Глава 1

Модулятор настроения, стоявший возле кровати, легко зажужжал и включил автосигнализатор, который разбудил Рика Декарда слабым, приятным электроимпульсом. Немного удивленный, — он неизменно удивлялся внезапному состоянию бодрствования, которому не предшествовали полусонные зевки, — Рик, в цветастой пижаме, поднялся со своей кровати и потянулся. Айрен, жена Рика, тут же разлепила серые невеселые глаза, моргнула и закрыла их вновь.

— Ты очень слабо устанавливаешь свой «Пенфилд», — подсказал Рик — Давай я подрегулирую его, ты быстро проснешься и…

— Убери свои руки с регулятора. — Голос ее прозвучал резко и зло. — Я не намерена просыпаться. Рик присел на краешек кровати, наклонился к жене и спокойно объяснил:

— Если выставить регулятор импульса на более высокий уровень, ты будешь просыпаться в хорошем настроении, вот и все. На уровне «С» регулятор приведет тебя в состояние бодрствования так же быстро, как меня. Рик дружелюбно — его собственный регулятор был выставлен на уровень «Д» — погладил обнаженные бледные плечи жены.

— Убери свои грубые лапы, коп, — прошипела Айрен.

— Я не коп, — возразил Рик, чувствуя мгновенное раздражение: он оказался не готов к ее резкому ответу.

— Ты еще хуже, — уточнила жена, не открывая глаз. — Ты — убийца, которого наняли копы для грязной работы.

— Грязная работа — убивать людей, а я никогда… — Раздражение усилилось и переросло в откровенную неприязнь к Айрен.

— Людей — нет, — согласилась женщина, — только несчастных анди.

— Надо отметить, ты без колебаний тратила премиальные, которые я получал за анди, на любую ненужную вещь, привлекшую твое внимание… — Рик поднялся, прошелся по комнате раз-другой и остановился рядом с корпусом модулятора настроения. — Вместо того чтобы накопить достаточную сумму, — Рик вздохнул, — купить настоящую овцу и заменить электрический муляж, что стоит наверху. Иметь поддельное животное! И это при моих-то заработках за последние несколько лет! Он застыл в нерешительности перед корпусом модулятора, раздумывая, набрать ли ему код таламического депрессанта (чтобы устранить внезапную ярость) или таламического стимулятора (чтобы возбудиться и выиграть спор).

— Если ты наберешь код усиления злости, — сказала Айрен, открыв глаза и внимательно наблюдая за мужем, — то я тут же последую твоему примеру. Я установлю модулятор на максимум и устрою тебе такую взбучку, что все наши предыдущие скандалы покажутся детской игрой. Набирай-набирай, а тогда посмотрим, чего я стою. — Она резво соскочила с кровати, встала возле своего модулятора и впилась глазами в Рика, внимательно наблюдая за его действиями. Он вздохнул, обезоруженный ее угрозой.

— Я наберу код, записанный в моем графике на сегодня. Решив свериться с графиком, он прочитал в нем: «Третье января 1992 года: деловое, профессиональное отношение к работе».

— Если я последую своему графику, — осторожно предложил Рик, — ты согласишься набрать код своего?

Предусмотрительно не связывая себя обязательством, он ждал, согласится ли жена с его предложением.

— Мой график на сегодня — шестичасовая депрессия с уклоном в самобичевание, — ответила она.

— Что? Зачем ты планируешь такие дни? — (Депрессии подрывали основу идеи моделирования настроения.) — Никогда бы не предположил, что ты станешь использовать модулятор, чтобы впасть в подобное состояние.

— Однажды вечером я сидела здесь, дома, — объяснила Айрен, — и, как положено, подключилась к Бастеру Френдли и Его Приятелям в тот момент, когда он говорил о каком-то очень важном сообщении, которым всех нас собирался удивить… и тут в передачу всунули ужасную рекламную заставку, из тех, которые я ненавижу, ну… ты знаешь, эта реклама — «НАСТОЯЩИЕ СВИНЦОВЫЕ ГУЛЬФИКИ — ТОЛЬКО У „МАУНТИБЭНК“!» Поэтому на секунду я отключила звук… И услышала… здание, наше здание. Я услышала… — Она взмахнула руками.

— Пустоту квартир, — подсказал Рик. Временами он тоже слышал пустоту, слышал даже тогда, когда несомненно спал. До сих пор, до сего года и дня, даже наполовину заселенное здание, пригодное к эксплуатации, котировалось очень высоко по вновь возникшим меркам плотности населения; несомненно, что в районах, до войны называвшихся пригородами, вы могли наткнуться на совершенно пустое здание… во всяком случае, Рик слышал о таких домах. Конечно, он получал информацию из вторых рук, но, как и большинство людей, не стремился проверить ее или уточнить.

— В тот момент, — продолжала Айрен, — когда раздался щелчок выключившегося телевизора, на модуляторе стоял код 382. Я воспринимала пустоту разумом, но ничего не почувствовала. Моей первой реакцией было чувство благодарности и признательности за то, что мы можем пользоваться модулятором «Пенфилда». Неожиданно мне стало понятно, что это противоестественно и гадко — ощущать отсутствие жизни, и не только в нашем здании, но повсюду, ощущать, но делать вид, что ничего не происходит… Ты понимаешь? Надеюсь, не понимаешь. Того короткого ощущения оказалось достаточно, чтобы посчитать его признаком психического заболевания, которое называется «отсутствие адекватного эффекта». И тогда я оставила звук ТВ выключенным, подсела к модулятору настроения и стала экспериментировать. В конечном итоге я набрала код безысходности. — Ее смуглое дерзкое лицо выражало удовлетворение, будто она добилась очень ценного результата. — И тогда я вписала новый код в свой график дважды в месяц. Думаю, мое решение обоснованно, а шести часов достаточно, чтобы прочувствовать безнадежность всего происходящего, безнадежность нашего существования здесь, на Земле, в то время как толковые и энергичные люди давно эмигрировали. Тебе так не кажется?

— Но все же, — запротестовал Рик, — не стремясь набрать иной код, ты подвергаешь себя серьезной опасности остаться в этом состоянии, впасть в глубокую депрессию. Твое отчаяние по поводу происходящего вокруг имеет свойство замыкаться само на себя.

— Я программирую автоматическое переключение на три часа вперед, — спокойно объяснила Айрен, — «А» 481: «Осознание и осмысление разнообразных перспектив, открывающихся для меня в будущем; новые надежды на…»

— Мне знаком код 481, — перебил он. Рик часто прибегал к помощи данной комбинации цифр — доверял ей и полагался на ее помощь. — Послушай, — предложил Рик, усаживаясь на кровать; осторожно взяв ее за руки, он легко притянул Айрен к себе, надеясь усадить рядом. — Даже с автоматически программируемым переключателем опасно вводить себя в состояние депрессии любого вида. Постарайся забыть то, что ты спланировала, и я тоже изменю свои планы, мы сообща наберем код 104, вместе испытаем удовольствие и радость; потом ты останешься в том же состоянии, а я переключусь на деловое, профессиональное отношение к работе. Если не возражаешь, смотаюсь на крышу, проверю овцу, а затем спокойно отправлюсь на работу, зная, что ты не сидишь здесь, погруженная в раздумья, перед включенным телевизором. — Рик осторожно отпустил ее тонкие пальцы, пересек просторную спальню и вышел в гостиную; там все еще стоял слабый запах последних вечерних сигарет. Он наклонился, чтобы включить телевизор.

Голос Айрен из спальни остановил его:

— Не выношу ТВ до завтрака!

— Набери 888, — подсказал Рик; пока нагревался телевизор. — «Желание смотреть любую телепередачу».

— Я не испытываю потребности набирать хоть что-либо, — сердито откликнулась Айрен.

— Тогда набери самое простое — 3.

— Я не желаю набирать код, стимулирующий кору головного мозга так, чтобы возникла потребность набирать что-то еще! Если я говорю, что не хочу набирать, то не хочу программировать «З» в первую очередь, потому что меня потянет набирать дальше и дальше, а сейчас сама мысль о желании кодировать для меня — самое гадкое побуждение из всех, которые только можно представить; сейчас я хочу лишь одного — продолжать сидеть здесь, на кровати, уставясь в пол. — Голос ее переполняли самые мрачные оттенки уныния, душа застыла, и неподвижным стало тело, будто скованное невидимой, но плотно облегающей оболочкой — тяжелой и инертной.

Рик все же включил ТВ; грохочущий из динамика голос Бастера Френдли заполнил комнату:

.. Стоп, друзья! Самое время для короткого прогноза погоды на сегодня. Со спутника «Мангуст» нам передали, что осадки будут особенно ощутимы около полудня, а потом слегка утихнут, так что если кто из вас, отважные друзья, намыливался выйти прогуляться… Из спальни, шурша полами длинного халата, вышла Айрен, выключила телевизор и растерянно посмотрела на Рика:

— О'кей, сдаюсь. Я согласна набрать любой код, какой скажешь: «Исступленный порыв вожделения» и «Состояние экстатического сексуального блаженства»… Сейчас мне настолько погано, что я выдержу даже… Да будь оно все проклято! Какая, в сущности, разница?

— Я наберу нам обоим, — кивнул Рик и, осторожно подталкивая в спину, отвел жену обратно в спальню. Остановившись возле корпуса модулятора Айрен, он набрал 594 — «Удовольствие от признания превосходства здравомыслия мужа в любых жизненных ситуациях». На своем модуляторе он выставил: «Творческий и нестандартный подход к работе», хотя едва ли нуждался в дополнительной стимуляции — серьезное отношение к работе не просто вошло у него в привычку, а было почти врожденным качеством. Он мог не прибегать к услугам «Пенфилда», искусственно стимулируя мозг.

После торопливого завтрака — Рик потратил отведенное на него время, препираясь с женой, — он поднялся, полностью одетый, включая свинцовый гульфик фирмы «Маунтибэнк», модель «Аякс», чтобы после посещения закрытого выгона, где его электрическая овца щипала траву, сразу же отправиться на работу. Рик Декард встал, попрощался с женой и поднялся на крышу, где животное (в действительности электромеханическое изделие) громко чавкало в порыве удовольствия, стимулированного специальной настройкой, старательно дурача остальных квартиросъемщиков в здании, где обитал Рик.

Конечно же, многие, если не большинство животных, как и овца Рика, состояли из комплекса электронных контуров и схем и являлись высокопрофессиональной подделкой. Но, как было принято, он никогда не совал нос в чужие дела, пытаясь выяснить происхождение соседских любимцев. И соседи, в свою очередь, не допытывались, действительно ли живет или всего-навсего работает его овца? Считалось верхом невоспитанности спросить: «Ваша овца настоящая?» или «Ваша овца чистопородная?» Так же успешно вы могли бы проявить свою бестактность и невоспитанность, поинтересовавшись у добропорядочного гражданина, а не может ли он документально подтвердить, что его зубы, волосы и некоторые внутренние органы настоящие, и не следует ли подвергнуть их дополнительному тестированию. Затушевавшие солнце серые облака заполняли все свободное пространство. Утренний воздух, наполненный радиоактивными пылинками, навязчиво щекотал ноздри. Рик непроизвольно фыркал и чихал, чувствуя неотвязный гнилостный запах смерти. Возможно, он подобрал для своих ощущений слишком сильное сравнение, пока пробирался к участку, покрытому дерном, принадлежавшему ему вместе с черезмерно роскошной квартирой. Наследие Завершающей Мировой Войны вызвало снижение возможностей человека; не выстоявших в борьбе с пылью предали забвению много назад. Сегодня пыли, действие которой значительно ослабло, противостояли закалившиеся в борьбе с ней; пыль больше не убивала — она лишь сводила людей с ума и влияла на генетические факторы наследственности. Несмотря на свинцовый гульфик, который носил Рик, пыль, несомненно, проникала внутрь его организма и оседала на коже — изо дня в день и на протяжении всех лет, в течение которых он неизменно отказывался эмигрировать. Небольшими порциями она отдавала ему свою мерзость, оскверняющую плоть. Однако до сих пор ежемесячные медицинские проверки подтверждали, что он регуляр — мужчина, который может иметь потомство, учитывая допустимый уровень толерантности, установленный законом. Конечно же, в любой из последующих месяцев проверка врачей из полиции Сан-Франциско может засвидетельствовать обратное. Из года в год все новые и новые специалы появлялись на этом свете, перерождаясь из регуляров под воздействием всепроникающей пыли. Поговорку, которую безмозглые болтуны нанесли на Рекламные щиты, подхватили телевизионщики и чурбаны из правительственных учреждений. Она гласила: «Эмигрируй или дегенерируй! Выбирай: сматывайся или вымирай!»

«Глупо, но очень точно, — подумал Рик, распахивая створки ворот небольшого загона и направляясь к электрической овце. — Но я не могу эмигрировать, — сказал он самому себе. — Из-за работы».

Владелец расположенного рядом пастбища Билл Барбо окликнул Рика; он тоже был одет так, чтобы сначала забежать и проведать животное, а потом, не спускаясь в квартиру, отправиться на работу.

— Моя лошадь беременна, — торжественно объявил Барбо и расплылся в улыбке. — Что вы на это скажете?

Рик внимательно посмотрел на крупного першерона, который стоял рядом с Барбо, тупо уставившись в пространство.

— Что вы на это скажете? — спросил владелец лошади.

— Скажу, что очень скоро у вас будет два першерона, — ответил Рик. Возле его ног лежала овца, неторопливо перемалывая жвачку; ее искусственные глаза внимательно следили за хозяином на случай, если тот захватил с собой лишний овес. У псевдоовцы Рика был встроенный блок, реагировавший на овес: стоило ей увидеть или почуять запах зерен овса, она торопливо вскакивала на ноги и бросалась к человеку.

— И как же забеременела ваша лошадь? — спросил Рик. — От ветра?

— Я приобрел немного оплодотворенной Калифорнийской плазмы высшего качества, — серьезно ответил Барбо. — Личные контакты в Департаменте животноводства. Неужели вы не помните, как на прошлой неделе сюда приезжал инспектор из Департамента и осматривал Джуди? Они просто трясутся от желания заполучить ее жеребенка, ведь Джуди — бесподобная особь, не имеющая себе равных. Барбо громко, но ласково похлопал лошадь по шее, Джуди склонила голову к хозяину.

— Вы никогда не думали о том, чтобы продать свою лошадь? — спросил Рик. Он молил бога, прося у того лошадь или любое другое настоящее животное. Ухаживая за муляжом, хозяин подвергался опасности психического расстройства. И все же, с точки зрения положения в обществе, приходилось довольствоваться подделкой, заполнявшей пустоту, вернее, занимавшей место настоящего — живого — предмета роскоши. Поэтому у Рика не оставалось иного выхода, кроме как ежедневно подниматься к овце и продолжать игру. Даже не заботься он о своей репутации, оставалась жена; а ей, Айрен, далеко не все равно. Очень даже не все равно.

— Это безнравственно — продать лошадь, — ответил Барбо.

— В таком случае продайте жеребенка. Владеть сразу двумя животными куда безнравственней, чем не иметь ни одного.

— Что вы хотите этим сказать? — ошарашенно поинтересовался Барбо. — Многие люди имеют двух питомцев, даже трех и четырех. А у Фреда Уошборна — мой брат работает на его фабрике по выращиванию и переработке водорослей — даже пять животных. Неужели вы не читали заметку во вчерашнем номере «Кроникл» о его утке? Она считается самой крупной и самой тяжелой кряквой Московской породы на всем Западном побережье. — Глаза Барбо заблестели так, будто увидели прямо перед собой утку-сокровище, и он начал постепенно погружаться в состояние транса.

Похлопав по карманам пальто, Рик достал изрядно помятое январское приложение к каталогу «Сидни» — «Животные и домашняя птица». Он открыл оглавление, нашел Номер страницы «Жеребята» (см.: «Лошади, потомство») и вскоре определил нынешнюю государственную цену.

— Я могу купить жеребенка першерона у «Сидни» за пять тысяч долларов, — громко сообщил Рик.

— Нет, не сможете, — запротестовал Барбо. — Посмотрите, данная строка напечатана курсивом, что означает — у них нет в наличии ни одного жеребенка на продажу. И только случае, если жеребенок появится, его оценят в пять тысяч.

— Предположим, — сказал Рик, — что я выплачиваю Вам по пятьсот долларов в течение десяти месяцев, то есть полностью выплачиваю сумму по каталогу.

— Декард, вы совершенно не разбираетесь в лошадях, — снисходительно произнес Барбо. — У «Сидни» нет для продажи ни одного жеребенка першерона потому, что на то есть свои причины. Жеребята першеронов не переходят в руки других владельцев, даже если за них дают полную цену по каталогу. Даже с изъянами, они слишком редко встречаются. — Барбо оперся об изгородь, разделявшую их выгоны, продолжая рассказывать и жестикулировать. — Джуди у меня уже три года, и за это время я не видел кобылы першерона, равной ей по качеству. Приобретая ее, я летал в Канаду и сам лично вез обратно, чтобы быть уверенным, что Джуди не украдут. Окажись вы с таким животным в Колорадо или Вайоминге, вас живо хватят по голове, пытаясь завладеть лошадью. Знаете, почему? Да потому, что перед Завершающей Мировой Войной существовало, без преувеличения, лишь несколько сотен…

— Но разве вы, — оборвал его Рик, — имея сразу двух лошадей, и я, не имея ни одной, не подрываем основ теологической и моральной структур мерсеризма?

— У вас есть овца, черт возьми, и вы можете следовать Подъемам собственной жизни, а когда постигнете суть подходов к вершине эмпатии, вы честно и благородно приблизитесь к Цели. В данном случае, не имей вы старую Овцу, да, эту вот, я бы принял логику вашего утверждения. Несомненно, имей я двух животных, а вы — ни одного, я бы постарался помочь вам найти путь к истинному слиянию с Мерсером. Но каждая семья в нашем здании… давайте прикинем; где-то около пятидесяти семей, то есть… одна семья на каждые три квартиры, я сейчас сосчитаю… каждый из нас имеет какое-нибудь животное. У Гейвса его цыпленок.

— Барбо указал на север. — У Оакса с женой — огромная рыжая собака, которая лает по ночам. — Сосед задумался. — Эдди Смит держит в квартире кота. По крайней мере, он всем рассказывает о нем, хотя кота никто никогда не видел.

Может, Эдди только притворяется…

Вспомнив о своей подопечной, Рик нагнулся над овцой и принялся рыться в густой белой шерсти, — по крайней мере, овечья шерсть была настоящей, — пока не наткнулся рукой на спрятанную контрольную панель механизма. Барбо молча наблюдал, как Рик ослабляет зажимы и снимает панель.

— Видите? — спросил он Барбо. — Теперь вам понятно, почему я так сильно хочу купить жеребенка? После некоторой паузы Барбо произнес с искренним сожалением:

— Бедняга. И ничего другого у вас не было?

— Было, — ответил Рик, устанавливая контрольную панель электрической овцы на место. Покончив с неприятной работой, он резко выпрямился, повернулся и посмотрел в лицо собеседнику: — Изначально у меня жила настоящая овца. Когда отец жены эмигрировал, он оставил ее нам. Но потом, примерно год назад, вы должны помнить, я отвозил ее к ветеринару, вы в то утро стояли здесь наверху; я поднялся и обнаружил, что она лежит на боку, силясь подняться на ноги.

— И вы помогли ей, — кивнул Барбо, вспомнив то утро. — Да-да, вам удалось поставить ее на ноги, но потом, через минуту или две, немного походив, она вновь повалилась на бок.

— Овцы подвержены странным заболеваниям, — вздохнул Рик. — Или, говоря иными словами, овцы подвержены многочисленным болезням, симптомы которых крайне схожи; животное попросту не может подняться, поэтому невозможно определить, насколько серьезно положение — вполне вероятно, что овца лишь подвернула ногу, как возможно и то, что животное прямо на ваших глазах умирает от столбняка. Моя овца как раз и погибла от столбняка.

— Прямо здесь? — спросил Барбо. — На крыше?

— Сено, — вяло пояснил Рик. — В тот единственный раз я поленился полностью снять проволоку с сена, и Гроучо — так его звали — поцарапался и подхватил столбняк. Я отвез его к ветеринару, но он умер. Гроучо никак не шел у меня из головы, и в конце концов я позвонил в один из магазинов, которые торгуют поддельными животными. Я показал им фотографию Гроучо, и они собрали для меня вот этот образец, — он кивнул на развалившуюся у его ног эрзац-овцу, которая продолжала целенаправленно жевать жвачку, внимательно следя за каждым движением хозяина и любым намеком на овес. — Великолепная работа. И я уделяю ей так же много внимания и заботы, как будто она настоящая, но… — он запнулся и пожал плечами.

— … Это не одно и то же, — досказал за него Барбо.

— Да, но очень похоже. Вы чувствуете почти то же самое, ухаживая за ней; вам приходится следить за ней так же внимательно, как и за настоящей. В любой момент механизм может сломаться, и тогда все соседи в доме сразу же узнают. Я шесть раз возил ее в мастерскую, в основном из-за мелких неполадок, и никто ничего не замечал; но если случится что-либо серьезное — например, может треснуть диск с записью и она начнет блеять без остановки, — то всем. Сразу станет ясно, что произошла механическая поломка в механизме. Конечно, — продолжал Рик, — на грузовике, который забирает животных в ремонт, имеется надпись «ВЕТЕРИНАРНАЯ КЛИНИКА такая-то…» И водитель одет, как настоящий ветеринарный врач, в белый халат… — Рик посмотрел на часы, неожиданно вспомнив о времени. — Мне пора отправляться на работу, — сообщил он Барбо. Увидимся вечером.

Рик уже подходил к своему кару, когда Барбо окликнул его и поспешно произнес:

— Знаете… я… одним словом, никто в нашем здании ничего не будет знать… Замявшись, Рик собрался было поблагодарить соседа, но догом какое-то странное отчаяние, напоминающее депрессию Айрен, будто похлопало его по плечу, и он ответил:

— Даже и не знаю… возможно, это не имеет никакого значения?

— Но на вас станут смотреть сверху вниз. Не все, но многие. Вы же знаете, как люди относятся к тем, кто не. Проявляет заботы о животных; их считают аморальными антиэмпатами. Я хочу сказать, с точки зрения закона это не есть преступление, как его оценивали сразу после Завершающей Мировой Войны, но то старое чувство презрения продолжает жить в их сердцах и душах.

— Боже! — воскликнул Рик и развел руками, подчеркивая тщетность своих усилий.

— Я хочу иметь животное. Я изо всех сил стараюсь приобрести хоть одно. Но на свое жалование, на ту мелочь, что получает городской служащий… «Возможно, — подумал Рик, — мне вновь повезет в работе, как это случилось два года назад, когда я за один месяц прихватил четырех анди». Если бы он мог предвидеть тогда, что Гроучо собирается умереть… но анди попались ему до столбняка. До двухдюймового обломка проволоки, который вонзился под кожу овцы, как инъекционная игла.

— Купите кота, — предложил Барбо. — Коты стоят дешево, можете заглянуть в каталог «Сидни».

— Мне не нравятся животные, которых держат в квартирах, — тихо ответил Рик. — Я хочу иметь крупное животное, такое, какое было у меня раньше. Овцу, а если удастся раздобыть денег — корову или молодого вола… или, как у вас, лошадь…

Премии за пятерых сбежавших анди вполне хватило бы для исполнения желания. По тысяче долларов за каждую тушку, итого пять тысяч премиальных помимо основного жалованья.

«Имея пять тысяч, — думал Рик, — я бы раздобыл все, что мне нужно, где угодно и у кого угодно. Пусть даже в каталоге „Сидни“ моя будущая покупка выделена курсивом. Пять тысяч долларов… Но для этого надо, чтобы анди сбежали от своих хозяев с одной из колониальных планет и добрались до Земли. Это то, что от меня не зависит. Я не могу заставить пятерых анди прилететь на Землю, но если бы даже и смог, у нас тут полно охотников за премиальными из других полицейских агенств, разбросанных по всему миру. Вот если сбежавшие анди решат устроить свою штаб-квартиру в Северной Калифорнии, а старший охотник за премиальными в регионе — Дейв Холден — соизволит умереть или уйти на покой…»

— Купите сверчка, — пошутил Барбо. — Или мышку. В самом деле, за двадцать пять баксов вы можете купить взрослую мышь. Рик кивнул и ответил:

— Ваша лошадь может умереть, как умер мой Гроучо, без предупреждения. Может случится, что сегодня вечером вы вернетесь с работы и обнаружите, что ваша лошадка лежит на боку или на спине и дергает в воздухе ногами, как жук. Как, если не ошибаюсь, вы сказали — сверчок? Рик повернулся и пошел прочь, сжав в кулаке ключи от ховера.

— Извините, если обидел вас, — вслед ему нервно произнес Барбо. Рик молча открыл дверцу ховеркара. Ему нечего добавить или объяснить соседу, мысли его уже были заняты предстоящим днем и работой.

Глава 2

Телевизор изливал потоки рекламы в необжитое пространство обветшалой комнаты, которая находилась где-то внутри огромного разоренного здания, некогда служившего жилищем тысячам людей. До Завершающей Мировой Войны в этой бесхозной руине поддерживались порядок и чистота. Район считался пригородом Сан-Франциско; до центра города — на скоростном монорельсе — было рукой подать; густонаселенный полуостров копошился, ворковал, выражал свои мнения и жалобы, чем очень напоминал оживленное птичье дерево; ныне бдительные владельцы дома либо умерли, либо эмигрировали на планеты-колонии. Большинство из людей попало под каток первого варианта «либо»; война досталась слишком дорогой ценой, несмотря на бравые заверения Пентагона и его самоуверенного научного прислужника — «Рэнд Корпорейшн», которая, надо отметить, до войны располагалась недалеко от того места, где нынче стояло разоренное здание. Как и хозяева квартир, корпорация благополучно скончалась, скорее всего — навечно. Но никто даже не заметил и не почувствовал боли утраты. Более того, никто уже не помнил, что именно стало причиной войны и кто — если вообще хоть кто-то — побеждал. Пыль, превратившая поверхность планеты в почти всплошную зону заражения, появилась непонятно из какой страны, но никто, даже враждовавшие в военное время стороны, не предвидел ее возникновения. Первыми, как это ни удивительно, вымерли совы. В первый момент сей факт показался почти забавным: толстые, мягкие птицы лежали и тут, и там — в садах и на улицах. Совы, оставаясь живыми, практически не попадались на глаза людям, потому что поднимались в воздух лишь с приходом сумерек. Средневековые эпидемии чумы заявляли о своем приходе схожим образом, но снизу — в виде множества дохлых крыс. Чума послевоенная опустилась на землю сверху. За совами, конечно же, последовали остальные птицы, но к тому моменту тайну их гибели уже разгадали и поняли. Скудные средства на программу колонизации были опущены еще до войны, но теперь, когда Солнце перестало освещать Землю, колонизация вступила в совершенно иную фазу. И главное оружие войны — Синтетический Борец За свободу — модифицировалось; способный функционировать на чуждых человеку планетах, гуманоидный робот — строго говоря, органический андроид — превратился в козла отпущения, вернее, в мобильный вспомогательный двигатель программы колонизации. На основании закона, принятого ООН, каждый эмигрант автоматически получал в пользование андроида, марку которого выбирал по собственному усмотрению, и к 1990 году разнообразие моделей и подтипов превзошло мыслимый уровень. Нечто похожее происходило в американском автомобилестроении в 60-е годы. Эмиграция осуществлялась с помощью двух испытанных стимулов: пряником служил бесплатный робот-андроид, а кнутом, от которого следует уносить ноги, — радиоактивные осадки. ООН преуспела и в законотворчестве: эмигрировать становилось все легче, а выкручиваться и оставаться на Земле — все труднее. К тому же у оставшихся появлялась перспектива оказаться в один прекрасный день биологически нежелательным индивидуумом, угрозой для чистоты древней расы. Если медицинская комиссия признавала человека «специалом», то, даже пройдя стерилизацию, он навсегда вычеркивался из истории. Фактически он переставал быть частичкой человечества. И все же то тут, то там люди отказывались эмигрировать; иррациональность их решений ставила в тупик даже экспертов ООН, занимавшихся изучением данной проблемы. С точки зрения формальной логики, за прошедшее время все регуляры должны были бы эмигрировать. Видимо, даже обезображенная войной. Земля все равно оставалась родным домом, за который стоило цепляться из последних сил. Скорее всего, неэмигранты верили, что пылевой шатер, раскинутый над поверхностью планеты, в конце концов исчерпает свое вредоносное действие. Как бы то ни было, тысячи людей остались жить на Земле, сконцентрировавшись светящимися «звездными скоплениями» на территориях городов, где они могли ощущать физическое присутствие друг друга, воспрянуть духом и даже рассчитывать на взаимопомощь. Все они считались относительно нормальными типами. Но, в качестве подозрительной приправы, в фактически заброшенных пригородах обосновались эксцентричные и немного странные существа. Джон Изидор, телевизор которого наполнял жилую комнату отчаянными воплями, считался одним из таких существ. Сам он тем временем брился в ванной комнате. Он забрел в эти места и в этот дом в самые первые дни после войны. В действительности в те злосчастные времена никто не помнил точно — что делал и почему? Целые народы, потревоженные войной, отправлялись странствовать, обустраивались на незанятых территориях, но через некоторое время срывались на поиски новых мест. В те далекие времена пыль выпадала нерегулярно и неравномерно. Некоторые страны даже не знали, что она такое, другие насытились ею по горло. Люди, единожды лишившись привычного места жительства, продвигались вперед с элементарной целью — уйти подальше от пыли. Дж. Р. Изидор остался. Динамик телевизора продолжал надрываться: ".. в точности воссоздать безмятежность довоенных дней Южных Штатов! Либо как личная прислуга, либо как неутомимые рабочие руки, собранный по индивидуальному заказу гуманоидный робот

— спроектирован специально для ВАШИХ УНИКАЛЬНЫХ ЗАПРОСОВ; ДЛЯ ВАС И ТОЛЬКО ДЛЯ ВАС! — передается вам сразу по прибытии совершенно бесплатно, полностью оснащен в соответствии с вашей спецификацией, которую вы заполнили на него перед отбытием с Земли. Преданный, надежный, безотказный спутник разделит с вами трудности во время удивительного, тяжелого, но дерзкого путешествия, на которое только способен отважиться человек; впервые в истории обеспечит…" и далее в том же духе. Заканчивая бриться, Джон Изидор подумал: а не опаздывает ли он на работу? У него не было собственных исправных часов; он ориентировался и зависел от телевизора, который передавал сигналы точного времени, но сегодня, очевидно, День Интеркосмических Горизонтов. Как бы то ни было, ТВ объявило, что сегодня пятая (или шестая?) годовщина Нью-Америки, главного американского поселения на Марсе. Из-за поломки телевизор Изидора принимал всего один канал, который правительство национализировало во время войны, да так и оставило в своих руках. Изидор с большим напряжением слушал ТВ-программу Колонизации, которую Вашингтон провозгласил единственным организатором освоения Солнечной Системы.

— Итак, давайте выслушаем Мэгги Клюгман, — предложил ведущий ТВ-программы, но Джон Изидор хотел знать лишь одно — точное время. —… Совсем недавно эмигрировав на Марс, миссис Клюгман в интервью, записанном нами в Новом Нью-Йорке, сказала следующее… «Миссис Клюгман, в чем вы видите главное отличие между прежней жизнью на зараженной радиоактивной пылью Земле и новыми впечатлениями от Марса, где для вас открылись самые фантастические перспективы?» — Последовала пауза, а затем женщина средних лет ответила усталым, слегка хрипловатым голосом: — «Думаю, что и я, и остальные члены нашей семьи прежде всего отметили бы чувство собственного достоинства». «Достоинства, миссис Клюгман?» — переспросил комментатор. «Да, — произнесла миссис Клюгман, ныне жительница Нового Нью-Йорка. — Это непросто объяснить. Я хочу сказать, что иметь слугу, на которого можно поло житься в наше нелегкое время… Я нахожу в этом утешение…» — «А пока вы жили на Земле, миссис Клюгман, в прежние времена, вы не испытывали страха, что вас классифицируют, гм, как специала?» — «О да, конечно, и я, и мой муж, мы буквально дрожали от страха! Но стоило нам эмигрировать, и все наши страхи рассеялись, надеюсь, навсегда». Джон Изидор с горечью подумал, что его страхи и сомнения тоже рассеялись, а ему даже не пришлось эмигрировать. Его классифицировали как специала чуть больше года назад, и, в общем-то, не только из-за генетических изменений в организме. Хуже всего оказалось то, что он не смог справиться с тестом минимальных умственных способностей, и теперь его, попросту говоря, называли пустоголовым. Из-за чего над его головой сгустилось презрение сразу трех обитаемых планет. И все же он продолжал жить. И продолжал работать — он водил фургон, который выезжал на вызовы и доставлял псевдоживотных в ремонтную мастерскую; служащие «клиники» Ван Несса для Питомцев, включая непосредственного босса — Ганнибала Слоата, угрюмого грубоватого человека, относились к нему как к нормальному, за что Джон был им искренне благодарен. «Mors certa, vita incerta» ["Смерть несомненна, жизнь неопределенна" (лат.)], как время от времени повторял мистер Слоат. Изидор, хотя и слышал высказывание много раз, имел лишь самое туманное представление о смысле фразы. В конце концов, если пустоголовый начнет разбираться в латыни, он перестанет быть пустоголовым. Услышав от Изидора данное предположение, мистер Слоат охотно с ним согласился. Действительно, на Земле существовали настоящие придурки, тупость которых — в сравнении с тупостью Изидора — была бесконечной; они не работали, потому что не могли справиться даже с самыми элементарными заданиями, их содержали в специальных закрытых заведениях с ничего не значащими названиями типа «Американский институт специальных трудовых навыков». Но слово «специал» несло в себе двойной смысл, и по перевернутому названию — «Институт трудовых навыков специалов Америки» — всем сразу становилось ясно, кто обитает за стенами «института». «… Ваш муж не чувствовал себя в безопасности, — монотонно вещал диктор ТВ, — даже когда приобрел и постоянно носил дорогой, топорно сработанный свинцовый гульфик, якобы защищающий от радиации. Так, миссис Клюгман?» — «Мой муж…» — начала отвечать миссис Клюгман, но в этот момент Изидор, покончив с бритьем, вернулся в жилую комнату и выключил телевизор. Тишина обрушилась на него со стен и с мебели; ударила его всей своей жуткой мощью, как будто нагнетаемая гигантским двигателем, вырабатывающим тишину. Она поднималась вверх от серой ковровой дорожки, закрывавшей — от стены до стены — весь пол. Тишина высвобождалась также из поломанных, полностью или частично, кухонных агрегатов, скончавшихся задолго до появления Изидора в квартире. Она вытекала наружу из бесполезных настенных светильников жилой комнаты и смешивалась с пустотой и бессловесными потоками самой себя, которые опускались с потолка, покрытого черными мушиными пятнышками. Короче говоря, тишина появлялась отовсюду, как будто являлась основной и единственной составляющей всех материальных предметов. Поэтому-то она яростно нападала не только на уши, но и на глаза; стоя напротив погасшего ТВ-экрана, Изидор ощущал тишину как нечто видимое и в своем роде живое существо. Живое! Он и прежде часто ощущал ее появление; вернее, она врывалась неожиданно и стремительно, она торопилась так, как будто промедление было смерти подобно. Тишина всего мира не могла совладать с собственной алчностью. Даже на мгновение. Даже одержав очередную победу. И он с удивлением думал, а чувствует ли кто-нибудь из оставшихся на Земле людей пустоту всего мира так же сильно, как он? Или его страх — своеобразное биологическое удостоверение личности, вызванное уродством и бессмысленным перерождением сенсорного восприятия? «Интересный вопрос», — отметил для себя Изидор. Жаль только, не с кем обменяться наблюдениями. Он обитал внутри ветшающего и безмолвного здания с тысячью незаселенных квартир, которые, как и все составные части некогда жилого дома, превращались, день за днем, в беспорядочные руины. В конечном счете все внутренние помещения сольются воедино, превратятся в однородную безликую массу, которая заполнит их до самой крыши. После чего и сами брошенные здания преобразуются в бесформенную глыбу, которую похоронит под собой всепроникающая пыль. Но он может не опасаться будущего; он как пить дать умрет раньше комнаты, пораженной гнилостной болезнью, он не останется наедине с немой, вездесущей хозяйкой мира — тишиной. Лучше, конечно же, включить телевизор и вернуться вместе с ним к настоящей жизни. Но Изидора раздражала шумная реклама, предназначенная оставшимся на Земле регулярам. Она сообщала ему — бесчисленными хитрыми способами — о том, чего он, специал, слышать и знать не хотел. Вся их информация была ему без надобности. Не мог он, даже очень сильно захотев, эмигрировать. Так чего ради прислушиваться ко всей этой дребедени? Чтоб их всех разорвало на части, вместе с программой колонизации. Почему бы им не начать воевать на новых планетах — теоретически через какое-то время война может начаться — и не запорошить себя радиоактивной пылью? Пусть все, кто эмигрировал, превратятся в специалов. И тут он вспомнил, что пора отправляться на работу. Несколько шагов — и он потянул на себя ручку, открывая дверь, которая вела в неосвещенный холл и… мгновенно отшатнулся, натолкнувшись взглядом на пустоту здания вне его собственной квартиры. Пустота лежала, прячась и поджидая его, где-то там, снаружи; ее мощь, которую он чувствовал, навязчиво потекла внутрь его квартиры. «О Боже!» — думал он, захлопывая дверь. Нет, он еще не готов преодолеть клацающие ступени лестницы, ведущей вверх, на пустую крышу, где у него нет своего животного. Эхо его шагов — эхо пустоты — понеслось вверх, хотя он продолжал стоять на месте. «Самое время взяться за рукоятки», — подсказывал он себе; потом пересек жилую комнату и замер у черного ящика эмпатоскопа. Как только он включил его, он тут же почувствовал запах озона, поднимающийся от энергоблока; нетерпеливо и судорожно вздохнув, Изидор сразу же ощутил радостный прилив бодрости. Катодно-лучевая трубка бледно засветилась, как копия, как слабая имитация ТВ; постепенно сформировался коллаж, составленный из случайных наслоений красок, цветных полос и предметов с размытыми очертаниями; картинка не изменится до тех пор, пока он не уберет пальцы с ручек включения… Поэтому, еще раз глубоко вздохнув, чтобы окончательно успокоиться, он крепко взялся за рукоятки. Зрительный образ тут же обрел очертания; Джону Изидору открылся хорошо знакомый ландшафт: древний серо-коричневый бесплодный склон — пучки высохших стеблей торчали как ребра скелета — медленно уходил вдаль и растворялся в тумане неба, не тронутого лучами солнца. Одна-единственная фигура, лишь отчасти походившая на человека, с трудом брела вверх по склону — преклонного возраста мужчина, почти старик, в бесформенной выцветшей накидке, которую скроили из куска жуткой серой пустоты неба. Этот человек — Уилбер Мерсер [Mercer — торговец мелким товаром; merciful — милосердный, сострадательный (англ.)] — едва переставлял Ноги; Джон Изидор, наблюдая за ним, избавлялся от давления комнаты: полуразвалившиеся стены и обветшалая мебель отступали прочь, уходили, как уходит с отливом вода; вскоре он даже перестал их замечать. Одновременно, как и всегда прежде, возникло ощущение, что он проникает внутрь Изображения, входит в коричнево-серый монотонный ландшафт холма и неба. Он сбросил с себя путы стороннего наблюдателя, теперь он поднимался вверх вместе со старичком, и ноги

— его ноги — волочились вверх по каменистому склону; он тяжело дышал, вспоминая старую боль от неровных шагов и наполняя легкие едким туманом неба — неземного неба над невероятно чужим, далеким склоном, который с помощью эмпатоскопа воспринимался материально. Он перешел границу реального и окунулся в этот мир стандартным, но приводившим человека в замешательство способом; физическое слияние — ментальная и духовная тождественность — с Уилбером Мерсером вновь осуществилось. И у Джона Изидора, и у всех остальных, кто одновременно с ним сжимал рукоятки, будь то на Земле или на одной из колониальных планет. Он чувствовал их всех, впитывая невнятные обрывки мыслей, звучащих в его собственном мозгу, — навязчивый шорох существования каждого. И их, и его беспокоила общая мысль; сплавленная психика ориентировала внимание на холм, на подъем, на необходимость взбираться все выше и выше. Шаг за шагом Цель приближалась, но так медленно, что подъем осуществлялся почти незаметно. Но все же осуществлялся. Надо подняться еще выше, подгонял себя Джон; камни выскальзывали из-под ног и катились вниз. Сегодня подняться выше, чем вчера, а завтра… Он, как часть Уилбера Мерсера, вскинул вместе со всеми голову, пытаясь обозреть склон. Невозможно разглядеть вершину. Но она где-то там. Не слишком далеко. Настанет день, и вершина покажется на фоне серого неба. Осколок скалы, брошенный в Мерсера, попал в руку. Он почувствовал боль, повернул голову и стоял теперь вполоборота; вот почему следующий осколок пролетел мимо. Врезавшись в каменистую поверхность, издал скрежещащий |звук и заставил содрогнуться. «Кто?» — удивленно подумал он и внимательно всмотрелся в туман пройденного пути, пытаясь разглядеть обидчика. Напомнившие о себе давнишние соперники находились за пределами видимости; Уилбер различал только их контуры; они — или оно — следуют по пятам за Мерсером весь мучительно долгий путь к вершине холма и отступят лишь тогда, когда он достигнет Цели… Он вспомнил вершину, когда подъем неожиданно сменился ровной поверхностью, но затем Мерсер достиг нового склона, и начался следующий этап восхождения. Сколько раз он уже добирался до вершины? Несколько раз, но вершины слились в памяти воедино, как слились будущее и прошлое; и то, что он уже испытал, и то, что ему еще предстоит испытать, — все переплелось так сильно, что в памяти не осталось ничего, кроме момента покоя и отдыха, во время которого он потрогал царапину на руке, оставленную брошенным осколком.

— Боже, — повторил он устало. — Разве это справедливо? Почему я поднимаюсь вверх один, а надо мной кто-то постоянно издевается? И в тот же момент, без просьбы с его стороны, общий гомон всех и каждого, их, слившихся воедино, рассеял иллюзию одиночества. «Они тоже почувствовали», — понял он.

— Да, — ответили голоса. — Камень попал каждому из нас в левую руку, вызвав адскую боль.

— О'кей, — ответил он. — Будет лучше, если мы отправимся в путь. Он продолжил медленное восхождение; все — каждый из них — последовали его примеру. «Раньше, — вспомнил он, — все было иначе. До того как на нас обрушились бедствия, существовала ранняя, счастливая часть жизни». Они — приемные родители Фрэнк и Кора Мерсер — сняли его со спасательного надувного авиаплота, который волны прибили к побережью Новой Англии… … Или к побережью Мексики, в районе порта Тампико? Сейчас он уже не мог восстановить в памяти события того дня. Детство запомнилось, как замечательное время; он любил все живое, в особенности зверей, он мог возвращать к жизни умерших животных. Его всегда окружали кролики и насекомые, но где, на Земле или на колониальной планете, теперь он забыл даже это. Зато он помнил убийц, потому что они схватили его как урода, как последнего выродка среди специалов; и жизнь изменилась. Местные власти издали закон, запрещающий использовать дар оживления умерших. Они четко объяснили ему суть закона на шестнадцатом году жизни. Он еще год продолжал тайно использовать свою способность, но старуха, которую он никогда не видел и ничего о ней не слышал, донесла на него. Не спрашивая согласия родителей, они — убийцы — облучили уникальное уплотнение в его мозгу, подвергли воздействию радиоактивного кобальта, после чего он погрузился в отстраненный мир, один из тех, о существовании которых ранее даже не подозревал. Он очутился в яме, наполненной трупами и костями; он сражался долгие годы, стараясь выбраться наружу. Ослик и особенно жаба — создания наиболее симпатичные ему — исчезли, вымерли; лишь разлагающиеся куски — безглазая голова здесь, обрубок руки там — остались. В конечном итоге птица, которая появилась в этом мире, чтобы умереть, рассказала, куда он попал. Он провалился в Загробный Мир. И ему не удастся выбраться из него до тех пор, пока кости, грудами наваленные со всех сторон, вновь не превратятся в живых существ; он стал составной частью метаболизма чужих жизней, и воскреснуть из мертвых он мог только вместе с ними. Какую часть жизни займет этот цикл, он еще не знал; ничего существенного не происходило, поэтому время оказалось ему неподвластно. Но в итоге кости начали обрастать плотью, пустые глазницы наполнились, и вновь проросшие глаза могли видеть; одновременно, восстановившись, рты и клювы залаяли, закудахтали, зафыркали и загоготали. Возможно, это он помог их воскрешению, возможно, вновь образовалось экстрасенсорное уплотнение в его мозгу. Но, вполне возможно, произошел естественный процесс. Как бы то ни было, его погружение закончилось, и он начал всплывать на поверхность так же, как и все остальные существа. Он потерял их из виду давным-давно, а в какой-то момент обнаружил, что взбирается вверх по склону в полном одиночестве. Но они находились рядом и по-прежнему сопровождали его; каким-то странным образом он ощущал их внутри себя. Изидор стоял, вцепившись в обе рукоятки; он так сильно слился с окружавшими его существами, что неохотно покидал их. Его связь с Уилбером Мерсером прервалась, но рука болела и кровоточила в том месте, куда угодил осколок. Убрав пальцы с рукояток, он, слегка пошатываясь, прошел в ванную комнату, чтобы промыть ссадину. Это не первое повреждение, которое он получил во время слияния с Мерсером, и скорее всего, не последнее. Люди, особенно преклонного возраста, даже умирали во время подъема на вершину или в момент приближения к ней, где испытания становились все более мучительными. Потирая ушибленное место, он с удивлением подумал, сможет ли еще раз преодолеть эту часть пути. Вполне вероятно, что боль вызовет остановку сердца; безопаснее жить в городе, где находятся доктора с их электроимпульсными аппаратами. Слишком рискованно оставаться здесь — в одиночестве и полной глуши. Он всегда знал, что рискует. Он рисковал и прежде. Подвергало себя риску большинство людей, особенно физически немощные старики. Он промакнул повреждение на руке мягкой сухой салфеткой «Клинекс». И услышал, далекий и приглушенный, звук включенного ТВ. «Вероятно, в здании находится еще кто-то», — испуганно подумал Изидор, не в силах поверить в невероятное предположение. Работал чужой ТВ; его ТВ был выключен. Изидор явственно ощущал, как вибрирует пол в такт звуку, доносящемуся с нижнего этажа. «Я более не одинок», — решил Изидор. Новый жилец поселился в доме, заняв одну из брошенных квартир, причем настолько близко, что Изидор мог его слышать. Должно быть, на третьем или на втором этаже, не ниже. «Надо проверить, — быстро решил он. — Что нужно делать, когда в доме появляется новый жилец? Постучаться в дверь, будто случайно проходишь мимо, и спросить что-нибудь. Или нет?» Он никак не мог припомнить, насколько верны его предположения, — ничего подобного с ним до сих пор не случалось в этом здании: люди выезжали, переселялись, эмигрировали, но впервые кто-то вселился в дом. «Новым жильцам следует что-нибудь отнести, — решил он, — чашку воды, а лучше — молока; стакан молока или крупы, или яйцо, или в конце концов эрзац-заменители молока, крупы и яиц». Он заглянул в холодильник — морозильник уже давно не работал — и обнаружил небольшой и сомнительного вида кусок маргарина. Осторожно взяв его вместо подарка, — сердце стучало как ненормальное, готовясь выскочить из груди, — он направился на нижние этажи. «Надо, — напомнил себе Изидор, — чтобы новый жилец не догадался, что я — придурок, точнее — пустоголовый. Если жилец поймет, что я неполноценный, он выставит меня за дверь и не станет даже разговаривать; так обычно происходило прежде. Интересно, отчего?» Он торопливо направился к центральной лестнице.

Глава 3

По пути на работу Рик Декард, как и многие похожие на него люди, остановился ненадолго поглазеть на животных, выставленных в витрине крупнейшего зоомагазина Сан-Франциско. В центре рекламного подмостка, в прозрачной пластиковой клетке с искусственным обогревом, стоял страус и, слегка повернув голову, наблюдал одним глазом за прохожими. Птицу, согласно информационной табличке на клетке, только что привезли из зоопарка Кливленда. И он был единственным страусом на всем Западном побережье. Внимательно осмотрев птицу, Рик еще несколько минут, и не менее внимательно, но уже с мрачным выражением, разглядывал ценник. Через некоторое время, глубоко вздохнув, он поехал дальше, к Дворцу Правосудия на Ломбард-стрит, а взглянув на часы, обнаружил, что в лучшем случае опоздает на работу на добрую четверть часа. Рик едва успел открыть дверь кабинета, когда его начальник, старший инспектор Гарри Брайант — небрежно одетый, рыжеволосый, с оттопыренными ушами, но с резким внимательным взглядом, помогавшим инспектору замечать и ощущать вокруг себя все хоть сколько-нибудь значительное, — окликнул его.

— Встретимся в девять тридцать в кабинете Дейва Холдена, — сообщил инспектор Брайант, быстро перелистывая, но успевая просматривать досье, отпечатанное на тонких гладких листах. — Холден, — продолжал Брайант, повторив предыдущую фразу с самого начала, — находится в госпитале «Гора Сион» с дыркой в позвоночнике. Стреляли из лазерного пистолета. Дейв проваляется в постели по крайней мере месяц. До тех пор, пока врачи не убедятся, что позвонки срослись с новым оргпластиковым блоком.

— Что произошло? — спросил Рик, почувствовав в груди неприятный холодок. Главный охотник Управления еще вчера был в полном порядке: в конце рабочего дня он, как обычно, со свистом умчался в личном ховеркаре, направляясь к своей престижной квартире в плотнозаселенном и имеющем высокий рейтинг районе Ноб Хилл. Брайант в третий раз невнятно промямлил что-то насчет девяти тридцати в кабинете Дейва и удалился. Войдя в кабинет, Рик почти тут же услышал за спиной голос секретарши, Энн Марстен:

— Мистер Декард, вы уже знаете, что случилось с мистером Холденом? Нет? В него попали из… — Она вошла следом за Риком — тот рассеянно кивнул ей — в предельно зажатый стенами, душный кабинет и включила в сеть аэратор, безостановочно продолжая говорить: — Не иначе как один из этих новых суперсмышленых анди, которых выпускает «Роузен Ассошиейшк», — уточнила мисс Марстен. — Вы изучали рекламный проспект компании? Они используют для начинки новый мозг «Нексус-6», который способен осуществлять выбор на основе двух триллионов элементов, или десяти миллионов раздельных нервных связей. — Она понизила голос: — Вы пропустили утренний вызов по видеофону. Мисс Уайлд сказала, что он последовал ровно в девять. Через коммутатор.

— Вызов? — переспросил Рик.

— Ответный сигнал, — уточнила мисс Марстен, — мистера Брайанта к руководству Русского отдела ВПУ [ВПУ — Всемирное Полицейское Управление]. Он интересовался, не согласятся ли они поддержать официальную жалобу против заводов корпорации Роузена, расположенных на Востоке.

— Гарри все еще надеется изъять с рынка мозг «Нексус-6»? — Рик переспросил, но даже не удивился. С момента первого опубликования планируемых характеристик и тактико-технических данных в августе 1991 года большинство полицейских агенств и управлений, занимающихся поиском сбежавших анди, тут же подали протесты. «Советская полиция может не больше нашего», — хмыкнул тогда Рик. Юридически производители мозга «Нексус-6» действовали на основании колониального закона: их крупнейшие автоматические фабрики располагались на Марсе. «Будет лучше, если мы воспримем появление нового мозга как неотъемлемый от жизни факт», — сказал он еще тогда. Когда появлялся новый тип мозга, события всегда следовали по одному, раз и навсегда проторенному, пути. Рик помнил крики ужаса, когда ребята из команды Садермана представляли старую модель Т-14 в 89-м. Все до единого полицейские управления Западного полушария бурно выразили протесты, заявляя, что у них в руках нет ни единого теста для идентификации искусственного мозга в случае нелегального проникновения андроида Т-14 на Землю. Надо заметить, что какое-то время их утверждение оставалось справедливым. Более пятидесяти андроидов, начиненные мозгом Т-14, насколько помнил Рик, пробрались тем или иным путем на Землю, некоторых из них не удавалось обнаружить в течение года. Но потом в Советском Союзе Институт Павлова разработал и внедрил тест Войта на эмпатию. И ни одному андроиду с мозгом Т-14, как впоследствии стало известно, не удалось пройти этот специализированный тест.

— Хотите узнать ответ советской полиции? — спросила мисс Марстен. — Я успела все выяснить. — Ее круглое, как апельсин, покрытое веснушками лицо сияло от восторга.

— Я узнаю ответ от Гарри Брайанта, — немного раздраженно ответил Рик. Кабинетная болтовня и слухи всегда выводили его из себя, потому что, как правило, оказывались далеки от истины и неизменно были приукрашены. Усевшись за стол, он начал перекладывать бумаги с места на место до тех пор, пока мисс Марстен, поняв намек, не вышла из кабинета. Когда дверь захлопнулась, Рик открыл ящик и выудил из него старый потрепанный конверт, склеенный из плотной оберточной бумаги. Откинувшись на спинку кресла в стиле модерн, он тщательно изучал содержимое конверта, пока не наткнулся на то, что искал, — резюме основных характеристик мозга «Нексус-6». Рик быстро просмотрел текст, убеждаясь, что рассказ мисс Марстен полностью соответствует действительности; «Нексус-6» состоял из двух триллионов ячеек и имел возможность выбора из десяти миллионов комбинаций активных церебральных связей. Андроид, оснащенный таким мозгом, мог принимать адекватное решение по любому из четырнадцати основных реакций-состояний за 0,45 секунды. Таким образом, никакими тестами по проверке интеллектуальных способностей этого анди в ловушку не загнать. Честно говоря, анди не ловились данными тестами уже многие годы, с тех пор, как в конце 70-х перестали выпускать грубые примитивные модели. Андроиды типа «Нексус-6», отметил для себя Рик, наверняка по многим показателям на несколько порядков превосходят специалов. Иными словами, андроиды, снабженные новым мозгом «Нексус-6», эволюционировали и стали с грубо прагматичной (и небессмысленной) точки зрения превосходить большую — наименее развитую — часть человечества. НА РАДОСТЬ И ГОРЕ, В БОГАТСТВЕ И БЕДНОСТИ… [Из церковной службы при совершении бракосочетания] Слуга во многих ситуациях становился более совершенен, ловок, находчив, искусен, чем господин. Но наука шла вперед, и ее новым достижением стала профильная шкала — тест на эмпатию Войт-Кампфа, — ставшая критерием для вынесения приговора. Даже наделенный абсолютной интеллектуальной мощью, андроид не видел никакого смысла в слиянии — состоянии, которое совершенно естественно возникало между последователями мерсеризма; состоянии, или сопереживании, в которое удавалось погрузиться любому человеку без всяких затруднений, даже специалу с куриными мозгами. Временами, как и большинство людей, Рик с удивлением задумывался над вопросом: почему андроиды, сталкиваясь с эмпатическим тестом, так беспомощно его проваливают? Эмпатия, очевидно, возникает только внутри сообщества людей, в то время как интеллект определенного уровня можно обнаружить почти в каждом филюме и подклассе живых существ, включая паукообразных. Прежде всего, дар, или способность к эмпатии, требовал неослабного группового инстинкта, единичный же организм, как, например, паук, совершенно в нем не нуждался; фактически такой инстинкт стремился бы снизить уровень приспособляемости паука к выживанию. Он вынуждал бы его чувствовать и осознавать мысль, что он — паук

— живет за счет страданий своей жертвы. Следовательно, все хищники, включая высокоразвитых млекопитающих, таких, как кошки, умерли бы от голода. Эмпатия, как Рик когда-то решил для себя, должна ограничиваться травоядными или, во всяком случае, всеядными существами, которые в силах отказаться от мясной диеты. В конечном счете способность к сопереживанию размоет границы, отделяющие охотника от жертвы, победителя от побежденного. Подобно слиянию с Мерсером, все вместе — и каждый в отдельности — совершали восхождение или, завершая жизненный цикл, одновременно падали в пучину Загробного Мира. Мерсеризм напоминал разновидность биологического предохранителя, правда — обоюдоострого. В момент, когда какое-либо существо испытывало радость, состояние всех остальных существ тоже включало в себя фрагменты радости. Естественно, если какое-либо живое существо испытывало страдание, то и все остальные впадали в уныние. Групповое животное, как человек, таким образом, имело дополнительный фактор выживания в этом мире. А совы и кобры погибали. Очевидно, гуманоидный робот нес в себе повадки одинокого хищника. Рику нравилось думать об андроидах именно таким образом: это делало его работу сносной. Занимаясь отстрелом — то есть усыпляя анди, — он не нарушал закона жизни, привнесенного Мерсером. «Ты станешь убивать только Убийц», — сказал им Мерсер в тот год, когда эмпатоскопы впервые появились на Земле. И в мерсеризме, по мере того как зачатки учения перерастали в полновесную теологическую систему, понятие «Убийцы» незаметно стало преобладать. В мерсеризме абсолютное зло цеплялось за изношенный плащ ковыляющего и взбирающегося старика, но всегда оставалось неясно, кем или чем вызвано его появление. Мерсерит ощущал зло без понимания его происхождения. Говоря другими словами, мерсерит мог определить присутствие настоящего Убийцы, когда бы он ни появился. Для Рика Декарда сбежавший гуманоидный робот, наделенный интеллектом, превосходящим интеллект многих людей, но посмевший убить хозяина, не имеющий склонности ухаживать за животными, не обладающий способностью к эмпатии, к радости за успех иной формы жизни или к боли за неудачи, — этот анди для него представлял Убийцу. Вспомнив о животных, Рик мысленно вернулся к страусу, которого видел в витрине зоомагазина. Он на время отодвинул от себя спецификацию «Нексус-6», взял щепотку нюхательного табака «Мисс Сиддон No3 и No4» и задумался. Потом внимательно посмотрел на часы, прикинул, что в его распоряжении еще есть несколько свободных минут, поднял трубку настольного видеофона и обратился к Энн Марстен:

— Соедините меня с магазином «Счастливый Пес» на Саттер-стрит.

— Да, сэр, — ответила мисс Марстен и открыла телефонную книгу. «Не могут же они в самом деле просить такую сумму за страуса, — сказал себе Рик. — Они просто хотят заставить покупателя поторговаться, как поступали в старые времена владельцы автосалонов».

— Зоомагазин «Счастливый Пес», — представился мужской голос, и на экране появилось счастливое лицо с точно дозированной улыбкой. За его спиной слышались возня и крики животных.

— Страус, который помещен у вас на витрине, — сказал Рик, вертя в руке керамическую пепельницу, — какой вы хотите за него первый взнос наличными?

— Давайте прикинем, — ответил продавец зоомагазина и потянулся за ручкой и листком бумаги, — примерно треть от суммы. — Он что-то записал на листке. — Сэр, позвольте спросить, не собираетесь ли вы предложить нам что-нибудь в счет новой покупки?

— Я не думал об этом, — настороженно ответил Рик.

— Тогда мы можем заключить на страуса тридцатимесячный контракт, — пояснил продавец. — С очень, очень низкими комиссионными, скажем, шесть процентов в месяц. В итоге ваша ежемесячная выплата после приемлемого первого взноса…

— Вам следует снизить цену, которую вы просите за него, — возразил Рик. — Скиньте пару тысяч, и я не стану ничего вносить взамен. Я куплю его за наличные деньги. «Дейв Холден, — отметил про себя Рик, — выбыл из игры. Что может означать массу выгод для меня… в зависимости от того, как много заданий мне подкинут в этом месяце».

— Сэр, — вежливо объяснил продавец зоомагазина, — цену, которую мы просим за… Она и так на тысячу долларов ниже каталожной, можете заглянуть в свой «Сидни», я подожду. Я говорю это потому, что хочу, чтобы вы сами убедились, сэр, что наша цена вполне разумна. «Боже, — подумал Рик, — ну почему они так крепко стоят на своем?» И все же, проклиная всех и вся, он достал из кармана пальто потрепанный экземпляр каталога «Сидни», пролистнул до подзаголовка «Страус», взятого в кавычки, и — самцы-самки, молодые-старые, больные-здоровые, новые-подержанные — изучил цены.

— Новый, мужского пола, то есть самец, молодой, в отличном состоянии, то есть здоровый, — проинформировал продавец. — Тридцать тысяч долларов. — Его каталог «Сидни» был раскрыт на той же странице. — Как я уже сказал, наша цена на тысячу долларов ниже каталожной. Ваш первый взнос наличными…

— Я все обдумаю, — быстро произнес Рик, — и перезвоню вам. — Он собрался было отключить видеофон, но продавец решительно спросил:

— Как вас зовут, сэр?

— Фрэнк Мерривелл, — ответил Рик.

— И, будьте любезны, ваш адрес, мистер Мерривелл? Ну… на тот случай, если не застанете меня на месте, когда решите позвонить. Рик отчеканил выдуманный адрес и отключился, положив трубку на рычаг. «Ну и цена!.. — вздохнул он. — Тем не менее находятся люди, которые покупают; да, но для этого надо иметь кучу денег». Он снова поднял трубку и строго произнес:

— Соедините меня с городской линией, мисс Марстен, и не подслушивайте, беседа сугубо конфиденциальна. — Рик внимательно посмотрел на секретаршу.

— Да, сэр, — холодно ответила мисс Марстен. — Можете набирать номер, — и отключилась от сети, оставив его наедине с городской линией. Рик по памяти набрал номер магазина, продававшего поддельных животных, — того, в котором он приобрел свою эрзац-овцу. На небольшом видеоэкране появился мужчина, одетый как настоящий ветеринар.

— Доктор Макри, — представился он.

— Рик Декард. Скажите, сколько стоит электрический страус?

— Думаю, вам мы сможем устроить его дешевле, чем за восемьсот долларов. Как скоро вы хотите его получить? Мы можем быстро собрать его для вас. На страусов поступает совсем немного заказов.

— Этот вопрос мы обговорим чуть позже, — перебил Рик, взглянув на часы, которые показывали ровно девять тридцать. — До свидания, доктор. Он поспешно отключился, поднялся и вскоре уже стоял перед дверью кабинета инспектора Брайанта. Войдя, он кивнул секретарю-машинистке — молодой, привлекательной, с длинной, почти до талии, косой, заплетенной лентой, — которая регистрировала посетителей и стено-гра4зировала; затем торопливо прошмыгнул мимо старшего секретаря, вернее секретарши, — древнего монстра, вылезшего из болот юрского периода, — холодной и скользкой, как архаичный призрак, открывающий двери в Загробный Мир. Женщины промолчали, он также не произнес ни слова. Открыв дверь во внутренний кабинет, он кивнул своему начальнику, который разговаривал по видеофону; опустившись в кресло, Рик вытащил технические данные на «Нексус-6», которые захватил с собой, и еще раз перечитал их, пока Брайант с кем-то разговаривал. Рик чувствовал себя подавленно, хотя, по логике событий и принимая во внимание внезапное исчезновение со сцены Дейва Холдена, ему открывалась неожиданная возможность для напряженной, требующей осторожности, но все же радостной работы.

Глава 4

«Видимо, меня беспокоит то, что несчастье, происшедшее с Дейвом, может произойти и со мной, — предположил Рик Декард. — Анди, у которого хватило умения и хитрости подстрелить Дейва, вполне может повторить свой трюк на мне. И все же меня тревожит что-то более серьезное».

— Хм, ты даже прихватил с собой эту дурацкую спецификацию на «Нексус-6», — заметил инспектор Брайант, вешая трубку видеофона.

— Да, мне уже насплетничали, — ответил Рик. — Сколько анди замешано в деле и что успел разузнать Дейв?

— Изначально — восемь, — ответил Брайант, заглядывая в дело. — Минус два, которых успел прихватить Дейв.

— А оставшиеся шестеро находятся где-то здесь, в Северной Калифорнии?

— Насколько мне известно. Так считает Дейв. Я именно с ним сейчас разговаривал. Все материалы по делу я вынул из его стола. Дейв сказал, что успел записать все данные. — Брайант постучал пальцем по стопке бумаг. Рику показалось, что старший инспектор не собирается передавать ему материалы; Брайант перелистывал страницы, вчитывался в записи, хмурился и старательно облизывал языком шершавые губы.

— В моем списке нет спешных дел, — предложил Рик. — Я готов заменить Дейва. Брайант легко кивнул и задумчиво произнес:

— Дейв, тестируя подозреваемых, использовал Профильную шкалу Войт-Кампфа. Если ты еще не в курсе, то тебе следует понять — тест неспецифичен для нового типа мозга. Специфичного теста вообще нет. Шкала Войта, усовершенствованная три года назад Кампфом, — все что у нас есть. — Инспектор на несколько секунд замолчал, как бы раздумывая, стоит ли говорить дальше. — Дейв считает, что тест тщательно откалиброван. Может, и так. Но я бы хотел, чтобы ты, прежде чем броситься за оставшейся шестеркой, лично убедился в работоспособности теста. — Он сложил бумаги стопкой и вновь постучал по ним костяшками пальцев. — Тебе стоит слетать в Сиэтл и переговорить с людьми Роузена. Попроси их предоставить для проверки образец нового мозга «Нексус-6».

— И прогнать его по шкале Войт-Кампфа?

— На словах звучит просто, — сказал Брайант, скорее самому себе, чем Рику.

— Извините, не понял?

— Я намерен связаться с руководством фирмы «Роузен», пока ты летишь, — ответил Брайант, молча посмотрел на Рика, вздохнул и принялся обгрызать ногти, пока точно не решил, что сказать дальше. — Я собираюсь обсудить с ними возможность включить в проверку несколько людей, перетасовав их с андроидами. Но ты не будешь заранее знать, кто есть кто. Мы примем решение, согласовав его с производителями. К моменту твоего прибытия все будет подготовлено. — Он резко поднял руку, указывая пальцем на Рика, его лицо стало жестким. — Тебе впервые предстоит выступать в роли старшего охотника за премиальными. У Дейва за плечами опыт многолетней работы, масса накопленных знаний.

— Как и у меня, — серьезно ответил Рик.

— Ты получил их от Дейва, он всегда решал самостоятельно, что взять себе, а что перекинуть на тебя. Теперь же тебе достались шестеро анди, которых он собирался усыпить самостоятельно; одному из них удалось его опередить. Вот этому. — Брайант развернул информ так, чтобы Рик мог самостоятельно прочитать.

— Макс Полоков, — все же произнес Брайант. — Во всяком случае, именно так называет себя этот анди. Допуская, конечно, что Дейв не ошибся. Версия строится только на его предположениях. Тест Войт-Кампфа был применен к первым трем анди из списка, двоих Дейв убрал, но потом натолкнулся на Полокова. Все произошло прямо во время теста: Полоков подстрелил Дейва, когда тот задавал очередной вопрос.

— Что подтверждает уверенность Дейва в безошибочности теста, — подытожил Рик. («Иначе бы Дейва не подстрелили из лазера; иных мотивов убийства у Полокова не было».)

— Будет лучше, если ты прямо сейчас отправишься в Сиэтл, — скомандовал Брайант. — Молча. Переговоры с Роузеном я возьму на себя. А ты прислушивайся и принюхивайся. — Инспектор поднялся на ноги, подошел к Рику и сурово произнес:

— Когда будешь проводить тест Войт-Кампфа, и если случится, что один из людей его провалит…

— Невозможно, — запротестовал Рик.

— Несколько недель назад мы беседовали с Дейвом на эту тему. Он пришел тогда ко мне со своими соображениями, и они совпали с моими. Я как раз получил письменную справку от советской полиции, прямо из ВПУ, с которой надлежало ознакомиться всем, даже колониальным полицейским управлениям. Группа психиатров из Ленинграда уведомила ВПУ о своем заключении. Они запросили наиболее поздние и наиболее точные персональные профильные аналитические устройства, использующиеся для идентификации андроидов, — другими словами, шкалу Войт-Кампфа — и применили ее к тщательно отобранной группе шизофреников и больных с раздвоением личности, то есть к своим пациентам. В особенности к тем, кто обнаруживает так называемую «чувственную или аффективную тупость». Ты, наверное, слышал.

— Это как раз то, для чего применяется шкала Войт-Кампфа, — сказал Рик.

— Значит, ты понимаешь, что заставило их обратиться в ВПУ.

— Проблема существует давно. С того момента, как мы впервые столкнулись с андроидами, внешне похожими на людей. Единодушие в их оценке полицией вытекает из статьи Лури Кампфз, написанной восемь лет назад, — «Блокирование ролевой функции у недеградировавших шизофреников». Кампф сравнивал снижение эмпатических способностей, обнаруженных у людей с нарушениями психики и кажущимся внешним сходством, но в основе своей…

— Ленинградские психиатры, — бесцеремонно перебил Брайант, — считали, что определенные подтипы больных людей не смогут выдержать теста по шкале Войт-Кампфа. Если применить к ним тест в присутствии полицейских, то можно принять их за гуманоидных роботов. Ошибка станет очевидна только после того, как они будут мертвы.

— Но все эти типы и подтипы, — сказал Рик, — должны…

— Да, должны находиться под присмотром в специальных учреждениях. Они не могут ориентироваться и жить во внешнем мире; они наверняка не могут оставаться незамеченными, как несомненные психопаты. Если только кто-либо из них спятил быстро и внезапно, а вокруг не оказалось никого, кто способен заметить его состояние. Могло произойти только нечто подобное…

— Вероятность — один к миллиону, — возразил Рик, хотя и понимал, к чему клонит Брайант.

— Дейва беспокоило, — продолжал Брайант, — появление андроидов с новым мозгом «Нексус-6». Компания «Роузен», правда, заверила нас, что «Нексус-6» можно вычислить стандартным профильным тестом. Нам пришлось поверить им на слово, а теперь, как мы и предвидели, их слову требуется подтверждение. Ты понимаешь — не так ли? — к каким серьезным последствиям приведет твоя неудача в Сиэтле? Если тебе не удастся определить всех гуманоидных роботов, у нас не останется надежного аналитического устройства, и нам никогда не удастся найти сбежавших анди. Еще хуже, если ты идентифицируешь человека как андроида… — Брайант холодно улыбнулся. — Мы окажемся перед лицом… Сложится жуткая ситуация, пусть даже все, включая сотрудников «Роузен», будут держать язык за зубами и наш провал не станет известен общественности. Нам останется одно — сидеть сложа руки с безразличным видом, хотя… придется поставить в известность ВПУ, а они, в свою очередь, сообщат в Ленинград. Так что в итоге пресса обо всем пронюхает. Единственная надежда, что к тому моменту мы разработаем новую шкалу… — Он снял трубку видеофона: — По-моему, ты собираешься немедленно взяться за дело? Воспользуйся служебным ховером, заправь его на нашей насосной станции. Поднявшись, Рик спросил:

— Могу я забрать материалы Дейва Холдена? Я изучил бы информы по дороге.

— Давай-ка сначала проведем испытания шкалы в Сиэтле, — сказал Брайант безжалостным тоном, который Рик Декард хорошо прочувствовал. Когда Рик припарковал ховеркар полицейского управления на крыше «Роузен Ассошиейшн Билдинг» в Сиэтле, он с удивлением обнаружил, что его встречает молодая женщина. Темноволосая и стройная, в модных массивных защитных очках, она приблизилась к ховеру Рика, засунув руки глубоко в карманы длинного и широкого полосатого пальто. На ее небольшом резко очерченном лице застыло выражение молчаливого безразличия.

— Что случилось? — спросил Рик, выбравшись из припаркованного кара. Девушка тут же, но весьма уклончиво ответила:

— Ах, я не знаю. Какие-то дела после разговора с инспектором по видеофону. Она резко вытащила из кармана руку, протянула Рику, он неловко пожал тонкие пальцы.

— Я Рейчел Роузен. А вы, наверно, мистер Декард.

— Я прилетел не по собственной инициативе, — кивнул Рик.

— Да, понимаю, инспектор Брайант изложил нам суть дела. Но вы официальный представитель полицейского управления Сан-Франциско, а в вашем ведомстве принято считать, что корпорация Роузена не стремится к достижению общего блага. Она внимательно следила за Риком из-под длинных черных ресниц, возможно исскуственных.

— Гуманоидный робот действует как любая другая машина, — ответил Рик, — его состояние колеблется в широких пределах и может резко меняться — от общественно полезного до общественно опасного. Первое состояние нас не интересует.

— Но как только появляется общественно опасный объект, — подхватила Рейчел Роузен, — вы тут же оказываетесь поблизости. Это правда, мистер Декард, что вы охотник за премиальными? Он растерянно пожал плечами, но кивнул.

— Вам не составляет труда видеть в андроиде инерта, — заключила девушка, — и вы запросто «прихватываете» его, как принято говорить.

— Вы уже подобрали группы для проверки? — спросил он. — Я бы предпочел заняться делом… — Он сбился и замолчал, внезапно увидев животных компании «Роузен». Могущественная корпорация, отметил он, может себе позволить. В самой глубине мозга Рик, несомненно, предвидел, что натолкнется на роскошную коллекцию; он не удивился, почувствовав нечто большее, чем обычную зависть. Забыв о девушке, Рик осторожно подошел к ближайшему вольеру. Он стоял настолько близко, что чувствовал их запах, даже несколько запахов прекрасных созданий, которые сидели или стояли, а одно, очень напоминавшее енота, спало. Он впервые в жизни собственными глазами видел живого енота. Он знал енотов по стереоскопическим кинофильмам, которые показывали по ТВ. Почему-то пыль подействовала на енотов так же сильно, как и на птиц; их практически не осталось. Повинуясь внутреннему порыву, Рик автоматически достал потрепанный каталог «Сидни» и пролистнул до страницы «Еноты». Рекомендуемая цена, как и у першеронов, была напечатана курсивом; не уточнялось, существует ли на свободном рынке хоть один экземпляр для продажи. Каталог «Сидни» просто констатировал цену, по которой совершилась последняя сделка на енота. Цифра была просто астрономическая.

— Его зовут Билл, — подсказала девушка, она стояла за спиной Рика, — Енот Билли; мы приобрели его в прошлом году у дочерней фирмы. Она указала куда-то в сторону от Рика, и только после этого он различил вооруженных охранников, которые стояли, держа наготове автоматические ружья, легкие скорострельные модели «Шкода»; глаза охранников, устремленные на Рика, видимо, внимательно следили за ним с самого момента его парковки. «И это несмотря на то, — подумал Рик, — что на ховер четко нанесена маркировка летательного кара полицейского управления».

— Крупнейший производитель андроидов, — задумчиво произнес Рик, — вкладывает прибыль в покупку живых существ.

— Взгляните на сову, — посоветовала Рейчел Роузен. — Она здесь, сейчас я разбужу ее, чтобы вы посмотрели. — Девушка неспешно двинулась к небольшой клетке, в центре которой возвышалось сухое, с многочисленными сучками, деревце. Он хотел было сказать, что на свете не осталось ни одной живой совы. «По крайней мере, нам всегда внушали эту мысль». Рик вспомнил, что каталог «Сидни» помечал сов буквой "в" — вымершие; крошечные аккуратные буквы "в" были разбросаны то тут, то там по всему каталогу. Шагая следом за девушкой, он проверил свои подозрения, заглянув в каталог «Сидни», и не ошибся. «„Сидни“ никогда не ошибается, — сказал он себе. — Вот почему мы все так уверены в нем. Разве наши желания, даже самые благие, могут изменить суть происходящего?»

— Ваша сова поддельная, — с неожиданной уверенностью заявил он; разочарование его усилилось до безысходности.

— Нет. — Рейчел Роузен улыбнулась, и Рик на фоне иссиня-черных волос и темных глаз девушки отметил ряд ровных, мелких почти прозрачных зубов.

— Но «Сидни» свидетельствует, что… — Рик протянул ей каталог, чтобы она увидела. Он очень хотел доказать ей…

— Мы никогда ничего не покупаем у «Сидни». Как и у других официальных торговцев. Наша коллекция пополняется за счет поступлений от частных ловцов, а закупочные цены мы просто не разглашаем, — сообщила девушка. — К тому же в штате компании есть собственные натуралисты, в данный момент они работают в Канаде. Там еще остались значительные территории, покрытые лесом, значительные

— по нашим нынешним меркам. Но и их достаточно для обитания мелких животных, а иногда и птиц. Рик долго стоял, вперившись в сову, которая дремала, держась за сухую жердь. Тысячи мыслей одновременно всколыхнулись в его сознании, мысль о войне, о тех днях, когда совы одна за другой начали падать на землю; он вспомнил, как в детстве узнавал о том, что один за другим вымирают виды животных, как газеты сообщали буквально каждый день: «Вчера умерла последняя лисица…», «Сегодня умер последний барсук…» — до тех пор, пока людям не надоело читать бесконечные некрологи. Но прежде всего Рик думал о том, как сильно хочет заполучить настоящее животное; помимо его желания в нем всколыхнулась подлинная ненависть к электрической овце, за которой он должен ухаживать, о которой вынужден заботиться как о настоящей. «Деспотизм вещи, — думал он, — которая не знает, что существую я. Как и андроиды, не способные оценить существование кого-то, кроме самих себя». Рик впервые задумался о невероятном сходстве электрического животного и анди. «Электрическое животное, — отметил он, — можно рассматривать как упрощенную разновидность робота, замкнутого на себя самого. И наоборот, андроидов можно рассматривать — как высокоразвитую эволюционировавшую модификацию эрзац-животного». Оба определения вызвали в нем чувство неприязни.

— Если вы решите продать сову, — сказал он девушке, — сколько вы возьмете за нее и какой попросите аванс?

— Мы никогда не продадим нашу сову, — ответила Рейчел. Она испытующе посмотрела на Рика — смесь удовлетворения и жалости; по крайней мере, именно это он прочитал на ее лице. — И даже если мы решим продать сову, вы едва ли сможете за нее заплатить. Какое животное вы держите дома?

— Овцу, — ответил он, — черномордую суффолкскую овцу.

— У вас нет причин для сожаления.

— Я счастлив, — ответил Рик, — просто я всегда хотел иметь сову, даже до того дня, как они начали падать замертво, — и тут же добавил: — Все, кроме вашей.

— Наша Программа Спасения и Предельного Планирования предусматривают покупку еще одного экземпляра совы, которая сможет спариваться со Скрэппи. — Она показала на сову, дремавшую на сухом дереве; сова на мгновение открыла оба глаза — вспыхнули желтые щелочки, которые тут же затянулись, — и вновь окунулась в дрему. Грудка птицы поднялась и опустилась, как будто сова, погруженная в гипнотическое состояние, вздохнула. С трудом оторвавшись от созерцания совы, которая добавила к его первоначальному ощущению благоговейного страха и тоски чувство горечи и потери, он сказал:

— Кажется, мне пора начать тестирование отобранной группы. Мы можем спуститься вниз?

— Мой дядя лично беседовал с вашим начальником, так что сейчас, возможно, он…

— Вы близкие родственники? — поинтересовался Рик. — Эта огромная корпорация — ваше семейное дело? Продолжая начатую фразу, Рейчел произнесла:

— Дядя Элдон сейчас, возможно, уже подготовил и контрольную группу, и группу андроидов. Так что идите за мной. Она направилась к лифту, засунув руки в карманы так же глубоко, как в тот момент, когда следила за парковкой Рика; она шла не оглядываясь, а он на секунду задержался, почувствовав приступ злости, но справился с собой и двинулся следом за девушкой.

— Почему вы настроены против меня? — спросил Рик, когда они спускались вниз на лифте. Она откликнулась с заметным опозданием, как будто задумалась над ответом только после того, как он задал вопрос.

— Видите ли, вы… мелкий служащий Управления полиции, — с нарочитой любезностью ответила она, — оказались в необычной ситуации. Надеюсь, догадываетесь, что я имею в виду? — Девушка бросила на него косой презрительный взгляд.

— Скажите, какой процент от общего количества составляют сегодня андроиды с мозгом «Нексус-6»? — спросил он, не реагируя на ее отношение к себе.

— Сто, — ответила Рейчел.

— Я уверен, что мы можем определить их по шкале Войт-Кампфа.

— А если нет, то нам придется отказаться от продажи «Нексус-6» на рынке? — Ее темные глаза вспыхнули; она пристально смотрела на Рика до тех пор, пока кабина не остановилась, а дверцы не отъехали в разные стороны. — И все из-за того, что Управление полиции не способно справиться с элементарными функциями, возложенными на него, — обнаружить нескольких андроидов «Нексус-6», которые удрали от хозяев… Мужчина — пожилой, но худощавый и энергичный — шагнул им навстречу; на его лице читалась откровенная озабоченность, как будто за последние несколько часов произошло нечто неординарное.

— Элдон Роузен, — представился он, пожал руку. — Послушайте, Декард, вы ведь понимаете, что мы не производим андроидов на Земле, верно? Мы не можем вот так запросто снять трубку видеофона и попросить принести нам наверх пару-тройку образцов текущей продукции «Нексус-6»; не поймите меня превратно, что мы не хотим или отказываемся сотрудничать с вами. Как бы то ни было, я сделал все, что мог. — Он быстро пригладил волосы слегка трясущейся рукой… Рик приподнял портфель с эмблемой Управления, как бы обращая на него внимание:

— Я готов к работе. Явная нервозность старика Роузена подбодрила Рика. «Они боятся меня, — внезапно понял он. — И Роузен-старший, и его племянница Рейчел. Видимо, это в моих силах — остановить производство моделей „Нексус-6“. Результаты теста скажутся на коммерческой деятельности корпорации. Несомненно, решение круто повлияет на будущее „Роузен Ассошиейшн“ как здесь, в Штатах и России, так и на Марсе». Роузены — дядя и племянница — внимательно наблюдали за ним, и он почувствовал лживость их показных манер; явившись к ним, он принес с собой вакуум — пустоту и ужас экономической гибели. «Они контролируют чрезмерный потенциал, — подумал он. — „Роузен Ассошиейшн“ — один из столпов индустриальной мощи всей системы; действительно, производство андроидов неразрывно связано с процессом колонизации, и если прекратится первое, то придет конец и второму… Несомненно, в „Роузен Ассошиейшн“ отлично это понимают. Элдон Роузен, с момента как ему позвонил Брайант, только об этом и думает».