Потянув носом воздух, Мерси с омерзением поморщилась. Снова этот отвратительный запах!
      В последний год он превратился для Мерси в наваждение. Расползаясь по дому, проникал в малейшие щели, охотно присоединялся к сквознякам и прочим потокам воздуха и всюду курсировал с ними. От него не было спасения. Появляясь, он тут же отравлял собой всю домашнюю атмосферу вне зависимости от того, где находился его источник – на кухне, в гостиной, в столовой, спальне или снаружи, скажем в палисаднике, – и даже захватывал примыкающую к коттеджу часть переулка Грез, на котором тот стоял. Порой измученная этой гадостью, Мерси чувствовала тошнотворный душок, даже если в действительности он отсутствовал. Впрочем, следы ненавистного запаха – скорее вони, если уж называть вещи своими именами, – полностью никогда не исчезали. Миазмы оказались на удивление въедливыми, а их живучести оставалось лишь позавидовать: сколько Мерси ни проветривала помещения, особых успехов достигнуть не удалось. Да и что толку от подобных усилий, если искоренить источник запаха невозможно? Он появляется регулярно, по нескольку раз в день, причем в разных концах дома. И бороться с ним бесполезно.
      Впрочем, бесплодное сражение могло бы прекратиться в один момент, если бы Доррис, мать Мерси, согласилась расстаться со своим дурацким увлечением.
      Если бы!
      Мерси грустно вздохнула. Если бы мать вообще смогла перебороть себя и стать прежней милой, остроумной и веселой Доррис Бэкинсейл!
      Что толку думать об этом, размышлениями делу не поможешь, проплыло в ее голове, пока она одевалась и прихорашивалась перед зеркалом.
      Последнее, как всегда, много времени не потребовало: Мерси повезло – она принадлежала к тому редкостному типу людей, которые хорошо выглядят всегда, в любое время суток и при каких угодно обстоятельствах, хоть растолкай их посреди ночи или крикни над ухом «Пожар!», они все равно будут радовать глаз своим внешним видом.
      У Мерси были светлые кудрявые волосы длиной до плеч, которые сами укладывались в прическу, стоило лишь тряхнуть головой. Ее загорелое лицо не требовало особого макияжа – румянец был естественным, а цвет кожи настолько приятным, что ей даже в голову не пришло бы воспользоваться, скажем, таким тяжелым косметическим средством, как тональный крем. Пудры в косметичке Мерси также не было. Присутствовала лишь губная помада в двух вариантах – бесцветная, так называемая гигиеническая, и приглушенного вишневого оттенка. Находилась там еще тушь для ресниц, но ее Мерси тоже применяла нечасто. Дело в том, что у нее отсутствовала еще одна проблема, часто досаждающая блондинкам, – светлые брови и ресницы. У Мерси упомянутые детали внешности были темными. И если ей случалось подкрашивать ресницы, то изредка и лишь чуть-чуть, одни кончики.
      Вот и сейчас она накинула летнее трикотажное платье – одежку, требующую идеальной фигуры, которой Мерси, к счастью, обладала, – раза два провела расческой по волосам, и на том приготовления к выходу завершились.
      Настроение же ее так и не улучшилось. Как почти каждая красивая девушка, Мерси частенько вертелась перед зеркалом, и лицезрение собственного отражения порой действовало на нее как сеанс психотерапии. Иной раз у нее мелькала мысль, что, когда она войдет в возраст и лишится большей части привлекательности, эффект от подобного времяпрепровождения изменится в худшую сторону. Но старость в настоящий момент казалась такой далекой…
      И вот сегодня, едва ли не впервые за всю свою, впрочем не такую уж и долгую жизнь – потому что в этом году ей исполнилось всего двадцать три, – Мерси не испытала привычных позитивных ощущений при виде своего зеркального отражения. Виной тому был ненавистный запах, лишь усиливший накопившееся за последний год раздражение. Да и усталость тоже, ведь сражаться с трудностями приходилось почти в одиночку. А ведь для девушки ее возраста это не такая легкая задача.
      Продолжая морщиться, но, тем не менее, поминутно принюхиваясь, Мерси спустилась в коридор. Здесь запах ощущался сильнее, однако определить, откуда он идет, по-прежнему было трудно.
      Она двинулась вперед, заглядывая в каждую комнату. В гостиной никого не оказалось, в столовой тоже, следующим был холл, который пустовал. Кабинет, где когда-то работал отец, Мерси сознательно пропустила – искать в этом заброшенном помещении означало напрасно тратить время. Дальше находилась так называемая утренняя комната, где все обычно собирались – особенно по уик-эндам – на совместный завтрак в те времена, когда еще представляли собой семью. Не особенно надеясь, Мерси все же заглянула и сюда, но также никого не обнаружила.
      Осталась только кухня – подсобные помещения не в счет, – куда Мерси все равно зашла бы, потому что собиралась перехватить какой-нибудь сандвич, прежде чем отправиться в студию. Сообразив, что именно оттуда, из кухни, дверь которой практически никогда не закрывалась, и плывет в коридор струйка ненавистного запаха, Мерси гневно стиснула кулаки.
      Снова! Как будто не было просьб, уговоров, упреков, обид… И как будто с ней, с Мерси, вообще можно не считаться!
      Перешагнув порог, она остановилась. Кухня была большая, но не настолько, чтобы в ней можно было затеряться. Поэтому взгляд Мерси сразу остановился на сидящей за квадратным дубовым столом матери. Вернее, на ее руке, левой – потому что, как особа утонченная, мать Мерси, Доррис Бэкинсейл, обычно держала эту гадость именно в левой руке, усматривая в подобной манере какой-то особый шик. Сейчас мерзкая вонючка – иначе ее Мерси про себя и не называла – была изящно зажата между указательным и средним пальцами Доррис. И от нее струйкой вился вверх дымок – да-да, разумеется, речь идет о сигарете! О ненавистном Мерси продукте, изобретенном человечеством ради сомнительного удовольствия вдыхать дым. Что тут приятного, она хоть убей не понимала. Тем не менее независимо от ее желаний ей приходилось регулярно этим заниматься – дышать дымом, который распространяла по дому Доррис.
      О, как Мерси ненавидела табачный дух!
      Кроме того, она абсолютно не могла постичь – вероятно, в силу того что сама никогда не курила, – как можно быть таким эгоистом, чтобы ради дурацкого пристрастия отравлять существование другим людям. И меньше всего ожидала подобного от собственной матери. А фраза вроде «Потерпишь, ничего с тобой не случится» и вовсе была выше ее понимания. Однако раза два ей уже довелось услышать от Доррис эти слова.
      Один только факт, что произносила их собственная мать, приводил Мерси в состояние растерянности. Если бы речь шла о постороннем человеке – о, тут бы она за словом в карман не полезла! Но грубить матери, даже в ответ на ее собственную резкость, Мерси не могла, во всяком случае пока. Что будет дальше, как станут развиваться их отношения, если Доррис не изменит взгляд на жизнь, Мерси не знала.
      В данный момент ее интересовало не будущее, а самое что ни на есть настоящее.
      – Мама! – воскликнула она, гневно блеснув глазами. – Ну сколько можно просить!
      Доррис медленно подняла голову и повернулась к двери.
      – А, Мерси… Уже встала? Рановато ты сегодня…
      Сказано это было без всякого выражения, взгляд Доррис тоже оставался апатичным. Словом, та демонстрировала привычное для нее в последнее время состояние.
      – Ничего не рановато, даже поздно, давно пора отправляться в студию, – раздраженно ответила Мерси, не сводя взгляда с сигареты и едва сдерживая желание выхватить мерзкую вонючку из материнской руки, швырнуть на пол и растоптать.
      – Да? – безучастно произнесла Доррис. – Наверное, я сегодня потеряла чувство времени. – С этими словами она неспешно поднесла сигарету к губам и затянулась.
      Ты не только чувство времени потеряла, с горечью подумала Мерси, наблюдая, как та выпускает дым. Ты утратила ощущение реальности.
      В следующую минуту она закашлялась, потому что клуб дыма подплыл к ней.
      – Ну мама!
      – Что?
      Взгляд Доррис по-прежнему оставался тусклым, и Мерси поняла, что мать даже не заметила ее недовольства. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, в последнее время их беседы именно так и протекали: Мерси горячилась, а Доррис пребывала словно за незримой стеной отчуждения, которой отгородилась от всех еще в прошлом году. То же самое происходило и сейчас.
      Глядя на Доррис, Мерси испытала прилив тихой ярости с примесью сразу двух чувств – бессилия и обиды. Первое относилось к ней самой, потому что у нее не осталось никаких идей относительно того, как вывести мать из затянувшегося ступора. Второе – к отцу. По мнению Мерси, он мог бы облечь историю с аборигенкой в какую-то иную форму.
      – Что! Ты еще спрашиваешь… Неужели нужно все начинать сначала?
      Доррис откинулась на спинку стула.
      – О чем это ты?
      Ноздри Мерси гневно раздулись.
      – Все о том же! О твоем пристрастии к табаку! Я уже не говорю, что тебе давно пора бросить курить – видно, ты не сделаешь этого, пока какая-нибудь хворь не заставит, – но ты могла бы хоть не курить на кухне!
      Доррис посмотрела на находящуюся в ее руке сигарету с таким видом, будто лишь сейчас осознала, что курит. Впрочем, может, так оно в действительности и было. Наблюдая за Доррис, Мерси не раз замечала, что мать действует как сомнамбула. Во всех ее движениях и жестах присутствовала странная медлительность.
      – На кухне? – переспросила Доррис.
      Затем все так же безучастно обвела взглядом помещение, и в ее глазах появилось такое выражение, будто она хотела сказать: «И правда кухня… Надо же, я и не заметила, как очутилась здесь».
      – Именно! – сердито кивнула Мерси.
      Сморщив лоб, Доррис несколько мгновений недоуменно смотрела на нее, прежде чем произнести:
      – Ты чем-то недовольна?
      Господи, дай мне силы выдержать это и не сорваться! – мысленно взмолилась Мерси.
      – Да, мама. Мне не нравится, что ты куришь на кухне, то есть в помещении, где я обычно завтракаю.
      – А… – протянула Доррис, опуская взгляд на стол. – Но ведь здесь достаточно места. Располагайся. Если хочешь, я передвинусь на другой край.
      Она даже не понимает, о чем я говорю! – вспыхнуло в мозгу Мерси.
      Тем временем Доррис вновь поднесла сигарету ко рту.
      – Мама! – вновь раздраженно воскликнула Мерси, испепеляя мать взглядом.
      С тем же успехом она могла взывать к совести кухонных шкафов или газовой плиты.
      – Мм? – вопросительно произнесла Доррис, выпуская изо рта очередную струю дыма.
      – О чем мы, по-твоему, говорим?! – почти крикнула Мерси. Одновременно она слегка попятилась от нового надвигающегося на нее сизоватого облака, но потом, словно не желая отступать перед обстоятельствами, остановилась, схватила первое, что попалось под руку – лежавшую на холодильнике газету, – и принялась яростно размахивать перед лицом.
      – О чем? – С каким-то вялым, не до конца проявившимся интересом Доррис наблюдала за ее действиями. По-видимому, они вызвали в ее голове некое движение мысли, потому что она добавила: – Почему ты не включишь вентилятор, если тебе жарко?
      Мерси швырнула газету обратно.
      – Хорошая мысль! – Потянувшись к настенному выключателю, она щелкнула им, и под потолком медленно двинулись по кругу лопасти большого вентилятора.
      По лицу Доррис скользнула тень улыбки.
      – Видишь, так гораздо лучше. Не переживай, скоро станет прохладнее.
      – Да мне не жарко, мама! – почти взвизгнула Мерси. – Пойми ты наконец!
      Доррис поморщилась.
      – Что ты так кричишь? Я не глухая.
      – Почему же тогда не слышишь меня?
      Мерси направилась к плите, чтобы проверить, насколько горяч кофе. Его почти каждое утро варила Доррис и – надо отдать ей должное – делала это отменно, даже несмотря на свою затянувшуюся апатию. А в качестве сосуда неизменно использовала пузатый стеклянный кофейник, из-за высокого узкого горлышка в котором пена могла подняться на значительную высоту.
      Хоть что-то приятное с утра, подумала Мерси, осторожно дотронувшись до стенки кофейника, содержимое которого было вполне приемлемой температуры. Мерси в равной степени не любила и чуть теплый, и остывший, а затем заново подогретый кофе. Изменение температуры в ту или иную сторону пагубно сказывалось на вкусовых качествах благородного напитка. Мерси была убеждена, что кофе нужно пить или почти сразу по приготовлении, или не пить вовсе. Уж лучше налить чашечку чая, который предпочитала она сама, особенно со сливками.
      – Почему не слышу? – Похоже, Доррис немного удивилась последней фразе Мерси.
      Та вернулась к холодильнику, распахнула дверцу и принялась рассматривать содержимое, выбирая ингредиенты для сандвича.
      – Уж не знаю почему! – сердито буркнула она через плечо. – А только не слышишь.

      Доррис вновь попыталась затянуться, но неожиданно выяснилось, что сигарета докурена почти до конца. Погасив ее в пепельнице, Доррис потянулась за пачкой с намерением извлечь следующую, и это увидела отвернувшаяся от холодильника с ветчиной и сыром в руках Мерси.
      – Мама, не кури здесь! – резко произнесла она.
      Похоже, ее тон вывел наконец Доррис из состояния безучастности.
      – А ты не дерзи! Это мой дом, и я вправе делать все, что мне заблагорассудится. И вообще, что-то ты в последнее время пренебрежительно относишься ко мне.
      – Это и мой дом тоже, – напомнила ей Мерси, беря доску и нож. – И я имею право позавтракать без того, чтобы рядом курили.
      Доррис прищурилась.
      – Что за чушь, чем я тебе мешаю? И что за капризы? Стол свободен – кроме пепельницы и пачки сигарет, на нем ничего нет!
      – Не в этом дело, как ты не понимаешь!
      Повисла короткая пауза.
      – А в чем же? – спросила Доррис.
      Не выдержав, Мерси со звоном швырнула нож на стол.
      – В сигаретном дыме!
      В устремленном на нее взгляде Доррис отразилось недоумение.
      – В дыме? А что он тебе…
      – Я не могу есть, когда он витает над столом! – с надрывом произнесла Мерси, выплескивая застарелое раздражение. – Меня от него тошнит!
      В глазах Доррис вновь промелькнуло какое-то выражение, однако относилось оно явно не к теме разговора.
      – Тошнит? Хм… Утренняя тошнота у женщин часто является признаком…
      Подобного вынести Мерси уже не смогла.
      – Беременности? – крикнула она, не дослушав фразы. – На это намекаешь?
      – Ну…
      – Брось, мама! Тебе прекрасно известно, что я утратила возможность иметь детей. – Почувствовав подступающие к глазам слезы, она добавила: – Ты знаешь, как ранят меня подобные разговоры, и тем не менее заводишь их!
      – Я? – воскликнула Доррис. – Это ты явилась сюда с какими-то непонятными претензиями. Я сидела себе спокойно и…
      – И курила!
      – Да. А ты начала упрекать меня в том, что я якобы мешаю тебе завтракать.
      – Конечно, мешаешь. Я не могу есть, когда рядом кто-то дымит. Это производит на меня тошнотворный эффект.
      Доррис обиженно поджала губы.
      – Странно, меня почему-то от дыма не тошнит! А тебя…
      – Не только меня. Тебе не хуже моего известно, что во всех кафе и ресторанах курить категорически запрещено! Именно потому, что люди принимают там пищу.
      – Мы ведь не в ресторане, – обронила Доррис.
      Замечание было вполне резонным, но данное обстоятельство еще больше подстегнуло возмущение Мерси.
      – Это вовсе не означает, что мы можем не считаться друг с другом!
      – Я тоже так думаю, – неожиданно согласилась Доррис.
      Мерси посмотрела на нее – сначала удивленно, потом с надеждой. В ее голове промелькнула мысль, что, возможно, еще не все потеряно, мать можно усовестить.
      – Правда? – осторожно произнесла она.
      Доррис с вздохом кивнула.
      – В последнее время ты совершенно со мной не считаешься.
      Мерси только рот разинула. Оказывается, мать истолковала ее слова по-своему!
      – Я?! – воскликнула она, обретя утраченный было дар речи. – Наоборот, это ты отравляешь мне жизнь! Весь дом пропитался никотином, просто спасения от него нет.
      Доррис поморщилась.
      – Не преувеличивай, пожалуйста. Так уж и пропитался…
      – Ты просто не чувствуешь, как, наверное, всякий курильщик. Но в действительности впечатление такое, будто эта гадость сочится из стен. Да что там! – хмыкнула Мерси. – Наверняка так и есть. За столько времени и обои, и шторы, и обивка мягкой мебели – все пропиталось этой…
      – Я курю всего год или около того, – перебила ее Доррис. – С тех пор как твой папа…
      Договорить ей не удалось, потому что ее прервал телефонный звонок.
      – Я отвечу, – мрачно произнесла Мерси, поворачиваясь в сторону стоящего на специальной подставке телефона.
      Но Доррис уже поднялась со стула. На удивление быстро.
      – Не нужно, это мне. – Приблизившись к телефону и сняв трубку, она произнесла с интонациями, совсем не похожими на те, которые у нее присутствовали в течение предыдущего разговора: – Да? Ронни! Да, это я, дорогой. Что сегодня делаю? Как тебе сказать… Собственно, я ничем особенно не занята.
      Ронни! Новый ухажер Доррис. И, по мнению Мерси, самый опасный из всех предыдущих, потому что он, похоже, тянет из Доррис деньги. Мерси заметила, что та несколько раз снимала с их общего делового счета довольно крупные суммы, которые уходили куда угодно, но только не в бизнес. До сих пор Мерси доводилось видеть этого самого Ронни лишь мельком, но периодически она становилась свидетелем телефонных бесед, подобных настоящей, поэтому имела возможность – и основания – делать некоторые выводы.
      – В четыре? – произнесла Доррис в трубку, окидывая Мерси таким взглядом, будто удивлялась, что та до сих пор находится на кухне.
      Не нравится, когда мешают! – мрачно усмехнулась про себя Мерси. А сама только тем и занимаешься…
      – Хорошо, подъезжай, к этому времени я буду готова, – сказала Доррис, изобразив в адрес невидимого собеседника не очень яркую, но все же улыбку.
      – Разве ты и сегодня не наведаешься в студию? – нарочито громко спросила Мерси. – Я уже забыла, когда ты заглядывала туда последний раз.
      – Тсс! Тише, – прошептала Доррис, накрыв микрофон телефонной трубки ладонью. – Тебя, наверное, слышно на другом конце провода!
      И очень хорошо, подумала Мерси. Для того я и повысила голос! Пусть Ронни знает, что отвлекает тебя от дел.
      – Ну извини, мама.
      – Чем извиняться, лучше бы дала мне спокойно поговорить! – напряженным шепотом произнесла Доррис.
      Мерси с вздохом посмотрела на сыр и ветчину, затем взяла их и отнесла обратно в холодильник. Видно, спокойно поесть сегодня не суждено.
      Перехвачу что-нибудь по дороге, в «Зеленом гноме», промелькнуло в ее голове. Подразумевалось кафе, расположенное за квартал от студии или за пять кварталов от дома – смотря откуда считать. В последнее время Мерси зачастила в упомянутое заведение, потому что завтракать в отравленной сигаретным дымом атмосфере действительно было невыносимо. В этом смысле кафе «Зеленый гном» было отдохновением души – курить там строжайше запрещалось.
 
      Но так уж получилось, что позавтракала Мерси лишь в студии. В кафе не оказалось свободных мест, поэтому она купила еду на вынос и вернулась к своему «вольво» с бумажным пакетом, в котором находились четыре фирменные слойки с разной начинкой – с ветчиной, творогом, джемом и яблоком. В ассортименте присутствовали еще слойки с копченым лососем, овощами, луком и яйцом. Мерси перепробовала все, но в конце концов остановила выбор на перечисленных выше четырех вариантах.
      Положив пакет с едой на свой рабочий стол, она направилась в смежное служебное помещение, где находился электрический чайник и сухая заварка. Мерси с предвкушением улыбнулась, взглянув на чудесный цейлонский чай в немного старомодной по нынешним полимерным временам упаковке – пестро раскрашенной жестяной коробке. В отличие от многих любителей чая Мерси не признавала заварочных пакетиков. У нее вызывал подозрение тот факт, что она не видит содержимого бумажного мешочка. Кроме того, ей нравился крупнолистовой чай, а в пакетиках, как правило, находилась субстанция, больше напоминающая пыль. А уж пристрастия некоторых к ароматизированным чаям Мерси не понимала вовсе. Что может быть лучше естественного вкуса, цвета и запаха натурального, без всяких «улучшающих» добавок чая?
      Любимый напиток Мерси заварила прямо в большой чашке, на боку которой красовалась надпись «Бэкинсейл-рум-кондишн». Это было название совместного ее с Доррис бизнеса – компьютерной студии по оформлению интерьера жилых и официальных помещений.
      Скользнув взглядом по упомянутой надписи, Мерси вздохнула, затем взяла чашку и двинулась к своему рабочему столу.
      Вздох ее относился к воспоминанию о тех счастливых временах, когда имя Доррис Бэкинсейл было на слуху, потому что сама она являлась модным дизайнером в области интерьера как жилых помещений, так и всякого рода присутственных мест, начиная от офисов и заканчивая огромными выставочными залами.
      Студия Доррис «Бэкинсейл-рум-кондишн» находилась отнюдь не в центре Лондона, скорее даже на окраине, правда в живописном районе, за которым среди местных жителей закрепилось название Аббатский лес. За последними коттеджами действительно начинался тянущийся вдоль берегов Темзы лес. В нем попадались вековые деревья, росшие, наверное, еще с тех времен, когда на водившуюся здесь живность охотились с луком и стрелами.
      Так вот, несмотря на удаленность от центра, студия «Бэкинсейл-рум-кондишн» являлась едва ли не наиболее посещаемым местом в округе. Причем перед ней останавливались почти исключительно дорогие автомобили, что конечно же свидетельствовало не только о достатке их владельцев, но также о статусе заведения.
      И все благодаря Доррис. В те благодатные деньки она блистала оригинальными идеями. По ее проектам были оформлены апартаменты богатейших людей Англии, нередко знатных фамилий. И, разумеется, все это способствовало росту доходов самой Доррис.
      Мерси с юных лет присматривалась к бизнесу матери и даже помогала чем могла, в частности выполняла мелкие поручения, скажем подчищала «грязь» на компьютерном макете чьей-нибудь гостиной, спальни или холла. Когда же Мерси повзрослела, окончила колледж, Доррис начала всерьез учить дочь профессии. Через год она приняла первый в жизни заказ – на оформление дорогого и элегантного косметического салона.
      Разумеется, не будь она дочерью Доррис Бэкинсейл, никто не решился бы предложить ей выполнить подобную работу, но в данном случае гарантировалась подстраховка со стороны главного специалиста – матери, – что сводило потенциальный риск к минимуму.
      Но помощи не потребовалось. К девятнадцати годам Мерси не только постигла тонкости дизайнерской профессии, но и успела выработать собственный стиль, что не осталось незамеченным. Так и к ней – в очень раннем по всем меркам возрасте – пришел успех. Тот проект она разработала безупречно, заказчики остались довольны, и вскоре в определенных кругах потянулся слушок, что дочь Доррис Бэкинсейл способна выдавать идеи не хуже матери.
      К Мерси потянулись заказы, она стала много работать, одновременно развиваясь как художник, и у нее, что называется, появилось собственное имя. Когда заработки Мерси почти сравнялись с доходами Доррис, та сделала ее своим официальным партнером по бизнесу…
      Устроившись за рабочим столом, Мерси включила компьютер и, пока он загружался, вынула из бумажного пакета первую слойку – с ветчиной.
      Хорошее было время, проплыло в ее голове. Мы с матерью года три так славно работали вместе. А потом…
      Она вновь невольно вздохнула.
      Потом отец Мерси, Эзра Бэкинсейл, этнограф, профессор Лондонского университета – до того словно находившийся в тени успехов жены и дочери, – вдруг проявил себя очень ярко и с совершенно неожиданной стороны.
      Мерси прекрасно помнила, как все это началось. Вернее, как пришло в их семью.
      Когда Эзра Бэкинсейл вернулся с островов Центральной Полинезии, где он находился в очередной этнографической экспедиции, Мерси зашла к нему в кабинет и случайно увидела на письменном столе какие-то красочные снимки. Один сразу привлек ее внимание. На нем была изображена хорошенькая аборигенка с обтянутыми куском пестрой ткани стройными бедрами. На этом одежда заканчивалась, полная красивая грудь девушки была обнажена. В руке она держала плетеную из лозы корзинку, из которой высовывался длинный французский батон. Кроме того, Мерси различила нечто, больше всего напоминавшее сверкающие упаковки чипсов или чего-то в этом роде. Набор продуктов плохо сочетался с экзотическим видом улыбчивой красотки. Мерси прыснула, представив, как та в подобном виде входит в местный супермаркет и делает покупки в обществе других таких же полуобнаженных красавиц.
      А что, супермаркеты на островах есть? – хотела было спросить Мерси у отца, но вовремя остановилась, заметив, с какой сосредоточенностью тот углубился в какие-то бумаги.
      Через мгновение она и вовсе забыла о своем вопросе, потому что увидела следующую фотографию. На ней вместе с улыбчивой островитянкой был изображен не кто иной, как Эзра Бэкинсейл!
      На сей раз бедра девушки обтягивала ткань другого рисунка, однако одежда по-прежнему ограничивалась лишь этим пестрым лоскутом. Грудь оставалась обнаженной – по-видимому, в тех краях подобное считалось нормой.
      Но не это удивило Мерси – суть местных привычек она успела отчасти постичь, еще разглядывая первый снимок, – а тот факт, что ее отец обвивал рукой талию прелестной аборигенки. И даже не столько сам жест, сколько сквозящая в нем привычность.
      До того момента Мерси не приходилось видеть отца обнимающим какую-либо иную женщину, кроме Доррис, своей жены. А тут сразу такое! Не просто объятия, а довольно интимные, особенно учитывая полуобнаженный вид девушки.
      Едва ли не впервые в жизни Мерси взглянула на отца как на мужчину, и этот новый образ поразил ее – как часто бывает с детьми, пусть даже вышедшими из юного возраста. Ребенку трудно представить родителей в каком-то ином качестве, кроме как именно мамы и папы.
      – Дай сюда! – внезапно раздался непривычно раздраженный, заставивший Мерси вздрогнуть окрик отца. – Где ты это нашла?
      – Здесь, среди других фотографий, – пролепетала она, механически протягивая ему снимки.
      Он почти выхватил их из ее руки и бросил в стол, тут же закрыв его на ключ.
      – Говори, зачем пришла, и ступай, не мешай мне работать!
      Мерси захлопала ресницами. Отец еще никогда не говорил с ней подобным тоном.
      – Ну? – мрачно и ожидающе произнес тот. – Что тебе понадобилось в моем кабинете?
      У Мерси от обиды и волнения сжалось горло. Так что, если бы она даже вспомнила, зачем зашла к отцу, ей не удалось бы выдавить ни слова. Качнув головой, она выбежала из комнаты.
      Матери Мерси тогда ничего не сказала. Во-первых, потому что была ошеломлена, во-вторых, понимала, что Доррис не обрадуется, узнав о маленьком происшествии в кабинете Эзры. А в-третьих, это было их дело.
      Пусть сами разбираются, решила она тогда, детям лучше не вмешиваться в отношения родителей.

      К сожалению, ее тактичность ничему не помогла. Спустя месяца два среди знакомых распространилась молва, что Доррис оставил муж. Якобы Эзра Бэкинсейл все бросил, уехал на какой-то экзотический остров в тропиках, где женщины до сих пор ходят с открытой грудью, сошелся с местной жительницей – из аборигенов, добавлялось многозначительно, – живет чуть ли не в хижине и так далее и тому подобное.
      Когда вызванный необычной новостью ажиотаж немного утих, многие из тех, кому данная тема была интересна, пришли к выводу, что в общем и целом удивляться не приходится: профессор этнографии Эзра Бэкинсейл всегда был чудаковат. Но бедняжка Доррис конечно же не заслуживает подобного обращения.
      Бедняжка! То и дело слышать рядом со своим именем подобный эпитет было для Доррис невыносимо. Мало того что ей нанес оскорбление человек, которого она всегда считала своим другом, так еще и в глазах знакомых – большинство из которых являлись и их клиентами – она из преуспевающей бизнес-леди превратилась в брошенную жену. То есть в нечто если не презренное, то вызывающее сочувствие.
      Более сильный человек на месте Доррис немного погоревал бы, а потом взял себя в руки и стал жить дальше, но ей подобное оказалось не по плечу. Несмотря на свою репутацию деловой женщины, Доррис не обладала жесткостью, которая, как принято считать, присуща людям бизнеса.
      Дело в том, что ей почти не пришлось бороться за место под солнцем. Успех пришел к ней, едва она начала заниматься своим делом. Уже третий авторский проект оформления интерьера виллы, принадлежавшей одному состоятельному лондонцу, заставил заговорить о Доррис как об интересном и своеобразном художнике. Дальше все поехало по накатанной дороге.
      И так продолжалось до странной истории с ее супругом. А потом…
      Получив удар по самолюбию, – мол, на кого променял! – Доррис пустилась во все тяжкие, почти полностью забросила бизнес, который лег на плечи Мерси.
      Для Мерси данный факт еще не был бы таким удручающим, если бы не изменился в худшую сторону имидж самой Доррис. Да и с переменами этими Мерси тоже могла бы мириться, но они отразились на отношении людей к салону. Стало меньше заказов. И понизилась их значительность. Что в свою очередь сказалось на уровне доходов – абсолютно раздражающий для любого бизнесмена момент.
      Вообще-то синеглазая, с пышными, бронзового оттенка волосами Доррис и раньше слыла человеком экстравагантным – это в дополнение к образу самобытной, с неординарным мышлением художницы. Достаточно сказать, что она посещала дамский клуб любительниц сигар, носивший название «Ледиз-ферст». В этом модном заведении собирались самые интересные и замечательные женщины Лондона.
      Мерси с оттенком ностальгии вспоминала те времена, ведь тогда Доррис не курила дома, а ездила в клуб. Собственно, она и вовсе не курила, потому что сигары, как известно, тем и отличаются от сигарет, что их дымом не затягиваются, а лишь создают с его помощью вокруг себя своеобразную атмосферу. Считается, что благородную. И ароматную. Но последнее на любителя, например Мерси вообще никакого дыма не переносила.
      Так вот, когда баловство с сигарами переросло в тяжелую никотиновую зависимость, образ Доррис быстро утратил черты экстравагантности. В обществе, прочно избравшем здоровый образ жизни, курение не приветствуется.
      Но если бы Доррис только курила! К сожалению, на этом произошедшие с ней перемены не заканчивались, потому что она также принялась заглядывать в бутылку.
      Это выражение закрепилось в сознании Мерси после одного случая, когда она застала Доррис озадаченно заглядывающей – в буквальном смысле слова – в бутылку шерри, в которой, очевидно, напитка не осталось и на донышке.
      Кроме того, превратно истолковав историю Эзры – или, возможно, ему в отместку, – Доррис тоже обзавелась любовником. Правда, продолжался роман недолго, но не успела Мерси облегченно перевести дух, когда он завершился, как у Доррис появился новый ухажер. Который тоже не задержался. Нынешний, Ронни, был, кажется, девятым по счету, Мерси точно не помнила.
      Да и не это ее волновало. Вернее, не только это. Наибольшее беспокойство, разумеется, вызывало состояние дел в студии «Бэкинсейл-рум-кондишн».
      А они шли из рук вон плохо. Мало кто из прежних заказчиков, собравшись заново отделать свое жилье, решался сейчас обратиться к своим прежним дизайнерам – Доррис и Мерси Бэкинсейл. Разумеется, основные опасения относились к Доррис, но и на Мерси словно упала тень произошедших с матерью перемен. Порой заказов было так мало, что Мерси едва удавалось уплатить по счетам – ведь студия сама по себе требовала содержания – и выдать жалованье оставшейся на данный момент немногочисленной группе сотрудников: специалисту по компьютерной графике Энн Киннер, менеджеру по кадрам Бобу Салливану, а также студентке Дине, подрабатывающей здесь уборщицей и по совместительству курьером.
      Излишне говорить, что всеми выплатами сейчас ведала Мерси. Доррис стала редкой гостьей в собственной студии, но кому-то же нужно было заниматься делами…
 
      Размышляя обо всем этом, Мерси сама не заметила, как сжевала все слойки. Компьютер давно загрузился, а она только сейчас обратила на это внимание.
      И чай, наверное, остыл, с досадой промелькнуло в ее мозгу.
      Однако, потрогав чашку, Мерси не без удивления обнаружила, что та еще горячая.
      Надо же, именно то, что нужно, обрадовалась она.
      Но в следующую минуту ее брови вновь хмуро сошлись у переносицы: против всех ожиданий чай остался горячим, зато слойки с цельным запеченным яблоком, которую она собиралась съесть, запивая любимым напитком, больше не было. Вероятно, Мерси уплела ее, сама того не заметив, хотя изначально имела намерение оставить на закуску.
      Она грустно вздохнула. Что за день сегодня! Даже такой малости, как удовольствие попить чайку с вкусной сдобой, не удалось себе позволить. Как не заладилось все с утра, так и продолжается. Сначала Доррис со своими треклятыми сигаретами, дым которых вынудил уехать из дому без завтрака. Потом в кафе «Зеленый гном» не оказалось свободных мест и пришлось купить еду на вынос. И наконец, воспоминания об относительно недавних семейных событиях, а также размышления о текущей жизни перебили намерение оставить, как обычно, лакомство напоследок.
      Ну, хотя бы чайку попью, с новым вздохом подумала Мерси, поднося к губам чашку.
      Но и тут ее ожидал сюрприз. Не успела она сделать нескольких глотков, как послышался шум подъехавшего к студии автомобиля. Вернее, Мерси даже поначалу не поняла, что кто-то подъехал именно к их крыльцу, настолько редкими были в последнее время подобные посещения. Только характерный звук захлопнувшейся дверцы заставил ее на мгновение напряженно застыть.
      Первой мыслью Мерси было нечто наподобие «Ну вот, даже чаю попить не дадут!», однако в следующую минуту она подумала, что, возможно, это клиент, и ее сердце наполнилось надеждой: один хороший заказ способен был поправить пошатнувшиеся дела.
      Отставив чашку, она поднялась из-за стола и направилась к выходу, по дороге заглянув в кабинет Энн. Та уже находилась на рабочем месте и сидела за компьютером.
      – Похоже, к нам кто-то приехал, – сообщила Мерси, стараясь сдержать рвущуюся наружу радость, для которой пока не было особых оснований. – Я ни с кем не договаривалась о встрече, а ты?
      Коротко стриженная темноволосая Энн Киннер была почти ровесницей Доррис и пришла работать в студию примерно через год после ее основания. Иными словами, являлась давним сотрудником. В настоящий момент – самым давним и наиболее ценным. Мерси трудно было бы обойтись без помощи Энн, тем более что других сотрудников, занимавшихся второстепенной рутинной работой, пришлось уволить.
      – Я тоже никого не жду, – качнула головой Энн.
      Они переглянулись.
      – Не клиенты ли наконец пожаловали? – осторожно произнесла Мерси.
      Энн едва заметно пожала плечами.
      – Хорошо бы, но…
      – Что? – быстро спросила Мерси.
      Отведя взгляд, Энн завершила фразу:
      – Но я опасаюсь, как бы не получилось наоборот.
      Мерси нахмурилась и бросила настороженный взгляд на дверь, словно ожидая внезапного появления из-за той каких-то неприятностей.
      – В каком смысле?
      – Ну… понимаю, тебе неприятно это слышать, но, боюсь, как бы мистер Хербс не отменил заказ.
      Глаза Мерси испуганно округлились.
      – Мистер Хербс? Разве он…
      – Нет-нет, не волнуйся раньше времени, сам он ничего такого не говорил, просто мы тянем с проектом и…
      – А! – Мерси облегченно вздохнула. – Понятно. Что же ты меня так пугаешь, я уж было невесть что подумала!
      Если бы мистер Хербс отменил заказ, Мерси не знала бы что делать. При этом беспокоилась она даже не о себе, а о сотрудниках, которые в этом случае остались бы без зарплаты.
      Действительно, нужно поспешить с проектом, промелькнуло в ее голове. А то как бы впрямь не рассердить единственного клиента.
      – Так ты пойдешь посмотреть, кто приехал, или это сделать мне? – спросила Энн, бросив взгляд на монитор компьютера.
      – Нет-нет, работай, я сама схожу.
      Что, если действительно прибыл крупный заказчик? – мечтательно улыбнулась Мерси, спеша в холл. Сейчас открою дверь, а там стоит этакий вальяжный джентльмен и после первых слов приветствия сразу спрашивает, может ли наша студия оформить его загородную резиденцию. Или, например, выставочный зал. Или ночной клуб, ресторан, супермаркет или…
      На этом мысль Мерси оборвалась, потому что входная дверь отворилась, впуская – ох, не может быть! – Гранта Гордона!
      Заказа не будет, проплыло в мозгу Мерси, пока она стояла, ошеломленно глядя на нежданного гостя.
      Грант был таким же неотразимым, как всегда. И по-прежнему притягательным. Во всяком случае, для Мерси точно. Впрочем, для многих других женщин тоже, судя по тому, что можно было прочесть в печатных изданиях, зарабатывающих деньги на событиях, случающихся в жизни известных личностей, – то есть в колонках так называемой скандальной хроники. Грант давал подобным газетам и журналам обильный материал, потому что, во-первых, был известным боксером, а во-вторых, слыл любимцем представительниц прекрасного пола.
      Сейчас на Гранте был светлый летний костюм кофейного цвета, белоснежная рубашка-поло и дорогие туфли из натуральной кожи. Карие глаза его искрились, а на губах играла лучезарная улыбка. Всем своим видом он выражал уверенность в себе и выглядел точно на свои двадцать девять лет.
      Глядя на него, Мерси вновь почувствовала себя девчонкой, засматривающейся на старшего по возрасту симпатичного соседского парня.
      Между мной и Грантом в ту пору было шесть лет разницы, подумала Мерси.
      Потребовалось несколько мгновений, чтобы она осознала абсурдность этой мысли. Почему в ту пору? Разве сейчас что-то изменилось?
      Сколько мы не виделись? – промелькнуло в ее голове.
      – М-да… года три, наверное, прошло? – протянул Грант, скользя взглядом по стройной фигуре Мерси.
      Она вздрогнула, но быстро справилась с собой и с усмешкой обронила:
      – Вижу, ты научился читать мысли.
      Ирония всегда служила палочкой-выручалочкой в ее общении с Грантом.
      Тот вновь неспешно окинул Мерси взглядом.
      – Почему ты так решила?
      – Потому что я как раз спросила себя, сколько мы не виделись.
      – И сколько, по-твоему?
      – Я тоже склоняюсь к мнению, что года три.
      Грант кивнул.
      – Около того.
      – Удивительно, что ты сумел подсчитать это, – негромко заметила Мерси.
      Бровь Гранта удивленно взлетела.
      – Что же тут особенного? Ты сомневаешься в моих арифметических способностях?
      Глядя прямо ему в глаза, Мерси медленно покачала головой.
      – Нет, не сомневаюсь. Уж до двенадцати ты точно способен сосчитать – если не ошибаюсь, именно столько раундов насчитывает боксерский поединок?
      Грант хохотнул.
      – Верно, двенадцать. Но, признаюсь, мне не всегда удается их сосчитать. Если пропущу подряд несколько ударов по голове, мысли начинают путаться и становится не до арифметики. Случалось, секундантам приходилось подсказывать мне, сколько еще раундов осталось продержаться на ринге.
      Скользнув взглядом по обретенной еще в юности горбинке на носу Гранта, Мерси сдержала вздох. Ей не нравилось его занятие боксом, но она не имела никакого морального права высказывать свое мнение. Кто она Гранту? Почти никто. Когда-то они были соседями, потом Грант стал знаменитостью и их с Мерси пути разошлись, не оставив даже особой надежды на встречу в будущем.
      То, что в настоящий момент Грант находится здесь, казалось чудом, однако Мерси не знала, радоваться этому или огорчаться. За минувшие годы она как будто приучила себя к мысли, что ее любовь к Гранту иссякла, ушла, словно вода в песок. И вот сейчас он стоял напротив, одним своим присутствием пробуждая в душе Мерси бурю эмоций, которые еще сегодня утром – да что там, еще несколько минут назад – казались забытыми.

      Грант почти не изменился. Его темные волосы были все так же коротко пострижены, глаза оживленно поблескивали, а сам он словно излучал здоровье и силу. Короче, он находился в такой замечательной спортивной форме, которой мог бы позавидовать любой мужчина.
      – Ты… э-э… хочешь, чтобы мы оформили для тебя какое-то помещение? – с несколько принужденной улыбкой произнесла Мерси.
      Грант сунул руки в карманы брюк и качнулся с пятки на носок и обратно.
      – Пока нет, но в будущем, возможно, обращусь в вашу студию.
      Мерси позавидовала про себя его спокойствию. Стараясь следовать подобному примеру выдержки, она произнесла:
      – С удовольствием выполним твой заказ. – Затем, немного помолчав, обронила: – Но если тебя привело сюда не желание заказать проект оформления интерьера, то… что?
      Грант насмешливо прищурился, чуть склонив голову набок.
      – Желаешь узнать, зачем я приехал?
      Ну почему он так красив?! – с отчаянием подумала Мерси. Ох, несчастье мое…
      – Просто сгораю от любопытства, – произнесла она на удивление спокойным, совершенно не отвечающим ее истинным чувствам тоном.
      – Хорошо, не буду тебя терзать. – Грант вынул руку из кармана и провел пальцами по волосам.
      При виде с детства знакомого жеста сердце Мерси сладко сжалось. Сколько раз бессонными ночами перед ее внутренним взором возникал именно этот образ: красивые крепкие пальцы Гранта, ныряющие в коротко стриженную густую шевелюру!
      – Уж сделай одолжение, – машинально проведя языком по губам, сказала она. И поймала внимательный взгляд Гранта. Застав врасплох, он заставил ее вздрогнуть. К счастью, она быстро справилась с собой, замаскировав свое состояние тем, что тоже пригладила волосы, хотя необходимости в этом совершенно не было.
      Наблюдавший за ней Грант негромко рассмеялся.
      – Вижу, тебя взволновало мое неожиданное появление.
      Мерси немедленно почувствовала жар в кончиках ушей. Радуясь, что их не видно под волосами, она фыркнула:
      – Вот еще! Не воображай о себе много.
      Он рассмеялся еще больше.
      – Точно, ты волнуешься!
      – А ты почему-то не спешишь рассказывать, зачем пожаловал.
      – Спешка мне ни к чему. Ладно, не хмурься. Приехал я к Доррис, по поручению Коры.
      Ах вот оно что! – подумала Мерси. К Доррис… А ты обрадовалась, сказал ей внутренний голос. Вообразила, что Грант вдруг решил навестить тебя? Ошибаешься, золотце! Ты его не интересуешь. К тому же, если бы не Кора, сам он, наверное, и не подумал бы заглянуть сюда.
      Кора была матерью Гранта и приятельницей Доррис. В свое время она очень дружила с Диной, матерью Доррис и, соответственно, бабушкой Мерси. После смерти Дины добрые отношения между Корой и Доррис продолжились. В немалой степени этому способствовал тот факт, что их коттеджи располагались по соседству, в том самом переулке с романтическим названием – переулок Грез, – где Мерси и Доррис жили и поныне.
      Грант был поздним ребенком. Кроме того, Кора воспитывала его одна, потому что ее муж, владелец аптеки, очень рано ушел из жизни.
      Как уже говорилось, разница в возрасте между Грантом и Мерси составляла шесть лет, что не могло не накладывать отпечаток на их отношения. Живя по соседству, они немало времени проводили вместе, но смотрели друг на друга по-разному. Грант на Мерси – как на девчонку-несмышленыша, а она лет с тринадцати боготворила его. Разумеется, втайне, так как обнаружить свои чувства для нее было равносильно самоубийству: у красавца-Гранта было столько девушек, что соперничать с ними всеми не представлялось возможным.
      Грант серьезно занимался спортом, сначала кикбоксингом, тогда-то ему и перебили нос. Впрочем, горбинка пониже переносицы ничуть не портила его лица. Потом, немного повзрослев, перешел в группу бокса. Там и проявился во всей полноте его спортивный талант. Грант сам не заметил, как стал профессиональным спортсменом – боксером, выступающим в категории среднего и полутяжелого веса.
      Начались разъезды по миру, затем пришла известность. Вскоре Грант Гордон превратился настоящую звезду и стал вращаться среди знаменитостей такого же уровня. Его приглашали на разного рода приемы, часто вместе с матерью. На одном из подобных мероприятий обаятельная и миловидная Кора познакомилась с немолодым итальянским бизнесменом, вышла за него замуж и уехала в Милан. Коттедж был продан. Приезжая в Лондон, Грант жил в гостинице и не показывался в переулке Грез.
      А спустя некоторое время Эзра бросил Доррис.
      Но до того многое случилось в жизни Мерси. Она тоже шлифовала мастерство, только в другой сфере. Доррис щедро делилась с ней секретами оформления помещений самого разного предназначения, но, конечно, в первую очередь таких, в которых люди проводят большую часть времени, то есть частных владений.
      Мерси впитывала в себя информацию как губка. Все это было ей интересно. Работа с компьютерными программами захватывала, первые успехи ободряли и звали к покорению новых профессиональных вершин. Но вместе с тем где-то в глубине ее души затаился червь сомнения. Временами Мерси с тоской спрашивала себя, зачем все это, если ей не суждено быть с Грантом? Какой смысл в ее занятиях, построении карьеры, планах относительно развития бизнеса, если в жизни нет главного – любви?
      Ответа Мерси не находила, и это приводило ее в уныние. А потом она начала испытывать обиду на Гранта. Ведь все это из-за него! Если бы он не был таким красивым, неотразимым, притягательным, если бы не занимал все ее мысли и чувства, она жила бы гораздо спокойнее.
      Сколько можно терзаться! – думала она. Грант уехал, сюда не заглядывает, обо мне не вспоминает… Да и вспомнить-то нечего, потому что наши отношения были абсолютно невинны. Как же, ведь я всего-навсего малолетняя соседская девчонка, разве можно начать со мной роман!
      Как ни горько было Мерси, вскоре она осознала, что их с Грантом пути разошлись окончательно. Теперь осталось только одно: преодолеть любовь к нему.
      И Мерси приступила к осуществлению этой задачи. Поначалу она просто пыталась убедить себя, что чувства к Гранту являлись всего лишь детским увлечением. Правда, потом оно переросло в юношеское и…
      Нет-нет! Никаких «и», никакого продолжения. В юности все и завершилось. Дальнейшее было лишь иллюзией, с которой наконец пришла пора расстаться.
      Примерно так Мерси увещевала себя некоторое время и отчасти преуспела в своих начинаниях, но…
      Всегда бывает какое-то «но»! В данном случае оно выражалось в периодически появляющихся на страницах газет и журналов фотографиях с изображением Гранта. Они были двух видов – спортивные, сделанные на ринге или в раздевалке, и светские, отражавшие события, протекавшие на разного рода раутах и прочих публичных мероприятиях. Впрочем, иногда фоторепортерам удавалось застигнуть Гранта на пороге ресторана или фешенебельного отеля входящим или выходящим, но непременно под руку с какой-нибудь очаровательной особой. Причем Мерси не помнила случая, чтобы одна и та же женщина появлялась на снимке дважды. Этот факт, с одной стороны, удручал Мерси, а с другой – вселял в сердце надежду – значит, всерьез Грант никем не увлекся.
      А, с третьей стороны, зачем ей эта надежда, если она решила забыть свое мимолетное детское – хорошо, пусть и юношеское тоже, но все равно мимолетное! – увлечение?
      Потом в жизни Мерси произошел эпизод, внешне вроде бы незначительный, однако для нее самой имевший особый смысл.
      Ей позвонила Синти, дружба с которой тянулась еще со школьных времен, и сообщила, что обе они приглашены на вечеринку по случаю дня рождения другой их одноклассницы, Даффи Кроу.
      – Разве у Даффи день рождения летом? – удивилась Мерси.
      – А когда же?
      – Помнится, мы поздравляли ее то ли в январе, то ли в феврале… точно не помню. Еще песенку ей пели, что-то там наподобие «поздравляем Даффи снова!».
      Синти хихикнула.
      – Это ты спутала Даффи Кроу с Дарси Сноу!
      Мерси на миг задумалась.
      – Да? Хм, может быть. Вообще, ты ведь знаешь, я не особенно дружила ни с той, ни с другой.
      – Конечно, знаю, – сказала Синти. И добавила с ностальгическими нотками в голосе: – Мы всегда и всюду ходили втроем: ты, я и Минни Прайс. Помнишь?
      – Еще бы! Хорошие были времена…
      – Да. Жаль, что Минни уехала в Америку.
      Мерси вздохнула.
      – Жаль.
      – Лично мне будет ее недоставать на предстоящей вечеринке.
      – Мне тоже. Только я не пойму, почему Даффи приглашает меня?
      – Меня тоже.
      – Ты другое дело. Вы хоть как-то общались вне школы, хотя бы потому, что жили в одном доме. А я…