Джо появился в дверях ванной комнаты как раз в тот момент, когда она извлекла медаль из бархатной коробочки. Заметив его, она отпрянула, почувствовав себя виноватой. Однако он, казалось, совсем не рассердился.
      - Я просто взглянула на нее. - Я никогда не видела ее раньше. Роммель сам приколол тебе ее на грудь?
      - Мне ее вручил генерал Байерлейн. Роммеля к тому времени уже перевели в Англию, довершить начатое там. - Голос его был спокойным, однако он снова стал потирать лоб, время от времени запуская пальцы в свою шевелюру, как бы расчесывая ее, причем это движение выглядело хроническим нервным тиком.
      - Ты хотя бы расскажешь мне что-нибудь об этом? - попросила Джулия, когда он вернулся в ванную и начал бриться.
      И он действительно рассказал ей немного, но это был совсем не тот рассказ, который ей хотелось бы услышать.
      Два старших брата Джо участвовали в абиссинской кампании, сам он был в тринадцать лет членом юношеской фашистской организации в своем родном Милане. Позже его братьев перевели в знаменитую артиллерийскую батарею барона Рикардо Парди, и, когда началась вторая мировая война, Джо уже мог присоединиться к ним. Они воевали под началом генерала Грациани. Их вооружение, особенно танки, были просто жутким. Британцы подстреливали их, даже старших офицеров, как кроликов. Люки танков во время битвы приходились затыкать мешками с песком, чтобы они сами не открывались. Майор Парди, тем не менее, ремонтировал выброшенные артиллерийские снаряды, вычищал и смазывал их, а затем стрелял ими. Его батарея остановила отчаянное танковое наступление генерала Уовелла в 1943-м.
      - Твои братья живы? - спросила Джулия.
      Оказалось, братья погибли в 1944-м - их задушили проволокой британские коммандос, которые действовали на передовой среди частей держав Оси и которые стали особенно фанатичными на завершающей стадии войны, когда стало ясно, что союзникам уже не победить.
      - И какие чувства у тебя к британцам теперь? - нерешительно спросила она.
      - Я бы хотел, чтобы с Англией проделали то же, что они творили в Африке, - сказал Джо непреклонно.
      - Но ведь это было восемнадцать лет назад, - заметила Джулия. - Я знаю, что британцы действовали с особой жестокостью. Но...
      - Вот говорят о том, что наци сделали с евреями, - сказал Джо. Британцы поступали еще хуже. Во время битвы за Лондон. - Он немного притих. - Эта их горючая смесь нефти с фосфором. Впоследствии я встречал немецких десантников. В пепел превращалось одно судно за другим. Эти трубы под водой - они превратили море в огненный факел. А что говорить об их отношении к гражданскому населению! Достаточно вспомнить только те массированные налеты бомбардировщиков, которые, как считал Черчилль, должны решить исход войны в самый последний момент. Эти яростные атаки на Гамбург, Эссен и другие...
      - Давай не будем говорить об этом, - сказала Джулия. Здесь же, га кухне, она начала готовить бекон и включила маленький радиоприемник в пластмассовом корпусе, подаренный ей Фрэнком в день рождения. - Я тут приготовлю что-нибудь на завтрак. - Она стала вращать ручку настройки радио, пытаясь найти какую-нибудь легкую, приятную музыку.
      - Посмотри-ка вот на это, - позвал ее Джо. Он сел на кровать, положив рядом свой чемоданчик. Открыл его и извлек потрепанную, обернутую в газету книгу, захватанную множеством читателей. Он улыбнулся Джулии. - Подойди сюда. Хочешь послушать, что тут говорит один человек? Он... - и показал на книгу. - Это очень смешно. Садись. - Он взял ее за руку и притянул к себе. Я хочу почитать тебе. Предположим, они победили. Что же тогда будет? Нам не нужно беспокоиться - этот человек все за нас продумал. - Открыв книгу, Джо начал неторопливо переворачивать страницы. - Британская империя устанавливает господство над всей Европой. Над всем Средиземноморьем. Италии не существует. Так же, как и Германии. Бобби, король и вот те самые потешные солдатики в высоких меховых шапках разгуливают аж до самой Волги.
      - А разве это было бы так уж плохо? - тихо спросила Джулия.
      - Ты читала эту книгу?
      - Нет, - призналась Джулия, пытаясь прочесть название на обложке. Да, она слышала о ней. Довольно много людей читали ее. - Но мы с Фрэнком моим бывшим мужем - часто рассуждали о том, что было бы, если бы войну выиграли союзники.
      Джо, казалось, не слушал ее. Он не отрывал глаз от своего экземпляра "И саранча легла густо".
      - А вот здесь, - продолжал он, - ты можешь узнать, как это случилось, что победила Англия. Каким образом одолела державы Оси?
      Она покачала отрицательно головой, чувствуя, как нарастает напряжение человека, сидевшего рядом с ней. У него начал подрагивать подбородок, он снова и снова облизывал языком губы, запускал ладонь в шевелюру... Когда он заговорил, голос его звучал хрипло.
      - Он тут заставляет Италию предать державы Оси, - произнес Джо.
      Джулия ответила на это лишь возгласом недоумения.
      - Италия переходит на сторону союзников. Присоединяется к англо-саксам и отворяет то, что он называет "мягким подбрюшьем" Европы. Но для него вполне естественно так думать. Мы все хорошо знаем трусливую итальянскую армию, которая всякий раз обращается в бегство, едва завидев британцев. Больших любителей вина. Беспечных ребят, совсем не созданных для битвы. Этот парень... - Джо захлопнул книгу и глянул на обложку. Абендсен. Я не осуждаю его. Он пишет фантастический роман, пытается представить себе, каким бы стал мир, если бы державы Оси проиграли войну. А как еще они ее могут проиграть, если их не предаст Италия? - он заскрежетал зубами. - Дуче - он был клоуном на самом деле, мы все об этом знаем.
      - Мне нужно перевернуть бекон. - Она выскользнула из его рук и поспешила на кухню.
      Последовав за нею и не выпуская из рук книжку, он продолжал:
      - И в войну вмешиваются США. После того, как отколотили япошек. А после войны США и Британия делят мир между собой. Точно так же, как это сделали в действительности Германия и Япония.
      - Германия, Япония и Италия, - поправила его Джулия. Он бросил удивленный взгляд в ее сторону. - Ты забыл упомянуть Италию. - Она спокойно встретила его взгляд. Неужели ты тоже забыл об этом, - задала она самой себе вопрос, - как и все остальные? Эту крохотную империю на Ближнем Востоке... и ее опереточной столицей Новым Римом.
      Джулия поставила перед ним жареный бекон и яичницу, тосты и джем, кофе. Он с охотой принялся за еду.
      - А чем тебя кормили там, в Северной Африке? - спросила она, тоже усаживаясь за стол.
      - Дохлой ослятиной, - ответил Джо.
      - Фу, какая пакость!
      Криво усмехнувшись, Джо пояснил:
      - Асино Мортея. Консервы с говяжьей тушенкой имели выштампованные на банках буквы А.М. Немцы называли их "Алтер Манн". Дряхлый Старик. - Он снова принялся за еду с прежней скоростью.
      Нужно прочесть эту книгу, подумала Джулия и, протянув руку, вытащила ее из-под локтя Джо. Книга была вся засаленная, многие страницы надорваны. Ее читали водители грузовиков во время длительных перегонов, решила она. В дешевых столовых поздними вечерами... Могу поспорить, подумала она, ты очень медленно читаешь. Могу поспорить, что ты многие недели, если не месяцы, мусолил эту книгу.
      Открыв ее наугад, она прочла:
      "...теперь, в глубокой старости, он с невозмутимым спокойствием взирал на владения, которых домогались еще древние владыки, но не могли даже постичь их необъятности, на корабли от Крыма до Испании и по всей Империи, и все под одним флагом, по морям и долам, где была одна и та же речь, одна и та же монета в обращении. Старый великий Юнион Джек развевался от восхода солнца до его заката: наконец было достигнуто все, что касалось как солнца, так и флага".
      - Единственная книга, с которой я не расстаюсь, - сказала Джулия, по сути даже вообще не книга. Это оракул, "Книга Перемен". Это Фрэнк пристрастил меня к ней, и я пользуюсь ею всегда, когда надо принять какое-нибудь решение. Я никогда не выпускаю ее из своего поля зрения. Никогда. - Она закрыла "И саранча..." - Хочешь на нее глянуть? Хочешь воспользоваться ею?
      - Нет, - отрезал Джо.
      Положив подбородок на руки, опирающиеся на стол, она спросила:
      - Ты надолго сюда переехал? И что намерен делать дальше? Размышлять над нанесенными твоей стране оскорблениями, над клеветой, которой она окружена? Ты поражаешь меня, подумала она, своей ненавистью к жизни. Но в тебе есть что-то. Ты - как небольшое животное, не очень-то известное, но проворное. Изучая его умное, узкое и смуглое лицо, она теперь удивлялась, как это я могла вообразить, что он моложе меня? Но эта твоя ребячливость вполне искренна. Ты все еще младший братишка, боготворящий своих старших братьев, майора Парди и генерала Роммеля, пыхтящий и потеющий, лишь бы выбраться на свободу и начать громить всех этих томми. Они и в самом деле задушили твоих братьев проволочной петлей? Мы слышали об этом, рассказы о зверствах, видели фотоснимки, которые стали печатать после войны. Она содрогнулась. Но ведь британские коммандос были отданы под суд и давным-давно наказаны.
      Радио прекратило передавать музыку. Похоже было на то, что будут давать последние известия, был слышен характерный коротковолновый треск из Европы. Голос почти затих и стал неразборчивым. Наступила продолжительная пауза, вообще ничего не было слышно. Только тишина. Затем раздался голос диктора из Денвера, очень чистый, как будто говорили совсем рядом. Она протянула руку, чтобы поискать другую станцию, но Джо перехватил ее.
      "...известно о кончине канцлера Бормана ошеломило потрясенную Германию, которая даже вчера как всегда была совершенно уверена..."
      Они с Джо разом вскочили со своих мест.
      "...все радиостанции Рейха отменили запланированные передачи, для радиослушателей звучат торжественные мелодии, исполняемые хором дивизии СС "Дас Рейх", перемежаемые партийным гимном "Хорст Вессель". Позже, в Дрездене, где находятся исполняющие обязанности секретаря партии и руководители "Зихерхайтсдинст", национальной службы безопасности, которая пришла на смену гестапо...
      Джо увеличил громкость.
      "...реорганизация правительства, сформированного по настояниям покойного рейхсфюрера Гиммлера, Альберта Шпеера и других, провозглашен двухнедельный государственный траур, уже закрыты многие предприятия и магазины. Однако о сих пор еще не объявлено об ожидаемом созыве Рейхстага, официального парламента Третьего Рейха, чье одобрение требуется для..."
      - Это будет Гейдрих, - сказал Джо.
      - Мне хочется, чтобы это был крупный блондин Ширах, - сказала Джулия. - Господи Иисусе, значит, он, в конце концов, умер. Как ты думаешь, у него есть шансы?
      - Никаких, - коротко ответил Джо.
      - Может быть, теперь начнется гражданская война, - сказала она. Ведь эти пугала уже старики. Геринг и Геббельс - все эти старые партийцы.
      Радио продолжало:
      "...сказал просто, что он искренне опечален утратой не только солдата, патриота и преданного партии вождя, но также, как он о том уже говорил много раз, личного его друга, которого, как всякий вспомнит, он поддерживал в споре, возникшем в междуцарствие вскоре после войны, когда какое-то время стало казаться, сто элементы, противящиеся восхождению герра Бормана к верховной власти..."
      Джулия выключила радио.
      - Это все пустая болтовня, - сказала она. - Зачем они прибегают к подобным выражениям в отношении этих ужасных убийц, о которых говорят, будто они такие же, как и мы?
      - Они такие же, как и мы, - сказал Джо. Он сел за стол и снова принялся за еду. - Нет ничего такого, что они сделали, чего бы не сделали мы, окажись на их месте. Они спасли мир от коммунизма. Если бы не Германия, нами бы теперь правили красные. Нам было бы куда хуже.
      - Ты тоже просто болтаешь, - возмутилась Джулия. - Несешь сущий вздор.
      - Я жил при наци, - сказал Джо. - И знаю, что это такое. Это что, всего лишь пустая болтовня, прожить двенадцать, тринадцать - даже больше пятнадцать лет? Я получил рабочую карточку в организации Тодта. В ней я работал с 1947 года, в Северной Африке и США. - Послушай, у меня подлинно итальянские способности к строительным работам. Организация Тодта дала мне высокий квалификационный разряд. Я не разгребал асфальт и не размешивал бетон для автострад. Я помогал проектировать. Инженеру. И вот как-то приходит к нам доктор Тодт и проверяет, что сделала наша бригада. Он говорит мне: "У тебя хорошие руки". Вот поистине великий момент. Уважение к труду. Это далеко не пустые слова. То, что они говорят. До них, нацистов, все смотрели свысока на физический труд. Я тоже. Этакий аристократизм. Трудовой фронт положил этому конец. Я впервые по-новому взглянул на собственные руки. - Он говорил теперь так быстро, что из-за его сильного акцента Джулия с трудом понимала, что он говорит. - Мы все тогда жили в лесу, как братья, в северной части штата Нью-Йорк. Пели песни. Строем ходили на работу. Поддерживали в себе воинский дух, только не для того, чтобы разрушать, а чтобы восстанавливать. Это были вообще лучшие дни моей жизни, послевоенное восстановление - прекрасные опрятные, построенные надолго бесконечные ряды общественных зданий, квартал за кварталом, целые новые центры Нью-Йорка и Балтимора. Теперь, разумеется, эта работа уже в прошлом. Теперь бал правят крупные картели, такие, как "Нью-Джерси Коупп и сыновья". И это уже не нацисты, это просто старые европейские могущественные воротилы. И намного хуже их, ты слышишь? Нацисты, такие, как Роммель или Тодт, в миллион раз более порядочные люди, чем промышленники, подобные Круппу и банкиры, все эти пруссаки. Жаль, что их не потравили газом. Всех этих господ в жилетах.
      Однако, подумала Джулия, эти господа в жилетах здесь утвердились навечно. А твои кумиры, Роммель и доктор Тодт, они просто появились здесь после прекращения военных действий для того, чтобы расчистить развалины, построить автострады, наладить промышленное производство. Они даже не тронули евреев, как приятный сюрприз - они объявили амнистию, так что и евреи тоже получили возможность энергично взяться за дело. Но только до сорок девятого года... и тогда, прощайте, Тодт и Роммель, ступайте в отставку и гуляйте себе на зеленой травке...
      Разве мне все это неизвестно? Подумала Джулия. Разве я не слышала обо всем этом от Фрэнка? Нечего тебе разглагольствовать тут передо мною о жизни под нацистами - ведь у меня муж был евреем. Я понимаю, что доктор Тодт был кротким и скромным человеком. Я понимаю, что все, что он хотел сделать, это обеспечить работой - честной, достойной уважения работой миллионы отчаявшихся американских мужчин и женщин, которые с потухшими взорами бродили среди руин после войны. Я знаю, что он хотел предусмотреть медицинскую помощь, санатории, дома отдыха и достойное человека жилище для каждого, независимо от его расы. Он был строителем, а не мыслителем... и в большинстве случаев ему удавалось создать то, к чему он стремился. Вот только...
      - Джо, - наконец-то решилась спросить она, - эта книга, "И саранча легла густо", она, по-моему, запрещена на Восточном побережье.
      Он кивнул.
      - Тогда как же тебе удавалось ее читать? - Что-то в этом ее очень тревожило. - Разве там все еще не расстреливают за чтение...
      - Это зависит от твоей расовой принадлежности. От наличия старой доброй нарукавной повязки.
      Вот так-то. Славяне, поляки, пуэрториканцы - они испытывают наибольшие ограничения в том, что могут читать, делать, слушать. Положение англосаксов намного лучше: для их детей имеется доступное образование, они могут посещать библиотеки, музеи и концерты. Но даже для них... "Саранча" не просто засекреченная книга. Она запрещена для всех и каждого.
      - Я читал ее в туалете, - признался Джо. - Прятал под подушкой. Фактически я прочел ее лишь потому, что она запрещена.
      - Ты очень смелый малый.
      Он бросил подозрительный взгляд в ее сторону.
      - Ты это серьезно, без какой-либо доли сарказма?
      - Разумеется, серьезно.
      Он несколько смягчился.
      - Легко говорить вам здесь. Жизнь у вас безопасная, бесцельная, здесь совершенно нечего делать, не о чем тревожиться. Вы в стороне от основного потока событий, оставшись осколками далекого прошлого, верно? - Он теперь насмешливо глядел на нее.
      - Ты убиваешь себя, - сказала Джулия, - своим цинизмом. У тебя отобрали один за другим твоих кумиров, и теперь тебе некому отдавать свою любовь. - Она протянула ему вилку:
      - Ешь, или ты отказываешься даже от выполнения чисто биологических функций?
      Продолжая завтракать, Джо заметил:
      - Этот Абендсен живет неподалеку отсюда, так пишется на обложке. В Шайенне. Взирает на мир из такого безопасного места, что тебе и не догадаться. Прочти, о чем здесь говорится. Прочти вслух.
      Взяв книгу, она прочла, что было написано на тыльной стороне обложки.
      - Он - отставной военный. Во время второй мировой войны служил в военно-морских силах США, в Англии был ранен снарядом, выпущенным из нацистского танка "Тигр". Сержант. Здесь еще говорится о том, что он практически превратил в крепость то место, где писал эту книгу. Расставил повсюду огневые точки. - Отложив книгу, она добавила:
      - Здесь об этом не говорится, но я слышала от кого-то, что у него мания преследования. Вокруг он все обнес колючей проволокой, по которой проходит электрический ток, да и расположено это место в горах. Туда очень трудно добраться.
      - Может быть, он прав, - сказал Джо, - что так живет после того, как написал эту книгу. Германские "шишки" прыгали до потолка от злости, когда читали ее.
      - Он так жил и раньше, он там написал эту книгу. Его дом называется, - она глянула на обложку, - "Горная Твердыня". Ему очень нравится это название.
      - Тогда им до него не добраться, - сказал Джо, продолжая быстро жевать. - Он начеку. Хитрющий малый.
      - Я уверена, - сказала Джулия, что от него потребовалось немалое мужество, чтобы написать эту книгу. Если бы державы оси проиграли войну, мы бы могли говорить и писать все, что нам заблагорассудилось бы, подобно тому, как это делали прежде. Мы были единой страной и имели бы справедливую систему правосудия и законов, одинаковую для всех.
      К ее немалому удивлению, он кивнул в знак согласия.
      - Не понимаю я тебя, - сказала Джулия. Во что ты веришь? Чего добиваешься от жизни? Ты защищаешь этих чудовищ, этих ублюдков, которые истребили евреев, а потом ты же... - В отчаяньи она вцепилась ему в уши. Джо заморгал от удивления и боли.
      Так они и глядели друг на друга, тяжело дыша и потеряв дар речи.
      - Дай мне доесть приготовленный тобой завтрак, - в конце концов произнес Джо.
      - А разве ты не говорил об этом? Разве мне не рассказывал?
      Ты знаешь, что это такое, ты лично. Ты все понимаешь, и продолжаешь жрать, будто сам здесь не при чем, притворяясь будто и понятия не имеешь о том, что я имею ввиду. - Она отпустила его уши.
      - Пустой разговор, - произнес Джо. - Совершенно бессмысленный. Как то радио, о котором ты говорила. Ты знаешь, каким прозвищем награждали былые "коричневые рубашки" людей, которые любили умничать? Эйеркопф. Яйцеголовый. Потому что эти большие круглые пустые черепа было так легко разбивать... в уличных потасовках.
      - Если у тебя такое же чувство ко мне, - сказала Джулия, то почему ты отсюда не катишься? Ради чего остаешься здесь?
      Его загадочная гримаса остудила ее пыл.
      Я очень жалею о том, что позволила ему пойти со мной, подумала она. А теперь уже слишком поздно. Понимаю, но не могу от него избавиться - он такой сильный.
      Что-то страшное сейчас происходит, подумала она. И исходит от него. А я, кажется, способствую этому.
      - В чем дело? - он вытянул руку, ласково потрепал ее по подбородку, стал гладить шею, затем запустил пальцы под рубашку и нежно прижал ее к себе.
      - Это все твое настроение. Твоя проблема... сейчас запросто помогу тебе разобраться в ней.
      - Тебя станут называть еврейским психоаналитиком, - слегка улыбнувшись, попробовала пошутить Джулия. - Ты хочешь, чтобы тебя засунули в печку?
      - Ты боишься мужчин. Верно?
      - Не знаю.
      - Это можно было распознать прошлой ночью. Только потому, что я... Он оборвал уже начатую фразу. - Потому, что я специально заметил то, что тебе так требуется.
      - Потому что ты заваливался в постель со многими девушками, - сказала Джулия. - Вот что ты начал говорить и недосказал.
      - Но я знаю, что прав. Послушай. Я никогда не сделаю тебе ничего плохого. Даю тебе слово - клянусь памятью своей матери. Я буду особенно с тобой деликатен, и если тебя так тревожит мой прежний опыт, то... я постараюсь сделать так, чтобы ты извлекала из него только пользу. Ты успокоишься, я помогу тебе расслабиться, помогу тебе стать лучше, притом для этого потребуется не так уж много времени. Тебе просто все время не везло.
      Она кивнула, приободренная его словами. Однако все еще ощущала какой-то внутренний холод и грусть, и все еще не могла понять, почему ею владеют такие чувства.
      Перед началом своего рабочего дня мистер Нобусуке Тагоми улучил момент побыть в одиночестве. Он сидел в своем кабинете в здании "Ниппон Таймз Билдинг" и размышлял.
      Еще перед тем, как отправиться из дому к себе в контору, он получил сообщение Ито в отношении мистера Бейнса. У молодого японца не было сомнений в том, что Бейнс никакой не швед, а немец, однако успехи Ито в знании языков германской группы никогда не производили особого впечатления ни на торговые миссии, ни на Токкоку, японскую секретную полицию.
      Этому дурачку, скорее всего, так ничего и не удалось вынюхать такого, чем можно было бы похвастаться, подумал Тагоми. С его весьма бестактным энтузиазмом в сочетании с романтическим догматизмом. Для того, чтобы что-то обнаружить, надо вооружиться еще и подозрением.
      Так или иначе, но вскоре, когда придет время, начнутся переговоры с Бейнсом и пожилым господином с островов метрополии независимо от того, какой национальности Бейнс. И этот человек понравился Тагоми. А это было, по его мнению, наверное, главным достоинством высокопоставленного лица такого, как, например, он сам. Распознать хорошего человека при встрече с ним. Интуиция в отношении людей. Проникнуть сквозь внешнюю оболочку этикета и формального обмена любезностями. Добраться до самого сердца.
      Сердца, замкнутого между двумя линиями инь черной страсти. Иногда даже совсем задушенного, но тем не менее, даже тогда, увидеть вспышку в центре его, свет яня. Мне он нравится, повторял про себя Тагоми. Швед ли он, немец ли. Я надеюсь, что заракаин помог ему превозмочь головную боль. Нужно не забыть спросить.
      На столе зажужжал интерком.
      - Нет, - отрывисто произнес он. - Никаких вопросов. У меня момент постижения сокровенного смысла. Самососредоточения.
      Из крохотного громкоговорителя доносился голос мистера Рамсэя: "Сэр, из пресс-службы только что пришла важная новость. Умер рейхсканцлер. Мартин Борман". Голос Рамсэя внезапно исчез. Наступила тишина.
      Сегодня все дела отменяются, решил Тагоми. Он поднялся из-за стола, стал быстро ходить по кабинету. Надо разобраться. Прежде всего послать официальное соболезнование рейхсконсулу. Вопрос несложный. Его можно доверить подчиненным. Глубокая скорбь и тому подобное. Все японцы душой вместе с народом Германии в этот скорбный час. Что после? Жизненно необходимо все время быть в курсе событий. Обеспечить незамедлительный прием информации, поступающей из Токио.
      Нажав кнопку интеркома, он произнес:
      - Мистер Рамсэй, позаботьтесь о том, чтобы поддерживалась надежная связь с Токио. Велите девушкам-дежурным по радиосвязи быть начеку. Перебои связи должны быть совершенно исключены.
      - Слушаюсь, сэр, - ответил Рамсэй.
      - С этого момента я не буду никуда отлучаться из своего кабинета. Прошу не отвлекать меня никакими рутинными вопросами. Перекройте доступ в миссию любым посетителям.
      - Сэр?
      - Мои руки должны быть свободны на тот случай, если неожиданно возникнет необходимость предпринимать какие-либо действия.
      - Слушаюсь, сэр.
      Получасом позже, в девять утра, прибыло послание от наивысшего рангом представителя имперского правительства на Западном побережье, от посла Японии в Тихоокеанских Штатах Америки достопочтенного барона Л.Б.Калемакуле. Министерство иностранных дел устраивает чрезвычайное заседание в здании посольства на улице Зуттера, и каждая торговая миссия обязана участвовать в нем одним из своих наиболее высокопоставленных представителей. В данном случае, это приглашение касалось непосредственно мистера Тагоми.
      На то, чтобы сменить одежду, времени уже не оставалось. Тагоми поспешил к скоростному лифту, спустился на первый этаж и через несколько секунд уже ехал в служебном лимузине миссии, черном "Кадиллаке" выпуска 1940 года, за рулем которого сидел опытный водитель-китаец в особой форме.
      У здания посольства он увидел автомобили других высокопоставленных сановников, всего их было около дюжины. Некоторых из этих достойных людей он знал лично, с некоторыми из них он не был знаком, сейчас можно было видеть, как они поднимаются по широким ступеням, ведущим в здание посольства, и проходят внутрь.
      Водитель Тагоми распахнул перед ним дверцу лимузина, и он быстро вышел, прихватив с собой пустой портфель - было очень важно показать, что он простой наблюдатель событий. Поднимаясь по ступеням, всем своим видом давая понять, что играет жизненно важную роль в происходящем, хотя на самом деле ему даже не сообщили, о чем будет идти речь на предстоящем собрании.
      В вестибюле посольства образовывались небольшие группы высокопоставленных особ, стали слышны приглушенные дискуссии. Мистер Тагоми присоединился к нескольким приглашенным, с которыми он был знаком, раскланялся с ними и принял такой же, как и они, торжественный вид.
      Вскоре появился один из служащих посольства и провел их в просторный зал. Кресла в нем были с откидными сиденьями. Участники встречи постепенно наполнили зал и чинно расселись в тишине, нарушаемой только кашлем и шарканьем ног. Никто не разговаривал друг с другом. К установленному на небольшом возвышении столику подошел какой-то господин со стопкой бумаг представитель министерства иностранных дел.
      В зале возникло некоторое замешательство. Высокопоставленные особы стали тихо переговариваться между собой, склонив друг к другу головы.
      - Господа, - раздался громкий повелительный голос представителя министерства иностранных дел. Глаза всех собравшихся устремились на него. - Как вам уже известно, пришло официальное подтверждение смерти рейхсканцлера. В Берлине сделано соответствующее правительственное заявление. Эта встреча продлится недолго - в скором времени вы получите возможность возвратиться в свои учреждения - организована с целью проинформировать вас о наших оценках нескольких соперничающих между собой группировок, имеющихся в германских политических кругах, которые, как ожидается, выйдут на политическую арену и будут вовлечены в бескомпромиссный спор за место, которое освободил герр Борман.
      Коротко о наиболее выдающихся представителях этих группировок. Пожалуйста, наберитесь терпения и выслушайте следующие подробности.
      Прежде всего, это Герман Геринг по прозвищу Толстяк, некогда отважный летчик-ас, во время первой мировой войны основал гестапо и в прусском правительстве занимал пост, дававший ему обширную власть. Один из наиболее жестоких деятелей фашистской партии в начальный период ее существования, однако впоследствии неумеренно пристрастие к удовольствиям и роскоши послужило поводом для создания вводящего в заблуждение образа этакого добродушного дегустатора изысканных вин. Наше правительство настоятельно рекомендует отвергнуть такую трактовку его личности. Этот человек, несмотря на все разговоры о его болезненном, пожалуй даже патологическом отношении ко всему, что относится к удовлетворению его непомерных аппетитов, напоминает скорее потакавших всем своим необузданным прихотям древнеримских цезарей, чья власть с возрастом не ослабилась, а еще более усиливалась. Внушающее ужас зрелище этого сановника в римской тоге со львами-любимцами по бокам, владельца огромного замка, наполненного добычей и произведениями искусства, вне всякого сомнения соответствует действительности. Даже во время проведения самых ответственных боевых операций поезда, груженные награбленными сокровищами, пропускались по пути в его имения впереди поездов с военным снаряжением. Наша оценка: этот человек страстно стремится к неограниченной власти и обладает способностью завладеть ею. Из всех нацистских вождей он больше других потворствует своим слабостям, что резко контрастировало с образом жизни покойного Гиммлера, который жил в нужде, получая невысокое жалованье. Геринг - это типичный образец государственного деятеля с извращенным складом ума, использующего власть в качестве средства личного обогащения. Человек с примитивным складом ума, даже, пожалуй, вульгарно-плебейским, однако очень умный, наверное, даже самый умный среди всех нацистских руководителей. Предмет его вожделений - самовозвеличивание в духе древнеримских императоров.
      Следующий - герр Геббельс. Переболел в детстве полиомиелитом. Первоначально был католиком. Блестящий оратор с гибким и изуверским умом, остроумен, изысканно вежлив, космополит по натуре. Очень активен с женщинами. Элегантен. Образован. В высшей степени одарен. Очень работоспособен. Почти неистовая организаторская напористость. Говорят, он никогда не отдыхает. Умеет очаровывать людей, но, как утверждают, несет в себе жилку такого безумия, которому нет равных среди других национал-социалистов. Идеологическая его ориентация наводит на мысль о мировоззрении средневековых иезуитов, еще больше обостренном пост-романтическим германским нигилизмом. Считается единственным настоящим интеллектуалом в партийной среде. В молодости мечтал стать драматургом. Друзей очень мало. Хотя и нелюбим своими подчиненными, тем не менее представляет из себя прекрасно отшлифованный продукт многих лучших элементов европейской культуры. В основе его честолюбивых устремлений не самопрославление, а власть в ее чистом виде, для того, чтобы ею пользоваться. В организаторском плане в духе традиций прусского государства.