Ручейки грязной белой пены срывались с волн; волны черной массой наваливались на нас, подбрасывая затем на гребни. Я повернул Джорджо на спину и поплыл к почти неразличимой береговой линии. Небо было ясным и звездным. Большая Медведица указывала мне направление надежнее, чем взгляд на берег с высоты случайной большой волны.
– Атропа! – внезапно закричал Джорджо и сильно ударил меня по шее ребром ладони.
Волна большая, чем предыдущая, накрыла нас, и Джорджо оторвался от меня. Он поплыл резко на юг, сделал пять или шесть гребков, затем ослаб внезапно и, когда я подплыл к нему, тонул без всякой попытки спастись.
Я вытащил его с глубины в шесть футов и, когда мы снова оказались вместе, не знаю, кто был ближе к тому, чтобы утонуть. Мы тряслись и плевались, и наконец я снова обхватил его. Еще два раза он бил меня по голове, крича «Атропа! Атропа!» и извергая ругательства по-итальянски, которые я даже не пытался перевести. Его нападение на меня совершило чудо с его дыханием. Если бы он не наглотался своим открытым ртом такой массы морской воды, его дыхание, возможно, стало бы нормальным, но потеря крови делала его с каждым ярдом нашего продвижения все слабее.
Верхушки волн разбрызгивались под резким ветром и проносились над нашими головами, непрерывно шипя. Мы были в Атлантике примерно полтора часа. Все части моего тела болели. В первый раз я стал сомневаться, что мы достигнем берега. Остановившись и крепко держа Джорджо, я попытался разглядеть лодку. Волны подбрасывали нас вверх и вниз, как на трамплине. Я окликнул Джорджо. Он повернул ко мне свое коричневое лицо с широко открытыми глазами и перекошенным ртом.
– Атропа, – прошептал он слабо. – Она гасит звезды.
Глава 30Трудности с могилой
Они все были дома и сидели в столовой, низко опустив головы глядя на пол и сконцентрировав все свое внимание на том, чтобы глубже дышать, болезненно наполняя легкие воздухом. Когда я вошел, никто не поднял головы. Чарли приготовила кофе и закутала их в одеяла, но проявила здравый смысл, ничего не сказав.
– Джорджо на берегу, – с трудом выговорил я, вдыхая воздух после каждого слога.
Старый рыбак медленно поднялся на ноги.
– Я помогу тебе, – произнес он по-португальски.
– Сначала выпей кофе. Джорджо некуда торопиться. Он умер, когда мы выбрались на берег.
– Кто опрокинул лодку? – спросил через некоторое время Синглтон.
– Это ты скажи мне, – ответил я.
– Но нас опрокинул либо ты, либо Джорджо. – Я с трудом сдержался. Он добавил: – Я видел человека в костюме водолаза.
– Ни Джорджо, ни я не поднимались на поверхность до того, как вы опрокинулись.
Все молчали. Я вынул кожаную книжку из-под одежды. Ручеек воды потек на пол. «Журнал посещений», – было написано по-немецки на обложке. Я нашел журнал, где регистрировались посетители подводной лодки, а не вахтенный журнал. Эта книга никого не интересовала. Я швырнул ее через комнату.
Мне понадобилось десять минут, чтобы обсушиться и переодеться. Я смешал в равных долях кофе и бренди, опрокинул себе в горло и велел, чтобы старик и Синглтон доставили с берега тело Джорджо, очистили его от грязи и положили на балкон. После этого я сел в машину.
* * *
Я сильно и непрерывно нажимал звонок, пока да Кунья полностью одетый не появился сам.
– Я войду, – сказал я и вошел. Да Кунья не протестовал. – Один из моих друзей погиб.
– Да что вы! – спокойно произнес да Кунья, но лампа, которую он держал в руке, слегка дрогнула.
– Умер под водой, – уточнил я.
– Утонул? – спросил да Кунья.
– Не думаю, – пожал я плечами, – но меня устроило бы, чтобы в свидетельстве о смерти указали именно эту причину, чтобы мы его тихо похоронили.
Да Кунья кивнул, но не пошевелился.
– Вы просите, чтобы я как-то помог?
– Сделайте все так, как я скажу.
– Такая постановка вопроса не даст вам больших результатов.
Его слова звучали так, будто говорил Доулиш.
Я сказал:
– У меня в кармане бумажный пакетик. В нем прядь волос сеньора Фернандеса Томаса. – Да Кунья не моргнул. – Когда в Лондоне они положат ее под микроскоп, то обнаружат, что черные волосы Ферни на самом деле крашеные рыжие. Рыжеватые волосы и голубые глаза настолько же типичны для англичан, насколько редко встречаются у португальцев. Приказы, которые я получу, могут коснуться и вас. Труп убитого принесет вам столько же неприятностей, сколько и мне. И я не думаю, что мистер Смит вам чем-нибудь поможет.
– Вы правы, – кивнул он. – Я немедленно организую свидетельство о смерти. Вы хотите доставить это... его сюда?
– А почему бы и нет? У вас имеется неиспользованная пустая могила.
Да Кунья пошевелил губами и наконец согласился:
– Хорошо.
Глава 31От друга
Я прибыл в Лондон с несколько опущенными крыльями. Джорджо убили под водой. Джо разорвало на куски. Я в обоих случаях находился всего в нескольких ярдах от случившегося. Не то чтобы я думал, что и то и другое неудавшиеся попытки прикончить меня, но дожить до пенсии большему числу агентов позволяет скорее осторожность, чем храбрость. Я решил сделать несколько запросов по моей частной сети, пусть даже в нарушение правил департамента.
Ледяной ветер корежил Кромвел-роуд. На бешеной скорости промчался на мотоцикле «космонавт», стремившийся, по-видимому к самоубийству. Я зашел в один из отелей аэропорта западного Лондона. Он был весь в ситце и пыльных цветах. Я записался в регистрационной книге под именем Говарда Краске. Администратор попросил мой паспорт.
– Я что, пересек границу? – спросил я.
Он отвел меня в комнату на третьем этаже. В ней стоял древний газовый обогреватель со счетчиком, выглядевшим явно голодным. Я бросил в него несколько монет по одному франку. Мне нравились эти монеты. Газовый обогреватель издал слабое шипение. Надев сухие носки, я согрелся настолько, чтобы вернуться к жизни, и затем отправился к телефонной будке за углом.
Я уже решил, что подожду несколько часов, прежде чем свяжусь с Доулишем, и набрал номер на Бейсуотер. Телефон издал звук местного вызова в Англии. Он прожужжал, щелкнул и промурлыкал. После двух-трех попыток наконец прозвонился.
– Могу ли я поговорить с мистером Девенпортом? – спросил я. Это было мое первое доверенное лицо.
– Этот телефон горячий, – ответил голос на другом конце, – а ты еще горячее. Уезжай из города. Отбой.
Он не отличался многословием, но прослушивающиеся телефоны действуют на людей таким образом[20].
Я позвонил другому, тоже весьма осведомленному лицу. На сей раз я проявил большую осторожность, подождав, пока Остин Баттерворт заговорит первым. Он ответил и тогда я произнес:
– Хэлло, Остин!
– Узнаю голос старого друга.
– Да, – сказал я прежде, чем он назвал мое имя.
– У тебя неприятности? – спросил он.
– Не знаю, Остин. Разве? – Я услышал, как он рассмеялся в ответ. – Не будем это обсуждать.
Он знал кое-что о телефонах.
– Как насчет «Ледса» через полчаса?
– О'кей, – ответил я.
«Ледс» – темно-коричневое кафе недалеко от Олд-Комптон-стрит. Чтобы войти в него, надо пробиться сквозь стенды с иностранными газетами и киножурналами. Внутри кафе напоминало «Бал искусств» в Челси. Я услышал, как кто-то говорил:
– ...Спасибо за тот прекрасный прием. Был вечер. Я заказал:
– Маленький черный.
Голый череп Остина просвечивался сквозь редкие волосы из-за номера «Корьере делла серра».
– Привет, Осси, – тихо поздоровался я.
Он не поднял головы. Девушка за стойкой подала мне кофе. Я купил сигареты и спички. Она вручила мне сдачу; только после этого Осси пробурчал:
– Привел хвост?
– Конечно нет, – успокоил я.
Как я мог забыть о мании, которой страдал Осси!
Годы, проведенные им в тюрьме, оставили ему привычку скручивать сигареты тоньше спичек, манию преследования и пожизненное отвращение к каше.
– Иди вглубь, чтобы я мог посмотреть, кто входит.
Мы двинулись вглубь и сели за один из столиков со стеклянной столешницей.
– Ты обошел дом пару раз, чтобы удостовериться?
– Успокойся, Осси.
– Надо придерживаться правил, – ворчал он. – Только дураки не придерживаются их, вот их и ловят.
Я подумал, что забавно слышать это от Осси, который попадался по два раза в год.
– Правила? Я не знал, что ты их так строго соблюдаешь.
– Да, – настаивал Осси. – Правила. Надо знать, как поступать в любой ситуации, чтобы принимать меры еще до того, как тебя клюнет жареный петух.
– Ты говоришь как главный экзаменатор в колледже. Каких правил, Осси?
– Это зависит от обстоятельств. Но с тонущего корабля всегда надо прыгать с более высокой стороны. Это хорошее правило, и может тебе пригодиться.
– Но я не собираюсь в ближайшее время оказаться на борту тонущего корабля.
– Нет? – спросил Осси, наклонившись вперед. – Ну в этом я не вполне уверен, мой старый друг. – Он по-заговорщически подмигнул мне.
– Что же ты слышал. Осси?
Мне всегда верилось с трудом, что Осси, такой откровенный старый мошенник, умеет хранить тайны. Но он знал больше секретов, чем кто-либо другой в Лондоне[21]. Осси был архитипичным профессиональным ночным вором.
Я заказал себе и ему еще по одной маленькой чашке черного кофе.
– Что я слышал? – повторил Осси мой вопрос. – Понимаешь, повсюду только и говорят о тебе.
– Где, например?
– Ну, видишь ли, я не имею права раскрывать источник моей «входящей» информации, как они это называют в Ярде, но я могу, не опасаясь вызвать возражения, сказать, что для некоторых джентльменов ты – горячая картофелина.
Он замолчал, и я не давил на него, так как он принадлежал к тем людям, которые не терпят, чтобы их торопили. Я ждал.
– Мелкие людишки считают, что ты здорово мешаешь большой коммерческой шайке в деле, похожем на то, которым мы с тобой занимались в Цюрихе, – начал он. Важно знать, когда следует уклоняться и когда признавать правду. Я кивнул. Осси заерзал от удовольствия, поскольку оказался прав. – Ты выполняешь поручение правительства. Не имеет значения какое. Маленькое – проплыть сто ярдов вольным стилем в Уэмбли, или большое, о котором будут потом писать в учебнике истории... Ты должен знать, что у тебя прочные тылы.
– Да, – произнес я с сомнением.
– А если, подписав контракт в таком значительном мероприятии, что чувствуешь себя вправе поставить перед администрацией Бирмингема вопрос о смоге на ближайшие два года, ты вдруг видишь, что португальцы, подписавшие этот уже подшитый к делу контракт, собираются платить тебе деньгами монополии. Ты поступишь правильно, если откажешься от него.
– Ты хочешь сказать, если эти деньги монополии будут из старой лодки?
– Да, приятель, – кивнул Осси. – Люди, которые достают их из лодки для португальских убийц, внезапно становятся лишними свидетелями на свадьбе. Ты меня понимаешь? – Я понял его. Осси продолжал: – Мне не хотелось бы говорить о том, кто считает, что ты лишний, но я не стал бы искать его имя в большом телефонном справочнике, если бы не знал его инициалов.
Утверждать, что мне понравилась такая ситуация, было бы равносильно тому, чтобы совершить самую большую ошибку века. Я понял, что мне надо очень быстро связаться с Доулишем, или мой отдел начнет искать мое фото в «Правде».
Мне не очень понравилось, что Осси знает о ситуации больше, чем когда-либо говорили мне.
Осси подтвердил то, что я подозревал. На этом этапе у меня все еще не было ничего, что я мог бы предъявить мистеру Смиту, но я знал, где найти это.
* * *
Я расстался с Осси и отправился вдоль Комптон и Брюер, через Секвилл-стрит к Пикадилли и завернул выпить в бар «Риц». Айвор Батчер сидел там. Он всегда был там.
– Хай, приятель! – помахал он, увидев меня.
Мы имели с ним дело, когда требовалось, но у одного из нас всегда при этом оставалось чувство, что другой, стоит тебе отвести на минуту глаза, стащит что-нибудь с твоего стола.
Он подошел ко мне еще до того, как официант принял у меня заказ.
– Пошли вниз, приятель, – пригласил он, – внизу спокойнее.
Он говорил с легким акцентом, как у диктора на радио Люксембурга. Профессиональный инстинкт возобладал над личными эмоциями. Я спустился с ним в бар, где дал уговорить себя, чтобы меня угостили некоей смесью сладкого джина вместо шерри. В своем плаще с поднятым воротником этот парень выглядел как на картинке рекламы фирмы «Шеппертон-Б». Батчер держал одну руку в кармане, будто в любой момент мог сказать: «Отправляйтесь на небо, ребята!»
Обычно он вызывал у меня веселое чувство, но сегодня мне было далеко не до смеха.
Айвор Батчер выжал кусочек лимона в свой напиток, взял его за желтую кожуру, высосал середку и, улыбаясь, спросил:
– Хорошо отдохнул в Португалии? – Он всегда пытался зацепить какую-нибудь информацию, которую мог бы потом сбыть.
– Чему ты радуешься? Получил в наследство журнал Центральной регистратуры? – спросил я.
– Вот было бы здорово! – рассмеялся он и сунул вишню в свой маленький рот. Этот прохиндей имел миловидное лицо рок-певца с артистической прядью, опускавшейся на лоб, и его длинные блестящие волосы, отброшенные назад, каскадом ниспадали на воротник. – Ты здорово выглядишь, – сказал он. Айвор Батчер был гениальным лжецом. Все свободное время он врал.
Форма обращения друг к другу у работающих мужчин бывает разной: «сэр» или обозначение статуса между теми, кто не стремится к более близким отношениям; прозвище: для того чтобы скрыть симпатию или по крайней мере уважение; имя или фамилия для тех, кто считает себя все еще как бы в колледже. Только таких людей, как Айвор Батчер, зовут их полным именем.
– Что ты делаешь сегодня вечером? Не хочешь съездить со мной в Беркшир? Я недавно купил себе небольшой домик за городом. Сыграем в гольф, а? Парочка хорошеньких девочек. Вернемся вовремя – к позднему шоу в Мюррей-клубе.
– Ты здорово подрос с 1956 года, – заметил я, – здорово подрос![22]
– Да, – согласился он, – купил «Ягуар-Е» синего кембриджского цвета. Колеса со спицами, двигатель газовый.
За соседним столиком сидели какие-то служащие с высокими воротничками, маленькими подбородками и чрезмерными манжетами. Они заказывали напитки со щедростью, которую дает твердый счет в банке, хвастались и обсуждали свою продукцию – нарезанный, стерилизованный и завернутый в целлофан хлеб. Они говорили о нем тихо и уважительно, так, будто изобрели средство от рака. Я потягивал коктейль и предложил из него вишню цвета герани Батчеру.
– Спасибо большое. – Он взял вишню в рот, сосал ее и одновременно говорил: – Могу продать кусок военной секретной информации, которая, я думаю, представляет для тебя интерес.
– Номер телефона Военного музея?
– Брось, приятель! Это настоящая ценная информация.
– Ладно, – произнес я вкрадчивым голосом.
Он засмеялся громко, в один децибел, и победоносно посмотрел вокруг.
– С тебя причитается.
– Сначала скажи мне, о чем речь, – ответил я, – потом будем говорить о цене.
– Мне позвонили с одной вечеринки в Мейденхеде. Этот парень настоящий «В и В»[23]высокого класса. Все эти «В и В» у меня на жалованье. Обо всем необычном, что замечают они, быстро сообщают мне, понял?
– Понял.
– Этот негодяй «сделал» один хороший министерский дом в Мейденхеде; когда он осматривал письменный стол, то нашел там кожаный настольный еженедельник. Зная, что я коллекционер, он переслал его мне за полцены. Я предлагаю тебе всего одну страницу оттуда.
Я подозвал через плечо Айвора Батчера официанта, и меня позабавило, как он повернулся, будто ожидая, что мальчики из специального отдела собираются вытряхнуть его из плаща.
– Один «Тио Пепе» и один такой же, как пьет этот джентльмен, с двумя кусочками лимона и не менее чем с тремя вишнями, – сделал я заказ.
Айвор Батчер улыбнулся с облегчением и удивлением.
Он сказал:
– Минуточку...
– Да?
За соседним столиком один из служащих говорил: «Но большой, нарезанный кусками...»
– Так что же ты думаешь? – Айвор Батчер повел во рту языком, чтобы собрать кусочки лимона и вишен.
– Не думал я, что ты занялся черными делами.
– Но ведь жить-то надо, приятель, правда?
Он мог с таким же сознанием собственной правоты обобрать, улыбаясь, старого пенсионера.
– Хочешь мое мнение? – спросил я.
– Но ведь я еще не сказал, что на этой странице.
– Но ты собираешься довериться мне, не так ли?
– Ну, только первое и последнее слово.
– О'кей. Раз, два, три!.. Давай!
– Первое слово «Веневе», последнее – «ВООС(П)». Это, яду-маю, должно заставить тебя встать и запеть «Правь, Британия», приятель. – Он пососал свои зубы.
– Я не знаю, что такое «Веневе».
– ВНВ.
– Что это?
– Не дурачь меня, парень. Португальское подполье.
– У нас на них нет даже досье. – Я сделал вид, что сосредоточенно думаю. – В США, в госдепартаменте, есть человек по имени Джерри Хоскин. Он может знать больше, мне кажется.
– Но на этой странице указан твой департамент.
– Не кричи на меня, – сказал я раздраженно, – я ведь этого не писал.
– Хорошо. – Айвор Батчер несколько снизил тон. – Я только хотел просветить тебя.
– Очень мило с твоей стороны, но меня это не интересует.
Принесли выпивку. В стакане Айвора Батчера, осыпанном, как снегом, сахаром, лежали четыре большие вишни. На краю стакана висели две дольки лимона. Он засветился от радости.
– Я не думал, что они принесут это, – вымолвил он с придыханием, и, по правде говоря, я тоже не думал.
– Какого он размера?
Он поднял на меня глаза и лишь с трудом вспомнил, о чем шла речь.
– Какого размера? – повторил я вопрос.
– Дневник? Вот такой. – Он показал пальцами размер примерно в четыре дюйма на пять.
– А в толщину?
– Полдюйма.
– Боюсь, что это никого не заинтересует.
– Послушай, я ведь продаю всего одну страницу.
– Ты псих, – отрезал я.
– Ну, так что ты мне предложишь?
– Ничего. Я сказал тебе, что у нас нет такого досье, и у меня нет полномочий создавать его.
Айвор Батчер раздавил вишни палочкой из коктейля, предварительно покрутив их в желтом напитке.
– Принеси его ко мне около семи. У меня будет Диксон, эксперт по Португалии из министерства иностранных дел. Но я сразу предупреждаю тебя: шанс ничтожный, что они захотят получить это. Но даже если – да, то ты получишь из обычного ваучерного фонда, поэтому не жди, что тебе придется платить повышенный налог на сверхприбыль.
Служащий за соседним столиком произнес:
– Но хлеб ведь не роскошь!
Мистер Смит, известный во всем мире министр кабинета, жил в Мейденхеде. Айвор Батчер либо надувал своего босса, либо меня пытались «подловить».
* * *
Когда я вернулся в отель, пластмассовые цветы поникли от дневной копоти, а администратор обрабатывал щеточкой свой зубной протез. Я вспомнил имя, которым назвался. «Краске», – сказал я.
Он не глядя протянул назад руку и снял с крючка ключ от моей комнаты.
– Вас ждет посетитель, – предупредил он с резким центрально-европейским акцентом. Он поднял щеточку, которой чистил протез, вверх. – В вашей комнате.
Я наклонился так, что мое лицо почти коснулось его. Он был плохо побрит.
– Вы всегда позволяете посторонним входить в комнаты ваших постояльцев? – спросил я.
– Да, когда я думаю, что они вряд ли пожалуются в Ассоциацию владельцев отелей.
Я взял свой ключ и начал подниматься по лестнице.
– Да, – услышал я, как он повторил снова.
Я поднялся на третий этаж. В моей комнате горел свет. Я выключил свет в холле, приложил ухо к двери и ничего не услышал, потом вставил ключ в замочную скважину и, быстро повернув его, распахнул дверь и вошел внутрь.
Человек может всю жизнь стараться удостовериться, что за ним не следят, когда он входит в затемненную комнату, отвинчивать основание телефонного аппарата перед тем, как воспользоваться им, проверять проводку, прежде чем вести конфиденциальный разговор. Он может поступать так всю жизнь, и однажды выяснится, что так делать стоило. Однако в данном случае это было не так.
Распростершись во всю длину на розовом териленовом покрывале, лежала туша Колокольчика. Лицо его закрывала большая грязная фетровая шляпа.
Глава 33Джин, когда я нашел ее
Я вернулся в свою квартиру примерно в пять тридцать, приготовил себе кофе и разжег камин. Снаружи цепочки забрызганных грязью машин двигались на юг города сквозь дымку дизельных паров. Прогноз погоды предупреждал о возможном снегопаде, и, похоже, в «Новостях» в шесть утра этот прогноз не изменился.
Я поставил ломберный столик в спальне, вытер пыль со своего аппарата «Никон», установил его на подставке, затем зарядил сверхчувствительной пленкой с высокой разрешающей способностью. Лампы-вспышки я направил вниз на рамку. Свет вольфрамовых ламп растекся по стенам. Я вышел из спальни и запер дверь.
Я пил вторую чашку кофе, когда приехала Джин. Ее губы были холодными. Мы потерлись носами и приветствовали друг друга словами: «Становится холодно, да?» Потом я рассказал ей о предложении Айвора Батчера.
– Купи это, – посоветовала Джин.
Но мне не улыбалось поступать так. Проявить какой-либо интерес – означало бы обнаружить больше, чем мне хотелось.
Джин назвала меня параноиком, но она еще не достаточно долго работала в нашей системе, чтобы у нее развилось шестое чувство, которое, как я полагал, наличествовало у меня.
Остановив свой синий «ягуар» на противоположной стороне улицы, Айвор Батчер посидел в нем прежде, чем войти в парадное. Это выглядело очень профессионально. Я взял у него пальто и налил выпивку. Мы болтали, ожидая появления моего вымышленного специалиста из министерства иностранных дел примерно двадцать минут. Айвор Батчер держал дневник в запечатанном бумажном конверте.
Когда напряжение несколько возросло, я спросил у него, можно ли мне взглянуть на дневник. Он протянул пакет через стол, и я, быстро вскрыв его, извлек тетрадь в кожаном переплете с золотым обрезом. Обложка была потертой, и дневник не выглядел очень новым. Айвор Батчер собирался открыть протестующе рот, но я крепко держал дневник закрытым, и он не открыл рта.
Я вложил дневник назад в конверт.
– Похоже, что все в порядке.
Айвор Батчер кивнул. Я медленно повернул дневник, пропуская его между указательным и большим пальцами. Батчер не спускал глаз с конверта. Я встал, подошел к нему, закрыл надорванную верхушку и сунул конверт в карман его блестящего синтетического костюма. Он глупо улыбнулся.
– Я позвоню этому типу из министерства иностранных дел, – предупредил я и пошел к отводной трубке в спальне.
Выронить дневник из надорванного конверта ничего не стоило, как и заменить его предметом такого же размера и формы. К счастью, Айвор Батчер дал достаточно точные описания дневника, и я на всякий случай заготовил две подделки, которые с успехом его могли бы заменить.
Я прикрепил дневник к столу, включил лампы и нажал затвор. Катушка слепо потащила пленку. Я повернул страницу и сфотографировал следующую. Теперь все зависело от того, сумеет ли Джин занять Айвора Батчера. Она, конечно, могла попросить его не подходить на расстояние, позволяющее услышать мой разговор с МИДом, но, если бы он вынул конверт из кармана и нашел вместо него шесть талонов на покупку мыла «Фейри» со скидкой в четыре пенса, мой фотопроцесс был бы скорее всего нарушен.
К двенадцати сорока пяти последний отпечаток высох, а Айвор Батчер уже давно отбыл со своим дневником, возвращенным в его карман.
Я отправился в спальню. Джин, сняв туфли, дремала перед гаснущим камином. Я склонился над спинкой большого кожаного кресла и поцеловал ее забавное опрокинутое лицо: Она сразу проснулась.
– Ты храпела.
– Я не храплю, – возразила она, глядя на мое отражение в зеркале.
– И ты сказала мне, что я единственный мужчина в Лондоне, который может знать об этом.
Джин провела своими длинными пальцами по волосам, высоко взбив их.
– Как тебе нравится такая прическа?
– Пусть лучше не будет никакой, – ответил я.
Мы смотрели друг на друга в зеркале.
– Ты страшно потолстел. Что ты собираешься с этим делать?
– Ничего, – ответил я. – Давай...
В этот момент раздался телефонный звонок. Джин засмеялась, и, хотя я некоторое время медлил, трубку все же пришлось поднять.
– Возможно, это твой мистер Батчер, решивший снизить цену до девятисот, – улыбнулась Джин. – Бедный мистер Батчер!
– Воры должны учиться плакать. – Я поднял трубку и услышал голос Элис, которая не сказала ни одного лишнего слова.
– Мистер Доулиш просит вас приехать сюда немедленно. Произошло нечто важное.
– О'кей, Элис.