- Не бывает.
      - Позвольте на карту взглянуть.
      Несколько человек вошли в штабной шатер и сразу начали покрываться испариной.
      Я предложил гостям сесть на грубо сколоченные лавки.
      - Какие еще вопросы будут?
      - Давайте выйдем на воздух. И захватите документацию.
      - Вся документация перед Штабом висит. Другой нет.
      - То есть?...
      - А вот смотрите: законы лагеря, распорядок дня, план работы, график походов - что тут еще? - список членов Штаба, список командиров отрядов. А это сменяемые листки: таблицы соревно-ваний, списки караульных на сегодняшний день. Больше ничего нет. Дубликаты хранятся у меня и у начальника Штаба.
      - Мм-да... - сказали комсомольцы. Чуть наметившийся контакт растаял сигаретным дымком.
      Протрубил горн.
      - Это куда?
      - Никуда. Просто предупредительный сигнал. А через восемь минут протрубят на полдник.
      - При таких порядках даже на еду приходится по два раза звать, сказала комсомольская тетя.
      Я резко повернулся:
      - При любых порядках нужно сначала разобраться во всем!
      - Не надо нервничать, - сказал главный. - Мы для того и приехали, чтобы разобраться.
      Я пригласил гостей в столовую, но свежее молоко, теплый черный хлеб и печенье уже не способны были растопить тот холодок открытого недоброжелательства, который подул между нами с первых минут знакомства. Гости негромко делились впечатлениями от всего увиденного, не обращая внимания ни на меня, ни на сидевших рядом воспитателей.
      - Простите, - сказал я, - но мое свободное время кончилось. Через десять минут я должен быть на реке.
      - Начальник лагеря у нас просто незаменимый человек, - пояснил кто-то своим товарищам.
      - Начальник лагеря должен быть незаменимым человеком! - отпарировал я.
      Назревал скандал, и главный понял это раньше других.
      - Еще несколько минут, если не возражаете. И вас, товарищи, попрошу задержаться, - обратился он к воспитателям.
      Гости положили перед собой одинаковые блокнотики в красных переплетах.
      Тихо подошел Сергей Михайлович:
      - Разрешите присутствовать. Правда, я не воспитатель, а только здешний лекарь...
      - Да-да, конечно, что за вопрос, - главный посмотрел на нас и дружески улыбнулся. - Итак, чтобы никого не задерживать, проведем экспресс-беседу. Начнем с работы в отрядах. Вот вы у нас самая молодая, - обратился он к студентке-практикантке, - простите, не знаю вашего имени-отчества...
      - Можно просто Аля.
      - Очень приятно. Вы в каком отряде воспитатель?
      - Ни в каком. У нас в отрядах нет воспитателей.
      - Простите, не понял, - улыбка еще держалась на лице главного, но взгляд сделался жестким и пронзительным.
      - У нас в отрядах нет воспитателей, - повторила Аля. - Всем заправляют командиры. А взрослые водят в походы, организуют досуг и купание.
      Гости, не вмешиваясь в разговор, что-то торопливо записывали.
      - Вы хотите сказать, что дети предоставлены сами себе и находятся без присмотра?
      Аля растерянно оглянулась на меня:
      - Я этого не говорила...
      Главный в упор смотрел на нашу студентку, выстукивая пальцем незамысловатую дробь по краю блюдечка. Избитый прием - гипнотизировать взглядом человека, стоящего ниже собеседника на служебной лестнице, конечно, подействовал на молоденькую воспитательницу: Аля то поднимала, то опускала глаза - и, смутившись окончательно, начала поправлять бретельки открытого сарофана.
      - Думаю, этот вопрос ко мне как к начальнику лагеря, - я встал
      из-за стола. - Извините, но мне действительно надо идти. И остальным тоже.
      - Минуточку, - сказал главный. - Полагаю, что воспитатели могут быть свободны. Раз они поставлены вне отрядов, разговаривать с ними не о чем. Есть другие мнения?
      Комиссия быстренько зашепталась и согласно закивала головами.
      - Вы можете идти, товарищи, - дружески сказал воспитателям главный.
      - Мы останемся, - сказала Аля.
      - Вот как? - главный постучал пальцем по блюдечку. - Ну что ж,
      прекрасно. У меня вопрос к начальнику лагеря: как у вас поставлена политическая работа?
      Я был уверен, что наша политическая работа - воспитать честных, ответственных за свое дело людей, знающих свой родной край и любящих его, но вопрос главного был явно не об этом, и я спросил:
      - Что вы имеете в виду?
      - Мы имеем в виду то, что имеет в виду наша партия.
      - Тогда, чтобы было конкретнее, задавайте вопросы. Только побыстрее.
      И комсомольцы, нацелившись ручками в блокноты, начали спрашивать один за другим:
      - У вас есть план политико-воспитательных мероприятий?
      - Нет.
      - Сколько проведено политинформаций?
      - Ни одной.
      - Какие выписываете газеты?
      - Никакие. Покупаем в городе "Пионерку" и "Комсомолку", по пять экземпляров каждой, и оставляем в столовой.
      - Проводится ли обсуждение программных статей?
      - Нет.
      Наступила пауза, закрылись блокноты.
      - Ну, что же, товарищи, - сказал главный. - Вопрос о лагере и о его начальнике в частности будет решаться, разумеется, не здесь.
      Очень жаль, что нам не удалось побеседовать более обстоя-тельно. А пока идите работать, товарищи. Желаем успеха! - и он снова дружески улыбнулся нам.
      - Всего хорошего! - сказал я и уже двинулся из столовой, но Сергей Михайлович остановил меня:
      - Виктор Яковлевич, очень прошу - задержитесь еще на пару минут, а я потом все объясню ребятам и извинюсь перед ними за опоздание.
      Он повернулся к комиссии:
      - Меня зовут Сергей Михайлович Голицын. Я не только лечу здешних сорванцов, но и пишу о них книги. Вы их не читали, как и многих других, полагаю, тоже.
      Сергей Михайлович подергал себя за кончики пальцев.
      - Позвольте высказать свое мнение. Меня удивила ваша предвзятость ко всем нам. И тон, который вы взяли при разговоре с нами. Предупреждаем, мы все любим Виктора Яковлевича и в обиду его не дадим. И я буду сражаться за наш лагерь и за наш коллектив на самых высоких уровнях. Запишите в свои блокнотики мою фамилию: Голицын Сергей Михайлович, член Союза советских писателей. И вам должно быть стыдно за свое поведение, потому что так поступать нельзя!
      Сергей Михайлович взял со стола чайную ложечку, согнул ее, потом выпрямил - и не попрощавшись ушел из столовой. Мы тоже разошлись по своим делам, и больше я этих комсомольцев никогда не встречал и не жалел об этом.
      После отбоя Сергей Михайлович присел рядом со мной на скамейке.
      - Вы не огорчайтесь. Это просто злые и неумные люди.
      - Да нет. Это же их работа, и они хорошо знают свое дело. Они ездят по пионерским лагерям, проверяют планы, беседуют со взрослыми и детьми, где-то похвалят, где-то пожурят, но все время сталкиваются с привычной, устоявшейся за многие годы обстановкой, определяемой десятками приказов, инструкций и положений. И в этой обстановке они как рыба в воде. А здесь они встретились с чем-то непривычным, когда вместо руководящих указаний требуется вникать в суть проблемы, может быть, даже поучиться чему-то. Согласитесь, что не всякому начальству это понравится.
      - Нет-нет, вы не правы, - Сергей Михайлович посмотрел на темные ряды палаток. - Наш опыт надо не уничтожать, а распространять. Ведь мы вернули детям романтику первых пионерских лагерей 20-х годов. И мы с вами непременно напишем об этом, когда приедем в Москву. А всякие комиссии, - Сергей Михайлович пренебрежительно махнул рукой, - всякие комиссии были и будут. Но надо, чтобы в них входили умные люди.
      - У нас сегодня были умные люди, - сказал я. - Просто нам в паруса дуют разные ветры...
      Не знаю, какие выводы сделала комиссия в Москве, но для нас никаких последствий не было. Только приехавшая в лагерь директор интерната Валентина Ивановна сказала, что наши новации вгонят ее в гроб, и заранее пригласила нас на свои похороны.
      Потом, в разные годы, к нам приезжали пионервожатые и начальники лагерей. Всем нравилось детское самоуправление, но многие говорили, что, к сожалению, в пионерских лагерях его организовать невозможно. Как невозможно ввести и наши законы: в лагерях собираются дети из разных школ, и за ними необходим плотный контроль. Я не жалел времени на беседы с гостями, потому что видел, что их по-настоящему интересует организация дела. Конечно, гостям многое было непонятно, например, как это дети работают без надзора воспитателей на колхозных полях.
      - Так у нас бывают дни, когда в лагере нет воспитателей, они все в походах, - объяснял я. - Да и зачем они в поле? Всем распоряжаются отрядные производственные сектора. Иногда я выхожу на прополку, но не для надзора, а работаю в одной из бригад. И кроме того, ребята понимают, как загружены воспитатели, и думаю, появись они в поле, их немедленно отправили бы в лагерь с приказом отдыхать.
      Начальников лагерей привлекала наша точность выполнения режимных моментов, а пионервожатых восхищало
      "правило 12-ти секунд". Я предупреждал, что все это только составная часть детского самоуправления и отдельно работать не будет, но гости обещали непременно попробовать это новшество в своих лагерях. Уже зимой, при встречах на городских семинарах, вожатые говорили, что ничего с нашей точностью у них не получилось.
      - Вы показали нам фокус, а секрета не раскрыли, - обиженно сказала молодая учительница.
      Беседуя с гостями, я с огорчением убеждался, что они не знакомы с трудами А. С. Макаренко, а без этого все увиденное у нас действительно напоминало какой-то фокус. Соглашаясь, что психолого-педагогическое обоснование жизнедеятельности коллектива - вещь крайне нужная, гости не могли поддержать разговор о перспективных линиях его развития, о детерминантах активности личности или о соотношении потребностей с функционально-энергетическим потенциалом каждого индивида. Поэтому, выслушивая мои разглагольствования, гости вежливо переводили разговор на практические моменты, более всего интересуясь конкретными фактами, а не их обусловленностью. Мы рассказываем об отношении к деятельности, принимаемой детьми внешне, рационально или внутренне, а гостей интересует, каким образом это опредмечивается на практике - ну, скажем, при проведении отбоя. Для наших воспитателей отход детей ко сну давно уже не составляет проблемы, но они в свое время были вожатыми и хорошо помнят ежевечернюю нервотрепку с перебеганием из одной спальни в другую, с окриками и наказаниями не желающих утихомириться ребят. И помня об этом, воспитатели просят, чтобы я рассказал о нашем отбое поподробнее. А что тут рассказывать?
      После вечерней линейки один из взрослых спускается к реке. Постепенно к реке подходят ребята. Отрядные санитары следят, чтобы все почистили зубы и неприменно помыли ноги.
      - А если не помоют? - спрашивают вожатые.
      - Но мы же не играем с детьми в прятки. Большинство привыкло к вечернему туалету, а за другими присмотрит санитар, командир отряда или соседи по палатке. Важно, что все понимают необходимость привести себя в порядок перед сном, и отловленный лентяй не спорит с товарищами. Ему нужен дополнительный стимул для выработки полезной привычки, вот такого неряху и подтолкнут к воде. Один раз проконтролируют, другой, или на утренней линейке посмеются - кому хочется нарываться на неприятности? Да, забыл сказать: на вечернем умывании желающие, предупредив взрослого, могут купаться. Правда, таких немного.
      В 22 часа 22 минуты дается предупредительный сигнал. Взрослые тут же забираются в свои палатки или собираются возле меня в столовой. А дежурный командир громко оповещает:
      - До отбоя остается 8 минут, 7 минут, 6, 5, 4...
      Ровно в 22.30 звучит горн, и ко мне подходят командиры отрядов сообщить о количестве ребят в палатках.
      Иногда мы беседуем с командирами о прошедшем дне или решаем какие-нибудь завтрашние дела, но чаще я говорю:
      - Спасибо, можете отдыхать.
      А по лагерю ходит ночной караул и предупреждает тех, кто громко разговаривает в палатках.
      - Значит, после отбоя можно разговаривать?
      - Конечно. Ну, пошепчутся ребята пять-шесть минут - какая беда? В пионерских лагерях, насколько я знаю, вожатые и по тридцать минут укладывают детей.
      - Бывает и дольше, - признаются гости. - А скажите: случается, что кого-нибудь вовремя не окажется на месте?
      - Нет. В каждой палатке есть староста, и он немедленно доложит об этом командиру. Всякие штучки о том, чтобы не выдать товарища, у нас не проходят. Ребята прекрасно понимают, что
      лагерь не огорожен, рядом река. Напорется кто-нибудь в темноте на сук, пролежит на земле до утра - вот вам и дружеское прикрытие! Да и зачем и от кого таиться? Хочешь на ночную рыбалку - пожалуйста, только отметься у дежурного командира.
      Не спится - вылезай из палатки, походи с караульными или почитай книжку при фонарике в столовой - тоже не возбраняется. Но таких случаев что-то не припомню.
      - А если восьмиклассник с девочкой захочет после отбоя погулять, отпустите?
      - Конечно. Надо же верить ребятам. Ну, а если мы запретим - что они, не найдут другого времени для уединения? Правда, никто с такими просьбами к дежкому не обращался. Я слышал, что после летних лагерей число детских абортов в Москве увеличивается, но как с этим бороться, не знаю. Видимо, надо проводить беседы с девочками, начиная с шестого класса. Этим у нас занимаются Сергей Михалович и воспитательницы. А влюбленность в этом возрасте естественна, как и тяга к противоположному полу. И здесь уж ничего не поделаешь. Может быть, к счастью.
      Гости много записывали, многим интересовались, и мы всегда расставались довольные друг другом.
      Иногда я спрашивал воспитателей, какие они видят проблемы в лагере. Воспитатели переглядывались и весело говорили, что никаких проблем нет и все великолепно. Мне тоже казалось, что если и не великолепно, то уж совсем неплохо. Все в лагере делалось ребятами и ответственные за различные участки работ хорошо понимали свою нужность в общем деле. Когда однажды утром поднялся ветер, смахнувший посуду со столов и срывающий рубироид с крыши, дежком приказал старшим мальчишкам прижать настил своими телами, и ребята распластавшись лежали на раскачивающейся столовой, но завтрак был приготовлен вовремя.
      - Мы все-таки рискуем! - прокричал мне на ухо Сергей Михай-лович.
      - Поставьте возле столовой ребят, чтобы ловили тех, кто упадет, прокричал я. - А дежком - молодец: режим дня не должен меняться ни при каких условиях!
      Ребята знали, что они не понарошку хозяева лагеря. Расшатается скамейка - кто-то идет к завхозу за молотком и гвоздями. На пилку дров вообще назначать никого не требовалось: дежком кликнет добровольцев - и под навесом выростает поленница. Это называлось работой по желанию, и за нее не полагалось никаких поощрений, кроме моего " Спасибо! "
      на вечерней линейке.
      Бывало и так: вижу, малыши начинают ссориться из-за ходуль или за право взобраться на качели. Останавливаю кого-нибудь постарше:
      - Там наш горох скоро передерется, займи их чем-нибудь.
      - А чем занять?
      - Откуда я знаю!
      И через минуту на площадке слышится смех - это миротворец показывает прыжки на ходулях и обещает выцыганить у завпрода пару вобл для того, кто повторит его номер.
      Хозяева-то хозяева, но самые старшие только подбирались к пятнадцати годам, и случалось, им в головы приходили идеи, с которыми взрослому человеку согласиться было нелегко.
      Подходит ко мне командир отряда восьмиклассников:
      - Мы хотим пойти в двухдневный поход без воспитателя.
      - Смысл?
      - Надо же проверить, на что мы способны.
      - Вы способны на многое! - пытаюсь я обратить разговор в шутку.
      - Нет, серьезно. Воспитатель же ничего не делает в походе. Или вы нам не доверяете?
      - Не возражаешь, если я подумаю до вечерней линейки?
      - Не возражаю.
      Я посоветовался с воспитателями и разрешил.
      Через пару дней отряд восьмиклассников сдал рапорт дежкому и вышел на маршрут. Вечером я отмахал километров двенадцать на велосипеде и заявился к ребятам на бивак. Все было в порядке - палатки поставлены, ребята поужинали и негромко пели у костра. Командир сказал, что никаких замечаний к отряду нет, мы немного поболтали, и за полночь я вернулся в лагерь.
      Мы организовали отряду торжественную встречу с традиционными кружками компота и воблой, но на линейке я попросил ребят с такими просьбами больше ко мне не обращаться:
      - Запретить не имею права, уверен, что старшие могут обойтись в походе без взрослых, но поберегите мое здоровье - я всю ночь глаз не сомкнул.
      А вот случай не столь серьезный.
      Как-то на Штабе ребята спросили, нельзя ли немного улучшить питание.
      - Вы что, бываете голодными?
      - Да нет, просто хочется чего-нибудь вкусненького.
      Я напомнил о лагерной смете, сверх которой нам ни копейки не дадут, но ребята уже все продумали и предложили в пределах недельного расхода заменить одни продукты другими.
      - Ничего не выйдет, - вмешался завпрод. - Я и так еле концы с концами свожу!
      Но штабисты настаивали, что надо попробовать и они сами поедут на базу с завпродом, выберут то, что повкуснее и не очень дорогое. Завпрод обозвал товарищей дураками и, конечно, при голосовании поднял руку против. Я благоразумно воздержался.
      На следующий день в лагерь завезли родимых кур с пупырыш-ками и с пушком, копченую колбасу, шоколадки и несколько банок меда.
      Повариха тетя Тася сказала, что кур для второго блюда маловато, их хватит раза на три для супа, и то маленькими кусочками. Колбасу резали на просвет, и завпрод заорал, что не позволит переводить добро и остаток отдаст в поход какому-нибудь отряду - пусть хоть там увидят, что им досталось на перекус. Шоколадки к полднику порадовали, но зато мед, налитый на печенье, по-настоящему разозлил дежурных. Они заявили, что теперь надо отмывать клеенки несколько раз теплой водой, и пусть этим занимаются те, кто привез эту липучую пакость.
      Три дня мы хлебали куринный супчик и ели картошечку с сардинами в масле. А на четвертый - супчик был уже только с картошкой, и картошечка только с маслом. Члены Штаба предложили добавить в картошку традиционную тушенку, но завпрод показал им комбинацию из трех пальцев, сказав, что тушенка пойдет со следующей недели, а теперь пусть обходятся кашами на молоке. Даже малыши посмеивались над членами Штаба, а я, к счастью оказавшийся вне игры, назидательно процитировал им: " Беда, коль пироги начнет печи сапожник... "
      С каждым годом наш лагерь богател и благоустраивался. Мы построили сборный фанерный домик для бесед, песен и чтения стихов во время дождя, Московский военный округ передал нам четыре байдарки, десяток саперных лопаток и три палатки-вагона, тоже не лишние при непогоде. Под руководством учителя географии ребята соорудили две лодки человек на десять, причем одну под парусом. С таким флотом можно было выходить в двухдневные походы - на большее мы не решались: возвращаться, выгребая против течения, оказалось трудно даже для старшеклассников. Поэтому флот чаще использовался для катания и, конечно же, на соревнованиях и при проведении ночных военных игр, когда требовалось захватить остров километрах в пяти от лагеря.
      На звенигородской автобазе я предложил нелегальную сделку:
      - Мы берем в лагерь за символическую сумму пятерых детей ваших работников, а вы предоставляете нам машину для привоза воды и продуктов.
      Новые ребята легко вошли в наш коллектив и еще несколько лет, уже повзрослев, помогали строить лагерь и участвовали в походах. Так мы распростились с колхозной лошадью - теперь каждое утро возле кухни стояла цистерна со свежей водой.
      В начале нового учебного года Сергей Михайлович сдержал обещание и подбил меня дать совместный материал на разворот " Пионерской правды ". Он не мог забыть наезд на лагерь комиссии перезревших комсомольцев и сказал, что это будет "наш ответ Чемберлену". Потом вышли его книги "Полотняный городок" и "Городок сорванцов", ставшие очень популярными среди подростков. Героев книг начали приглашать на читательские конференции, а меня - еще и на различные педагогические собрания, где часто приходилось видеть недоверие и скепсис на лицах слушателей.
      На Педагогических чтениях в НИИ психологии АПН РСФСР, после привычных уже вопросов: "А что будет, если..." и вопросов о ночной рыбалке, о самостоятельных поездках ребят за продуктами и вообще о последствиях чрезмерной детской самостоятельности один из оппонентов, подводя итоги, сказал:
      - Наш уважаемый докладчик поведал о своей красивой мечте. Но он ошибся местом: здесь научная конференция, а не клуб любителей фантастики.
      Тогда, не прося слова, поднялся Сергей Михайлович Голицын и, представившись, повернулся к залу:
      - Я живу в лагере со дня его основания. И могу заверить, что все, о чем сегодня рассказывалось, - лишь малая толика того, что было на самом деле.
      Раздались аплодисменты.
      Экмперимент
      В лагере по нескольку раз в неделю я учил моих, ставших уже семиклассниками, ребят технике хождения по склонам, благо берега Москвы-реки были крутые, местами с разрывами песчаника и каменистыми выходами. Учил не ради забавы: после лагеря мы отправлялись в горное путешествие по Кавказу.
      Все началось еще в интернате. Я не всегда был доволен шестым классом, в котором работал воспитателем. Особых претензий не было - уборка спален, дежурства по интернату и столовой выполнялись вроде бы неплохо. Но мне хотелось большей сплоченности между ребятами, хотя что это такое, я не очень представлял. Бихевиористические тенденции, определяющие группу как общность, совокупно реагирующую на внешние раздражения, меня не увлекали, так как от них попахивало муштрой и бездумной дисциплиной. Я безоговорочно принимал макаренковские определения коллектива, где ни слова не говори
      лось о единых интересах и потребностях людей. Каждый из моих шестиклассников жил своей жизнью, со своими сиюминутными заботами, со своими мечтами, наконец, со своими маленькими тайнами, правдами и обманами. Это не волновало меня, потому что, проецируя их жизнь на свою, видел, что в этом плане ничем не отличаюсь от ребят. Конечно, отношение к различным сторонам действительности у нас не всегда совпадало, и то, что я, как воспитатель, старался передать детям свой нравственный опыт, было естественным. Я знал, что люди, находящиеся в условиях формальных или неформальных объединений, постепенно вырабатывают собственные нормы жизни, не всегда совпадающие с общественными и даже антогонистические им. То, что в одной группе оценивается в положительных единицах, в другой не принимается или пресекается на корню. ВОТ эти нигде не зафиксированные нормы и не устраивали меня. Часть моих воспитанников жила по принципу - сделать поменьше, получить побольше. Удивляться тут было нечему: жизненный опыт многих воспитанников формировался в семьях, далеко не лучшей социальной характеристики. Безусловно, за два года работы с классом, включая лагерные сезоны, кое-что сделать удалось. Ребята начали больше читать, стали лучше относиться к своим обязанностям и друг к другу. Но я видел, что для многих воспитанников существует как бы две морали. Одна - официальная, где надо играть роли дисциплинированных учеников и активных пионеров, и другая - собственная, формируемая личным опыом и обеспечивающая наибольшее благоприятствие ее носителю. По этой морали не возбранялось списывание домашних заданий, решение споров при помощи кулака, порча интернатского имущества и многое другое, никак не согласуемое с общественными нормами. В лагере, где не было уроков и надоевшей уборки помещений, ребята преображались, и даже самые ленивые выполняли "работы по желанию" - возможно, чтобы заслужить мое одобрение, а если повезет, то и получить право спустить флаг на вечерней линейке, что считалось очень престижным.
      Но начался новый учебный год, и повзрослевшие воспитанники снова входили в привычный круг отношений. Чтобы сохранить все положительное из туристского лагеря, нужна была иная организация жизни всего интерната, построенная на цепочке перспектив, ведущих к общей, значимой цели. Такая цель появилась только однажды - при подготовке к строительству нашего городка второго сезона. В дальнейшем подобного энтузиазма не было и не могло быть: общие задания кончились, а сборный домик и лодки мастерили человек десять старшеклассников, и это никак не затрагивало жизни остальных воспитанников. Только через несколько лет мне необыкновенно повезло: я вошел в коллектив, построенный на макаренковских принципах. А сейчас требовалось в не приспособленной для этого школьно-интернатской системе заниматься сплочением ребят, зная, что даже при успехе все замкнется на одном моем классе, без выхода на воспитанников других возрастов. Это был не лучший вариант, но я все-таки открыл книги по психологии, чтобы определить, чем же эта сплоченность характерезуется. В самых общих чертах оказалось, что для сплоченности группы необходима устойчивость межличностных отношений и взаимодействий. Организовывать взаимодействия я уже умел, поэтому в своем педагогическом дневнике крупно выделил "Межличностные отношения " и поставил вопросительный знак.
      Далее требовались эмоциональные связи. Как их формировать, признаться, не понимаю до сих пор, но чтобы не адаптировать проблему, заменил "Эмоциональные связи" на "Организацию личностно значимой и эмоционально привлекательной деятельности" - здесь я чувствовал себя достаточно уверенно. Устраивало меня и то, что сплоченность возникает, в частности, при осознании людьми полезности группы для себя - в плане ли физической защищенности или достижения цели, неважно. Этим я уже занимался в классе и особых трудностей не предвидел. Итак, из всего прочитанного неясным оставалась организация межличностных отношений и эмоциональных связей - позитивной притягательности членов группы друг к другу и к группе в целом. Но я решил, что здесь все образуется само собой, и начал искать содержательную форму, в которой на практике будут реализовываться теоретические положения.
      Прежде всего перед ребятами должна быть поставлена личностно значимая и эмоционально привлекательная цель, для достижения которой стоит тратить время и усилия больше привычных.
      Путь к цели должен быть нелегким, но реальным, чтобы каждый воспитанник осознавал возможность пройти его.
      Достижение цели обеспечивается взаимодействием в микро-группах и между микрогруппами, вследствие чего должны возникнуть межличностные эмоциональные связи и положитель-ная индивидуальная оценка всей группы.
      Реализация этих положений неминуемо приведет к возникно-вению искомой сплоченности воспитанников! Что и требовалось доказать.
      После тщательной подготовки и анализа всех pro et conra я выдвинул перед ребятами яркую и заманчивую цель - летнее путешествие по Кавказу. И не в какие-нибудь курортные места, а в настоящие горы, туда, где на вершинах не тают снега и ледники спускаются в темную зелень озер, где в прохладных ущельях ревут всклокоченные пеной реки, а нарзан можно пить сколько хочется, черпая его меж красноватых камней. Я расписывал горные красоты с таким упоением, что самому захотелось тут же бросить все и закинуть рюкзак за спину.
      - А отдых у моря?! Кто из вас был у моря?
      Шестиклассники завороженно смотрели на меня, стараясь понять, шутка это или серьезно.
      - Да кто нас пустит в горы, - охладил мои восторги лагерный завхоз Юра Овчинников. - И денег нет.
      - Пустят! - уверенно сказал я. - И деньги наскребем. Только... - я удрученно замолчал. - Только с такой успеваемостью, как у нас, разговаривать с Валентиной Ивановной о Кавказе - дело безнадежное.
      И тут ребят прорвало. "Подумаешь, успеваемость! - кричали они. - Что мы, хуже других классов учимся? Да если захотим..."
      - Вот-вот, - перебил я. - Если захотите. А на другие классы нечего кивать, они в горы не собираются.
      Я смотрел на своих воспитанников и хорошо понимал, что творится в душах этих нигде не бывавших и ничего еще не видавших ребят. Только что перед ними раскрыли такую радужную, такую заманчивую цель, а тут - мышка бежала, хвостиком вильнула, яичко упало и разбилось.
      - Вот что, - сказал я, - не будем галдеть и не будем торопиться. До конца полугодия остается чуть меньше месяца. Проверьте себя и постарайтесь получить в четверти поменьше троек. В первую очередь это относится... Ну, вы сами знаете, к кому. И тогда мы посмотрим, стоит ли затевать разговоры о Кавказе или все это пустая болтовня. Пусть лучшие ученики помогут двоечникам. А я за это время что-нибудь придумаю - как нам организовать учебу и как избавиться от лентяев, корчащих из себя дураков. Потому что уверен: лентяи среди нас есть, а дураков нет.
      Почти ежедневно я так или иначе упоминал о будущем путешествии. То принесу свои старые фотографии с ледниками и снежными вершинами, то цветные буклеты с видами гор, или заведу разговор об обороне Кавказа в годы войны. Я даже рисовал на доске схему хребтов в районе путешествия и советовался с ребятами, какой маршрут нам лучше избрать. Словом, я вел себя так, будто вопрос о поездке - дело почти решенное, и осталась самая малость: наладить успеваемость.
      И лед тронулся! На самоподготовке ребята донимали меня просьбами построже проверить устные предметы - русский и математику я сбрасывал сильным ученикам, и когда их подшефные благополучно выплывали на уроках, горячо хвалил и тех и других. На переменах ко мне в спортивный зал скатывались заматеревшие двоечники с криками, что они за контрольную получили четыре с минусом, а уж в следующий раз...
      В общем, все получалось по науке: стремление к сформированной потребности требовало включения в деятельность, не являющейся предметом потребности! А так как затрата непривычных усилий отвечала функциональным возможностям воспитанников и, как правило, сопровождалась успехом, я посчитал вопрос решенным и приготовился к организации сплоченности.
      К концу полугодия мы подошли с результатами значительно лучшими, чем в первой четверти. Правда, троечников меньше не стало, но это были твердые троечники, без дополнительных занятий и натаскиваний.
      После зимних каникул я прикнопил к стене разграфленный ватманский лист, где на фоне снежных вершин и под заголовком "В первый раз на Кавказ!" были воткнуты на булавках флажки с фамилиями учеников.