Тот день, когда меня настигла смерть, не заладился с самого начала и с каждой минутой становился все хуже и хуже.
      Уж и не помню, сколько раз схлопотал от меня утром неугомонный будильник, но в результате я опоздала на работу. А кто, скажите, не жмет на кнопку «Дремать», чтобы лишних девять минут понежиться в постели? Вряд ли найдется подобный индивидуум. Потому-то я почти всегда встаю слишком поздно. И все из-за этой дурацкой кнопки.
      Чтобы нормально позавтракать, времени, естественно, уже не оставалось, поэтому в качестве утренней трапезы я проглотила пару шоколадных пирожных, пока поджидала автобус. М-м-м… обожаю шоколад! Мама, конечно же, одобрила бы мой выбор – ведь именно она «подсадила» меня на это лакомство. А вот какой-нибудь диетолог наверняка стукнул бы меня по макушке своим счетчиком калорий.
      Автобус, разумеется, как всегда опаздывал. Системой общественного транспорта штата Миннесота просто нельзя не восхищаться – всего шесть автобусов на район с населением в четверть миллиона! Если же они не опаздывают, то приходят слишком рано – не сосчитать, сколько раз, выскочив на улицу, я видела, как нужный мне номер исчезает вдали. Вы спросите: «А как же расписание?» Да какое там расписание…
      Когда автобус наконец-то подкатил к остановке, я зашла в салон и – вот дерьмо! – уселась на жевательную резинку, оставленную какой-то сволочью.
      На девятичасовой «летучке», на которую я прибыла в девять двадцать, выяснилось, что надвигающийся кризис (а его приближение экономисты упорно отрицали в течение нескольких лет) вышиб меня из седла – я получила извещение об увольнении. Нельзя сказать, что это произошло совершенно неожиданно – последний раз старые добрые «Хэмптон и сыновья» имели прибыль еще в те времена, когда я училась в школе. Но мне все равно было обидно, да и вообще паршиво, когда теряешь работу! Неприятно осознавать свою ненужность, а уж какие тут причины – личные, финансовые или иные – совершенно не важно. Ты просто не нужна и все тут!
      Вместо того чтобы урезать шестизначные зарплаты менеджеров высшего звена, «Хэмптон и сыновья» решили избавиться от части административного персонала. Как видно, сочли, что слишком много денег уходит на выплаты клеркам и секретаршам. Ну ничего, они еще поплачут! Без нас эти тупицы даже факс отослать не смогут, не говоря уж о том, чтобы управлять компанией.
      С такой злорадной мыслью, не обращая внимания на коллег, всячески избегающих встречаться со мной взглядами, я собрала со стола свои вещи и отправилась домой. По дороге я задержалась в «Молочной королеве», чтобы утешить себя брусничным коктейлем. Неизменные признаки наступления весны – прилетевшие малиновки, молодая травка и открытие после зимней спячки «Молочных королев».
      Когда я, прихлебывая из пластикового стакана, вошла в дом, то сразу же увидела, как автоответчик, словно маленький черный дракончик, подмигивает мне своим красным глазом.
      Сообщение оставила моя злая мачеха, звонившая, судя по звуковому фону, из косметического салона:
      – Мы с отцом не сможем сегодня быть на твоей вечеринке… Я теперь принимаю новое лекарство и еще… ну, в общем, мы не сможем, извини. – (Врешь, стерва, можете!) – Так что веселись без нас. – (Да запросто!) – Быть может, ты с кем-нибудь познакомишься…
      Последнюю фразу следовало понимать так: «Может, и найдется какой-нибудь олух, который согласится взять тебя замуж».
      Злая мачеха с первого же дня воспринимала меня не иначе, как соперницу, посягающую на определенную долю любви и внимания со стороны ее нового мужа. Почти всегда под разными предлогами она старалась уклониться от участия в том, чему я придавала хоть какое-то значение. Впрочем, меня это перестало огорчать уже через неделю после знакомства с ней, так что я и на сей раз ничуть не расстроилась.
      Пройдя на кухню, чтобы покормить кошку, я обнаружила, что она опять сбежала. Моя Жизель просто не может обойтись без приключений! Хотя скорее это я ее Бетси.
      Я взглянула на часы.
      Ого! Еще и двенадцати нет!
      Ну что ж… Пока можно заняться стиркой, потом еще чем-нибудь, а там, глядишь, и вечер наступит.
      Ну, с днем рождения, Бетси…
 
      Получилось, однако, так, что в этот апрельский день совершенно неожиданно повалил снег, поднялась пурга, и мою вечеринку пришлось отложить. Ну и ладно, так даже к лучшему. Мне совсем не хотелось куда-то идти, изображать радость по поводу праздника и накачиваться спиртным. «Мэлл», конечно, потрясное место, но чтобы тусоваться в этом кабаке – довольно шумном и переполненном в конце недели – да еще платить по шесть баксов за каждый коктейль, необходимо соответствующее настроение.
      Где-то в восемь вечера мне позвонил Ник, и это было единственным светлым пятном за весь день. Ник Берри – полицейский, первоклассный детектив, который занимался моим случаем. Дело в том, что пару месяцев назад я подверглась нападению и…
      Впрочем, нападение – это еще мягко сказано. Все равно что называть неприятностью Вторую мировую войну. Мне не то что говорить, даже думать о случившимся не хочется. Однако что было, то было.
      В тот вечер я заглянула в «Чингисхан», монгольский ресторанчик-барбекю, где всего за одиннадцать долларов и девяносто пять центов вам подадут гору мяса, салат и море выпивки (отличный ужин, если вас не беспокоит, что потом от одежды еще долго будет пахнуть чесноком), и когда вышла оттуда, меня внезапно атаковали какие-то уроды.
      Понятия не имею, чего они хотели – у меня не отнимали кошелек, не пытались изнасиловать и даже не заикались о каких-либо государственных заговорах.
      Они возникли ниоткуда – в самом буквальном смысле слова. Только что я стояла на совершенно пустынной улице и, зевая, рылась в сумочке в поисках ключей, а в следующее мгновение обнаруживала, что меня окружили со всех сторон. А потом они на меня набросились, принялись кусаться и царапаться, словно стая взбесившихся белок, а я отбивалась от них острыми мысами своих туфелек от «Маноло Бланикса», вопя что есть мочи и взывая о помощи.
      Кричала я так громко, что сорвала голос и еще три дня могла разговаривать только шепотом. А воняло от тех уродов просто ужасно – похуже, чем на моей кухне, когда я на две недели умотала в Кейп, а перед отъездом забыла вынести мешок с мусором. Волосы у них были длинные и грязные, глаза буквально горели и имели какой-то странный цвет, и никто не произнес ни слова.
      Помощи я так и не дождалась, однако «плохие парни» почему-то поспешили скрыться. Возможно, их напугал мой трубный глас (когда я начинаю кричать, завывают все собаки, находящиеся в радиусе нескольких миль), а может, им не понравился исходивший от меня запах чеснока, но так или иначе они убежали. Точнее – удрали. Я прислонилась к автомобилю, не надеясь на свои внезапно ослабшие ноги, и посмотрела им вслед. Как мне показалось, некоторые из них передвигались на четвереньках, словно животные. Затем, изо всех сил стараясь не извергнуть из себя съеденное и выпитое (не для того я потратила почти двенадцать баксов), позвонила по мобильному на номер «девять-один-один».
      Детектив Ник Берри, которому поручили вести дело, взял у меня показания прямо в больнице, пока мне дезинфицировали царапины и все пятнадцать ранок, оставшиеся от зубов. Обработкой моих ран занимался молодой врач-интерн. Пахло от него какой-то медицинской гадостью, а еще он довольно-таки фальшиво мурлыкал мотивчик из фильма «Гарри Поттер и тайная комната», и этот вокализ был для меня еще хуже, чем жжение антисептика.
      Все это случилось прошлой осенью, с тех пор нападению подверглись еще несколько человек, как мужчин, так и женщин. Две последние жертвы погибли. Я, естественно, была напугана и зареклась ходить в «Чингисхан», пока не изловят тех злодеев. А вообще-то, конечно, я легко отделалась.
      Ну так вот… Мне, значит, позвонил детектив Ник, мы немного поболтали, и я пообещала зайти к ним в отделение, чтобы еще раз просмотреть альбом с фотографиями «плохих парней». Это я сделаю обязательно – и во исполнение своего гражданского долга, ну и ради того, чтобы снова повидать Ника. Он примерно одного со мной роста (где-то метр восемьдесят), у него коротко подстриженные светлые волосы, голубые глаза, телосложение пловца и – самое главное! – очаровательные ямочки на щеках. Казалось, он сошел прямо с календаря. Ах, полицейский, я нарушила закон, арестуйте меня!
      Впрочем, Ник так бы и оставался не более чем лакомством для моих очей, и дело вовсе не в том, что я такая уж ханжа. Просто у меня слишком высокие запросы. Я всегда приобретаю лишь самую лучшую, самую дорогую обувь, что не так-то легко при зарплате секретарши. Хотя папочка по-прежнему пытался подкинуть мне кое-какие средства. Но если б я брала у него деньги, они тратились бы только на обувь, и тогда часть моей коллекции по сути принадлежала бы ему. Так что я экономила месяцами, чтобы потом порадовать себя обновкой, предназначающейся исключительно для моих ножек.
      Да, я ведь так толком и не представилась… Зовут меня Элизабет Тейлор (только попрошу без комментариев, все эти шуточки я уже слышала), незамужняя, безработная (хотя данный пункт уже неактуален), проживаю совместно с кошкой. Надо полагать, я очень скучная особа – ведь эта мерзавка убегает из дома по меньшей мере три раза в месяц. Видимо, для того, чтобы получить свежие впечатления.
      Кстати, о кошке – не ее ли мяуканье донеслось сейчас с улицы? Так-то вот… Жизель просто терпеть не может снег. Должно быть, она отправилась на поиски любви, попала в пургу и теперь сидит и ждет спасения. Однако когда я вызволяю ее из беды, она почему-то считает себя оскорбленной и после этого целую неделю даже не смотрит в мою сторону.
      Я обулась и вышла во двор. На улице по-прежнему валил снег, но мне удалось разглядеть Жизель, которая сидела прямо посреди дороги, похожая на кляксу с янтарными глазами. Я пыталась ее подозвать, но из этого ничего не вышло – пришлось брести к калитке через занесенный снегом двор и выходить на дорогу.
      В хорошую погоду наверняка ничего не случилось бы, мой дом стоит на довольно тихой улице в самом конце квартала. Однако в тот день дорога была скользкой, к тому же водитель не успел вовремя меня заметить из-за снежной пелены. А когда заметил, сделал не то, что нужно – нажал на тормоза. И тем самым подписал мне приговор.
      Умирать совсем не больно.
      Я, конечно, понимаю, что это звучит как сентиментальная чушь, предназначенная для того, чтобы взбодрить человека перед лицом смерти. Однако дело в том, что при мощнейшем ударе бампера нервные окончания становятся совершенно нечувствительными. Мне было не только не больно – я даже не чувствовала холода, а ведь в тот вечер температура опустилась до минус двенадцати.
      По правде говоря, я тоже повела себя неправильно. Уже понимая, что меня вот-вот шарахнет бампером, я продолжала стоять на месте, как олень, внезапно ослепленный светом фар. Точнее – как глупая олениха, перекрасившаяся в блондинку. Я почему-то не смогла сдвинуться ни на шаг ради спасения собственной жизни.
      А вот Жизель смогла. Эта неблагодарная сорвалась с места и исчезла в мгновение ока. Я же секунду спустя отправилась в полет. Машина ударила меня на скорости семидесяти километров в час (после чего еще оставался шанс выжить), и я, отлетев к обочине, шмякнулась о дерево – вот и получила «повреждения, не совместимые с жизнью».
      Как я уже сказала, мне было не больно – только ощущение какого-то невероятного давления во всем теле. Я услышала, как внутри у меня что-то лопнуло, как раскололся мой череп – будто в ушах кто-то принялся грызть лед. Почувствовала, как хлынула кровь – практически отовсюду, как самопроизвольно – впервые за последние двадцать шесть лет – опорожнился мочевой пузырь. В сгустившихся сумерках моя кровь на белом снегу казалась черной.
      Последнее, что я увидела, была Жизель, которая сидела па крыльце и ждала, когда ей откроют дверь. Последнее, что услышала – вопли водителя, зовущего на помощь.
      Впрочем, нет… Все это не было моими последними восприятиями. Ну вы понимаете, о чем я.

      Смерть заставляет о многом задуматься, и главным образом о том, к чему ты стремилась, но так и не успела осуществить.
      Не стану утверждать, будто у меня была такая уж увлекательная и насыщенная событиями жизнь, и все же хотелось бы протянуть чуть подольше. Каких-то три десятка лет – этого явно мало. Стоит только подумать, как провела последний год… или даже последние десять лет… Да что тут говорить?
      Я никогда не отличалась особыми способностями. В школе имела твердые тройки, иногда даже с плюсом, и меня это вполне устраивало. Когда там заниматься химией, геометрией и прочими науками, если я все время оттачивала свой актерский талант в различных школьных постановках. Кроме того, я постоянно держала на крючке двух-трех парней, которые, впрочем, ни о чем таком и не подозревали. Так что к перерыву на ленч у меня порой просто не оставалось сил.
      Как бы там ни было, но к школе я относилась вполне терпимо, а вот колледж уже возненавидела – почти та же школа, только курят и пьют пиво здесь в открытую. Когда меня отчислили за неуспеваемость, я некоторое время работала моделью, но вскоре подобная деятельность мне осточертела. Многие просто не верят, когда им говоришь, что вращаться в модельном бизнесе ничуть не интереснее, чем наблюдать за личной жизнью кроликов, однако это действительно так. Деньги там, конечно, платят неплохие, но это единственный плюс.
      Вопреки всему тому, что внушают обывателям газеты и журналы, в жизни модели нет ничего гламурного. День за днем приходится мотаться по кастингам с порт-фолио под мышкой и приклеенной улыбкой на смазливом личике и, словно корове в общем стаде, топтаться среди других претенденток. Если повезет, в одном случае из десяти тебе что-нибудь да предложат. А тогда нужно вставать в полшестого и мчаться на показ коллекции или на съемки, которые длятся порой по восемнадцать часов. И только недель через пять после завершения работы тебе наконец-то заплатят. Хотя еще дней десять твой агент продержит чек у себя – убедиться, что он чист.
      Впрочем, первое время мне все же нравилось быть моделью. Дефилируя по подиуму, чувствуешь себя чуть ли не богиней, да и реакция окружающих, когда они узнают, чем ты зарабатываешь на жизнь, доставляет определенное удовольствие. В конце концов, это ведь Америка, страна тщеславных людей. Кроме того, благодаря статусу модели очень часто предоставляется возможность выпить на халяву. Кто-кто, а мужчины-то всегда тобой восхищаются.
      А вот съемки для рекламы в печати – просто ужас какой-то! Кадр следует за кадром, и при этом постоянно нужно улыбаться. Иногда по десять часов приходится торчать на ногах, так ни разу и не присев. К тому же отношение просто отвратительное… «Улыбнись пошире, детка, и сядь к папочке на колени…»
      Что же касается моделей мужского пола, то даже и не просите о них рассказывать. Они гораздо более тщеславны, чем модели-девушки. Теперь я просто не в состоянии смотреть фильм «Образцовый самец» – попадание в самое яблочко. Бен Стиллер, конечно же, полагал, что снимает комедию, но и действительности это похоже на документальное кино.
      Нелегко иметь отношения с парнями, которые тратят на средства по уходу за волосами больше, чем ты сама. Их взгляд практически невозможно поймать, поскольку они постоянно косятся на зеркала, проверяя свой внешний вид. К тому же многие из них и знать не знают, что такое верность. Стоит отвернуться или тем более отлучиться к бару – и твой дружок уже вовсю любезничает, а то и обжимается с какой-нибудь шалавой. Или же с официантом. Терпеть не могу обо всем узнавать последней! Испытываешь такое скверное ощущение!
      В модельном бизнесе я околачивалась целых два года и в один прекрасный день решила, что с меня достаточно. Решила сразу – окончательно и бесповоротно. В тот день я сидела в комнате, заполненной высокими блондинками – все примерно одного роста и с идентичным цветом кожи, – и мне вдруг пришло в голову, что тем типам, которые проводят собеседование, нет никакого дела до того, что я обожаю бифштексы, ризотто, страшные фильмы (за исключением «Образцового самца») и свою маму. Им совершенно наплевать на то, что я состою в ПЕТА и являюсь членом Республиканской партии (вопреки распространенному мнению, первое вполне сочетается со вторым). Да они, черт возьми, даже не обеспокоились бы, если бы узнали, что меня разыскивает полиция! Их интересовали только внешние данные – мое лицо и тело.
      Помню, тогда я и подумала: «А что я, собственно, здесь делаю?» После чего поднялась со стула и молча вышла, даже не забрав свой порт-фолио.
      Моя подруга Джессика называет меня человеком спонтанного решения, и я с ней в общем-то согласна. Если я что-то решила, то уже не отступлю.
      С того дня я подвизалась в качестве секретарши в разных фирмах, и в каждой было интересно работать лишь до тех пор, пока не войдешь в суть дела. Потом я начинала скучать. Зато со временем набралась опыта и получила квалификацию суперсекретарши, а точнее – администратора.
      С новообретенной категорией я и попала в компанию «Хэмптон и сыновья», где моя работа была сопряжена с немалыми волнениями и определенной опасностью. С волнениями – потому что у фирмы постоянно не хватало денег на оплату счетов, а с опасностью – потому что в любой момент я могла сорваться и придушить своего босса, заработав соответствующий приговор за убийство. Возможно, даже за тройное – если бы под руку попались еще и наши брокеры.
      Ну да, конечно – многие жалуются на начальников, в Америке это в порядке вещей. Но я говорю абсолютно серьезно – своего босса я не уважала ни капли. Скажу больше – я его презирала. И временами у меня возникало подозрение, что он просто не в своем уме.
      Последняя неделя практически ничем не отличалась от предыдущих. Примчавшись на работу, у самых дверей я наткнулась на наших брокеров, глаза у которых были размером с чайные блюдца. Как оказалось, за те десять минут, что эти бестолочи оставались без присмотра, они умудрились сломать копировальный аппарат. Честное слово, как малые дети, от которых ни на минуту нельзя отвернуться! Младенцы, беспрерывно смолящие сигареты!
      – Он почему-то не работает, – заявил мне Тодд, главарь нашей брокерской команды. – Придется отослать его обратно. Я ведь говорил – нам совершенно ни к чему новый ксерокс.
      – Старый постоянно перегревался… Листы становились коричневыми, и от них пахло горелым, – возразила я, вешая плащ. – Лучше признавайся, что ты с ним сотворил?
      – Да ничего… Я начал копировать, а он вдруг залязгал и перестал работать.
      – Что ты с ним сделал? – не отставала я.
      – Да понимаешь, я попытался его наладить, – Поспешил сознаться Тодд, поскольку мой взгляд не предвещал ничего хорошего. – Мне не хотелось тебя беспокоить.
      Он попытался было улизнуть, но я ухватила его за рукав и потащила к издающему зловещий скрежет агрегату.
      – Читай! – ткнула я пальцем в прикрепленный к стене листок.
      – Да ладно, Бетси, мне некогда… Рынок уже открылся, и мне нужно… Ой!.. Ну ладно, ладно, только не щипайся. Здесь написано: «Если что-то не получается, ни в коем случае не пытайтесь настраивать самостоятельно. Позовите Бетси или Терри». Ну, все?
      – Мне просто хотелось убедиться, что ты не разучился читать. – Я быстро отпустила руку Тодда, чтобы не поддаться искушению ущипнуть его еще раз. – Иди, я сама разберусь.
      Минут двадцать спустя ценой погубленной юбки (проклятый тонер!) аппарат был наконец-то реанимирован. Затем я принялась просматривать почту и вновь обнаружила уже привычное ежемесячное послание из налоговой.
      Я тут же прямым ходом направилась в кабинет к Тому, нашему боссу. Когда я вошла, с грохотом захлопнув за собой дверь, шеф поднял глаза и пронзил меня застывшим взглядом классического социопата. Хотя, возможно, подобный взгляд он освоил в бизнес-колледже.
      Я потрясла конвертом перед его носом.
      – От нас по-прежнему ждут налоги с выплат!
      – Мне сейчас некогда, – раздраженно отмахнулся Том. Имея средний рост, он жутко комплексовал из-за того, что я выше. А еще он беспрерывно курил – одну сигарету за другой – словно со дня на день собирались ввести запрет на табак. Поэтому, несмотря на постановление властей штата по поводу курения в учреждениях, из кабинета Тома всегда несло, как из пепельницы. – Поговорим позже, когда закроется рынок.
      – Том, у нас уже целый год просрочки. Это деньги наших работников, и они должны быть выплачены государству. Ты понимаешь, что это налоги?.. Федеральные и в бюджет штата. Мы не можем использовать эти средства на оплату счетов. Мы задолжали уже более ста тысяч долларов!
      – Когда закроется рынок! – отрезал Том и вновь уткнулся в монитор, давая понять, что я свободна. Ну да… А как только пробьет три часа, он поспешит за дверь, чтобы избежать неприятного разговора.
      Я вышла.
      Не проходило, наверное, и дня, чтобы Том так или иначе не сподличал. Он либо лгал клиентам и коллегам, либо тайком использовал их деньги. Когда же его разоблачали, всю вину старался свалить на меня. Том обладал невероятной способностью убеждать окружающих в том, что он ни в чем не виноват. А еще он как никто другой умел пускать пыль в глаза – даже я, зная Тома как облупленного, часто бывала введена в заблуждение его энтузиазмом.
      Я просто терпеть не могла писать за него предписания и наставления для брокеров, когда он с головой погружался в биржевую игру – ни о чем другом Том и думать не хотел. Также я чувствовала себя крайне скверно, когда он вынуждал меня врать клиентам. По большей части это были неплохие люди, не подозревавшие о том, что доверили свои деньги социопату.
      Однако платили мне, черт возьми, действительно хорошо! К тому же я могла иметь три выходных, работая четыре дня по десять часов. Трех дней вполне хватало, чтобы немного развеяться и, набравшись храбрости, в понедельник снова явиться в офис. От подобного места, конечно же, трудно отказаться. В какой-нибудь другой фирме мне пришлось бы гораздо дольше откладывать на туфли. Возможно, я была бы даже вынуждена посещать распродажи.
      Я оставалась в конторе до пяти часов – как правило, совершенно одна. Секретарша из приемной уходила в четыре, а все остальные – в полчетвертого, сразу же после закрытия рынка. Я же сидела до пяти, поскольку Том боялся пропустить какой-нибудь важный звонок. Однако времени даром не теряла, имея возможность немного почитать.
      Как-то раз прямо из офиса я отправилась на свидание. И знаете с кем?.. С племянником Тодда. Предводитель наших брокеров заверил, что с этим парнем у меня наладятся отличные отношения. Обычно я избегаю знакомиться вслепую, так как ничего хорошего из этого не выходит, однако к тому моменту я уже больше года ни с кем не встречалась и чувствовала себя как-то одиноко. Я немного старовата для того, чтобы отрываться в ночных клубах, и слишком молода для игры в лото, потому и согласилась на это рандеву.
      Решение было ошибочным – племянник Тодда оказался на целый фут ниже, чем я. Мне-то, конечно, все равно – я многих мужчин превосхожу в росте, однако некоторые воспринимают это как личную обиду. Словно я так вытянулась назло им.
      Племянник Тодда, которого звали Джерри, вероятно, и был одним из таких индивидуумов. Он то и дело отводил взгляд, а затем с растерянным видом вновь поднимал глаза на меня. Похоже, он был потрясен или даже ввергнут в ужас длиной моих ног.
      После того как Джерри позабавил меня несколькими плоскими шутками, развлек рассказом о том, как с помощью находчивости и остроумия он ставит на место ушлых и жадных еврейчиков в той фирме, где работает, а также заявил, что Соединенные Штаты должны разбомбить все страны Третьего мира, чтобы одним ударом покончить с терроризмом (то есть устроив настоящий террор), я поняла, что мы отнюдь не родственные души. И решила, что с меня достаточно – я получила урок, и у меня надолго отпала охота с кем-либо знакомиться.
      На прощание я позволила ему поцеловать меня – только ради того, чтобы посмотреть, как он будет тянуться вверх. Джерри приподнялся на цыпочки, и мне пришлось немного склониться. Его мокрые губы ткнулись в угол рта, и меня обдало смешанным запахом пива и чеснока. Ну против чеснока-то я ничего не имею, а вот пиво просто терпеть не могу. Когда мы расстались, я так стремилась поскорее попасть в дом, что едва не вывихнула запястье, проворачивая ключ.
      Вот вам вполне обычный день из моей жизни. Совершенно пустая трата времени. Теперь же всему пришел конец, а я так и не успела сделать что-либо стоящее.

      Открыв глаза, я ничего не увидела – меня окружала кромешная тьма.
      Еще в детстве я как-то читала рассказ про священника, который спустился в ад и обнаружил там, что все грешники лишены век – для того, чтобы они не могли зажмуриться и постоянно взирали на ужасы преисподней. Поскольку мне абсолютно ничего не было видно, я сделала вывод, что пока нахожусь не в аду.
      Я попробовала пошевелиться – пространство вокруг меня оказалось довольно-таки узким. Я лежала на чем-то жестком, однако бортики моего ложа почему-то были мягкими. Если я в больничной палате, то она какая-то странная, а лекарства сотворили чудо – у меня ничего не болит. Но почему рядом никого нет? Почему так тихо?
      Я снова пошевелилась, а затем, поразмыслив, попыталась сесть. Голова стукнулась о что-то твердое, но податливое, и я, подняв руки, оттолкнула препятствие. Уселась и… недоуменно захлопала глазами.
      Поначалу я решила, что нахожусь в каком-то кулинарном цехе, но мгновение спустя поняла, что сижу в гробу. В самом настоящем – белом, с золотыми завитками по бокам, обитым изнутри розовым (фи!) атласом. Гроб стоял на большом столе из нержавеющей стали, посреди просторного помещения. Вдоль дальней стены протянулся ряд моечных раковин, и при этом здесь не было ни одной плиты. Зато поблизости я заметила весьма странные на вид инструменты и внушительный комплект макияжа. Следовательно, здесь не кулинарный цех, а…
      Я поспешила выбраться из гроба, но зацепилась ногой и грохнулась со стола вместе с ним. При этом что-то вроде бы сломалось. Я довольно сильно ударилась коленями об пол, но даже не обратила на это внимания, отпихнула от себя гроб и, вскочив на ноги, стремительно направилась к выходу.
      Миновав раздвижные двери, я очутилась в большом холле со стенами, обитыми деревянными панелями. Обстановка здесь была еще более мрачной: окна отсутствовали, зато имелось множество крючков для верхней одежды.
      Внезапно я заметила высокую блондинку с безумными, широко распахнутыми глазами, одетую в какой-то нелепый розовый костюм. Ее можно было бы назвать привлекательной, если бы не оранжевые румяна на щеках и густые синие тени вокруг глаз. Губная помада коричневатого оттенка ей также абсолютно не шла. Да и никакая бы не пошла – ведь у нее было невероятно бледное лицо.
      Блондинка ковыляла мне навстречу, стуча каблуками своих невзрачных дешевых туфель (… Неимущий, приобрети одну пару и получи вторую за полцены…), и через пару секунд я разглядела, что с волосами у нее, как ни странно, полный порядок. Довольно-таки ухоженные, длиною до плеч, с изумительным оттенком на кончиках прядей. А цвет, кстати, очень даже знакомый – «Лаш голден Блонд» номер двадцать три…
      Ну ничего себе!
       Вот черт!..Оказывается, эта девица в ужасном розовом костюме не кто иной, как я сама! Я… именно я и есть эта женщина в жутких грошовых туфлях!
      Широко раскрыв глаза, я неверной походкой приблизилась к зеркалу. Это действительно была я! И я действительно выглядела до такой степени отвратительно! Неужто я и в самом деле попала в ад?
      Я постаралась взять себя в руки и успокоиться. Ничего не получилось, и тогда я с силой хлестнула себя по щеке, испачкав ладонь румянами. Да нет, я, конечно же, не права – это не ад. Ад не может представлять собой обитое панелями помещение с зеркалом в одном конце и гробом – в другом. А мой отталкивающий вид вполне объясним: просто-напросто я покойница. Тот придурок в «Понтиаке Ацтеке», наверняка бывший в сговоре с моей кошкой, все-таки угробил меня. Отличное завершение прекрасного дня.
      Я была мертва, но при этом почему-то не желала спокойно лежать в гробу. И вот теперь, мертвая, я бродила по похоронному бюро в дешевом костюмчике и в туфлях из кожзаменителя. Похороны, должно быть, состоятся завтра… Я взглянула на настенные часы: вернее, уже сегодня.
      Кто же выбрал для меня такую «упаковку»? И главное – подобную обувку?
      Стянув с ноги туфлю, я заглянула внутрь и обнаружила надпись: «Собственность Антонии О'Нейл Тейлор».
      Так я и знала – моя мачеха! Эта стерва собиралась похоронить меня в своих поношенных калошах! Подобная подлость возмущала даже больше, чем тот факт, что меня сбили и шарахнули о дерево на глазах у моей собственной кошки. Я уже вознамерилась швырнуть злополучную туфлю в зеркало, но в последний момент передумала и скрепя сердце снова надела на ногу. На улице пока еще не лето, а мне ведь нужно как-то защититься от холода и грязи. Однако какой ценой! Видела бы меня сейчас Жизель… Или кто-нибудь из знакомых.
      Кстати, что же теперь будет с моей кошкой?.. Кто позаботится об этом маленьком чудовище? Ну, может, Джессика или мама… Да, скорее всего мама.
      Мама… Сейчас она наверняка просто убита горем. Отец… он, наверное, тоже. Возможно, даже взял отгул по случаю моих похорон. Мачеха?.. Ну, она-то вряд ли сильно расстроилась. Она всегда считала меня испорченной, своевольной девчонкой, а я ее – лживой и корыстной стервой, привыкшей, чтобы ей во всем потакали. Подобное мнение друг о друге сложилось у нас с первых же дней знакомства, причем обе мы были правы, однако осознание обоюдной правоты ничего не меняло.
      В голову пришла мысль о том, что мне нужно как можно скорее объявиться перед скорбящими близкими и сообщить им, что я не испытываю ни малейшего желания быть закопанной в землю. Я должна побыстрее найти новую работу, чтобы иметь возможность оплачивать счета, иначе мне обрежут все кабели и вообще… Так что я никак не могу прохлаждаться в гробу на глубине двух метров.
      Но через минуту ко мне вернулся здравый смысл. Я ведь была мертва! Превратилась в зомби или во что-то подобное! И потому я должна закончить дело, начатое тем типом в «Ацтеке». А может, я в чистилище?.. И мне необходимо выполнить какую-то миссию, что-то завершить прежде, чем Господь откроет передо мною врата?