— То, как ты себя держал, произвело на нашего короля огромное впечатление, — уверенно произнесла Беа. — Слыханное ли дело: выступить против сэров Юстуса и Кореолиса! Да на такое вряд ли отважился бы даже самый испытанный воин! И ведь вдобавок ты неважно себя чувствовал, мягко говоря.
— Потому и надерзил достойным сэрам, — угрюмо буркнул я. — Плохо соображал, что делаю. Меня вовсю лихорадило.
— Возможно, дело в этом, — кивнула Беатрис. — Но я не исключаю, что в твоем характере есть качества, о которых ты сам пока еще не знаешь.
Голова моя бессильно упала на подушку.
— О праведные боги, вы говорите точь-в-точь как моя покойная мать! — Помолчав, я все ж не утерпел и задал вопрос, который так и просился на язык: — Но если допустить, что такая невероятная вещь, как присвоение мне титула оруженосца, стала бы осуществимой, то кому и зачем это могло понадобиться? И что за польза была бы от этого мне самому?
— Польза очевидна, — ласково взглянув на меня, ответила Беа. — Тебя научили бы обращению с оружием. Ты бы сделался настоящим воином. Впоследствии, — при наличии ума, выдержки, отваги, — ты занял бы еще более высокое положение. Приобрел бы друзей и покровителей. Сам стал бы значительной персоной. Со временем ты смог бы потягаться силой с тем негодяем, который лишил тебя матери. Ты наверняка отыскал бы его, вызвал на поединок и рассчитался бы с ним сполна.
— Но на все это потребуется много времени. Годы! И Меандр со своими разбойниками успеет убраться из Истерии куда глаза глядят.
— Верно, — с легкостью согласилась Беа. — Но не можем же мы удерживать его здесь силой. — Губы ее тронула легкая улыбка. — А ты выследишь своего обидчика, где бы тот ни находился, ты из-под земли его достанешь, если захочешь. И чем дальше от границ Истерии ты с ним расправишься, тем будет безопасней для нашего королевства. Не думай, что я не понимаю, насколько это трудно. Но разве ты из тех, кто страшится трудностей, Невпопад?
Я задумался над ее словами. Говоря по правде, терять мне было нечего. Раз уж так вышло, что я, пусть и совершенно случайно, ненамеренно «отказался» от денег, которые мне были предложены, следовало придерживаться этой же линии и впредь. Даже если мне станут навязывать эти несчастные двенадцать дюков, придется со сдержанным достоинством отвергнуть подачку, как бы мне ни хотелось заграбастать этакие деньжищи. Чтобы не дать этим ублюдкам, благородным рыцарям, повод смотреть на меня свысока, презирать меня за алчность. Польстись я на золото, и в глазах сэров Юстуса и Кореолиса это стало бы достойным оправданием их мерзкого со мной обращения. Не дождутся!
— Нет, — солгал я. — Трудностей я не боюсь.
— Значит, решено. — Она подбоченилась и взглянула на меня весьма одобрительно. Едва ли не с восхищением. — Тебя поселят вместе с другими оруженосцами. Им будет велено относиться к тебе как к ровне. Один из рыцарей станет твоим господином и наставником. Ты будешь учиться всему, чему подобает, овладеешь боевыми навыками, отшлифуешь свои манеры, ты вырастешь в чинах. И рано или поздно тебе откроется твое истинное предназначение.
Я негромко застонал. Опять, опять это слово!
Но внезапно в душе моей всколыхнулось воспоминание: я словно воочию увидал рисунок на гобелене в зале Справедливости. И спросил о нем мою сиделку.
— Ах, вот ты о чем? — Беатрис пожала плечами. — Знаешь, его много лет тому назад выткал один колдун. Плетельщик-прорицатель.
Я снова приподнялся на подушках. Ну ничего себе! Магов-плетельщиков, обладающих даром предвидения будущего, во всем нашем королевстве были считанные единицы. В отличие от чародеев, специализировавшихся в других разновидностях магии.
— А что… что означает рисунок на гобелене? — дрогнувшим голосом спросил я.
— Явление величайшего из героев. Одного из будущих правителей Истерии… Некоторые утверждают, что он объединит под своим владычеством также и другие королевства, и тогда на нашей земле настанет золотой век. — Склонив голову набок, она смерила меня лукавым взглядом. — А почему ты спрашиваешь? Мнишь себя этим героем?
— Что? — Я расхохотался. — Мадам, я такой же герой, как вы — королева Истерии.
В дверь постучали. У выхода из комнаты стояла в ожидании приказаний какая-то молоденькая девица. Она обратила вопросительный взор к Беатрис и поспешно распахнула створки лишь после того, как та повелительно кивнула и произнесла:
— Пусть войдут.
Не иначе как прислуга этого крыла замка находилась в подчинении у моей симпатичной сиделки.
Сквозь растворенную дверь в комнату вошел король в длинном развевающемся пурпурном плаще.
Девушка, дежурившая у двери, тотчас же опустилась на колени и низко склонила голову. Я же, поскольку и без того находился в распростертом положении, не сдвинулся с места. Вряд ли от лежащих на одре болезни требовалось при виде монарха спрыгивать на пол и принимать коленопреклоненную позу.
Беатрис, к моему величайшему изумлению, приветствовала Рунсибела ласковой улыбкой — и только. Правда, со скамеечки своей она поднялась, но никаких иных знаков почтения вошедшему не оказала. Король стремительно подошел к ней и, взяв ее руки в свои, нежно поцеловал тонкие белые пальцы.
— Ну и как поживает наш юный сэр, столь скорый на расправу с моими доблестными рыцарями и несдержанный на язык? — добродушно обратился ко мне Рунсибел.
Чувствуя, что краснею до корней волос, я пробормотал:
— Я… Я… ничего… благодарю, ваше величество.
Беатрис тотчас же вступила в разговор:
— Я передала ему ваше предложение, милорд. Он к нему отнесся… несколько скептически. Возможно, — тут она обнажила в улыбке белоснежные ровные зубы, — это из-за того, что он не принимает всерьез слова простой служанки, не верит, что она уполномочена передавать кому-либо волю монарха.
У Рунсибела буквально глаза на лоб полезли.
— Что-о-о?! — сердито выдохнул он. — Ну и наглец! Да как это он посмел усомниться в словах самой королевы!
Тут настал черед моим глазам вылезти из орбит.
— Королевы? — пролепетал я, переводя взгляд с Рунсибела на Беатрис и обратно. — Вы… Ваше величество хотите сказать, что… что…
— Королева Беа к вашим услугам, оруженосец, — разрешила она мое недоумение, слегка наклонила голову и задорно улыбнулась.
— К моим услугам?! — Тут уж мне волей-неволей пришлось покинуть свое ложе, чтобы воздать должные почести царственным супругам. К несчастью, прыжки мне и прежде-то не особенно удавались, теперь же, после того как я неподвижно пролежал в постели несколько дней кряду, мои мышцы так ослабели, что я свалился с кровати на пол, как куль с овсом.
— Величественное зрелище, — без тени улыбки прокомментировал мое приземление Рунсибел.
Королева Беа наклонилась было, чтобы подать мне руку, но я с таким отчаянием на нее взглянул и так решительно помотал головой, что она отступила. Король придержал ее за локоть и выжидательно уставился на меня. Медленно, с колоссальным напряжением всех сил, я таки поднялся на ноги. Меня так шатало, что пришлось схватиться рукой за спинку кровати. Но все же это было лучше, чем валяться на полу в присутствии властителей государства. А уж тому, что я предстал перед ними по пояс голым, я решил просто не придавать значения. Не нарочно же оголился, это они и сами понимали. Чтобы не пялиться на них, как неотесанный мужлан, я опустил глаза, немного наклонив голову. Лица королевы Беатрис мне не было видно, но я почему-то не сомневался, что она по-прежнему улыбается.
— Осмелюсь спросить ваше величество, — негромко и почтительно проговорил я, — почему сама королева взялась за мной ходить?
— Потому что меня это забавляло, — весело ответила она. — Поверь, Невпопад, одна из главнейших задач королевы — найти способ развеять скуку, которая является неизбежным уделом супруги монарха.
Мне еще о многом хотелось ее расспросить, но в разговор наш нетерпеливо вклинился король.
— Так он принял мое предложение, да или нет? — спросил он Беатрис.
«Почему не меня самого?» — промелькнуло у меня в голове.
Но королева молчала. Я бросил на нее осторожный взгляд, она едва заметно мне кивнула, давая понять, что я сам должен ответить королю. Набрав полную грудь воздуха, я браво выпалил:
— Я был бы неблагодарнейшим из ваших подданных, если бы осмелился отвергнуть такую редкостную возможность учиться полезному делу и расти над собой, ваше величество!
— Ну-ну, — одобрительно пробормотал король. — А ее величество сообщила тебе об альтернативе?
— О чем? — Я озадаченно нахмурился.
Беатрис покачала головой.
— Ну как же, — благодушно усмехнулся Рунсибел. — Двадцать дюков, если ты откажешься от должности оруженосца и покинешь замок. Это почти вдвое больше той суммы, которую ты отверг.
У меня перехватило дыхание. Почти вдвое больше. Это решило бы все мои проблемы. На долгие годы, если не навсегда. Это было…
Это было…
Это было слишком хорошо. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Желание заполучить эту невероятную сумму завладело всем моим существом. Забрать деньги — и поминай как звали. Ноги моей больше не было бы ни в замке, ни в столице, пусть она провалится. Но что-то меня останавливало от принятия такого решения. Внутренний голос нашептывал, чтобы я не поддавался на обманчивую легкость этой новой возможности. Уж не ловушка ли это? В конце концов осторожность взяла во мне верх над алчностью, и я с поклоном сказал:
— Благодарю ваше величество от всей души. Я покорен вашей щедростью, но мне, право же, невыносима даже мысль о том, чтобы продать память матери. Это было бы… равносильно бесчестью. — Кажется, мне вполне удалось придать своему голосу достаточно искренности и убедительности.
Беатрис на это купилась.
— Прекрасно сказано, оруженосец. Благородное решение. Я не сомневаюсь, что, если бы ты дерзнул отказаться от возможности служения великому королю Рунсибелу в качестве оруженосца при одном из его доблестных рыцарей и предпочел бы этому блестящему предложению звон презренного металла, мой венценосный супруг…
— … вышвырнул бы тебя прочь без единого гроша в кармане, — напыщенно закончил король. — Помолчав, его величество с милостивой улыбкой прибавил: — Рад приветствовать тебя, оруженосец. Добро пожаловать в ряды моих приближенных. — Кивнув мне на прощание, он торопливо прошествовал к выходу, но у самой двери остановился и бросил через плечо: — За назначением своим обратись к сэру Юстусу.
От этих слов по спине у меня пробежал холодок. Больше всего на свете мне хотелось раздобыть какую-никакую одежонку, натянуть ее на себя и удрать из замка через ближайший выход, где бы он ни находился.
Но потом я вдруг представил себе, что должен был почувствовать сэр Юстус при известии о моем новом назначении. Я словно воочию увидал его, беседующего с королем. Или с королевой. Вот каким рисовался в моем воображении этот разговор:
«Помните того юношу, который чуть было не отсек своим клинком ваше мужское достоинство, Юстус? Ну, калеку, что поставил вас в идиотское положение? Представьте себе, мы решили произвести его в оруженосцы, чтобы он мог со временем сделаться рыцарем».
О, как он, наверное, побелел бы при этих словах! Как вытянулось бы его надменное лицо!
«Но… Но ваше величество, — заикаясь, пролепетал бы сэр рыцарь, — вы, полагаю, изволите шутить. Ведь он простолюдин! Разве возможно допустить его в наш клуб избранных?! Насколько мне известно, этот уродец не кто иной, как незаконнорожденный отпрыск одного из рыцарей, находящихся на вашей службе. Возможно, что и мой собственный».
«Какое мне дело до всего этого, до ваших альковных похождений, — ответил бы ему король. — Извольте выполнять, что вам приказано, сэр Юстус».
В общем, я многое бы отдал, чтобы хоть краем уха услыхать подобный диалог.
Настроение мое резко улучшилось. В конце концов, удрать из королевского замка я всегда успею. Плевать мне на стражников, я уж как-нибудь исхитрюсь проскользнуть мимо них незамеченным, если в том возникнет нужда. Так почему бы прежде не поразвлечься как следует? Одна лишь встреча с сэром Юстусом сулила мне бездну удовольствия. Как бы ни был он на меня зол, ему придется подчиниться воле Рунсибела и назначить мне наставника из числа рыцарей. Но тут меня снова словно ледяной водой окатило при мысли о том, что Юстус ведь может определить мне в менторы самого себя! Или еще того хуже — сэра Кореолиса! Но я быстро отбросил это опасение. Вряд ли любому из этих сэров захочется, чтобы я по целым дням маячил у них перед глазами как живое напоминание о том эпизоде в зале Справедливости… Скорей уж он по-другому мне отомстит: приставит к какому-нибудь свирепому рубаке, который с меня три шкуры спустит. Вот тогда-то я и уберусь отсюда восвояси.
У меня почти не было сомнений, что именно так все и получится.
Ну и дураком же я был!
Никогда еще мне не доводилось видеть рыцаря, подобного сэру Умбрежу, владельцу Пылающего Испода.
Сказать, что я не ожидал заполучить такого наставника и господина, значило бы не сказать ничего. По правде говоря, когда меня после окончательного выздоровления от болезни препроводили в кабинет магистрата — сэра Юстуса, — я терялся в догадках, чем для меня закончится наша с ним встреча. Полагал про себя, что ко всему готов, к любому исходу. Но оказалось, что ошибался.
Юстус восседал за огромным письменным столом. Когда я вошел в его кабинет, почтительно поклонился и замер у порога, он взглянул на меня лишь мельком и погрузился в изучение какого-то пергамента. Не знаю, так ли уж важен был документ, который он читал, или ему просто хотелось заставить меня поволноваться, почувствовать себя неловко. Думаю, именно мое последнее предположение и было верным. И я решил не выказывать нетерпения, ничем не выдавать своего присутствия, а терпеливо ждать, когда он соизволит заняться мной. Я облокотился на посох и замер, почти не дыша. Если он вознамерился игнорировать меня до бесконечности, что ж, у меня и на этот срок хватит терпения.
Но пауза, которую взял сэр Юстус, тянулась недолго — всего какую-нибудь минуту. Отложив пергамент, он равнодушно воззрился на меня.
— Так-так… Оруженосец Невпопад. Мне сообщили, что вы какое-то время будете находиться при дворе.
— Мне тоже об этом сказали, милорд.
— Обращения «сэр» вполне довольно. «Милорд» — это уж чересчур. — Помолчав, он легонько хлопнул обеими ладонями по столу, так, словно принял какое-то важное решение, и с деланным дружелюбием продолжил: — Хотя нам с вами, оруженосец, и есть в чем друг друга упрекнуть… я на вас не в обиде. — Взгляд его словно ненароком скользнул по моей увечной ноге.
— Я тоже на вас зла не держу, сэр! — подхватил я. А что мне еще оставалось?
— Мы теперь оказались по одну и ту же сторону крепостной стены. И значит, между нами не должно быть недоразумений и недопонимания. Верно?
— Согласен с вами, сэр.
— Будем считать, что данная проблема улажена, — подытожил Юстус таким тоном, словно сам в это верил. Даже улыбнулся — почти что дружески. — Итак, поскольку вы заступаете на должность оруженосца, вам необходимо назначить рыцаря-наставника, из тех, кто нуждается в помощнике. Верно?
— Вполне, насколько мне известно.
— Ну так вот, хочу вас обрадовать. — Он чуть подался вперед, сцепив пальцы. Его надменное лицо приняло восторженное выражение. — Я уже выбрал для вас достойного наставника. Это один из опытнейших рыцарей, которые когда-либо служили нашему славному королю Рунсибелу. Я имею честь знать его долгие годы. Долгие-долгие годы.
— И у этого прославленного рыцаря нет оруженосца?
Сэр Юстус вздохнул и с напускным огорчением подтвердил:
— К сожалению, нет. В настоящий момент. Боюсь, он с ними довольно суров, с бедными юношами.
Ну что ж, я был вполне к этому готов. Юстус решил отдать меня на растерзание какому-то живодеру. Тому, кто, по его мнению, запросто меня сломает. Но у меня, право же, было чем удивить и огорошить их обоих. Напрасно они надеются, что я стану их безответной, легкой жертвой. Подавятся мной эти сэры, но проглотить себя я им не дам. А может, лукавая лиса сэр Юстус надеется так меня напугать, чтобы я тотчас же задал стрекача из замка? Ну уж нет, я уйду, когда сам сочту нужным, когда станет совсем невмоготу, не прежде.
— Вы хотите сказать, он слишком требователен к своим оруженосцам?
— О нет. Нет, дело в другом. Юноши просто… — Он выразительно развел руками. — Просто выбывают из строя один за другим. Убитыми или тяжело раненными, умирающими. Обычно это с ними приключается, когда они в сражениях защищают от нападений своего наставника.
— То есть как это? — Я был совершенно сбит с толку. Но мое недоумение разрешилось неожиданно скоро…
За моей спиной послышался лязг оружия. Звук был такой, словно доспехи и меч вынимали из оружейной комнаты. Поверить, что так жалостно скрипеть и дребезжать своими латами и прочим снаряжением может шагающий по коридору замка рыцарь, было невозможно. Я оглянулся и при виде старика в доспехах, приблизившегося ко мне сзади, чуть не прыснул со смеху.
У него были густые белоснежные волосы, которые росли во всех мыслимых и немыслимых направлениях и стояли над его головой огромной шапкой, словно в результате взрыва, случившегося внутри его черепа. Щеки и подбородок скрывала окладистая белая борода. Доспехи, в которые он вырядился, когда-то наверняка были ему впору, но с тех времен бедняга здорово похудел и теперь просто в них терялся. Усталый и тусклый взгляд старческих глаз ни на чем подолгу не задерживался. Да и вид у старика был изнуренный. Выше меня ростом, он весил, думаю, раза в два меньше, чем я. С пояса у него свисал меч, ножны волочились по полу. Я готов был поклясться, что старик с трудом удерживается от искушения воспользоваться ими вместо посоха, во всяком случае, туловище его заметно клонилось набок. Надо отдать ему должное: через каждые несколько шагов он делал попытку выпрямиться, но после снова слегка заваливался на сторону.
— Я поручаю вас менторскому попечению сэра Умбрежа из Пылающего Испода, — торжественно произнес Юстус — Сэр Умбреж, вот ваш новый оруженосец.
Старик облизнул тонкие сухие губы и воззрился на меня, склонив голову набок. Голос оказался под стать всему его облику — надтреснутый и глуховатый. Тем не менее, заговорив, старикан слегка вздрогнул. По-видимому, его самого удивило, что он еще способен к членораздельной речи.
— Новый оруженосец? — Моргнув, он с недоумением уставился на Юстуса. — А что с моим прежним?
— Да вы и сами отлично помните, — фальшиво бодрым голосом ответил Юстус. Он встал из-за стола и, приблизившись к старику, почтительно взял его под руку. — Сражение с Синим рыцарем и его отрядом. — Покосившись на меня, он заговорил полушепотом, словно сэр Умбреж был неодушевленным предметом: — Бедняга! Никогда не видел человеческого тела, разрубленного на такое количество мелких кусочков. Но зато… — И тут он возвысил голос: — Зато сэр Умбреж уцелел и невредимым покинул поле боя!
— Это правда, так все и было, — закивал Умбреж. Потом качнул головой. — Но с кем мы сражались?
— Нам надо поговорить, сэр, — обратился я к Юстусу, еле сдерживая злость.
— Но разве мы молчим? — с ледяным спокойствием возразил тот.
— Нет ли у вас для меня кого-нибудь… — Я старался подобрать наименее обидное определение, что-нибудь нейтральное, учитывая присутствие здесь старика, чьи чувства следовало пощадить. — Кого-нибудь не столь обремененного годами…
— Надеюсь, вы далеки от мысли отказаться от выпавшей вам великой чести! — с наигранным ужасом осведомился Юстус.
Это он так давал мне понять, что в его лице я приобрел себе злейшего врага. Разумеется, ни о какой случайности речь не шла. Он здорово все рассчитал, я его, выходит, недооценил. Он вверил меня вовсе не жестокому и кровожадному, а совершенно некомпетентному наставнику.
— Признаться, именно это и было у меня на уме, — сказал я довольно равнодушным тоном.
Юстус расправил плечи и напыщенно изрек:
— Сэр Умбреж — один из самых верных и давних союзников нашего короля. Теперь-то, конечно, силы у него уже не те, но если бы вы видели, каков он был в зените своей рыцарской славы! Ему поистине не было равных! Я долго размышлял, долго вынашивал и взвешивал решение предоставить вас попечению сэра Умбрежа. Поверьте, оруженосец, отказавшись от этой чести, вы тем самым нанесете оскорбление лично его величеству Рунсибелу. А наш король скор на расправу с теми, кто дерзнет его оскорбить…
— Но… но я… — Я запнулся на полуслове. Что можно было на это возразить?
— Никаких «но», оруженосец! — строго взглянув на меня, произнес Юстус. — Если вы не желаете оскорбить короля, то соглашайтесь на Умбрежа. Или вы его берете, или я ни за что не ручаюсь. Так как же? Согласны?
Я нехотя кивнул, чувствуя, как над моей головой захлопнулись створки западни.
— Да, сэр.
— Вот и хорошо. Можете идти.
Обойдя свой стол, он вернулся на прежнее место и стал изучать другой пергамент, весь уйдя в это занятие, словно мы с моим новообретенным господином уже удалились и он остался один в кабинете. Но по ясно различимой торжествующей ухмылке на его губах я без труда угадал, насколько ему сейчас не до пергамента, — так велика была его злобная радость. Он плевать сейчас хотел на все документы на свете, он ликовал, что отомстил мне, отомстил жестоко и изощренно.
Я неторопливо приблизился к сэру Умбрежу:
— Я в вашем распоряжении, сэр. С чего мы начнем? Что прикажете мне делать?
Он глубоко задумался над моим вопросом и после продолжительной паузы сообщил:
— Самое лучшее — это начать с начала.
— Так точно, сэр.
Сэр Умбреж побрел к выходу из кабинета Юстуса. Я держался позади и чуть правей него, как и надлежало оруженосцу. В дверях старик сбавил шаг, оглянулся и, заметив меня, помотал головой. Явно силился что-то припомнить. Потерпев в этом неудачу, он мягко спросил:
— С кем имею честь, юноша?
— Я ваш оруженосец, сэр рыцарь. — Вторично представляясь старику столь формальным образом, я старался произносить слова как можно громче, чтобы заглушить сдавленные смешки, которые доносились до меня из глубины кабинета.
— Надо же! А мне, представьте, думалось, что вас давно нет в живых! Что подданные Синего рыцаря вас убили. И рассекли на мелкие кусочки.
— Я тоже об этом слыхал, сэр рыцарь.
Умбреж кивнул, вполне довольный моим ответом, и побрел дальше.
Мне оставалось одно: примениться к ситуации, извлекая из нее для себя максимум пользы и надеясь, что сэр Умбреж из Пылающего Испода отправится на тот свет все же раньше меня.
10
УЧИТЫВАЯ, каковы были обстоятельства моего существования до сих пор, надеюсь, вас впечатлит утверждение, что последовавший за этим период оказался для меня наихудшим, наитяжелейшим.
Я жил среди достатка, даже, можно сказать, роскоши и полного благополучия, я имел счастье лицезреть проявления бескорыстной мужской дружбы и взаимовыручки, но сам оказался начисто всего этого лишен, лично для меня эти блага оставались недосягаемыми, они только дразнили взор и туманили чувства. Как я и подозревал с самого начала, сэр Умбреж пальцем о палец не ударил, чтобы научить меня хоть чему-то, что подобало знать и уметь будущему рыцарю. Старик мною вообще не занимался. Приведу в качестве примера типичный мой день у него на службе.
Следуя строжайшим инструкциям своего господина, я его будил рано поутру. Потом еще раз. И еще. И старик как попугай твердил одно и то же: что он, мол, уже поднялся со своей постели. Как бы не так! Я возвращался в его опочивальню через час-другой и почтительно ему напоминал, что если б он соизволил наконец покинуть ложе, это было бы замечательно, просто великолепно и как нельзя более своевременно. К полудню, а бывало, что и поздней, сэр Умбреж обыкновенно принимал-таки вертикальное положение, и я ему помогал умыться и одеться.
Время в промежутках между этими ежечасными побудками я посвящал чистке его оружия, которым старик никогда не пользовался, и уходу за его конем, на котором он никогда не ездил.
Ах, что за чудный, роскошный был у него жеребец, доложу я вам! Звали его Титан, и огромный, статный зверь полностью оправдывал это имя. Я не сомневался, что Умбрежу его в свое время подарил не кто иной, как наш властитель собственной персоной.
Приведя себя в порядок с моей помощью, старик садился за стол. Принятие пищи было единственным, что его по-настоящему занимало и оживляло. Отсутствием аппетита он, мягко говоря, не страдал, а если выражаться точнее, был настоящим обжорой. И это при его-то худобе! Я просто диву давался, как в нем умещается вся та прорва снеди, которую он с наслаждением заглатывал. Забавно было за ним следить, когда он насыщался: представьте, ставят перед человеком кусок жаркого на огромной тарелке, или зажаренного целиком зайца, или полный кувшин меда. Проходит всего только миг, и еды или питья как не бывало. Тощий старик успел все в себя убрать. И на его морщинистом лице появлялась сытая, довольная улыбка. Утолив голод, Умбреж откидывал голову на спинку своего кресла и дремал час-полтора, переваривая съеденное, совсем как змей.
За сим следовал отрезок дня, когда мой наставник и господин бывал наиболее активен (не считая времени приема пищи, о чем я уже упоминал). Часа в три-четыре пополудни он, как правило, выходил на главную городскую площадь, где прогуливался, улыбаясь прохожим и время от времени останавливаясь, чтобы поболтать с купцами и лавочниками. Горожане из числа простолюдинов очень его любили и уважали, потому что он до них снисходил, и им это льстило. У остальных рыцарей, разумеется, не было времени и желания беседовать с людьми столь низкого звания. А Умбреж вел подобные разговоры с большим удовольствием. И хотя ему нередко случалось терять нить беседы или повторять одно и то же по нескольку раз, а порой начисто забывать, к кому он только что обращался, купцы и лавочники от души ему это прощали, находя старика рыцаря забавным и милым.
Совсем иного мнения о моем наставнике придерживались все до единого рыцари из числа приближенных короля. Я быстро усвоил, что сэр Умбреж является посмешищем в глазах придворных и замковой челяди. Разумеется, в открытую они над ним не насмехались, хотя вполне могли бы себе даже и это позволить — Умбреж все на свете забывал и перевирал, и потому шутки в свой адрес и самих шутников помнил бы не долее минуты. Но придворные тем не менее предпочитали злословить о нем заглазно. Помню, однажды несколько рыцарей от души веселились неподалеку от главного входа в замок, обсуждая моего наставника и не заметив нашего с ним приближения. Я хорошо расслышал, с какой издевкой говорили они о старике, и мне стало неловко. Что же до тугоухого Умбрежа, то он только взрывы смеха и различил и, подойдя к развеселой компании вплотную, стал хохотать с ними вместе, сам не ведая над чем. Разумеется, шутники при этом просто взвыли от смеха.
Умбреж был оставлен при дворе в знак особой к нему милости со стороны короля Рунсибела. Последний, когда еще был юнцом, однажды подвергся нападению целой шайки разбойников-головорезов. Умбреж был в ту пору простым воином-наемником. При виде юноши, отважно сражавшегося за свою жизнь с целой толпой негодяев, он поспешил к нему на выручку, помог отбиться от нападавших — весьма искусно управляясь, если верить рассказу короля, со своим мечом, копьем и щитом, — и после того как больше половины разбойников были убиты, а оставшиеся в живых обращены в бегство, приготовился было дать своему коню шпоры, но Рунсибел осведомился о его имени, и Умбреж с готовностью назвался. Тогда будущий властитель Истерии пообещал, что в случае если станет королем, отважному воину будут пожизненно гарантированы рыцарское звание и придворная должность, а также сопутствующие последней достаток, почет и уважение. Умбреж в ту пору не придал обещанию невзрачного с виду юноши никакого значения, но годы спустя Рунсибел и в самом деле пробил себе дорогу к Истерийскому трону и, что самое удивительное, сдержал слово, данное наемнику. Со времени их первой встречи немало воды утекло, и Умбреж здорово сдал за эти несколько десятилетий. Но могло ли это хоть что-то значить для могущественного короля Истерии? При взгляде на старого воина он всякий раз вспоминал себя безбородым юнцом, а своего спасителя — все тем же неустрашимым воином, каким тот был когда-то, заслуживающим самых высоких почестей, самых щедрых наград.
Все это было очень трогательно и, безусловно, делало честь нашему доброму королю, однако не мешало рыцарям относиться к сэру Умбрежу как к какому-то шуту гороховому.
Мне было бы плевать, как воспринимают старика окружающие, если б насмешки, адресованные ему, не затрагивали, причем в весьма значительной степени, также и вашего покорного слугу. Будучи оруженосцем ходячего посмешища, я сам сделался объектом зубоскальства окружающих и ничего не мог с этим поделать. Нынче, оглядываясь назад, я склонен относиться к тогдашним проявлениям неприязни и пренебрежения к своей персоне с философским спокойствием и с великодушным признанием того факта, что, скорей всего, на месте любого из моих тогдашних ровесников оруженосцев сам вел бы себя в точности так же. Но в то время, о котором я веду речь, мне было не до великодушия. Я злился на всех и вся и ужасно тяжело переживал те унижения, которым подвергался. Мой собственный внешний изъян, разумеется, только усугублял положение. Калека оруженосец при выжившем из ума старике рыцаре, вот кем я тогда был.
Мои ровесники, повторюсь, не упускали случая как-либо меня задеть. В этом они брали пример со своих наставников рыцарей. Те едва ли не в открытую насмехались над Умбрежем, а их подопечные упражнялись в остроумии на мне. Заводилой среди этой ватаги юнцов был оруженосец сэра Кореолиса, называвший себя Булатом Морнингстаром. Сомневаюсь, чтобы это было его настоящее имя, скорей всего, что-то вроде воинского псевдонима, который он сам придумал. Вероятно, чтобы лишний раз подчеркнуть свое превосходство над остальными.
Булат был в избытке наделен всем тем, чем я мечтал обладать и чего был лишен по прихоти судьбы. Он был красив, высок, силен и строен. Чего стоила одна его походка — небрежная, вразвалочку и вместе с тем изящная.