Наверное, каждый учитель может припомнить случаи ответственного отношения школьников к поручениям. И рассказать об этом нынешним своим ученикам. Но ценность таких воспоминаний заметно снижается из-за того, что нынешние ученики понятия не имеют о героях прошлых лет. Где-то, когда-то, кто-то выполнил нечто, о чем в назидание рассказывают и сегодня. Можно послушать, даже восхититься, но это когда было! А сейчас перед учителем сидит другая группа со своими нормами отношений - что ей до замшелой старины?
      Но если речь заходит о людях, которые рядом с новичками или о которых новички прекрасно наслышаны, это уже не абстракция, а разговор о естественных для группы поступках, порой неординарных, но все-таки естественных, потому что иначе поступать нельзя.
      Знакомя новичков с историей группы, мы вспоминаем как распрощались с двумя туристами, только из-за того, что один пару раз не пришел в поход и не принес числящийся за ним примус, хотя должен был любыми способами передать его группе, а другой исчез на два месяца с комплектом ведер, каждый раз по телефону обещая вернуть их.
      - Это были случайные люди, и мы не могли позволить, чтобы их поведение стало примером для других, - объясняли "старички".
      А я рассказывал, как перед давней поездкой в Крым медсестра одной из больниц пообещала нам собрать аптечку и принести ее к поезду. И не пришла. Я метал громы и молнии, но ребята сказали, что девушка ответственная, вернемся домой - разберемся. И вот, едва мы начали разбивать лагерь в горах, как на тропе замаячила наша медсестра.
      - Извините, ребята, - сказала она. - Меня неожиданно оставили на внеочередное дежурство. Даже к телефону не могла подойти.
      Пришлось догонять вас самолетом. Вечером у меня снова дежурство, а рейс на Москву через три часа. Вот аптечка. И еще раз извините.
      - Да ты хоть перекуси...
      - Спасибо, не успею. До встречи! И не болейте тут без меня!
      Или такая история:
      Сидим мы в Баксанском ущелье под Эльбрусом и ожидаем приезда нашего студента, чтобы утром выйти на маршрут. Студент по каким-то причинам должен был приехать позже, но обещал, что сегодня к 16 часам будет у наших палаток. А уже 18 часов. Уходить без него мы не можем, решаем утром позвонить домой и выяснить в чем там дело. И тут является нам вылепленная из глины фигура. Только лицо чуть отмыто.
      - Ты откуда такой красивый? - удивляются ребята.
      - Да понимаете, дорогу сель перекрыл. Автобус остановился - что делать никто не знает. А с вашей стороны тоже автобус подошел.
      Так и стоят автобусы друг против друга, а между ними - сплошное мессиво метров в десять шириной. Ну шофера поперекрикивались и решили возвращаться обратно. Пассажиры, конечно, протестуют, но что тут сделаешь...
      И тогда я сказал, что все можно устроить. "Давайте, - говорю, перенесу вещи из одного автобуса в другой, а потом тем же манером и пассажиров. И каждый поедет в нужную сторону, только на другом автобусе".
      - А глубоко было?
      - Это вы по моим брюкам судите, - смеется студент. - С чемоданами несколько раз падал, но людей не ронял.
      Я рассказываю и вижу, что новички хотя и заходятся в смехе, но с восхищением смотрят на спортивного вида мужчину, теперь уже отца двоих детей.
      - Сколько же ты перенес людей? - интересуются новички.
      - Не считал, но человек тридцать прокатил. Тетки тяжелыми оказались куда их так разносит, не понимаю.
      - А на другой день приехать нельзя было?
      - Но я же обещал, что буду сегодня, - улыбается нынешний учитель. - А раз обещал, что нужно делать?
      - Держать слово! - нестройным хором отвечают новички.
      - Какой народ у нас подрастает! - посмеиваются ветераны...
      А через несколько лет я указал на карте Тянь-Шаня точку, на которую должны были придти в указанный срок недавние новички, задержавшиеся в Москве, а это уже двухдневный переход по горам. И ничего, притопали, точнее, доползли. Пошли за своим командиром, а у нее случился острый приступ топографического критинизма, и полезла она на ближайшую вершинку, вместо того, чтобы идти по четко выраженной тропе.
      Потерянное время пришлось наверстывать за счет отказа от коротких привалов. Видя, что все равно не успевают, ребята отправили к нам человека без рюкзака, предупредить, что задерживаются на полтора часа.
      - Подобрал я приличный камень, чтобы такого командира навечно успокоить, да сил тюкнуть ее не было. Теперь долго жить будет, - мрачно сказал здоровый парень, впервые забравшийся под ледники.
      Мне казалось, что надо совсем потерять совесть, чтобы зная о таких случаях, рискнуть подвести товарищей. Но, бывало, подводили. Пусть в мелочах, пусть в ни на что не влиявших пустяках. Но я знал по первым годам своей работы, что эти пустяковинки, накапливаясь, могут оказаться страшнее серьезного проступка. Я постоянно напоминал об этом и устраивал разносы за двухминутные опоздания к месту общего сбора или за не принесенную в поход поварежку. И постоянно искал возможность лишний раз показать ребятам как должен поступать ответственный человек. А такими возможностями группа не была обделена.
      Собираемся мы у привокзального метро на давно условленном месте для отъезда в загородный поход. А нашего врача, солидного человека, кандидата наук нет. Без врача мы обойдемся - аптечка есть в каждом отделении, но у него весь запас вермишели на ужин, так что приходится ждать.
      И тут подходит к нам женщина в белом халате под накинутым на плечи пальто.
      - Кто здесь Виктор Яковлевич?
      - Здравствуйте. Я - Виктор Яковлевич.
      -Здравствуйте. Володя Доценко просил передать, чтобы вы уезжали. Он знает куда ехать и приедет через час.
      - Простите, а вы кто будете?
      - А я в булочной работаю. Ваш Володя позвонил и так просил, чтобы вам передали, так просил... Ну, счастливо вам!
      Вечером Володя поведал, что в клиннике оказалось какое-то срочное дело, и понимая, что к общему сбору не успеть, он взял телефонный справочник, нашел ближайшую к метро булочную и умолил заведующую послать человека предупредить нас. Как ему это удалось, не знаем, тем более, что ближайшая булочная была очень не близко от метро.
      Обо всем этом я рассказывал руководителям туристских групп школьников, хотя и понимал, что для моих коллег это только отдельные любопытные эпизоды, которые не могут стать традиционными в командах, собранных к одному конкретному случаю. Там, где нет приемственности поколений, не может быть и прочных традиций.
      - Можно простить человеку такое преступление как заикание,
      говорил я ребятам, - можно даже простить, что он рыжий, но прощать безответственность нельзя. Ни в крупном, ни в мелочах. Потому что на ответственности держится любое дело.
      Но все наши разговоры растворялись бы в вздухе, не определи мы, что же, в конечном счете, притягивает ребят к группе и что удерживает в ней.
      Проще всего сказать: личностная значимость и эмоциональная привлекательность деятельности. И поставить точку. Но для практической работы это ровным счетом ничего не дает.
      Хорошо психологам: они располагают экспериментальной базой, они могут, не торопясь, провести тестирование, моделировать ситуацию, использовать аппаратуру, определяющую дружескую или деловую совместимость людей.
      А что у педагогов? Объективных характеристик личности у них нет, мгновенной обратной связи при воздействии на личность - тоже не имеется. Педагогам остается только пожинать результаты своего труда. Да только ли своего - ведь жизнедеятельность их подопечных проходит в разных средах обитания, и какая среда окажется превалирующей, остается только гадать. Каков же выход? Видимо, на современном уровне науки только один: располагая объемом знаний в области психологии и педагогики, ниже которого опускаться неприлично, использовать в работе интуицию и личные качества.
      Я, например, не имею возможности даже приближенно знать, по каким причинам приходит человек в туристскую группу. Допустим, его привлекает романтика походов или желание принять участие в горном путешествии. Но в первом же загородном выходе он получает этой самой романтики выше ушей: он может сверхмеры устать на маршруте, может стереть до крови ноги, промокнуть под дождем, замерзнуть ночью, его могут даже невзначай обидеть опытные туристы - да мало ли что может еще случиться! И человек без сожаления уходит из группы, а для меня он уходит из сферы дополнительного педагогического воздействия.
      Но ведь мотивов приобщения к туризму немало: желание изменить привычную форму досуга, желание провести время с любимой девушкой, вырваться хотя бы на сутки из под опеки родителей, желание испытать себя в трудных условиях можно перечислять еще и еще. Как мне, руководителю, определить в этом множестве главные побудители, вместо стандартного объяснения новичков: "Я тоже хочу заниматься туризмом"?
      И что мне с этими побудителями нужно делать?
      Не располагая точным знанием мотивов, приведших человека в нашу группу, я все-таки могу постараться удержать в ней новичков. И первое, что для этого надо - адаптировать человека в новой среде. Это уже практическая и чисто педагогическая сторона вопроса.
      Максимум внимания новичкам - они должны сразу почувствовать, что находятся среди людей, искренне радующихся их приходу. Прикрепление к новичкам шефов из опытных туристов, которые обеспечат им наиболее комфортные условия на ночлеге и на маршруте. Постоянное общение с новичками - они не должны ощущать себя одинокими среди незнакомых людей. Организация вечера у костра, чтобы он понравился и надолго запомнился. Если такая работа проведена, можно надеятся, что в следующий поход новички придут. Разумеется, и между походами необходимо частое общение с ними.
      Я всегда внимательно и с удовольствием слушаю как ветераны вспоминают свой первый приход в группу. Сколько раз давал себе слово записывать эти рассказы, чтобы сохранить неповторимый и чуть ироничный их стиль, да все откладывал "на потом", а жаль - теперь многое стерлось в памяти. Осталась только суть воспоминаний, те глубоко личные моменты, о которых рассказывали бывшие новички.
      - Меня поразило, что еще в электричке, когда я хотела сесть в сторонку, меня тут же втиснули между незнакомыми людьми и каждый сказал как его зовут. А потом в лесу ко мне подходили ребята и, прежде чем заговорить, называли себя по имени. Я за один вечер узнала человек двадцать. И не чувствовала себя чужой среди них.
      - Знаете, что больше всего запомнилось? Как после ужина новички должны были вставать и рассказывать о себе. И еще как мне назначили шефа, и он взял мою миску и принес ужин. И показывал как стелиться для ночлега. А я все думала, как же я лягу среди мальчишек. А шеф обнял меня, и так хорошо и тепло стало, вы не поверите, но у меня даже слезы выступили...
      - Я до нашей группы была несколько раз в походах. Там к ночи все перепьются, орут, к девчонкам пристают... Ну, и здесь ждала, когда бутылки появятся... Народу - даже не знаю, сколько было, и все трезвые... А когда начались песни, а потом еще и стихи... Это сейчас все привычно, а тогда... Такого вечера у меня в жизни не было, и я дни считала до следующего похода.
      Мужчины вспоминали о приходе в группу посдержанее, но тоже говорили, что не чувствовали себя неприкаянными: быстро знакомились в электричке и на заготовке дров.
      Я упоминал уже о магнитофонной записи нашего Придворняжного поэта Володи Борисова и, думаю, он лучше других рассказал о своем первом походе. Опуская Володины переживания из-за того, что он ждал группу не в указанном ему месте, и как его отыскала студентка пединститута Ольга Ощепкова, начнем с выхода на перон:
      "Мы сели в электричку, и я поехал в первый в моей жизни туристский поход. Все время со мной была рядом Оля Ощепкова. У Виктора Яковлевича как всегда было много работы: его одолевали люди, которые, как я потом узнал, назывались командирами отделений, дежкомами. Он организовывал игры, а Оля Ощепкова сидела рядом со мной. Она рассказывала, объясняла... Потом мы шли по какому-то чудесному месту в лесу, и я впервые чувствовал свою сопричастность к лесу... Рядом со мной шла Оля Ощепкова и рассказывала, рассказывала...
      Стемнело, и тогда я впервые в жизни увидел лесной костер, и это зрелище я запомнил на всю жизнь и, думаю, не забуду уже никогда... Костер объединял всех, кто сидел вокруг него... Шел тихий неторопливый разговор. Кипели котлы на огне, и рядом со мной сидела Ощепкова и, указывала на освещенные шевелящимися языками костра лица: : "Вот это - Коля Щетвин, его зовут Боцман, он, наверное, самый добрый человек в группе, а это Лариса Талаконина, а это Саша Радионов... Она называла мне имена людей и я запоминал их... Виктора Яковлевича я уже знал и она мне рассказывала, что давным-давно, почти двадцать лет назад, он выдвинул идею о том, что в туристкой группе не обязательно должны быть люди одного возраста, что в ней могут быть люди разных возрастов, и что при этом они могут быть одним коллективом и жить единой семьей... И в течении долгих лет он ходит с этой группой. которая не имеет никаких прецедентов по длительности существования, и группа живет, и все, кто входили в нее когда либо, и те, кто по каким-то причинам перестали, ее не забывают, и приходят раз в год на загадочный праздник, который называется Обжираловка... Все эти рассказы звучали как сказка в осеннем лесу...
      А потом Оля Карпова взяла в руки гитару и я впервые услышал, что такое - туристские песни у костра. Исчезло совсем уже все, исчезли даже лица, исчезли даже деревья... Костер остался- это я помню точно. И еще был ее голос. Удивительный голос, я даже не помню пела она одна или хором, кажется хором. Ее голос не только не мешал хору - наоборот: каждого человека поднимал до хорового пения, и тем не менее, слышался ясно, четко, чисто, неся каждую ноту, каждое слово до самых глубин сердца... И каждые две недели повторялось это немыслимое, невозможное невероятное чудо: и костер, и песни... Уже через несколько походов я познакомился со всеми и даже с теми легендарными личностями, которые в походы не ходили, но о которых очень много говорилось. Я уже привык к тому, что группа - это теплая дружная семья, действительно, семья, наверное, лучшего слова подобрать невозможно совершенно особые взаимоотношения царили в этом коллективе.
      Но это все было потом, а тогда, в первый раз, подошло время ночлега...
      Ночлег тоже был совершенно непонятен, он был без палаток. Люди укрывались какими-то одеялами... Я ужасно испугался, что умру, но мне объяснили,что я не умру, заставили раздеться, как говорили, до пределов приличия, я был настолько ошеломлен, что почти не сопротивлялся... Наутро был поход и Ощепкова мне рассказывала еще что-то... Я понял, что в этом походе, за эту субботу и воскресенье прикоснулся к совершенно неведомому мне до толе миру, что это совершенно не похоже ни на мой дом, ни на школу... Я прикоснулся к миру, имя которому лес, костер, культура костра. Я почувствовал, что произошло в моей жизни нечто очень важное, хотя даже тогда я недооценивал, что для меня произошло..."
      Так пресное слово "адаптация" неожиданно расцветает тончайшими нюансами, притягивающими человека к группе. А это уже тропочка на пути к ответственности.
      "Делай как мы!" - и не нужно здесь ни понуждений, ни контроля - только помощь не всегда скорым на догадку новичкам. И таскают новички дрова к зачинающемуся костру, и приносят ведра с водой - не потому что дежурные, а потому что кто-то из новых знакомых кивнул им: сходим, ребята...
      В первом походе новичков еще не записывают в отделения
      пусть приглядятся к группе, может не понравится у нас, может не придут в следующий поход, а в отделениях повиснут мертвые души. Но я тихонько говорю новичкам, что к ним тоже присматриваются, а через месяц поставят на торг, и как хорошо, если отделения будут спорить за них, и какое постыдство, если их никто не захочет взять. Правда, командиры отделений - народ понимающий, и, хотя редко случается, поворотят про меж себя носами, покривятся, но договорятся, кто приберет уж совсем неприглядного новичка. И новички с тревогой ждут своего часа, потому что как не старайся, далеко им до старожилов, и на какие-то промашки им непременно укажут на торгах. А потом с еще большей тревогой будут ждать назначения дежкомами, но это уже внутреннее дело отделений и мы в него не вмешиваемся.
      Конечно, прекрасно, если новичкам группа с первого раза понравится. Но еще надо, чтобы они были связаны с группой общими делами, а не только любовались ею со стороны. Войдя в отделения, новички принимают участие в дежурствах по "кухне", им поручается закупать продукты, они хранят дома инвентарь, который должны принести в очередной поход. А тут еще репетиции спектаклей, и тренировки, и обсуждение летнего путешествия. В постоянных делах и общении с новыми товарищами новички довольно быстро находят применение своим талантам: кто-то неплохо фотографирует или рисует, кто-то может рифмовать - их тут же привлекают для оформления выставок, выпуску газет или написанию сценариев. Кто-то оказывается гитаристом и певцом теперь он ведет вечер у костра. А уж если у парня золотые руки, так ему вообще цены нет: чини примуса и протекающие канистры, запаивай банки с бензином для длительных перевозок - такая работа у нас не переводится. Очень ценится умение работать с топором и пилой в лесу - завалить сушину, чтобы она не зависла на ближайших деревьях, запалить костер в любую погоду. Здесь уже недалеко и до ситуативного лидерства, когда все признают, что какое-то дело человек выполнит лучше других. Привели как-то в группу женщину, мать двоих детей. Ну, веселая, энергичная, дежурит по "кухне" прекрасно - так у нас таких не пересчитать. А в Крыму оказалось, что она и по скалам ходит лучше многих старожилов. Никогда до этого не бывала в горах, но никакой боязни высоты и на крутизне держится как приклеенная. Я даже отпустил своего помощника в старшее отделение, зачем он, когда рядом такая скалолазка. И оценка новичка в глазах всей группы сразу подскочила на несколько порядков. Приятно это человеку? Конечно, приятно. И можно ли после этого сделать ( или не сделать) что-нибудь, зная что увидишь укоризненные взгляды товарищей? Такие ситуативные лидеры появляляются у нас часто: одни умеют доставать транспорт в дальних путешествиях, другие наводить переправы через реки или провести разведку пути в горах. И ронять свой престиж из-за какого-нибудь безответственного поступка никому не хочется. Быть на уровне принятых в группе требований становится привычным как утренний туалет, это уже потребность человека, и чтобы разрушить ее, надо очень постараться. Вот на этих трех мостках:
      отношение к группе, участие в ее делах и проявление себя как личности формируется, на мой взгляд, не только ответственность, но и другие нравственные качества. И легче всего это делается в группах, имеющих свои законы и традиции, передающиеся от одного поколения к другому. Тем более, в неформальных группах со свободным входом и выходом их них.
      - А как все-таки быть с личными мотивами, приводящими людей в группу, спрашивают меня коллеги. - Вы учитываете их?
      Действительно, как быть с личными мотивами? Да никак.
      Раз я не могу с абсолютной точностью их определить, зачем ими интересоваться? К тому же мотивы могут изменяться, и не исключено, что основная деятельность группы станет для новичков ведущей или близкой к ней. Допустим, человек пришел в группу, прослышав о ней от товарищей. Что ж, пусть будет этот мотив, удовлетворяющий простое любопытство. А в группе он встретил девушку, без которой не мыслит теперь своего существования - очень сильный побудитель, напрочь вытесняющий первый. Потом человек включается в коллективную деятельность, подниматся в горы, у него появляются новые интересы, удовлетворить которые легче всего в нашем сообществе - это уже третий мотив. И пусть ведущим останется общение с девушкой, но оно вплетено в жизнь группы со всеми ее нравственными нормами, и в сложнейшей иерархии мотивов основная деятельность группы начинает занимать одну из верхних ступеней. Так причем здесь первичные побудители?
      Но чаще всего новичков привлекают наши многоплановые занятия, стиль отношений, перспективы дальних путешествий. Это и становится ведущим мотивом. А что до влюбленности или любви - тут уж как выйдет: одно не мешает другому.
      Когда человек прочно оседает в группе и принимает ее нормы, тогда нет необходимости разговаривать с ним об ответственности - она становится внутренне необходимым качеством личности.
      У меня часто спрашивают: "У вас что, не бывает неприятностей или конфликтов? А то как-то гладко все получается".
      Ну, почему же? И неприятности, и конфликты случаются - в группе ведь не дети с праздничных плакатов. Мелких ссор, честно говоря, не упомню, но по серьезному - было два раза, и не знаю, отнести ли это к собственному педагогическому браку, или к чему еще. Если пойти по хронологии, то первый крупный конфликт полыхнул в конце 70-х годов на Памире. Наш бывший командир, тот самый, о котором уже рассказывал, и который подтолкнул меня к составлению литературных программ для чтения у костра, привел к нам большую группу студентов.
      Новички быстро включились в наши дела, съездили в Крым, выполнили нормативы для дальнего путешествия и никаких предпосылок для раздоров я не замечал. Слабенький тревожный звонок раздался перед выходом на маршрут, когда мы стояли в урюковом саду. Бывший командир, исполнявший в тот день обязанности дежкома, надел символ власти - генеральский погон, заменяющий обычную повязку, на ногу, и отдавал распоряжения каким-то непривычным для нас шутовским и грубоватым тоном.
      - Зачем ты так? - спросил я.
      - Хочу дискридитировать должность дежкома. Какая-то дурацкая игра. Не для взрослых людей.
      - Ты все-таки сними повязку с ноги. А когда придумаешь что-нибудь лучше дежкома, тогда поговорим.
      Но я подметил, что в тот день новые студенты одобрительно смотрели на своего лидера. И не придал этому значения.
      Мы перевалили через хребет и остановились на несколько дней, пережидая непогоду. Я сидел на камнях, поглядывая на низкие облака, и прикидывал сколько еще будет моросить надоевший дождь. Рядом присела Людмила Яковлевна.
      - Ты не обратил внимания, что в группе начинается какой-то раскол? спросила она.
      - Нет. А что случилось?
      - Ничего не случилось. Только новички-студенты почти не общаются со "старичками". А со школьниками говорят полунасмешливо что-ли. В общем показывают, что школьники не ровня им.
      - Не может быть!
      - Ты все-таки присмотрись. Возможно я ошибаюсь.
      Я ничего не заметил и спросил "старичков".
      - Да нет, все нормально. Дружбы особой между нами нет, но и трений никаких. А то, что со школьниками бывают грубоваты, так что с них возьмешь: девушки. Привыкли уже мальчишками помыкать.
      Я начал приглядываться внимательней. Да, что-то получалось не так как всегда.
      Вот новички возятся с примусами. Мимо идет школьник.
      - Принеси воду! - резко говорит девушка, не называя мальчишку по имени и забыв о слове "пожалуйста". Мальчишка берет кастрюлю, а рядом с девушкой сидит новичок-студент и продолжает философскую беседу...
      Опять же у примусов. Девятиклассник, уважаемый всеми человек, у которого в активе два горных путешествия, приподнимает крышку кастрюли, а студентка вырывает у него поварежку:
      - Не лезь, я сама!
      И таких мелочей я начал замечать много.
      Поднимаемся на очередной перевал. Мальчишки-школьники уже на седловине. Сбросили рюкзаки и бегут помочь тем, кто еще на склоне. В двух метрах от меня восьмиклассник хочет забрать рюкзак у студентки.
      - Отстань, без тебя обойдусь! - отдергивается студентка.
      Мальчишка растерянно смотрит ей в спину.
      - Зачем так грубо? - спрашиваю девушку. - Он ведь помочь хотел.
      - Обойдусь! - девушка останавливается и тяжело наваливается на ледоруб. - Тоже мне помощничек!
      Ну понятно: устала новичок, раздражена. Но ведь можно ответить и по-другому...
      И все-таки ничего, что уж очень выходило за привычные рамки, я не замечал. На ночном привале все собираются у гудящих примусов. Песни, смех, вспоминают какие-то случаи на маршруте - все как обычно. Правда, школьники, случайно или нет, сидят отдельно от студентов-новичков и получаются вроде две группы, вот этого у нас никогда не было...
      Мы спустились в знакомый урюковый сад и подрядились три дня поработать на сборе урожая. К вечеру несколько ветеранов отпросилась позаниматься на скалах в близком ущелье. Получили контрольный срок возвращения и к нужному времени в лагерь не пришли. А уже плотная ночь и где искать ребят никто не знает. Через час в лагерь прибрел один из скалолазов. Он сказал, что ребята сидят на полочке и не могут спуститься, потому что упустили веревку. А сам он спустился по узкой расщелине в распоре, но подниматься там трудно и надо идти в обход. Мы пошли вверх по ущелью, а когда полезли среди камней, я приказал взрослому человеку, бывшему студенту из первого поколения педвузовцев, чтобы он расставил на склоне новичков, и через двадцать минут зажег факелы, на которые мы смогли бы ориентироваться при спуске.
      Ребят мы с полочки сняли, но долго мыкались в каменном хаосе, не видя факелов, а когда все-таки спустились, оказалось, что проскочили нужный поворот и ушли от лагеря не меньше, чем на два километра. Один из скалолазов серьезно подвернул ногу, его вели под руки и, конечно, лазание в темноте по камням и лишние километры никого не радовали.
      Естественно, что в лагере я первым делом спросил, куда подевалась группа поддержки. И командир этой группы ответил, что им надоело торчать среди камней, тем более, что они уже слышали наши голоса, и он увел девушек вниз.
      Я вспылил - это уже было прямое нарушение правил поведения в горах. А когда мой ораторский пыл иссяк, бывший командир группы, а теперь признанный лидер новичков, сказал, что видимо, нам не по пути, и что утром они уходят от нас.
      Новички вперебой говорили, что впервые встретились с такой страшной аракчеевской группой, где шагу нельзя ступить без разрешения каких-то там командиров. Что мы рабы графика движения и пропустили много чудесных мест, где можно было прекрасно отдохнуть. Что они не хотят чувствовать себя зависимыми в Самарканде, Бухаре и Хиве, и что наша педагогическая заумь их мало волнует.
      Все это было немного похоже на истерику. Я не мог понять чем она вызвана - скорее всего нарыв назревал подспудно, втайне от старожилов. Новички говорили о группе так, как будто не было совместных дел и восторженных отзывов о тренировках в Крыму, не было ничего, кроме острой обиды за испорченный отдых.
      Утром мы выдали новичкам причитающиеся им суммы и они уехали вместе с бывшим командиром группы - ближайщим моим помощником, талантливым и неунывающим организатором.
      Уехал ответственный за факельную группу и его жена - оба прирожденные лидеры. Простился с нами и мой бывший ученик, один из опытнейших наших туристов.
      "Ищи женщину!" - среди новичков-студенток были две девушки, скоро вышедшие замуж за бывшего командира и за бывшего школьника.
      Конечно, я крепко переживал. Людмила Яковлевна и "старички" объясняли мне причины случившегося, но все, что они говорили было неубедительным, и я так и не понял, что привело к расколу группы. Уехавшие еще год походили вместе, потом девушки отсеялись, а ребята до сих пор ходят в горы, но порознь, со своими новыми знакомыми. Иногда наши пути в горах пересекаются, мы общаемся, но суховато и недолго. Командир "факельщиков" создал в школе очень сильную туристскую секцию, несколько раз ездил с нею в Альпы и выводил ребят на Тянь-Шаньские маршруты четвертой категории сложности, на которые наша группа никогда не замахивалась.
      Но вот что интересно. Я думал, что после отъезда новичков настроение в группе упадет, что всех будет давить неожиданный раскол. Ничего подобного! Школьники расцвели, как-то выпрямились, словно сбросили невидимый гнет, а взрослые сказали, что все к лучшему, всех в свою веру не обратишь и нечего тут убиваться. О расколе перестали вспоминать через несколько дней, и поездка по городам, и работа на колхозных бахчах прошли как всегда дружно и весело. Но повторяю: я так и не понял причины конфликта, и как не перебирал день за днем нашу поездку, не нашел сколько-нибудь серьезных случаев, каждый из которых в отдельности или все вместе могли что-нибудь объяснить. Не дано мне было это понять, не дано...
      Прошло пятнадцать лет. Группа жила обычной, уплотненной во времени жизнью. Постепенно менялись поколения. Из интернатских остались только три человека, а бывших школьников и первых студентов пединститута - человек десять. Появился новый народ из колледжа, нескольких ребят привели учителя из своих школ, кто-то примкнул к нам в подмосковных походах, кого-то пригласили ветераны. У костра попрежнему собиралось до семидесяти человек. И в этом благополучии вдруг снова зазмеились трещинки, словно ломом ударили по непробиваемому стеклу. Как ни обидно, но этот лом оказался в руках Сережи Паршина, моего постоянного соавтора по написанию сценариев, автора Гимна группы. Способнейший человек и прекрасный учитель, Сережа занимал в группе какое-то особое положение. Не сходясь близко со многими, он был одним из самых авторитетных ребят, его слово было всегда весомым и не только потому, что он умел отстоять то, о чем говорил: Сережа не чурался никакой работы. Завалить сушины, развести костер, поколдовать с примусами - все у него выходило споро, как будто играючи. На горных маршрутах он тоже среди лучших. Помню, на Тянь-Шане, перед короткими привалами на ледниках, он уходил вперед, и, когда отделение подтягивалось к нему, уже кипел чай в котелке, поставленном на личный портативный примус, который для таких случаев Сережа носил с собой. С ним всегда было надежно в горах, и, не занимая в группе никаких официальных должностей, он последние годы был чуть ближе ко мне остальных туристов, во всяком случае, я всегда считался с его мнением. Еще студентом колледжа, а потом учительствуя, он работал у меня лаборантом, и это тоже сближало нас. Несколько раз я предлагал Сереже подумать о высшем образовании с дальнейшим прицелом на аспирантуру, но такие разговоры он обрывал и своими дальнейшими планами со мной не делился.