По семейной легенде Истменов сестра ее бабушки по материнской линии Энид завоевала своего будущего мужа Нильса своим запеченным, предварительно замаринованным, мясом. Он сделал ей предложение даже раньше, чем она попотчевала его своим тортом с клубникой. Но Нильс был норвежцем из Миннеаполиса, и то, что возымело действие на него, могло не произвести никакого впечатления на датчанина из Копенгагена. Конечно, бабушка Энид до сих пор не раскрыла секрет своего запеченного мяса, но может быть, Карен удастся убедить ее, что ей требуются неотложные меры для преодоления критической ситуации.
      Вкуснейшее мясо и клубничная начинка торта так явственно предстали перед ее глазами, что она сошла с кромки тротуара и едва не задела проезжающее мимо такси.
      - Эй, леди, вы спите или что? - крикнул ей шофер.
      - Не сплю, но вижу сон! - ответила она.
      - Вам в верхний город?
      Карен осмотрелась и с изумлением обнаружила, что она уже на Тридцать шестой улице.
      - Да, спасибо. - Она села в кабину и назвала водителю адрес.
      Карен влетела в дверь своей квартиры словно на крыльях, швырнула сумку в кресло, кинулась к телефону и, напевая под нос от возбуждения, позвонила Клэр.
      - Это я, Карен, - выкрикнула она, как только услышала сонное бормотание подруги. - Я влюблена, Клэр. По-настоящему. До сих пор я думала, что любовь это что-то такое, что приходит только к другим, удачливым, людям, как в кино. Так чудесно, что невозможно поверить! Я влюблена, Клэр. Клэр? Клэр?
      - Карен, - пробормотала Клэр, - который час?
      - Не знаю.., почти пять тридцать, полагаю. Сегодня восхитительный день. Взошло солнце, птицы поют, свесив набок головки и...
      - Ты знаешь, что такое друг?
      - Друг? Конечно, знаю. Настоящий друг тот, кому можно позвонить в пять тридцать утра, потому что с ума сходишь от счастья и влюблена, и он выслушает тебя.
      - А я отправляюсь спать, - пробормотала Клэр и повесила трубку.
      - Ну и спи! - Карен рассмеялась в трубку. - Проспишь такой замечательный день! - Она поставила на магнитофон любимую кассету - Фобе Сноу - и начала танцевать по кухне под "Женщину создает любовь". - "Броунис!" <Шоколадные пирожные с орехами.> - пела она под музыку, - Бро-бро-бро-у-у-у-ни-нис! Ту-дум-ту-дум-ту-дум!" - Прищелкивая пальцами, она размешала готовое шоколадное тесто, сунула сковородку в микроволновую печь и кинулась под душ.
      С еще горячими коржиками в тарелке и кружкой кофе Карен сидела на диване в гостиной, когда позвонила Клэр.
      - Я тебя не разбудила? - Голос Клэр звучал осторожно и предусмотрительно.
      - Нет конечно же, но мне показалось, что ты снова улеглась спать.
      - Значит, ты действительно звонила мне. Проснувшись пять минут назад, я подумала, что все это было во сне. - Она прокашлялась. - Карен, но кто это?
      - Разве я тебе не сказала? Эрик, конечно.
      - Господи, спаси и помилуй. Ты влюбилась в него или Индира?
      - Обе! - с триумфом ответила Карен. Голос Клэр понизился до заговорщического шепота:
      - Он сейчас у тебя?
      - Конечно, нет. Он сейчас у себя, дорогая, и, вероятно, спит, а я здесь один на один с тарелкой броунис, не чувствуя при этом ни капельки вины.
      - Броунис едят, когда любовь проходит. А он тебя любит?
      - Он этого не говорил.
      - А ты сказала ему правду про себя?
      - Пока нет, но собираюсь. Скоро.
      - Ладно, молчу. Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь. Правда, сейчас твой голос звучит так легкомысленно, что сомневаюсь, помнишь ли ты свое настоящее имя.
      - Ты права, Клэр, - сказала Карен и слизнула коричневую крошку с пальца.
      Она налила себе еще одну кружку кофе, свернулась клубочком возле окна и стала смотреть в парк. Будь умницей, говорила она себе. Ты должна найти способ сказать ему эту правду. Разум требовал от нее сделать это, но сердце трепетало в груди, молило с удвоенной силой при каждом ударе: не сейчас, не сейчас, не сейчас.
      - Гадкая трусиха, - сказала она вслух, но не могла даже расслышать свой голос из-за гулкого биения сердца.
      Она вспомнила его руки, его пальцы, его поцелуи, вспомнила силу движений его бедер, его горячее дыхание в темноте, его рот, наполняющие ее жизнью так, что каждая клетка, каждая молекула, каждый атом ее тела, казалось, звенел и взрывался. Никогда не смогу заснуть, подумала она, и тут же провалилась в глубокий сон.
      Телефонный звонок пробился сквозь ее сон, и она неуклюже сползла с дивана, чтобы ответить.
      - Что происходит? - спросила Эйлин. - Эрик Сондерсен чуть свет разбудил меня, чтобы узнать твой адрес.
      Сердце Карен подпрыгнуло.
      - Ты ему сказала?
      - Конечно, нет! Но он прислал сюда, в офис, пять дюжин белых роз. Четыре дюжины для тебя и одну мне. Что происходит, Карен?
      Карен не могла удержаться от смеха. Она должна была приложить пальцы ко рту, чтобы восстановить способность говорить.
      - Эйлин, ты знаешь, что такое любовь?
      - Да-а-а... - с явным неодобрением протянула Эйлин. - Любовь - это потеря времени, а потеря времени - это потеря денег. Верно? Возможно, любовь это и то, что заставляет нормальную, разумную девушку сходить с ума и мчаться на Багамы, чтобы там забыться. Карен застонала.
      - Нет... Это был острый приступ запоздалой юности.
      - А на этот раз?
      - На этот раз - настоящее, я только что поняла. Любовь подчиняет твою жизнь человеку, который может изменить тебя, и тебя не тревожит, как он это делает. Эйлин, пришли, пожалуйста, мне эти розы.
      Голос Эйлин опустился до встревоженного контральто.
      - Я никогда не вмешиваюсь в личную жизнь моих девушек, но не забывай, что у тебя контракт со мной, Карен Ист.
      - Знаю.. Но разве твой контракт связывает Индиру Сингх? Пришли эти розы, Эйлин.
      Эйфория Карен завяла много раньше роз. Она вспыхивала каждый раз, когда вспоминала, как танцевала на улице, обещая себе при каждом шаге, что расскажет Эрику правду, когда наступит подходящий момент. Она сделала несколько попыток, но каждый раз подходящий момент каким-то образом превращался в неподходящий, и она была вынуждена прикусывать язычок. Точно так же она не сказала Эрику, что любит его, ждала, что он признается первым. И всегда в глубине ее мозга, раздражая, как этикетка на воротнике накрахмаленной блузки, вертелся вопрос: а меня ли он любит?
      - Ты сегодня кажешься очень задумчивой, - сказал ей Эрик, переводя ее через поток машин на Бродвее в спокойный уголок, называемый Даффи-Сквер. Карен подсказала ему, что именно здесь нью-йоркцы обычно покупают театральные билеты за полцены, а Эрик, жадный до всего, что делают местные жители, захотел присоединиться к очереди. Очередь несколько продвинулась вперед, когда стоявшие перед ними две полные блондинки среднего возраста затеяли спор о том, сколько раз они смотрели "Кордебалет".
      - Почему ты притихла? - Улыбаясь, он взял ее за подбородок и повернул к себе.
      - Сегодня я выбросила твои чудесные розы.
      - Только и всего? Я пришлю еще. - Его палец скользнул по щеке, потом дальше, к шее, под волосы. - Я рассчитывал, что ты пригласишь меня в свою квартиру взглянуть на них. - Его серые глаза потемнели до цвета графита.
      Невозможно было отмахнуться от соблазнительности его слов, или обещаний, выдаваемых выражением глаз. У Карен перехватило дыхание.
      - О, Эрик, ты знаешь, как бы я хотела пригласить тебя...
      - Да? - Его веки опустились и наполовину прикрыли глаза, которые были полны желания. Она вздохнула.
      - Но не сейчас.
      - О... - Его рука упала, и он повернулся в сторону очереди.
      Карен схватила и сжала его руку.
      - Мы ведь по-настоящему еще не знаем хорошо друг друга, верно? Эрик взглянул на Карен:
      - Когда ты была в моих объятиях, мне казалось, что я знал тебя всегда.
      Она смотрела ему прямо в лицо, но тут почувствовала, что обе блондинки повернули головы в их сторону и прислушиваются. Очередь теперь продвигалась быстро, и она положила ладонь на его руку.
      - Знаешь, я чувствовала то же самое.
      - Заполненная, ты тогда сказала. Помнишь, ты сказала, что я заставил тебя чувствовать себя заполненной и цельной. - В его голосе слышалось волнение.
      - Да, конечно. Так было со мной и с тобой тоже. И все же я думаю, что мы должны лучше узнать друг друга.., раньше, чем...
      - ..снова заняться любовью! - произнес он громко.
      - Никогда не слышал шоу под таким названием, приятель, - сказал мужчина за окошком кассы, обращаясь к Эрику. - Может быть, возьмете на что-нибудь другое?
      Эрик повернулся к Карен.
      - Может быть, "Поглупевший ради любви"? - робко сказала Карен. - Кажется, это о Дуге Фербенксе.
      - Все, что ты скажешь, - произнес Эрик, расплывшись в широкой улыбке, все, что ты скажешь. Ты увидишь, что я очень понятливый.
      Чудесные летние дни пролетали, как степной ветер, когда она и Эрик вместе изучали Нью-Йорк, открывая город друг для друга. Она узнала, что любимым блюдом Эрика были совсем непопулярные среди датчан спагетти сорта карбонара, а любимым напитком - аквавит <Сорт скандинавской водки, настроенной на зернышках тмина.>, запиваемый карлсбергским пивом. Однажды вечером она повела его на "Богему", поставленную на открытом воздухе в Центральном парке, и видела, как его лицо стало в последнем акте рассеянным и тревожным. Когда Мими умерла, он стиснул кулаки и по щеке его скатилась слеза. Сердце у нее сжалось.
      А в другой раз, перед тем как пойти на фильм Ингмара Бергмана, он сказал ей, что его любимая кинозвезда - Хельга Лювергрен. Она никогда не слышала этого имени, тогда он назвал ей несколько фильмов, датских или шведских - она не могла разобрать чьих, - и съел все булочки с изюмом.
      Трогательным было и их посещение собрания Филдинга, когда они остановились в восхищении перед обнаженной Рубенса, пощипывающей виноградную гроздь. Откровенная сексуальность картины ошеломительно возбудила тогда Карен, а Эрик выбрал этот момент для того, чтобы шепнуть ей на ухо, что он бы предпочел на завтрак виноградный сок, кофе, рогалики и сыр.
      Она также узнала, что ему нравятся американские народные песни, что он и его два брата владеют большим летним домом на одном из островов у побережья Дании, что он планирует жениться до того, как ему исполнится сорок, и что он хочет иметь четверых детей. Но при всем при том она так и не узнала, любит ли он ее. Он вел себя, как влюбленный мужчина, но не говорил ей об этом.
      Вместо этого он постоянно задавал ей вопросы, выпытывал ее жизненные планы, которых, если честно, у нее не было.
      - Как долго ты планируешь продолжать свою карьеру? - спросил он ее однажды в полдень, когда они в Блумингдейле ждали, пока миниатюрная продавщица заворачивала выбранные Эриком спортивные рубашки. Ему нравилось брать ее с собой за покупками. Он говорил, что это придает ему уверенности. - Ты ведь не сможешь всегда быть моделью.
      - Ты не должен говорить мне это, - простонала она. - День, когда я взгляну на себя в зеркало и увижу первую морщинку на лице, станет днем, когда я уволюсь. Я хочу уйти с достоинством.
      - И что ты будешь делать потом?
      - Я об этом по-настоящему еще не думала.
      - А чем бы тебе хотелось заняться?
      - Мне бы хотелось сделать массу вещей. Прежде всего я хотела бы шесть месяцев подряд есть. Затем я хотела бы проделать все те вещи, которые Эйлин нам не позволяет, потому что они слишком опасны.
      Его ладонь на ее руке стала тяжелой от участия.
      - Опасные?
      - Ну да, например, полет на воздушном шаре. Мне бы ужасно хотелось испробовать все те ощущения, что заставляют людей еще и еще подниматься на них. Потом я хотела бы научиться ездить на мотоцикле.
      - Ты? На мотоцикле?
      - А почему бы нет? Несколько раз я брала у моей подруги Шарлотты ее скутер. Замечательный желтый "Веспа" по имени Мэриголд. И я прекрасно управляла им. Или дельтаплан. Так чудесно - парить в воздухе. Чувствуешь себя при этом таким свободным...
      - Ты шутишь!
      - Еще я хочу научиться хорошо кататься на лыжах. Спуститься на плоту по Колорадо-Ривер. Мне бы хотелось...
      - Индира, ну будь же разумной! Я понимаю, что после работы у Эйлин ты рвешься к свободе, но ты вовсе не атлет. Скорее всего ты просто погибнешь в первый же день - кроме хождения на лыжах, конечно. Неужто нет более безопасных вещей, которыми бы ты хотела заняться? Ты могла бы сделать вторую карьеру, не занимаясь опасными делами.
      - Может быть, буду писать статьи о моих приключениях.
      - А ты когда-нибудь писала что-нибудь? Что-нибудь вообще?
      - Письмо в "Роллинг Стоун", когда убили Джона Леннона.
      - Они его напечатали?
      - Нет.
      - Они не напечатали и мое тоже, дорогая, - сказала продавщица, вручая Эрику его пакет.
      Когда они шли вдоль Пятьдесят девятой улицы, Эрик продолжал настаивать:
      - Но ты должна серьезно подумать о своем будущем. Разве ты никогда не строила планов на свою остальную жизнь? На те дни, что настанут после того, как появятся морщинки, после того, как "чемпион повесит на гвоздь свои перчатки"? Есть такое выражение, да? - произнес он с гордостью, как всегда, когда находил возможность продемонстрировать новый американизм. - И разве ты никогда не строила никаких фантазий на будущее? Какой ты видишь себя через двадцать лет? Какие твои самые потаенные мечты на этот счет?
      Он остановился перед витриной магазина с телевизорами. Через его плечо она могла видеть очередную порцию дневных несчастий сразу на двенадцати каналах.
      - Жизнь полна ошибок, Эрик. Я не могу загадывать так далеко вперед. Я принимаю каждый день, когда он наступает.
      Он взял ее руки в свои.
      - Но ты должна планировать.
      - Зачем? Каждый день - это сюрприз. Всегда происходит что-то интересное. Ты слишком прямолинеен, Эрик. Ты должен довериться своему кисмету, своей карме. Я же не планировала встретить тебя?
      - Дорогая, ты неисправима. Вот почему я обожаю тебя. - И он стал страстно целовать ее прямо на Пятьдесят девятой улице, прямо перед грубыми покупателями и ворчащими женщинами с сумками. В какой-то момент она подумала, что, может быть, это самая подходящая минута, чтобы рассказать ему все, но что-то удержало ее. Ее интуиция снова говорила ей - пока не надо.
      Однажды утром позвонила Эйлин, коротко сказала:
      - Надеюсь, что скоро ты будешь готова приступить к работе. Твой загар уже сошел?
      - Нет, - призналась Карен, - еще не совсем.
      - Не совсем? Что это значит? Сошел или не сошел? В каком ты состоянии?
      Карен взглянула на свои длинные пальцы: загар на них выделялся очень заметно на фоне белой телефонной трубки. Контраст был такой очевидный, как если бы коричневые виноградные лозы спускались по освещенной солнцем стене.
      - Он еще не сошел, Эйлин.., я все еще встречаюсь с Эриком и...
      - Ты встречаешься с ним, Карен, или Индира встречается с ним?
      - Индира.
      В трубке настало молчание, затем она услышала, как что-то щелкнуло. Удивленная, она выжидала.
      - Слышала? - спросила Эйлин. Ее голос поднялся на пол-октавы. - Это я откупорила свой флакон с валиумом <Популярный в США транквилизатор.>. Я это сделала в первый раз за последние три месяца. - Она гневно фыркнула. - Карен, каждый день, что ты не работаешь, ты теряешь деньги. Большие деньги. Кроме того, мы теряем большие деньги. Ты зацепила крохотную удачу вне моего агентства, дорогая, а теперь топчешь свою карьеру. Это неразумное поведение, Карен.
      - Но я же говорю тебе, что влюблена.
      - Это не дает тебе повода вести себя, как Мата Хари. Почему ты не хочешь встретиться с моим доктором? Уверена, что он может помочь тебе.
      - Я не больна. Эйлин. Я влюблена.
      - Неважно. Прими мой совет, дорогая, скажи ему правду. Скажи сегодня. Чем дольше ты выжидаешь, тем труднее будет вам обоим. А если ты будешь по-прежнему прятать голову в песок, вообще окажется слишком поздно, и раньше, чем ты поймешь это.
      Эйлин продолжала настаивать, всячески понуждая Карен собраться с духом, и Карен наконец решила: когда он скажет, что любит меня, пообещала она себе, в тот же самый момент я расскажу ему, что я Карен Ист.
      Жанни, Клэр и Хелен - все они согласились, когда она обсудила свою проблему с ними, что дело лишь за тем, чтобы создать подходящую романтическую обстановку, и тогда, конечно, нужные слова сами сорвутся с уст Эрика.
      Однажды днем они плыли со Стэйтен-Айленд-Ферри так, чтобы Эрик мог увидеть линию горизонта на Аппер-Бэй <Имеется в виду паром, который ходит от Манхеттена на остров Стэйтен-Айленд через залив Аппер-Бэй. Отсюда открывается поразительный вид на горизонте на небоскребы Манхеттена. Обязательный маршрут для всех приезжих.>. Они стояли возле поручней, он обнимал ее сзади и прижимал к себе. Ветер развевал густые белокурые волосы золотыми прядями, и она снова подумала, как похож он на викинга-воителя. Он указал на колоссальные двойные башни Всемирного Торгового Центра, вздымающиеся в небо над всеми остальными зданиями, и пробормотал что-то вроде "башни Или-ум". Она спросила его, не является ли этот Или-ум большим универсальным магазином в Копенгагене? Эрик бурно захохотал и прижал ее к себе так, что она вскрикнула. Потом он стал целовать ее глаза, волосы, губы, пока она не ослабела так, что наверняка выпала бы за борт, если бы он не держал ее так крепко, и, прежде чем сообразила, что делает, она пригласила его на ужин.
      Она знала, что если снова окажется в его объятиях, то умрет.
      - Пойдем ко мне, - сказал он настойчиво, - или ты все еще думаешь, что мы знаем друг друга недостаточно, чтобы снова навестить мою темную комнату? спросил он ее, должно быть, в пятнадцатый раз. Он прижал Карен к перилам и стал покрывать поцелуями ее шею. Она почувствовала обжигающее тепло его тела, и у нее все заныло в томлении ожидания.
      - Нет, Эрик, - сказала она в пятнадцатый раз, - не теперь.
      Темная комната была слишком опасным местом. Если там не было непроявленных пленок, он в любой момент мог включить свет.
      - Завтра вечером мы пойдем ужинать ко мне, - неожиданно у нее пересохло горло. - Я.., я снимаю квартиру у моей приятельницы Карен Ист. Карен уехала в кругосветный круиз, - добавила она, когда паром резко качнуло. Она дала ему адрес и сказала строго:
      - Пересдача квартиры строго запрещается в этом доме, поэтому обещай мне, что спросишь Карен Ист у привратника, иначе у меня будут большие неприятности.
      - Все, что угодно, - сказал он, покусывая ее ухо. - Все, что угодно, Карен Ист, - повторил он. Потом его губы накрыли ее рот и дали еще одно обещание.
      Глава 7
      Весь следующий день Карен металась в приготовлениях. Она ходила в магазин за продуктами, покупала вина и все тащила домой сама, в нетерпении не полагаясь на посыльных. Она также сходила в магазин принадлежностей для дома, сняв размеры окон своей спальни и заказав светонепроницаемые и легкозадергиваемые шторы, которые ей тут же и нарезали. Затем она напомнила себе, что надо сменить лампочки в люстре над потолком, так как по крайней мере одна из них перегорела. Затем она очистила овощи, вымыла салат и зелень, завернула их в полотенце и сунула в холодильник, чтобы они стали хрустящими. Потом повесила свои новые шторы, но решив, что все же сбоку может проникать свет, даже когда они опущены, стала искать свой скрепкосшиватель. Но тут вспомнила, что не спрятала все приметы присутствия Карен, которые могли бы вывести на Индиру. С почтой все было в порядке - вполне логично, что она могла собирать почту для Карен, - но надо было убрать все фотографии Карен, всю ее косметику для блондинки, старые номера "Вог" и ультрафиолетовую лампу!
      Лампа была отправлена в глубины стенного шкафа. В несколько больших магазинных пакетов она еле-еле запихала все остальное.
      Держи себя в руках, говорила она себе, сохраняй спокойствие! Поставив в духовку курицу запекаться, Карен вынула десертный торт от Делицции из холодильника, чтобы он не был слишком холодным, и положила "Асти Спуманте" в холодильник, чтобы оно не было слишком теплым. Держа руку на дверце, она размышляла, не подать ли на десерт что-нибудь еще. Ладно, решила она и захлопнула холодильник. Потом взяла сумки, ключи, вошла в лифт и спустилась в цокольный этаж, который всегда вызывал у нее отвращение - она была убеждена, что здесь полно мышей, хотя ни разу не видела ни одной, - и положила сумки в свою кладовую поверх сундуков.
      Вернувшись на кухню, она полила жиром запекающуюся курицу и решила, что грибы могут подождать, пока она примет душ. Она приняла душ, осторожно скрепила внизу и с боков свои новые шторы, задернула занавеси и оделась, затем выдернула вилку телефона из розетки возле прикроватного столика и перенесла его на кухню, там подключив. Потом еще раз полила жиром курицу и стала запекать грибы.
      Закончив все приготовления, Карен прошлась еще раз по всей квартире и убедилась, что все в порядке. Она чувствовала себя театральным режиссером, проверяющим все детали перед поднятием занавеса и началом представления. Гостиная выглядела прекрасно, обеденный стол тоже отлично смотрелся. На кухне не было слишком большого беспорядка, а спальня - ах, в спальне было теперь так же темно, как в лабораторной темной комнате.
      Она ясно видела, как все произойдет. При свете мерцающих свечей они, уютно пристроившись вдвоем на диване, разделят последнее вино. А когда зайдет солнце и стемнеет, начнут заниматься любовью, интенсивность которой будет возрастать по мере наступления вечера. Потом она поведет его в спальню, в дверях они остановятся, чтобы обменяться тысячью поцелуев. Переступив порог, она закроет дверь и проведет его к постели, они медленно опустятся на кровать, и она будет пытаться разглядеть его лицо в полной темноте, но оно останется невидимым, так же спасительно невидимой будет и она. Они проведут еще одну прекрасную ночь 8 любви, но без света. Свет! Она забыла о люстре под потолком спальни!
      Карен спрыгнула с дивана с такой поспешностью, что у нее закружилась голова. Чтобы добраться до лампочек люстры, нужно было принести складной стул из кухни, но, когда она пыталась протащить его в трехдюймовое пространство между плитой и столом, зазвенел дверной звонок. Она взглянула на часы. Ну что стоило ему немного опоздать? Он пришел не в назначенное время, а чуть раньше. Она поставила стул на место. Ладно, как-нибудь можно будет проделать это позже. Она скажет ему, что сожгла ужин, и он вынужден будет увезти ее куда-нибудь ужинать. Звонок снова зазвонил. Уныло опустив плечи, она медленно пошла к двери. "Вино!" - с облегчением подумала она. Она пошлет его за вином. Она распахнула дверь.
      - Эрик, - начала она, - ты бы... Но он, бросив пакеты на кресло в холле, схватил ее в объятия и закрыл рот поцелуем.
      - Я так счастлив быть здесь. - Он снова прижал ее и захлопнул за собой дверь.
      Она закрылась бесповоротно, и он уже погрузил руки в ее волосы и покрывал поцелуями ее лицо. Колени Карен подкосились, как она и предвидела. Все именно так, как она надеялась, если бы только...
      - Это тебе, моя дорогая, - сказал он искренне, разворачивая дюжину белых роз.
      - Как ты заботлив, - заметила она, обнаружив две охлажденные и запотевшие бутылки белого бургундского.
      Он взял бутылки и, нюхая, повел носом в сторону кухни.
      - Превосходно! - воскликнул он, безошибочно найдя кухню и сунув нос в духовку, лишив ее возможности соврать, что она сожгла ужин. - Начнем с вина, продолжал он, срывая с горлышка зеленую печать. - Почему ты так долго выжидала, чтобы пригласить меня? - заключительным финалом этих слов стал звук вылетевшей пробки.
      Карен не могла придумать никакого ответа, поэтому отвернулась от него и снова полила курицу.
      - Захвати вино, - сказала она, выпрямляясь, - и я покажу тебе вид из окна. - Она привела его к окнам, выходящим на Пятую авеню. - Разве отсюда не чудесный вид на Центральный парк? Отсюда можно увидеть, вон, чуть правее, музей Метрополитен.
      - Прошу простить меня, - сказал он, глядя ей прямо в глаза над краем бокала, - но сегодня вечером вы единственная достопримечательность, которую я хочу видеть.
      Сердце Карен совершило маленькое сумасшедшее сальто-мортале, и ей стоило больших нервов удержаться от желания сказать ему, каким восхитительным и сексуальным он ей кажется. Никакой вид на свете не мог бы сравниться с видом Эрика, таким безупречным в его соломенного цвета полотняном костюме и голубоватой, цвета льда, рубашке. Конечно, она предпочла бы увидеть Эрика без одежды вообще. Она дико вспыхнула от этой мысли, но понадеялась, что он не заметит этого под ее загаром.
      - Твои глаза поразительно сверкают сегодня вечером. Они как темные озера, в которых отражается свет звезд. - Он взял ее руку и покрыл ладонь поцелуями, раздувая поток бурлящей жизни.
      Переборов желание закинуть руки ему за шею, она пробормотала:
      - Я в самом деле должна заняться нашим ужином, - и поспешила вернуться на кухню. Все развивается слишком быстро. Она высунула голову из кухни и крикнула:
      - Почему бы тебе не поставить какую-нибудь музыку? - Это дало бы ей время притащить стул в спальню. Она досчитала до пятнадцати, чтобы он успел заняться стереопроигрывателем, затем выволокла стул, на цыпочках пошла в холл и оттуда в спальню.
      С бьющимся сердцем она закрыла за собой дверь, включила сверкающую люстру под потолком и попыталась вспомнить, какую часть стула надо раскладывать первой. Или его надо как-то толкнуть? Она выбрала эту вещь, потому что в сложенном виде она занимала мало места в ее крошечном пространстве, но стул был сконструирован со всем злобным коварством полотняной садовой мебели, и, как она ни дергала его то вверх, то вниз, он не желал раскрыться. Проклиная все на свете, она сражалась с ним добрые пять минут, а потом, плюнув на все, запихнула под кровать. Нужно придумать что-то другое.
      Когда они наконец сели ужинать, Эрик сказал:
      - Я пытаюсь дедуктивным методом, судя по вещам, которые вижу вокруг тебя, сделать выводы о твоей подруге Карен Ист.
      - Правда? - нервно сказала она. - Возьми немного масла.
      - Ты ее хорошо знаешь?
      - Близко. Ты не нальешь мне еще вина? Пожалуйста.
      Он подлил ей вина и произнес:
      - Итак, сейчас, точно как Шерлок Холмс, я опишу тебе, к какому выводу пришел относительно этой Карен Ист. А ты скажешь мне, в чем я прав.
      Ее аппетит сразу улетучился. Курица приобрела вкус страниц из телефонного справочника. Она попробовала весело рассмеяться, но это прозвучало весьма безжизненно.
      Эрик прожевал ложку зеленых бобов, запил их глотком вина и улыбнулся.
      - Начну с самого очевидного. - Он обвел взглядом гостиную. - Вон с той старой зеленой банки. Поскольку на ней написано красивыми золотыми буквами "Мука", я думал, что она содержит муку.
      - Это эмалированная пятидесятифунтовая банка для муки. Такая есть на каждой американской кухне, когда женщины пекут что-то сами.
      - А ты заглядывала внутрь? Я заглянул. Она вся набита газетными и журнальными вырезками - одни кулинарные рецепты. Должно быть, тысячи рецептов.
      Так и есть. Это был урожай на будущее - великолепные блюда, от которых толстеешь, - Карен обещала себе, что когда-нибудь все их перепробует. Коробка была почти полна. После всех этих салатов и йогурта, порций курицы в три унции она готовилась к тому дню, когда сможет есть все, что вздумается. Поваренные книги были поэтому выстроены по всем стенам ее кухни и внизу, в кладовке. Серые эмалированные котелки и медные луженые сковороды свисали полукругом с крючьев на потолке над плитой. В сделанных вручную глиняных кувшинах и кружках стояли деревянные ложки, потемневшие от времени, и пучки сияющих стальных лопаточек и язычков.
      Эрик тем временем продолжал:
      - Я заметил, что соотношение поваренных книг ко всем другим равно двадцати к одному. Далее я заметил, что здесь такое количество всяких кухонных принадлежностей, что их хватило бы, чтобы открыть ресторан. И... - он наклонился вперед и, подложив руки под подбородок, оперся на них, - ..все эти вещи старые и бывшие в употреблении.
      Это была правда. Она никогда не покупала новых вещей. Она любила ходить по магазинам всякого старья и выискивала кастрюли, в которых когда-то булькала перловая похлебка или тушилось мясо на двенадцать человек, и шумовки, которыми снимали коричневую пену с океанов куриного супа. Она думала об этих вещах, как находящихся на отдыхе и ожидающих, когда их снова вернут к жизни.
      - Итак, - сказал он, поднеся палец к носу, - из преклонного возраста и долгого использования кухонных принадлежностей я делаю вывод, что Карен Ист унаследовала свою семейную кухонную утварь. Из размеров всех этих кофейников, кастрюль и сковородок я заключаю, что это, конечно, была очень большая семья. Возможно, семья фермера, а? Из наличия поваренных книг я заключаю, что она продолжает готовить, но ушла далеко вперед в сравнении с семейными традициями. Но самый интересный ключ к пониманию ее дали мне рецепты в банке из-под муки.
      - Ключ? - Его заключения звучали весьма логично, но он ударил в зеро <Ударил в зеро, т.е. в ноль, промахнулся. Здесь героиня пользуется терминами популярной в США игры в крикет.>.
      - О, да. Они не рассортированы, не классифицированы, не разложены в каком-то порядке. Очевидно, ими еще не пользовались. О чем это говорит?
      - Что у нее не было еще возможности воспользоваться ими?
      - Вот именно! А что, мой дорогой Ватсон, может помешать женщине, которая интересуется готовкой так, что сохраняет и использует все эти старые вещи и владеет сотнями поваренных книг?
      Карен покачала головой.
      - Она соблюдает диету! - с триумфом воскликнул он. - Ваша подруга Карен, должно быть, весит фунтов триста. Я прав? И врачи ради ее здоровья и направили ее в этот круиз? Она ходит вперевалку, да? - И он раскатисто захохотал.
      - Это очень зло!
      - Ха! Но я знаю, что прав.
      Карен убрала со стола и подала десерт. Сейчас не время рассказывать ему правду. Нет. Определенно не сейчас. Пусть себе думает, что Карен Ист толстуха. Карен почувствовала легкое угрызение совести, но только легкое.
      Пока они разговаривали, сгустились сумерки. Оранжевый диск солнца драматично повис над Гудзон-Ривер, а затем глупо скользнул в сторону и спустился к Нью-Джерси. Темнота подступала, а Карен и Эрик все еще болтали. Мерцающие свечи отбрасывали на стену за спиной Эрика его колыхающуюся тень. Его плечи казались на ней шириной в девять футов. Карен все болтала, оттягивая момент, о котором по-настоящему только и думала, тот момент, когда Эрик возьмет ее в свои руки, а она должна будет сказать ему: