– Да, наверное, – кивнул Джон. – Джеймс женился на ней, когда я был еще слишком молод для женитьбы. Кроме того, она всегда относилась ко мне как к своему младшему брату. – Перебирая свои воспоминания, он улыбался. – А сколько беспокойных ночей я провел, думая о ней…
      – Но ты никогда не…
      – Она никогда не догадывалась о моих чувствах, – заверил ее Джон. – Но Джеймс поговаривал о том, что мне самому пора обзаводиться женщиной.
      – А почему ты этого не делал? – спросила Лотти, склонив голову и окидывая взглядом его сильное тело. – Ты, вне всякого сомнения, без труда смог бы найти себе жену. Женевьеву, например.
      Он покачал головой:
      – Ну, нет, Женевьева, конечно, милая, но не в моем вкусе. Ты живешь здесь уже достаточно долго, чтобы знать, что женщины в этих краях встречаются редко.
      – Тогда где же ты… – Она осеклась. И покраснела, сообразив, сколь нескромен был ее вопрос.
      – Где я научился любить?
      Она кивнула и закрыла глаза – как бы спряталась от его насмешливой улыбки.
      – Джон, не придавай значения моим словам. Я не думаю, что хочу это знать.
      Он встал перед ней на колени и обнял ее. Лотти откинулась на подушки.
      – Это не важно, Лотти. Ты никогда с ними не встретишься. Так что не стоит переживать об этом.
      Как быстро он стер в своей памяти воспоминания о женщине, так долго занимавшей его мысли! Как легко, любящими глазами изучая черты своей молодой жены, он забыл все свои скоротечные интрижки.
      – Ты все еще думаешь о Саре? Я имею в виду… ночью она все так же не дает тебе спать?
      Это была тихая мольба, и его ответ пролил бальзам на ее истерзанное сердце.
      – Теперь, когда я закрываю глаза, я вижу золотоволосую женщину с сердцем величиной с целый мир. Я вижу глаза не то голубого, не то зеленого цвета и губы, которые улыбаются мне по утрам и дарят наслаждение по ночам.
      Джон с нежностью припал к ее губам, вызвав у нее негромкий стон. Он счастливо улыбнулся:
      – Любимая, Сара много лет была моей мечтой. А ты – моя жизнь. Ты наполнила этот дом солнечным светом и сделала меня счастливым. Чего еще я могу желать?
      – Я действительно сделала тебя счастливым? – спросила она, всем сердцем желая услышать подтверждение этому.
      – Счастливее, чем я того заслуживаю, – торжественно заверил он.
      – Я люблю тебя, Джон, – прошептала Лотти и привлекла его к себе.
      Она коснулась губами его лба, как бы скрепляя печатью обет, который дала ему.
      – Я сделаю все, чтобы быть тебе хорошей женой, – поклялась Лотти, – и если мы сможем оставить у себя детей, то я постараюсь сделать для них все то, что сделала бы Сара.
      Услышав эти слова, он крепко сжал ее в объятиях.
      – Лотти, с детьми может не получиться, – пробормотал он. – Я не хотел бы говорить об этом, но Харлей Гаррисон сказал, что у их бабушки и дедушки больше прав на детей, чем у меня. Так что, если мы их не убедим, Томас и Сисси уедут с ними на Рождество.
      – Еще не все потеряно, – с горячностью возразила она.
      – Я рад, что ты на моей стороне, малышка, – сказал он с нервным смешком. – Из тебя выйдет отважный воин. Ты знаешь об этом?
      – Джон, я за тебя жизнь отдам.
      – Лотти, дорогая, я знаю это!
      – Раньше я не знала, что значит любить кого-то, – сказала она. От нахлынувших чувств голос ее задрожал.
      – До этого момента я даже не знал, что означает это слово, – сказал он, и кривая усмешка исказила его черты.
      Он поднял голову и пристально взглянул на нее. У Лотти перехватило дыхание, и она почувствовала, как тепло разливается по ее телу, наполняя ее всю до краев.
      – А теперь? – едва слышно спросила она, наконец, выдохнув.
      – Теперь… теперь есть ты, Лотти. Как я мог не полюбить тебя? С того самого дня, как ты появилась здесь, ты крутила передо мной своей прелестной попкой и соблазнила меня своими розовыми пальчиками, когда бегала здесь босиком.
      – Я никогда… – Глаза ее расширились.
      – Да нет же, ты сделала это, – сказал он, улыбнувшись. – А потом ты поцеловала меня. Прямо здесь, сидя на этом стуле, ты поцеловала меня…
      – Ты тоже поцеловал меня.
      – Да, поцеловал. Конечно, поцеловал.
      Она смотрела на него и видела его улыбку, блеск золотых волос, восхищение в его глазах, когда он поддразнивал ее, и сердце забилось быстрее в ее груди. «Слушай, – казалось, говорило оно, – то, что ты сейчас слышишь, ты запомнишь на всю жизнь».
      – Лотти, – с нежностью произнес он ее имя. – Лотти, – повторил он, как бы желая привлечь ее внимание, словно она могла думать о ком-то другом, кроме него. – Ты – моя жена, – медленно и веско произнес Джон, как будто высекая на камне эти слова.
      Она машинально кивнула.
      – Я люблю тебя, Лотти, – прошептал Джон. – Я люблю тебя сейчас, я любил тебя раньше, и я всегда буду тебя любить.
      Ее улыбка была ослепительной, глаза засветились счастьем, лившимся из самых глубин ее души, переполненной щедростью его слов.
      – Джон… – Это было все, что она смогла вымолвить, все, что смогли произнести ее дрожащие губы, в следующее мгновение слившиеся с его губами.
      Он подхватил ее на руки, и его мускулы напряглись, когда он вместе с одеялом держал ее над полом. Стащив с кровати подушку, Джон подложил ее под голову Лотти и только после этого опустил жену на пол. Не говоря ни слова, он взял другое одеяло, лег рядом с Лотти и накрыл им ее и себя.
      Она, не отрываясь, смотрела на него, когда он с улыбкой на лице расстегивал пуговицы.
      Он расстегнул ее ночную сорочку и, склонив голову, принялся покрывать поцелуями крепкие холмики грудей, буйно вздымающиеся над ее стройным телом.
      – Когда-нибудь ты будешь кормить ими моего ребенка, – прошептал он, нежно теребя губами ее затвердевшие соски.
      Дрожь пробудившегося желания, охватившая ее тело, подстегнула его. Руки Лотти, обхватившие его шею, подтвердили ее согласие.
      – Моя Лотти. Жена моя. – Эти слова были как клеймо, как знак принадлежности ему, которым он ее отмечал. Прикасаясь к ней, отдавая ей свое тело, он скрепил этим слова любви. И когда он задрал ее рубаху, чтобы прильнуть в животной жажде к ее плоти, он еще раз произнес:
      – Ты – моя!
      Взгляд его глаз пронзил ее, опаляя силой желания, делая ее навеки принадлежащей ему.
      В этот раз все было просто. И это совсем не походило на их прежние ночи, проведенные на сеновале. Стихийно, без продолжительных ласк, без долгих приготовлений и нежного шепота в темноте, он взял ее. Взял с яростью, ошеломившей ее, и в то же время нежно и ласково.
      Лотти переживала мгновения неописуемого счастья, лежа под его могучим телом и подрагивая от переполгавших ее чувств. Он крепко держал ее, не позволяя лишних движений – но при этом доставлял ей наслаждение, равного которому она не знала.
      – Ты в порядке?
      – Джон, ты спрашиваешь меня об этом уже в третий раз, – ответила она с упреком в голосе.
      Он посмотрел на нее, нахмурил брови, и на лбу у него обозначились глубокие морщины.
      – Я точно хочу знать, тебе так удобно? – строго проговорил Джон, стараясь не обращать внимания на ямочки, заигравшие в уголках ее рта.
      Не теряя достоинства, она, положив руки на колени, покорно кивнула.
      – Мистер Тиллмэн, не переживайте, здесь просто замечательно. Подо мной лежат четыре одеяла, под ними, наверное, полстога сена. За спиной у меня три подушки, и Сисси тут рядом – всегда поддержит и поможет. – В ожидании ответа она бросила на него долгий взгляд из-под полей украшенной цветами шляпки.
      Джон медлил с ответом. Он поднял вверх указательный палец и сдвинул на затылок свою черную фетровую шляпу. Прищурившись, взглянул на яркое полуденное солнце, потом зажмурил глаза и вдохнул тонкий аромат, исходивший от ее тела. У него возникло искушение склониться к ней и насладиться этим ароматом в полной мере. Он наклонился, заслонив ее хрупкое тело от солнечного света. Взглянул на нее и улыбнулся. Лотти широко раскрыла глаза. Улыбка Джона сказала ей многое о его намерениях. Пальцем, которым только что поправлял свою шляпу, Джон приподнял ее подбородок. Лотти машинально схватилась за шляпку, которая так и норовила сползти с макушки.
      – Да пусть падает, – остановил ее Джон, склоняясь ближе к ее лицу. Губами он коснулся мочки ее уха, и Лотти почувствовала жар его дыхания, с шумом врывавшегося в ее ухо.
      – Джон, – сказала она вполголоса, пытаясь призвать его к благоразумию, но Джон, как она и ожидала, не внял увещеваниям.
      – Ни одна женщина, прикованная к постели, не имеет права быть такой соблазнительной, – прорычал он, зажав в зубах мочку ее уха. – Но дни, проводимые вами в постели, миссис Тиллмэн, подошли к концу, – грубовато напомнил он. – Постель вашу вы скоро покинете.
      Она прерывисто вздохнула. Он усмехнулся и поцеловал ее, позволяя ей выскользнуть из его объятий. Снова усаживаясь на корточки, Джон посмотрел на Лотти сверкающим и пристальным взглядом, полным невысказанных обещаний. Заботливо и бережно он водворил шляпку на ее макушку, поверх косы, уложенной кольцом, и поправил один из розовых цветов. Ее щеки запылали; вцепившись руками в сумочку, она посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Сзади захихикала Сисси, и этот негромкий смешок вывел Лотти из того состояния, в котором она пребывала.
      – Если вы не прекратите озорничать, мистер Тиллмэн, то мы можем опоздать на свадьбу, – сказала она, высокомерно приподняв подбородок.
      – Вы не могли бы дать мне одно обещание, миссис Тиллмэн? – спросил он непринужденным тоном.
      «Ну, наконец-то», – подумала Лотти и искоса взглянула на Джона.
      – Какое обещание? – с сомнением в голосе спросила она.
      – Хм-м-м… – задумался Джон, заметивший ухмылку на лице Сисси. Тряхнув головой, он приподнялся и, упершись руками в борт повозки, ответствовал: – Ну, этот вопрос мы оставим открытым, мэм. – В его глазах вспыхнул насмешливый огонек.
      Томас, сидевший на переднем сиденье, тяжело вздохнул, и дядя бросил взгляд в его сторону.
      – У нас уйма времени, Томас, – сказал Джон, усаживаясь рядом с мальчиком. – Если мы поспешим, то ты себе ботинки протрешь и коленки испачкаешь, прежде чем начнется свадьба.
      – Да уж лучше не надо, – улыбнулась Лотти с заднего сиденья. – Я вовсе не хочу, чтобы мне стало стыдно за него, когда я появлюсь в церкви впервые за последние шесть недель.
      Томас снова тяжело вздохнул.
      – Да не испачкаюсь я, мисс Лотти, – пообещал он. – Я просто хочу увидеть своих друзей.
      – А я останусь с мисс Лотти, – заявила Сисси, сложив, свои маленькие губки в гримаску, выражавшую примерное поведение.
      – Ты не замерзла? – спросила Лотти, повернувшись в ее сторону.
      Темная курточка, которую носила девочка, была ей слишком коротка, так что из-под нее выглядывало платье. Забравшись к Лотти под одеяло, Сисси прижалась к ней и удовлетворенно вздохнула:
      – У меня только нос мерзнет, а когда я надену варежки, то согреюсь.
      Это были мягкие голубые рукавички, которые терпеливые руки Лотти связали за последнюю неделю. Рукавички портил только один неверный стежок, и их создательница взирала на свое произведение с едва скрываемой гордостью.
      – Давно я этим не занималась, – посетовала она, глядя; как бережно девочка надевает рукавички. – Раньше я вязала для всех маленьких девочек, по паре каждый год к Рождеству, – сказала она Сисси, которая всегда внимательно слушала рассказы о жизни в «Новой надежде».
      – А сколько было маленьких девочек в доме, где ты жила? – спросила Сисси, расправляя складки на своем платье.
      – О, около тридцати, – задумчиво ответила Лотти. Она вспоминала лица детей, которых больше никогда не увидит.
      – Наверное, это был очень большой дом, – сказала Сисси, поудобнее устраиваясь на подушках рядом с Лотти.
      – Да, это было большое здание из красного кирпича, с двумя просторными спальнями наверху, с рядами коек, на которых спали девочки.
      Лотти прикрыла глаза и представила себе этот дом, единственный дом ее детства.
      – У нас была большая кухня. Там посередине стоял стол, за которым я каждое утро месила тесто. А еще у нас был небольшой ледник, где хранились молоко и масло.
      – А что такое ледник? – спросила девочках любопытством.
      Лотти улыбнулась, вспомнив еще одну вещь из своей жизни в приюте.
      – Это был деревянный ящик, в котором в холоде хранились продукты. Развозчик льда приезжал два раза в неделю и привозил лед. Летом он приезжал три раза в неделю. Если девочки вели себя хорошо, то им давали пососать кусочки льда.
      – И тебе тоже?
      Воспоминание о холодном, быстро тающем на языке кусочке льда заставило Лотти поежиться.
      – Да, и мне тоже, – проговорила она задумчиво.
      – А это что, был волшебный дом?
      Лотти покачала головой.
      – Нет… Вовсе нет, – ответила она с грустью в голосе. – Ледник был, наверное, единственным достижением цивилизации, которое у нас имелось. Многое приходилось делать самим. Люди нам, правда, помогали – приносили поношенные платья, какие-нибудь остатки урожая со своего огорода… Методистская церковь нам тоже помогала…
      – А у вас там был огород? – спросил Томас, перегнувшись через перекладину. Он, как и сестра, любил слушать рассказы Лотти.
      – Да, был. Мы выращивали картофель, свеклу и морковь, – ответила Лотти. – И еще мы там выпалывали сорняки, – добавила она, выразительно взглянув на хихикающую Сисси.
      – И вы собирали яйца, – подсказала девочка.
      Лотти кивнула:
      – Да, каждый день. На завтрак. Иногда для лапши. А еще мы продавали их на рынке или меняли на молоко.
      – А у вас что, не было коровы? – недоверчиво спросил Томас. Мальчик не мог вообразить себе дома без коровы или какого-нибудь другого животного, дающего молоко.
      – Нет, коровника у нас не было, только курятник и огород.
      – А чем занималась ваша мама? – спросила Сисси.
      – У меня не было мамы, – тихо ответила Лотти. – Только мисс Эгги.
      – А папа ваш кто был?
      – Все, достаточно, Сисси, – подал голос Джон, внимательно слушавший воспоминания жены. За десять минут она поведала детям о своей прошлой жизни больше, чем ему за три месяца.
      Лотти повернулась в его сторону:
      – Все в порядке, Джон. Мне не тяжело отвечать на эти вопросы. – Тихонько вздохнув, Лотти продолжила: – Сисси, у меня не было папы. Мисс Эгги забрала меня у полисмена однажды утром, мне тогда было всего лишь несколько дней от роду. Мисс Эгги дала мне бутылочку с разбавленным молоком и укутала меня, чтобы было тепло. Девочки постарше по очереди кормили меня и купали. Не правда ли, у меня было много мам? – сказала она бодрым голосом.
      – Но не было папы, – тихонько вздохнула Сисси. Очевидно, это обстоятельство показалось малышке настолько печальным, что она не решилась говорить о нем в полный голос.
      – Да, не было, – согласилась Лотти.
      – Значит, ты сирота? – Сисси с надеждой посмотрела на женщину, сидевшую рядом.
      Лотти кивнула:
      – Да, Сисси, сирота.
      – Так же, как и я?
      – О нет! – запротестовала Лотти. – У тебя есть дядя Джон, а это почти так же хорошо, как если бы у тебя был папа.
      – А сейчас у нас есть, еще и вы, мисс Лотти, – уверенно сказала девочка.
      – Да, у меня есть ты… и Томас, – кивнула Лотти.
      – И дядя Джон, – подхватила Сисси.
      Чувство любви наполнило сердце Лотти.
      – Вы – моя семья, – сказала она с гордостью.
      – Расскажите еще что-нибудь о том, как вы жили, – попросила Сисси, прильнув к Лотти.
      Довольная тем, что ее просьбу удовлетворили, малышка с жадностью слушала рассказы о маленьких девочках, о долгих днях, проводимых в классной комнате, о тоскливом однообразии приютской жизни. Все это Лотти ухитрялась немного смягчать, чтобы не пугать ребенка.
      Так прошел примерно час. Лошади бежали ровно, взвихряя копытами снег, выпавший с утра примерно на дюйм. Но изрезанная колеями дорога утомила Лотти, и к моменту, когда они въехали в город, ей уже не терпелось покинуть свое ложе.
      Около церкви бегали и играли мальчики, и Томас с нетерпением ждал, когда же, наконец, он сможет к ним присоединиться.
      – Хорошо, что мы рано приехали, – выдохнул он, спрыгивая с повозки, и его смех слился со смехом других детей, звавших его играть.
      – Здесь больше никого нет? – поинтересовалась Лотти, оглядываясь по сторонам.
      – Только две семьи, – ответил Джон, сворачивая поводья и подходя к лошадям. Он связал кожаные ремни упряжи и привязал их к ограде перед церковью. – Сиди смирно, Лотти, – сказал он, увидев, что она собирается вылезать. – Я сам все сделаю.
      Джон легко запрыгнул в повозку и опустился на колени рядом с Лотти. Наклонившись, он прижался щекой, раскрасневшейся от морозного ветра, к ее щеке.
      – Джон, да ведь ты совсем замерз! – воскликнула Лотти. Выпростав из-под одеяла руки, она прижала ладони к щекам Джона, пытаясь хоть как-то согреть его.
      – Мм-м… как приятно, – пробормотал он. Затем повернул голову и запечатлел влажный поцелуй на ее ладони; тем временем его собственные руки были заняты – он разворачивал Лотти и малышку, примостившуюся рядом.
      Наконец он извлек, дам из-под одеял и стряхнул сенную труху с их одежды. Сисси, ликуя, пробежала к задней части повозки, затем спрыгнула на землю и в нетерпении стала ждать взрослых.
      – Что ж, миссис Тиллмэн, – улыбнулся Джон, ставя Лотти на ноги, – вы готовы идти на свадьбу?
      Она улыбнулась в ответ и оправила юбки.
      Она твердо стояла на ногах, и только предательское оцепенение в пальцах напоминало ей о неделях, проведенных без движения. «Сегодня первый день моего выздоровления», – с восторгом подумала она и бросилась в объятия Джона, который терпеливо ждал. Он опустил ее на землю, поддерживая за талию.
      – Все в порядке? – спросил он.
      – В порядке, – заверила его Лотти, аккуратно ступая в направлении маленькой белой церквушки.
      «Сегодняшний день докажет, что я в порядке», – подумала она с чувством гордости, шагая рядом с Джоном, который вел ее под руку.

Глава 19