– Вы должны понять: церковь ждет, что вы подарите своей супруге детей, наследников. А если дела и дальше пойдут, как сейчас, она будет иметь все основания, чтобы аннулировать ваш брак, – хрипло сказал Лангфрид на повышенных тонах. Он изо всех сил старался убедить Ричарда вступить наконец в супружеские отношения с Изабель.
      Ричард поднялся с колен, окончив молитву.
      – «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, ищущий находит, и стучащему отворят», – процитировал отец Лангфрид одну из заповедей Христовых.
      Ричард прекрасно понимал, чьи усердные и настойчивые просьбы стоят за столь эмоциональным воззванием к его супружескому долгу.
      – Изабель не посмеет аннулировать наш брак, – произнес он.
      – Вы собираетесь исполнить свою обязанность?
      Ричард считал эту ситуацию почти комичной. Большинство мужчин не посчитают совокупление с Изабель за обязанность. Большинству мужчин не нужно грозить, чтобы затащить в супружескую постель.
      Перед глазами Ричарда встал образ Изабель. Темные шелковистые волосы, белая ночная рубашка, нежные руки, обнимающие его за шею и… обнаженные ноги под юбкой, непристойно задираемой грязными руками Адама.
      Нужно было убить его!
      Ричард наклонил темноволосую голову и попытался выбросить из головы подобные греховные мысли, пока они не завладели его сердцем и разумом. Подобная жестокость не должна иметь место в душе человека, посвятившего свою жизнь служению Господу. Он изо всех сил старался вновь обрести душевное спокойствие и отрешенность от земной суеты.
      Изабель всегда вызывала в нем самые низкие чувства: смятение, раздражение, злость, мысли о насилии и… страсти. Потребности. У него были потребности, которых он стыдился.
      В обществе целомудренных и набожных мужчин жизнь протекает намного более спокойно. Но рядом с Изабель о мирной жизни можно только мечтать.
      Он верил в правильность Божьего предначертания.
      Он верил, что замыслы Господни выше его собственных.
      Он верил, что должен стремиться быть совершенным, как Иисус Христос.
      И, веруя во все это, он заставлял себя верить и в то, что их брак с Изабель свершился по воле Божьей. Он покорно женился на ней. И до настоящего времени старательно избегал брачной ночи, потому что она являла собой то, чего он боялся и не желал всей душой. Но все же он должен сделать это.
      Он не откажется от Изабель независимо от того, что она делала, кто касался ее и как часто.
      Ричард подавил возмущение, заполнявшее его при мысли о мужских руках, касающихся его жены. Он не позволит аннулировать этот брак. Сам Господь сделал его лордом, и таковым он и останется, пока сам Всевышний не сместит его.
      Возможно, Господь вернет его назад в монастырь, когда он выполнит свой долг здесь.
      Сейчас же от него требовалось только сделать действительным их брак: он должен разделить ложе с Изабель.
      С усердного работника Бог спрашивает вдвойне.
      – Да, сегодня ночью я сделаю Изабель своей женой, – сказал он, глядя в лицо отца Лангфрида, и его синие глаза потемнели. – Вы можете передать ей, что я последую зову долга.
      Лицо Лангфрида стало приобретать пунцовый оттенок смущения, и Ричард прекрасно его понимал. Он знал Изабель, и знал, до чего она может довести мужчину, даже если этот мужчина – священник.
 
      После того как отец Лангфрид сообщил ей пикантное известие о том, что Ричард выполнит свои супружеские обязанности, Изабель потратила целый час перед ужином, устраняя малейшие признаки пятен на платье и по сто раз расчесывая длинные темные волосы. Она должна выглядеть идеально. Если все пойдет так, как она задумала, Ричард будет наблюдать, как она идет через холл к главному столу, безмолвно восхищаться ее красотой, наслаждаться ее обществом во время ужина и в конце концов безнадежно влюбится в нее. Он на крыльях любви понесет ее наверх, в спальню, накроет ее тело своим и совершит то, в чем клялся ей перед лицом Бога и церкви.
      Она не могла дождаться этого момента.
      Как раз в тот момент, когда в прическу Изабель нужно было внести заключительные штрихи, в комнату вошла, постучавшись, Джоан.
      – Он любит распущенные волосы, я убеждена. Так что просто повяжи ленту, и пусть ее концы свисают вниз. Она будет красиво смотреться на фоне моих темных локонов, – отдала указания Изабель. Она была очень благодарна Богу за то, что Тот дал ей такие замечательные вьющиеся волосы. Кажется, Ричард с их первого знакомства очарован ее кудрями.
      – К сожалению, рядом с тобой нет ни твоей матери, ни Иды, которые помогли бы тебе… приготовиться… к твоей первой брачной ночи, и я чувствую себя обязанной… рассказать тебе… кое-что, – запинаясь, произнесла Джоан, суетливо и нервно укладывая волосы Изабель, попутно запутывая их.
      – Я готова выслушать все, что ты мне скажешь, – нетерпеливо ответила Изабель. – Чего мне бояться на брачном ложе, если моим мужем является Ричард?
      – О! – сказала Джоан, приведенная в замешательство нескрываемым интересом Изабель.
      Сама она едва ли чувствовала себя такой счастливой в свою собственную брачную ночь. Как давно это было…
      – Хорошо. – Она прочистила горло. – Он… то есть… мужчины отличаются от нас… Господь создал их, чтобы…
      – Что мужчины отличаются от нас, я знаю давно, – пришла на помощь Изабель, повернувшись лицом к Джоан. Она высвободила длинную гриву своих волос, не желая, чтобы та в своем смущении спутала их окончательно.
      – Хорошо, что ты понимаешь, о чем я, – с облегчением сказала Джоан.
      – Подожди! А как эта разница может сказаться на супружеском ложе?
      – Ну, – произнесла Джоан, заливаясь краской, – у них… намного больше…
      – Чего у них больше? – спросила Изабель.
      Джоан закашлялась и начала суетливо поправлять свой платок.
      – Я думаю, что никто не объяснит тебе это лучше Ричарда. Доверься ему, и все будет хорошо. – Джоан повернулась и вышла из комнаты. Ее последние слова прозвучали уже в коридоре.
      Такому совету Изабель последует с превеликим удовольствием: она всегда доверяла Ричарду. Даже будучи оруженосцем, он внушал людям доверие и надежду. Среди других быстро взрослеющих мальчишек он стоял обособленно, выше остальных. По природе своей он был вожаком. Лорд Хенли увидел это и стал проводить с Ричардом больше времени, тренируя и обучая его, делая из него настоящего рыцаря и лорда. Все понимали, что Ричард – личность незаурядная, и Изабель – лучше остальных.
      Изабель провела руками по бедрам, расправляя складки на платье, глубоко вздохнула и покинула свою комнату. Ей нечего бояться: Ричарда она знала большую часть своей жизни. И сейчас поняла, что все это время безумно хотела его. И вот теперь он принадлежит ей. Он знает, что делать, и она полностью доверится ему.
      При воспоминании об их единственном поцелуе глаза Изабель мечтательно засверкали, и она весело и быстро стала спускаться по ступенькам узкой винтовой лестницы, готовая встретиться за ужином со своим любимым мужем.
      В холл она вошла с достоинством самой королевы Элеоноры, глаза светились радостью, ноги сами несли ее. Ее платье мерцало в неверном свете многочисленных свечей, тут и там расставленных и развешанных по большому холлу, отливая золотом восходящего солнца, а ярко-голубое блио казалось лазурным, как глубокое летнее небо. Казалось, Изабель светится изнутри, и свет этот был не менее ярким, чем свет самого солнца. И, хотя Ричард знал причину ее радости, даже он не смог удержаться от восторженной улыбки.
      – Я вижу, святой отец принес тебе добрую весть, – произнес он, когда она подошла к своему месту рядом с ним.
      Усевшись на стул и расправив юбки, Изабель взглянула на мужа. Он пытается пошутить с ней? Ричард никогда прежде не шутил. Она хорошо его знала и могла сказать, что он решительный, благородный, красивый и верный своему долгу. Но назвать его легкомысленным, любящим подурачиться человеком она не могла. Или она ошибалась все это время?
      – О какой доброй вести ты говоришь? – прикинулась она непонимающей.
      Она смотрела ему прямо в глаза, ожидая, что Ричард вот-вот отвернется, ведь если он понял, каких слов она ждет от него, он определенно смутится.
      Но Ричард не ответил на провокацию и не смутился. Даже год, проведенный в монастыре, не изменил его твердый характер.
      – Я говорю о том, что выполню свой супружеский долг на брачном ложе. С тобой. Сегодня ночью, – спокойно сказал он.
      Он так спокойно говорит об этом, в то время как ее сердце колотится как бешеное от одних только его слов. Даже управляющий, рассматривая счета, проявляет больше эмоций. Кажется, проверка счетов да еще молитвы в часовне – это единственное, чем Ричард жаждет заниматься.
      Изабель взяла нож, рассерженно воткнула его в куриный пирог и с остервенением стала кромсать теплое ароматное тесто на куски и жадно засовывать их в рот. За весь ужин она больше ни разу не взглянет на него, он не достоин этого. И не имеет значения то, что Ричард сидит сейчас рядом с ней так элегантно, что пряди его темных волос сверкают в тусклом свете, что в его глазах, темных и непостижимых, то и дело зажигаются и гаснут золотые искорки.
      Каждый раз, когда он отламывал кусок хлеба, она видела, какие у него длинные красивые пальцы, и не могла не обращать внимания на живописные завитки черных волос, покрывающих тыльную сторону его ладоней, на темные вены, испещрявшие его руки синевой своих маленьких тропинок, на совершенную форму его коротко подстриженных ногтей. Очень скоро эти руки будут касаться ее. Они будут ласкать и обнимать ее так же, как тогда, во время их первого и единственного поцелуя. Он буквально сгреб ее, прижав к себе, будто она олицетворяла все, что было для него важно и чем он хотел обладать.
      Тогда он был горяч, как огонь. А сейчас – холоднее льда. Он сообщает ей, что выполнит свой долг, с ледяным безразличием. В изучение счетов с Джеромом он вкладывает и то больше страсти и рвения.
      Ничто в его поведении не соответствует тому, каким должен быть настоящий лорд: он не ездит охотиться, не упражняется в технике боя, не обучает соколов. Ничто. Возможно, он и носит одежду ее отца – настоящего лорда, но в душе он все еще остается монахом.
      Сидя рядом с ней, он почувствовал, как изменилось ее настроение. Величественная королева исчезла без следа, оставив место маленькой сердитой девочке.
      Ах, как это похоже на Изабель. И так происходило каждый раз, как они разговаривали. Ход ее мыслей был непостижим для него. Точно он знал только одно: все ее мысли о нем, о Ричарде. Она тянулась к нему, как цветок тянется к солнцу. Но ведь она должна быть счастлива, что стала его женой и что сегодня он овладеет наконец ею на супружеском ложе, сделав своей.
      От этой мысли кровь забурлила в его жилах, пульс участился. Он беспокойно заерзал на стуле, молясь Господу, чтобы Тот дал ему сил совладать со своими чувствами. Каждый раз одно и то же: он просит силы, чтобы контролировать свое непослушное тело, и борется с навязчивыми образами, постоянно мучающими его. И ему это всегда удается. Но каждый раз он ведет одну и ту же битву, снова и снова сражается, но не находит твердой почвы под ногами: ему никак не удается покинуть поле брани, избавиться от этого ненавистного чувства плотской жажды.
      Он посмотрел на сидящую подле него Изабель. Она не была врагом в его сражениях против собственных убеждений, она просто делала победу все более и более недосягаемой для него. Возможно, это оттого, что она явно убеждена в его проигрыше. При этой мысли он улыбнулся.
      Он наблюдал, как Изабель поспешно ест: едва успевая проглотить один кусок, она лихорадочно отправляла в рот другой и жевала с таким остервенением, как будто еда – ее злейший враг, которого нужно уничтожить, и чем скорее, тем лучше.
      Он вдруг осознал, что понимает ее. И улыбнулся еще шире. Изабель всегда могла развеселить его, хотя вечно сбивала с толку, запутывая его мысли.
      – Я не видела тебя сегодня во дворе, – выпалила она, проглотив очередной кусок пирога. – Мне кажется, что постоянное чтение утомляет тебя.
      Поднеся кубок с вином к губам и медленно потягивая содержимое, он взглянул на нее. Его развлекала разница в том, как они едят, и ему вдруг захотелось, чтобы Изабель тоже обратила на это внимание. Она думает, что он утомлен? Она умела удивлять его так же хорошо, как плохо скрывала свои мысли. Впрочем, Ричард сомневался, что она прикладывала к этому хоть каплю усилий.
      – Чтение никогда меня не утомляет, – просто ответил он, изучая ее лицо. – К этому меня приучили в монастыре.
      – Я не сомневаюсь… – проворчала Изабель, вздохнув, но быстро засунутый в рот кусок хлеба заглушил ее слова.
      – Хочешь, я научу читать и тебя? – любезно спросил он. Ричард прекрасно понимал, что удовольствие, которое он получал, подтрунивая над ней, – греховно, но в его сердце не было раскаяния. – Это поможет тебе вести дела в Дорни в случае моего отсутствия.
      Богатые лорды часто путешествовали по своим владениям, оставляя своих жен следить за всем дома. Им приходилось сражаться за свои владения, даже если их владения были небольшими, в случае, если они подвергались гонениям со стороны своих сюзеренов либо самого короля. Она с трудом могла представить себе Ричарда в этой роли, разве что в руках его вместо меча будет свиток.
      – Читать я умею, благодарю, – резко ответила она. – Но нахожу для себя совсем иные развлечения. А ты разве не занимаешься чем-нибудь еще?
      Ричард в задумчивости смотрел на вино в своем кубке, проклиная образ, всплывший в его памяти. Да, он занимался еще кое-чем, кроме чтения: он боролся против своего суккуба, приходившего к нему ночью, но посвящать в это Изабель он не собирался. Она, вероятно, восприняла бы это как прекрасную шутку.
      – Да, занимаюсь. Я не только читаю, но и молюсь, – сказал он, разжигая Изабель и пряча улыбку.
      – Я заметила.
      – Хорошо, – согласился он, зная, что это разозлит ее еще больше. – Неплохо будет, если моя жена последует моему примеру и будет вести себя как истинная христианка.
      Вместо ответа она сделала несколько больших глотков, осушив большую часть кубка, и взяла себе еще один куриный пирог. Ее оружием стал нож, а врагом – еда. Изабель явно была раздражена, если не сказать хуже.
      Он никак не мог понять причину. Да, только что он дразнил ее, но он же согласился разделить с ней ложе, разве не так? Это ему пришлось согласиться идти против своей воли, она же получала только то, чего сама хотела. Это он должен гневаться, а не она. Он женился, как хотел того Господь, и подчинился обстоятельствам, согласившись на брачную ночь.
      Он не будет думать о той страсти, которую разжег в нем поцелуй Изабель, и о тех чувствах, которые будила в нем близость ее податливого тела, хотя эти воспоминания преследуют его постоянно.
      Он согласился на их соединение по причинам духовным, а не физическим. Ему не доставит удовольствия их телесная близость. Он не допустит этого.
      Стараясь побороть в себе все возрастающую страсть к своей жене, он вполуха слушал Изабель. Ее голос доносился до него словно издалека. Она говорила что-то о соколиной охоте, поединках и о том, что он теряет рыцарские навыки. Он не знал, что она такая сварливая, видимо, потому что в Молтоне всеми силами избегал ее компании.
      – Не надо раздражаться, – сказал он, прерывая ее гневную тираду. – Мне хорошо известно, каких поступков все ждут от лорда Дорни. По сути, я должен буду съездить в Уорфилд и другие наши имения, чтобы тамошние обитатели дали мне клятву верности. Как только я улажу все вопросы здесь, в Дорни, я именно так и поступлю.
      Изабель почему-то была уверена, что ее он причислил к этим самым «вопросам», которые необходимо «уладить».
      Он всегда такой хладнокровный и непрошибаемый? Разве можно ожидать от человека, с таким безразличием отзывающегося о своей брачной ночи, что он сделает все правильно? Разве можно безоглядно доверять ему в таком важном деле, если он не придает ему ни малейшего значения? Очевидно, его интересует только чтение. Изабель отнюдь не была уверена, что он сумеет выполнить свой супружеский долг. Воспоминания об их поцелуе меркли в ее сердце с каждой новой секундой, проведенной в его обществе. Едва ли этот холодный «монах» способен вызывать страсть… Изабель украдкой взглянула на него из-под опущенных ресниц, и то, как открыто он разглядывал ее, заставило девушку усомниться в своих столь поспешных выводах.
      Боже, как же он красив! Его кожа чистая и гладкая, волосы темные, как холодное зимнее озеро, глаза цвета драгоценных сапфиров, и они смотрят на нее так, как будто Ричард в действительности хочет сделать Изабель своей женой не только на бумаге.
      Его горячее тело страстно прижимается к ней. Его влажные губы приникают к ее рту. Его руки ласкают ее, даря безграничное наслаждение, без обвинений, без осуждения, без злости.
      Эти мысли буквально поразили Изабель, ибо она поняла, что на самом деле они родились в его голове, а она всего лишь увидела их в его глазах. Или прочла в его сердце? Больше всего на свете ей хотелось в это верить.
      Ее сердце трепетало, как птица, пойманная в клетку, оно колотилось так, как будто и впрямь хотело выскочить из груди. Она, в свою очередь, открыто посмотрела в его глаза, и он принял ее взгляд. Принял с большой охотой.
      Есть надежда, что этой ночью они будут не только молиться.
      Джиллс нарушил очарование этого момента, подлив в их бокалы вина, но у Изабель теперь было что добавить к ее воспоминаниям об их единственном поцелуе. И, даст Бог, ей будет что вспомнить после сегодняшней ночи.
      Ужин окончился. Через узкие окна было видно, что на улице пошел дождь, небо потемнело, приобретая свинцовый оттенок. В холле стало темно, и Ричард велел зажечь дополнительные свечи. Темнота наступила рано, и Изабель могла только благодарить Господа за Его безграничную доброту и щедрость. Все обитатели Дорни разбрелись по замку, каждый занимался своим делом. Элзбет попросила Элис помочь ей починить гобелен, который мать Изабель вышила в тот день, когда стала леди Дорни. Элис согласилась с величайшей неохотой, и то лишь потому, что предмет ее вожделения – Эдмунд – покинул холл еще перед подачей последнего блюда, оставив Джиллса прислуживать за столом. Изабель знала, что тоже должна помочь с гобеленом, но ей не хотелось оставлять Ричарда. А в этом деле он вряд ли составит ей компанию, ведь, несмотря на всю его набожность, она не могла представить себе Ричарда с иголкой и ниткой в руке. Что же предпринять, чтобы удержать его рядом с собой, какое занятие придумать, пока он не решил в очередной раз что-нибудь почитать или сходить помолиться?
      – Милорд, не согласитесь ли сыграть со мной партию в шахматы?
      По его взгляду она поняла, что Ричард собирается отказать ей. Ну уж нет, сегодняшний день не будет днем отказов.
      – Или навык игры в шахматы ты тоже утратил? – Она явно провоцировала его.
      – Тоже? – переспросил он, повернувшись к ней лицом.
      – Да, тоже. Так же, как утратил навыки и соколиной охоты, и владения мечом, и…
      – Я вовсе не утратил навыки. У меня просто нет желания.
      – Все это результат твоего добровольного заключения в монастыре, – возразила она. – Там подавление естественных желаний человека только приветствуется.
      – За это ты можешь поблагодарить Бога и отца Годрика. Я с удовольствием уступил бы своим теперешним желаниям, но, боюсь, результат тебе очень не понравится.
      Он говорил это так строго, так серьезно. Но ей все равно. Он всегда так себя ведет, и она давно к этому привыкла.
      – Не сомневаюсь, – сказала она, мило улыбнувшись. – Но когда ты следовал своим истинным желаниям, я была самым счастливым человеком на земле.
      Его глаза потемнели: потеряв всю свою синеву, они стали почти черными, как ночное небо. Он помнил их поцелуй. Ничто не могло доставить ей большего удовольствия.
      – Я думаю, что ты не была бы, крошка Изабель, – прорычал он, – если бы понимала, что мое желание сильнее всех, вместе взятых, о которых ты говоришь.
      – Я готова ко всему, что ты захочешь разделить со мной. Больше, чем готова. Я буквально жду не дождусь, – выдохнула она, прямо глядя ему в глаза, тем самым бросая ему вызов. Но это его не напугало. В конце концов, он – Ричард, и этим все сказано.
      Его бросило в дрожь, и сладостные мурашки пробежали по всему его телу от головы до кончиков пальцев на ногах, обезоруживая его, сводя на нет все попытки к сопротивлению.
      – Тогда расставляй фигуры, – ответил он.
      Победно улыбаясь, она расставила фигуры на шахматной доске.
      – Чей первый ход? – спросила она.
      – Твой, естественно, – усмехнувшись, сказал он. – Ведь ты привыкла всегда ходить первой.
      – Только когда меня вынуждает к этому мой…
      – Противник? – перебил он.
      – Партнер, – поправила она. – Точнее, его неспособность сделать это самому.
      Она подвинула вперед пешку.
      – Ты путаешь неспособность с нежеланием, – парировал он, делая ответный ход своей.
      Она посмотрела прямо ему в глаза и сказала:
      – Тебе не убедить меня в своем нежелании, особенно когда дело касается… игры, – закончила она со злой усмешкой.
      Ричард покачал головой и засмеялся:
      – Тебя не убедишь в том, чего ты знать не хочешь.
      – Ты находишь это странным? – возразила она. – И я, помимо всего прочего, думаю, что знаю об этой игре гораздо больше, чем ты можешь себе представить.
      Глаза Ричарда снова потемнели, и он стал нарочито внимательно изучать доску, старательно избегая смотреть на свою жену.
      – Я молюсь о том, чтобы это было не так, Изабель.
      – Сыграй со мной, и ты сможешь сам судить об этом, – сказала она, делая ход конем. В игре она всегда придерживалась тактики нападения, и оба они прекрасно знали об этом.
      Сидящая с гобеленом на коленях Элис захихикала, а Элзбет густо покраснела. Возвращающаяся из гардеробной Джоан спросила:
      – Над чем ты смеешься? Я что-то пропустила?
      Ричард сделал ход ферзем, Изабель – слоном.
      Элзбет, отвернувшись, потупила взор, а Элис засмеялась еще громче. На вопрос Джоан ответил Ричард, избавляя, таким образом, девушек от необходимости что бы то ни было говорить:
      – Изабель уговаривает меня поставить на кон ее тело, разжигая таким образом в нас обоих желание со всеми вытекающими отсюда последствиями.
      Изабель почувствовала, как кровь прилила к ее лицу. Сидящие позади них Гилберт и Роберт, закашляв, покинули комнату. Джиллс, засмеявшись, выбежал, а Элзбет зарылась лицом в спасительную ткань гобелена. Джоан же просто смотрела на него, открыв от удивления рот и не в силах вымолвить ни слова.
      – Ричард! – воскликнула Изабель срывающимся голосом.
      – Я рад, что хоть что-то может вызвать в тебе чувство стыда, – сказал он, снова двигая ферзя.
      – Ты обладаешь поразительной способностью регулярно заставлять меня краснеть от стыда, – возмутилась она, сверкая глазами. Она рассеянно передвинула коня, собираясь с мыслями, чтобы с достоинством отразить его следующее нападение.
      Ричард сделал еще один ход, и – шах и мат. Игра окончилась.
      – Для женщины, которая ждет не дождется начала игры, играешь ты не очень хорошо, – заключил он, поднимаясь.
      – Мне просто нужно больше практики, – крикнула она ему в спину.
      Ричард медленно обернулся, глядя на нее темными, подернутыми дымкой глазами, и мрачно улыбнулся.
      – Тебе представится такая возможность. После вечерни.

      Он стремительно покинул ее, но не смог выбросить из головы свою очаровательную искусительницу-жену. Слава Богу, что она не подозревает, как ее присутствие действует на него. Она вела себя так смело… Ричард понимал, что она вовсе не застенчивая девица, краснеющая от одного только мужского взгляда, а искусная соблазнительница. Но ее поведение действовало так чарующе.
      Разве может кто-то подчинить ее? Если кто-то такой и существует, то Ричарду о нем ничего не известно. Она смела, бесстрашна, импульсивна, ее действия порой граничат с безрассудством, но она невинна во всей своей притворной и изысканной искушенности. Он знал, что она все еще девственница. Ее частый стыдливый румянец был тому подтверждением. Он сердцем чувствовал, что Изабель так просто не отдаст свое тело никому, кроме него – Ричарда.
      Перед его глазами возник образ Адама, задирающего ее юбки, и страх, застывший в глазах отчаянно вырывавшейся Изабель.
      Он должен был убить его!
      Но разве он смог бы? Если верить сварливым увещеваниям Изабель, он утратил все свои боевые навыки, проведя год бенедиктинцем. Может, она права? Будучи монахом, он мог шлифовать свое боевое искусство только в битве с таинственными темными силами, но теперь он снова вступил в мир людей, и ему придется бороться с противниками из плоти и крови не менее рьяно, чем со своим невидимым демоном.
      В монастыре жизнь была намного проще.
      Ричард шел через широкий внутренний двор, не обращая внимания на моросящий мелкий дождик. Крошечные капельки были такими теплыми и нежными, что Ричард был даже рад ему – вода хоть как-то отвлекала его от беспокойных мыслей. К нему подошел Гилберт, неся два меча. Ричард улыбнулся, вспомнив, что Гилберт сидел рядом с ними за столом и слышал, как Изабель высказывалась относительно рыцарского мастерства своего мужа. Приняв предложенный ему меч, он пошел вместе с Гилбертом на площадку для тренировок. Его преследовала одна мысль: он делает это для себя или для Изабель?
      Хотя, в конце концов, какое это имеет значение?
      – Давно вы не тренировались? – спросил Гилберт, держа руку на рукояти меча.
      Внезапно он резко наклонился вперед, в воздухе мелькнул его меч, сверкающий каплями дождя на фоне серебристо-серого неба. Машинально Ричард отразил удар, который, несомненно, мог причинить ему немалый вред.