3

Человек с серебряным носом

В дни, последовавшие за водворением лже-Виктории на трон, когда май ускользнул в июнь, Каупертуэйт порой переставал верить, что премьер-министр действительно нанес ему столь странный визит в час ведьм или что продукт его лаборатории теперь восседает на царственном престоле, предназначенном для членов ганноверской династии. Слишком уж это смахивало на сон или кошмар, вызванный посещением опиумного притона вроде «Тигриной бухты» или «Полей Голубых ворот» в части города, примыкавшей к Старому порту.

Впрочем, такие периоды сомнений недолго выдерживали натиск суровых и неопровержимых фактов. Саламандровая Виктория больше не жила под кровом де Малле. Белые бархатные подушки в ландо покрывали невыводимые пятна. Депеши о развитии событий Мельбурн присылал ежедневно в инкрустированных шкатулках, в которых обычно доставлялись официальные государственные документы. Привозили эти послания курьеры королевы, особые агенты, которым доверялись самые секретные бумаги.

Каупертуэйт читал эти послания с нарастающей тревогой. Все его эксперименты были отложены и забыты. Даже восьминогие телята из Летчуорта не привлекли его внимания. Его мысли были заняты дилеммой Мельбурна. Дилеммой нации, хотя население в целом даже понятия о ней не имело. Что произойдет, если подлинную Викторию не отыщут ко дню ее коронации? Будет ли тритонша торжественно помазана архиепископом Кентерберийским как королева Англии? Для Англии это обернется похуже, чем папство папессы Иоанны обернулось для римско-католической церкви.

А какие жуткие невзгоды терпит подлинная Виктория? Девушка, которой за всю ее короткую жизнь не разрешалось даже по лестнице подниматься в одиночестве из опасений, что она может споткнуться и упасть. А теперь она бесприютна в урбанистической грязи, именуемой Лондоном. Каупертуэйту не удавалось отгонять от себя новые и новые образы унижений и осквернений, которые одновременно и тревожили, и странно возбуждали.

В конце концов из-за этих галлюцинаций он почти перестал спать и понял, что ему необходимо предпринять что-то, чтобы избавиться от избытка нервичности. Наука временно утратила свое очарование. Оставалось одно: самому принять участие в поисках Виктории. Иначе его до конца дней преследовало бы чувство, что он не сделал всего, что мог.

Однако сообщать об этом Мельбурну не стоило. Премьер-министр как будто был несколько против дальнейшего втягивания Каупертуэйта в происходящее, а молодой изобретатель как лояльный верноподданный не хотел получить четкое запрещение вносить свою лепту.

Вот почему в один туманный вечер девятый удар высоких напольных часов, украшавших переднюю, застал Каупертуэйта в плаще, накинутом на плечи, нерешительно застрявшим в дверях своего мейфэрского особняка.

Где следует начать поиски? Где в конце концов окажется сбежавшая юная девушка в этой метрополии греха и алчности? Если не считать борделя – а Мельбурн уже все их обыскал… Каупертуэйт вдруг понял, что понятия не имеет.

Каупертуэйт ощутил ладонь на своем плече и, обернувшись, почти столкнулся с Когтем Макгрошем. Его слуга оделся для ночной прохлады, обмотав в остальном обнаженное горло грязным красным платком, и явно намеревался сопровождать Каупертуэйта.

В подтверждение Макгрош сказал:

– Не беспокойся, Кос, все заметано. Я тебя одного не пущу. Я знаю всю трагическую историю – знал с первого же вечера, когда подслушивал у двери кабинета. И хоть мне-то начхать – для урожденного демократного американца, как я, ваша обожаемая монархия одно блям-блям-блям и боле ничего, – я не могу сидеть-посиживать и допустить, чтобы ты лез на рожон всяких опасностей. Тебе требуется, чтоб, когда дело дойдет до дела, рядом с тобой был когтючий кугуарчик вроде меня. Как я сказал Майку Финку, когда мы трюхались на одной барже по Большой Мутной Реченьке: «Майк, в жизни нет ничегошеньки поважнее дружбы». Как раз перед тем, как я вышиб дух из подлого вонючки и свалил его за борт.

Каупертуэйт испытал величайшее облегчение и выразил его тем, что тепло пожал руку Макгроша.

– Ваше благородное предложение принято, Коготь. Так идемте.

Уже на пороге взгляд Каупертуэйта остановился на трости из ротанга, которая торчала из слоновьей ноги, служившей подставкой для зонтиков, и он схватил ее.

– На всякий случай, – сказал он Макгрошу и подмигнул.

– А не зря, командир? В прошлый-то раз…

– Я ее с тех пор усовершенствовал.

– Будь по-вашему.

Когда они оставили позади себя фешенебельный квартал, который Каупертуэйт избрал местом своего проживания, улицы все более и более наполнялись горожанами всех пошибов: слепые нищие, элегантные дамы, уличные шлюхи, шарманщики, поводыри танцующих медведей, субъект с передвижным тиром, в котором стрельба велась пульками из пружинных ружей, а мишени двигались при вращении рукоятки, как платформа на письменном столе Каупертуэйта. Между двумя девчушками, торговавшими спичками, завязалась драка, и одна опрокинула другую в колоду с водой для лошадей. Это был наименее примечательный эпизод из тех, свидетелями которых непрерывно становились Каупертуэйт и Макгрош. Когда они дошли до Окефорд-Серкес, Макгрош знаком показал, что им надо перейти улицу. Каупертуэйт заколебался.

Подлинные лондонские улицы в подавляющем большинстве представляли собой широкие сточные канавы и мусорные свалки. Отбросы и навоз слагались в препятствия глубиной по щиколотку. Этот феномен породил зарабатывающих на нем «уличных метельщиков» – бездомных мальчишек и девчонок, которые за малую мзду разметали перед обывателем тропочку поперек улицы. Видя, что его хозяин не решается погрузить свою обувь в эту грязь, Макгрош тут же нанял метельщика.

– Эй ты, рыжая башка! Давай расчисть нам дорогу!

Босой мальчуган, которому адресовалось это обращение, тотчас подбежал к ним. Одет он был в лохмотья, ему недоставало нескольких зубов, однако он широко улыбался и излучал простодушное счастье. Его единственное имущество, видимо, исчерпывалось метлой, обтрепавшейся почти по самую палку.

Почтительно сняв шапчонку, он сказал:

– Кликуха Типтопф, джентльмены. Разумные цены и быстрые услуги, такой вот мой девиз. Всякий раз, как окажетесь поблизости, обращайтесь ко мне.

Без дальнейших предисловий мальчуган вступил босыми ногами в жидкое месиво и принялся рьяно мести. Каупертуэйт и Макгрош следовали в его кильватерной струе.

На той стороне улицы Каупертуэйт спросил:

– Сколько?

– По пенсу с рыла, если вам подходит, джентльмены. Каупертуэйт вручил мальчугану шиллинг.

От такой переплаты метельщик впал в экстаз.

– Спасибочки, хозяин, спасибочки. Ну уж и элегантно я нынче пошамаю.

Каупертуэйт и Макгрош пошли дальше. Изобретателя мальчуган, видимо, растрогал, и наконец он счел нужным высказаться по этому поводу:

– Вот пример теории просачивания материального благополучия [3], Коготь. Благодаря плодам, приносимым предприятиями «Каупертуэйт – Брунел», я получаю возможность повышать доход тех, кто не столь взыскан судьбой. Вздымающийся прилив поднимает все корабли.

– А я слышал, как энто самое просачивание сравнивали с воробьем, которому достается весь непереваренный овес в лошадином дерьме.

– Грубая и неточная аналогия, Коготь. В любом случае благодаря науке придет день, когда улицы Лондона будут очищены от органических отбросов, а такие бедные оборвыши, если они вообще сохранятся, будут поддерживаться богатым и благодетельным государством.

– Эйюх, – лаконично отозвался Макгрош.

Около получаса они продолжали свой путь в молчании по влажным улицам – в такую погоду Виктории-самозванке не понадобился бы ее пульверизатор, – и наконец Каупертуэйт сообразил осведомиться, куда, собственно, они направляются.

– Ну, – сказал Макгрош, – я так полагаю, старику Навозингу всегда нужны люди крутить ножные мельницы. Может, вашу дамочку спровадили туда.

Каупертуэйт умудренно кивнул, хотя так ничего и не понял.

По мощенным булыжниками улочкам, мимо оборванных бесформенных фигур, привалившихся к разбитым дверям в сумрачных арках, игнорируя протянутые руки и более сладострастное клянченье оборванных прохожих, следовал Каупертуэйт за Макгрошем. Казалось, они двигались в направлении Темзы. И Каупертуэйт не сдержался:

– Куда мы, собственно, идем, Коготь?

– На насосную станцию Навозинга.

Вскоре воздух перенасытили миазматические запахи реки, которые струились по городу подобно жидкой свалке. Вода плескала через невидимые опутанные водорослями ступеньки где-то рядом. Каупертуэйт услышал приглушенные удары весел, предположительно одного из речных мусорщиков, которые добывают скудное пропитание, вылавливая из реки различные предметы – не исключая и человеческие трупы.

В смрадном тумане замаячило какое-то здание. В щели ставен пробивался свет. От здания исходило непонятное погромыхивание, словно там работали огромные машины. Макгрош постучал загадочным стуком. Пока они ждали отклика, слуга успел объяснить Каупертуэйту характер предприятия своего друга:

– Навозинг прослышал, что требуется кто-то, чтоб поставлять воду в энти новые особнячки в Белгрейвии. Ну, он положил на кое-какие лапы старички-дублончики и получил контракт. И с тех пор обзаводится все новыми клиентами. А каждый клиент, конечно, требует дополнительной рабочей силы.

Каупертуэйт был поражен.

– В Белгрейвии пьют воду из Темзы? Так ведь это же одни миазмы.

– Да нет, ничего такого страшного. С тех пор как во всасывающих трубах установили решетки, ничего крупнее крысы они не засасывают.

Дверь отворилась, и высунулась воинственная рябая и бородатая рожа. Прищурившись, открывший узнал Макгроша.

– Входи, входи, Коготь. Новенький доброволец для ножной мельницы, как погляжу. Ему требуются еще уговоры? – Навозинг взмахнул увесистой дубинкой.

– Вот уж нет, старина. Энто мой кореш Космо. Ищет свою дамочку и подумал, может, она украшает твое заведение.

– Ну так пускай посмотрит. Только чур, не сбивайте их с ритма, а то напор слабеет, и их милости жалуются.

Навозинг проводил своих гостей через затянутые паутиной аванзалы в тускло освещенный пещерообразный главный зал. Здание это, вероятно, прежде было пивоварней или складом. Однако теперь поперек пола площадью примерно в четверть акра протянулись пять дюжин ножных мельниц, подсоединенных сложной системой передач, кулачков и шатунов к ряду огромных насосов. Мельницы приводили в движение изможденные оборвыши, прикованные цепями к своим местам. Вооруженные хлыстами надсмотрщики расхаживали взад-вперед, применяя уговоры, если происходила заминка.

Каупертуэйт гневно обернулся к Навозингу:

– Христос мой! Это же, любезный, полное варварство! Паровая машина, от силы две, легко превзойдут всех этих бедняг.

Навозинг погладил густо волосатый подбородок.

– А капиталовложения, братец? Чертовы насосы и так меня разорили. И к тому же чем бы эта голь разнесчастная занимала свой досуг? Напивались бы до бесчувствия и валялись в канавах. А тут у них есть крыша над головой и в день три еды, хотя обычно из того, что налипает на решетки.

Макгрош положил руку на плечо Каупертуэйта.

– Сейчас не время для социальных реформ, Кос. Нам надо найти дамочку. – И они стали расхаживать между рядами, высматривая пропавшую королеву. Для уточнения Каупертуэйт захватил с собой ее силуэт, который вырезал из газеты.

Безрезультатно. Навозинг пригласил их осмотреть спящую вторую смену, что они проделали очень быстро, торотись покинуть пропахший уриной и кишащий клопами дор тyap.

Навозинг проводил их до двери.

– Не забудь, Коготь, десять шиллингов за голову. Город этот до того разрастается, что мне через год не миновать удвоить насосы.

Дверь захлопнулась за их спинами, и Каупертуэйт минуту постоял в неподвижности, ошеломленный и обескураженный тем, что увидел. Подобные трясины и клоаки бесчеловечности! Как можно даже думать, что королева все еще жива, невредима и может быть отыскана? Задача выглядела безнадежной…

Макгрош зашептал на ухо Каупертуэйту:

– Не подавай виду, но за нами кто-то следит. Слева от тебя, вон за теми ящиками.

Каупертуэйт медленно повернул голову. Блеснуло что-то серебряное.

– Беру на себя, – шепнул Каупертуэйт, поднял трость и добавил громко: – Выходи и назовись, любезный!

Из тени появился гигант. Смуглый сын Индии, он выглядел на все семь футов, хотя частью такого роста, возможно, был обязан многослойному головному убору. Одетый в пестрые шелка, он щеголял кривой саблей на боку.

– Святый Энди Джексон! [4]

– Ничего не бойся, – возгласил Каупертуэйт дрожащим голосом. Изобретатель поднял свою трость и нажал на пружинку в набалдашнике. Нижняя часть трости унеслась прочь, прихватив и скрытое лезвие, а Каупертуэйт остался с набалдашником в руке.

Они ждали, что вот индус шагнет вперед и обезглавит их обоих одним могучим ударом.

Вместо этого к головорезу в тюрбане присоединился еще некто.

Человек-с-Серебряным-Носом. Лорд Чатинг-Пейн.

На исходе пятого десятка Чатинг-Пейн сохранил атлетическое телосложение олимпийца. Безупречно одетый,владелец обширного фамильного поместья Каркинг-Фарделс, когда-то он слыл самым красивым мужчиной своего поколения. Было это до его дуэли с австрийским бароном Леопольдом фон Шиндлером.

Как-то вечером в году 1798-м восемнадцатилетний Чатинг-Пейн, единственный отпрыск своего древнего рода, угощал обедом всевозможных послов в чаянии осуществления своих честолюбивых политических надежд. На обеде присутствовал и его государь, сумасшедший король Георг Третий. Австрийский барон фон Шиндлер, под хмельком, и отличаясь вздорностью нрава, с тевтонским остроумием раскритиковал вина Чатинг-Пейна перед его августейшим почетным гостем. Беспредельно оскорбленный Чатинг-Пейн немедля вызвал фон Шиндлера стреляться с двадцати шагов.

Фон Шиндлер, показав себя трусом и подлецом, выстрелил, когда Чатинг-Пейн еще поворачивался, и отстрелил ему нос.

Презирая каскады крови, струившейся по его лицу, Чатинг-Пейн тут же хладнокровно просверлил сердце фон Шиндлера.

Ювелирная фирма «Ранделл, Бридж и Ранделл» – создатели новой короны легкого веса для использования в приближающейся коронации хрупкой Виктории – была приглашена растопить малую толику семейного серебра и изготовить серебряный нос-протез взамен утраченного Чатинг-Пейном носа из плоти и крови. Ювелиры употребили все свое искусство, и результат их трудов был поистине чуждом. Приклеенный гуттаперчей, этот нос, как говорили, был Способен взволновать самую пресыщенную женщину.

Однако обретением нового носа дело отнюдь не завершилось. Под давлением австрийцев король Георг отдал Письменное распоряжение об аресте Чатинг-Пейна, и тот был вынужден бежать из страны. Как рассказывали, в конце концов он оказался в Индии в провинции Майсур, в то время все еще независимого княжества. Повернувшись спиной к своей родине, Чатинг-Пейн присоединился к магарадже Типу-Сагибу и его французским подстрекателям против англичан. Он прожил в Майсуре год, пока княжество не было захвачено объединенным наступлением английской армии и войска маратхов.

Бежав из осажденного Серингапатама, Чатинг-Пейн затем путешествовал по другим независимым индийским государствам – Синду, Раджпутане, Пенджабу – до смерти Георга Третьего в 1820 году. Каким-то образом он приобрел достаточное состояние, чтобы подкупить короля Георга Четвертого и добиться отмены давнего распоряжения о своем аресте. Он вернулся на родину более десяти лет назад – окутанный загадочностью Востока, осмугленный солнцем, скорее черномордый, чем лимонщик [5].

Несправедливо обездоленный дедом Виктории Чатинг-Пейн проникся сокрушающей ненавистью ко всему их роду. Как Мельбурн дал понять Каупертуэйту, этого человека более чем устроил бы любой скандал вокруг трона.

– Мистер Каупертуэйт, если не ошибаюсь, – сказал сереброносый лорд странно резонирующим голосом. – Не думаю, что мы когда-либо имели удовольствие познакомиться. Мое имя, полагаю, вы знаете. Разрешите представить вам моего слугу Ганпатти.

Ганпатти поклонился, Каупертуэйт что-то просипел. Эта необычайная пара совершенно выбила его из седла.

– Что увело вас так далеко от ваших реторт и перегонных кубов, мистер Каупертуэйт? Ищете новых амфибий для новых опытов в мутной тине? Кстати, а где сейчас находится ваше последнее творение? Я заметил, что у де Малле ее больше нет.

– Она… Мне… То есть…

– Не важно, она ведь не единственная пропавшая уникальная особа. Во всяком случае, так докладывают мои соглядатаи.

– Я… я не понимаю, о чем вы…

– Да неужели? Позволю себе не согласиться. Собственно говоря, полагаю, мы оба заняты одними и теми же поисками, мистер Каупертуэйт. Чтобы оставить в неведении весь этот сброд, будем между собой называть ее Ви, согласны?

– Вы… вы галлюцинируете.

– Отнюдь, мистер Каупертуэйт. Хотя не могу утаить, что ваш меднолобый болван-слуга, видимо, незаконнорожденный отпрыск дикаря Нового Света и бородавочника, действительно напоминает некоторые из моих наименее приятных кошмаров.

– Щас я тебе покажу, Жестяная Рожа! Давай на кулаки. Чатинг-Пейн подергал свои белые перчатки, чтобы они плотнее облегали руки.

– Скажите вашему слуге, Каупертуэйт, что последний, кто вступил со мной в кулачный бой, теперь кормит могильных червей и что ему лучше держаться подальше от тех, кому он неровня. Ганпатти, подай экипаж. Мистер Каупертуэйт, пока прощайте. Я чувствую, что наши пути опять «крестятся.

Минуту спустя фаэтон лорда Чатинг-Пейна загромыхал прочь. Каупертуэйт почувствовал, как к нему понемногу возвращается способность мыслить, и испытал горькое унижение из-за того, что позволил Чатинг-Пейну обойтись amp;ним и с Макгрошем столь презрительно.

Видимо, не менее смущенный, Макгрош сказал:

– А я думал, вы сказали, что усовершенствовали энту вашу трость.

– Я осуществил то, что намеревался, – величественно возразил Каупертуэйт. – Если бы она поразила этого ласкара, так он бы рухнул замертво.

– На будущее советую тактику попрямее, Кос. Ганпатти энтот не из тех, кого подшибешь летающей палкой.

– Совет учтен, Коготь.

4

Женщина по имени Отто

Каупертуэйт намазал мятный джем на булочку. Прозрачная зеленоватая субстанция напомнила ему икорный мешок гуляки. Он еще не забыл трепетный экстаз, который испытал, получив от своего американского компатриота С. Д. Гулда, гарвардского профессора, ящик со стеклянными пробирками, наполненными свежей икрой гуляк и уютно покоящимися в деревянных подставках, засыпанных опилками и обложенных соломой для трансатлантического путешествия. А после – множество ночей, занятых лихорадочными экспериментами, бесчисленные неудачи и тератологические [6] кошмары, которые приходилось уничтожать, уточнение приемов, доведение очистки до совершенства – все, что привело к созданию несравненного чуда, которым явилась Виктория… Его захлестнула волна грусти и ностальгии. Увидит ли он когда-нибудь вновь свое творение, или она останется навеки замурованной внутри Букингемского дворца, рабыней государственных нужд?

Единственный выход – отыскать подлинную Викторию, существо не менее сказочное, чем ее земноводная копия. Где, о, где она может быть? В течение трех дней после их визита к Навозингу Каупертуэйт ломал голову и напрягал мозг, пытаясь вообразить, в каком убежище могла она укрыться, но тщетно. Даже и в эту минуту Макгрош по распоряжению Каупертуэйта обыскивал столицу в поисках.

В дверь кабинета загремел стук. Каупертуэйт одернул под халатом свой натуропатический корсет, поправил шелковый шарф, окутывавший шею, и отозвался:

– Да? Кто там?

Дверь распахнулась, и вошел Макгрош, толкая перед собой гнусного субъекта. Субъект всеми пальцами обеих рук выставлял перед собой мятую фуражку, прижимая ее к груди почти у горла. Такая позиция его головного убора определялась тем, что правая рука у него имела в длину всего несколько дюймов. В компенсацию его нормальная рука являла собой грузное чудо мускулатуры.

– Кос, энто вот Короткоручка. У него швейное заведение в Севен-Дайлс. Короток, расскажи командиру, что рассказал мне.

Короткоручка попытался придать своим чертам подобие невинного простодушия, но только приобрел сходство С лисой, чью морду облепили куриные перья.

– Это, значит, так вот. Есть у меня дочка, такая милашечка…

– Бедняжка у него от старшей дочки, так что она ему приходится и внучкой, – перебил Макгрош.

Каупертуэйт брезгливо поморщился.

– Да-да, продолжайте.

– Это, значит, ей уже шесть сровнялось, так я подумал, ена уже в возрасте свой хлеб отрабатывать. Не то пришлось бы ей кушать воздушный пирог, если понимаете, о чем я. Ну, я и посадил ее в мастерскую брюки шить…

Тут перебил Каупертуэйт:

– Вам, конечно, известно, что таким образом вы прямо нарушили Фабричный закон лорда Олторпа, касательно найма несовершеннолетних.

Короткоручка наморщил лоб в искреннем недоумении.

– Да вроде бы я, сэр, ни про какой Фекричный закон не слышал, и она у меня как раз совершенно летом родилась…

Каупертуэйт вздохнул.

– Прошу вас, продолжайте.

– Ну, значит, вечером, к семи дело шло, как раз, когда девочки работу кончали и получали на заедки ремня, врываются, значит, эти две бабы. Одна, дама постарше, а лицо остроносое, сразу видать, что добродейка, ну, я и понял, что плохо мое дело. Другая так вроде много помоложе, но точно не скажу, потому как на ей вуаль была, да не кружевная, а вроде из муслина, и дырки для глаз прорезаны.

Я и оглянуться не успел, как старшая стервоза… звиняюсь, сэр, дама, завернула мою хорошую руку с ремнем мне за спину, чуть не сломала. Сильна, черт!

«Сестры, – говорит она, – я здесь, чтоб предложить любой из вас, кто захочет, убежище в моей школе. Кто из вас пойдет со мной?» Не успел я и глазом моргнуть, как все мои девочки вопят-надрываются: «Меня, меня! Я пойду, меня возьмите!» Даже собственные мои две дочки вопили в этом трагическом хоре.

Короткоручка умолк, похлюпал носом и утер слезу.

– Выразить не могу, хозяин, как меня в самое нутро это поразило. Только подумать, сколько внимания, и денег, и жратвы самого высокого качества я на них тратил, и чтоб они так против меня пошли. В самое сердце ранило.

– Коготь, не понимаю, какое все это имеет отношение к нашим поискам…

– Потерпи, Кос, сейчас-сейчас! – Макгрош ткнул Короткоручку, и тот продолжил свой рассказ:

– Старшая поворачивается ктой, что под вуалью, и говорит: «Викки, проводи девушек к экипажам». А как моя мастерская опустела, она пинает меня так, что я бьюсь головой об стену. Прочухался только через полчаса, а их тогда и след простыл.

Едва Каупертуэйт услышал имя помощницы под вуалью, по его нервам пробежала молния. Стараясь не выдать своего нетерпения, он порылся в кошельке, чтобы вознаградить владельца потогонной мастерской, и извлек пятифунтовую банкноту.

– Черт, пятерочка! Премного вам благодарен, сэр. Этого будет достаточно, чтоб пополнить мою рабочую силу, так сказать. – Короткоручка повернулся, чтобы уйти, но остановился. – Э, коли отыщете моих девочек, старшая ваша, и на здоровье. Она маленько поистрепана. А вот младшенькая… – Короткоручка непристойно почмокал губами.

Каупертуэйт взвился со стула.

– Коготь, вышвырни это животное, пока я не выдрал его хорошенько!

Макгрош поднял Короткоручку за штаны и рубаху.

– Я только этих слов и ждал, Кос.

Когда Макгрош, вышвырнув их посетителя, вернулся, Каупертуэйт расхаживал по кабинету, потирая руки. Он остановился и ухватил Макгроша за локоть.