Резолюция большевиков принята. Вся масса стройными рядами движется по улицам Гельсингфорса. Только к полуночи замолкают звуки революционных песен. На пристани, в Брунс-парке еще долго заполночь бродят отдельные группы матросов, горячо споря между собой...
      Гельсингфорсский Совет{14}, вернее меньшевики, старались захватить в свои руки весь Балтийский флот, стоявший не только в Гельсингфорсе, но и в других местах: Кронштадте, Ревеле, Або. В самом начале своих попыток меньшевики потерпели полную неудачу. Кронштадт жил своей жизнью, не только не считаясь с Гельсингфорсским меньшевистским Советом, но даже и с Петроградским. Ревельцы, отстаивавшие выдвинутую ими кандидатуру в командующие Балтфлотом Вердеревского вместо Максимова, враждовали с гельсингфорсцами... - Эта разъединенность флота при обнаружившейся некоторой враждебности между отдельными базами не по духу была морякам. Искали выхода, искали революционных форм, чтобы весь Балтфлот связать, сплотить, создать единую, дружную семью, голос которой заставил бы Временное правительство прислушаться к флоту, считаться с ним.
      Формы эти нашлись. На одном из заседаний Гельсингфорсского Совета матросская секция внесла на рассмотрение проект организации Центрального комитета Балтийского флота. Многим этот проект пришелся не по душе. На Центробалт смотрели, как на орган, который вырвет флот из-под влияния Гельсингфорсского Совета, а следовательно, и меньшевиков. Но голосами матросов вопрос был решен. Тут же на заседании были выбраны представители в Центробалт. Гельсингфорсская группа, не откладывая дела в долгий ящик, разослала телеграммы с проектом организации Центробалта в другие базы флота, прося прислать своих представителей. Скептически и недоверчиво отнеслись к этим замыслам ревельцы и петроградцы. Долго не соглашались прислать своих представителей. Наконец дело было улажено. Делегаты на местах избраны, съезжаются. Но на пути другая беда: Гельсингфорсский Совет отказал в помещении.
      - Вам нужно помещение? Ищите сами! Три дня проискали. Бродили, как бездомные. Наконец пообещали. Взяли свои вещички с кораблей и направились занимать здание. Но не тут-то было. Опять отказали. Стоим со Штаревым на пристани и рассуждаем: что же дальше? Ведь завтра приедут представители из Ревеля, Кронштадта и Або, а мы сами пристанища не имеем. Какое же мы учреждение, когда нас никто не пускает? Досадно!
      У пристани, против здания Совета, стоит маленький, бывший когда-то пассажирским, пароход "Виола".
      - Товарищ Штарев, займем его! Попытаются выгнать - не дадим. В случае необходимости вызовем караул с "Петропавловска".
      - Помилуй, - отвечает Штарев, - ведь там полным полно крыс. Одну ночь не проживешь.
      - Черт с ними, не впервые с крысами жить.
      Решено. Втащили свои вещички, кое-как разместились и на следующий день в газету: "Центральный комитет Балтийского флота с сегодняшнего дня вступает в исполнение своих обязанностей. Помещается на транспорте "Виола", против Гельсингфорсского Совета". А на третий день над этим маленьким суденышком уже развевался красный стяг с инициалами: ЦКБФ. Никогда, вероятно, не думала маленькая "Виола", что она, приняв в свои объятия Центробалт, сыграет в русской революции свою историческую роль.
      Через неделю все члены Центробалта были в сборе. Работа налаживалась, а главное - установилась тесная связь со всеми базами Балтийского флота. Но на пути новое затруднение: правительство не признает, а вместе с ним и так называемый Центрофлот - организация, составленная из случайно бывших в Петрограде в дни февральской революции моряков, в большинстве офицеров приверженцев Керенского, также с нами не считается. Средств для существования "незаконно" народившемуся на свет учреждению - Центробалту - никто не отпускает. Но, как говорит русская пословица, кто родит, тот и приголубит, сами моряки идут на помощь. Они поддерживают Центробалт; они его родили, они же готовы с оружием в руках защищать свое детище. А это самое главное. С такой опорой можно работать и без средств.
      Первые два заседания, 28 и 29 апреля, проводятся без представителей Ревеля, Кронштадта и або-оландских частей. Нет полного состава Центробалта. Нет законно избранного президиума.
      На повестке дня первого заседания обсуждаются вопросы: 1) об отношении Центробалта к исполнительному комитету Совета рабочих и солдатских депутатов; 2) принятие новой редакции устава Центробалта; 3) текущие дела.
      По первому пункту принимается постановление, гласящее: "Так как ЦКБФ рассматривает дела, касающиеся исключительно жизни флота, то ЦКБФ обсуждение своих постановлений должен представлять только матросской фракции Совета, а не на общее заседание". С данным толкованием функций Центробалта соглашается представитель Гельсингфорсского Совета Мазик (меньшевик). Этим постановлением Центробалт освобождает себя от опеки меньшевистского Совета и тем самым берет в свои руки целиком и полностью руководство Балтфлотом.
      По второму пункту - устав Центробалта - принято несколько весьма существенных постановлений: " 1. Декларативная часть. 1. Центральный комитет Балтийского флота есть высший выборный орган и инстанция всех флотских комитетов Балтийского моря, который совместно с чинами штаба выполняет все функции флота, исключая чисто оперативные и связанные с ней технические части, которые находятся в ведении и на ответственности командующего флотом.
      2. Все приказы, постановления и распоряжения, за исключением чисто оперативных и связанной с ними технической части, касающиеся флота, не имеют силы без одобрения Центрального комитета Балтийского флота.
      3. Центральный комитет Балтийского флота проводит в жизнь все постановления, приказания и решения, касающиеся жизни флота, которые будут исходить от существующей центральной государственной власти и Центрофлота, согласуясь с положением флота.
      4. Все решения Центрального комитета Балтийского флота, относящиеся к сфере его единоличного ведения, отдаются по флоту и в форме постановлений объявляются непосредственно по флоту во всеобщее сведение или для исполнения. Исполнение таковых постановлений обязательно для всех частей Балтийского моря.
      5. Все постановления приобретают силу со дня опубликования их по флоту".
      Далее, в 22 говорится: "1. Секция, состоящая из членов ЦКБФ, представляет собой высшую выборную инстанцию при каждом отделе штаба командующего флотом, без санкции которой не может войти в законную силу ни одно решение заведующего соответствующим отделом штаба.
      2. Все приказы и постановления по отделам должны иметь подписи одного из членов соответствующей секции, без которой приказ или распоряжение считается недействительным.
      3. Каждая секция может задержать приказ или распоряжение (не имеющее срочного характера) и передать его на обсуждение и решение пленума Центробалта и начальника штаба или командующего флотом".
      Эти на первый взгляд как будто безобидные пункты устава фактически передали полноту власти над Балтфлотом Центробалту, без санкции которого ни одно - не только командующего флотом, но и правительства - распоряжение не имело силы.
      На втором заседании Центробалта 29 апреля устав был принят вновь прибывшими членами Центробалта, и на этом же заседании на основании принятого устава были отменены выборы представителя в Центробалт от группы ревельских офицеров.
      В тот же день была разослана телефонограмма для оповещения всех частей Балтийского флота следующего содержания: "Собравшись в г. Гельсингфорсе на транспорте "Виола", ЦКБФ оповещает Балтийский флот о начале своей деятельности".
      Правительство Керенского в лице Центробалта приобрело злейшего врага, который с первого дня своей деятельности отказался, прикрываясь принятым уставом, выполнять его распоряжения. Это - первая организация флота, имевшая в своем составе из 33 членов лишь 5 человек большевиков и 6 им сочувствующих, взяла руководство в свои руки.
      2 мая Центробалт в своем заседании разрешил организационные вопросы Центробалта. Избрано Исполнительное бюро ЦКБФ в составе 9 человек, президиум из 6 человек и для ведения общих дел 3 человека. После закрытой баллотировки избранными оказались: председатель-Дыбенко (матрос-большевик), товарищи председателя - Ефимов (матрос, сочувствующий большевикам), Грудман (офицер), секретарь - Заболоцкий (офицер, сочувствующий большевикам), товарищи секретаря - Соловьев (матрос-большевик), Лапкин (матрос, сочувствующий большевикам).
      Исполнительное бюро: Штарев - матрос, сочувствующий большевикам, Синицын меньшевик, Чудаков - матрос, сочувствующий большевикам.
      Таким образом, президиум Центробалта оказался в своем большинстве большевистским, что в дальнейшей работе Центробалта дало возможность осуществить руководство и влияние во флоте большевиков.
      У министра Керенского
      На бульваре, в скверике против Адмиралтейства, разгуливает разношерстная по виду и одежде публика. Прогуливаются флотские и армейские офицеры, но без погон, буржуазные дамочки в эксцентричных костюмах (при Керенском свой вкус и мода у дам: сапоги-ботфорты, брюки галифе, гимнастерка и ухарски на затылок сбившаяся фуражка), молодые юнкера и гардемарины. Среди этой праздничной публики незаметно, сторонкой, тихо пробираемся мы - делегация Центробалта. Будто еще рано. Министры бывают в учреждениях после двенадцати, но, может быть, "народный министр" приходит раньше? Входим в парадный подъезд. Помещение прежнее, староминистерское, со всеми декорациями и даже прежний швейцар так же учтиво кланяется, только на лице его, когда обратились к нему с вопросом: "Можно ли к министру?" - появилась скорбная старческая улыбка. Он нехотя, с расстановкой ответил: "Его превосходительства еще нет".
      Трудно понять старичку, что творится в "нонешние времена". Бывало к министру приходили известные, знатные, осанистые вельможи, все генералы да адмиралы в парадных мундирах, а тут матросы лезут к его "высокопревосходительству".
      - Когда же придет министр?
      - Заходите через часок.
      Вышли. В прохладе, под деревцем, с нетерпением ждем, когда же приедет в министерство "народный" министр А. Ф. Керенский.
      Подкатил автомобиль. Сразу узнали его.
      - Ну, пойдем. Ведь от флота приехали. Наверно, сразу примет.
      Уж слишком мы наивны были. Думали, для нас все ворота открыты.
      Долго пришлось ждать. Наконец в три часа и нас в кабинет министра пропустили. Осторожно ступаем по паркетному полу и учтиво раскланиваемся с министром. Керенский нас приветливо принял: порасспросил, что делается во флоте. Каково настроение. Поругал нас маленько за непочтение к "родителям" - к правительству - и к делу перешел. Доложили ему, что во флоте творится много преступлений, замечена нами даже измена при постройке батарей на островах, показываем ему материалы. Требуем: полковника Иванова сразу же отстранить и суду предать, так как с ремонтом судов неладно дело обстоит. Указываем, что в порту много творится безобразий Нет хозяйского, народного, ока. Поэтому мы и решили организовать Центробалт, который старается устранить все эти недостатки. Требуется утверждение и отдача в приказе, что мы - законное учреждение. Так издали подошли к этому вопросу и тут же незаметно подсунули на утверждение наш устав.
      Мельком пробежал Керенский первые параграфы устава, нахмурился, задумался... И направил нас "санкционировать" его в так называемый Центрофлот. О нашем же узаконении соизволил тут же распорядиться: объявить в приказе. Нам это только и надо было, а устав свой мы уж постараемся отстоять.
      Пошли в Центрофлот. Он как большое государственное учреждение, да и дольше нас существующее, сразу окрысился: "Как это вы смели без нашего ведома на свет божий родиться? Не признаем! Не быть вам! Самовольно к министру ходить!"
      - Помилуйте, да мы уже работаем - матросы со всеми вопросами только к нам и идут. Да и министр отдал приказание о нашем признании.
      Еще пуще рассвирепели. Чтобы не спорить, мы оставили Центрофлоту один экземпляр своего устава, а сами с признанием нас министром отправились во флот. На прощанье не преминули пригласить к себе министра и Центрофлот на I съезд моряков Балтийского флота.
      Покончив с делами у министра и в Центрофлоте, уже веселее направились мы на Финляндский вокзал. Все же, признаюсь, приятно было возвращаться, добившись своего признания.
      "Заем свободы"
      На витринах, на углах улиц, домов, на трамваях, вокзалах и вообще, куда ни повернешься, - везде разукрашенные плакаты с надписью красно-белыми большими буквами: "Заем свободы". И тут же сотни всевозможных лозунгов: "Военный заем во имя спасения родины и революции. Кто не подпишется, тот явится врагом родины и революции" и пр. и пр. Лозунги и призывы прямо душу раздирали. Как не прийти на помощь "демократическому" правительству спасать родину и революцию огнем и мечом? Ведь теперь дело "всенародное": война за свободу. У власти "демократия". Нечего на буржуев надеяться, когда-то они еще тряхнут кошельками. Нужно твердо помнить старую русскую пословицу: "С миру по нитке голому рубашка". И потекут на фронт новые пушки, пулеметы, снаряды, патроны и революционные молодые солдаты. Все дыры на фронте "залатаем"! Тогда уж несдобровать Дарданеллам! Правительство шлет всем советам телеграммы: "Голосуйте за свободный военный заем! Набирайте добровольцев в армию! Берите пример с Петрограда: на фронт уже двинулись доблестные ударные батальоны добровольцев". Да еще из кого? Из женщин! Сама прапорщик Бочка-рева приняла командование. А. Ф. Керенского почетным ударником записали. Скоро сам поедет на фронт - прямо в окопы - и с винтовкой в руках на немцев пойдет!
      После таких телеграмм и призывов Гельсингфорсский Совет спешил первым доказать свою преданность и верность "революции". По всем направлениям звонили телефоны: примите экстренную телеграмму: "В. экстренно. Телефонограмма. Завтра, ровно в 12 часов дня, состоится внеочередное заседание Совета с участием всех судовых и армейских комитетов и профессиональных союзов. Повестка дня: "Заем свободы". Председатель Гарин".
      Кампания, поднятая Советом вокруг "Займа свободы", не могла не вызвать обсуждения этого вопроса на кораблях и в военных частях. На экстренно созванных или почти стихийно возникших митингах горячо спорили о "Займе свободы". Все хотели найти ответ на вопрос: поддержать ли заем? помочь ли "демократическому" правительству? Большевистская фракция после обсуждения призыва помочь стоящей у власти "демократии" захватить Дарданеллы постановила голосовать против займа.
      Президиум Гельсингфорсского Совета докладчиком на созываемое внеочередное заседание назначил меньшевика Михайлова. Большевистская фракция в противовес "защитнику свободы" выдвинула содокладчиком меня.
      В день заседания улицы Гельсингфорса наводнились многочисленными демонстрантами, руководимыми меньшевиками и эсерами.
      Яркий солнечный день способствовал приданию праздничного вида разношерстной демонстрирующей толпе...
      Рядом с изголодавшимся рабочим с завода и рослым угрюмо шагающим солдатом, рассчитывающим, на сколько "Заем свободы" приблизит его возвращение в деревню, к родным полям, еле поспевая, семенит обыватель, чиновник и буржуазная дамочка.
      Меньшевики усиленно старались поддержать настроение этой толпы демонстрантов, не спаянной единством взглядов и целей, пестрой по своему составу и внешнему виду.
      В противовес этой лоскутной демонстрации двинулась монолитная большевистская колонна демонстрантов под лозунгами: "Долой Заем свободы", "Ни копейки на продолжение ведения империалистической войны", "Долой продажное правительство" и т. д.
      В этой демонстрации не было ни пестроты, ни разношерстности. Колонна шла, возглавляемая командами кораблей "Петропавловск", "Республика", "Слава" и свеаборгской ротой связи. Лица дышали решимостью и упорством довести свое дело, свою борьбу до конца. Уже тогда в этой колонне выковывались те стойкие борцы за истинную свободу, за права трудящихся, которые впоследствии покрыли себя славой почти на всех фронтах гражданской войны в борьбе с контрреволюцией.
      Солнечные лучи заливали демонстрантов. Яркое освещение придавало еще большую четкость этой спаянной единством мысли, едиными стремлениями черно-серой массе людей, мерно и упруго шагающих по чистым гельсингфорсским улицам, окаймленным рядами красивых домов. Казалось, что брошен решительный вызов всему буржуазному миру, что это идет авангардный отряд восставшего пролетариата на передовые позиции против бешено обороняющегося врага.
      В 11 часов - за час до открытия заседания Совета - позвонил товарищ Антонов-Овсеенко и передал, что из Петрограда от ЦК партии прибыла товарищ Коллонтай, которая выступит с докладом о "Займе свободы". Одновременно с этим Антонов-Овсеенко передал нам приказ записываться и брать слово в прениях, чередуясь с меньшевистскими "патриотами".
      Этот приказ нас обрадовал. Хотелось сразиться с меньшевиками, взять их "мертвой хваткой" и простыми, искренними, идущими от сердца словами разорвать всю ту паутину лжи, притворства и двуличия, которую они ткали вокруг еще не осознавшей своих прав массы, усыпляя ее медоточивыми словами.
      С утра мне было приказано зайти в ячейку. У нас, должен сознаться, в ячейке было очень строго. Опоздаешь или, что еще хуже, вовсе не придешь, Антонов-Овсеенко тут же тебе дает два наряда - выступать на митингах вне очереди. Необходимо попасть в ячейку, но в то же время хочется не опоздать на заседание Совета. Последнее диктуется желанием послушать представителей из центра и желанием вступить в единоборство с меньшевиками.
      Помимо этого, надо ознакомить товарищей из центра с психологией той аудитории, перед которой им придется выступать. Матросскую массу, еще пока чувствующую истину чутьем и сердцем, нетрудно смутить сложной диалектикой. Истину, хорошо осязаемую массой, надо вскрыть простыми и правдивыми словами. Если же допустить сложные силлогизмы, то она неминуемо возьмет их под подозрение, не поверит им и может переметнуться на сторону меньшевиков, иногда умеющих лживыми, но сладкими словами находить дорогу к сердцу пролетария.
      Но в ячейку в это утро так и не удалось попасть: задержали дела Центробалта. В Центробалте также обсуждался вопрос об отношении к "Займу свободы" и была принята резолюция против него. Эту резолюцию необходимо отстоять на заседании Совета.
      Спешу к театру, где происходит заседание и куда стекаются толпы "желтых" демонстрантов и колонны, идущие под большевистскими лозунгами.
      Около театра царит оживление. Пестрые наряды дам, элегантные костюмы мужчин перемешались с черной и серо-зеленой массой матросов, рабочих и солдат. Театр переполнен. Чудится, что его стены, привыкшие к посещениям изысканной финской и русской буржуазии и чванливого офицерства, с удивлением смотрят на новых хозяев положения. Воздух вместо тонкого запаха парижских духов насыщен крепким запахом казенных смазанных сапог. И этот запах наполняет сердце жаждой борьбы, так как он исходит от тех, кого эксплуатируют, кого десятками, сотнями тысяч посылают умирать за чуждые им интересы.
      Когда я вошел в театр, Коллонтай доказывала, что военный заем, хотя и заем "свободы", на деле предназначен для обслуживания империалистических замыслов Временного правительства. Правительство хочет продолжать братоубийственную войну. Долой военный заем! Никто не должен голосовать за него!
      Кончила. Похлопали ей, крикнули "ура", но не совсем густо... Как ее встретили, не знаю, не был при том. Видно, многие "не поняли" ее. Матросы ведь тогда еще не знали "иностранных слов".
      После товарища Коллонтай выступало много ораторов. Но еще до голосования видно было, что меньшевики одержали победу. Незначительным большинством голосов резолюция о военном займе прошла.
      Мы потерпели поражение. Однако, как всегда, не унывали. Что ж! Это только резолюция, а на самом деле - кто даст денег? Ведь все равно новому правительству выносят недоверие...
      Долго еще после этого заседания в газетах спорили. Но мы продолжали наше маленькое дело: вернулись на "Виолу" - и снова за работу. Где там до займа! Своя работа кипит не только днем, но и ночью: съезд моряков Балтфлота на носу...
      I съезд Балтфлота
      Канун съезда. Маленькая "Виола" со своими обитателями - членами Центробалта - переживает тревожные дни. В своих докладах все готовятся дать отчет перед своими избирателями. Впервые моряки Балтфлота съедутся с различных баз, кораблей, экипажей, чтобы вынести свой приговор деятельности Центробалта, дать новый наказ, разрешить спор между обитателями "Виолы" и господином "народным" военным министром Керенским. Гложет тревога за ревельцев: уж слишком они патриотически настроены; их лозунг - милюковская война до победного конца. Они то и дело шлют верноподданнические телеграммы и резолюции в адрес Александра Федоровича Керенского, который для них является кумиром. Резкий противовес представляют кронштадтцы, гельсингфорсцы, абовцы. Они ненавидят Временное правительство, требуют передачи всей власти Советам. Мрачные мысли бродят в головах большевиков-центробалтовцев: удастся ли объединить весь флот, сможем ли создать базу, на которой можно будет продолжать углубление начатой работы. А ведь за этот короткий период своего существования Центробалт уже завоевал почетное место среди общественных организаций. Он упорно проводит свою самостоятельную линию: долой соглашательство, долой компромиссы с коалиционным правительством и меньшевистским Гельсингфорсским Советом.
      На съезде придется выдержать неравный бой: против маленькой группы большевиков будут выступать ревельцы, представители коалиционного правительства, заместитель военного и, морского министра Лебедев, делегация черноморцев во главе с лейтенантом Вербовым и лжематросом Баткиным, с ними же комиссар Керенского Онипко и враждующие соседи - Гельсингфорсский Совет. Антонов-Овсеенко подбадривает. С ним мы разработали тактику нашей группы во время съезда и мероприятия для обработки делегатов. Решено прибывающих делегатов из Ревеля разместить в общежитии вместе с кронштадтцами и поручить кронштадтцам обработку ревельцев. К выступлению Лебедева пропустить побольше матросов с "Республики" и "Петропавловска" и в нужный момент сорвать его речь. Черноморцам не давать решающего голоса.
      Все приготовления приходят к концу: доклады, резолюции отпечатаны и приготовлены для каждого делегата. Все дела Центробалта приведены в порядок: могут ведь от съезда назначить ревизионную комиссию для обследования нашей работы. Помещение для съезда оборудовано. Приготовлены канцприпадлежности, не позабыли и о стенографистках. Потребуют записывать все речи, говорят, "для истории нужны".
      Яркий, солнечный день. С 9 часов утра потянулись колонны демонстрантов-моряков. Гельсингфорс принял праздничный вид, по крайней мере так казалось центробалтовцам.
      Вооружившись документами, справками и делами, отправляемся на съезд, боясь опоздать. Нужно явиться вовремя, дабы не вызвать нареканий со стороны делегатов. Зал переполнен. Все делегаты налицо, но нет еще господина Лебедева - представителя правительства. Прибывшие петроградцы дают справку, что Лебедев опоздал, прибудет завтра. Решено открыть съезд без него. Делегаты не спеша занимают места. Кратко приветствуют собравшихся представителей флота и "дорогих" гостей. Вставанием почтили память борцов, погибших в дни февральского переворота. Оркестр сыграл похоронный марш, и тут же приступили к выборам президиума. Тут-то сразу разгорелись страсти против Центробалта: кандидатов в президиум выдвигает сам съезд. Известно, люди только что приехавшие, запросов и требований - целые груды, запас энергии в избытке. Каждый стремится отстоять свое. После долгих споров и голосований выбранный президиум чинно занимает свои места. Огласили регламент. Взялись за повестку дня съезда. Опять споры. Требуют поставить утверждение устава Центробалта вторым вопросом. Невыгодно для нас. Провалят. Пока не устали, да и достаточно не обработаны, ревельцы будут придираться к каждому слову. Пришлось прибегнуть к обману и хитрости, ударить по самолюбию, и особенно ревельцев: как же такой важный вопрос будем решать без А. Ф. Керенского, который обещал приехать на съезд, или в крайнем случае без господина Лебедева? Согласились. Кричат: "Правильно!" Отстояли свое.
      На второй день делаю отчет Центробалта. Все как будто гладко идет. Покритиковали, поругали немножко, но вынесли резолюцию одобрения. Приняли положение о судовых комитетах, о правах и обязанностях командующего флотом, об его взаимоотношениях с Центробалтом, приступили к рассмотрению злосчастного устава Центробалта. Тут снова страсти разгорелись. Завязалась упорная борьба между штабом, комиссаром Онипко и группой делегатов-офицеров, с одной стороны, и Центробалтом и его сторонниками - с другой. Онипко срочно вызвал на помощь опоздавшего Лебедева. Тот и на этот раз оказался неисправимым. Опоздал на сутки. Устав с большим боем приняли без него.
      К концу съезда прибыл Лебедев. Вскочив на трибуну, он, что называется, рвал и метал. Он усиленно подчеркивал, что принятие устава в таком виде означает непризнание правительства. Грозил немилостью А. Ф. Керенского и вынужденным роспуском съезда и Центробалта как вредных учреждений. Язык Лебедева оказался его же врагом. Он явно переборщил. Делегаты окрысились, а их еще больше подзадоривают выступавшие один за другим матросы с "Республики" и "Петропавловска".
      Как? Нами созванный съезд и избранный Центробалт будет разгонять нами же поставленный у власти министр! Разгонять нас, народных представителей! Нет! Этого моряки не допустят...
      Рассвирепели матросы.
      Лебедева исключили из списка почетных председателей съезда. Тут-то мы и перешли в решительное наступление. Предварительно принятый устав был поставлен на окончательное голосование. Приняли его почти единогласно.
      С этих пор немилость министра А. Ф. Керенского действительно стала витать над головами центробалтовцев. Но съезд целиком одобрил нашу работу и вынес резолюцию, что права Центробалта, выраженные в постановлениях съезда, моряки будут отстаивать в случае надобности силой оружия.
      Заключительный аккорд в решениях съезда Балтийского флота дал величайшее оружие в руки Центробалта, который и до этого фактически являлся хозяином флота. I съезд, на который мы не возлагали больших надежд, явился благодаря неумелой политике чиновников Временного правительства первым звеном в цепи последовательной работы по обработке и созданию единой, сплоченной матросской семьи балтийцев, которые действительно умели ценить и отстаивать вынесенные ими решения. Группа делегатов съезда во главе с капитаном 1 ранга Ладыженским (командир линкора "Андрей Первозванный") и капитаном Муравьевым не смогла добиться своей цели - расколоть балтийцев и противопоставить кронштадтцев и гельсингфорсцев ревельцам, абовцам и петроградцам.
      После I съезда состав Центробалта усилился большевиками и левыми эсерами. Занимавшие до того непримиримую позицию ревельцы, главным образом из-за недружелюбного отношения гельсингфорсцев к командующему флотом адмиралу Вердеревскому (выдвиженец ревельцев), подчинились решениям съезда. Оборончески настроенные ревельцы, неоднократно выносившие верноподданнические резолюции поддержки Временному правительству, после обработки их на съезде и после посещения стоявших на Ревельском рейде кораблей кронштадтской делегацией постепенно, по выражению комиссара Временного правительства Онипко, перерождались, обольшевичивались. После решений съезда власть командующего во флоте была сведена на нет. Вердеревский, зарывшийся в ворохе бумаг на "Кречете", фактически являлся безвредным орудием в руках Центробалта.
      Приезд Кронштадтской делегации
      После майского конфликта Кронштадта с Временным правительством, в результате которого был смещен правительственный комиссар Кронштадта кадет Пепеляев, а его место занял выбранный беспартийный педагог Парчевский, который целиком и полностью находился в подчинении Кронштадтского Совета, буржуазная свора подняла в своей прессе вокруг Кронштадта неистовый рев и свистопляску. На всех перекрестках кричали о "Кронштадтской республике", созданной на недоступном острове Котлине, о готовящейся новой резне офицеров, о всевозможных насилиях и безобразиях, творимых в Кронштадте. Буржуазная пресса призывала всю страну слать проклятья Кронштадту, прекратить подвоз продовольствия. Грозила военным походом. В унисон буржуазной своре вторили меньшевики и эсеры, которые видели в акте Изгнания ставленника Временного правительства подрыв демократии, крамолу, анархию. Эта волна вызвала среди офицерства и моряков Ревельской базы живой отклик сочувствия Временному правительству и явно враждебное отношение к кронштадтцам. Меньшевики и эсеры исторический акт перехода полноты власти в Кронштадте к Совету рабочих, солдатских и матросских депутатов изображали как угрозу революции и поддержку контрреволюционных сил. Вся пресса, начиная от меньшевистской и кончая явно черносотенной, наперебой кричала о неподчинении кронштадтцев Временному, наполовину "социалистическому", правительству во главе с А. Ф. Керенским. Гнусная клевета о Кронштадте, которая в действительности могла породить в первую очередь вражду во флоте, требовала срочного разъяснения и более детального ознакомления с положением в самом Кронштадте. От посылки отдельных представителей в Кронштадт Центробалт отказался и, связавшись с кронштадтцами, просил прислать делегацию, которая могла бы рассеять всю гнусную против них клевету.
      7(20) июня были получены сведения о приезде кронштадтской делегации во главе с товарищем Раскольниковым. Гельсингфорсские меньшевики накануне приезда делегации постарались мобилизовать все силы и средства, использовать все обывательское гельсингфорсское болото вместе с офицерами, дабы противопоставить выступлениям кронштадтской делегации свои обвинения и еще больше возбудить к ним ненависть среди моряков. Это им тем более улыбалось, что на Гельсингфорсский рейд из Ревеля прибыли крейсера "Олег", "Адмирал Макаров" и "Богатырь", команды которых были целиком и полностью во власти меньшевиков и эсеров и которые с невероятной ретивостью защищали Временное правительство во главе с Керенским.
      Эти корабли прибыли после скандальной и даже погромной встречи команды броненосца "Республика" (бывший "Император Павел I") в Ревеле, где ревельцы изорвали флаги "республиканцев" с лозунгами "вся власть Советам".