- Это уже технические моменты, - сказал Александр Александрович. - Не будем отвлекаться. Итак, вы утверждаете, что вопрос жизни разновозрастных туристских групп зависит от подготовленного руководства. Вот мы и попросим Виктора Яковлевича поруководить Всесоюзными семинарами школьных туристских организаторов. Там он сможет популяризировать свои идеи.
      Александр Александрович сложил в папку густо исписанные листы.
      - А знаете, я был однажды на слете с вашей группой. Близко не подходил - своих дел по горло - но запомнил, как мы разговаривали с Виктором Яковлевичем, и к нам подошли девушки с мисками, принесли ему ужин. Поверьте, не каждого руководителя будут искать в лесу, чтобы накормить.
      Александр Александрович встал.
      - А то, что вас не всегда понимают, не огорчайтесь. Группа у вас, согласитесь, необычная и, конечно, мозолит кое-кому глаза. Да и соревнований выигрываете вы не в меру много, это тоже не вызывает восторга у соперников. А ваш Вэ-Я должен публиковаться и защитить, наконец, диссертацию - тогда все встанет на свои места. Не сразу, конечно.
      Александр Александрович пожал каждому руку.
      - А вы молодцы, ребята. Желаю успеха! И спасибо, что пришли.
      Александр Александрович попал своими вопросами в самую точку: я уже подумывал, кто будет руководить группой после меня и Людмилы Яковлевны. Пока еще мы в силе - ну, а через десять лет? Из тогдашних Вэ-Яков я видел в этой роли только одного человека. Если и в дальнейшем потенциальные руководители будут в таком дефиците, группа может распасться. Поэтому я начал внимательно присматриваться к новичкам, стараясь угадать в ком-нибудь наших преемников. Ребят эта проблема не волновала - все у нас ладилось; а тут еще подоспело новое дело: нас пригласили на взрослую городскую Юморину. Что это за штука сколько нам ни объясняли, мы толком не разобрались. Поняли только, что надо подготовить веселое выступление, и я поручил это старшеклассникам. Через пару недель они показали мне странное сооружение: к черному рукаву были приторочены два сцепленных каблуками туристских ботинка. Рядом поставили ширму с нарисованной водной гладью и дыркой посредине.
      - И что все это значит?
      - А вот, - сказали ребята и зашли за ширму.
      Из дырки высунулась змеиная голова, замигала глазами-лампочками, пошамкала, позевала - и вдруг из пасти повалил дым.
      Я и немногочисленные зрители заржали, наподобие табуна лошадей.
      - Это Несси, - сказали ребята. - Впечатляет?
      То, что вещала змеюка, мне не слишком понравилось: вроде бы смешно, но не так чтобы...
      - Мы еще доведем ее до ума, - пообещали изобретатели. - А за текст не беспокойтесь, это только наброски, она у нас заговорит!
      Вэ-Яки пришли на Юморину почти в полном составе и сразу растворились среди сотен людей. Здесь были известные туристские клубы, институтские группы и такие же неприкаянные, как мы, без официальной крыши над головой.
      Нас представили восседающему на троне королю Юморину Первому и указали место для бивака.
      Когда стемнело, глашатаи прокричали о начале концерта. На бревнах, на рюкзаках и даже на деревьях разместились зрители.
      Ударил гонг, судьи раскрыли блокноты - и началось1...
      Что может придумать туристская вольница, постороннему человеку трудно представить. Фонтаны острот и лоханки шуток. Зрители выли, словно коты в апрельской ночи. Мы даже забыли, что там, за деревьями, маются наши ребята, и опомнились только, когда объявили:
      - Выступает группа Вэ-Яков.
      Из дыры в ширме выглянула наша Несси, подмигнула одним глазком, потом другим - и, ворочая головой, начала рассматривать зрителей. Она еще и слова не сказала, а хохот поднялся такой, будто всем начали водить скребками по самым щекотным местам.
      - Смеетесь? - спросила Несси скрипучим голосом. - Ну-ну. А мне вот не до веселья...
      И змеюка поведала горестную историю своей жизни - о том, как сотни бездельников съезжаются со всего света поглазеть на нее.
      - А я - девушка скромная, одежды на мне никакой, теперь только ночами всплываю, красоту свою дуракам на погляд не даю.
      Несси тяжело вздохнула, вывалила язык и пахнула на зрителей клубами дыма.
      Народ просто валился с бревен, визг стоял страшный. С деревьев кричали, чтобы перестали хохотать, а то ничего не слышно.
      Несси подняла голову и подмигнула галерке.
      - А вам и слышать ничего не надо, - сымпровизировала она. - Любуйтесь мной, пока под воду не ушла. Эй, там, на дереве, я как лучше выгляжу - в анфас или в профиль?
      Ребят за ширмой "несло". Я в первый раз слышал текст целиком и, выбираясь из-под навалившегося на меня сзади незнакомого парня, не мог разобрать, где домашняя заготовка, а где гонят отсебятину.
      Над ширмой перекинулся хвост с кисточкой и погладил Несси по голове. Зрители только изможденно стонали.
      - Смотреть на вас тошно, - сказала Несси. - Я бы вас всех... А-а, тьфу на вас!
      Она завертела головой, и из раскрытой ботиночной пасти на зрителей брызнули тонкие струи воды...
      Под хохот и аплодисменты нам присудили первое место, а утром по просьбе туристов ребята снова повторили свой номер.
      Ну хорошо - с Несси старшеклассники постарались. Но вот начались ночные соревнования по ориентированию, где найти контрольные пункты можно было только при большом везении, потому что вместо карты давалось шутливое описание, куда надо бежать, и Вэ-Яки тоже оказались победителями. Почему так - не представляю. Мы сразу вошли в юморинную элиту и успешно выступали на этом веселом празднике еще несколько лет.
      Несовпадение взглядов
      Через три года после моего прихода в школу директор ушла на пенсию, а с новой директрисой отношения не заладились.
      - У нас не спортивная школа, - сказала она, - поумерьте, пожалуйста, свой пыл.
      - Это как?
      - Школе не нужны ваши победы на районных соревнованиях. После них надо ездить на городские, ребята тратят уйму времени, их надо отпускать с уроков. Ладно бы один-два раза, но вы почти все районные соревнования в городе дублируете. Это недопустимо.
      - Что вы предлагаете?
      - Занимайте вторые места. Это и почетно, и хлопот меньше.
      Мне показалось, что директриса шутит, потому что представил, как буду хватать ребят за трусы на дистанции или требовать посылать мяч в волейбольную сетку. Но со мной говорили серьезно.
      Скоро мне предложили заканчивать работу спортивных секций вместе с последним уроком второй смены и попросили вернуть ключ от школы. Здесь уж я раскричался, пообещав решить вопрос на уровне райкома партии.
      Потом запретили приходить в школу не только взрослым туристам, но и бывшим ученикам - "у нас тут своих хулиганов хватает!"
      Все это накапливалось постепенно и по крупицам. С одной стороны, я понимал директрису: наших ребят приходилось отпускать на городские соревнования чаще учеников других школ. И хотя я требовал от спортсменов хорошей учебы, это не всегда удавалось. Но и сворачивать работу было бы неразумно. Уроки, спортивные праздники и соревнования взаимосвязаны. Ведь лидеры на уроках, за которыми тянутся ребята, появляются из спортивных секций и из спортивных школ, куда я пачками запихивал учеников. Ликвидируешь одно звено - начнет расшатываться вся система.
      Кроме того, я был абсолютно уверен, что двоечники и те, кто вечерами слоняется по темным дворам, не станут на другой день отличниками, если их отлучить от секций и соревнований. Мне почему-то казалось, что общение со мной полезней бесцельного времяпрепровождения.
      Однажды директриса спросила:
      - Виктор Яковлевич, ну объясните, о чем вы битый час разговаривали с пятиклассниками под окном моего кабинета. Сидите на досках и, извините меня, болтаете. Какая в этом необходимость?
      Что я мог объяснить? Говорили о том, о сем. Я что-то рассказывал, потом ребята. Действительно - болтали. Но это - не напрасно загубленное время. Здесь между нами протягиваются тончайшие ниточки взаимного доверия, которое не всегда возникает на уроках, где учитель выступает в совсем другой ипостаси. Нет, объяснить директрисе я ничего не мог - мы просто не понимали друг друга.
      Перед очередной свадьбой я посоветовал девушкам спросить у словесников, нет ли у них литературы о русских обрядовых песнях. Девушки вернулись пунцовые и в слезах.
      Они обратились к своей учительнице - к директрисе, но вместо обрядовых песен получили строжайший приказ: ни одному ученику на свадьбе не появляться!
      Иду в директорский кабинет, спрашиваю, чем вызвано такое распоряжение.
      - Школьникам на свадьбах делать нечего!
      - Но это же просто большой общегрупповой праздник, театрализованное выступление, в котором задействованы наши пятиклассники и старшие ребята. Зачем же обижать их? Тем более что никакого распития у нас не бывает.
      - Повторяю: на свадьбу школьники не пойдут!
      - Все-таки объясните, почему.
      - А вы сами не понимаете?
      Откровенное неприятие всего, что мы делали становилось уже заметно и старшим школьникам, и учителям. Это было не сведение каких-то личных счетов, а только несовпадение взглядов на сущность работы педагога.
      - Школе не нужны талантливые учителя, - сказала мне как-то директриса, раздраженная очередным спором с молодым учителем рисования Александром Иосифовичем Анно. - Школе нужны дисциплинированные исполнители. А всякие там эксперименты надо проводить в лабораториях.
      Саша Анно был до неприличия талантлив. Талантлив не только как художник (довольно скоро начали издаваться книги с его иллюстрациями) - он был талантливо влюблен в своих учеников. На большой перемене он скатывался ко мне с пятого этажа в полуподвальный спортзал и, потрясая альбомными листами, восторженно требовал:
      - Вы посмотрите, как дети работают с красками! Как они видят мир! Это поразительно!
      Я рассматривал детскую мазню и, признаться, ничего поразительного в ней не находил. Но, чтобы не обидеть Сашу, изрекал глубокомысленно: - Мм-да...
      - Напрасно думают, что дети кладут краски, какие под руку попадутся, Александр Иосифович нашел во мне терпеливого слушателя и торопился посвятить в тайны детской души. - Понимаете, они пишут синее небо и синюю речку без всяких оттенков - это же целостное восприятие образа! Обратите внимание: камни на берегу тоже с синевой - это не случайно акварель разлилась! Это образ! Здесь что-то от Гогена, о котором они и понятия не имеют! - Александр Иосифович любовно рассматривал листы и настойчиво втягивал меня в разговор. - Как вы думаете, почему в работах почти нет перспективы? Полагаете, от неумения? Напрасно! Для детей каждая деталь - главная, поэтому они пишут крупно и деревья, и птиц, и все выводят на первый план. Как жаль, что с возрастом такое видение мира тускнеет!
      В первые же дни знакомства Саша сказал, что хочет почитать мне свои стихи. Я изредка занимался рифмотвор-чеством для всяких туристских нужд и охотно согласился послушать коллегу-дилетанта.
      - В общем-то это песни, - сказал Александр Иосифович, - но без гитары я буду только читать.
      И нам нельзя не рисовать, и пляшут наши кисти,
      По нарисованной земле волшебный цвет разлив.
      Я что-то должен досказать, дочувствовать, домыслить
      Поверьте мне, поверьте мне: мир добр и справедлив!
      Я понял, что встретил настоящего поэта. И не ошибся - через несколько лет Саша начал публиковаться. Вслед за стихами появились его сценарии - он читал их на радио. Стихи буквально выплескивались из него, и как это получалось - великая тайна есть.
      Узнав, что Саша живет рядом с Лефортовской тюрьмой, я рассказал, что в сталинские времена в ее подвалах расстреливали под гул тракторного мотора, заглушавшего выстрелы.
      На другой день Саша вошел в мой кабинетик и вытащил из кармана мятые листки:
      - Я буду читать "Балладу о тракторном двигателе". Я не спал ночь и неважно себя чувствую. Извините.
      Он как-то неудобно присел на краешек стула, усталый и непривычно скованный, перебрал листки - и, ни на чем не акцентируя, почти монотонно начал:
      Грохочет тракторный мотор,
      Толкаются в цилиндрах поршни.
      Стоит курсант с лицом бульдожки
      И пальцем теребит затвор...
      Это были страшные и отчаянно искренние стихи.
      Чтобы никто не услыхал,
      Чтоб никого не всколыхнули
      В затылок всаженные пули,
      И кровь, и пена, и оскал.
      Я стал постоянным сашиным слушателем и в дальнейшем сделал из его песен два тематических цикла для чтения у костра. С той поры прошло около двадцати лет, но до сих пор меня просят читать Анно, хотя его стихи ребята знают почти наизусть.
      Как настоящий поэт, Саша смотрел дальше своего времени.
      Многие его вещи кажутся написанными в середине 90 - х годов, они сейчас опубликованы, но в ту пору моего счастливого знакомства с Александром Иосифовичем я не до конца понимал их вещий смысл.
      Когда уже рухнули на баррикады
      Железобетонные туши столбов,
      Когда разобрали на колья ограды
      И ужасом сморщило лбы городов,
      Весь мир раскололся на две половины,
      И было уже невозможно понять,
      В чем эти правы, а другие повинны,
      Кого надо славить, кого убивать...
      ...........................................................
      Вожди потрясали чужими цепями,
      Врубались в мозги остриями речей,
      И факелы множили желтое пламя
      В веселых глазах молодых палачей.
      О каком времени написаны эти строки?
      Саша спел мне легкомысленную на первый взгляд вещицу с длиннющим названием: "Прения в парламенте Лилипутии по поводу решения вопроса господина Лемюэля Гулливера". Спел за одиннадцать лет до начала нашей государственной перестройки. Веселенькая такая песенка, никаким боком не касавшаяся нашей державной поступи к коммунизму.
      "Спикер парламента - грустный такой лилипут:
      Годы над нами медленно плыли,
      Горя не знали, жили как жили.
      Жили как люди - сыты, обуты,
      Даже не зная, что мы - лилипуты.
      Горе нам, горе! Нет больше веры!
      Где-то за морем - мир Гулливеров!
      Жизнь раскололась, как об коленку,
      Нас ожидает переоценка.
      Нас ожидают войны и смуты!..
      Шире! Шире шаг, лилипуты!"
      Конечно же, я свел Александра Иосифовича с туристской группой. Мы приходили к нему в мастерскую, слушали его песни, собираясь, к сожалению, не в нашей школе, а в соседней или на стадионе - и тогда вместе с нами Сашу окружало много посторонних людей. Мы приходили в Центральный дом художников на капустники, поставленные по его сценариям, заказывали ему песни для наших праздников, и студенты завидовали школьникам, которые общались с Александром Иосифовичем почти ежедневно.
      Мне незаслуженно везло на знакомства с интересными людьми, и я, забывая о приличии, пользовался своими "связями". Я притащил к студентам Михаила Владимировича Кабатченко, и он, как всегда увлекаясь, раскручивал перед ними сумасбродные педагогические идеи, и когда студенты не верили, что их можно осуществить, громогласно призывал в свидетели бывших воспитанников интерната. Я напросился со старичками группы в гости к Сергею Михайловичу Голицыну, и он рассказывал, как делались книги о нашем туристском лагере. Мы приезжали к Павлу Федоровичу Колесову для различных хозяйственных работ в его музее - общение с этими удивительными людьми было полезно не только будущим учителям, но и всем нашим туристам.
      А теперь - Александр Иосифович Анно. Сколько лет прошло с той давней поры, а в группе его не забывают, и новое поколение Вэ-Яков просит познакомить их с этим талантливым художником и поэтом.
      Саша не выдержал постоянных стычек с директрисой и ушел из школы. Но ребят не бросил и несколько лет учил их рисованию у себя в мастерской. Конечно же, безвозмездно.
      У меня тоже отношения с администрацией становились все напряженней. И когда мы вернулись с туристского слета с очередным кубком и застали школу запертой, и дозванивались к директрисе, жившей напротив, объясняя, что нам нужно занести в кладовую инвентарь, когда нас не спросили о занятом месте и мы еще около часа стояли под дождем, я понял, что и мне нужно уходить.
      Решение созревало долго и мучительно. Оставить ребят, на занятиях с которыми давно уже не было никаких проблем, очень нелегко. Все, что накопил за двадцать пять лет, отдавал на уроках. Я усложнял учебную программу дополнительным материалом, предупреждая, что выполнять новые элементы - дело добровольное, но мало кто отходил в сторону при разучивании сальто или нестандартных опорных прыжков.
      Как-то взрослая девушка к случаю вспомнила, что в третьем классе они выполняли длинный кувырок, перелетая через меня, сидящего на стуле и просматривающего газету.
      - Не может быть! В третьем классе?!
      - В третьем, в третьем. Разбегались, толкались о мостик и сигали через вас головой вниз с перекатом на спину.
      - И все прыгали?
      - Не все, но я прыгала.
      Кто-то из нас явно ошибался. Кажется, трюк с прыжками через себя я начинал разучивать с пятого класса. Но времени с той поры прошло много возможно, девушка и права. Зато хорошо помню, что начиная с пятого класса предлагал ребятам бежать вместе со мной по улицам около четырех километров, предупреждая, что никому не возбраняется сокращать дистанцию и встречать нас на обратном пути. И помню, как старшеклассники очень неодобрительно смотрели на тех, кто пользовался моим разрешением. С первого класса ребята приучались к тому, что уроки физкультуры важны ничуть не меньше остальных предметов, а может быть, даже чуточку важнее: ведь в спортивном зале они получают самое главное для человека - здоровье. Студенты-практиканты говорили, что вести занятия с малышами совсем нетрудно - во всяком случае, не надо думать о дисциплине. Но однажды практикантка в самом начале урока шепнула мне, что третьеклассники сегодня какие-то неуправляемые.
      - Посмотрите, как они маршируют. И вообще - что-то не то...
      - Зайдите в кабинет, - сказал я и взял микрофон.
      Я сел так, чтобы меня не было видно ребятам, и повел счет:
      - Раз-два, левой! Осанка! Левой! Носок тянуть!
      Услышав мой голос, ребята начали дружно печатать шаг. Я нажал кнопку магнитофона и врубил марш.
      - Хорошо! - говорил я в микрофон. - Маша, подтянись! Коля, голову выше!
      Я не видел ребят, но Маши и Коли в классе были, и все они относили замечания к себе.
      Толпившиеся в дверях кабинета студенты отворачивались и прыскали в кулаки, смеялась и руководительница практики: вместо преподавателя великолепно работал магнитофон!
      - Бего-о-ом, - неслось из динамиков, - марш!
      В ритме веселой польки бегут ребята. Я демонстративно заполняю журнал.
      - Правым боком по движению приставными шагами! - командуют динамики. Левым боком!
      Ребята перестраиваются для выполнения общеразвивающих упражнений. Они тоже записаны на пленку. Обычно я хожу между колоннами и слежу за чистотой исполнения, но сегодня даже не выглядываю в зал. А малышам нет до этого дела: терминологию они уже знают, идет привычный урок, и для них главное не выбиться из музыкального темпа упражнений, идущих потоком одно за другим.
      - Продолжайте урок, - говорю практикантке. - И перестаньте хохотать, вы же не в цирке.
      - Чудеса какие-то, - смеются студенты.
      - Какие там чудеса. За три года можно и зайца научить соленые огурцы есть.
      Чем старше становились ребята, тем серьезнее относились они к урокам. Поэтому, не скрою, мне было лестно услышать, как десятиклассники сказали ученику, пришедшему из другой школы и пропустившему занятие:
      - Вэ-Я - хороший мужик, но он тебя запросто отработками загоняет. Так что не ищи на свою голову приключений.
      Ребята не знали, что я сижу в своем кабинетике при открытых дверях, и популярно растолковали новичку значение физкультуры.
      Было и такое дело: на тренировке я крепко повредил ногу и первые дни не мог наступить на нее. О том, чтобы отменить уроки, речь, конечно же, не шла. Утром бывший ученик привозил меня на служебной "Волге" на стадион, и, сидя на трибуне, я руководил занятиями. По окончании уроков меня на руках переносили в школу, и вечером после секций волейбола или гимнастики я с комфортом отправлялся домой на той же "Волге". Таская меня, ребята вспоминали наше первое знакомство. Заявились они на стадион. тогда еще шестиклассники, с большим опозданием Я двинулся им навстречу, а они, будто не замечая нового учителя, пошли по кругу. Так мы и гуляли почти весь урок они впереди, я за ними.
      - Разве мы думали, - смеялись теперь ребята, - что мы вас на руках носить будем!
      Я не задавался вопросом, что именно определяло наши отношения. Вся моя жизнь проходила среди учеников. На переменах и вечерами старшие набивались в мой кабинетик и, зная, что я не успеваю заглядывать в столовую, приносили из дома бутерброды и разные лакомства. Мы выкладывали наши запасы на специально изготовленный "едальный" столик и под тихое бульканье чайника допоздна беседовали о многом. Мне было хорошо с ребятами, и смею думать, они тоже не тяготились моим обществом. Старшие великолепно улавливали грань между такими вечерами и уроками, где отвлекаться не полагалось, и хотя особого контроля за учениками не было и я мог все занятие просидеть на стуле с микрофоном в руке, трудились они на совесть.
      На уроках гимнастики ребята работали по индивидуальным и групповым карточкам, положенным на твердую основу и запаянным в целлофан, и мне не нужно было тратить время на многократную демонстрацию упражнений. С шестого класса я учил судейству гимнастических соревнований. Каждый ученик изготовлял специальную книжечку типа большого сдвоенного блокнота с цифрами от 0 до 10 и оценивал в баллах упражнения товарищей.
      Эти оценки заносились в классный журнал.
      Споров никогда не возникало: назначаемые судьи одновременно раскрывали свои блокноты, а расхождение в оценках допускалось в пределах полубалла. Такая взаимопроверка позволяла ребятам разобраться даже в незначительных погрешностях при выполнении комбинаций и оставляла пути для дальнейшего совершенствования. Если 8,5 балов соответствовало оценке "пять", то, чтобы добраться до 9,5 или до 10 баллов, приходилось еще много работать.
      В конце четверти проводились контрольные соревнования внутри класса, и лучшие ученики выходили на школьное первенство. За право участвовать в первенстве школы по гимнастике шла настоящая борьба, причем выпускники стремились пробиться в финал ничуть не меньше учеников младших классов. Наши умельцы-туристы отливали на заводах чемпионские медали. Мы подвешивали их на муаровые ленты и вручали стоящим на пьедестале победителям под торжественные звуки фанфар, вместе с широкой перевязью, на которой золотыми буквами искрилось в свете прожекторов: "Чемпион по гимнастике", "Призер по гимнастике". Через несколько дней оформлялся фотостенд со всеми перипетиями борьбы, и победителям дарились наборы фотографий с их большими портретами при всех регалиях.
      Достаточно высокая гимнастическая подготовка учеников сослужила мне однажды дурную службу.
      В порядке обмена опытом меня попросили дать открытый урок для преподавателей физического воспитания района, выбрав для этого класс по своему усмотрению. Я остановился на 7-ом, предупредив ребят, что ничего сверх привычного на занятии не будет, так что и волноваться нечего. Но придти в спортзал придется вечером, пожертвовав личным временем.
      Урок как урок - с музыкальными вставками, с работой по карточкам, с судейством внутри отделений и взаимным выставлением оценок. Но, стоя на страховке опорных прыжков, заметил, что несколько женщин уж очень активно перешептываются, кивая то на одного, то на другого ученика. Когда до конца урока оставалось несколько минут, меня вежливо спросили нельзя ли дать ребятам учебные карточки восьмого класса - хотелось бы посмотреть сумеют ли ученики разобраться в них.
      - Пожалуйста!
      И семиклассники начали выполнять незнакомые комбинации, правда, не столь чисто как свои, но все-таки.
      Закончился урок, я попрощался с ребятами и приготовился выслушать мнение гостей об увиденном.
      - А что тут анализировать! - сразу же сказали шептавшиеся женщины. Это не урок, а хорошо отрепетированное представление. Собрали лучших гимнастов из седьмых и восьмых классов и устроили цирк! Кто поверит, что такие упражнения могут выполнять все ученики одного класса?
      - Но позвольте, - растерянно сказал я, - вот классный журнал, в конце концов можно зайти завтра на урок к ребятам и проверить по списку...
      - Еще проверять мы будем! Пусть начальство разбирается! - женщины бросили свои тетради в сумочки и встали. - Только время из-за вас потеряли!
      Больше всего меня расстроило не возмущение женщин, а молчание остальных учителей. Правда, двое преподавателей сказали, что бывали на моих уроках, видели как работают в других классах и уверенны, что никакой подтасовки учеников сегодня не было. Но им не поверили, и разбор проведенного урока не состоялся.
      Разумеется, я доложил о случившемся директрисе.
      Она долго и молча смотрела на меня.
      - Учтите, что покрывать вас я не намерена.
      - Вы тоже думаете, что я мог собрать на урок учеников из разных классов?
      - Я ничего не думаю. Так думают ваши коллеги. И, полагаю, им лучше знать о возможном уровне подготовки учащихся.
      - Вам не трудно будет подняться завтра в класс и спросить ребят, кто из них был на сегодняшнем уроке?
      - Безусловно, я это сделаю, хотя, - директриса жестко посмотрела на меня, - дыма без огня не бывает.
      Я вышел, кажется, не попрощавшись.
      Работать в такой обстановке становилось все труднее. Конечно, в проведение уроков никто не вмешивался, но то, что делалось после занятий начало контролироваться плотно и предвзято.
      По договоренности с ребятами все чемпионы по гимнастике после окончания школы один год помогали мне вести спортивную секцию и делали это с удовольствием. На волейбольные тренировки, заканчивающиеся в десять вечера, тоже приходило много бывших учеников. Так независимо от меня образовался своеобразный спортивный клуб. Люди собирались не только на тренировки, но и посидеть в зале, пообщаться между собой. И это не устраивало администрацию. Налаженную систему начали расшатывать: посторонним в школу не приходить; работу секций заканчивать не позже 17 часов; количество соревнований сократить. Поездки в Крым, куда мы ездили на осенние и весенние каникулы, тоже предлагали свернуть - дети должны отдыхать перед новой четвертью. В общем, все, что мы делали с ребятами, оказалось не ко двору, и я перешел в только открывшееся педагогическое училище, предупредив новое руководство, что за моей спиной стоит большая группа туристов из школьников и взрослых, и что я надеюсь увлечь походами будущих педагогов.
      - Превосходно! - сказали мне. - Хоть какие-то мужчинки у нас появятся. Действуйте.
      Я начал действать. В первый год в группу пришли четверо девушек, а после того, как они съездили в Крым и побывали на Памире, народ к нам пошел.
      На новом витке
      Педагогическое училище - скопище девиц с микроскопи-ческой прослойкой юношей.
      С первых же дней меня удивило, что на занятия в спортивный зал приходят не больше 8-10 человек от группы.
      - А что вы хотите, - сказала директор, - это специфика нашего дамского заведения. Одни девушки готовятся к критическим дням, другие переживают их, а третьи приходят в себя после недельных неприятностей. Тут уж ничего не поделаешь.
      Месяца два я сочувственно ставил крестики в журнале, удивляясь, почему так много освобожденных у меня и у двух других преподавателей-мужчин, и почему еще к одной нашей женщине на занятия приходят практически все. Поудивлялся, поудивлялся, - а потом предупредил девушек, что пойду им навстречу и буду заниматься с теми, кто пропустил занятия, дополнительно. И проблема испарилась. Прошло несколько лет - и я спросил девушку, соскочившую с брусьев, почему ее не было в прошлый раз.
      - Надо же! - рассмеялась она. - Я за четыре года только третье занятие пропустила, из них два на бассейн пришлись. Никуда от вас бедным девушкам не деться!
      Достаточно быстро я нашел общий язык с девчонками, хотя спортивная подготовка многих была очень низкой. Вроде бы некрасиво сетовать на их школьных преподавателей, но вот начинается тема "Волейбол" или "Баскетбол", а полгруппы говорит, что никогда в эти игры не играли. С гимнастикой тоже нелады, а нормативы по бегу будто созданы для инопланетян.
      А ведь по большому счету вопрос касался здоровья людей. Это было начало 80-х годов, которые сейчас называют временами застоя. В те годы победные реляции были важнее существа дела. Чтобы спокойно жить, школьным учителям физкультуры достаточно было не беспокоить администрацию жалобами на прогульщиков уроков и не поставить по недомыслию тройку хорошисту или отличнику. Ну, и держать на должном уровне процент выполнивших нормативы комплекса ГТО. Разумеется, на бумаге.
      Из разговоров с учителями физвоспитания других школ знал, что администрация посещает их уроки крайне редко, все отдано на откуп учителям при молчаливом условии, что они своими отчетами не будут чернить общую картину достижений школы. Оказавшись бесконтрольными, многие учителя снижали требования к урокам, фактически подменяя учебный процесс приемом контрольных нормативов. Понятно, какое отношение складывалось у школьников к таким урокам физкультуры и какой спортивной подготовкой они обладали. Но обвинять во всем только учителей тоже нельзя. На собственной шкуре я знал, что такое идти против установленных неизвестно кем порядков.
      Вычитал я в газете, что по статистике из ста человек, сдающих нормативы комплекса ГТО, полностью их могут выполнить не более 35%. Но у нас Москва. Столица! Значит, даешь 80% ! За этим районное начальство следило строго. А у меня, хоть тресни, больше 40% не получалось. И ругали меня, и уговаривали не портить районную отчетность, но я раскрывал протоколы соревнований: смотрите, здесь все ученики. Но вот эти не умеют плавать, а эти не уложидись по времени в беге - как можно считать их полностью выполнившими нормы? И какой в этом смысл? Мы обманываем государство, рапортуя о почти всеобщей спортивной подготовленности школьников и гордимся липовыми успехами. Мы поощряем бездельников и топчем тех, кто работает честно!