Александровский cад

      – Алексей!
      Лицо Варфоломеева подобрело еще больше, когда он увидел Таню.
      – Татьяна!!! – воскликнул он. – По-прежнему вместе и по-прежнему ищете приключения на свою голову.
      Казарин не остался в долгу.
      – И на вашу тоже, Герман Степанович, – спокойно произнес он.
      Повисла неловкая пауза. С последней их встречи прошло уже несколько лет, но Алексею не хотелось вступать в разговор с человеком, который принес столько горя ему и его семье. Варфоломеев это почувствовал и с горьким сарказмом заметил:
      – Что ж ты молчишь и ни о чем не спросишь? Ну спроси же, не стесняйся: «Где ж тебя, старый хрыч, все это время черти носили?»
      Алексей усмехнулся:
      – Мы об этом после поговорим, потом… а сейчас давайте к делу.
      – А какие у нас могут быть дела? – наивным голосом спросил 1ерман Степанович – Вы же сюда за книгой приехали, так?
      – Ну, так, – согласился Алексей.
      – Теперь она у вас, – кивнул Варфоломеев на Таню. – Будем считать, что вы в очередной раз удачно перебежали мне дорогу.
      Молчавшая до сих пор Таня не выдержала:
      – А вы бы не ходили поперек! – Татьяна с сожалением оглядела Варфоломеева с ног до головы. – Сколько можно, Герман Степанович? Посмотрите на себя, что с вами стало?
      Варфоломеев усмехнулся:
      – Все такая же заботливая и активная. Одно слово – комсомолка Шапилина…
      – Казарина, – поправила его Татьяна. Варфоломеев удивленно вскинул брови:
      – Поженились, значит?
      Он заулыбался и от радости даже начал потирать руки. Ни Алексей, ни Татьяна так и не поняли, откуда он вытащил еще один пистолет. Дуло мгновенно было направленно на Татьяну. Лешка сделал непроизвольное движение в сторону Германа, но его остановил резкий окрик:
      – Алексей, пожалей Таню! Казарин остановился.
      – Слушай меня внимательно и не делай глупостей, – изменившимся голосом приказал Варфоломеев. – Странно, что твой отец не научил тебя этому трюку. И не вбил в голову, что грамотные люди на такие дела с одним пистолетом не ходят. – Герман Степанович говорил быстро, не давая Лешке опомниться. – Ты можешь стрелять, но не сомневайся, что выстрелов будет два. И два трупа: мой и Татьяны. Не думаю, что тебе это надо. Значит, будем вести себя разумно. Предлагаю ничью. Ты сейчас оставляешь нас двоих, а сам на всех порах летишь в трапезную…
      Тут Варфоломеев сделал небольшую паузу и эффектно произнес:
      – Там мои люди с минуты на минуту– могут добить твоих отца и мать.
      Казарину показалось, что он ослышался.
      – Какую мать? – не понял Алексей и покосился на Таню, до которой тоже с трудом доходил смысл последних слов старика.
      Несмотря на весь трагизм ситуации, Варфоломеев не смог сдержать улыбки – настолько комичные выражения появились на лицах его бывших воспитанников.
      – Какую мать?! – с издевкой переспросил Герман Степанович. – Да твою, Алеша, твою. Надеюсь, у них будет возможность самим тебе все рассказать.
      Варфоломеев перестал улыбаться, лицо его вновь стало каменным.
      – Торопись. А за Татьяну не беспокойся – не трону. Во-первых, долг у меня перед тобой за 41-й год, а во-вторых, старая любовь, говорят, не ржавеет.
      Совершенно потерянный, Лешка продолжал стоять на месте, не отводя дула пистолета с Варфоломеева. Его голова отказывалась что-либо понимать.
      – Алешка, не верь ему, – неожиданно закричала Татьяна. – Какая мать, какой отец?! Он же блефует! Ты что, не видишь?!
      Варфоломеев криво усмехнулся и, не сводя глаз с руки Алексея, судорожно сжимающей пистолет, полез в нагрудный карман.
      – Держи! – И он кинул в сторону Тани какую-то красную книжечку.
      Татьяна поймала ее на лету, развернула и быстро пробежала глазами.
      – Это удостоверение Владимира Константиновича, – растерянно пробормотала она и посмотрела на мужа.
      Вновь наступила невыносимая пауза. Казарин и Варфоломеев продолжали неотрывно следить за малейшими движениями друг друга. Алексей никак не мог решиться оставить жену одну, однако чем дальше, тем яснее он понимал, что другого выхода у него нет. И тут на помощь пришла Татьяна.
      – Иди, Алешка, не теряй времени, все будет нормально. – Она попыталась изобразить на лице подобие улыбки.
      – Ну, смотрите, Герман Степанович… – угрожающе произнес Алексей и попятился к выходу.
      Когда Варфоломеев вышел из трапезной, Афанасий подошел к Казарину-старшему поближе, что-то поискал языком за левой щекой, сплюнул и произнес:
      – Даю вам три минуты подумать. Зачем ломать кости, если можно их не ломать. Петя, держи их обоих на мушке, а я пока доем то, что не успел…
      Он придвинул к столу скамейку и, крякнув, сел возле алюминиевой миски, рядом с которой лежал огромный кусок черного хлеба. Почесав небритый подбородок, Афанасий приступил к трапезе. От его громкого чавканья Анна сморщилась. Это не ускользнуло от внимания столующегося.
      – Что, не нравится? Ничего, скоро не понравится еще больше.
      Анна отвернулась. Наступила мертвая тишина, прерываемая лишь ритмичным до омерзения чавканьем. Наконец Афанасий закончил, вновь поискал что-то языком за щекой, встал, подошел к Казарину и, ни слова не говоря, ударил его прикладом автомата по ребрам. Анна вскрикнула, попыталась вскочить, но, отброшенная Петром назад, вновь рухнула на скамейку.
      – Я же говорил, что не понравится, – сказал Афанасий и икнул.
      – Ладно, черт с вами, я все скажу, только не трогайте его больше. – Анна не отрываясь смотрела на согнувшегося Владимира.
      – Ну, вот и правильно, чего, правда, ссориться, – вздохнул Афанасий и молча уставился на Анну.
      – Код у Германа.
      – А я-то думал, мы договорились. – Афанасий вновь поднял автомат.
      – Да говорят же вам, табличка с кодом была в удостоверении! – истерично закричала Анна и еще раз попыталась вскочить. Но Петр вновь отбросил ее назад.
      Афанасий почесал небритый подбородок.
      – А он знает?
      – Вы у меня спрашиваете?!
      Афанасий задумался, и в зале вновь наступила гнетущая тишина.
      – Хорошо, кабы так, – произнес он наконец. – Петька, не спускай с них глаз, а я быстренько.
      Он засеменил к двери, звякнуло тяжелое железное кольцо, и небритый человек в сутане скрылся в черном проеме.
      Лешка выскочил из собора и со всех ног бросился к трапезной, где на втором этаже тускло горел свет. Вся остальная территория была погружена во мрак. С Афанасием они столкнулись на лестнице. Лешке повезло, он успел отскочить в сторону и вжаться в стену в полуметре от входной двери.
      С одиноким Петром Казарин-старший разобрался быстро. Помог все тот же камень-неваляшка, спрятанный в рукаве. Петру достаточно было на секунду отвести глаза, как послышался свист… Удар пришелся в висок, и, захрипев, Петр завалился набок.
      – Аннушка, ты просто умница, – произнес Владимир, после чего взялся за бок и поморщился, – больно… сволочь…
      В этот момент скрипнула дверь и в темном проеме показалась фигура в монашеском одеянии. И снова послышался свист камня-выручалочки, но Афанасий ловко увернулся и вдруг произнес Лешкиным голосом:
      – Батя, так и убить можно…
      В эту же секунду на улице раздался взрыв…
      – Танька! – крикнул Лешка и стремглав выскочил наружу. За ним бросились Казарин-старший и Анна.
      Тани в соборе не было. Анна, Владимир Константинович и Лешка вновь выбежали наружу и остановились в нерешительности, лихорадочно соображая, куда двигаться дальше.
      И тут они увидели Татьяну, появившуюся из-за угла. Она, спотыкаясь, кинулась к мужу, уткнулась ему в грудь, и с ней началась истерика. Насмерть перепуганный, Лешка вначале убедился, что с женой все в порядке, и только затем, борясь с подступившим к горлу комком, спросил:
      – Это он?
      Татьяна кивнула и сквозь слезы начала сбивчиво бормотать:
      – Он. Приказал идти с ним вон до той башни, открыл дверь хода, ведущего куда-то вниз, попрощался, с иронией посоветовал продолжать изучать историю, особенно подземные ходы, и потребовал, чтобы через минуту я была далеко. А потом этот взрыв.
      – Так, дамы, вы остаетесь здесь, а мы с Лешкой – на место происшествия, – произнес молчавший до сих пор Казарин-старший и первым рванул в сторону стены.
      Внутри башни стояло облако пыли, а весь пол был завален грудой битого кирпича.
      – Узнаю почерк барона фон Шпеера, -• медленно произнес Владимир Константинович и, махнув рукой, направился к выходу.
      Когда Казарины увидели Анну и Таню, те мирно сидели на большом камне и о чем-то оживленно беседовали. Видно было, что контакт они наладили сразу. Татьяна успокоилась, и лишь красные глаза выдавали ее недавнее состояние. Подойдя к ним, Лешка нерешительно остановился, но ситуацию разрядил Владимир Константинович.
      – Думаю вас не нужно теперь представлять друг другу, – сказал он, лукаво взглянув на Лешку и Анну.
      – А я-то как рада, два Казариных на меня одну – это слишком, – шмыгнув носом, добавила Танька.
      Анна подошла к Алексею, посмотрела на него снизу вверх и вдруг провела рукой по его щеке.
      – Господи, какой же ты у меня огромный…
      Шапилин шел к машине, стоящей на знаменитом «уголке» возле Никольских ворот. Его лицо было серым от напряжения. За ним следовала охрана и несколько высокопоставленных офицеров НКВД. Один из них пытался что-то объяснить на ходу:
      – Петр Саввич, это рискованно. Казарин подвел всех. Предлагаю остановить поиски и начать служебное расследование.
      Шапилин распахнул дверцу.
      – Тогда начните это расследование с меня, полковник Энкавэдэшник тихо, но очень четко произнес:
      – Если понадобится…
      Шапилин замер, потом смерил наглеца презрительным взглядом, но ответить не успел.
      – Товарищ генерал! Товарищ генерал!!! Казарин звонил. Нашлась англичаночка!
      От подъезда Первого корпуса бежал адъютант. Шапи-лин расстегнул верхнюю пуговицу френча и победно глянул на энкавэдэшника:
      – Засунь свое расследование, полковник, знаешь куда?
      Проводив Владимира Константиновича и Татьяну, Алексей с Анной поднялись на стену, с которой были видны все окрестности и идущая к монастырю дорога. Алексей заботливо постелил на каменный выступ предусмотрительно подобранную сутану и усадил на нее мать. А она вес смотрела на дорогу, по которой удалялись две фигурки – присутствие в монастыре замначальника ГОНа и дочери Шапилина было совсем не обязательно, вернее, нежелательно.
      – Не волнуйтесь… не волнуйся, – тут же поправился Алексей. – Отец с Танькой через полтора часа будут уже в Москве. – Затем он посмотрел на часы и со знанием дела добавил: – Опергруппа приедет, думаю, побыстрее. В общем, у тебя есть минут сорок, чтобы рассказать мне, где же ты была все это время.
      Анна поправила волосы и на минуту задумалась. Перед ее глазами опять поплыли образы, которые она долгие годы гнала от себя, чтобы не сойти с ума от тоски. Она вновь окунулась в ненавистный двадцатый, который застал ее в Севастополе. Снова увидела нагруженный народом и тюками баркас, свое бледное с воспаленными глазами лицо, отражающееся в мутной воде, и много чего еще, о чем старалась забыть.
      – Ты остался в госпитале в городе, – наконец произнесла она глухим, не знакомым самой себе голосом. – Володя усадил меня в лодку и с верным человеком отправился за тобой. Лишь надежда, что вы успеете на последний пароход, заставила меня согласиться сесть в баркас. Впрочем, я мало что соображала в тот момент. Высокая температура сделала свое дело. А когда нас накрыло снарядом, все оборвалось в один миг. Это потом я узнала, что меня спас наш есаул.
      Лешка, не отрываясь, смотрел на мать.
      – Что было дальше?
      – Очнулась я только в Константинополе. О том, что красные захватили и расстреляли всех, кто пытался уплыть последним пароходом из Севастополя, мне долго не говорили. Как я выжила потом – не знаю. Те дни я не очень хорошо помню. Долгое время бросалась к любому, кто вырывался из России. Плакала, умоляла вспомнить мельчайшие детали: а вдруг? Но ничего. Долгие годы – ничего. Вот так я лишилась всего: мужа, сына, Родины… Только сердце обмануть нельзя.
      Анна потрепала сына по волосам.
      – Сколько писем я написала в Красный Крест. Все напрасно. Кто знал, что Татищевы теперь и не Татищевы вовсе. Потом, уже в Англии, я встретила Джеральда. Все как-то потихоньку наладилось. Боже мой, двадцать лет! А когда я тебя увидела там, на аэродроме, я думала, у меня сердце разорвется. Решила, что померещилось…
      Лешка улыбнулся:
      – А я, представляешь, до 41 -го слушал потрясающую историю: папа – красный командир, мама – красный комиссар. Правда, два года назад, благодаря Герману Степановичу, папину биографию мы подправили. А теперь вот и мамину…
      Алексей замолчал и посмотрел на мать. Анна хотела что-то сказать, но подходящих слов так и не нашла. Она отвернулась и, обхватив руками плечи, о чем-то задумалась. В глазах у нее стояли слезы. А Лешка вдруг взял ее ладонь и прижал к своему лбу. В этот момент, забыв обо всем на свете, он испытывал абсолютное счастье… Но тут внизу послышался шум мотора. К монастырю подъехал грузовик, и из него высыпал отряд милиционеров.
      Через пятнадцать минут они уже ходили по территории, стаскивая трупы под стену собора. А Лешка и Анна беседовали со старшим – майором богатырского телосложения.
      – Неужели, товарищ капитан, вы их один всех уложили? – задал, наконец, наиболее интересующий его вопрос майор.
      – Ну а кто, по-вашему?
      Майор восхищенно посмотрел на Казарина. Тот подбоченился.
      – Если бы вы знали, товарищ майор, сколько раз жизнь заложницы и моя висели на волоске, но… – Казарин сделал театральную паузу, скромно потупил глаза и продолжил: – Как видите, обошлось…
      – «Обошлось!» Нет, ну вы слышите, «обошлось!» Да тебя же качать надо, героя давать, черт возьми!
      Анна вдруг повернулась и отошла в сторону. Плечи ее вздрагивали.
      – Что, так переживает? – тихо спросил майор.
      – Угу.
      А Анна в этот момент еле сдерживала смех…
      На следующий день Алексей стоял на привычном месте в кабинете Шапилина и глядел в потолок.
      – Хоть кол на голове у тебя теши, – распекал зятя Петр Саввич, – а ты все свое. Неужели так сложно.– сначала сообщить, где в случае чего искать твое тело, а потом уже бежать под пули? А?! Чего молчишь, как сыч?
      – Я не молчу, – угрюмо ответил Казарин. – Я думаю, где это место в следующий раз будет.
      – Будем считать, что договорились. – Шапилин попытался скрыть улыбку. Затем вынул из стола большой конверт и протянул Алексею.
      – Петр Саввич, – нахмурился тот, – можно хоть день с семьей провести? Я жену обещал в ресторан сводить.
      – Разговорчики! Ты сначала ознакомься.
      Алексей нехотя открыл конверт, в котором лежала бумага, вся усеянная сургучными печатями и британскими вензелями. Он повертел ее в руках и вопросительно посмотрел на Шапилина.
      – Это тебе от англичан, – гордо пояснил Петр Саввич. – И ресторан, и отдых с семьей, и личная благодарность от посла их величества…
      Алексей почесал затылок:
      – А можно?
      – В таком виде – нельзя. А вот в таком… – Шапилин полез в стол и эффектным жестом вынул из ящика майорские погоны. – В таком будет в самый раз!

Глава последняя

      В ресторане гостиницы «Аврора» было шумно и весело. За столом у окна сидели четверо: Лешка, Танька, Владимир Константинович и Анна. Было уже поздно, но они никак не могли наговориться. Самое ужасное, что все понимали – это их последняя встреча. Через два дня Анна и Джеральд улетали в Англию. И ничего поделать с этим было нельзя.
      – Я не представляю, как буду там без вас.
      В глазах Анны стояли слезы. На мокром месте были глаза и у захмелевшей Таньки.
      – А может быть, моему отцу все рассказать, он что-нибудь придумает?
      Владимир Константинович печально закачал головой.
      – Нет, Танюш, не те нынче времена. Ему ведь тоже тогда несдобровать.
      Танька вытерла салфеткой слезы. Заметив это, Владимир Константинович подмигнул:
      – Все устроится.
      – Господи, какие же вы у меня хорошие!
      Танька обвела всех любящим взглядом, и тут ее как пчела ужалила. Она поднялась и нетвердой походкой направилась к эстраде. Вальс закончился, и танцующие пары уже стали расходиться, когда неожиданно по залу разнесся ее голос:
      – Товарищи! Минутку внимания! Лешка почесал затылок:
      – Щас что-то будет…
      Таня наклонилась к уху старого музыканта, тот взял в руки гитару и стал тихо наигрывать под ее напевы. А через минуту на весь зал зазвучала песня «Александровский сад». И чем дальше пела Таня, тем больше начинала волноваться Анна…
 
Опустел городской нашей юности сад,
И летят за моря журавли.
И кружит день и ночь золотой листопад
На краю этой вечной Земли.
И в глазах у тебя неземная печаль
От того, что от Солнца вдали
Нашу жизнь и любовь так мучительно жаль
На краю этой вечной Земли.
В суету мелочей мы вернемся назад,
Но прошу, ради нашей любви,
Не забудь, как кружил золотой листопад
На краю этой вечной Земли.
 
      Лешка не смотрел на мать. Он с нежностью глядел на поющую жену и поэтому не замечал, что Анна не отрывает взгляда от глаз отца. Наконец Лешка гордо бросил через плечо:
      – Это наша песня! Нам ее отец еще в детстве напел.
      – Это – моя песня, – тихо произнесла Анна.
      Сын в недоумении развернулся. Казарин-старший кивнул и грустно улыбнулся:
      – Автор этих строк – твоя мама…
      – …написавшая эту песню одному молоденькому офицеру, в которого по уши влюбилась в 16-м, – договорила Анна.
      Через два дня на Ходынском аэродроме Анна поднималась по трапу самолета. Рядом шел Джеральд, у трапа остались провожающие – сотрудники английского посольства. Анна остановилась и махнула всем рукой. Потом в последний раз украдкой взглянула на здание аэродрома. Справа от входа стояли три человека и делали вид, что все происходящее их не касается, – два офицера и хрупкая, красивая молодая женщина. Семья Казариных, ее семья…