Она была в пяти шагах.

Я остановился, повернулся к ней лицом и схватился за меч, висевший у меня на спине. Двигался я медленно, словно во сне. Шейри закричала, предупреждая меня, но это было уже бесполезно, потому что я смотрел прямо на ищейку. Далеко-далеко на берегу Беликоз бешено размахивал руками — наверное, веля Бикси возвращаться, но даже его громового голоса уже не было слышно.

Бикси издала адский рев, который звучал так, словно начинался у нее где-то в лодыжках. Если этот воинственный клич использовался для того, чтобы противник застыл от ужаса, должен вас уверить, своей цели он достиг. Я встал столбом, а Бикси сделала прыжок в мою сторону, и я уже чувствовал, как зубы человека-собаки впиваются в мое тело.

Тогда-то ее и ударила волна.

Только что Бикси летела в прыжке, и вот ее нет, огромная волна, словно нежная рука чудовищного любовника, подхватила ее. Я даже не заметил, как Бикси скрылась из глаз. Только услышал вскрик, а всплеск тела заглушил шум прибоя.

Волны вновь взметнулись вверх, разбиваясь о скалу, и я посмотрел сначала на одну сторону, потому на другую и — боги не дадут мне соврать — увидел в воде лица. Это была причудливая смесь морских водорослей, воды и темных выпяченных гребней волн, и часть рассудка убеждала меня, что мне все показалось. Не то чтобы эти лица все время были там и глядели на меня, нет, я их видел только один миг. Мелькнули и пропали, оставив меня спрашивать себя: было ли это просто мое разыгравшееся воображение, оживившее разбушевавшееся море, или там действительно кто-то был, приглядывался ко мне неизвестно с какой целью?

Не знаю, видела ли Шейри то же самое, что и я. Я понял, что она тянет меня за рукав, и пошел за ней, изо всех сил работая посохом, чтобы удержать равновесие. Подъем Пальца был уже недалеко, и хотя там наше положение все еще будет неустойчивым, оно все же станет гораздо лучше, чем здесь.

И тут меня сбило с ног.

Я едва смог ухватиться за посох; меч так и не покинул ножен, раз Бикси была унесена капризом моря раньше, чем я вытащил оружие. Я ничего не слышал и боли пока не ощущал. Только почувствовал толчок и сначала решил, что это еще одна волна, а может, камень, — и вот уже я лежу на камне и ощущаю боль. Я завертелся, пытаясь увидеть, что же произошло. Зрелище, представшее моим глазам, вызвало желание закричать от ужаса, с которым боролся позыв к недоверчивому смеху; победил ужас, хотя пару смешков я все же издал.

Оперение стрелы подрагивало в моей заднице. Говоря точнее, стрела угодила мне в правую ягодицу.

Прилетела еще одна стрела, а потом третья и четвертая. Попытке Беликоза настичь нас помешало разбушевавшееся море, но его стрелки пытались отомстить нам напоследок. А может быть, они надеялись, что, если им удастся нас остановить, они смогут дождаться, пока море успокоится и наступит отлив, и потом спокойненько прийти за нами.

Думаю, в тот момент я был вправе бросить алмаз в воду. Но я оценил ситуацию с неожиданным для такого положения спокойствием. У меня в руке был алмаз, в заднице — стрела. Если я выброшу алмаз, останется только стрела. Такая жертва едва ли казалась ценной, если считать, что стрела никуда не денется, а наиболее желанная переменная в этом уравнении никому (особенно мне) не принесет ничего хорошего, если окажется на дне моря.

Кажется, ветер уносил большую часть стрел еще до того, как они достигали нас. И мой небольшой сувенирчик просто лишил меня форы. Ну, это тоже можно назвать удачей.

И тут я услышал, как кричит Шейри: ее крик был слышен даже сквозь шум прибоя. Я на миг позабыл о спутнице, занятый своей болью и несчастной судьбой, а теперь увидел, что стрела досталась и ей. Шейри, однако, обошла несправедливость, поджидавшая меня. Ее стрела торчала из верхней части левого бедра.

Шейри стояла на одном колене, и вода каскадами струилась вокруг плетельщицы с такой силой, что я решил — волны унесут ее, как унесли Бикси. Но плетельщица держалась с удивительным упрямством; борясь с водой, она обломила стрелу в том месте, где та вошла в ногу. Я услышал от Шейри один-единственный вскрик. Она явно не собиралась уступать боли.

И вот она уже поднялась на ноги; поднялся и я и захромал — настолько быстро, насколько помогал посох. Море ревело оглушительно. Мне показалось, что никогда не было такого времени, когда я был сух, пребывал в покое или хотя бы в безопасности. Проклятое море словно бы ожило, пытаясь замучить нас до безумия, чтобы мы по собственной воле бросились в воду, только бы избавиться от этих мучений.

Но мы спаслись. Уже начинался подъем, и мы со всей скоростью, на какую были способны, стали карабкаться на него. Подъем оказался хоть и высокий, зато пологий, поэтому он не вызвал у нас особенных неудобств. Словно кто-то медленно поднимал Средний Палец так, чтобы нам было удобно карабкаться. Еще прилетали стрелы, но они или не долетали, или их подхватывал ветер. Я удержался от искушения обернуться и показать Беликозу язык. В конце концов, никогда не знаешь — а вдруг еще доведется встретиться, и мне совсем не хотелось, чтобы он сказал: «А, да, этот По… я бы ему все простил, только не высунутый язык. За это он должен умереть».

Море продолжало бушевать, но возвышенное место давало кое-какую безопасность. Каменистая поверхность, по которой мы теперь шли, была почти сухой, не считая брызг прибоя, — эта часть перешейка никогда не уходила под воду и не была подвержена влиянию приливов и отливов.

— О боги, неужели мы спаслись? — пробормотал я, скрипя зубами. Боль в ране пульсировала и распространялась по всему телу. Перспектива больше ни разу в жизни не сесть казалась мне вовсе непривлекательной.

— Нет еще, — ответила Шейри.

Тут она увидела стрелу у меня в ягодице и струйку крови, стекавшую по моей ноге. Примерно в это же время я увидел, как кровь течет и из ее раны.

— Погоди-ка. — Шейри остановилась.

— Нет, это ты погоди, — встревоженно ответил я, но было поздно — плетельщица покрепче ухватилась за стрелу и обломила ее у самого острия, точно так же, как ранее сделала это себе.

— Остальное вытащим потом, — сказала она.

Конечно, меня это нисколько не вдохновляло.

— Ну да, вот и смысл в жизни появился, — сказал я.

Но Шейри не стала обращать на меня внимания. Иногда я думаю, что самые счастливые времена моей жизни — те, когда Шейри не обращала на меня внимания.

Мы спотыкались, теряли равновесие, а иногда то один, то другой из нас чуть не падал в клокочущие волны. К счастью, мы это делали по очереди — когда один спотыкался, другой был его единственной опорой и надеждой не упасть в воду и (учитывая мощь прилива) утонуть.

Рев в моих ушах казался таким громким, таким настойчивым, что мне понадобилось время, может быть даже несколько минут, чтобы понять — он стихает. Словно одна часть рассудка спрашивала другую: «Извини, ты не слышал, что там такое?»

Но Шейри явно заметила перемену; она остановилась и повернула ко мне лицо. Ее плащ так намок, что его вес вполне способен был утянуть девушку в воду, если бы она не вела себя осторожно. Мой плащ тоже был нисколько не легче, но я хотя бы обладал посохом, за который в случае чего можно было уцепиться. Шейри ничего такого не имела. Никогда не думал, что хромота может стать преимуществом. Честно говоря, мне не приходилось беспокоиться о том, что ноги могут устать. У меня была только одна нога, которая могла утомиться, и если я опирался на посох, она не уставала.

Шейри протянула мне руку. В ее жесте и во всем поведении не было ничего романтического. Лицо плетельщицы выглядело максимально деловитым. Не могу сказать, было ли ей меня жалко или она просто для чего-то хотела иметь меня поблизости. И то и другое вызывало у меня подозрения.

Тем не менее я взял ее руку. Меня удивила мощь, заключенная в ней. Думаю, зря я удивлялся. Тогда, в лесной пещере, она продемонстрировала незаурядную силу, когда сбила меня на пол и попользовалась мной. Но в тот раз я решил, что ее сила навеяна колдовскими чарами кольца. Похоже, что это было не так. Шейри просто была сильнее, чем казалась.

Остаток пути мы проделали молча. Волны все бушевали, но больше не взмывали как безумные вверх, хотя воздух вокруг нас был по-прежнему насыщен водяной пылью. Скопившиеся облака разошлись, и появились сияющие полосы света. Я вспомнил, что, когда свет вот так лился с неба, моя мать говаривала: это, мол, боги смотрят на нас, интересуясь нашими делами и, без сомнения, потешаясь над нашими кривляньями. Конечно, можно было бы им предложить позабавиться кукольным театром или чем-нибудь другим, вместо того чтобы насылать на нас несчастья, но пойди-ка поспорь с богами.

Сначала мы двигались быстро, но потом все медленнее и медленнее — сказывалась усталость от переживаний и перенесенного напряжения. Наконец мы подошли к нагромождению скал, которое я могу описать как гребень — там гряда поднималась еще на несколько футов. Хотя преодолевать подъем было совсем неудобно, но лишнее прибавление площади нам как раз сгодилось, и мы повалились на землю, голодные, усталые, измученные жаждой и болью.

— Ложись на живот, — велела Шейри.

Это были первые слова, которые она адресовала мне за несколько часов. Солнце двигалось по небу, обходя наш маленький мир, который, как всем известно, является центром вселенной. Я слишком устал и мучился от боли, чтобы пререкаться с плетельщицей, поэтому сделал, как она сказала.

Она подобралась ко мне, развязала мои штаны и начала стаскивать их, чтобы осмотреть мой голый зад.

— Предупреждаю, — слабым голосом произнес я, — сегодняшнее представление может не соответствовать обычным стандартам.

— Не льсти себе. Ты и в лучший свой день не на многое был способен.

Я хотел было поспорить, но после решил не ввязываться. Принимая во внимание ее положение и мое, это был политический ход.

Мне было не видно, что там Шейри затеяла, но я решил, что она внимательно изучает рану. Потом она натянула перчатки и осторожно положила руки на мою задницу — еще ни одна женщина не трогала меня в этом месте с меньшей чувственностью.

— К счастью, наконечник не имеет бородки, — сказала Шейри. — Радуйся мелочам. А теперь я сделаю это, как могу, аккуратно. На счет «три». Давай вместе — раз…

Конечно, она выдернула стрелу на счет «два». И разумеется, нисколько не аккуратно. Я перенес это как мужчина… мужчина, который громко кричит, когда ему больно. К счастью, недостаток собственного мужества меня ничуть не смущал. Я давно уже перерос всякое стеснение по этому поводу. И то сказать — у меня столько недостатков, что неумение переносить боль кажется одним из самых незначительных.

Потом Шейри наложила повязку, и не могу не признать — иногда она действовала осторожно и даже нежно.

— Могло быть и хуже, — заметила она.

— Как?

— Ты мог бы обернуться до того, как в тебя попала стрела.

— Ох! — Я вздрогнул, представив, как стрела впивается мне в пах. — Ну, пожалуй, это одно из преимуществ трусости. Тебя скорее подстрелят в задницу.

— Ты не трус, Невпопад, — внезапно произнесла Шейри с горячностью, чуть ли не с яростью. — Тебя по-разному можно назвать, но ты не трус.

— Спасибо, что не рассказываешь мне, о чем я думаю, — ответил я. — А как бы ты назвала меня?

— Запутавшимся, — ответила она.

— Запутавшимся? Не понимаю.

— Вот и доказательство.

Я заморгал, удивляясь странному обороту, какой принял наш разговор, а потом пожал про себя плечами.

Закончив со мной, Шейри занялась той стрелой, что торчала у нее из ноги. Мне бы хотелось рассказать вам, что я был столь же безжалостен, выдергивая стрелу у Шейри. Но это было не так. Я до чего угодно могу дойти, если это будет мне выгодно, но главным в тот момент было то, что Шейри оказалась беспомощной девушкой, а я не могу заставить себя радоваться или наслаждаться жестокостью такой ситуации, как бы мне этого ни хотелось.

Я оторвал немного ткани от ее штанины в том месте, где вонзилась стрела, и с максимальной осторожностью удалил обломок. Насколько я мог судить, наконечник застрял в мышцах, и, порви я их, Шейри получила бы серьезную травму и на всю жизнь лишилась бы возможности нормально ходить. Вот о чем я в тот момент думал. Какую бы враждебность я ни питал тогда к Шейри (а она вообще-то полностью лишила меня вполне комфортного существования), я очень хорошо знал, каково это — идти по жизни, хромая. Я бы никому такого не пожелал, даже моему худшему врагу.

Нет, пожалуй, самому злейшему врагу пожелал бы. И его подручным. И прихлебателям. И ближайшим родственникам. Но больше — никому. Ну ладно, может быть, еще дальним родственникам, но только если уж они полные ублюдки.

Шейри, к ее чести, вела себя не так, как я, — она не кричала, даже когда из раны показался кончик стрелы. Я выбросил обломок в море и осмотрел рану. Рана мне совсем не понравилась. Кожа вокруг покраснела и воспалилась. Мне уже доводилось видеть раны от стрел. Эта выглядела намного хуже. И вдруг мне пришло в голову — возможно, из-за тупой боли, расходившейся во все стороны от ягодиц, — что и моя рана, наверное, выглядит так же.

Наложив повязку, я заговорил:

— Шейри… может ли быть, что наконечники стрел имели на себе что-то еще?

— Хочешь сказать — яд? — напрямик спросила она. Ей, похоже, тоже пришла в голову такая же мысль, когда она осматривала мою рану.

— Да.

Она медленно кивнула.

— Чудесно, — заметил я.

Шейри с усилием села, а потом потянулась и достала свой походный мешок. Оттуда она стала вытаскивать бутылочки и флакончики и раскладывать перед собой. Потом выбрала из них пару, открыла тот, который был пустой, и стала смешивать в нем разные жидкости.

— Что ты тут затеяла? — спросил я, понаблюдав за ее манипуляциями. — Готовишь магическое зелье? Мне показалось, ты говорила, что по неизвестной причине не можешь пользоваться магией.

— Это не магия. Это доброе старое знахарство. — Она поставила на землю очередной пузырек, взяла другой и прибавила немного его содержимого. — Если стрелы были отравлены, то вот это противоядие, что я сейчас делаю, должно помочь.

— Разве для приготовления противоядия тебе не надо знать, какого рода яд был использован?

— Да, ты прав. Я сейчас делаю зелье общего назначения. Возможно, оно не так хорошо подействует, как противоядие от этого конкретного яда. Но облегчит страдания. Оно хотя бы поможет нам продержаться до тех пор, пока мы не найдем какого-нибудь лекаря, который окажет нам лучшую помощь, чем я со своими скромными возможностями.

— С моего места твои возможности скромными не кажутся.

На ее лице появилось что-то похожее на улыбку.

— На своем месте ты едва можешь сидеть.

— Верно.

Я даже рассмеялся.

Если вспомнить, что мы сидели на скалах посреди моря, вокруг нас шумели волны, путь впереди был неизвестен, путь назад заказан, то нам стало до странности хорошо.

— Что такое с тобой, Шейри? Почему почти все время, что мы проводим вместе, нам приходится удирать от людей, которые хотят нас убить…

— Когда ты меня не насилуешь, ты хочешь сказать?

Она жестко смотрела на меня, и, к своей досаде, я понял, что не могу выдержать ее взгляд.

— Мы уже с этим покончили, — ответил я. — Не знаю, почему надо опять начинать.

— Да ладно.

Кажется, она была разочарована, и на миг я взбесился оттого, что она опять взялась меня судить. Но я понял, что слишком устал, чтобы сейчас все это обсуждать.

Шейри закончила смешивать зелье, отлила половину в другой флакончик и протянула мне. Я замер, посмотрел на него, поднес к носу. Пахло жутко. Я глянул на Шейри, а она просто сидела и смотрела на меня.

— Дамы вперед, — сказал я.

— То есть ты думаешь, что я могла его отравить, и хочешь посмотреть, как я все выпью?

Я кивнул.

Она с сожалением на меня посмотрела.

— Невпопад… если бы я хотела тебя отравить… Я бы дала тебе что-нибудь безвредное, и пусть бы тебя убил яд на стреле.

Возразить на это мне было нечего. Держа в уме эту сокрушительную истину, я выпил снадобье. Шейри сделала это почти одновременно, и мы какое-то время сидели, глядя друг на друга, и оба думали, похоже, одно и то же: «Интересно, поможет или нет?»

— Идем, — вдруг сказала Шейри и поднялась. — Давай.

— Солнце скоро зайдет. — Я указал на небо. — Мы можем и здесь остаться. Наверное, нам так и надо сделать…

— Невпопад, кроме приливов бывают и отливы, — напомнила Шейри. — Я бы не стала надеяться, что Беликоз откажется от преследования, когда вода спадет. Не думаю, что и ночь его остановит. Или ты хочешь уснуть и никогда больше не проснуться?

— Если мы пойдем, — возразил я, — а стрелы были отравлены, то от движения яд начнет действовать быстрее.

Шейри моргнула и раздраженно поджала губы.

— Да. Это правда, — наконец признала она. — И так и так плохо, Невпопад.

— К несчастью, с этим заявлением я очень хорошо знаком. — Я немного подумал и неохотно прибавил: — Пожалуй, все-таки нам лучше пойти. Если я и умру, то не доставлю этому ублюдку удовольствия сделать это под его мечом.

Шейри кивнула, и, когда мы вновь зашагали, я сказал:

— Шейри… вообще-то судьба моего тела меня не волнует, но мне бы не хотелось, чтобы этот фигляр над ним надругался. Если так случится, что я умру раньше, чем ты… сбрось мое тело в море, ладно?

— Никаких проблем, Невпопад. Только это удерживает меня от попытки столкнуть тебя в море, пока ты жив.

Ничего удивительного, что меня ее слова не утешили.

Мы почти не разговаривали, продолжая наш нелегкий путь. Каменистая поверхность Среднего Пальца никаких удобств не предлагала. Кроме того, что ощущение сухости и тепла осталось в другой жизни, вскоре я уже не мог вспомнить время, когда ноги не болели от хождения по твердой поверхности. Земли по-прежнему было не видно, а солнце вскоре село. На небе появился серп луны, который давал света ровно столько, чтобы мы могли видеть путь, но по обеим сторонам от Среднего Пальца расстилалась чернота. Единственное, что нарушало тишину, — это плеск волн слева и справа. Мне показалось, что из всех живых существ на планете остались лишь мы вдвоем. А и правда… что, если бы так было? Что, если, пока мы совершаем этот безумный переход, на родине прокатились опустошительные войны и все мужчины, женщины и дети погибли в последней схватке? Или вдруг разразилась чума, и тела людей лежат, нагроможденные друг на друга, а последние жертвы еще выкашливают кровь, складывая трупы в штабеля. А Беликоза и его людей смыло волнами, унесло в глубины моря…

Шейри и я вполне могли бы оказаться единственными людьми на планете.

— Идиотизм! — вдруг воскликнул я.

Впереди вырисовывался тусклый силуэт Шейри, детали в темноте разглядеть было трудно. Она остановилась и, как показалось, повернулась ко мне, но точно сказать я не мог.

— Что?

— Ничего, ничего, — нетерпеливо ответил я.

Мы переговаривались напряженным, хриплым шепотом.

Так мы продолжали движение, потому что движение само по себе стало нашей целью. В тишине раздавалось только постукивание моего посоха: «тук-тук». Я не знал, начало ли действовать зелье, приготовленное Шейри. Я только чувствовал, что с каждым шагом устаю все больше и больше. И даже подумал: если я упаду, неужели Шейри так и пойдет дальше без меня?

Часть рассудка сказала «да». Большая часть. Но меньшая его часть ответила «нет», и это меня страшно разозлило. Если у меня развивается чувство сострадания, тогда прямо здесь и сейчас мне следует считать себя мертвым, потому что ничего, кроме смерти, не могло меня ожидать на этой дороге для глупых альтруистов, среди которых был и мой бывший лучший друг.

Я вдруг понял, что не помню, иду я или нет. Я просто механически двигался. Страшная усталость сковывала мои члены, и мне казалось, что я едва могу шевелиться. Тут я осознал, что уже никуда не шагаю. Тело перестало двигаться, а мозг только сейчас получил сигнал.

Я начал качаться, заваливаться куда-то вбок и услышал впереди:

— Невпопад!

Это кричала Шейри, но в то время я уже не заботился ни о том, иду я или нет, ни о том, жив я или же умер. Я исчерпал весь запас сил и больше ни на что не был годен. Там, где мы тогда проходили, перешеек сужался, и с тихим стоном я покачнулся и упал. Мир закружился, улетая прочь от меня, а я ожидал, что сейчас меня схватят ледяные пальцы моря и утащат на дно, но мне было уже совершенно все равно.

И я свалился на землю.

Я полежал немного, раздумывая, не превратилась ли вода в лед.

— Невпопад? — раздался сверху голос Шейри, и я понял ее недоумение — ведь мое исчезновение не сопровождалось всплеском.

— Да, кажется, да, — медленно ответил я.

Я потянулся и растопырил пальцы, хватая землю, которая, как я понял, расстилалась вокруг меня. Она сыпалась из моих ладоней маленькими комочками.

— Песок. Я… лежу на песке.

Через миг Шейри была рядом со мной, в изумлении оглядываясь.

— Пришли…

— Пришли?

Я не мог поверить. Кое-как я поднялся при помощи посоха, огляделся, а потом зажмурился.

И верно. С высоты Среднего Пальца мы не могли разглядеть, но сейчас поняли, что стоим на широкой равнине. Видно было так плохо потому, что месяц спрятался за облаками и, кажется, выходить оттуда не собирался. Но мы стояли на земле, на настоящей земле.

Я всхлипнул от облегчения, и Шейри тоже. Она даже потянулась ко мне, и на миг, на один короткий миг, мы обнялись — две боевые лошади, вышедшие живыми из боя. И тут же Шейри выпрямилась.

— Идем, — торопливо сказала она. — Надо двигаться. Беликоз может нас преследовать. А вдруг он уже догоняет? Хотя нам повезло, и худшее уже позади.

Ну, вы знаете, как мне обычно везет.