— Я — Меандр с Холодного Севера. Я — Меандр, король без королевства, который, однако, сохраняет свои владения повсюду, куда бы он ни отправился. Моя душа давно замерзла и сжалась, и ей только лучше станет, когда она освободится от тела. — Он с сожалением на меня посмотрел. — Я бы не поменялся с тобой местами ни за всю власть на свете, ни за привилегии, ни за богов и богинь, — теперь он посмотрел на Гекату, — бьющихся за собственное выживание в этом мире.

Я похолодел, перевел взгляд на Гекату, а с нее опять на Меандра. Она ничего не сказала, просто стояла — величественная, гневная, высокомерная.

— Мироначальник, люди ждут, — послышался голос Кабаньего Клыка. Он стоял близко ко мне, говорил мне на ухо, и я понял, что давно уже стою тут совершенно неподвижно.

А камень… о боги, камень жег меня нестерпимо. Он был почти раскаленный, чуть ли не сиял, но кроме меня, никто не мог ни видеть его, ни чувствовать. Жар струился по моим жилам, по рукам и ногам, по всему телу, все усиливаясь и усиливаясь, словно требуя разрядки — почти сексуальной в своем напряжении.

Я повернулся, посмотрел на Гекату и прошептал:

— Тебе нужен был Меандр. Ты выбрала его.

Меандр меня услышал. Никто больше, только он, и он рассмеялся с царственным презрением.

— Я сразу все понял. Но ты-то как не догадался?

Солдаты смущенно загомонили — они не понимали, что происходит, а только видели, что их мироначальник мешкает. Как я уже упоминал, нет большей угрозу лидеру, чем намек на его неуверенность.

«Делай, что нужно сделать, и побыстрее! — Внутренний голос убеждал меня, даже подгонял, кричал: — Трус! Дурак! Торопись! Твой враг беспомощен! Делай то, что следует, а не то твоя армия поймет, что ты трус, жулик, тень вожака!»

Ничего хорошего в этом не было. Нерешительность парализовала меня, и я с растущим ужасом понимал, что последствия будут катастрофические. Камень неумолимо требовал своего, безжалостные волны его воли накатывали одна за другой на отмели моего сопротивления. А я, проживший не один год, доверяясь только инстинктам, сейчас, когда все инстинкты велели мне убить стоявшего передо мной беспомощного человека — и Геката говорила то же самое, и Кабаний Клык, и каждый человек в толпе говорил мне то же, — в силу своего противоречивого характера решил делать не то, что мне все говорили.

Вдруг я понял, что рядом со мной есть существо, которое ни разу не солгало мне… ни разу не предало, ни разу не завело в сторону от дороги.

Я повернул голову.

И посмотрел на Морданта, ощущая неуверенность и страх.

Он смотрел на меня, а потом очень медленно, как-то лениво… мне подмигнул.

Совсем как матушка тогда.

И вдруг меч у меня в руке стал совсем легким, а вся сила камня сфокусировалась внутри. Моя нерешительность растаяла, и решимость проявилась и обрела форму. Камень в груди жег так, что я едва мог его терпеть, и Геката как-то это почувствовала, потому что закричала:

— Торопись! Торопись! Давай! Ты должен это сделать! Ты же не такой, как этот дурак Беликоз! Ты не такой, как Меандр! Ты — Невпопад! Ты не станешь жертвовать собой!

— Ты права, — сказал я, резко разворачиваясь и взмахивая мечом, который пронзил тело, рассек плоть и кость, полилась кровь, а из груди всех, кто присутствовал во дворе, вырвался крик изумления.

Геката в смятении смотрела на лезвие, которое прошло сквозь ее тело.

— С другой стороны, — холодно сказал я, — не возражаю, если в жертву будешь принесена ты.

Черная жидкость намочила лиф ее платья. Испуганная, растерянная, Геката принялась стучать кулаками по мечу.

— Нет! Нет, нет, нет! — закричала она.

Я толкнул ручку меча от себя, а толпа вокруг меня хранила молчание.

— Ты ведь не преувеличивала, да? Когда сказала, что испугалась. Испугалась, потому что в этом теле ты слабее обычного. Ты смертна. Тебя можно убить… вот так, например… — Я повернул меч в ее груди, и она взвыла куда как громче.

Голова взорвалась болью, невыносимо жег алмаз, протестуя против того, что произошло, и с каким-то чужим инстинктом, преодолевая сопротивление собственного тела, я уперся ногой в живот Гекаты и толкнул ее изо всех сил. Она соскользнула с меча, схватилась за грудь, как-то комически пытаясь затолкать кровь и внутренности обратно в рану.

Я повернулся и крикнул моим солдатам, застывшим в ужасе:

— Солдаты мои! Эта женщина, леди Кейт, совсем не та, какой кажется!

Вперед шагнул Кабаний Клык, потрясенный не менее, чем остальные.

— Сейчас мне кажется, что эта женщина просто умирает от удара мечом в грудь!

Я оглянулся на Гекату.

— Что касается этого, то да, все почти верно…

И тут я закричал — так громко, что у меня заболело от крика горло, а образы бились в моей голове.

Образы…

Будущее, великое и славное будущее, и Геката обнимает меня, а я стою на помосте, высоко подняв меч, и тысячи солдат маршируют передо мной в безупречном строю, и моя сила превзошла все, о чем я, мог только мечтать, все, что казалось возможным, и глаза — я видел свои глаза — стали черными, нечеловеческими, но при этом вся сила и власть были мои, только мои, и это мне стоило лишь души — совсем малая жертва, потому что мне, честно говоря, нечего было с ней делать.

И вдруг образ дрогнул, как зеркало, в которое попал камень, рассыпался, и мне вроде бы даже почудился звон стекла.

Я упал на колени, хватая ртом воздух и теряя сознание от боли, которую причинял мне алмаз, а Геката смотрела на меня с полным отчаянием, и земля вокруг нее пропитывалась кровью. Рядом с ней был Охлад, он пытался закрыть рану, не понимая, что надо делать, и действуя инстинктивно. Он смотрел на меня в полном замешательстве, желая верить в своего мироначальника, бога, сошедшего на землю, не зная, что настоящее божество умирает у него на руках.

— Невпопад… — с трудом произнесла Геката, в ее горле булькала кровь. — Я… любила тебя…

Несмотря на пронзительную боль, уже охватившую все тело, я прохрипел:

— Ты не меня любила. Ты любила… свою тень.

Она собрала силы, попыталась сесть, отчего кровь потекла обильнее. Охлад беспомощно смотрел на нее, хотел позвать лекаря, но Геката вдруг с прежней силой оттолкнула его от себя. Она встала на четвереньки, подползла ко мне и заговорила, но с каждой фразой ее голос таял.

— Но это… конец… люди… мы хотели изменить… вернуть вас себе… ты бы мог стать богом на земле… а ты… ты обрек мир на мирское существование, где магия скоро кончится… ты и не представляешь, что сделал…

— Мне неинтересно, — проворчал я и вскрикнул — с такой силой меня резнула боль.

Невероятно, но зрачки ее глаз вдруг выцвели.

— Ты будешь… будешь… — прошептала она.

Я знаю, как умирают люди. Обычно слышится страшный хрип, и человек падает. В этот раз было по-другому. Геката вдруг громко закричала, это была не просто паника, это был протест против несправедливости. Ее голова откинулась назад, глаза широко раскрылись, и что-то… что-то выпрыгнуло из нее. Может, это было воплощение ее силы, ее божественность или душа — называйте как хотите. Мне показалось, что из ее рта, носа, мертвых глаз и зияющей раны, которую я ей нанес, изверглось черное облако ненависти и чистой ярости.

Оно поплыло ко мне, и я решил, что оно сейчас нападет на меня. Но тут я понял… почувствовал, что облако не летит ко мне само. Нет, это я его притягивал. Или даже камень. Буквально пылая от жажды, камень с силой, которой я не подозревал и не ожидал, потянул к себе душу Гекаты, словно беспомощную жертву паук.

Она и была жертвой. Я увидел, как чернота, которая недавно была Гекатой, сопротивляется, упирается, но было слишком поздно. Вся боль, что я испытывал до этого мига, не могла сравниться с пыткой, которую устроил мне камень, борясь за душу Гекаты.

Мне показалось, что моя кожа лопается и запекается изнутри, словно я выгораю. Не знаю, что делали Охлад, Кабаний Клык и все остальные, словно их и не было вовсе.

«Он хочет взять мою душу… хочет мою душу… мы хотим твою душу, ты забрал ее от нас, мы ее вернем, мы, мы…»

Перед моим мысленным взором появились алмазы, свет преломлялся в них, рассыпаясь в тысяче направлений, — и я чувствовал, примерно то же происходит во мне самом. Словно свет моего рассудка, духа рассыпался и разлетелся во все стороны. Я слышал голоса в своем сознании, каждый стремился перекричать остальные, получив подпитку силы от черной сущности, которая была Гекатой, отнимая друг от друга за частицей частицу, стараясь скорее от другого избавиться, да и крики Гекаты до сих пор звенели в моих ушах. И часть меня, Невпопад а, присутствовала в каждом из этих голосов, и я точно знал, что сейчас произойдет нечто страшное и мой рассудок разорвется на сотню кусочков. Я буду повсюду и нигде, и, еще не зная как, я понял, что этого допустить нельзя.

Люди очнулись от потрясения, все что-то кричали, задавали вопросы, а я кое-как поднялся и в отчаянии огляделся. Я искал подсказку — что же мне делать. И тут я увидел. Оно словно звало меня, манило, как мотылька, и это было сравнение верное, потому что я говорю о пламени. Меня звали факелы на стенах, и я кинулся к ближайшему, придумав отчаянный план. Голова, тело ощущались так, словно изнутри их распирала страшная сила, которая вот-вот разорвет их, и мне бы не хотелось оказаться поблизости, когда это произойдет.

Мир передо мной превратился в размытые пятна, и вдруг одно из таких пятен встало у меня на пути.

— Ты, ублюдок! — раздался голос Кабаньего Клыка. Он ревел на меня из тумана, образовавшегося передо мной. — Ты зарезал беспомощную женщину!

Наверное, у него от увиденного помутился рассудок, потому что мой верный Кабаний Клык напал на меня, позабыв о моей неуязвимости. Тем не менее я взмахнул мечом, все еще липким от крови — или иной какой субстанции, наполнявшей Гекату. Клинки скрестились.

— Это меня ты обвиняешь в убийстве беспомощной женщины?

Я легко отбил его меч в сторону. И тут понял, что времени у меня не осталось, мое тело готово было взорваться под давлением тех сил, что наполняли его, а та часть меня, которая оставалась Невпопадом, кричала: «Избавь нас! Избавь нас! Избавь!»

Я схватил факел, ощутил исходящий от него жар, и что-то черное и страшное во мне сжалось, взвыло отчаянно, стремясь напугать меня и вызывая на бой, пытаясь удержать меня от того, что я собираюсь делать. Вымолвив короткую молитву и не зная, кому именно ее адресовать, я развернул факел, сжался, пообещал себе, что не буду кричать, и, ткнув себя в грудь его горящим концом, это обещание нарушил.

Закричали и все вокруг, люди, наверное, решили, что их несравненный Невпопад, их бог, сошедший на землю, окончательно выжил из ума. Но мне было плевать на их мнение. Только чудовищная боль от ожога в груди имела сейчас значение. Нет ничего более жуткого, чем запах паленого человеческого мяса, особенно когда знаешь, что пахнет от тебя самого.

Но я все держал факел. Я почти ослеп, мир вокруг погрузился в туман, какие-то тела передвигались туда-сюда без всякого смысла и логики. Меня окутала красная мгла, но я держал пламя у своей груди, безжалостно сжигая кожу вокруг Глаза Смотрящего.

— Ублюдок! — услышал я еще раз.

Это Кабаний Клык нападал на меня сзади, и я упал как раз в тот момент, когда его меч просвистел над моей головой. Упасть на землю труда не составило — я чудом так долго держался на ногах.

Остальные тоже закричали на меня. Все те, кто с восторгом выкрикивал мое имя, теперь кричали его в гневе. Как я мог так поступить, кричали они. Как я мог просто зарубить мою любимую супругу, словно… словно варвар.

«Лицемеры! Лживые, тупые мешки с дерьмом…» — вертелось у меня в голове, как припев. Толпа дураков голосила о том, как им противно мое деяние, хотя сами они совсем недавно совершали и не такие жестокости, а поводы подбирали и вовсе пустяковые. Кейт… Геката… Она даже не была человеком. Она была… вещью… притворявшейся женщиной. А те люди, которые так горячо меня осуждали теперь, совсем недавно убивали мужчин, женщин, детей с одинаковым хладнокровием и удовольствием, не задумываясь, насколько это морально или правильно, имея целью только набить собственные кошельки и утолить собственную похоть. И все с моим именем на устах, с тем именем, которое сейчас проклинали.

Я увидел их суть гораздо яснее, чем когда-либо раньше, и это раздуло пламя моей собственной ненависти. К ним… к самому себе… За то, что и я участвовал вместе с ними, и…

Пламя…

Огонь в противовес невежеству. Огонь несет знание, чистоту, очищение. Тени бегут от огня, тьма прячется под камнями и в закоулках, когда появляется свет, произведенный огнем. Все, что мне об этом говорили на эту тему, — все хлынуло в мою память, и, хотя я прикусил губу так крепко, что чуть не рассек ее пополам, я держал факел, прижимая его к Глазу Смотрящего.

И он отделился от моей груди.

Да, Глаз Смотрящего оторвался от моей груди, обрывки кожи свернулись, обожженные пламенем. Глаз со стуком упал на землю…

И разбился вдребезги.

Вдребезги.

Я смотрел на него во все глаза, хотя мне по-прежнему было трудно смотреть. Как такое может быть? Знающие люди говорили мне, что проклятый камешек ничем невозможно разрушить, но одно падение раскололо его на сотню кусочков. Меня обманули. Но с другой стороны, что в этом нового?

Да, новой была рана на груди. Я выглядел ужасно. На груди, там, где огонь прожег камзол, зияла дыра, да и сам материал горел. Я яростно содрал с себя одежду, разорвал ее и бросил горящие обрывки на землю. Мое зрение начало проясняться, и я в смятении посмотрел на обугленную дыру в груди на том месте, где был алмаз. К счастью, дыра не была сквозной. Она напоминала глубокую почерневшую воронку. И дико болела.

Стали проясняться и другие подробности. Пелена, отделявшая одну часть моего сознания от другой, спала. И вот тот человек, которым я был, и тот, которым стал, соединились, и впервые за много месяцев я полностью осознал, что со мной произошло. И это потрясло меня до самой глубины души.

И именно тогда Кабаний Клык, про которого я совсем забыл, яростно взвыл и налетел на меня с мечом.

Я попятился… и спасло меня только полное и неожиданное падение. Правая нога подогнулась под переменой веса, и я оказался на земле, в замешательстве глядя на противника.

Кабаний Клык наступал на меня, размахивая мечом, и я понял, что былая неуязвимость больше меня не защищает. И тут, когда до смерти оставалось всего мгновение, я услышал пронзительный и злобный скрипучий крик. Это Мордант вцепился Кабаньему Клыку прямо в лицо, визжа и царапаясь. Кабаний Клык завопил, но его вопль заглушался телом хролика.

Мой меч лежал всего в футе от меня. Я бросил тело вперед, схватил оружие и ударил им изо всех сил. Удар был неуклюжий, даже жалкий, но достиг результата, потому что я попал Кабаньему Клыку по сухожилию под правой лодыжкой и рассек его. Кабаний Клык, который бился с хроликом, слишком поздно осознал, что произошло, и тоже оказался на земле, извиваясь от боли. Мордант взлетел с его лица как раз за миг до падения, и я в один момент кинулся на Кабаньего Клыка. Хоть я опять и хромой, но сила в руках оставалась прежняя, и я бил противника головой о землю, крича ему:

— Это ты меня обвиняешь, что я убил беспомощную женщину? Так это за нее! За ту, чья вина была только в том, что она оплакивала мужа! Думаешь, я забыл? Ублюдок! Сволочь!

Мир снова отодвинулся от меня, и чьи-то сильные руки подняли меня с поверженного Кабаньего Клыка. Я бился как мог в руках тех, кто еще недавно были моими верными воинами, но выиграть не мог — боль разрывала меня.

Но вот раздались испуганные крики: «Смотрите! Не может быть! О боги, спасите нас!» — и я глянул, что вызвало эти крики. Приобретя новое знание, зная, что произошло, пока Глаз Смотрящего держал меня в своих объятиях, я примерно предполагал, чего можно ожидать. И все же, увидев, я ощутил, как сердце у меня перестает биться.

Из каждого обломка расколотого Глаза возникало призрачное существо. Каждое чернейшего цвета, с кривой улыбкой на губах и сияющим мечом в руке. Через несколько мгновений их собралась целая сотня; они стояли во дворе и оглядывались с очень знакомой усмешкой.

Знакомой… потому что усмешка была моя.