Клинок спешился и, ведя лошадь в поводу, вошел в ворота блокгауза. Лагерь был со всех сторон окружен частоколом из заостренных бревен. Изнутри доносился гул множества голосов. Такую же картину Клинок видел в трех других лагерях, где тщетно разыскивал Темпл и сына.
      Неделю назад, увидев, как отряды солдат бесцеремонно выгоняют индейцев из домов и под конвоем переправляют в лагеря, Клинок немедленно отправился в ближайший форт, представился там сторонником переселения и немедленно получил пропуск для свободного проезда по территории.
      У ворот часовой взглянул на его пропуск и жестом разрешил войти. По дороге к штабному домику Клинок рассматривал многочисленные загоны, в которых содержались пленные.
      Возле крыльца он передал поводья своего коня слуге.
      – Жди меня здесь.
      Бесшумно ступая ногами в мокасинах, он вошел в приемную. Дежурный сержант удивленно поднял глаза – неизвестно откуда появившаяся фигура заслонила солнечный свет.
      – Что, сдаваться приехал? – спросил дежурный, окинув взглядом мокасины, охотничью рубашку, замшевые штаны и красную повязку.
      – Ищу жену и сына. – Клинок показал ему пропуск. – Их забрали дней десять назад. Фамилия Стюарт.
      – Что мне фамилия? Большинство индейцев отказываются называть свое имя и на поверку не выходят. Мы сами не знаем, кто тут сидит.
 
      – Что вам угодно, лейтенант?
      Темпл стояла перед ним, глядя на него с презрением и ненавистью. Ее синее ситцевое платье было заляпано грязью и изорвано. Разительные перемены за каких-то две недели.
      Джед обливался потом. Солнце нещадно палило, лагерь был разбит на самом солнцепеке. Длинный ряд бревенчатых загонов, каждый площадью в шестнадцать квадратных футов, кишел людьми. Лишь небольшая часть загонов имела грубо сколоченную крышу, дававшую хоть какую-то защиту от солнца. Джед почувствовал множество взглядов, обращенных на него, и, невзирая на жару, зябко поежился.
      – Я разрешил вашему отцу наведаться домой и привезти имущество, которое там осталось.
      Вообще-то Джед сомневался, что после мародеров в Гордон-Глене хоть что-то осталось.
      – Он взял телегу и вашего негра Айка. Полагаю, они вернутся через два-три дня.
      – Вы что, боитесь, что он не вернется? – с горечью произнесла Темпл. – Можете не беспокоиться. У вас в заложниках вся его семья.
      – Я знаю, что он вернется, – обиженно ответил Джед. – Просто информирую вас об его отъезде. А заодно хочу спросить, могу ли я для вас что-нибудь сделать. Если это в моих силах.
      Она горько улыбнулась, когда он произнес последнюю фразу. Но улыбка тут же исчезла с ее лица – Темпл вспомнила о маленьком сынишке, который уже несколько дней подряд питался только сухими корками. Из взгляда молодой женщины исчезла враждебность, теперь Темпл смотрела на Джеда с тревогой и мольбой.
      – Нельзя ли достать пищи получше?
      Задержанным выдавали провизию из армейских запасов – солонину и муку. Джед знал, что индейцы привыкли к совсем другой пище – овощам, свежим фруктам, говядине.
      – У нас здесь больше ничего нет, – виновато ответил он.
      – Тогда отпустите нас в лес. Мы соберем ягод, кореньев, дикого лука – какой-нибудь зелени.
      Это была полупросьба-полутребование.
      Джед заколебался. А что, если кто-нибудь сбежит?
      – Ладно, попробую.
      Под собственную ответственность он разрешил шести женщинам, включая Темпл, отправиться в лес. На всякий случай приставил к ним двух солдат, а в последнюю минуту присоединился к ним и сам, чтобы быть поближе к Темпл.
      В лесу тоже было жарко, но по крайней мере здесь не ощущалось тягостное зловоние, а листва спасала от лучей солнца. На открытых участках земля выгорела от зноя, ручьи пересохли, листья пожухли, ягод почти не было.
      Джед смотрел, как Темпл тянется за одной-единственной ягодкой малины, спрятавшейся в самой глубине колючего куста. Сколько будет продолжаться эта засуха? Патрули докладывают, что ручьи обмелели, колодцы высохли, уровень воды в реках катастрофически упал. Это значит, что переправить индейцев водным путем не удастся. Первого июня 800 индейцев на пароходе и шести баржах тронулись в путь. Следующий караван ждал своей очереди. Если дождей так и не будет, отправку остальных пятнадцати тысяч чероки придется задержать.
      Темпл наконец дотянулась до ягоды, сорвала ее, но оцарапалась об острый шип. Из ранки потекла кровь. Темпл хотела вытереть руку о подол платья, но Джед протянул ей чистый платок.
      – Позвольте-ка.
      Он приложил ткань к царапине и посмотрел на проступившую кровь. Тепло, исходившее от тела Темпл, ее близость кружили ему голову.
      – Вы испачкали платок, – сказала Темпл, глядя ему в глаза.
      – Не важно.
      Он осторожно обвязал ей руку, но пальцев так и не разжал.
      – Я ведь не забыл те вашингтонские дни. Помните, как я учил вас танцевать вальс?
      Он вновь увидел ее перед собой такой, какой Темпл была в ту памятную ночь – в белом платье, прошитом золотыми нитями.
      – Да. – Она слабо улыбнулась, но тут же помрачнела. – Это было давно. С тех пор многое переменилось.
      Джеду почему-то показалось, что она думает о муже. Эта мысль лейтенанту была неприятна.
      – Темпл… То есть, я хочу сказать, миссис Стюарт. Если хотите, я наведу справки в других лагерях. Может быть, ваш муж в одном из них?
      Сделать это будет непросто. Большинство индейцев так и не назвали своих имен. Из-за их упрямства военным никак не удавалось соединить семьи, оказавшиеся в разных лагерях.
      В первый миг Темпл обрадовалась, но затем передумала.
      – Нет, спасибо.
      Джед нахмурился:
      – Что случилось? Он вас бросил?
      – Нет, я сама от него ушла.
      Так, значит, она свободна! Впервые в Джеде проснулась надежда.
      – Темпл… – Он запнулся, поймав себя на том, что снова называет ее по имени. – Простите, но мне хочется называть вас именно так. Темпл, – повторил он уже уверенней. – Я хочу, чтобы вы знали: я очень тяжело переживаю события последних недель, а также мою роль в них. Естественно, вы совершенно правы, когда…
      – Я вас ни в чем не виню, – прервала его Темпл. – Если и говорю вам что-то резкое, то это реакция на «ситуацию», в которой все мы оказались.
      – Но ведь это я доставил вас сюда, – сказал он, сожалея, что вынужден напоминать о той роли, которую ему пришлось сыграть в их несчастьях.
      – Нет, мы оказались здесь по вине тех, кто заключил договор. Вы здесь ни при чем. – Она отвернулась. – Я не хочу об этом говорить.
      И двинулась дальше, прижимая к себе корзинку с ягодами. Джед инстинктивно протянул ей вслед руку, не желая, чтобы она уходила.
      – Темпл…
      Его пальцы сжали ее руку чуть выше локтя, и Джед тут же забыл, что хотел сказать. Он замер, чувствуя прикосновение ее тела. Темпл не пыталась высвободиться, и лейтенант осмелел. Он приблизился, полуобнял ее за плечи, и страсть, с которой он столько лет сражался, захлестнула его с новой силой.
      – Я не думал, что можно стать еще прекрасней, чем вы были в Вашингтоне, – охрипшим голосом произнес он.
      А Темпл подумала: этот человек когда-то был в меня влюблен. Может быть, он и сейчас еще влюблен? Она истосковалась по любви, по нежности. Два года одинокого, безрадостного существования. Ей все чаще казалось теперь, что отныне вся оставшаяся жизнь будет такой же. А этот молодой человек предлагал ей ласку, заботу, любовную истому и наслаждение – все то, по чему она истосковалась. Достаточно было просто обернуться к нему лицом. Темпл боролась с искушением, вспоминая те счастливые времена, когда она могла смеяться и танцевать, когда будущее сулило надежду. Ей захотелось вернуть прошлое, хоть на время забыть о кошмаре реальности. И все же Темпл не обернулась и на объятия не ответила – в последний миг что-то ее удержало.
      Тогда Джед развернул ее к себе сам. Она смотрела на его золотистые усы, ее сердце билось гулко и ровно. Губы Джеда придвинулись. Нет! – внутренне вздрогнула Темпл, но не отстранилась.
      – Лейтенант! – раздался чей-то голос.
      Джед встрепенулся, убрал руки. К нему подбежал один из солдат, отсалютовал и доложил:
      – Одна из женщин сбежала, сэр.
      – То есть как сбежала?
      – Ее нет. – Солдат судорожно сглотнул. – Улизнула!
      Джед шепотом выругался.
      – Давно?
      – Только что. С минуту назад я видел, как она собирает коренья вон у того дерева, а потом гляжу – ее и след простыл.
      – Так разыщите ее! – приказал Джед. – Остальных немедленно доставить в лагерь. И скажите дозорным, чтобы в лес больше никого не выпускали.
      – Слушаюсь, сэр.
 
      В сопровождении одного из солдат Клинок медленно обходил загон за загоном. Чуть сзади шагал Дье, внимательно оглядывая запертых за изгородью узников. Уже две недели они объезжали лагерь за лагерем, разыскивая Темпл и Элиджу. Привыкли к грязи, скученности, зловонию. Клинок не обращал внимания на враждебные взгляды и угрозы, которыми его повсюду встречали. Слишком многие знали о той роли, которую он сыграл в подписании договора.
      Зато в отличие от них он был свободен в передвижении и мог беспрепятственно разыскивать жену и сына. Пропуск, лежавший у него в кармане, надежно защищал Клинка от патрулей, прочесывавших округу, и открывал ворота всех фортов и блокгаузов. Он был уверен, что рано или поздно отыщет Темпл.
      Внезапно в глаза ему бросилось что-то ярко-синее. Такое же платье было у Темпл. Он рванулся вперед и увидел, что это она идет ему навстречу.
      – Вот она, – прошептал он, глядя на порванное платье, нечесаные волосы и руку, перевязанную окровавленным платком. Вид у Темпл был усталый, она исхудала и осунулась. Боже, до чего же он ее любил! У Клинка чуть не подкосились колени. Он ускорил шаг, глядя только на жену – даже не заметил офицера, шедшего с ней рядом.
      Темпл споткнулась, и Джед подхватил ее под руку. Внезапно лейтенант заметил, что она белее мела, а глаза неотрывно смотрят куда-то вперед. Джед, недовольно нахмурившись, проследил за ее взглядом и увидел какого-то индейца в охотничьей рубашке. Индеец шел им навстречу, сопровождаемый солдатом и негром. Джед обратил внимание, что у индейца ярко-синие глаза, а на щеке белый шрам. Это был ее муж, тот самый человек, которого Джед совсем недавно предлагал найти среди обитателей лагерей.
      – Здравствуй, Темпл, – поздоровался Клинок, сохраняя невозмутимое выражение лица.
      – Откуда ты узнал, что мы здесь? – едва слышно спросила она.
      – Я не знал. Один из ваших негров сказал моему Дье, что солдаты всех вас увели. С тех пор я ездил по лагерям.
      – Миз Темпл, а Фиби с вами? – с надеждой спросил Дье.
      – Да.
      – Она здорова?
      – Да. – Темпл попыталась ему улыбнуться, но ее взгляд вновь устремился на мужа. – Что ты собираешься делать?
      – Останусь… С тобой и моим сыном.
      Джед дернулся: – Это не вам решать, мистер Стюарт, – воскликнул он.
      Клинок впервые обратил на него внимание.
      – Вас, кажется, зовут Пармели?
      – Да.
      – Почему ты хочешь с нами остаться? – спросила Темпл.
      – Чтобы вместе ехать на запад.
      У него в кармане уже целый год лежало письмо от отца. Он давно собирался прочесть его жене, да все случая не было. Шавано описывал лесистые горы, чистые ручьи, плодородные земли их новой родины.
      Уж теперь-то Темпл наверняка поняла, что эмиграция неизбежна. Какой смысл цепляться за прошлое? Нужно смотреть в будущее. Возможно, теперь она поняла, что он ни в чем не виноват. Он сделал все, чтобы избежать того, что случилось. Индейцев, словно диких зверей, загнали в клетки, избили, ограбили, унизили. Ответственность за все это лежит на Джоне Россе, вселившем в свой народ ложную надежду. Когда же наконец индейцы перестанут относиться к сторонникам переселения как к изменникам и негодяям?
      – Лиджа будет рад тебя видеть, – сказала Темпл.
      «А ты»? – хотел спросить Клинок, но лицо ее было неподвижно. Он ощутил гнев и раздражение. Долготерпение никогда не было ему свойственно.
      – Так вы хотите, чтобы он остался? – растерянно спросил Джед, обернувшись к Темпл.
      – Как хочет, так пусть и поступает.
      Клинок едва не поддался искушению стиснуть ее в объятиях и осыпать поцелуями, чтобы от ее холодности не осталось и следа. Ведь он помнил, какой страстной и нежной она может быть. Но лучше подождать. Надо щадить ее гордость. Иначе она потом ему этого не простит.
      – У меня две вьючные лошади и мул. С вашего позволения, лейтенант, я пригоню их сюда.
      – Хорошо, – буркнул Джед.
      Двадцать минут спустя Клинок и Дье уже вносили в загон мешки с припасами. Увидев мужа, Фиби с разбегу бросилась ему на шею и, всхлипывая, стала целовать и причитать.
      Клинка встретили довольно прохладно, чему он, впрочем, ничуть не удивился. Положив седла и мешки на землю, он огляделся по сторонам. Темпл стояла у столба, на котором держалась крыша. В дальнем углу на матрасе лежала ее мать. Других матрасов в загоне не было – лишь одеяла. Возле Виктории сидела Ксандра, обмахивая лицо матери пальмовым листом. Джонни Гордон, бледный и худенький, жался к стене, глядя на Клинка лихорадочно блестящими глазами. Кипп же смотрел на своего родственника с неприкрытой ненавистью. Черная Кэсси и Шадрач оживленно разговаривали с Дье. Здесь же была Элайза, сидевшая возле маленького Элиджи, который мирно спал, свернувшись калачиком.
      На сердце у Клинка стало теплее, когда он посмотрел на мальчугана. Но в следующую минуту он озабоченно нахмурился – оказывается, пленники были лишены самого необходимого. Судя по всему, они собирались в дорогу наспех и захватили с собой первое, что попалось под руку: одеяла, немного одежды, чугунок – вот, собственно, и все. Видимо, больше всего они заботились о том, чтобы перевезти Викторию.
      – Я привез несколько котелков, а также припасы: кофе, бобы, кукурузу, сухофрукты, вяленое мясо, – сказал Клинок, показывая на мешки.
      – Нам ничего от тебя не нужно! – выкрикнул Кипп. – Скоро приедет отец, он привезет все, в чем мы нуждаемся. А свои подачки оставь себе.
      – Не говори глупости, Кипп, – одернула его Элайза. – Твой отец вернется не раньше чем через три дня. Посмотри на мать! Она не может питаться одной солониной.
      – Во всяком случае, что касается меня, то я ни к чему не притронусь.
      Элайза бросила укоризненный взгляд на подростка.
      – Благодарю вас, – с улыбкой сказала она, обращаясь к Клинку.
      – Жаль, что мало.
      Он подхватил свое седло и одеяло, отнес в дальний угол.
      Он знал, что Уилл Гордон вернется с плантации с пустыми руками. Клинок некоторое время назад наведался в Гордон-Глен и увидел, что мародеры там хорошо поживились: деревенский поселок выгорел дотла, амбары и кладовые стояли пустые. Из дома вынесли всю мебель, всю обстановку, выдрали с мясом лампы и канделябры, утащили всю одежду, все книги из библиотеки. Лишь кое-где валялись разломанные стулья да перья из выпотрошенных матрасов. Погромщики не пожалели даже семейного кладбища – вырыли могилы и вскрыли гробы, разыскивая золотые и серебряные украшения. Но пусть обо всем этом родным расскажет сам Уилл Гордон.
 
      Уилл вернулся в лагерь три дня спустя. Он привез с собой только большую корзину с овощами из огорода. Все обступили Гордона, лишь Клинок остался сидеть в своем углу.
      Когда Уилл рассказал о том, что произошло с поместьем, Темпл подошла к мужу и спросила:
      – Ты ведь знал об этом, да?
      – Знал.
      – Почему же ничего не сказал?
      – Вы все равно мне не поверили бы.
 
      На следующей неделе генерал Уинфельд Скотт распорядился в связи с засухой перенести эвакуацию на осень, так как верховья реки Теннесси стали несудоходными. Третий караван индейцев был вынужден сто шестьдесят миль брести по безводной пустыне и лишь в Западной Алабаме смог погрузиться на баржи. Пять человек не вынесли тягот пути и умерли по дороге. Движение сухопутным маршрутом тоже было невозможно, поскольку из-за засухи негде было пополнить запас свежей воды.
      Перенос эвакуации на первое сентября был одновременно благом и несчастьем. Индейцы, запертые в тесных лагерях, где не хватало еды и воды, стали болеть, умирать. Многие страдали от кашля, дизентерии, лихорадки.
      В июле зной еще более усилился. Даже ночь не давала облегчения – за день земля нагревалась так сильно, что на ней невозможно было лежать.
      Однажды вечером Клинок сидел в углу, прислушиваясь к тихим стонам измученных детей.
      Вдали грохотал гром. Клинок поднял голову и стал смотреть на яркие звезды, усыпавшие небосвод. Внезапно один из стонов перерос в крик боли. Клинок бесшумно поднялся и, переступая через спящих, наклонился над маленьким Джонни. Тот корчился от боли, прижимая руки к животу. Глаза ввалились, кожа была землистого оттенка. Лоб мальчугана пылал огнем. Приподнялась Элайза, смочила в воде тряпку, стала протирать ребенку лицо.
      – Приступ лихорадки, – сказал Клинок.
      – Вижу, – кивнула Элайза. – Я думала, все спят.
      – У меня легкий сон.
      – Так жарко. Я вообще не понимаю, как людям удается уснуть. Хоть бы дождь пошел.
      Она вытерла рукавом пот со лба. Вид у нее был бесконечно усталый.
      Клинок взял у нее тряпку:
      – Я сам. Вы лучше прилягте.
      – Нет.
      Она снова смочила тряпку и стала протирать мальчику лицо.
      – Я же вижу, вы валитесь с ног. Того и гляди сами заболеете. Кто же тогда будет помогать остальным?
      – Я посплю потом, – раздраженно отмахнулась Элайза и вздохнула. – Все равно через час я должна разбудить Уилла. До утра возле Джонни будет дежурить он. Тогда и высплюсь.
      Она взглянула на Клинка с любопытством.
      – Скажите, почему вы здесь так долго задержались? Ведь вы могли бы уехать на запад, к отцу, и не сидеть в этом ужасном лагере.
      – А вы почему? – ответил он вопросом на вопрос. – Вам ведь достаточно позвать часового и сказать, что вы белая. Вас тут же выпустят за ворота.
      – Я не могу… Ведь это теперь моя семья.
      – Я, знаете ли, тоже люблю жену и сына.
      – Мама! – всхлипнул мальчик.
      – Тише, деточка, – Элайза положила ему на лоб компресс.
      – Джонни? – встрепенулась Виктория Гордон, приподнявшись на локте. – С тобой все в порядке?
      – У него температура, – ответила Элайза. – Но вы не беспокойтесь. Я рядом.
      Однако Виктория, зайдясь кашлем, уже ползком подбиралась к больному.
      – Я нужна ему. Я сама…
      Клинок уложил ее обратно на матрас.
      – Вы ничем не можете ему помочь.
      – Нет, он меня зовет! – Виктория пыталась сопротивляться. – Я хочу быть рядом с моим сыном.
      В темноте поднялась еще одна фигура.
      – Убери руки от моей матери! – прорычал Кипп. – Отстань от нее!
      – Все, хватит! – грозно произнес Уилл, шагнув к сыну.
      Подавив гнев, Клинок вернулся к себе в угол. Виктория Гордон все-таки настояла на том, чтобы быть рядом с больным сыном. В конце концов Уилл поднял Джонни и перенес его к матери.
      Виктория обняла его, стала гладить, целовать, убаюкивать. Уилл никак не мог отнять у нее сына, чтобы обтереть его мокрой тряпкой и напоить отваром.
      А незадолго перед рассветом Виктория истошно закричала.
      – Джонни, Джонни!
      Но юный Джонни Гордон ее не слышал. Он был мертв.
 
      Мальчика похоронили на кладбище, которое успело возникнуть за стенами лагеря. Виктория рыдала дни и ночи напролет. Уилл пытался ее утешить, но она отворачивалась от него и все тянулась к Ксандре, своей плоти и крови. В конце концов Уилл оставил жену в покое, ему и самому было тяжело.
      Видя, как он стоит, опустив голову, Элайза подошла к нему и встала рядом. До Темпл донеслось, как та сказала:
      – Помните, как мы играли у ручья? Джонни смеялся, визжал от радости, а вы брызгали в него водой…
      Уилл глухо застонал, и Элайза крепко стиснула его руку.
 
      Через три дня после похорон Джонни Гордона стало известно, что из Вашингтона вернулся Джон Росс. Все его попытки добиться пересмотрения договора ни к чему не привели. Надежды не оставалось. Индейцам придется покинуть землю отцов. Все страдания, тяготы, унижения – все было напрасно.
      И все же никто не винил вождя. Индейцев выгнали из собственных домов, согнали, как скотину, в загоны, однако они не держали зла на Джона Росса. Все по-прежнему были уверены, что виновники случившегося – Элиас Будино, Джон Ридж и майор Ридж, а также прочие сторонники переселения.
      Клинок надеялся, что после неудачи Джона Росса все прозреют. Ведь именно вождь был виноват в том, что индейцы так долго жили ложной надеждой. Но чероки считали иначе. Теперь, когда надежды не осталось, они возненавидели Клинка и его единомышленников еще неистовей.
      Клинок понимал, что его дни сочтены, и старался как можно больше времени проводить рядом с маленьким сыном. Мучило его только одно: Темпл по-прежнему отказывалась смотреть в его сторону.

      Темпл протиснулась через толпу женщин к колодцу. Вокруг были больные, изможденные, мокрые от пота лица. Но Ксандры здесь не было.
      Тогда Темпл заглянула к складу, где выстроилась длинная очередь за недельным пайком. Здесь были Уилл, Кипп, Элайза, Шадрач, но Ксандры не было. Где же она? Отправилась за водой час назад и куда-то пропала. Чем это можно объяснить? Часовые не выпустили бы ее за пределы лагеря, а на побег тихая, робкая Ксандра ни за что не решилась бы. Темпл вновь отправилась на поиски, заглядывая в каждый загон.
      Тут она увидела Клинка, который нес на руках неподвижное тело. Ксандра! Темпл, шепча про себя отчаянную молитву, бегом бросилась за ними. Виктория еще не пережила смерть Джонни. Если что-то случилось с Ксандрой…
      Клинок уже внес Ксандру в загон и положил на подстилку. Вбежав, Темпл первым делом взглянула на Викторию, но та, слава Богу, спала. Фиби прижимала к себе маленького Элиджу, чтобы он не приближался к Ксандре. Черная Кэсси хлопотала над неподвижной девушкой. Внезапно Ксандра зашевелилась, застонала, стала отталкивать протянутые к ней руки. Может быть, у нее приступ лихорадки? Но почему так внезапно?
      Темпл опустилась на корточки, заставив Черную Кэсси подвинуться.
      – Иди, посиди с мамой, – приказала она и хотела дотронуться до сестры, но та отодвинулась, крепко обхватив Клинка за шею.
      – Нет! – простонала Ксандра, отчаянно мотая головой.
      Темпл в ужасе смотрела на растрепанные волосы девочки, в которых застряли сухие листья и стебли травы. Слезы текли по перепачканным щекам Ксандры, полузакрытые глаза, казалось, ничего не видели. Несмотря на резкие движения, тело Ксандры было каким-то вялым, обмякшим.
      – Что с ней случилось? – Темпл хотела расцепить руки Ксандры, обнимавшие шею Клинка. Сестра обернулась к ней, и Темпл шарахнулась – в нос ей ударил сильный запах виски и рвоты.
      – Да она пьяна!
      Стоило ли этому удивляться? В лагере благодаря спекулянтам не было недостатка в виски и дешевом вине. Многие из индейцев нашли в пьянстве убежище от отчаяния.
      – Ксандра, зачем ты это сделала?
      – Она не виновата, – хмуро проговорил Клинок.
      Взор Ксандры немного прояснился. Она всхлипнула и ткнулась лицом в грудь Клинка.
      – Да у тебя все платье разорвано, – с отвращением произнесла Темпл, глядя на обнаженную грудь Ксандры. Как она могла! Ведь знает, как плохо у них с одеждой.
      – Она ни при чем, – сказал Клинок. – Это сделали они.
      – Они? Кто они? – обернулась к нему Темпл. Его тон испугал ее.
      – Солдаты твоего лейтенанта. Двое из них заманили ее в лес. Она бормотала что-то такое про дикий виноград – я толком не понял. Заставили ее пить виски, а когда она опьянела, по очереди развлеклись с ней: один держал за руки, а второй…
      – Ты хочешь сказать, что они ее?..
      – Да, – глухим от гнева голосом, коротко ответил Клинок.
      Ксандру изнасиловали?! Тихую, безответную Ксандру?
      – Прости меня, девочка, – всхлипнула Темпл.
      На глазах у нее выступили слезы, она хотела обнять Ксандру, но та лишь крепче прижалась к Клинку.
      – Я о ней позабочусь, – сказал он.
      Темпл села на корточки, обиженная тем, что сестра предпочла ей Клинка. Тот нежно гладил ее по голове и приговаривал:
      – Теперь все будет хорошо. Тебе нечего бояться. Я не позволю, чтобы тебя обижали.
      – Мне… мне было больно, – жалобно произнесла Ксандра.
      – Знаю. Но все кончилось. Теперь я с тобой.
      – Не уходи от меня.
      – Не уйду, – пообещал он.
      Он нашептывал ей что-то, не умолкая ни на минуту, а Темпл чувствовала, как ее охватывает бессильная ярость и ненависть к мерзавцам, надругавшимся над ее сестренкой. Когда Клинок наконец уложил Ксандру на свое ложе, та сжалась в комочек, словно хотела спрятаться от посторонних взглядов.
      Ксандра была всегда такая застенчивая, робкая, готовая прийти на помощь всем и каждому. Теперь она лежала неподвижно: платье разорвано, волосы спутаны, грязное личико залито слезами. Она была похожа на сломанную куклу.
      Темпл вскочила на ноги, пылая жаждой мести. Клинок взял ее за плечи, развернул к себе, но она от ярости ничего перед собой не видела.
      – Кто они? Кто это сделал? – хрипло спросила она.
      – Не знаю. Когда я нашел ее, она была одна.
      Темпл взмахнула кулаками:
      – Их нужно повесить! Я сама бы их убила. Я ненавижу их! Мне бы ружье, нож – любое оружие.
      Клинок, склонив голову набок, смотрел на нее.
      – Вот та Темпл, на которой я женился – полная страсти и огня. А то в последние месяцы я видел лишь холодную, бесчувственную ледышку.
      – А я видела перед собой не своего мужа, а предателя! – выкрикнула Темпл, не отдавая себе отчета, как больно ранят его эти слова.
      Она была слишком возбуждена, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Даже не помнила, как нежно и ласково утешал он Ксандру.
      Темпл бросилась к штабному зданию, чтобы потребовать самого сурового наказания для насильников.