Бомбардировщик

Вскоре после этого в городе прозвучало предупреждение об угрозе воздушного нападения.

Альтгартенский железнодорожный вокзал был примечателен скорее оживленностью своего буфета, чем оживленностью расписания движения поездов. Каждый день с утра до поздней ночи в буфете стоял шум и дым от сигар. Не раз, когда основная железнодорожная магистраль подвергалась бомбардировке, войсковые эшелоны направлялись через Альтгартен, и тогда две пожилые дамы, содержавшие привокзальный буфет, подавали пиво, кофе и бутерброды до тех пор, пока у них не иссякали все запасы.

Буфет был обставлен как гостиная Викторианской эпохи. Его украшением служили несколько десятков декоративных растений, бюст Бетховена, написанный маслом портрет Вагнера, цветная репродукция портрета фюрера и старинное пианино.

Три столика около пианино считались лучшими. Сегодня средний столик заняла группа игроков в скат. Вокруг игроков — это были Герд Бёлль и два его друга инженера — собралась толпа любопытных.

В час ночи, точно по расписанию, на вокзал прибыл поезд. Гудок, пыхтение и свист стравливаемого пара смешались с воем сирен в громкоговорителях, возвещавших об угрозе воздушного нападения. Эхо неприятных, внушающих страх звуков прокатилось по всему городу. Но даже и после этого из буфета вышли не все. Надо полагать, что если бы сигнал общей тревоги прозвучал еще страшнее, то здесь, в Альтгартене, его восприняли бы в чисто академическом плане, ибо все считали, что бомбы предназначаются для одного из крупных городов в Руре.

Наконец Герд Белль решил, что и для него настало время поехать на своем фургоне к ратуше и доложить старшему на командно-диспетчерском посту гражданской обороны о своей готовности выполнить долг. Как только радиолокационные станции сообщали, по какому району наносится удар, Герд направлялся в город, подвергшийся бомбардировке, и оказывал посильную помощь пострадавшим. «В этом, пожалуй, преимущество одинокого», — подумал Герд и сразу вспомнил о Гансе и Анне-Луизе. Пожалуй, ему лучше заехать в дом Августа и убедиться, что они укрылись в убежище. Герд поднял брови, чтобы спросить своего друга Бодо Рейтера, что, по его мнению, произойдет. Бодо бросил свои карты на стол, давая этим понять, что игру продолжать нельзя.

— Бери мой бакалейный фургон, — предложил Герд Рейтеру. — Я возьму у кого-нибудь мотоцикл и приеду еще до того, как тебе прикажут куда-нибудь выехать.

Анна-Луиза, как всегда перед сном, расчесывала волосы — не меньше трехсот взмахов щеткой. В соседней комнате неожиданно раздался голос Ганса:

— Фрейлейн, фрейлейн…

— Да, Ганс. Но почему ты не в постели, мальчик? Он раздвинул занавески на окне:

— Какие чудесные огни, фрейлейн! Смотрите, как красиво! Как будто рождественские елки в небе.

Анна-Луиза подошла к окну.

— Да, — согласилась она. — И правда как рождественские елки, Ганс.

— Это папа пускает их?

— Нет, мой милый. — Цветные огни были близко, совсем близко. Она взяла мальчика на руки. — Скоро ты станешь слишком тяжелым, чтобы поднимать тебя, Ганс.

— Когда я стану большим, то буду поднимать вас, фрейлейн.

— О, это будет чудесно! — воскликнула Анна-Луиза и поцеловала мальчика.

Когда раздался стук в дверь, она подошла к ней с Гансом на руках.

— Герр Белль, что-нибудь случилось?

— Я хочу, чтобы вы укрылись в соседнем доме, у герра Фосса. В прошлом месяце он предложил Августу, чтобы в случае воздушного налета вы и мальчик укрывались у него. Его убежище укреплено, и в нем есть вентиляторы, нагнетающие свежий воздух. Духота — очень опасная вещь, понимаете?

— Сегодня?

— Они уже сбрасывают светящие бомбы. Это они обозначают цели. Вам нужно поспешить.

— Но… Не будут же они бомбить Альтгартен?

— Пожалуйста, Анна-Луиза, поторопитесь.

— Мне нужно взять обувь и пальто для Ганса.

— Я не могу больше ждать, фрейлейн, — сказал Герд. — Поторопитесь и хорошенько постучите в дверь герра Фосса. Я уверен, он дома, но иногда проигрывает на патефоне пластинки и может не услышать стука.

— Спасибо, герр Белль, вы очень любезны.

— Я обещал Августу, — проговорил Герд и, нажав ногой на педаль мотоцикла, уехал в сторону лагеря инженерных частей.

Когда падали первые бомбы, Анна-Луиза услышала новые для себя звуки: быстро перемещающийся шелестящий полусвист, будто по покатому металлическому лотку скользит тяжелый груз в упаковке. Каждый такой звук заканчивался оглушительным взрывом и лязгом металла, от которых больно било барабанные перепонки и сотрясалась земля под ногами.

— Нам надо торопиться, милый Ганс.

Огни последнего «ланкастера» скрылись за высоким забором аэродрома Уорли-Фен. Подписав все документы и выключив настольную лампу, полковник раздвинул шторы затемнения и открыл окно. Когда улетали самолеты, он всегда испытывал одно и то же чувство: где-то в глубине души командир базы всегда опасался, что в одну из таких ночей ни один из них не вернется и тогда он навеки останется на аэродроме в одиночестве. В текущем месяце это был уже двенадцатый рейд. Слишком много. И его подчиненные, и он сам очень устали. Он стремился предпринять все возможное, чтобы его эскадрилью использовали в составе групп наведения, хотя, по правде говоря, его люди не были подготовлены для выполнения таких задач. Это были самые заурядные летчики, а он самый обычный командир.

Когда его глаза привыкли к темноте, он начал различать стоянки самолетов и служебные помещения второго отряда. В металлических бараках, где летный состав дежурил холодными ночами, разжигали крохотные обогревательные печки. Только в одном этом месяце он потерял три экипажа, погибших в свой первый же боевой вылет. Один экипаж пробыл на аэродроме всего лишь восемь дней. Их смелость и отвага равноценна смелости и отваге тысячи львов, и он никому не позволит омрачить чувство гордости, которое испытывал, находясь вместе с ними на передовой линии. Полковник задвинул шторы и опять включил настольную лампу.

Раздался стук в дверь, и в кабинет вошла его подчиненная.

— Капрал Тэйлор, прибыла по вашему приказанию, сэр, — доложила она.

— Здравствуйте, капрал. Ничего, ничего, стойте вольно. Мы с вами, кажется, не знакомы. — Полковник улыбнулся. — Но вам-то, вероятно, приходилось видеть меня. Вы заведуете складом спасательного снаряжения, так ведь?

— Да, сэр.

— Садитесь, капрал. Как вы, наверное, знаете, у нас в королевских военно-воздушных силах существует традиция, когда в определенных случаях офицеры и их подчиненные разговаривают, что называется, как мужчина с мужчиной. Это значит, что все, о чем мы говорим друг другу, не является официальным. Вы курите, капрал?

— Нет, спасибо, сэр.

— Так вот, капрал, я хотел бы знать, как давно вы вышли замуж за старшего сержанта авиации Ламберта?

— Три месяца назад, сэр.

— Ну и как, вам здесь хорошо живется, капрал? Полковник так напоминал ей в этот момент ее отца! Что она могла сказать ему о том, как ей здесь живется? Горящие в полнакала лампочки ночью, железные солдатские койки, грязное постельное белье, сырые стены, постоянно хлопающие двери. А позади этих дверей какаянибудь лишившаяся родных и дома девушка принимает невыносимо горячую ванну и пьет джин…

— Я рядом с мужем, и это уже хорошо, — ответила Рут.

— Правильно. Тем не менее вы продолжаете числиться в списках женской вспомогательной службы под вашей девичьей фамилией?

— Да, сэр. Я хотела бы что-то предпринять в этой связи, но…

— Но командир секции Холройд не настаивает на этом, а вы боитесь, что вас переведут куда-нибудь еще, если об этом узнает регистрационная канцелярия?

— Да, сэр.

— Ну что ж, я говорил с мисс Холройд о вас. Она сказала, что вы добросовестный работник, а, по ее мнению, на действующей авиационной базе эффективно работающие люди — это главное.

— Да, сэр.

— Да, в наши дни и в наш век самое важное — это эффективность. Королевские военно-воздушные силы — молодой вид вооруженных сил с молодыми идеями, и он не ограничивается узкими рамками правил и наставлений. Однако при всем этом должно соблюдаться правило взаимных уступок. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Пожалуй, я возьму сигарету, сэр.

— Да-да, пожалуйста. Спички на столе. Ваш муж, миссис Ламберт, один из моих наиболее опытных командиров экипажей. Тем не менее если у нас появляется парень, который рисует на своем самолете портреты коммунистов, то, как по-вашему, что об этом подумают люди?

— Портреты коммунистов?

— Да, миссис Ламберт. Портрет Сталина! Полагаю, вы согласитесь, что это портрет коммуниста?

— Но портрет Сталина нарисован не на самолете моего мужа. Это на самолете сержанта Картера, сэр.

— Мне лучше знать мои самолеты, миссис Ламберт! Вы не можете не согласиться, что я лучше знаю их, чем вы. — Он улыбнулся, сожалея о ее женской ограниченности.

— Поэтому вы меня и вызвали, сэр?

— Нет, не поэтому, капрал. Я вызвал вас, чтобы вместе докопаться до причин, по которым с вашим мужем происходит что-то непонятное, миссис Ламберт. Он, кажется, полон решимости бросить вызов начальству. А на этом аэродроме… — Полковник улыбнулся. — Э-э, на этом аэродроме начальство — это я.

— Бросить вызов вам, сэр?

Полковник откинулся на спинку стула. Он, видимо, не совсем представлял себе, как продолжать разговор. Когда он вновь заговорил, в его голосе появились такие нотки, будто он решил по неожиданному побуждению раскрыть ей все.

— Может быть, вам известно, миссис Ламберт, что я являюсь членом различных комитетов. Ничего не поделаешь, я всегда это любил и буду любить. И если на свете существует такой комитет, в котором я состою с особым удовольствием, так это крикетный. Игра в крикет несколько напоминает боевой вылет. Я люблю это сравнение: за томительно долгим свободным временем вдруг наступают мгновения, когда парни сталкиваются лицом к лицу со стремительно поданным мячом. Вы понимаете меня, миссис Ламберт?

— Боюсь, что нет, сэр.

— В субботу крикетный матч. Уорли-Фен против Литл-Бестериджа. Я хочу, чтобы команда Уорли-Фена победила. Ведь это вполне естественно, правда?

Рут улыбнулась. Все разговоры и заботы об этой игре казались ей ребячеством.

— И вы хотите, чтобы мой муж был в команде? — спросила она.

— Вы просто видите меня насквозь, миссис Ламберт! Как сказала однажды моя мать: «На свете нет такой женщины, которая не смогла бы разгадать тебя». — Полковник засмеялся и попыхал своей трубкой.

— Вы льстите мне, предполагая, что я могу повлиять на своего мужа, сэр. Но, если бы даже и смогла, я отнюдь не уверена, что это было бы разумно.

— Ну что вы, что вы, миссис Ламберт! Не настолько уж я наивен, да и вы тоже. Помогать друг другу и уступать друг другу — вот что характерно для людей в военно-воздушных силах. Вы скрываете, что живете здесь со своим мужем, так как это противоречит существующим положениям, а ваш непосредственный начальник командир секции Холройд и я не хотим быть неоправданно строгими по отношению к вам…

Рут осмотрелась вокруг, словно прикидывая, как бы ей уйти из кабинета.

— Единственное, о чем я прошу вас, капрал, это неофициально сообщить вашему мужу о состоявшемся между нами разговоре. — Он вытряхнул пепел из трубки и продолжал: — А ведь я даже подумываю о том, чтобы отстранить его от полетов. — Медленно выговаривая слова, полковник внимательно наблюдал за Рут, но никаких перемен в выражении ее лица не заметил. Эта глупая девчонка становилась невыносимой, и он начинал терять терпение. Преданная и умная жена сразу поняла бы, что ее мужу угрожает неприятность. — Вам известно, миссис Ламберт, что означает отстранение от полетов, что за этим последует?

Рут старалась не повышать тона, но все же не смогла скрыть охватившего ее гнева:

— Я знаю, что за этим последует, сэр. Это самое строгое наказание в военно-воздушных силах. Но меня оно не пугает. Как, по-вашему, я себя чувствую, когда его самолет взлетает ночью? Я лежу с открытыми глазами, несмотря на множество принятых снотворных таблеток, и жду, что вот-вот у двери раздастся звонок вместо привычного поворота ключа в замке. Отстраняйте его от полетов, если вы так решили, у меня тогда будет муж, который доживет до того, чтобы увидеть конец войны.

Полковник сделал вид, будто ищет какой-то документ на столе.

— Мне кажется, вы плохо понимаете, какой это позор, если он будет отстранен от полетов…

Рут собрала всю свою волю, чтобы вновь не повысить голоса.

— Этот позор существует только для мужчин. Приберегите слова об этом для ваших школ и клубов или до того момента, когда вы проиграете матч в крикет.

Полковник исподлобья посмотрел на нее.

— Вы что же, миссис Ламберт, так и детей своих будете воспитывать? Без чувства гордости и собственного достоинства? — Он сказал это таким тоном, будто был совершенно уверен в том, что дети будут воспитываться именно так.

— Спросите вдов ваших погибших летчиков, как они объясняют гордость своим детям, оставшимся без отцов… Или сборщику квартирной платы.

Рут покрутила свое обручальное кольцо и посмотрела полковнику прямо в глаза, пытаясь увидеть, какой эффект произвели на него ее слова. «Разве он может понять это? — подумала она. — У него нет ни жены, ни детей, ни своего дома…»

— Хорошо, капрал. Постарайтесь сделать так, чтобы ваш муж знал, что ему угрожает.

— Не беспокойтесь, сэр. По-моему, любой у нас на базе знает, что ему угрожает. Мы все — игроки в вашем крикетном матче! Так ведь, сэр? Хотелось бы мне знать, какой счет будет у вашей команды сегодня в Крефельде? И еще хотелось бы мне знать, вернется ли сегодня мой муж?

— Я полагаю, это все, капрал, — сказал полковник. — Мы сделаем так, чтобы ваше положение соответствовало тому, что вы состоите в браке с Ламбертом.

— Вы вправе сделать выбор между тем, чтобы сделать очень несчастной меня или моего мужа, сэр. Но знайте: один из нас будет вполне удовлетворен.

— Вы уволены со службы, капрал.

Рут медленно встала и с надменной четкостью отдала полковнику честь.

Когда она вышла, он нервно нажал кнопку звонка на столе.

— Мне надо поговорить с командиром секции мисс Холройд. Пусть она зайдет ко мне утром, — сказал он вошедшему секретарю.

Эта невозможная девица ведет себя совершенно недостойно! Позволять себе этакое как раз в тот момент, когда его храбрые ребята рискуют своей жизнью! Нет, он не может допустить это…

Глава двенадцатая

В мирное время такая радиолокационная навигационно-бомбардировочная система, как «Обоу», пробыла бы еще месяцев шесть на испытательном стенде плюс четыре или пять месяцев как опытный образец и прошло бы не меньше года, прежде чем ее пустили бы в серийное производство и стали бы использовать на самолетах. Но сейчас шла война, поэтому «Обоу» пустили в производство. За ней пришлось тщательно ухаживать почти на всем пути до цели, но даже и после этого старший лейтенант не удивился, когда за двадцать пять миль до Крефельда станция вдруг отказала начисто.

— Нам ни за что не найти цель при неработающей «Обоу», — сказал он своему наблюдателю и неожиданно развернул «москито» на обратный курс в Англию. Никакого смысла продолжать полет не было.

Отряд из трех самолетов, которым предстояло обозначить цель для самых первых бомбардировщиков, уменьшился теперь до двух: один летел в десяти минутах за Другим.

Летчик и штурман на ведущем самолете сделали все в соответствии с наставлением. Они не имели ни малейшего представления о том, что сопровождавший их «москито» повернул на обратный курс, поскольку у него вышла из строя радиолокационная установка «Обоу». Не знали они также и о том, что теперь их сопровождал немецкий самолет, поскольку они летели почти в стратосфере. Это был специально оборудованный «Юнкерс-88», на котором в нагнетатели впрыскивалась закись азота, в результате чего технические характеристики самолета повышались почти на двадцать процентов, хотя продолжительность полета таких самолетов измерялась минутами.

— Бомбы на «взрыв», — доложил штурман «москито».

При скорости, с которой они летели, до Крефельда оставалось две минуты пути. В этот момент неожиданно раздался глухой звук удара и штурвал вырвался из рук летчика. Приборную панель погнуло и разорвало, во все стороны полетели стекла от приборов. Когда удары прекратились, двигатели загудели на октаву выше обычного. «Москито» резко накренился, на какой-то момент выровнялся, но затем задрал нос вверх и начал сваливаться.

Из левого двигателя вырывалось синее пламя, вылетали оранжевые искры. Штурман дернул за находящуюся рядом с ним ручку аварийного сброса бомб. Самолет тряхнуло — две двухсоттидесятифунтовые бомбы, каждая величиной почти с человека, выскочили из бомбового отсека. Штурману показалось, что он возился с ручкой несколько часов, прежде чем бомбовый отсек оставили еще две бомбы. Освобожденный от бомбового груза, самолет стал более послушным. Летчик направил нос машины вниз и отчаянно пытался войти в находившуюся под ним гряду облаков, но до нее еще оставалось около двух тысяч футов. В это время «Юнкерс-88» атаковал снова. Пушечные снаряды пробили деревянный корпус «москито» в нескольких местах, от самолета отделились куски крыльев.

На «юнкерсе» вспыхнули сигналы, предупреждавшие, что горючее на исходе. Он сделал свое дело: закись азота была использована блестяще. «Юнкерс» отвернул от «москито». Немецкий летчик был преисполнен уверенности, что задача им решена.

Над большим районом Рура низко над землей лежал слой холодного, не тревожимого ветром воздуха. Этот холодный неподвижный воздух сковывал дым, выходящий из труб заводов и фабрик, превращая его в подобие серого покрывала. Одна ориентирно-сигнальная бомба, сброшенная с самолета «москито», оснащенного радиолокационной установкой «Обоу», попала в этот слой воздуха недалеко от Рейна в районе Дуйсбурга. Вторая угодила в Рейн. Через полторы минуты на расстоянии девяти миль от первых еще две бомбы упали на юго-восточную окраину Альтгартена.

Взорванная барометрическим давлением на высоте одной тысячи футов, каждая ориентирно-сигнальная бомба на сотни ярдов разбросала вокруг себя бензол, резину и фосфор. Таким образом образовались два огромных ярко-красных шара, хорошо видимые с бомбардировщиков, летящих на высоте четырех миль над землей. На пути бомбардировщиков от побережья к Крефельду волею судьбы суждено было оказаться Альтгартену. Беда, как говорится, не приходит одна. Случилось так, что ориентирно-сигнальные бомбы упали на дальней окраине Альтгартена, в результате чего из-за сползания назад все бомбы накрыли город.

Возможно, более опытные экипажи не были бы введены в заблуждение ориентирно-сигнальными бомбами и не стали бы бомбить маленький город, но многие акры теплиц — особой гордости Альтгартена — воспринимались на экранах радиолокационных бомбардировочных прицелов, как необыкновенно большие фабричные цехи.

Первый самолет группы обозначения цели, прежде чем сбросить светящие бомбы к юго-востоку от ориентирносигнальных, сделал два круга, пытаясь с помощью визуального наблюдения убедиться, что он находится над целью. В это время самолет из группы обеспечения — для его экипажа это был первый боевой вылет — сбросил серию фугасных бомб между светящими и красными ориентирно-сигнальными бомбами, затем второй самолет из той же группы сделал то же самое. Последняя из серии этих бомб подожгла главную газовую магистраль.

«Ланкастер» Томми Картера выполнял роль самолета обозначения цели. Он прибыл на пять минут раньше и сбросил свои четыре зеленые ориентирно-сигнальные бомбы на красные, ярко вспыхнувшие на высоте тысячи футов над Альтгартеном. В течение десяти минут десятки самолетов из групп обозначения цели и обеспечения сбросили светящие бомбы на Альтгартен.

Тем временем в час "Ч" плюс три минуты третий самолет «москито» с радиолокационной станцией «Обоу» прибыл в назначенное время в район над Крефельдом и обозначил истинную цель четырьмя точно сброшенными красными ориентирно-сигнальными бомбами. Они так и сгорели, не замеченные ни одним летчиком главных сил. К этому моменту все внимание бомбардировщиков было сосредоточено на Альтгартене.

План операции начал осуществляться с ужасной ошибкой.

Сразу же после объявления тревоги бургомистр на служебной машине был доставлен по опустевшим улицам Альтгартена в ратушу. Когда он по ступенькам спускался в хорошо защищенный мешками с песком командно-диспетчерский пост гражданской обороны, его четко, по-военному, поприветствовал дежурный полицейский. В передней поста находились два мотоциклиста из гитлерюгенда, готовых исполнить любое распоряжение, а в самом помещении поста за столами сидели три девушки из женской организации содействия гражданской обороне.

Бургомистр повесил на крюк шляпу, сел за письменный стол, потрогал своими длинными белыми пальцами три телефонных аппарата, пресс-папье, подушечку для печати и остро очиненные карандаши, будто хотел убедиться, все ли готово к тому, чтобы отдавать распоряжения. Раньше ему никогда не приходилось действовать во время воздушного налета. В течение многих месяцев он изучал различные инструкции и отчеты, а сегодня ему предстояло применить на практике все полученные знания. Неожиданно он встал. Послышался глухой, но сильный взрыв. Это первый самолет группы обеспечения сбросил серию из шести пятисотфунтовых фугасных бомб. Если бы в серии было не шесть, а семь бомб, то последняя упала бы на ратушу.

Кто-то неистово задергал дверную ручку, и, когда дверь наконец открылась, в помещение поста вошел подросток из гитлерюгенда. Покрасневший от быстрой езды на велосипеде, он возбужденно доложил:

— Горит магистраль, герр бургомистр!

— Что горит? Какая магистраль?

— Тонкое белое пламя высотой с дом, — ответил подросток.

— Фрейлейн Ева, сообщите об этом начальнику городской службы газоснабжения. Молодой человек, укажите фрейлейн точное место повреждения магистрали. Фрейлейн Берта, подсуньте что-нибудь под дверь, чтобы она была открытой и не мешала входить в пост. И чтоб завтра же починили эту проклятую ручку! Я прошу уже целую неделю об этом, а до сих пор ничего не сделали.

— Будет исполнено, герр бургомистр, — ответила девушка.

— Соедините меня с начальником городской службы водоснабжения.

Телефонистка несколько раз набрала нужный номер, но никакого ответа не последовало. На вызов никто не отвечал. Начальник службы водоснабжения оказался первой жертвой в Альтгартене. Когда упали цветные ориентирно-сигнальные бомбы, он побежал, но его засыпало каскадами вещества, горящего зеленым пламенем. Взрывная волна подбросила его в воздух и вместе с обломками деревьев погребла во вспаханной почве картофельного поля.

Упитанному низкорослому герру Фоссу было пятьдесят девять лет. И хотя макушка его головы сверкала плешью, вьющиеся от природы волосы красиво опускались на уши и даже на шею. Он и его жена любили музыку. У них была большая коллекция пластинок с записями от американского джаза до квартетов Бетховена. Каждый вечер они слушали музыку, и порой до двух часов ночи. Однако в этот вечер его жена находилась в гостях у их единственной дочери и зятя во Фрейбурге.

Анна-Луиза и Ганс постучались в дом Фосса вскоре после того, как их посетил Герд Белль. Старый Фосс разыскал большую связку ключей, открыл дверь в подвал и проводил девушку и мальчика по ступенькам лестницы вниз. Семейное бомбоубежище превратилось в хранилище сокровищ. В нем стояли набитый серебром застекленный сервант и ящик с множеством стеклянных и фарфоровых изделий, тщательно обернутых газетами. Между разложенных повсюду старомодных ценных вещей, коробок и ящиков было втиснуто четыре старинных удобных кресла. Здесь же находился параллельный телефонный аппарат. Фосс зажег керосиновую лампу, хотя электрическая лампочка светила достаточно ярко и нужды в дополнительном освещении не было.

Анна-Луиза уложила Ганса в кресло. Он был в полусне, и она накрыла его голову одеялом, чтобы доносившийся извне шум не мешал ему спать.

Двухтысячефунтовая фугасная бомба упала всего за квартал от дома Фосса. В подвале от ее взрыва взлетела пыль с полок. Старый Фосс закашлялся. Снаружи взрывом этой бомбы снесло большую часть жилого массива, как будто кто-то отрезал кусок торта. На плоскости среза виднелись оклеенные яркими обоями стены комнат. Коегде можно было наблюдать странные капризы судьбы: например, уцелевшее на стене зеркало, неповрежденные картины, совершенно нагая и не получившая ни одной царапины горничная в саду. Взрыв застал ее спящей на верхнем этаже.

Взрыв этой бомбы заставил герра Фосса подняться из убежища наверх. Взрывом разорвало девятидюймовую чугунную водопроводную трубу, проходившую рядом с его домом. Свинцовые уплотнительные прокладки на стыках трубы треснули, и через них начали бить фонтаны воды. Затем вода стала стекать в подвал Фосса. Сначала ручеек был не больше, чем из кухонного крана, но через некоторое время трещины в трубе под давлением воды увеличились и ручеек стал шире. Вода залила в подвале весь пол. Осушительного насоса в подвале не было, и Фосс понял, что, если в ближайшее время не прибудут ремонтные рабочие и не заделают трещину, весь подвал затопит. Поэтому-то он и поспешил наверх.

Взрывы бомб к этому моменту до самого основания сотрясали дом Фосса. Ганс проснулся и начал тихо всхлипывать. Анна-Луиза подошла к лестнице наверх и позвала герра Фосса, но ей никто не ответил.

Его безжизненное тело лежало в сточной канаве в нескольких ярдах от дома.

Глава тринадцатая

Род Мунро вел свое происхождение от скандинавов. Многие из его рода на острове Никьюиш были свирепыми богобоязненными вояками. Начиная с 1704 года в английской армии всегда был один или несколько человек из семьи Мунро. Сейчас Джон и его младший брат Йэн служили в королевских военно-воздушных силах. «На этом, пожалуй, может кончиться фамильная военная традиция», — думал Джон Мунро.

Никогда раньше его не охватывало такое предчувствие близости смерти. Сегодня был его последний вылет на бомбардировку, и он старался внушить себе, что все это и влияет на его настроение. Тем не менее накануне вылета вечером он выписал чеки своему портному, дантисту II для оплаты котлового довольствия. Затем написал письмо жене и ребенку, положил его на подушку и еще раз просмотрел свое завещание. Все было сделано.

Слегка отклонив руль направления, он подправил курс самолета.

Мунро спокойно смотрел вниз на медленно меняющийся темный ландшафт под самолетом. Хотя для молодых летчиков лучи прожекторов и огненные вспышки стреляющих зенитных орудий являлись сбивающим их с толку опасным лабиринтом, для такого ветерана, как Мунро, вспышки зенитных орудий были не чем иным, как зловещей серией навигационных ориентиров. Впереди по курсу, там, где должна была находиться цель, не было никаких признаков прожекторов или зенитного огня.

— Джок, у вас есть картинка на экране радиолокатора? — спросил он штурмана.

— Да, и не такая уж плохая.

— Вы видите реку Маас?

— Да, сэр.

Лофти, стрелок на самолете Мунро, проводил поиск целей с помощью радиолокационной станции, не забывая осматривать время от времени пространство над собой визуально. Неожиданно он заметил тень. Небольшое темное пятно с пугающей медлительностью отделилось от ночного неба и устремилось к ним, как бы намереваясь схватить их в свои черные объятия. Человеку в кислородной маске кричать нельзя, но, не зная этого, стрелок закричал. Он почти задохнулся, хватая воздух с такой силой, что заныла грудь. Включив затем переговорное устройство, чтобы доложить о случившемся Мунро, он с большим трудом выговорил:

— «Ланкастер» чуть не содрал с меня волосы, сэр.

— Направление? — спросил Мунро.

— Тот же курс, что и у нас, сэр, но только на несколько футов выше. Я просто удивляюсь, как мы не врезались в него.

— Пока бомбардировщики летят одним курсом, — сказал Мунро довольным тоном. Джок улыбнулся. Это было характерно для Мунро: даже в момент, когда они только что избежали столкновения в воздухе, его больше беспокоил вопрос о том, выдерживают ли самолеты курс.

Никто на борту летевшего выше «ланкастера» не заметил, что самолет Мунро находился совсем близко от их самолета. Единственный член экипажа, который мог бы увидеть это, был Джамми Джайлз, бомбардир, но он в этот момент не лежал в носу и не смотрел вниз, а сидел на месте летчика и сжимал рукоятки управления. Он никогда до этого не управлял самолетом в боевом полете. Джамми отказывался брать на себя эту функцию и сейчас, но летчик, старший лейтенант канадских ВВС Питерсон, известный своим друзьям как Родди, заявил, что это не просьба, а приказ. Джамми был старше Родди по званию, но Родди был командиром экипажа, и его приказы следовало выполнять.

— Хорошо, пьяная канадская свинья, — сказал Джамми, — только знай: я сейчас должен лежать на пузе и наблюдать.

Заменить летчика на «ланкастере» оказалось не так-то просто, как они оба думали. Чья-то нога в тяжелом ботинке ударила по штурвальной колонке, и в течение какого-то времени на педали управления рулем направления не было ничьей ноги: эти два обстоятельства привели к тому, что самолет занял в воздухе какое-то уму непостижимое положение.

Сначала они пробовали шутить. Джамми сочувствовал Родди, у которого начался понос.

— Родди, а ты знаешь, у кого коэффициент умственного развития равен одной сотне?

— Нет. У кого?

— У десяти канадцев! Ну ладно, выходи из этого богоугодного заведения, садись на свое место и веди самолет.

— Я больной.

— Канадский шут!

— Английский дурак!

— Я говорю серьезно! Давай иди!

— Я серьезно болен. На цель самолет поведешь ты, Джамми.

— А кто будет лежать на пузе? Ты, что ли, трансатлантический шут?

— Пусть бомбы сбросит Эл. У него это всегда получалось лучше, чем у тебя.

Джамми вздохнул:

— Ну ладно. Элун, брось этот радиолокатор, иди к бомбовому прицелу, слышишь?

— Есть, сэр, — ответил Элун. Он собрал в пачку лежавшие под лампочкой карты и направился с ними вперед. Когда он пробирался мимо сиденья летчика, Джамми протянул руку и ободряюще похлопал его по спине.