Но хуже всего, что молчат историки. Впрочем, их можно понять. Одни не хотят тратить время на пустые дискуссии. Другие и рады бы подискутировать, но не хотят связываться с мэтром, который давно уже заклеймил термином «образованщина» любых возможных оппонентов.

И все-таки – давайте попробуем взглянуть на то, как Александр Солженицын заставляет служить себе беспристрастную Клио.

Временные рамки исторического труда Солженицына «Двести лет вместе» определены самим автором: 1795—1995. Но не заглянуть, что называется, в глубь времен автор, конечно, не мог. И он заглянул.

Еще со времен Киевской Руси евреи, по мнению А.И., всячески вредили русским людям: были жестокими и жадными ростовщиками, работорговцами, сборщиками дани. В подтверждение своего мнения Солженицын цитирует замечательного русского историка Карамзина:

«Жители Владимира, Суздаля, Ростова вышли наконец из терпенья и единодушно восстали, при звуке Вечевых колоколов, на сих злых лихоимцев: некоторых убили, а прочих выгнали».

Кто же были те «злые лихоимцы»? Понятное дело: евреи. Автор рассчитал правильно – не будем же мы копаться в сочинениях Карамзина. Мы этих сочинений, небось, отродясь не открывали.

Однако на сей раз не поленимся, откроем Николая Михайловича. И узнаем, что в 1262 году жители вышеупомянутых городов восстали против ордынских откупщиков дани, «купцов бесерменских» и их русских пособников. После приведенной Солженицыным цитаты Карамзин продолжает:

«В Ярославле народ умертвил какого-то злочестивого отступника, именем Зосиму, бывшего монаха, который, приняв веру магометанскую в Татарии, ругался над святынею христианства; тело его бросили псам на снедение».

О евреях у Карамзина здесь нет ни слова.

Такова технология солженицынского цитирования. Эта технология используется постоянно, на протяжении всей книги.

Что же касается Московской Руси, то среди ее населения евреев вообще не было. Собственно, это признает и сам Солженицын, проговариваясь мимоходом, что их проникновение в Московию «было самым незначительным». Но если оно «незначительное», то о чем же речь? А вот о чем:

«Но в конце XV в. у самого центра духовной и административной власти на Руси происходят как будто и негромкие события, однако могшие повлечь за собой грозные волнения или глубокие последствия в духовной области, – интригует читателя А.И. – Это так называемая «ересь жидовствующих».

Из дальнейшего повествования заинтригованный читатель узнаёт, как евреи, выражаясь современным языком, чуть было не осуществили величайшую идеологическую диверсию против православия. Некий «приехавший в 1470 году в Новгород из Киева еврей Схариа» обратил в «закон Моисеев» двух священников – Дионисия и Алексея. А последний сумел прельстить самого самодержца, Ивана III, который возвел «в митрополиты – то есть во главу всей русской Церкви – из своих обращенных в ересь архимандрита Зосиму. А кроме того, обратил в ересь и Елену, невестку великого князя и мать возможного наследника престола», – рассказывает «живой классик».

Короче говоря, еще немного – и «ересь жидовствующих» разрушила бы православную веру.

Рассказывая читателю эту басню, Солженицын опять же ссылается на Карамзина – приводит его цитату. Но в нужном для себя месте цитату обрывает. Между тем рассказ о «ереси жидовствующих» Николай Михайлович завершает следующим образом:

«Так повествует Св. Иосиф, основатель и начальник монастыря Волоколамского, историк, может быть, не совсем беспристрастный» (выделено мной. – М.Д.).

В первой четверти XIX века, когда Карамзин создавал свою «Историю государства Российского», он, конечно же, не мог прямо критиковать знаменитого, средневекового богослова, к тому же объявленного святым. Однако, будучи добросовестным ученым, не преминул назвать Иосифа «не совсем беспристрастным». Солженицына такое мнение историка не устроило, и он попросту обкорнал цитату.

«Ереси жидовствующих» посвящено немало исследований. Вот что пишет о средневековом «судилище над мифической сектой тайных иудеев» наш современник, историк с мировым именем Руслан Скрынников:

«Лишь с помощью „прехищрения“ и „коварства“ Геннадию (архиепископу Новгородскому. – М.Д.) и Иосифу удалось доказать принадлежность православных вольнодумцев к иудаизму („жидовству“). Сжечь их без такой лжи было невозможно. Жестокие гонения на вольнодумцев, продолжавшиеся 15 лет („еретиков“ сожгли в 1504 году после страшных пыток. – М.Д.), нанесли непоправимый ущерб русской духовной культуре».

Стало быть, «жидовствующие» – «мифическая секта», а основоположник сей ереси, еврей Схариа, согласно десятку исторических трудов, – мифический: персонаж.

Такое мнение «живого классика» не устраивает, поэтому того же Скрынникова он не упоминает вовсе. Не вписывается.

Переходя к XVI веку, к Ивану Грозному, Солженицын ссылается на «еврейского историка XX века» Гессена. Тот, дескать, пишет о том, как Иоанн Васильевич запретил евреям приезжать в Москву, поскольку они «русских людей „от христианства отводили, и отравные зелья в наши земли привозили, и пакости многие людям нашим делали“.

А.И. часто и обильно цитирует Гессена. Цель вполне очевидная: уж если еврей пишет, то не извольте сомневаться. При этом Солженицын являет вполне пролетарский интернационализм, препарируя Гессена1 столь же успешно, что и Карамзина. То же – и в данном случае. После приведенной Солженицыным цитаты у Гессена следует вполне однозначный комментарий:

«В этих словах (Ивана Грозного. – М.Д) звучали превратные толки о роли евреев в насаждении жидовской ереси, а вместе с тем повторялись обвинения, которые царь трафаретно предъявлял всем иноземцам, ему неугодным».

Этот комментарий у Солженицына отсутствует.

В других случаях нобелевский лауреат позволяет себе и вовсе едва завуалированную фальсификацию. Он пишет:

«Есть легенда, что при взятии Полоцка в 1563 году Иоанн IV приказал всем евреям тут же креститься, а отказавшихся велел утопить в Двине».

Обратите внимание на слово «легенда».

«Историки тщательные, – продолжает А.И., – как, например, Гессен, не только не подтверждают эту версию, хотя бы в ослабленном виде, но даже не упоминают о ней».

Ну если уж даже Гессен, «тщательный» (и притом еврейский) историк, «даже не упоминает» об этом событии, стало быть – его не было.

Не было?

Действительно: Гессен об этих событиях не упоминает. Дело в том, что российскому еврейству XV—XVII веков Гессен отводит всего-то три страницы. Однако не менее «тщательный» (к тому же еще и русский) историк Карамзин, подробно рассказывая о зверствах царя Иоанна, пишет о взятии Полоцка:

«Иоанн, взяв государственную казну, взял и собственность знатных, богатых людей, велел разорить латинские церкви и крестить всех жидов, а непослушных потопить в Двине».

Вот что пишет о тех же событиях Руслан Скрынников:

«Благочестивый царь, отслужив молебен в честь победы над безбожными „люторами“, велел истребить всех полоцких евреев».

Не могу не согласиться со словами нобелевского лауреата (речь шла, конечно же, не о его книге): «Если такое изложение истории считать объективным – то до истины не договориться».

«Евреи хлеба не сеют, евреи водкой торгуют». Эти чуть перефразированные мной строки, написанные ироничным Борисом Слуцким, можно поставить эпиграфом ко всей книге Солженицына. Но уже безо всякой иронии.

«Живой классик» утверждает: весь XIX век царское правительство выбивалось из сил, дабы отвадить русских евреев от вредного промысла – торговли водкой. Дескать, евреи, жившие в сельской местности (к 1882 году – «одна треть всего еврейского населения»), спаивали крестьян, чем, понятное дело, сильно вредили «коренному населению».

«Алкоголизм поддерживается не только спросом на водку, но и предложением ее», – замечает А.И. (замечание весьма сомнительное; вспомним, что творилось в СССР совсем недавно, когда Политбюро попыталось ввести ограничения на продажу спиртного). Солженицын приводит выдержку из «влиятельной в те годы газеты „Голос“, которая назвала еврейское шинкарство „язвой края“, причем „язвой неисцелимой“. Это и есть, считает А.И., «оголенная, стонущая, вопиющая правда».

Пытаясь соблюсти хотя бы видимость объективности, Солженицын приводит слова писателя Николая Лескова, «знатока, – по свидетельству самого же А.И., – русской народной жизни»:

«В великорусских губерниях, где евреи не живут, число судимых за пьянство, равно как и число преступлений, совершенных в пьяном виде, постоянно гораздо более, чем число таких же случаев в черте еврейской оседлости. То же самое представляют и цифры смертных случаев от опойства. И так стало это не теперь, а точно так исстари было».

Солженицын «опровергает» Лескова, Делает он это незатейливо: более не упоминает ни об этом писателе, ни о других источниках (а их в русской историографии немало), которые противоречат мнению о спаивании русского народа евреями.

Брошюра Лескова «Евреи в России: несколько замечаний по еврейскому вопросу» была напечатана В-50 экземплярах. Тем не менее историкам она вполне доступна. Эта брошюра не оставляет камня на камке от тезиса, согласно которому евреи злонамеренно травили русских водкой. Лесков пишет:

«Развертываем дошедшие до нас творения св. Кирилла Туровского в XII веке и что же слышим: святой муж говорит уже увещевательные слова против великого на Руси пьянства; обращаемся к другому русскому святому – опять же Кириллу (Белозерскому), и этот со слезами проповедует русским уняться от „превеликого пьянства“, и, к сожалению, слово высокого старца не имеет успеха. Кирилл делает краткую, но ужасную отметку: „Люди ся пропивают, и души гибнут“.

Ужасно, но жид в этом нимало не повинен. «История церкви» (митрополита Макария, проф. Голубинского и Знаменского), равно как и «История кабаков в России» (Прыжова) представляют длинный ряд свидетельств. Как св. Кирилл Белозерский, так и знатные иностранцы, посетившие Россию при Грозном и Алексее Михайловиче, относили русское распойство прямо к вине народного невежества – к недостатку чистых вкусов и к плохому усвоению христианства, воспринятому только в одной внешности. Перенесение обвинения в народном распойстве на евреев принадлежит самому новейшему времени, когда русские, как бы в каком-то отчаянии, стали искать возможность возложить на кого-нибудь вину своей долгой исторической ошибки. Евреи оказались в этом случае удобными; на них уже возложено много обвинений; почему бы не возложить еще одного, нового? Это и сделали».

Такие цитаты Солженицыну не нужны.

Какие нужны, мы уже знаем.

Порой А.И. избегает прямого цитирования, излагает, что называется, своими словами. Ну, например: «Системы капиталистическая в экономике, в торговле и демократическая в политическом устройстве» – по большей части детище евреев, – считает Солженицын, – «и они же для расцвета еврейской жизни наиболее благоприятны». «Об этом ярко и убедительно писал выдающийся политэконом Бернер Зомбарт».

«Выдающийся политэконом» был нацистом. Но дело Даже не в этом. А в том, что мысль о системах и «расцвете еврейской жизни» высказал куда более известный автор.

«Экономическая система наших дней – это творение евреев. Она находится под их исключительным контролем. Конечной целью евреев на этой стадии развития является победа демократии».

Похоже, правда? Почти слово в слово. Автор – Адольф Гитлер.

Знал ли об этом нобелевский лауреат? Думаю, что знал.

«Черта оседлости сделалась фикцией». Эти слова одного из публицистов начала XX века Солженицыну очень нравятся. Ими А.И. как бы развенчивает собственную мысль об «отдельных антиеврейских ограничениях»:

«Утвердились слова: преследование евреев в России. Однако слово не то. Это было не преследование, это была: череда стеснений, ограничений, – да, досадных, болезненных, даже и вопиющих. А и напомним же: правовые ограничения евреев в России никогда не были расовыми. Самые разные авторы объясняют нам, что в основе ограничений евреев в России лежали экономические причины». (Выделено Солженицыным. – М.Д.)

В числе «самых разных авторов» – «либеральный профессор В.Леонтович» (уж не еврей ли? – М.Д.). Профессор разъяснял, что «ограничительные мероприятия по отношению к евреям в основном вытекали из антикапиталистической тенденции, отнюдь не из расовой дискриминации. Решающим был страх усиления капиталистических элементов, которые могли бы эксплуатировать крестьян и вообще трудовой народ».

Вот теперь понятно. «Преследовать», конечно же, нехорошо. Совсем другое дело – вводить некоторые «ограничения» во имя благой цели: защиты «трудовогонарода». А цель, как известно, оправдывает средства – черту оседлости, затрудненный доступ евреев к среднему и высшему образованию, запрет на профессии, невозможность для еврея работать на государственной службе и быть офицером в армии.

Но зато в остальном – все как у прочих подданных империи. Такие же налоги (а при Александре I – двойные) и такая же служба в армии (при Николае I набор рекрутов-евреев по сравнению с христианами был утроен).

Кстати, об армии. Солженицын весьма сочувственно цитирует речи министра путей сообщения Рухлова на заседаниях Совета министров в 1915 году. Министр категорически возражал против отмены черты оседлости:

«Русские мрут в окопах, а евреи будут устраиваться в сердце России?! Русские люди несут невероятные лишения и страдания и на фронте, и в тылу, а еврейские банкиры покупают своим сородичам право использовать беду России для дальнейшей эксплуатации обескровленного русского народа» [16].

Знакомая песня – и по тем временам, и по нынешним. Тут бы и встрять нобелевскому лауреату, он же обещал – «в тех неотклонимых случаях, где справедливость покрыта наслоениями неправды». А Рухлов откровенно лгал: с началом Первой мировой в русскую армию было мобилизовано более 400 тысяч евреев, около 100 тысяч из них погибло. В процентном отношении – гораздо выше того, что составляло еврейское население по отношению к общему числу граждан России. Цифры эти общеизвестны [17], но такая справедливость Солженицына явно не устраивает. Речи министра он оставил без комментария. То есть – вполне согласился с ним.

Что же касается «экономических причин», якобы лежавших в основе черты оседлости, то вот сведения, почерпнутые из доклада киевского губернатора царю после изгнания из Киева еврейских купцов (1857 г.):

«Цены на жизненные припасы стали подниматься в городе со времени удаления евреев». Их выслали «по просьбе местного купечества», после чего купцы-христиане немедленно вздули цены и стали тратить свои барыши «на утоление развившейся между ними роскоши», тогда как евреи, «никогда почти не изменяя простоте в образе жизни, всегда довольствуются умеренными барышами». Несмотря на ходатайства местных властей, потребовались долгие хлопоты, пока евреи двух высших купеческих гильдий получили право (1861 г.) постоянного проживания в Киеве.

Немало пишет А.И. и о пресловутой «процентной норме», которая резко ограничивала доступ еврейской молодежи к высшему и даже среднему образованию. «И на эту государственную тему, – считает нобелевский лауреат, – можно посмотреть с нескольких сторон, и уж по меньшей мере с двух». Вот эти «две стороны»:

«Для молодого еврейского ученика нарушалась самая основная справедливость: показал способности, прилежание, кажется, – во всем годишься? Нет, тебя не берут.

А на взгляд «коренного населения» – в процентной норме не было преступления против принципа равноправия, даже наоборот. Евреи стремились почти исключительно (выделено Солженицыным. – М.Д.) к образованию, и в иных местах это могло означать еврейский состав больше 50% в высших учебных заведениях. И вот, процентная норма, несомненно, была обоснована ограждением интересов и русских, и национальных меньшинств, а не стремлением к порабощению евреев».

Здесь нет частокола из цитат. Перед нами – точка зрения самого Солженицына.

Из «коренного населения» был и Николай Лесков. Свидетель введения «процентной нормы», он писал о ней вот что:

«Еврей учился прилежно, знал, что касалось его предмета, жил не сибаритски и, вникая во всякое дело, обнаруживал способность взять его в руки. Эта способность подействовала самым неприятным образом на всё, что неблагосклонно относится к конкуренции, и исторгла крик негодования из завистливой гортани. Выходило, что никакой „ассимиляции“ не надо, и пусть жид будет по-прежнему как можно более „изолирован“, пусть он дохнет в определенной черте и даже, получив высшее образование, бьется в обидных ограничениях, которых чем более, тем лучше. Лучше – это, конечно, для одних людей, желающих как можно менее трудиться и жить барственно, не боясь, что за дело может взяться другой».

Озабоченный, по-видимому, все тем же «ограждением интересов», А.И. много и охотно пишет о капиталистах и банкирах еврейского происхождения. Особенно достается от Солженицына Дмитрию Рубинштейну – владельцу коммерческого банка, человеку, близкому к Распутину. Весьма вероятно, что банкир Рубинштейн действительно был отъявленным плутом и мошенником. Однако это вовсе не объясняет какого-то болезненного пристрастия к нему со стороны А.И. «Живой классик» посвящает ему четыре страницы своей книги. Ну бог бы с ним – у каждого свои пристрастия. Но как же быть с исторической объективностью, которую декларирует нобелевский лауреат? Столь подробно написав о Дмитрии, он ни словом не обмолвился о двух других Рубинштейнах – и не однофамильцах, а родственниках банкира: Николае и Антоне. Первый был основателем Московской консерватории, второй – знаменитым композитором и музыкантом. Неужто, по мнению Солженицына, их роль в русской истории столь ничтожна, что не заслуживает даже упоминания?

Закрывать глаза на столь болезненную тему, как еврейские погромы в России, Солженицын не стал. Напротив: он пишет о ней весьма подробно. Его исторические «изыскания» в этой области сводятся к трем основным положениям.

Во– первых, погромы были «стихийными взрывами масс»: уже в событиях 1881—1882 гг. «выяснилась и не оспаривалась несомненность стихийной погромной волны».

Во– вторых, «еврейские авторы неумно настаивают» на том, что «вне всякого сомнения, царские власти сыграли большую роль в организации погромов». А.И. однако же утверждает: «Нелепо было бы для российских властей сочинять и поощрять еврейские погромы. Власти виновны, несомненно, но только в том, что не справились вовремя».

И, наконец, в-третьих: зверства погромщиков сильно преувеличивались «либерально-радикальными, а тем более революционными кругами», которым «был жадно желаем любой факт (или выдумка), кладущий пятно на правительство». В итоге «деготное пятно легло на всю российскую историю, на мировые представления о России в целом» (выделено Солженицыным. – М.Д.).

Тезисы свои А. И. доказывает вполне по-коммунистически: одних историков обкарнывает до неузнаваемости, других не упоминает вовсе. Называя обвинения в адрес правительства «совершенно необоснованными» и «нелепыми», Солженицын усматривает причины погромов в «ненависти местного населения к поработившим его евреям». Власти же, по мнению «живого классика», «твердо» осуществляли «усмирение погромщиков».

Что ж, давайте взглянем на те далекие от нас события глазами очевидцев и историков, причем отнюдь не «еврейских авторов», которым А.И. изначально приклеил ярлык «неумно настаивающих». Вот что писал о киевском погроме 1881 года генерал Новицкий, бывший в то время начальником Киевского губернского жандармского управления:

«Трехдневному погрому в Киеве и распространению его по уездам евреи безусловно обязаны киевскому генерал-губернатору А.Р.Дрентельну, который до глубины души ненавидел евреев, дал полную свободу действий необузданным толпам „хулиганов“ и днепровским „босякам“, которые громили открыто еврейские имущество, магазины и лавки, базары, даже на его глазах и в присутствии войск. Войска становились лишь слепыми зрителями всех безобразий, бесчинств и грабежей».

После киевского погрома в город «по высочайшему повелению» приехал генерал-майор граф Кутайсов – «для исследования причин противоеврейских беспорядков». Впоследствии граф Кутайсов напишет:

«В массе сложилось убеждение, что евреев можно грабить, что это дозволено. Приказчики, служители трактиров и гостиниц, мастеровые, кучера, лакеи, денщики, солдаты нестроевой команды – все это примкнуло к движению. Войска первоначально бездействовали в ожидании распоряжения начальства, и это внушало громилам уверенность в безнаказанности».

Приезд в Киев графа Кутайсова ничего не дал. «Знаменитый военный прокурор Стрельников, – писал другой очевидец тех событий, – будучи обвинителем по делу киевских погромщиков, более защищал, чем обвинял подсудимых», и посему вся киевская администрация во главе с Дрентельном осталась на своих местах.

Особо отмечу страницы солженицынской книги, где он повествует о жертвах погромщиков. Вот он цитирует Обвинительный акт, составленный «прокурором местного суда В.Н.Горемыкиным» (речь идет о ставшем печально знаменитым на весь мир кишиневском погроме 1903 года, когда десятки людей были зверски убиты и сотни искалечены): «Всех трупов обнаружено 42, у всех убитых найдены были повреждения, причиненные тяжелыми тупыми орудиями: дубинами, камнями, лопатами, у некоторых же острым топором».

Эти, что называется, «официальные» сведения А.И. оспаривать не берется. Зато, когда речь идет о некоторых газетных публикациях того времени, нобелевский лауреат дает волю своему сарказму. К примеру, он подробно разбирается в вопросе о том, были ли вбиты еврейке «в голову гвозди насквозь через ноздри». И приходит к выводу, что нет – сообщившая об этом газета «Санкт-Петербургские ведомости», мол, извратила факты, потому как в официальных полицейских и судебных документах о кишиневском погроме этих сведений не содержится.

Казалось бы – зачем? Зачем «живому классику» это постыдство и даже, я бы сказал, паскудство – сто лет спустя подробно выяснять, было ли преувеличено некое газетное сообщение о зверствах погромщиков? Разве мало того, что он и сам вынужден признать официальные сведения? Оказывается – мало.

«Почему истина кишиневского погрома показалась недостаточной? – вопрошает А.И. – Потому что в истине правительство выглядело, каким оно и было, – косным стеснителем евреев, хотя неуверенным, непоследовательным. Зато путем лжи оно было представлено искусным, еще как уверенным и бесконечно злым гонителем их».

Все было не так, утверждает Солженицын. И с возмущением цитирует очередного «неумного еврейского автора»: во время погромов 1905 года происходило «убивание гвоздями целых семей, выкалывание глаз, вырезывание языков, раздробление детских голов». Зачем же понадобилась столь чудовищная ложь? А вот зачем (комментирует эту цитату А.И.): «Все равно тот «старый режим» не вернется, не оправдается, вали волку на холку».

Красиво сказано. По-писательски. Однако с сожалением вынужден констатировать: именно нобелевский лауреат идет «путем лжи».

Сергей Степанов, современный нам историк и автор книги «Черная сотня» в России 1905—1914 гг.» приводит архивные документы судебных дел:

«Удалось выявить 1860 лиц, причастных к бесчинствам в октябре 1905 г. Самому старшему из погромщиков было 75 лет. Ни преклонные лета, ни телесная немощь не ограждали против погромного безумия. 66-летний житель Орши Битюков поднялся чуть ли не со смертного одра и приковылял к месту побоища. Не имея сил убивать, он наслаждался тем, что ковырял костылем в мозгах убитых».

Как вам это нравится, Александр Исаевич?

Ну хорошо: прошлым историкам с «еврейской составляющей» и современным историкам у Солженицына веры нет. Но вот генерал-лейтенант русской армии Павел Иванович Залесский пишет в своих воспоминаниях о событиях 1905 года:

«Русским властям, не пожелавшим признать своей вины и честно пойти по пути назревших реформ, понадобился „козел отпущения“. Виновными во всех невзгодах России оказались… евреи. Власть явно поощряла все нападки на евреев. При ее благосклонном содействии расцвел так называемый „Союз русского народа“, а потом начался и „погромный“ поход против евреев. Власть не стеснялась ничем – разливала и развивала ненависть к евреям».

И в заключение сей скорбной темы – свидетельство графа Сергея Витте, занимавшего пост премьер-министра царского правительства:

«Скрытые идеалы царя – это идеалы полупомешанной ничтожной партии „истинно русских людей“. Государь возлюбил после 17 октября 1905 г. больше всех „черносотенцев“, открыто провозглашал их как первых людей Российской империи, как образец патриотизма, как национальную гордость. И это таких людей, во главе которых стоят герои вонючего рынка Дубровин, граф Коновницын, иеромонах Иллиодор и пр., которых сторонятся и которым, во всяком случае порядочные люди, не дают руки. А Государь неоднократно наедине принимал господина Дубровина и прочих членов этой черносотенной шайки. Императрица Александра Федоровна конспирирует с союзом „истинно русских людей“, со всеми Дубровиными, отцами иллиодорами и прочими политическими негодяями и кликушами».

Как будто о сегодняшнем дне написано!

Обо всем этом Солженицын, конечно же, знает. Так же, как и о том, что в сегодняшней России проблема «инородцев» кое-где тлеет, а кое-где – уже и полыхает новым пламенем бесчинств и убийств.

Знает, и тем не менее подливает в огонь свое лампадное маслице. А ведь обещал – «посильно разглядеть для будущего взаимодоступные и добрые пути русско-еврейских отношений». А вылилось все – в тенденциозность, умолчание и открытую неправду.

В моем представлении Клио, муза Истории, – дама весьма чопорная. Скорее всего – в круглых таких очочках, юбке до полу и с шишаком на затылке. Не какая-нибудь там Мельпомена или Терпсихора.

Ни в каких политических симпатиях или антипатиях Клио не замечена. Бесстрастная и беспристрастная дама. Всякие там коммунисты-фашисты или демократы-либералы ей безразличны.

Так что цветовая гамма, о которой я упомянул в заголовке, вовсе не свидетельствует о политических предпочтениях музы Истории. На мой взгляд, она побагровела после того, как познакомилась с книгой Солженицына «200 лет вместе».

Клио побагровела от стыда.