Я же, напротив, неожиданно заинтересовалась зрителями и пробежала глазами по рядам. Сразу становилось совершенно очевидно, что политика интересует самые разные слои населения. И это, честно сознаюсь, оказалось для меня совершенно неожиданным. Вроде бы я давно живу в столице и должна бы уже постичь специфику местных жителей, ан нет. Оказывается, знать, что происходит в правительстве, желают не только умудренные опытом джентльмены средних лет, но и пожилые домохозяйки наряду с молодыми светскими львицами. Зрители, расположившиеся на балконе, представляли собой весьма пеструю массу, и я едва приступила к ее подробному изучению, как резко прекратились всяческие шевеления и по ушам ударила полная тишина. В поисках причины я торопливо обвела глазами зал и выяснила, что распорядитель спустился к заседающим и занял место оратора на трибуне. Заодно, кстати, он принес с собой долгожданный графин с водой, вот только, увы, издалека я никак не могла определить, выполнил ли оцелот свою миссию. Кроме того, каждый взгляд вбок, на родителей Ральфа увеличивал мое желание убедиться, что Фарька не справился. Но сделать я ничего не могла, оставалось лишь, с силой вонзив ногти в ладони, наблюдать за развитием событий.

Развитие, впрочем, шло весьма неторопливо, словно никто и не планировал обсуждать животрепещущие проблемы: парламентарии по очереди поднимались с места и произносили короткие речи по самым будничным вопросам. Затем следовало голосование, более для галочки, поскольку все выдвинутые партией людей предложения блистательно прошли, а идею нелюдей выделить для им подобных в столице специальный квартал завалили на корню.

После того как были подсчитаны результаты четвертого голосования, распорядитель объявил об отклонении предложения нелюдей и под легкий гул сообщил, что далее последует короткий перерыв, а затем парламент возобновит свою работу. Сейчас же зрители могут выйти в холл, где работает небольшой буфет, и подкрепиться.

Большая часть зрителей последовала столь своевременному совету и, предусмотрительно оставив на своих местах платки, газеты или предметы гардероба, потянулась к выходу. Я же, напротив, осталась сидеть на месте, пристально вглядываясь вниз, где заседатели, вставшие со своих кресел, оживленно переговаривались. Лишь Ральф, как и я, не принимал участия в общем действе. Юноша сидел с закрытыми глазами и практически не шевелился. Интересно, что за буря бушует в настоящий момент у него в душе? В этот миг Ральф встрепенулся и, разомкнув веки, повернулся в сторону балкона. Я немедленно отвернулась. Во-первых, не следовало обнаруживать перед мсье Пуррье-младшим своего присутствия… Кстати, крайне удачно, что мои клиенты прошли в буфет, ибо лично я не берусь предсказывать развитие событий, которое последует, если Ральф углядит своих родителей. Хотя… если разобраться, он не сильно-то заботится об их душевном благополучии: сначала пропал в неизвестном направлении, затем позволил думать, что мертв. Вряд ли присутствие мадам Ромены на балконе в силах изменить планы юного амбициозного политика. Второй же причиной резкой смены моего положения было желание узнать, что же понудило Ральфа выйти из нирваны. Причина оказалась до банального проста: на зрительском балконе появилась Ротани Поддриго. Как и все герои сегодняшнего дня, девушка сохраняла совершенно каменное выражение лица и, ничем не показав, что заметила меня, пристроилась в последнем ряду. Так сказать, почувствуйте разницу между ней и Наваррой Рох.

Тем временем толпа из буфета дружно двинулась обратно на балкон и весьма расторопно расселась по своим местам. Распорядитель, вновь появившийся на сцене, убедился, что в зале царит тишина и полнейшее внимание, и заговорил:

– Итак, следующий вопрос, стоящий на повестке дня, – принятие законопроекта, регулирующего использование устройств, называемых проекторами. Слово для начала обсуждения предоставляется мсье Ариану Поньолле. – При этих словах лидер партии волшебников встал со своего места и двинулся к сцене, распорядитель же добавил: – Поскольку мы уже неделю бьемся над этим вопросом, я убедительно прошу вас быть покороче.

Но мсье Поньолла не обратил на это заявление никакого внимания и, легонько оттолкнув распорядителя, занял место на трибуне. Совсем рядом с пока что нетронутым графином.

– Дорогие мои коллеги! – высокопарно начал главный волшебник. – Сегодня наши прения входят в решающую стадию…

Мсье Поньолла говорил еще что-то, я же сверлила глазами злосчастный графин, терзаемая сразу двумя противоположными вопросами. Что будет, если, к примеру, мсье Поньолла выпьет его весь или просто уронит? И еще, что будет, если Ральф пить не захочет? Но тут я тоже сделать ничего не могла, ибо заклинание, вызывающее жажду, мне хоть и было известно, но применить его возможности не предвиделось.

Наконец пытка закончилась, оратор, так и не притронувшись к воде, поклонился и покинул трибуну, которую тут же вновь занял распорядитель.

– Ни у кого не возникло желания высказаться перед голосованием? Тогда… – продолжал было вести заседание по накатанной распорядитель, но вдруг в плавное течение процесса вмешался непредвиденный фактор в виде поднятой руки мсье Адриана Роха, сиречь Ральфа Пуррье.

Краем глаза я заметила, как напряглась Наварра. Вероятно, и Ротани утратила свою обычную невозмутимость, но проверять это я не решилась, лишь, как и псевдожена, вперилась взглядом в Ральфа. То же самое проделал и несколько удивленный произошедшим распорядитель.

– Мсье Рох, вы желаете получить слово?

– Именно, – подтвердил тот.

– Это не вполне по процедуре, конечно, но я обязан вам его предоставить. Будьте любезны, покороче.

Глядя, как распорядитель с недовольной гримасой на лице покидает трибуну, уступая ее мсье Poxy, я гадала, каким уровнем реальной власти обладает этот незаметный с виду человек. Слишком уж открыто он позволял себе проявлять недовольство и указывать на место лидерам партий. Хотя существует вероятность, что подобное поведение – это просто традиция, существующая для того, чтобы члены правительства держали себя в рамках и не превращали заседание в балаган. А еще способ напомнить им, что они не абсолютные монархи, а просто временно избранный народом орган принятия решений в рамках страны. Тоже неглупо.

Тем временем Адриан Рох, он же Ральф Пуррье, достиг трибуны, оперся на нее и обвел взглядом зал. К моему огромному сожалению, я находилась далеко и не смогла толком разглядеть выражение его глаз. Затем Ральф открыл рот, собираясь заговорить, но после небольшой паузы передумал, захлопнул челюсти и потер руки. По всем признакам даже стороннему наблюдателю становилось понятно, что он нервничает. И это меня весьма обнадеживало, поскольку означало, что Ральф еще не полностью закостенел и мой план имеет некоторые шансы на успех. Ведь, превратись юноша полностью в Адриана Роха без прежних, свойственных молодежи чувств и эмоций, достучаться до него оказалось бы невозможно, и, вернув ему на глазах общественности реальный облик, я бы оказала всем заинтересованным лицам плохую услугу. А вот нервничающий и сомневающийся Ральф – совсем другое дело.

В полной тишине ожидающего начала речи зала почти громом прозвучало покашливание распорядителя, таким образом напоминающего оратору про строгий временной регламент. Вздрогнув, Ральф пробормотал:

– Да, да, я сейчас, – и вновь обвел глазами зал в поисках непонятно чего.

Когда же его взгляд упал на графин с водой, лицо приняло осмысленное выражение – юноша нашел, как еще немного потянуть время, и, о чудо, налил себе половину стакана. Глядя, как первый глоток начинает свое путешествие в желудок, я едва сдержала то ли вопль, то ли стон. Мы это осуществили. Теперь дело за малым: остается просто ждать. Ральф же прикончил воду, поставил стакан на трибуну и, крепко опершись на нее руками, наконец заговорил:

– Уважаемые коллеги! Как вам, наверно, известно, всю последнюю неделю я выступал ярым противником предложения уважаемого мсье Поньоллы… – Легкий поклон в сторону лидера волшебников. – Честно признаюсь, основной причиной этого было наше извечное соперничество, а отнюдь не нежелание привнести в жизнь обитателей страны предлагаемое партией магов новшество. Но, поняв, что прения вышли на финишную прямую и, по сути, от позиции нашей партии зависит исход голосования, я не счел более возможным опираться на личные противостояния и понял, что наша прямая обязанность – думать о благе простого народа.

Интересно, а кто Ральфу речи пишет? У юноши на самом деле блестящее будущее в политике. Ведь, сколько бы ни уверяли в обратном, главное – это выдающиеся ораторские способности, умение расположить к себе слушателя, заставить его внимать и сопереживать. А этим молодой и неопытный Ральф владел в совершенстве. Речь его лилась, как уважающая себя полноводная река по весне, заполненная запахом луговых цветов, а бархатистый звук голоса немного гипнотизировал. Интересно, сколько в этом наследства мсье Роха, а сколько заслуги Ральфа?

Пока я предавалась размышлениям, находясь в легкой прострации и перестав прислушиваться к смыслу произносимой оратором речи, в зале наметилось легкое беспокойство, выражающееся пока лишь в том, что некоторые из присутствующих заерзали на своих местах и шепотом начали обмениваться с соседями комментариями. Едва я подняла взгляд, причина стала совершенно ясна – Фарька, не знаю уж как, но справился со своей миссией. Иначе метаморфозы, происходящие со стоящим на трибуне мужчиной, было не объяснить. Такого мне до сих пор видеть не приходилось: оратор, кем бы он ни был, в настоящий момент не походил ни на Адриана Роха, ни на Ральфа Пуррье – его черты плавали, постоянно изменяясь, волосы тоже никак не могли определиться, что им ближе, благородная седина или ярко-рыжее пламя. Контуры тела находились в максимальной статичности, видимо, до них время еще не дошло. Полагаю, именно этот факт позволял юноше до сих пор не замечать происходящего, ибо он как ни в чем не бывало продолжал свою речь, уже переходя к основной ее части.

Но, увы, узнать, чем закончится пламенный спич в поддержку проекторов, присутствующим было не суждено – сохраняя полную невозмутимость, распорядитель поднялся со своего места сбоку от сцены и осведомился:

– Мсье Рох, с вами все в порядке?

– Конечно, – немного озадаченно кивнул юноша. – А почему вы спрашиваете?

Но тут началось главное – изменение тела. Весьма внушительные габариты мсье Адриана Роха испарялись на глазах, уступая место худощавому телосложению, свойственному роду Пуррье. И эти изменения Ральф игнорировать уже не смог – почувствовав неладное, он бросил один лишь взгляд на собственные пальцы и мгновенно осознал происходящее. Глаза его заметались по балкону, и, судя по краске, залившей лицо, а затем мгновенно схлынувшей, Ральф наконец заметил и меня, и Ротани с Наваррой, и собственных родителей. Но, вопреки моим прогнозам, имя, слетевшее с его губ в момент паники, принадлежало отнюдь не любимой девушке или родной матери. Нет, Ральф обратился к той, которая втянула его в эту передрягу, – Наварре Рох. Хотя вряд ли кто-то кроме меня это заметил, а уже через мгновение к юноше вернулось самообладание, он вновь оперся на трибуну и, обратившись к так и стоящему столбом распорядителю, язвительно и немного обвиняющее поинтересовался:

– До этого момента я считал, что зал заседаний надежно защищен от применения какой-либо магии.

На какую-то секунду мне показалось, что этот номер у Ральфа пройдет и ему удастся убедить всех, что его превращение – происки конкурентов, но столь шикарный, подготовленный в закритической ситуации план напрочь испортила мадам Ромена. Услышав фразу, сказанную голосом сына (оказавшимся, кстати, весьма похожим на голос мсье Роха), она отошла от легкого ступора, вызванного столь неординарными событиями, и, мертвой хваткой вцепившись в руку мужа, вскочила с места и закричала:

– Ральф, сынок! Ты живой! Живой!

Услышав ее голос, юноша вновь вздрогнул, но самообладания не потерял и совершенно спокойно обратился к распорядителю:

– Мсье, я могу продолжать?

– Как мне попасть вниз? Пропустите меня к сыну! – не унималась мадам Ромена.

Распорядитель наконец вышел из столбняка и покачал головой:

– Простите, мсье, но перед тем, как позволить вам закончить речь, я должен утихомирить зрителей. – И, подняв взгляд к балкону, поинтересовался: – Мадам, вы можете разговаривать спокойно?

Мадам Ромена собралась было продолжить кричать, но тут с места поднялся мсье Пуррье, деликатно зажал своей супруге рот и сообщил:

– Если вы не против, я буду за нее.

– Отлично, – кивнул мужчина, поняв, что разборка с истеричной женщиной если не отменяется, то хотя бы откладывается. – Так о чем пыталась сообщить эта мадам уважаемому собранию?

Перед тем как ответить, мсье Пуррье бросил взгляд на неподвижно застывшего перед трибуной сына. Под его взглядом Ральф утратил всяческую невозмутимость и отступил на шаг.

– Дело в том, – глухо заговорил мсье Пуррье-старший, – точнее… я не знаю, что именно произошло на наших глазах, но находящийся в настоящий момент на сцене молодой человек как две капли воды похож на нашего сына, не так давно без вести пропавшего.

Мадам Ромена попыталась было что-то вставить, но зажавшая рот рука бдительного супруга не дала ей вымолвить не слова.

Распорядитель повернулся к Ральфу:

– Вам есть что ответить?

– Естественно, – оскорбленно вскинулся тот. – Я в первый раз вижу эту супружескую чету и совершенно не понимаю, что за инсинуации тут творятся. Кроме того, я настоятельно прошу выяснить, каким образом оказалось возможным применение магии в зале парламентских заседаний, и требую вернуть мне мой настоящий облик. Как всем присутствующим известно, я не кто иной, как мсье Адриан Рох, и тому есть немало свидетельств. В частности, это может подтвердить моя любимая жена.

При этих словах Ральф указал на Наварру Рох, которая нервно сжимала руки. Увидев обращенный на нее взгляд сообщника, ведьма встала и кивнула:

– Да, это мой супруг. И тот, кто виновен в творящихся тут событиях, еще очень пожалеет, что решился на такое. Мой любимый муж же…

– Нет, – раздался сзади возмущенный возглас.

Обернувшись, я увидела, что Ротани вскочила со своего кресла и пробирается к Наварре. Причем в глазах ее полыхало такое пламя, что мне очень захотелось немедленно оказаться как можно дальше от здания совета.

– Это не твой муж, – встав лицом к лицу с Наваррой и глядя ей прямо в глаза, отчеканила Ротани. – И тебе это известно лучше, чем кому бы то ни было. Поскольку именно ты отравила мсье Роха и развеяла по ветру его прах.

Выступление Ротани явилось своеобразным катализатором: до сих пор молчавшие и замершие в напряженном ожидании зрители дружно вскочили с мест и начали кричать, причем каждый свое. Бедный распорядитель, видимо, впервые в своей практике столкнулся с подобной ситуацией и не очень представлял, как на нее реагировать. Я же судорожно пыталась одновременно уследить за всеми участниками событий и решить, где моя помощь требуется больше всего. Ральф точно не занял бы никакого призового места, ибо он просто продолжал стоять на сцене с весьма отсутствующим видом. Мадам Ромена же, напротив, отошла от растерянности и, потянув за собой на буксире мужа, двинулась к выходу с явным намерением добраться до сына. А вот с Ротани и Наваррой все обстояло отнюдь не так безоблачно: взвизгнув, Наварра позабыла о своем статусе безупречно воспитанной супруги члена правительства и, с воплем бросившись на Ротани, вцепилась той в идеально уложенные волосы.

– Ты, мразь. Да как ты смеешь клеветать мне в лицо!

Я на какое-то мгновение испугалась за мадемуазель Поддриго, но та не осталась в долгу: изо всех сил приземлив ногу, обутую в классическую лодочку с длинной тонкой шпилькой, на ступню соперницы, Ротани парировала:

– А ты воровка. Воруешь чужих мужчин.

– Уйй! Мышь серая, да он сам от тебя ушел! – отбила подачу Наварра, прыгая на одной ноге.

– Убийца! Недолго тебе осталось, – сквозь зубы прошипела ее соперница, пытаясь высвободить из цепкой хватки свои пряди.

Не знаю, кто бы вышел из боя победительницей, но поскольку я не имела ни малейшего желания наблюдать за развитием событий в подобном ключе, то вмешалась в перепалку и, крепко ухватив ведьму сзади за талию, из последних сил оторвала ее от Ротани и оттащила на пару ярдов.

Извернувшись, та увидела, кто именно посмел вести себя подобным образом, ипрошипела:

– Ты… ну погоди. Ты у меня еще попляшешь.

Я собрала всю силу воли, чтобы не последовать примеру Ротани и не отдавить Наварре вторую ногу, и в этот момент в широко распахнутые двери влетел Фарька!

– А'ли! Я с'елал э'о! Ты 'идела? Я по'лил зе'ье в г'афин!

– Молодец, – не отпуская ведьму, протянула я, чувствуя, как на мне сходятся взгляды всех находящихся на балконе. От нового витка разборок меня спасло прибытие полиции. Немного запоздавшее, надо заметить.

Получив поддержку в лице представителей закона, распорядитель, временно ушедший в тень, воспрянул духом и, поднявшись на сцену, где о чем-то беседовали Ральф с родителями, заговорил:

– Прошу тишины!

Я было насмешливо фыркнула, но, как оказалось, зря. Словно под действием заклинания, все как один остановились, замолчали и, повернувшись к сцене, ожидали продолжения.

– В связи с непредвиденными обстоятельствами и прозвучавшими достаточно серьезными обвинениями я вынужден просить полицию взять под стражу и удалить из зала заседаний несколько лиц.

И, дабы не тратить время зря, распорядитель указал на семью Пуррье в полном составе и нас с Ротани и Наваррой. Ральф с родителями, не сказав ни слова, проследовали за представителями власти, мы с мадемуазель Поддриго, не чувствуя особой опасности, тоже спокойно передали себя в руки правосудия, а вот мадам Рох… Увидев приближающегося к ней мужчину в форме, ведьма вздрогнула, ее взгляд заметался из стороны в сторону, и, бросившись к перилам, Наварра истошно закричала:

– Ариан, любимый, помоги! Не оставляй меня! Ведь все это я сделала только для тебя! Дорогой…

Но, увы, лидер партии волшебников не соизволил даже головы повернуть в ответ на мольбу влюбленной женщины.

После того как полицейские, крепко ухватив Наварру за локоть, повели ее к выходу, я, двинувшись следом в сопровождении другого конвоира, услышала облегченный выдох распорядителя и его слова:

– Итак, если больше никто не желает высказаться, переходим к голосованию.