Стук все не прекращался, громкий, настойчивый, Келли зарылась головой в подушку, стараясь заглушить его. Не помогало. Она сонно что-то простонала протестующе, но тут неясный голос произнес ее имя. Сбросив подушку, она с трудом подняла голову и отвела от лица пряди волос. Глаза слипались. Она поморгала, чтобы разомкнуть веки, и бросила мутный взгляд за окно, через которое сочился жемчужно-серый рассвет.
      – Келли! Ради Бога, проснись! – Стук в дверь возобновился, теперь уже с такой силой, словно дверь испытывали на прочность.
      Келли узнала голос Диди и ответила хрипло спросонок:
      – Иду!
      Вылезая из постели и подняв в изножье шелковый халат, она прошлепала к двери, раздраженная, хмурая. Она терпеть не могла, когда ее будили вот так. Отперев дверь, она распахнула ее. Диди ворвалась в комнату.
      – Скорей одевайся! – бросила она Келли. – Времени нет! Ночью убит барон.
      – Что? – Моментально проснувшись, Келли опять отбросила с лица волосы.
      – То, что слышала, – барон убит, как в «Криминальной хронике»! – Подойдя к чемодану, который Келли сложила накануне, она принялась доставать оттуда вещи. – Подозреваемый арестован. Ребята сейчас там, в тюрьме. Я говорила с Хью, и он велел нам подготовить репортаж.
      Она достала из чемодана шелковую рубашку – розово-желтую с кружевами и такие же панталоны.
      – Когда это произошло? Где? Каким образом? Почему?
      Времени смущаться не было, и Келли, скинув халат и ночную рубашку и оставив их лежать так, как есть, принялась натягивать белье.
      – Вчера поздно вечером. Вскоре после того, как ты уехала. – Диди вытащила из чемодана ее серо-коричневую юбку и золотистую блузку и положила их на кровать. – Кэтрин обнаружила труп возле винодельни. Барона ударили по голове, как значится в сообщении, каким-то тупым предметом. Что же касается почему, то этот вопрос тебе лучше задать тому, кто это сделал. – Из бельевого мешка она достала колготки и кинула их Келли, а вслед за ними швырнула прямо к ее ногам бежевые босоножки. – Наш фургон уже на пути от залива. Сейчас сварю нам с тобой кофе и жду тебя в машине! – Она бросилась к дверям так быстро, что даже юбка взметнулась – та самая, в которой она была накануне до самого вечера.
      Через пять минут Келли была готова. Она сбежала по лестнице к выходу – распущенные волосы летели, раздуваемые ветром, тяжелая матерчатая сумка билась о бок, оттягиваемая ее косметическими принадлежностями, щетками, гребнями и лаком для волос.
      Диди была в машине, и двигатель уже работал, когда Келли скользнула на место рядом с водителем.
      – Расскажи мне подробности! – Установив на коленях зеркальце, она принялась накладывать грим – работу эту она научилась делать быстро и мастерски. – Как очутился барон на территории винного завода?
      – Этого или никто не знает, или никто не хочет говорить.
      Свернув с автострады, она ехала теперь по улице.
      – Кэтрин должна это знать, – рассудила Келли – на тонкую основу она накладывала пудру и румяна. – Ты говоришь, что тело обнаружила она, а это значит, ей было известно, что барон будет на заводе. Не может быть простым совпадением, что они оба там очутились.
      – Разумно. Но Кэтрин не говорит ни с кем, кроме полиции. По-моему, с полицией она уже побеседовала. Один из присутствовавших там полицейских чуть было не проговорился, что именно она помогла опознать того типа, которого они потом арестовали.
      – А кто это? – Келли очертила розовым контур губ и добавила помаду, потом перешла к глазам.
      – Имя они еще не сообщили.
      – До официального предъявления обвинения они, видимо, его не обнародуют. Он не из числа гостей? – Она красила ресницы тушью, превращая их из коричневых в черные.
      – Нет. Полиция допросила всех там присутствующих, прежде чем им было позволено уйти. У меня сложилось впечатление, что среди задержавшихся гостей преступника не было.
      – Непонятен мотив преступления. – Келли ловко закручивала пряди волос в узел. – Зачем кому-то понадобилось убивать барона Фужера?
      – Может быть, простая ссора, так неловко окончившаяся, – предложила, пожав плечами, Диди.
      – Или ограбление, – сказала Келли без большой убежденности.
      – Почему бы и нет? Как раз сейчас в долине работает масса бедняков-сезонников.
      – Я знаю. – Но инстинкт подсказывал ей, что причина не в этом.
      За недостатком времени разговор пришлось прекратить, так как Диди подъехала к зданию муниципалитета, где располагались заодно полицейский участок вместе с тюрьмой. Келли насчитала по меньшей мере три другие телевизионные группы, столпившиеся на обочине. Судя по надписям на их фургонах, все они прибыли с залива.
      Келли увидела стоявших в стороне Стива и Рика и подошла к ним. Диди следовала за ней.
      – Есть новости? – спросила она, держа наготове блокнот и ручку.
      – В некотором роде, – кивнув кому-то, ответил Стив.
      Повернувшись, Келли увидела, как от своей группы отделилась Линда Джеймс и направилась прямо к ней – все в Линде дышало враждебностью.
      – Что вы здесь делаете? – напустилась на нее Линда. – События на Западном побережье освещаю я.
      – Мы готовили передачу об имении Ратледжей, где произошло убийство. – Она не делала даже попыток отвечать примирительно – слишком ранний был еще час, она не успела даже выкурить сигарету и нуждалась в чем-нибудь посущественнее, чем глоток кофе.
      – Вот и занимайтесь своей передачей. А репортаж об убийстве предоставьте мне, – распорядилась Линда.
      – Делай свое дело и не мешай нам делать наше, – парировала Келли.
      Линда бросила на нее колючий взгляд.
      – Делайте, делайте, пока вас не прикрыли! – И, повернувшись на каблуках, она отошла.
      – Вот сука! – пробормотала Диди.
      Келли ничего не сказала, но думала она то же самое, когда внимание ее привлек подкативший к обочине джип. Сэм вылез из машины и, увидев телевизионщиков, заколебался в нерешительности. Казалось, кроме нее, никто его не заметил. Извинившись, Келли отошла к нему. Он выглядел усталым и осунувшимся, словно после бессонной ночи, смуглые впалые щеки поросли щетиной.
      – Я мог бы догадаться, что застану вас здесь. – Сказано это было угрюмо и недовольно, напряжение этой долгой ночи сделало его раздражительным.
      – Как Кэтрин? – осведомилась она.
      – Превосходно.
      – А баронесса?
      – Не давите на меня в погоне за информацией, Келли, – предупредил он, давая понять, что не в настроении и не намерен больше отвечать на вопросы журналистов.
      Келли легко могла себе представить их орды, осаждающие имение Ратледжей с той самой минуты, как стало известно об убийстве барона.
      – Я беспокоилась, Сэм, – негромко сказала она. Он испытующе посмотрел ей в глаза.
      Потом с коротким усталым вздохом кивнул.
      – Доктор держит ее на успокоительном. Она тяжело восприняла все это. – Он помолчал, потом хмуро добавил: – Этого не должно было произойти.
      Келли различила в его тоне самоупрек и положила руку ему на плечо – это был первый раз, когда инициатива прикосновения принадлежала ей. – Даже если бы вы были там, Сэм, вы бы не смогли предотвратить происшедшее.
      Он начал было что-то объяснять, но осекся и посмотрел на нее взглядом, в котором вновь сквозила недоверчивость, опасливость, вызываемые как ее профессией, так и ею самой. Обидно все же. Она хотела, чтобы Сэм ей верил. Хотя и не понимала, почему это вдруг стало так важно.
      Наконец он выговорил:
      – Может быть, да, а может быть, и нет.
      Какая-то машина с затененными стеклами подъехала и припарковалась на площадке, предназначенной только для служебного транспорта. Мужчина в темном костюме хотел было вылезти, но опять нырнул внутрь, доставая портфель. Репортеры всей толпой сразу же устремились к нему.
      – Кто это? – Келли с любопытством наблюдала эту сцену.
      Мужчина выпрямился, рассветные лучи заиграли на металлических дужках его очков. На лоб упала прядь волос.
      Он отбросил ее назад и повернулся к напиравшим на него репортерам, прежде чем она успела разглядеть его лицо.
      – Зелински, окружной прокурор, – отвечал Сэм. Келли испуганно вскинула на него глаза и тут же устремила их назад, на прокурора Зелински. Неужели это Олли Зелински? Олли, лучший и единственный друг ее детских лет! Он часто говорил, что будет учиться на юриста.
      Ноги ее сами собой несли туда, где ей лучше всего было бы видно его. Она даже не замечала, что и Сэм следует за ней. Она не сводила глаз с высокого стройного мужчины в костюме и галстуке.
      В конце концов она разглядела его лицо. Это был Олли – длинный, нескладный Олли, с кадыком, прыгающим на его шее, когда он говорил, в очках, чьи по-прежнему толстые стекла увеличивали его светло-карие глаза, делая их еще больше и круглее. «Совенок Олли» – так дразнили его дети.
      Ну и парочка: Совенок Олли и Пышка Лиззи! Она даже заулыбалась, вспомнив, какими они были: толстушка, а рядом тощий паренек – постоянный повод для острот и издевательств всего класса, что тем более заставляло их из чувства самосохранения держаться вместе, превратив в конце концов в неразлучных друзей.
      Теперь, когда они опять встретились. Келли думала о том, что Олли стал окружным прокурором, а она вскоре будет вести собственную программу на национальном телевидении. Она испытывала гордость – гордость за них обоих.
      Олли вел эту импровизированную пресс-конференцию с несомненным мастерством. В лицо ему целились микрофоны, вопросы сыпались со всех сторон, на отдельные он отвечал, от прочих отмахивался.
      Забыв о прошлом, она слушала теперь этот твердый баритон.
      – …Обвиняется в убийстве.
      – Вы говорили с ним? – выкрикнул стоявший позади Олли репортер. – Он объяснил, почему убил барона?
      – Обсуждение мотивов преступления на этой стадии расследования неминуемо превратится в пустые домыслы, – отвечал Олли. – Что же касается первого вашего вопроса, то нет. Лично я с ним не говорил. – Взгляд его, блуждавший в группе репортеров, от которых он ожидал новых вопросов, на секунду задержался на Келли.
      Следующий вопрос выпалила Линда Джеймс:
      – У него есть семья?
      – У него… – Олли умолк и перевел взгляд на Келли, в глазах его затеплился свет. Он узнал ее. Этого она не ожидала, хотя кто еще так хорошо ее знает?
      Он быстро опустил глаза, чтобы больше не встречаться с ней взглядом. Когда он опять поднял голову, в глазах его было страдание. Неожиданно у нее засосало под ложечкой.
      – У него есть дочь. Она давно уже уехала из наших мест. Насколько мне известно, других родственников он не имеет.
      Мужской голос где-то сзади жалобно произнес:
      – Перестаньте толкать меня, я же иду!
      – Вот он! – громко крикнул репортер, и в выкрике этом потонул тихий горловой звук, какой издала Келли.
      Лишь один Сэм стоял достаточно близко, чтобы услышать его. Он бросил взгляд на нее, не сводившую глаз с седого арестанта, в сопровождении трех полицейских шедшего к машине. Прищурившись, Сэм оглядел ее посеревшее, с испуганно расширенными глазами лицо.
      Другие журналисты бросились к арестованному, чьи руки были стянуты за спиной наручниками. Но Келли застыла на месте и лишь глядела, не в силах ни побежать, ни даже шевельнуться.
      В передние ряды репортеров энергично протиснулась Линда Джеймс и просунула микрофон между полицейских.
      – Как вы отнеслись к обвинению в убийстве, мистер Дауэрти?
      – Я не убивал! Я невиновен, слышите, вы? – выкрикнул Лен Дауэрти, обращаясь ко всем репортерам сразу и упираясь, в то время как руки полисменов тянули его к машине. – Это все подстроено! Они пытаются навесить на меня то, в чем я невиновен! Я никогда и никого не убивал, а тот, кто скажет, что это не так, – распоследний лгун!
      – Вы можете доказать это, мистер Дауэрти? – с вызовом бросила Линда Джеймс.
      – Я… – Голос изменил ему. На мгновение он вдруг превратился в немощного испуганного старика. Но в ту же секунду, как он увидел Сэма, гнев опять закипел в нем и к нему вернулась храбрость.
      – Ратледжи все равно этого не допустят. Они хотят отнять у меня землю и навесили на меня обвинение в убийстве, чтоб добраться до моей земли. Это ложь! Я не убийца! – Он вдруг увидел Келли и вытянул шею, чтобы не терять ее из виду. – Скажи им, Лиззи-дочка! Тебя они послушают! Скажи, что твой старик-отец никогда не был убийцей. Ты ведь знаешь, что я невиновен, Лиззи-дочка! Знаешь!
      Он выкрикивал что-то еще, но слов уже не было слышно, потому что охранники втолкнули его на заднее сиденье машины. Но все присутствующие уже вертели головами, желая увидеть «Лиззи-дочку», понять, кто это, где она находится. В непосредственной близости находилась только одна женщина – Келли.
      – Он обращался к тебе, правда, Келли? – спросила Линда Джеймс не без удовольствия в голосе. – Ты дочь Леонарда Дауэрти, да?
      Долгую секунду Келли молчала, чувствуя на себе недоверчивый взгляд Диди, пристальный прищур Сэма. Но она знала, что от правды не уйти, особенно теперь, когда эту правду почуяла Линда Джеймс. Ее не замаскируешь никакой новой ложью, и новое притворство не облегчит признания, надо повернуться лицом к действительности.
      – Да, – сказала она помертвевшим голосом. Не было больше ни страха, ни гнева, ни возмущения, лишь свинцовая тяжесть неизбежности.
      И тут же ее забросали вопросами, атакуя со всех сторон. Перед ней вырос лес микрофонов. На нее нацелились объективы. По горькой иронии судьбы вместо того, чтобы, как бессчетное число раз, быть среди атакующей оравы репортеров, теснящей жертву, она переместилась теперь в центр этой оравы, сама став этой жертвой.
      – Когда в последний раз вы видели отца?
      – Считаете ли вы его виновным?
      – Что вы почувствовали, узнав, что ваш отец обвиняется в убийстве?
      Она отказывалась отвечать и избегала встречаться глазами с репортерами.
      – Мне нечего добавить, – настойчиво твердила она, норовя улизнуть, но всякий раз они настигали ее.
      Куда бы она ни поворачивала, там уже тут как тут оказывался некто с микрофоном, камерой, блокнотом или же магнитофоном. Взятая в кольцо, толкаемая со всех сторон, Келли пыталась пробиться, но репортеры стояли в несколько рядов.
      Неожиданно чья-то рука ухватила ее за плечо, кто-то загородил ее слева, рука принялась освобождать для нее проход, и голос Сэма требовательно воскликнул:
      – Отойдите! Дайте нам пройти!
      К Сэму присоединился Олли, прикрывший ее справа. Вместе они протолкались через журналистскую орду прямехонько к джипу Сэма. Сэм раздвинул толпу, а Олли помог Келли влезть на место рядом с водительским.
      – Увези ее поскорей отсюда, Сэм! – сказал Олли и торопливо стиснул ей руку. – Прости меня, – пробормотал он и тут же отвернулся, чтобы отогнать рвущихся репортеров.
      Машина двинулась. Келли не знала, куда он везет ее. Более того, она и не хотела знать. Невидящим взглядом она уставилась вперед, в то время как ветер, вея в открытую машину, щипал холодом ей лицо. Она не чувствовала ветра. Она ничего не чувствовала. Пока еще нет.
      Где-то в середине извилистой дороги, ведущей к хребту Майакемэс, Сэм завернул на полянку возле журчащего ручья, окаймленного высокими мшистыми деревьями.
      Он выключил двигатель, и кругом воцарилась тишина. Келли сидела неподвижно, с отрешенным лицом и крепко сцепленными пальцами.
      Когда Сэм думал о Лене Дауэрти и представлял его себе в качестве отца – вечно пьяного, вечно являющегося причиной какой-нибудь истории, – с губ его едва не срывались ругательства – откровенные, грязные. Собственными родителями он похвастаться не мог – те нечасто вспоминали о его существовании, нечасто баловали его появлением на его школьных состязаниях или родительских собраниях. Но что такое стыдиться родителей, он не знал. Да за одно это Дауэрти можно возненавидеть!
      Какого черта он пренебрег безопасностью? Дауэрти и за сотню миль нельзя было подпускать к заводу! Слишком долго он таился в тиши. Надо было это понимать, а он позволил прочим мыслям вытеснить из головы мысль о Дауэрти. А среди прочих, без сомнения, была мысль о Келли.
      – Куда они повезли его? – прервала молчание Келли.
      Прежде чем ответить, Сэм набрал побольше воздуха. Как бы хотел он знать способ уберечь, защитить ее! Но это было невозможно.
      – В окружную тюрьму в Наппе.
      Она кивнула так, словно речь шла о погоде. Он искал в ней следы потрясения, но глаза ее были ясны и безмятежны, цвет лица – нормальный. Она сумела овладеть своими чувствами. Умение это было неотъемлемой частью сильного характера, который он в ней ощущал, и он знал, что до той поры, пока кончится вся эта история, характер ей понадобится.
      – Что вы собираетесь делать? – спросил он, думая о том, как великолепно она выглядит, сидя здесь. Красивая, одинокая.
      Она сделала движение, словно собиралась пожать плечами.
      – Убежать я не могу. И притворяться, что ничего не произошло, – также. На этот раз нет. – В ветвях возилась птица-кардинал – клочок алого на темно-зеленом фоне. – Он превратил мою жизнь в ад. А теперь опять взялся за старое.
      – Вы не можете отвечать за его поступки. – Сэм глядел на нее внимательно, и глаза его были темными, участливыми.
      – Да, не могу. – Но поступки эти явятся причиной ее страданий, как было всю жизнь. Несправедливо, нечестно, но это так. Келли выросла с сознанием того, как это бывает, когда все тебя судят и считают ничтожеством из-за твоего отца. – Отвечаю я лишь за себя и свое поведение. И все же… – Она не закончила мысль, потому что гнев и негодование грозили прорваться наружу. – Что произошло прошлой ночью?
      Сколько раз в детстве приходилось ей задавать подобный вопрос? Сколько раз приходилось выяснять обстоятельства очередной стычки отца с законом! Но сейчас все по-другому, сейчас его обвиняют в убийстве.
      – Рассказать вам я могу совсем немного, – признался Сэм. – Кэтрин заметила Эмиля на старой вьючной тропе, что ведет к винодельне. Она хотела с ним поговорить, поэтому пошла следом. С годами в темноте она стала плохо видеть, возраст есть возраст. Должно быть, добиралась до винодельни она дольше, чем Эмиль. Огни охраны горели. Она услышала шум и увидела Дауэрти, склонившегося над Эмилем. Когда он заметил ее, он бросил молоток, что был у него в руке, и убежал.
      – Убежал. – Узел волос на затылке показался ей тяжелым, жарким. – Он бы не убежал, если б не знал за собой вины, так я думаю.
      Келли рассеянно потерла руку, левую, ту, что когда-то в припадке пьяной ярости сломал ей отец. Она помнила и другие случаи, когда он бил ее, оставляя кровоподтеки и синяки на лице, под глазом. Она знала, что он далеко не чужд жестокости. Если б он покалечил кого-то в драке, она вполне могла бы в это поверить. Но убийство… Само слово звучало ужасно.
      При всей своей ненависти к отцу, Келли не хотела верить, что он способен на убийство.
      – Что будем делать теперь, Келли?
      Глубоко вздохнув, она перевела дыхание, борясь с охватившим ее гневом, загоняя его вглубь.
      – Поедем в город, думаю. Назад в Дарнел.
      – Но они будут поджидать вас там.
      – Вы имеете в виду моих коллег – журналистов? – с горечью спросила она, потом оглядела лесистые кущи. – При всей безмятежности пейзажа я не могу оставаться здесь вечно. Раньше или позже, но мне придется с ними встретиться. А потом встречаться еще и еще, и так каждую минуту. Но мне нужно было собраться с духом для первой встречи. – Она вскинула на него глаза. – Спасибо вам за это, Сэм.
      – Не стоит. – Он повернул ключ зажигания.
      Шум мотора и свист ветра в открытом джипе затруднили дальнейший разговор. Они ехали обратно в город в глубоком молчании.

      Диди напустилась на Келли в первую же минуту, как та появилась в дверях.
      – Где ты была? Хью уже звонил тебе раз пять! Ему не терпится узнать, что происходит. Расскажи, Келли?
      – Ты присутствовала там. Моего отца обвиняют в убийстве барона Фужера. – Неожиданная резкость, с которой это было сказано, объяснялась необходимостью, как никогда, быть настороже. Тактика оказалась верной: услышав ее тон, Диди моментально прикусила язык.
      Келли прошла мимо нее прямо к телефону, стоявшему в изящной викторианской гостиной, и, мысленно сосредоточившись, набрала личный номер Хью. Он ответил со второго звонка, ответил отрывисто, с британской четкостью.
      – Привет, Хью. Это Келли.
      Делая усилие, чтобы изобразить спокойствие, она тискала телефонный провод и наматывала его на пальцы.
      После секунды тяжелого молчания он заговорил голосом чересчур спокойным и уравновешенным.
      – Келли, как хорошо, что ты позвонила! Ведь ты понимаешь, что твоя фамилия уже разнеслась по всей стране?
      – Я предполагала это.
      Профессиональное чутье подсказывало ей, какой это благодатный материал для журналиста, настоящая сенсация – богатый французский барон убит на прославленном винодельческом предприятии отцом популярной телевизионной журналистки. Такой материал может дать толчок чьей-нибудь карьере!
      – Предполагала, правда? – Он старался сдержать гнев, но тот неумолимо рвался наружу. – Тогда, может, ты будешь любезна объяснить, в чем, собственно, дело? Этот человек – твой отец? Но я ясно помню, как ты сказала мне, что отец твой умер.
      – В свое время солгать было легче, чем сказать правду. – Вряд ли он понял ее.
      – Ах, Келли, Келли… – пробормотал Хью с мягким, но все же сердитым упреком. – Пресса еще только начинает обсасывать эту историю. В этом здании полно людей, которые… скажем так, не совсем довольны тем, что увидели и услышали. Он действительно виновен?
      – Возможно. Не знаю. – В голове у нее стучало. Она потерла висок.
      Послышался смиренный вздох сожаления.
      – В этих обстоятельствах самое лучшее тебе будет взять отпуск и на время исчезнуть из программы.
      – Нет! – мгновенно и резко запротестовала она.
      – Это не предложение, Келли.
      – Но мне необходимо работать, Хью, я сойду с ума, если…
      – Тогда остается надеяться только на какое-нибудь стихийное бедствие, чтобы это вытеснило твою историю с передних полос, – отрезал он и тут же важно добавил: – Я сделаю все от меня зависящее, но…
      Он уже обдумывает, как бы снять ее с программы.
      Келли чувствовала это по его голосу. Если это произойдет, это будет означать крах, конец ее карьеры. Она посвятила этому жизнь, это было главным, центром всего. Люди, с которыми она работала – операторы, режиссеры, сценаристы, составлявшие штат программы, – ее семья, ее друзья. А Хью… Она понимала, что он будет раздосадован, даже рассердится, но была уверена, что он защитит, горой встанет за нее, напомнив всем, что грехи отца не есть ее собственные грехи. А вместо этого он вот-вот повернется к ней спиной.
      Горло, грудь стянула какая-то отвратительная петля. После всего пережитого она все же чувствует боль предательства и пренебрежения.
      Как в тумане слушала она голос Хью.
      – Келли, послушай, Диди здесь?
      Она слегка повернулась, чтобы удостовериться, что Диди находится рядом – стоит в дверях, под сводчатым входом в гостиную и слушает.
      – Да, здесь.
      – Мне надо с ней поговорить. Обязательно передай ей все твои наброски и материалы по Джону Тревису. Ей следует его проинтервьюировать. А ты, Келли, будь умницей и исчезни на время. Линда Джеймс все разнюхала и жаждет крови.
      Келли передала трубку Диди.
      – Он хочет говорить с тобой.
      Как только Диди взяла трубку, Келли немедля поднялась по лестнице красного дерева в комнату, которую в такой спешке оставила всего несколько часов назад. Бросив на неубранную кровать свою дорожную сумку, она подошла к окну.
      Там за падубами на виноградниках виднелись склоненные фигуры сезонников, снимавших с кустов гроздья. Стояло раннее утро, и впереди был долгий день, поэтому они двигались, экономя силы, чтоб их хватило до вечера. «Не один ли из них и играл вечером на гитаре?» – подумала она. Казалось, с тех пор минула вечность, унеся с собой грезы, пробужденные жарким поцелуем Сэма.
      Она прикрыла веки, не желая поддаваться внезапной и острой до боли потребности найти утешение в чьих-то объятиях, ощутить тепло сильных рук, которые обовьют, успокоят, отдадут частицу своей силы. Так устала она встречать жизненные передряги в одиночку! Но разве не было так всегда с того времени, как умерла мама? Разве жизнь не научила ее, что надеяться можно лишь на себя? Она почувствовала, что глаза ее начинает щипать от слез, и открыла их пошире. Слезами горю не поможешь, жизнь научила ее и этому тоже.
      В дверь легко постучали, и затем раздался голос Диди:
      – Келли, это я. Можно мне войти?
      Келли прогнала остатки жалости к себе и, собрав воедино все свои защитные силы, расправила плечи и быстро отошла от окна.
      – Там не заперто.
      Едва услышав щелканье замка, она направилась к чемодану и вытащила оттуда толстые папки материалов по Джону Тревису.
      – Хью велел отдать это тебе.
      Секунду помедлив, Диди взяла материалы.
      – Извини меня, Келли. Хью беспокоит судьба программы. От нее зависит работа многих из нас.
      – А что значит в сравнении с этим работа одного! И тем не менее это моя работа! И моя карьера!
      – Он только хочет, чтобы ты взяла отпуск, Келли. Вся эта история через день-другой может уладиться, и ты опять приступишь к работе. Никто тебя не увольняет.
      – Я этого и не допущу, – заявила Келли, перекладывая вещи в чемодане.
      – Понимаю, какой это ужас для тебя! – Диди смотрела на нее с жалостью. Келли ненавидела, когда ее жалели. – Что же ты собираешься делать?
      В красноречивом жесте Келли передернула плечами.
      – Не знаю. Хью хочет, чтобы на время я исчезла.
      – И ты послушаешься?
      Соблазнительная мысль. Один Господь знает, до чего соблазнительная. «Сколько я себя помню, вечно я пряталась, лгала, лицемерила. И что это мне дало?» И все же она чувствовала себя в ловушке, ощущала смятение, беспокойство и нервное напряжение.
      – Если тебе оставаться, так уж лучше не здесь. Сейчас все уверены, что ты отправилась к отцу в тюрьму. – Было ясно, что под всеми Диди подразумевала многочисленные группы журналистов, занятых делом об убийстве. – А едва они узнают, что это не так, они расположатся здесь настоящим лагерем.
      Келли это уже и самой приходило в голову.
      – Мне нужна машина.
      Диди локтем расправила складки юбки, затем, порывшись в кармане, вытащила ключи от машины.
      – Куда ты поедешь?
      – Не знаю еще, – откровенно сказала Келли. – Пока что мне надо подумать.
      Пальцы ее сжимали ключи, и она понимала, что в руке у нее – свобода. Свобода ли?
 
      Ветер дул в бока открытого джипа, теребя выгоревшие кончики русых волос Сэма, принося с собой острый запах вызревающего винограда, смешанный со слабым ароматом моря. Железные ворота главного подъезда в усадьбу Ратледж были закрыты, чтобы туда не проникли репортеры и съемочные группы. Сэм свернул на неприметную дорогу в объезд и наконец-то въехал в усадьбу.
      Вконец измотанный бессонной ночью, Сэм направился к дому. Остановив джип, он поднялся на переднее крыльцо. Слева от него наверх устремлялась широкая лестница. Он сразу свернул к ней – поскорей принять душ и хоть несколько часов поспать.
      Уже на середине лестницы его остановила миссис Варгас, экономка.
      – Мадам у себя в малой гостиной. Она велела, чтобы вы, как вернетесь, сразу же зашли к ней.