Александр Дейч
      Гарри из Дюссельдорфа
      Посвящаю
      моему другу и помощнце
      Евгении Малкиной-Дейч.
      А в т о р
      Богатой и содержательной была жизнь великого немецкого поэта XIX века Генриха Гейне. Он видел и детстве Наполеона и наполеоновские армии, оккупировавшие его родной Дюссельдорф, он учился в лучших немецких университетах, слушал лекции знаменитого философа Гегеля, ему довелось увидеть Гёте и беседовать с ним, он был в дружбе с русским поэтом Ф. И. Тютчевым и со многими немецкими выдающимися литераторами, художниками, артистами, музыкантами.
      Последние двадцать пять лет своей жизни Гейне провел в Париже, где вращался в кругу таких выдающихся людей, как Бальзак, Жорж Санд, Шопен, Мюссс. В сороковые годы, в знаменательную пору европейских революций, Гейне стал другом молодого Карла Маркса.
      Первая половина XIX века, наполненная большими историческими событиями, давала обильный материал для творчества Генриха Гейнепоэта-лирика, мыслителя, политического сатирика, публициста, драматурга, критика.
      В книге Александра Дейча "Гарри из Дюссельдорфа" перед читателем проходит вся жизнь Генриха Гейне, исполненная страстной борьбы и творческого подвига. Мы живем вместе с поэтом в Германии.
      Англии, Италии, Франции его поры, дышим воздухом его эпохи, участвуем в литературных и политических боях, проникаясь любовью и уважением к горячему, остроумному и глубокому человеку и ииэту, создателю прославленной на весь мир "Книги песен" и сатирической поэмы "Германия. Зимняя сказка".
      Оформление С. Пожарского
      ИЗДАТЕЛЬСТВО "ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА", 1980 г
      I
      ПО СЛЕДАМ ДЕТСТВА
      ОТРЕЧЕНИЕ
      Мартовское солнце едва пробивалось сквозь немытые окна с железными решетками. В классной комнате стоял обычный шум перед началом занятий. Мальчики прыгали через скамьи и столы, взбирались на высокую учительскую кафедру, прислоненную к стене, кричали на разные голоса, подражая домашним животным. На них косился со стены портрет строгого, одетого в красный военный мундир немолодого человека - герцога Максимилиана Иосифа, а за рамой портрета торчал солидный пучок розог, призванный напоминать, что отец - покровитель своих верноподданных может в случае надобности пустить в ход розги.
      Высокий рыжий мальчик, дергая за полы худенького ученика с нежным, девически розовым лицом и светлокаштановыми волосами, дразнил его, выкрикивая нечленораздельные звуки, нечто вроде: "Га-арр-ю", "га-рр-ю".
      Очевидно, это должно было означать что-то очень обидное, потому что лицо худенького мальчика залилось густой краской и слезы навернулись на глаза.
      - Не смей дразнить меня, Курт! Меня зовут Гарри, и это совсем нe похоже на крик осла.
      - Похоже, похоже! - не унимался Курт. И опя-ib выкрикнул имя Гарри "но-ослнному", вызывая смех школьников.
      Ко вдруг Курт оборвал своя выкрики: его схватил за шиворот и оттащил от Гарри коренастый мальчик.
      - Оставь Гарри в покое! Слышишь?! - строго сказал он.
      Христиан Эсте (так звали защитника Гарри) погрозил кулаком Курту и увлек Гарри за собой. Они сидели за одним столом и всегда шли из лицея вместе.
      Курт на этом не успокоился бы, но тут прозвенел ззоиок, мальчики разбежались по местам. Ректор Шальмейер, рослый старик с умным, энергичным лицом, одетый в фиолетовую сутану католического священника, не спеша вошел в класс и поднялся на кафедру.
      - Лети, - торжественно сказал, ректор, - сегодня классов не б\дст! Наш добрый герцог Максимилиан Иосиф (и ректор Шальмейер перевел глаза па портрет, висевший на стене, а также и на розги) сегодня отрекся от престола.
      Класс взволнованно загудел. Мальчики плохо попали смысл сказанного наставником, но обрадовались, что занятий не будет. Рыжий Курт не удержался и закричал:
      - Вот если бы герцог каждый день отрекался, было бы совсем хорошо!
      Ректор строго взглянул на Курта и продолжал свою речь:
      - Я прошу вас, дети, тихо и спокойно разойтись но домам, как полагается при подобном случае. Не толкайтесь на улицах и не приставайте к взрослым с ненужными расспросами. Собирайте книги и тетради... Курт, выйди к доске и прочитай молитву.
      Курт подбежал к доске, вытянулся, как солдат, и прочитал латинскую молитву, глотая слова и не понимая их значения. Ректор Шальмейер сделал отпускающий жест и поплыл из класса. За ним побежали мальчики, стуча башмаками по мошепному каменными плитами л вору лицея.
      Дюссельдорфский лицей, преобразованный из иезуитской коллегии, помешался в старинном францисканском монастрыре, вдоль стен которого протекал большой приток Рейна - Дюссель. В обветшалом здании лицея пахло сыростью: каменные полы кое-где поросли мхом, в классных комнатах со сводчатыми потолками было холодно и неуютн.). Учителя францисканского лицея были почти все священниками. Они вбивали в головы своих учеников латинский, греческий и древнееврейский языки, историю, геограюию, мифологию и, разумеется, немецкий и французский. Труднее всего приходилось изучать историю и географию. В самом начале XIX века на карте Европы не было ничего постоянного и сколько-нибудь усгойчивою.
      Границы больших и малых государе гв то и дело передвигались, жители городов и деревень меняли свое подданство и присягали на верность то одному, то другому властителю. Наполеон Бонапарт, став императором Франции, стремился взять в свои руки судьбы всей Европы. Его огромные армии беспрестанно двигались по дорогам, совершали горные переходы, выигрывали сражение за сражением и подчиняли себе различные страны. Теперь пришла очередь и Германии. Раздробленная на четыреста мелких монархий, измученная рядом опустошительных войн, она не могла сопротивляться воле французского завоевателя. Мелкие немецкие княжества одно за другим оккупировались французской армией, а их правители отрекались от престола и бежали.
      Такое событие произошло и в описываемое время, 24 марта 1806 года, в рейнском городе Дюссельдорфе, в столице маленького герцогства Юлих-Берг. Герцог Максимилиан Иосиф покинул свои владения, и на его место воцарился назначенный Наполеоном муж его сестры, маршал Иоахим Мюрат. Французский император охотно раздавал завоеванные земли своим родственникам.
      В этот день на Рыночной площади царило большое оживление. Мрачное, серое небо нависало над городской ратушей, зданием театра и чугунной статуей кур4)Юрста Иоганна Вильгельма на коне. Люди толпились у дверей ратуши и читали большое объявление, вывешенное у входа. Это был манифест, в котором бывший курфюрст прощался со своими верноподданными, благодарил их за службу и освобождал от присяги. Курфюрст относился к своим подданным не лучше и не хуже, чем другие немецкис князьки: он так же, как и прочие, заставлял трудиться на себя крепостных крестьян и выжимал подати и налоги из горожан - ремесленников и купцов. Но немецкие обыватели в ту пору были до того раболепны, что не могли и представить себе жизнь без курфюрстов и герцогов, которых они с детства привыкли считать отцами-благодетелями. Вот почему многие из дюссельдорфских жителей искренне огорчались, узнав об отречении старого курфюрста, и не понимали, как же они будут жить дальше.
      В пестрой толпе, наполнявшей Рыночную площадь и непрерывно сменявшейся, можно было увидеть и двух друзей-мальчиков-Гарри Гейне и Христиана Зете. Они протискивались к дверям ратуши, когда Гарри вдруг почувствовал, что его кто-то схватил за руку. Это был портной Килиан, живший на Болькеровой улице, неподалеку от дома Гейне.
      Одетый в нанковую куртку, в которой он обычно сидел дома, в короткие панталоны и шерстяные чулки, спадавшие вниз и открывавшие голые коленки, Кнлиан дрожал от волнения. Он прижал к себе мальчика и сказал:
      - Курфюрст приказал благодарить.
      Гарри не понял слов Килиана. Христиан тоже ничего не мог объяснить, но, когда старый солдат-инвалид, выкрикивая слова манифеста, громко заплакал. Христиан тоже стал всхлипывать. Между тем па остроконечной крыше ратуши появились люди с молотками и топорами.
      Они стали сбивать с фасада здания гербы бывшего курфюрста. Тут и Гарри стало как-то не по себе. Ему казалось, что мир рушится и солнце уже никогда не будет золотить окна ратуши. На балконе здания стояли советники ратуши-уважаемые дюссельдорфские жителис растерянно-постным видом. Гарри схватил товарища и потащил его за собой. Обычно на площади у памятника Иоганна Вильгельма стоял продавец яблочных пирожков, о которых нередко мечтали ребята. Веселый, краснорожий парень таинственно накрывал белым передником корзину со своим товаром и, завидев подходящего покупателя, начинал выкрикивать: "Вот яблочные пирожки, совсем свежие, прямо из печки, и какой деликатный запах!.."
      Гарри взглянул на место, где обычно стоял продавец яблочных пирожков. Ведь Гарри каждый день, отправляясь в лицей, пересекал площадь и здоровался с парнем в белом переднике, как со своим добрым знакомым. Нет, мир еще не окончательно рухнул: парень, как всегда, прикрывал корзину передником, хотя и ничего не выкрикивал, потому что тоже был растерян. Когда мальчики поравнялись с ним, он слабо улыбнулся Гарри и приподнял передник. Гарри заглянул в корзинку; пирожки показались ему не такими аппетитными, как раньше, а сухими и сморщенными... Гарри и Христиан стояли у памятника и молчали. Христиан Зете вдруг спросил:
      - О чем ты думаешь, Гарри?
      - О яблочных пирожках, - мечтательно ответил Гарри. - Нет, о курфюрсте Иоганне Вильгельме. О том и другом.
      - Не понимаю, - сказал Зете.
      Гарри улыбнулся:
      - Видишь ли, это длинная история. Мне моя нянька Ниппель рассказала, что, когда скульптор отливал статую курфюрста, не хватило металла, и тогда добрые женщины стали отдавать свои серебряные ложки на отливку. Так вот я и думаю, сколько яблочных пирожков можно было купить на все эти ложки!
      Христиан весело рассмеялся:
      - Ты всегда, Гарри, что-нибудь придумаешь! За это я тебя и люблю.
      - И ведь сколько ложек проглотила эта статуя, хотя в ней нет никакого супа, - сказал Гарри.
      Мальчики спохватились: пора было идти домой. Они расстались.
      Гарри медленно шел по Болькеровой улице. Мысли его путались, события странно преломлялись в мечтательной голове. Несмотря на то что ему шел только девятый год, он был очень развит, много читал, и все прочитанное не забывалось, оставалось жить в его сознании и вызывало новые мысли и мечты. Иногда Гарри представлял себя капитаном на большом фрегате, смело бороздящем моря и океаны. Иногда он видел себя атаманом разбойников, которые отнимают несметные сокровища у богатых и раздают их беднякам. Ему нравился Карл Моор, герой шиллеровской драмы "Разбойники", он слышал в лицее имена древних героев, граждан Греции и Рима, искавших правды и справедливости, и ему хотелось подражать им.
      Когда Гарри проходил мимо лавки колбасника, он увидел такую сцену: жирный колбасник с тройным подбородком говорил своей жене, проливавшей горькие слезы:
      - Что ты плачешь, дура? Лишь бы была спина, а палка всегда найдется!
      Гарри сразу понял, что колбасница плачет потому, что курфюрст отрекся, а муж ее утешает. Хорошо утешает! И Гарри захотелось поскорее узнать, какая же будет новая палка... Мальчик понял также, что не все любили бывшего курфюрста. Он только что видел, как в водосточной кагане валялся старый горбун Гумнерн и во все горло выкрикивал слова французской нссешли:
      "Cа ira, Ca ira" [Припев революционной песни времеи французской революции 1789 года: "Дело пойдет на лад"]. Гумперцу, пожалуй, курфюрст тоже не нужен...
      ДОМ НА БОЛЬКЕРОВОЙ УЛИЦЕ
      На следующее утро Дюссельдорф наполнился торжествующими звуками военной МУЗЫКИ. Горожане бросились к окнам и балконам, хозяйки торопились убрать с подоконников одеяла и перины, которые проветривали с утра; многие вывешивали ковры, выставляли, несмотря на раннюю и холодную весну, горшки с цветами.
      Гарри проснулся рано, тихонько оделся, чтобы не разбудить шестилетнюю сестру Шарлотту, и зашел в маленькую гостиную. Отец, по обыкновению, сидел в глубоком кресле, укутанный пудермантелем [Пудермантель - накидка из полотна, которую надевали на плечи перед бритьем и стрижкой], а парикмахер ловко причесывал его, орудуя горячими щипцами и пудря его золотистые волосы. При этом вездесущий парикмахер бойко рассказывал о том, что сегодня в ратуше будут приносить присягу новому герцогу - Иоахиму.
      - Этот герцог, - говорил парикмахер, - самого знатного рода и женат на сестре Наполеона. Он отличается очень тонкими манерами и носит черные волосы, прекрасно завитые в локоны.
      Отец весело засмеялся и ласково погладил по голове Гарри.
      - Сын мой, - сказал Самсон Гейне, - запомни сегодняшний день - 25 марта 1806 года. Великая французская армия пришла в наш город.
      - Как, и Наполеон? - воскликнул Гарри.
      - И он, наверно, посетит наш Дюссельдорф. Тебе везет: сегодня тоже не будет классов. - И, увидя улыбку на лице сына, добавил: - Теперь мы будем жить поиному: мои дела пойдут хорошо, к все смогут покупать английский вельветин.
      Гарри не знал еще, что такое вельветин, но в этом слове для него прозвучала мысль о благополучии дома на Болькеровой улице, где они жили. Мальчик часто слышал разговоры о сукнах, о торговле, о векселях и кредиторах. Он знал, что у отца есть лавка, где продаются сукна, и даже читал в "Дюссельдорфской газете" объявление. Мать бережно хранила номер газеты, где красивым крупным шрифтом было напечатано: "Самсон Гейне оповещает уважаемых покупателей, что он живет на Болькеровой улице, вблизи Красного Креста, и там можно покупать по дешевым ценам разнообразные новомодные товары, кроме тех, которыми он торгует в своей лавке на Рынке".
      За утренним кофе Самсон Гейне неожиданно для всех появился в необычном виде: на нем был темно-синий мундир с бархатными небесно-голубыми отворотами и золочеными эполетами. В форме офицера гражданской гвардии, которую он носил, когда французские республиканские войска в первый раз оккупировали Дюссельдорф в 1795 году, Самсон Гейне еще больше привлекал внимание красивой внешностью. Правильные черты лица, благородные, размеренные движения - весь его облик напоминал скорее аристократа, чем скромного купца, не очень удачливого в своих делах. Десять лет назад, в июле 1796 года, Самсон Гейне, тогда тридцатидвухлетний жизнерадостный и беспечный человек, прибыл в Дюссельдорф из родного Ганновера, чтобы попытать счастья в торговле. К тому времени он уже успел узнать превратности судьбы: побывал в военных походах принца Кумберлендского и с тех пор сохранил страсть к лошадям и собакам. У него совсем не было денет, когда он появился в Дюссельдорфе с шестеркой отборных лошадей и несколькими рекомендательными письмами от влиятельных лиц, в том числе и от младшего брата, Соломона, гамбургского банкира.
      Если Самсону Гейне не очень везло в коммерческих делах, то его ждала удача в другом: он познакомился с Бетти фон Гельдерн, дочерью недавно умершего известного дюссельдорфского врача Готшалка фон Гельдерна.
      Как раз в то время, когда в Дюссельдорф прибыл Самсон Гейне, дом Гельдернов был погружен в глубокий траур: вслед за доктором Готи'алиом в могилу сошел брат Бетти, молодой врач Ис.зеф. Осиротевшая семья состояла теперь из двух сестер - Бетти и Иоанны - и брата Симона.
      Любимица всей семьи, добросердечная от природы и красивая, Бетти тяжело переживала двойной удар.
      Самсон Гейне сразу понравился Бетти своей добротой и сердечностью. Его жизнерадостность и радужные надежды на будущее утешали девушку, находившуюся в горе.
      Вскоре молодые люди решили пожениться. Но многочисленные родственники Бетти воспротивились ее браку с пришельцем. С большим трудом удалось Бетти настоять на своем. В начале февраля 1797 года состоялся брак Бетти фон Гельдерн и Самсона Гейне, а 13 декабря того же года в небольшом доме на Болькеровой улице родился их первенец, Генрих Гейне, или Гарри, как его звали в семье.
      Торговые дела Самсона Гейне шли неважно, но молодой купец не унывал, и неизменная жизнерадостность поддерживала его в трудное время. Строгая и энергичная Бетти постепенно отучила мужа от пристрастия к карточной игре, лошадям и собакам. Как напоминание о прежних привычках, во дворе стояла сломанная карета, а в конюшне вместо лошадей жил дворовый пес, грязный и шелудивый, как бы в насмешку прозванный Красавцем. Со времен военной службы Самсон Гейне питал любовь к оружию и мундирам...
      Когда он вошел в столовую, где его уже ждала вся семья, щеки Бетти покрылись счастливым румянцем - до того привлекательным показался ей муж в пышной военной форме. Она вспомнила то время, когда Самсон возглавил отряд гражданской гвардии в Дюссельдорфе и очень гордился тем, что ему с товарищами была поручена охрана порядка и спокойствия в городе. Он степенно проходил по Болькеровой улице во главе своего отряда и с рыцарским изяществом салютовал Бетти, стоявшей у окна.
      Самсон Гейне был страстным поклонником всего французского. Он не раз повторял, что немцам не мешает поучиться принципам свободы у французов. После того как оккупационная армия покинула Дюссельдорф в 1801 году и в курфюршестве Юлих-Берг воцарился Максимилиан Иосиф, Самсон Гейне часто вспоминал о тех счастливых временах, когда на Рейне господствовал французский дух. Бетти не разделяла восторгов супруга: она была пламенной немецкой патриоткой и в господстве чужеземцев видела позор для Германии. Однако при этом она увлекалась учением французских просветителей XVIII века и зачитывалась педагогическими сочинениями Жан-Жака Руссо. Своего первенца, Гарри, она хотела воспитать по всем правилам новейшей педагогики. Когда мальчику исполнилось четыре года, его отдали в частный детский сад, где Гарри был единственным мальчиком среди девочек. Старая учительница водила детей на прогулку и рассказывала им глупейшие, сентиментальные истории. Вскоре Бетти убедилась, что лучше ей самой заняться воспитанием сына. Мальчик рос под наблюдением матери, которая была очень образованной. Еще живя в родительском доме, она помогала отцу в его научных работах и поражала посетителей доктора фон Гельдерна прекрасным знанием латинского языка.
      Трезвая, рассудительная натура матери, ее любовь к здравому смыслу значительно расходились с поэтическими мыслями и мечтами мальчика. Он горячо любил сказки, легенды, народные песни, страшные истории с привидениями.
      В это утро Гарри не сиделось за столом. Воспользовавшись тем, что мать загляделась на необычный костюм отца, мальчик незаметно выскользнул в переднюю, надел куртку и шапку и выбежал на улицу, где резко звучал барабанный бой.
      - Гарри, Гарри! - позвала мать. - Куда он исчез?
      Но появившаяся в дверях нянька Циппель испуганно сказала, что Гарри убежал на улицу. Бетти всплеснула руками, а Самсон добродушно сказал:
      - Не пугайся, дорогая моя, он не маленький и с подоконника не свалится.
      В каждой семье хранятся свои истории. Случай, о котором вспомнил Самсон Гейне, произошел, когда Гарри бьпо шесть лет. Однажды в жаркий летний день мальчик сет с книжкой на подоконник и стал задумчиво смотреть в окно. Разморенный жарой, он прилег и заснул, свесив гочоау вниз. Подоконник был узок, туловище свисало из окна. Проходившие по Болькеровой улице с испугом с. - елили за мальчиком. Они позвали мать, которая' выбежала па мостовую. Расстелили пуховые перины подушки, ковры, чтобы ребенок, упав на улицу, не разбился Разбудить его боялись, так как от неожиданности он мог скатиться вниз. Войти в комнату тоже было опасно, потому что стук двери мог спугнуть спящего мальчика. Наконец мать решилась. Она сняла обувь, тихонько откоыла дверь и стала подкрадываться к окну, внизу, на улицe, замерли зеваки. Бетти протянутла руки, схватила сына и прижала его к груди. С улицы доносилось - "Да здравствует мадам Гейне!.. Ура!.."
      "Мама зачем ты меня разбудила? Мне снилось, что я в райском саду и птицы пели песни, которые я сочинил", - сказал Гарри.
      Услыхав о подоконнике, Бетти улыбнулась, но тут же сказала:
      - Смотри, какая толпа на улице, его могут задавить.
      - Не задавят, - уверенно сказал отец. - Не забудь, что он уже лицеист. Я встретил вчера ректора Шальмейера и он очень хвалит Гарри за успехи.
      Действительно, Гарри в этот первый год ученья в лицее легко усваивал школьную науку и особенно увлекался древней и новой поэзией. Он мог рассказать наизусть все античные мифы и знал их не хуже, чем "Гулливера" Свифта или волшебные сказки Шарля Перро.
      - Я даже рад, что он пошел посмотреть на французов. Он слишком любит книги, пусть увидит жизнь. Я в его возрасте...
      Но тут Бетти добродушно пошутила над мужем:
      - Знаю, знаю... Ты в его возрасте уже участвовал в походах принца Кумбсрлендского.
      Самсон Гейне весело рассмеялся и обнял жену:
      - В такой день я даже не могу рассердиться!..
      ПОД ФРАНЦУЗСКИМ ЗНАМЕНЕМ
      Войска Наполеона вступали в Дюссельдорф развернутым строем. Это был торжественный парад всех родов оружия. Но двум сторонам мостовой выстроились горожане; из окон, с балконов домов глядели любопытные.
      А по улицам бодро шля французские гренадеры, мелькали штыки и ружье', высокие медвежьи шапки, трехцветные кокарцы. Гарри сточл прмжаыпись к стене какого-то дома и смотрел на нескончаемый поток французских солдат. Пго внимание привлек высокий тамбурмажор' в расшитом сенсором мундире. Он подбрасывал позолоченную булаву, ловко подхватывал ее в воздухе, успевая, при этом заметить, какое впечатление он производит на девушек, выглядывавших из окон.
      Гарри прибежал на Рыночную площадь. Она была переполнена народом. Здесь толпились мастеровые, мелкие торговцы, окрестные крестьяне; встречались и важные господа, хмуро сосредоточенные, брезгливо отстранявшиеся от грубого прикосновения какого-нибудь ротозея.
      В толпе сновали ребятишки, и Гарри увидел долговязого Курта. Он не был с ним и дружбе, но в такой день все распри забываются, и Гарри с помощью Курта взобрался на конную статую Иоганна Вильгельма. Гарри восседал у самой лошадиной головы, а Курт примостился поближе к хвосту. Ото'"" ".а было хорошо видно все, что происходило вокруг. На ратуше уже сверкал новый герб герцога Иоахима Мюрата. На чугунных зоилах балкона были разостланы пышные бархатные покрывала, а городские советники, только вчера выглядевшие довольно уныло, стояли теперь приободрившись, в новых одеждах, и казалось, что их лица тоже перекроены на французский манер, как и вся ратуша, где у входа стояли на карауле два рослых французских ^гренадера.
      Толпа шумела на площади, мелькали взволнованные, красные лица. Гарри прижимался к длинному парику курфюрста Иоганна Вильгельма, и ему чудилось, что чугунный курфюрст шепчет: "Крепче держись за меня!"
      Но вот на крепостном валу загремели пушечные выстрелы, церемония присяги в ратуше окончилась, и на балкон вышел бургомистр в красном сюртуке, как это полагалось в торжественных случаях. Он произнес длинную речь, и Гарри казалось, что эта речь растягивается, как ванный колпак из резины. Гарри ничего не понял из слов бургомистра и только разобрал одну фразу: "Мы хотим вас сделать счастливыми". Заиграли трубы, забили барабаны, и все громко закричали: "Виват!" Долговязый Курт так развеселился, что чуть не слетел с коня, а Гарри крепко ухватился за старого курфюрста, потому что у него закружилась голова.
      Когда Гарри прибежал домой, его встретила взволнованная мать. Она не знала, что делать: радоваться возвращению сына или бранить его за то, что он доставил столько беспокойства. Мальчик молчал и, придя в себя от волнения, только смог сказать: "Нас хотят сделать счастливыми, и потому сегодня опять нет классов".
      Прошло несколько дней, и жизнь в Дюссельдорфе вошла в свою колею. У многих горожан стояли на постое солдаты и офицеры. Гарри очень обрадовался, когда узнал, что у них поселился французский барабанщик.
      Его вскоре все стали звать мосье Ле Гран. Самсон Гейне подолгу беседовал с барабанщиком, рассказывая ему, каждый раз с изменениями и дополнениями, о том, как он участвовал в походах. Барабанщик, небольшого роста, с огромными черными усищами и огненно-черными глазами, говорил, в свою очередь, о тех сражениях, в которых он принимал участие. Из его уст сыпались имена наполеоновских генералов; он играл названиями чужеземных городов, рек и полей сражений. Маленький Гарри как завороженный слушал рассказы мосье Лс Грана.
      Барабанщика поместили в полутемном чуланчике, но и тут он сумел устроить солдатский уют: повесил на стенах какие-то картинки, а свою походную постель покрыл трехцветным одеялом. В каморку к Ле Грану нередко украдкой забегал Гарри. Мать, очень недовольная постоем французского барабанщика, запрещала сыну общаться с ним. Но Гарри тянуло к солдату, овеянному славой походов и победоносных битв.
      Посадив мальчика на колени, мосье Ле Гран рассказывал ему про французскую революцию. Он описывал сцену взятия Бастилии с такой живостью, как будто это произошло вчера, а не семнадцать лет назад. Тогда мосье Ле Гран еще не был барабанщиком; мальчиком он бегал по улицам Парижа и вместе с восставшим народом шел на приступ Бастилии. В глазах мосье Ле Грана сверкали слезы, когда он вспоминал день 14 июля 1789 года. Рассказывая, он бил в свой барабан и припоминал звуки, которые слышал в тот памятный день.
      Мосье Ле Гран уверял, что при помощи барабана можно научиться французскому языку. Он барабанил революционные марши, объясняя такие слова, как "свобода", "равенство" и "братство"; когда хотел передать слово "глупость", барабанил назойливый немецкий Дессауский марш. Гарри даже обижался, когда он, произнося слово "Германия", выстукивал мелодию, под которую на ярмарках танцевали дрессированные собаки.
      Шло время... Французский правительственный комиссар Беньо проводил в оккупированных землях демократические реформы. Все дворянские привилегии были отменены; католики, протестанты и евреи уравнены в правах. В Рейнской области, в которую входил и Дюссельдорф, стали развиваться торговля и промышленность.
      На первых порах население было удовлетворено французским владычеством, уничтожившим феодализм и крепостное право.
      Самсон Гейне, радуясь успехам сына, который хорошо переходил из класса в класс и пользовался любовью ректора лицея Шальмейера, стал задумываться о его дальнейшей судьбе. Не раз он заводил споры с женой, хотевшей видеть сына ученым. Но она не любила поэзии, к которой Гарри чувствовал склонность, и ни за что бы не согласилась, чтобы сын ею занимался. Самсон Гейне предпочитал для Гарри военную карьеру. Обычно не слишком многословный, он в таких случаях произносил длинные речи в защиту своего мнения.
      - Надо понимать, - говорил он, - что наше времяэто время великих полководцев и славных завоеваний.
      Неужели, Бетти, тебе не хотелось бы видеть нашего Гарри в мундире наполеоновского генерала?
      И он ей тут же напоминал о судьбе одной ее подруги, которая вышла замуж за французского офицера, произведенного Наполеоном в герцоги.
      Со временем, - продолжал Самсон Гейне, - этот герцог станет королем, а твоя подруга королевой, - И он заканчивал свою речь шуткой: - Разве ты не хочешь, чтобы и твой сын был королем? Гарри Первый. Звучит неплохо?
      Сам Гарри был увлечен французами и Наполеоном.
      Он до того полюбил мосье Ле Грана, что чистил медные пуговицы на его мундире и натирал мелом его белый жилет.
      Как-то раз, сидя на мшистой скамейке дюссельдорфского Дворцового сада, Гарри погрузился в чтение. Он очень любил "Дон-Кихота" Сервантеса и много раз перечитывал эту книгу. Рыцарь Печального образа пленял Гарри своим благородством и душевной чистотой. Разве Дон-Кихот из Ламанчи был виноват в том, что мир так зол и жесток? Ведь рыцарь хотел защитить всех обиженных и обездоленных, но это ему не удавалось, и он каждый раз гюпадал в беду и испытывал разочарование.
      Гарри часто плакал от огорчения, когда видел, что ДонКихот честно сражается с ветряными мельницами или принимает медный таз цирюльника за шлем грозного волшебника.
      Гарри с увлечением читал бессмертную книгу Сервантеса, но вдруг его внимание привлек какой-то шум. Он поднял голову и увидел, как по широкой аллее Дворцового сада медленно двигалась кавалькада. Солнце, пробиваясь сквозь листву, играло на золоте военных мундиров. Впереди на маленькой белой лошадке ехал французский император. Он спокойно сидел в седле, одной рукой высоко подняв поводья, а другой нежно похлопывая свою лошадь по -красиво изогнутой шее. Гарри охватил восторг. Ему почудилось, что он во сне и это не Наполеон едет по саду в сопровождении своей свиты, а какойто античный бог, отправившийся на прогулку в священные рощи Греции.
      Верховая езда в аллеях Дворцового сада строго запрещалась. За нарушение правила взимали штраф в пять талеров. Гарри припомнил это и улыбнулся. Конечно, ни один из полицейских не решился бы задержать императора я взыскать с него положенный штраф, ц он ехал спокойно и уверенно в своем зеленом мундире и исторической треугольной шляпе. Глаза Наполеона казались ясными как небо, на его губах играла улыбка. Но мальчик подумал, что стоит свистнуть этим губам, и от всех князей, попов и вельмож не останется следа во всем мире.
      Лоб императора был нахмурен, словно в нем гнездились угрозы грядущих боев.
      Гарри отбросил книгу. Он забыл о бедном Дон-Кихоте, который неудачно хотел устроить мир по-своему, и думал только о нем, о французском императоре, заставлявшем народы подчиняться своей воле.
      "НОЕВ КОВЧЕГ"
      Семья Гейне постепенно увеличивалась. После сестры Шарлотты появились на свет еще два брата - Макс и Густав. Гарри, наслушавшись народных сказок, жалел, что в их семье нет, как в сказочных семьях, семи братьев.
      И он мечтал о том, чтобы быть одним из семи принцев, сыновей короля какой-то волшебной страны. Мальчик привык создавать жизнь в своем воображении. У него уже был свой мир, полный причудливых фантазий.
      Но действительность оказывалась совсем иной. Увы, его отец совсем не походил на сказочного короля. Дела Самсона Гейне шли с каждым годом все хуже и хуже, надежды на расцвет торговли при французах быстро исчезли. Ввоз английских товаров в прирейнские области был закрыт, а торговля отечественными сукнами тоже стала ограниченной из-за таможенных рогаток. Самсону Гейне пришлось искать других заработков. Одно время он взялся распространять государственные лотерейные билеты; не пренебрегал и разными коммерческими делами.