Форт Гибсон,
       индейская территория
       Конец февраля 1839 г.
      Гнедая недовольно мотала головой, все норовя перейти на рысь. Джеду было жалко застоявшуюся лошадь, которой хотелось резво пробежаться по дороге, соединяющей форт Гибсон с фортом Смит. Но торопиться не было необходимости, хотелось как следует рассмотреть палаточный лагерь, раскинувшийся вдоль реки Арканзас. Это был не армейский бивак, а индейский караван, наконец достигший пункта назначения.
      Возле Файетвилла караван, с которым следовал Пармели, повернул на запад, к форту Гибсон, а остальные караваны двинулись на юг к форту Смит. Долгий путь закончился два дня назад.
      Джед проспал почти сутки – в теплой постели, под сухим одеялом, на тощем армейском матрасе, который все же был значительно мягче, чем холодная жесткая земля. От долгого сна все тело ломило. Он принял горячую ванну, побрился, переоделся в чистый мундир, съел полноценный обед и стал чувствовать себя значительно лучше.
      Однако его недавние спутники по-прежнему ночевали в палатках, у костров, питались солониной, переодеться им было не во что. Еще разительней было различие в атмосфере: за завтраком в офицерской столовой все смеялись, шутили, громко говорили; в лагере же индейцев царила тишина.
      Когда караван закончил свой мучительный путь, никто из чероки не улыбнулся, никто не вздохнул с облегчением. Выжившие разбрелись по берегу и с безучастным видом стали разбивать свои палатки.
      Из куста выпорхнула птица, и гнедая испуганно шарахнулась в сторону. Джед натянул поводья, тихо обругав норовистую лошадь. Лучше бы он взял своего прежнего коня, чем эту драгунскую шалунью, но его конь выбился из сил, пришлось оставить его в конюшне.
      Джед направил лошадь в самый центр лагеря. Осталось написать последний рапорт. Лейтенант надеялся, что после двух дней отдыха индейцы воспрянут духом, но повсюду он видел те же лица: напряженные, мрачные, полные отчаяния.
      Хотя чему удивляться? Исход закончен, но какой ценой? Сотни людей умерли – сначала в лагерях, потом в пути. Чероки прозвали этот путь «Дорога Слез». Казалось, ветер до сих пор разносит стоны и плач.
      Что же ждало индейцев в конце пути? Новые разочарования, новые обиды.
      Земля, правда, была хороша: леса, полные дичи, с крепкими высокими деревьями, которые годны и для строительства, и для топлива. В долинах – плодородная почва, на которой хорошо выращивать урожай. В остальном же договор, навязанный индейцам, соблюден не был. Вскоре Джед понял, что народ чероки снова оказался обманут. Возможно, ответственность за это лежала не на армии, но все же лейтенант решил, что внесет в рапорт свои соображения по этому поводу.
      Немного в стороне он увидел группу людей и подъехал. Индейцы тут же стали расходиться, осталось лишь с полдюжины слушателей, внимающих светловолосому мужчине в тяжелом плаще и широкополой шляпе. Джед взглянул на книгу, которую держал в руках говоривший, – кажется, это была Библия.
      У проповедника было тощее костлявое лицо, однако сразу было видно, что тяготы тысячемильного пути его миновали: теплая одежда, прочная обувь, здоровый цвет лица, упитанный конь, привязанный к соседнему фургону. Должно быть, этот человек переехал сюда раньше, в более благополучные времена. Интересно, кто он – торговец или миссионер? Джед подождал, пока разбредутся последние слушатели, и приблизился к проповеднику.
      Незнакомец улыбнулся, взглянул на эполеты офицера и сказал:
      – Добрый день, лейтенант.
      Джед присмотрелся и увидел, что в руках он держал Библию. Значит, действительно проповедник.
      – Здравствуйте, преподобный. Вы ведь священник?
      – Да. Преподобный Нэйтан Коул из миссии Дуайт.
      – Из миссии Дуайт? Но ведь она расположена на полдороге к форту Смит, не так ли? – спросил Джед. – Издалека же вы приехали.
      – Да, путь неблизкий. Но с востока прибывает столько караванов, что я просто не имею права сидеть на месте. Приходится выслушивать столько горестных историй. Люди нуждаются в духовной поддержке.
      Джед рассмеялся:
      – Прошу прощения, преподобный, я вовсе не хочу сказать дурное о религии, но, по-моему, переселенцы сейчас нуждаются не столько в молитвах, сколько в нормальной, не червивой муке, в свежем мясе, в корме для скотины. Вы только посмотрите, каких коров им выдало правительство! Обещали стадо самой лучшей породы, а вместо этого выдали больных и костлявых коров, которые ни на что не годны. Лучше помолитесь за правительственных чиновников, которые хорошо поживились на несчастных индейцах. Эти люди, которых вы здесь видите, прежде всего нуждаются в теплой одежде, в крыше над головой, в уходе за больными. Если они все это получат, тогда поверят и в Бога, и в Библию. – Джед невесело улыбнулся. – Ну вот, я и сам превратился в проповедника. Прошу извинить.
      – Ничего. Ваши упреки вполне справедливы.
      – Кто я такой, чтобы вас упрекать? Вы уж занимайтесь своей работой, а я своей. Нужно кое с кем попрощаться.
      Он направил коня в тот конец лагеря, где, как ему было известно, разбило свои палатки семейство Гордонов.
      Элайза, готовившая обед у костра, прикрыла рукой глаза от солнца, чтобы посмотреть, кто это подъехал. Вид у нее был изможденный, под глазами залегли черные круги, грязные волосы спутаны, одежда в лохмотьях. Джед в своем свежем мундире чувствовал себя рядом с ней неловко.
      – Лейтенант Пармели! Вы сбрили бороду? Я вас едва узнала. Садитесь, обогрейтесь. Правда, сегодня не так уж холодно. Нам бы такую погоду, пока мы шли через прерию.
      – Это уж точно. – Он спешился и осмотрелся по сторонам. Кроме цветной служанки и ее сына – никого.
      – А где остальные?
      – Уилл и Кипп отправились за пайком. – Элайза помолчала. – А Темпл утром уехала. Они отправились к отцу Клинка. Он переехал сюда больше года назад и построил дом к северу отсюда, на Гранд-Ривер.
      – А почему же вы все туда не поехали?
      – Клинок и его отец – сторонники партии переселения. Они ведь подписали договор. Жить у них, даже короткий срок… – Элайза запнулась, подыскивая слова.
      Для Уилла Гордона это было бы слишком тяжело – после всех утрат и лишений долгого пути. И это не говоря о ненависти, которую питал к «изменникам» Кипп.
      – Ничего хорошего из этого не вышло бы, – сказала она.
      Джед помолчал, не зная, о чем с ней говорить. Он приехал сюда ради Темпл, а она, оказывается, покинула лагерь. Уехала – и даже не попрощалась.
      – Жаль… Жаль, что я не знал… Я хотел пожелать Темпл счастья и удачи.
      – Она знает, что вы желаете ей добра.
      – Я и сам сегодня уезжаю. Поплыву пароходом. А перед отъездом хотел со всеми вами попрощаться.
      Так-то оно так, но без Темпл ему тут делать было нечего.
      – Я передам остальным ваши слова. Уилл расстроится, что вы его не застали. Ведь вы наш друг. Спасибо вам, Джед.
      – Удачи вам.
      Джед сел на лошадь и отправился в обратную дорогу.
      Всю дорогу Джед твердил себе, что так оно и к лучшему. Все кончено. Темпл сделала свой выбор. У него в кармане лежало письмо от Сесилии, написанное еще до Рождества. Джед получил его, приехав в форт. Невеста предлагала устроить свадьбу весной. Почему бы и нет, с мрачной решительностью подумал он.
 
      Элайза положила выстиранную рубашку Уилла на одеяло просушиться и увидела, что рукав разорван. Тяжело вздохнула, рассмотрела прореху. Наверно, можно будет сделать заплату из юбки. Юбка все равно вся в лохмотьях, и носить ее уже нельзя.
      – Мисс Элайза, – позвал ее Шадрач.
      – Ну что там еще?
      Она была раздражена, чувствовала себя бесконечно усталой и одинокой. А ведь Темпл уехала всего несколько часов назад. Времени соскучиться вроде бы не было, но без Темпл стало так пусто и тихо. Без Клинка, без маленького Элиджи, без Дье, без Фиби.
      – Всадник едет, – сказал Шадрач.
      – Сейчас выйду.
      Элайза свернула рубашку и вышла наружу из палатки – должно быть, кто-нибудь приехал к Уиллу. Руки ныли после стирки, все тело болело. Вздохнув, Элайза без всякого интереса взглянула на всадника.
      – Здравствуйте, – сказал он. – Вы говорите по-английски?
      Элайза, нахмурившись, кивнула. Голос вроде бы знакомый. Или это ей мерещится?
      Солнце находилась у всадника за спиной, поэтому лица не было видно. Он спешился и представился:
      – Я преподобный Коул из миссии Дуайт.
      – Нэйтан! – потрясенно воскликнула она и шагнула вперед. – Нэйтан, это вы?
      В просторном пальто миссионер преобразился до неузнаваемости. А где его соломенные волосы? Должно быть, под шляпой.
      – Нэйтан Коул, это вы? – повторила она.
      – Да. – Он недоуменно прищурился. – Извините, разве мы знакомы? Элайза! – ахнул он.
      – Да, это я. Она с трудом подавила приступ нервного смеха. Можно себе представить, как она выглядит: грязные растрепанные волосы, драное платье, плечи прикрыты одеялом, кожа красная, обветренная, круги под глазами, а как тоща – кожа да кости!
      – Должно быть, я мало похожа на ту Элайзу, которую вы знавали, и тем не менее это я.
      – Но как, почему? – Нэйтан смотрел во все глаза, все никак не мог опомниться. – Что вы здесь делаете? Я был уверен, что вы вернулись в Новую Англию. Какими судьбами?
      – Я приехала с Гордонами, – ответила Элайза, чувствуя, что сейчас разревется.
      – Через прерию? – недоверчиво спросил Нэйтан.
      – Да.
      – Но почему? Как?
      – Я сказала, что я их кузина. Хотя никто особенно не интересовался, кто я такая. – Элайза заметила, как странно он на нее смотрит, и сочла нужным пояснить: – Я не могла бросить их в беде. Без меня они бы сюда не дошли. Они нуждались во мне. Понимаете?
      Голос ее опустился до шепота, по щекам потекли слезы.
      Нэйтан ласково обнял ее, она прижалась щекой к его плащу и, глотая слезы, продолжила:
      – Маленький Джонни умер еще в лагере. Потом, в дороге, умерли Ксандра и Виктория. Айк, отец Шадрача, тоже…
      Она горько плакала по всем тем, кто не добрался сюда. Плакала о страданиях, о загубленном поместье Гордон-Глен, о своей бревенчатой школе, о своих вещах и книгах, которые пришлось бросить. Все осталось в прошлом. В безвозвратном прошлом.
      – Какое несчастье, – прошептал Нэйтан.
      – Мы всего лишились.
      Элайза вытерла слезы.
      – Знаете, Нэйтан, я и забыла, как легко и приятно с вами разговаривать. Мне не хватало вас.
      – А я… я часто о вас думал.
      – Ой, я даже не спросила, как у вас дела, – виновато произнесла Элайза.
      – Все в порядке, – махнул рукой Нэйтан.
      – Хотите кофе? Я скажу Кэсси, чтобы приготовила. Правда, должна предупредить, что там в основном цикорий.
      – Нет, спасибо, – нетерпеливо ответил он. – Элайза, я не могу допустить, чтобы ваш маскарад продолжался. Так жить невозможно. – Он обвел рукой ободранную палатку, костер, всю жалкую обстановку лагеря.
      – Едемте со мной в миссию. Наши женщины вам помогут.
      – Нет.
      – Но это неправильно! Вы совершаете ошибку. Через пару недель я еду в Теннесси. Вы можете поехать со мной.
      – Спасибо, Нэйтан, но я никуда отсюда не уеду. Я столько всего вынесла, чтобы сюда добраться.
      – Что же вы намерены делать?
      В это время Элайза увидела Уилла и Киппа, приближавшихся к палатке.
      – Уилл, у нас гость! – крикнула она.
      Гордон неуверенно остановился, потом двинулся дальше. Элайза впервые заметила, как ссутулились его плечи, как много седины в его волосах.
      – Ты ведь помнишь Нэйтана Коула?
      – Да, конечно. Здравствуйте, преподобный.
      Уилл протянул священнику руку в драной перчатке.
      – Мистер Гордон, – кивнул Нэйтан. – Давненько не виделись.
      – Давненько, – согласился Уилл и с нежностью посмотрел на Элайзу. – Мистер Коул, несколько лет назад вы свершили брачный обряд для моей дочери. Могу ли я попросить вас сделать то же самое для нас с Элайзой? – Не обращая внимания на исказившееся лицо Нэйтана, Уилл взглянул на Элайзу. – Ты ведь не возражаешь, дорогая?
      Спрашивать было ни к чему.
      – Конечно, – ответила она.
      Они ни разу не говорили о браке, хотя Элайза понимала, что теперь, после смерти жены, Уилл свободен. Вопрос женитьбы казался незначительным по сравнению с главной задачей – выжить. Элайза верила, что они поговорят о своем будущем потом, когда холод и голод останутся позади. И вот этот день настал.
      Бедняжка Нэйтан, для него эта новость грянула как гром среди ясного неба. Но Элайза не думала о чувствах миссионера, хотя его голос, произносивший слова брачного ритуала, время от времени подрагивал.
      Так Элайза стала миссис Гордон.

       Индейская территория
       Июнь 1839 г.
      За столом царило напряженное молчание. Щебет птиц казался поистине оглушительным. Элайза увидела краешком глаза, как Черная Кэсси накладывает Нэйтану зеленого горошка из глиняной миски. Эту миску Элайза вылепила и обожгла сама. А ложка, которой пользовалась Кэсси, была произведением Киппа – он лично вырезал ее из дерева.
      Никогда еще Элайза не чувствовала себя до такой степени неловко. Она не отрываясь смотрела на неструганые доски стола. Скатерти не было, да и какой смысл накрывать скатертью эту неровную поверхность – только материю о щепки испортишь. И зачем только ей пришло в голову устраивать обед снаружи, где при ярком свете дня убожество трапезы и сервировки особенно бросается в глаза? Впрочем, принимать Нэйтана в палатке было бы еще хуже – ведь там и мебели-то нет.
      Элайза смущенно дотронулась до узла на затылке, по-детски стянутого ярко-синей лентой. И причесаться-то времени как следует не было. Нэйтан приехал так неожиданно – она едва успела сдернуть с головы платок и кое-как расчесать густые кудри гребнем.
      Переодеваться Элайзе все равно было не во что. Она носила рубаху Уилла, перешитую на себя, а юбку скроила из каких-то старых тряпок. Спасибо хоть Кэсси помогла – удалось покрасить этот «наряд» в синий цвет. Фартук был еще ничего – его подарила Темпл. Ноги Элайза прятала под стул, чтобы не привлекать внимания к грубым кожаным мокасинам, которые теперь были единственной доступной для нее обувью.
      Когда Кэсси подала последнее блюдо, Элайза отпустила ее. Взялась было за еду, но тут же отложила вилку и спрятала руки под стол, чтобы Нэйтан не видел, какими они стали красными и мозолистыми. Она сделала вид, что с интересом прислушивается к разговору, а сама все думала, что участвует в каком-то нелепом фарсе: сидит за скудно накрытым столом, изображает из себя хозяйку дома, а на самом деле…
      Зачем ей понадобилось убеждать Нэйтана, будто у нее все в порядке? Ведь дела обстоят хуже некуда.
      Как и положено владельцу поместья, Уилл сидел во главе стола, методично ел, медленно жевал, но рта почти не раскрывал. Он сам выбрал этот участок земли, расположенный в нескольких милях от усадьбы Стюартов. Элайза надеялась, что теперь они начнут новую жизнь, последуют примеру Стюартов.
      За три месяца было сделано не так уж мало, но Элайза знала, что главная работа еще впереди. Теперь у них есть крыша над головой, есть стулья, есть огород, но поля не засеяны, скотина не закуплена. Хуже всего то, что Уиллу ни до чего нет дела.
      Он изменился, и это больно ее ранило. Он и раньше улыбался не часто, но теперь улыбка вообще перестала появляться на его лице. В прежние времена приезд гостя непременно сопровождался живой, заинтересованной беседой. Уилл любил задавать гостю вопросы, спрашивал о новостях, о политической и экономической ситуации. Сегодня же, сидя напротив Нэйтана, он не произнес и десяти слов.
      Поначалу Элайза считала, что это просто усталость, физическая и эмоциональная – со временем пройдет. Конечно, ужасные воспоминания о пережитых страданиях останутся, но раны со временем заживут.
      Элайза старалась быть терпеливой и понимающей. Кэсси и Шадрач помогли ей вспахать и засеять огород, выполоть сорняки. Уилл и пальцем о палец не ударил. Лес заготовили Шадрач и Кипп, они же вытесали бревна, соорудили нехитрую мебель. Элайза ничего не требовала от мужа, ни разу не пожаловалась на то, что он часами просто сидит и смотрит в пространство, а все домашние в это время трудятся не покладая рук.
      Но терпение ее было на исходе. Элайза никогда не предполагала, что может очутиться в кабале домашнего хозяйства, и вот теперь с ней произошло именно это. Что проку от образования и начитанности, если с утра до вечера стираешь, латаешь, варишь, жаришь – причем не только для мужа, но также для его взрослого сына и двух слуг?
      – Как дела у Темпл?
      Элайза не сразу расслышала обращенный к ней вопрос Нэйтана.
      – Хорошо, – коротко ответила она, боясь, что Кипп снова вспылит и разразится гневной речью, направленной против «предателей».
      – Я проезжал мимо их полей. Кажется, у них созревает неплохой урожай, – заметил Нэйтан.
      – Чему ж тут удивляться? – вскинулся Кипп. – Изменники захватили себе все лучшие земли.
      – Кипп, – строго сказала ему Элайза, но он не слушал.
      – Это сущая правда, – с горечью сказал юноша. – Они продали нашу родину, а потом поскорее приехали сюда и разобрали все лучшие участки. Это они убили мать, брата, сестру. Убили! С тем же успехом они могли бы воткнуть им сразу нож в сердце! Из-за предателей мы лишились всего, живем как свиньи!
      Кипп отшвырнул стул в сторону и выбежал из-за стола.
      Элайза взглянула на Уилла, но тот молчал – не велел сыну вернуться, не заставил его извиниться за грубость.
      – Кипп считает, что сторонники переселения виновны во всех смертных грехах, – извиняющимся голосом сказала Элайза. – Он весь трясется от ненависти.
      – Я понимаю, – мягко улыбнулся Нэйтан.
      А вот Элайза Киппа понять не могла.
      Едва закончился обед, как Уилл, извинившись, встал и куда-то удалился. Наверное, снова будет сидеть и смотреть в пространство, подумала Элайза. Нэйтан осторожно взял ее за руку, взглянул с участием и прошептал:
      – Элайза…
      Она хотела расплакаться, но сдержалась. Вокруг и без того хватает любителей пожалеть себя.
      – Вы насытились? – спросила Элайза, не слишком заботясь о том, что ее вопрос может показаться невежливым. – Тогда пойдемте прогуляемся. Кэсси уберет со стола.
      Элайза по-прежнему продолжала играть роль светской дамы, единственная забота которой – развлекать гостя.
      – С удовольствием.
      – Помните, как мы с вами гуляли в саду Гордон-Глена?
      Едва произнеся эти слова, Элайза поняла, что и сама все еще пытается цепляться за безвозвратно ушедшее прошлое.
      – Да, помню, – сконфуженно ответил священник.
      – Удачно ли вы съездили на восток? Вы совсем об этом не рассказываете. – Она хотела сменить тему, но, судя по выражению его лица, такой поворот беседы был ему не по нраву. – Или там что-нибудь было не так?
      – Нет, все было хорошо.
      – Говорите правду, – проницательно взглянула на него Элайза. – Можете быть со мной откровенным.
      – Я не хотел об этом упоминать… Но раз уж вы сами заговорили…
      – Упоминать о чем?
      – Я ездил в свою прежнюю миссию помогать доктору Батлеру и его семье собираться в путь. Доктор Батлер тоже собирается сюда приехать… – Преподобный снова запнулся.
      – Это мне известно, Нэйтан. Продолжайте.
      – Из чистого любопытства я решил проехаться по знакомым местам, заглянуть в Гордон-Глен. – Он отвел глаза, его кадык судорожно дернулся. – Господи Боже, что я там увидел!
      – Что? – насторожилась Элайза.
      – Я сам не знаю, зачем туда поехал, что надеялся там увидеть… – Он покачал головой. – Полнейшее запустение. Поля заросли сорной травой. Дом пуст и полуразвалился. Весь поселок тоже разгромлен. Там никто не живет. Джорджийцы согнали вас с земли, но сами ею не пользуются. Вы только вспомните, сколько упорства и жестокости они проявили. И все ради чего? Это просто какое-то безумие!
      Элайза потрясенно вспомнила то жаркое, засушливое лето, когда всех их насильно выгнали из родных домов и собрали в лагере. Вспомнила она и долгий, мучительный путь, который им пришлось преодолеть.
      – Что же все это значит? – прошептала она.
      – Говорят, многие из джорджийцев собирают вещи и хотят перебраться на запад. Прошел слух, что индейцам здесь выделили богатые и плодородные земли.
      – Не может быть! – простонала она.
      – Увы.
      А Элайза все вспоминала дом таким, каким он был прежде, пыталась представить, как он выглядит теперь: дом с выбитыми стеклами, заросшие сорняками газоны.
      Вспомнилась ей и строка из Уордсворта:
 
О Боже, жилища как будто уснули,
И мощное сердце стучать перестало!
 
      – Зря я вам все это рассказал, – вздохнул преподобный.
      – Какая несправедливость, какая жестокость! Но что сделано, то сделано. Тут уж ничего не переменишь. – Она стряхнула слезы с ресниц. – Бессмысленно плакать по тому, чего не вернешь. Мы должны жить дальше.
      – Значит, все-таки «мы»?
      – Да.
      После паузы Нэйтан сказал:
      – Ой, совсем забыл. Собирался отдать вам с самого начала. – Он порылся в кармане и вынул оттуда сверток. – Вот, купил вам на востоке. Подарок к свадьбе. К сожалению, совсем не практичный.
      – Книга! – ахнула Элайза.
      – Да, это Эмерсон. Говорят, неплохо написано.
      Элайза торопливо разорвала оберточную бумагу, и когда ее пальцы коснулись кожаного переплета, на душе у нее стало теплей.
      – Книга… Как давно я не держала в руках книги… – Она посмотрела на Нэйтана с бесконечной благодарностью. – Чудесный подарок, Нэйтан. Самый драгоценный на свете. Спасибо. – Голос ее дрогнул.
      – Я… Я хотел бы подарить вам что-нибудь более ценное… – Он оглянулся на лачугу, в которой Элайза теперь жила.
      Но она не дала ему договорить:
      – Уилл будет счастлив. Я скажу ему, что это первый том в нашей будущей библиотеке.
      Нэйтан очень сомневался, что у них когда-нибудь будет библиотека, но вслух сказал лишь:
      – Разумеется.
      Потом, поколебавшись, осторожно сказал:
      – Боюсь, я вам надоел. Мне пора ехать.
      – Да, пожалуй, пора.
      Элайза старалась не смотреть на него, она тоже мучительно ощущала возникшую между ними неловкость.
      – Если вам понадобится какая-нибудь помощь, дайте знать в миссию…
      – Спасибо. Я буду это помнить.
      Когда они вернулись к дому, Элайза послала Шадрача за лошадью священника. Поблизости не было видно ни Уилла, ни Киппа, и Нэйтан уехал, так с ними и не попрощавшись.
      Глядя ему вслед, Элайза вспоминала тот далекий день, когда он сделал ей предложение. Выйди она за него замуж, ее жизнь сложилась бы совершенно иначе. Сейчас она преподавала бы в школе, а не хлопотала бы по хозяйству с раннего утра до позднего вечера. Слезы горечи и обиды выступили у нее на глазах.
      – Это что, книга? – спросил Шадрач, глядя на томик Эмерсона.
      – Да. – Элайза рассеянно погладила переплет. – Давно я не держала в руках книги. Целую жизнь. Что с нами всеми случилось, Шадрач?
      – Вы просто устали. Вам бы отдохнуть, – тихо сказал он.
      Душа и тело жаждали отдохновения, но Элайза тряхнула головой:
      – Нет, слишком много работы. Где Уилл? Я хочу, чтобы он заделал дыру в курятнике, пока туда опоссумы не забрались.
      – По-моему, он пошел на реку.
      – Пойди и скажи ему… Нет, лучше я сама. А ты отнеси книгу в дом.
      Она сунула ему томик и направилась к реке, вся дрожа от гнева.
      Уилла она нашла на берегу. Он сидел, прислонившись спиной к дереву и безжизненно свесив руки, смотрел тусклым взором на мутные воды реки. Когда Элайза подошла, он мельком взглянул на нее и отвернулся.
      – Нэйтан уехал. Просил передать поклон.
      Услышав свой нарочито участливый голос, Элайза разозлилась на саму себя. Ей надоело быть терпеливой и всепрощающей.
      – Ты должен был починить курятник. Если уж сидишь на реке, то по крайней мере поймал бы хоть рыбы на ужин.
      – Курятник? Совсем забыл. Пускай Кипп… хотя нет, он уехал.
      – Уехал? Куда?
      – На заседание Совета в Такатоку.
      – А разве ты туда не собираешься?
      – Нет.
      – Почему? Ведь раньше ты не пропускал ни одного заседания.
      – Это было раньше.
      Его безразличный голос окончательно вывел ее из себя:
      – Но ведь это первое совместное заседание с западными чероки. Первое за тридцать лет! Неужели ты можешь пропустить такое?
      – Все это не имеет значения. – Он по-прежнему смотрел куда-то вдаль.
      – Как ты можешь так говорить? Это очень важно.
      – Ничего, обойдутся без меня, – с ноткой раздражения ответил он.