачки. Без видимого энтузиазма он откинул занавеску из пластика и пригласил нас войти.
      Внутреннее помещение было отлично освещено благодаря прозрачной крыше. Стены оказались завешанными десятками картин, у нас даже глаза разбежались.
      На первый взгляд казалось, что тут огромное количество голландских натюрмортов, пейзажей, французских импрессионистов и портретов кисти Гейнсборо. Но, присмотревшись более внимательно, мы поняли, что, хотя это оригинальные, писанные маслом полотна, все они далеко не шедевры. Такие картины обычно продают с пометкой «школа», так как сами художники даже не подписывают их.
      - Здесь европейцы, - пояснил смотритель, и в его голосе звучала неприкрытая скука.
      Я заметил, что он не австралиец и не англичанин. Может, он американец?
      - Есть ли у вас картины с лошадьми?
      Он смерил меня довольно дружелюбным взглядом.
      - Да, есть. Но в этом месяце мы выставляем работы австралийцев и второстепенных художников из Европы. - В его произношении ощущалось едва заметное пришепетывание. - Но если вы хотите посмотреть картины с лошадьми, то они стоят там, на полках, - указал он на еще одну занавеску из полосок, висевшую напротив первой. - Вы ищете что-нибудь конкретное?
      Я пробормотал фамилии нескольких австралийцев, чьи картины я видел в Мельбурне. И его тусклые глаза оживились.
      - У нас есть кое-какие их работы.
      Он провел нас в третью и, на наш вкус, наиболее интересную комнату. Половину ее занимали двухъярусные стеллажи, а на другой половине размещалась контора. Здесь же картины упаковывали. Застекленная дверь вела в запыленный и словно высушенный садик. И в этой комнате свет падал сверху через крышу.
      Возле двери стоял мольберт, а на нем повернутое к нам тыльной стороной небольшое полотно. Принадлежности свидетельствовали, что над полотном недавно работали.
      - Тоже пробуете свои силы? - поинтересовался Джик и подошел, чтобы поглядеть.
      Бледный смотритель дернулся, будто хотел остановить Джика, и тут вдруг что-то в выражении лица моего приятеля потянуло меня к нему словно магнитом.
      Гнедой конь в повороте на три четверти. Его элегантная голова поднята - он явно к чему-то прислушивался. На заднем плане - гармоничные контуры усадьбы. Остальное - отлично скомпонованные деревья и луг. Работа уже более или менее закончена.
      - Чудесно! - воскликнул я в восторге. - Она продается? Я хотел бы ее купить.
      Поколебавшись мгновение, смотритель ответил:.
      - Простите, но писалось на заказ.
      - Жаль! А вы не могли бы продать эту картину мне, а заказчику нарисовать еще?
      Тот с сожалением улыбнулся:
      - Боюсь, что не смогу.
      - Назовите вашу фамилию, - попросил я.
      Моя просьба понравилась ему.
      - Меня зовут Харли Ренбо.
      - А здесь есть еще ваши работы? Он показал рукой на длинные полки:
      - Одна-две. А картины с лошадьми находятся в нижнем ряду, против стены.
      Мы втроем принялись вытаскивать их.
      - Вот хорошая, - сказала Сара, разглядывая маленькую картину, изображавшую серого толстого пони и двух сельских парней в старомодной одежде. - Вам нравится?
      Она показала ее нам. Мы бросили свое занятие и посмотрели на картину.
      - Очень красиво, - сказал я со снисходительным одобрением. Джик отвернулся, словно полотно не заинтересовало его, а Харли Ренбо молча стоял возле нас.
      - Ладно, - заявила Сара, - просто я думала, что она хорошая. - Она поставила ее на полку обратно и вытащила следующую. - А как вам эта кобыла? Мне кажется, славная.
      - Сентиментальная мазня! - едва сдержался Джик, но Сара все-таки обиделась.
      - Может, я ничего не понимаю в искусстве, но мне просто нравится. Потом мы нашли еще одну работу с причудливой подписью: «Харли Ренбо». Большое полотно, покрытое лаком и без рамы.
      - О! - сказал я тоном ценителя. - Ваша!
      Он молча наклонил голову. Мы смотрели на работу, которую смотритель признал своей.
      Явное следование Стаббзу. Удлиненные лошади вписаны в загадочно-унылый пейзаж. Приличная композиция, скверная анатомия, хорошее исполнение и нуль оригинальности.
      - Чудесно, - сказал я. - Где вы рисовали?
      - О… прямо здесь.
      - По памяти? - восхитилась Сара. - Сколько умения!
      Харли Ренбо, видя наш интерес, принес еще две свои картины. Они были не лучше первой, но одна из них намного меньше по размеру.
      - Сколько стоит меньшая? - спросил я. Джик взглянул на меня, но промолчал.
      Харли Ренбо назвал такую сумму, что я сразу затряс головой.
      - Жаль, - вздохнул я. - Мне очень нравится ваша работа, но… Началась вежливая и нудная торговля. Однако, как водится, мы сошлись на цене более высокой, нежели хотел покупатель, но более низкой, чем надеялся продавец. Джик покорно достал свою кредитную карточку, и мы забрали трофей.
      - Боже милостивый! - взорвался Джик, когда мы отошли на такое расстояние, что смотритель не мог нас слышать. - Ты еще в нашем колледже рисовал лучше! Зачем тебе понадобилась эта мерзость?
      - Затем, - ответил я удовлетворенно, - что Харли Ренбо - копиист по натуре.
      - Но ты купил не копию известного произведения, а его собственную картину! - Он ткнул пальцем в сверток, который я нес под мышкой.
      - Это вроде отпечатков пальцев? - спросила Сара. - Чтобы найти другие его творения?
      - О, у моей жены варит голова! - восхитился Джик. - Но эта картина - а он, кстати, еще ерепенился и не хотел сбавить цену, - она ни капельки не похожа ни на одного известного мне Маннинга.
      - Потому что ты вообще избегаешь смотреть на изображения лошадей.
      - Такой никчемной мазни я насмотрелся под самую завязку!
      - А как насчет Рауля Милле? - спросил я.
      - О Боже! Ты прав…
      Мы шли по раскаленной улице, почти не ощушая жары.
      - Не знаю, как вы, - вдруг выпалила Сара, - а я сейчас куплю себе бикини и остаток дня проведу в бассейне.
      Мы все купили себе купальные принадлежности, досыта наплескались в воде и улеглись на полотенца сохнуть. В тенистом саду стояла тишина. Кроме нас, здесь больше никого не было.
      - А что касается той картины с пони и двумя парнями… - обратился я к Саре.
      - Она и вправду славная, - повторила она, защищаясь. - Мне она понравилась.
      - …так это был Маннинг. Она резко поднялась и села.
      - Почему же ты не сказал мне об этом?
      - Я ждал, пока это скажет наш друг Ренбо, но он почему-то промолчал.
      - Настоящая или копия? - спросила она.
      - Настоящая, - ответил Джик, щуря глаза от солнца, пробивавшегося через пальмовые листья.
      - Она, - подтвердил я, - из старых работ. Тот серый пони долго жил у молодого Маннинга, художник десятки раз рисовал его. Он - тот самый пони, которого ты видела в Сиднее на полотне «Перед бурей».
      - А вы оба так много знаете… - заметила она, вздыхая и снова ложась.
      - А инженеры знают все про гайки и болты, - сказал Джик. - Здесь ленч дают?
      Я взглянул на часы Почти два.
      - Пойду узнаю. - Я надел рубашку, натянул штаны на высохшие плавки и нырнул в прохладу вестибюля. Портье сказал, что ленча не бывает. Мы можем купить неподалеку еду на вынос и съесть все в саду.
      Выпить? То же самое - купить бутылку на вынос. Автомат с мороженым и пластиковыми стаканчиками за дверью.
      Выходя, я посмотрел на автомат. Рядом с ним висела аккуратная табличка: «Мы не купаемся в вашем туалете. Пожалуйста, не писайте в наш бассейн!» Я засмеялся, вернулся к Джику и Саре и объяснил им, как обстоят дела с питанием.
      - Пойду, - сказал я. - Что вы хотите?
      - Сам решай.
      - А пить что будете?
      - Чинзано, - заказала Сара, а Джик добавил:
      - Только белое сухое.
      Я поднял с полотенца ключ от номера и отправился за деньгами - поднялся по лестнице на два этажа и повернул на балкон.
      По балкону мне навстречу шел мужчина моего возраста и сложения. И еще я услышал, как сзади кто-то поднимается по лестнице.
      У меня не возникло никаких мыслей. Такие же обитатели мотеля. А кто бы еще?
      Я совсем не был готов ни к самому нападению, ни к той жестокости, с которой оно было совершено.
 

Глава 10

***