— Вот теперь я не могу отдать приказ, — безжизненным голосом произнес Макс.
      — Это почему? — удивился Леон.
      — Ты разве не понял? Он же говорил обо мне.Это я тот тиран, которого он описывал. — Макс поставил красный телефон. — Я опоздал, пропустил нужный момент.
      — Чего-то я не понимаю, Макс. Но почему же?
      — Сам не знаю, — ответил Макс, — но, черт побери, чувствую, что это подтвердит его правоту. «Как ни крути, — подумал Макс, — а Брискин прав. Но знает ли об этом народ? Я не могу позволить, чтобы люди узнали обо мне правду, — решил он. — И хотя они должны относиться к своему президенту почтительно, уважать его, но они все равно понимают, что Джим-Джем говорит правду. Не удивительно, что за меня никто не хочет голосовать. Не удивительно, что Брискин решил выступить против меня именно в тот момент, когда я стал президентом. Какой из меня глава государства, кишка у меня тонка для такого поста…»
      — Слушай, Леон, — сомнения, казалось, покинули Макса. — Я решил покончить с Брискиным, а потом отойти от дел. Сейчас я отдам мое последнее официальное распоряжение.
      Он поднял трубку.
      — Прикажу, чтобы Брискина стерли в порошок, а потом пусть кто угодно становится президентом. Любой, кого захочет народ, — даже Пэт Ноубли или ты.
      Он встряхнул телефон.
      — Эй, на проводе, — сказал он громко, — заснул, что ли? — и, закрыв ладонью микрофон, бросил кузену: — Леон, оставь-ка мне коктейля — по справедливости, там половина моя.
      — О чем речь, Макс, — заверил министр юстиции.
      — Нет там никого, что ли? — Макс встряхнул трубку, подождал. Телефон молчал.
      — Что-то испортилось, — сообщил он Леону. — Нарушена связь. Опять, наверно, эти пришельцы.
      И тут он увидел, что экран пуст.
      — Что происходит?! — закричал Макс. — Что они собираются сделать со мной? Кто здесь?
      Он испуганно огляделся.
      — Ничего не понимаю.
      Леон стоически пил коктейль, пожимая плечами, чтобы показать — у него нет ответа. Но и его мясистое лицо побледнело.
      — Слишком поздно, — прошептал Макс. — Слишком поздно. — Он медленно повесил трубку. — Я нажил себе врагов, Леон, могущественнее, чем мы с тобой. И я даже незнаю, кто они.
      Он сидел в молчании перед темным беззвучным экраном. Ожидая.
 
      Тишину нарушил голос диктора:
      — Внимание, внимание, передаем выпуск новостей. — Вновь наступило молчание.
      Джим Брискин и его друзья ждали.
      — Сограждане, — раздался ровный без модуляций голос Юнисефалона 40-Д. — Междуцарствие окончено, ситуация нормализовалась. Избирательная кампания отменяется. Это во-первых. Во-вторых, Максимилиан Фишер смещен с поста президента США. В-третьих, мы находимся в состоянии войны с пришельцами, которые вторглись в Солнечную систему. В-четвертых, Джим Брискин, который только что выступал…
      Вот оно, понял Брискин.
      — … отстраняется от дальнейших передач; ему надлежит предъявить основание, согласно которому он мог бы заниматься политической деятельностью. В интересах нации советуем ему пока воздержаться от любых политических заявлений.
      С застывшей на лице гримасой Брискин повернулся к Пегги и Эду:
      — Кончено. Мне заткнули рот.
      — Ты можешь опротестовать это решение в суде, — возмутилась Пегги. — Ты можешьобращаться в любые инстанции, вплоть до Верховного суда; решения Юнисефалонараньше меняли, естьпрецеденты. — Она положила руки ему на плечи, но он отодвинулся. — Или ты считаешь, что Юнисефалон прав?
      — Ладно, по крайней мере хоть не смещен, — криво улыбнулся Брискин. — Он почувствовал, как наваливается усталость. — Я рад, что эта машина опять работает. Значит, мы возвращаемся к прежней стабильности. Такую ситуацию мы можем использовать.
      — Что же ты будешь делать, Джим-Джем? — спросил Эд. Вернешься к «Рейнлэндер биэр» и «Калбест электроникс» на прежнюю работу?
      — Ну уж нет, — прошептал Брискин. — Только не это. Они не в состоянии убрать меня из политической жизни, а я не смогу выполнить приказ Юнисефалона — рано или поздно я заговорю опять, чем бы это мне ни грозило. И, держу пари, Макс также не подчинился бы — человек не в силах терпеть такое от машины.
      «Возможно, — подумал Брискин, — я не просто подчиняюсь приказу, но и оспорю его в суде. Ведь я могу действительно возбудить встречный иск: истец — Джим Брискин, ответчик — Юнисефалон 40-Д. — Он улыбнулся. — А раз так, мне понадобится хороший адвокат. На порядок выше, чем Леон Лэт, главный юридический советник Максимилиана Фишера».
      Он подошел к стенному шкафу, взял пальто и оделся. Предстоял долгий путь на Землю из этого богом забытого места, и он хотел отправиться поскорей.
      — Ты окончательно решил не возвращаться на радио? — спросила Пегги. — И даже не закончишь передачу?
      — Нет, — ответил он.
      — Но если Юнисефалон снова испортится, что тогда? Кто выйдет в эфир? Разве можно, Джим, сдаваться без боя? Не могу поверить, что ты оставишь нас.
      Он придержал дверь студии:
      — Ты же слышала — мне было велено заткнуться.
      — Нельзя прекратить передачу, — настаивала Пегги. — Неужели ты забыл, что наши слушатели ждут? К тому же, если ты не выступишь, твое место займет кто-то другой …Смотри, смотри, Юнисефалон опять отключился. — Действительно, экран снова стал темным, лишеннымдвижения и света.
      — Ты знаешь не хуже меня, — добавила Пегги, — что этотвой долг.
      Брискин взглянул на Эда:
      — Мы опять в эфире?
      — Да. Пока Юнисефалон не включится, — Эд указал на студию, где были установлены телевизионные камеры и осветительная аппаратура. Больше он ничего не сказал — они понимали друг друга с полуслова.
      Не снимая пальто, руки в карманах, Джим Брискин вошел в поле зрения камер, улыбнулся своей неотразимой улыбкой:
      — Полагаю, друзья, вынужденный перерыв окончен. Итак, продолжим.
      Шум записанных на пленку голосов — этим занимался Эд — нарастал, и Джим Брискин поднял руки, призывая несуществующую аудиторию к молчанию.
      — Кто знает хорошего адвоката? — неожиданно спросил он. — Если да, то пусть сообщит нам как можно скорее — пока ФБР не добралось до нас.
 
      Выслушав сообщение Юнисефалона, Максимилиан Фишерошеломленно взглянул на кузена:
      — Поперли меня.
      — Точно, Макс, — сочувственно вздохнул Леон. — Похоже, что так.
      — Да и тебя заодно, — рявкнул Макс. — Взашей продли. Раз — готово. — Он скрипнул зубами. — Смещен. До чегообидно звучит. Разве нельзя было сказать — шел в отставку?
      — По-моему, у него просто такая манера выражаться утешил Леон. — Да брось, Макс, не огорчайся, помни о своем сердце. К тому же дублером-то ты остался, а по здешним меркам это первоклассная работа. Выкинь неприятности из головы — тебе еще повезло.
      — Пожрать-то мне хоть дадут спокойно? — спросил Макс, устанавливая перед собой поднос с едой.
      Аппетит его начал улучшаться, как только все кончилось; он выбрал сандвич с салатом из цыпленка и откусил большой кусок.
      — Еда пока еще моя, — заявил он с набитым ртом. — Раз мне здесь жить, то питаться-то надо, правда?
      — Конечно, — подтвердил Леон, вспомнив, что он все-таки юрист. — Так записано в контракте, который заключил профсоюз с конгрессом, помнишь? Мы же бастовали не зря.
      — Хорошее было время, — элегически вздохнул Макс. Он доел сандвич и принялся за гоголь-моголь с вином. Ощущение, что больше не нужно принимать ответственные решения, было, что и говорить, приятным. Он испустил блаженный вздох и откинулся на подушки.
      И тут ему в голову пришла мысль: «А ведь в каком-то отношении мне нравилосьпринимать решения. Это доставляло мне… — он поискал нужное слово, чтобы определить ощущение, которое он не испытывал раньше. — Это было… Удовлетворение — вспомнил он. — Вот что это мне доставляло. Чувство, что ты при деле». Он уже начал скучать без этого ощущения — в душе пусто, жизнь потеряла интерес.
      — Леон, — осенило его, — а ведь я мог бы побыть президентом еще целый месяц. И мне бы это нравилось Понимаешь меня?
      — Мне кажется, что да, — отозвался Леон.
      — Да ни черта ты не понимаешь, — с досадой махнул Макс рукой.
      — Я стараюсь, Макс, честное слово.
      — Мне бы не позволять этим парням-инженерам чинить Юнисефалон, мне бы потянуть время, не давать разрешения месяцев еще шесть.
      — Что об этом жалеть, — вздохнул Леон. — Поезд-то ушел.
      «Разве? — подумал Макс. — А ведь что-то может опять случиться с Юнисефалоном 40-Д. Например, авария…»
      Он задумался, уплетая кусок яблочного пирога со здоровенным ломтем сыра. Он знал кое-кого, кто занимался такими деликатными делами, — есть такие ребята, есть, за хорошие бабки что хочешь сделают.
      «А что, может же президент опять сломаться, — подумал он. — Как-нибудь ночью, когда все спят и в Белом доме бодрствуют только двое: я и Он. Опыт, как-никак, уже есть — пришельцы показали, что сделать это, в сущности, не так сложно».
      — Смотри, Джим-Джем опять в эфире, — позвал Леон, показывая на экран телевизора, где возник знаменитый рыжий парик: как всегда, Брискин был остроумен и одновременно глубокомыслен.
      — Ты только послушай, — восхитился Леон. — Шутки шутит над ФБР! Можешь представить кого-нибудь, кто шутил бы в такой ситуации? Ничего этот парень не боится.
      — Не мешай, — ответил Макс. — Я думаю.
      Он протянул руку и осторожно выключил звук — такие дела надо обдумывать в тишине…