Краткое содержание Книги 2

 
      Вновь тень войны нависла над возглавляемым Землей и Минбаром Межзвездным Альянсом. Дракхам, наследникам ушедших за Предел Теней, удается поставить под свой контроль Приму Центавра, народ которой они намерены использовать как пушечное мясо при осуществлении своих планов установления нового порядка в галактике. Немногие догадываются об истинной подоплеке происходящих событий. Даже центаврианский Первый Министр Дурла не подозревает, что его «пророческие» сны - это не более чем видения, внушаемые Дракхами. Более того, действия Лондо Моллари, императора Великой Республики Центавра, контролируются Дракхами через посредство Стража, адского порождения их передовых биогенетических технологий, навечно поселившегося на плече Лондо. О Дракхах и их дьявольских замыслах известно лишь Виру Котто и возглавляемому им Движению Сопротивления, силы которого, однако, слишком неравны по сравнению с мощью Дракхов. Между тем техномаги, могущественные союзники Котто в борьбе против владычества Дракхов, отнюдь не горят желанием открыто выступить на его стороне.
      Пытаясь хотя бы временами остаться наедине с самим собой, дабы найти способы спасти родную планету от неминуемой катастрофы, император Лондо Моллари употребляет ликер во все больших и больших дозах. Воздействие алкоголя заставляет Стража впадать в забытье, и Лондо может на краткое время скрыть от Дракхов свои мысли и чувства - и забыть о страшном злодеянии, содеянном им по их приказу. Много лет назад, в день рождения Дэвида, сына Джона Шеридана, Президента Межзвездного Альянса, Лондо преподнес подарок - центаврианскую ритуальную урну, в днище которой, пребывая в летаргическом сне, дремал Страж. Пройдет совсем немного времени - и в день совершеннолетия Дэвида Страж проснется и вступит с ним в симбиотическую связь, обеспечив Дракхам возможность шантажировать руководство Межзвездного Альянса.
      Именно к этому моменту должно быть приурочено окончание всех работ, призванных подготовить осуществление разработанного Дракхами удара возмездия. Военный флот Примы Центавра в самоубийственной атаке уничтожит костяк боевой мощи Альянса, и торжествующим Дракхам не составит труда смести с лица галактики сами воспоминания о тех цивилизациях, которые когда-то посмели бросить вызов Теням…
 

 
      Хиллер с планеты Мипас с давних пор увлекался изучением истории Земли. Он не был одинок в этом своем увлечении; его энтузиазм разделяли многие обитатели Мипаса. История Земли стала для них чем-то вроде моды. Но Хиллер специализировался лишь на одном аспекте обычаев и культуры Земли, а именно на великом искусстве альпинизма.
      Этот спорт не был известен жителям Мипаса. Не то чтобы на Мипасе не было гор; далеко не так. На планете имелось много очень внушительных горных массивов, включая даже и такие, которые могли конкурировать с вершинами, покоренными незабвенным Сэром Эдмундом Хиллари (1), к которому Хиллер испытывал особое почтение по причине сходства их имен.
      И в то же время никто на Мипасе никогда не проявлял ни малейшего интереса к тому, чтобы попытаться бросить вызов одному из этих пиков. В конечном счете, Мипасианцы никогда не отличались пассионарностью - они предпочитали спокойную и мирную жизнь и избегали попадать в поле зрения более агрессивных и воинственных рас, населявших галактику.
      И тем не менее Хиллер чувствовал, как что-то внутри него призывает его бросить вызов горам.
      Их пики прятались в облаках и в загадках, и казалось, дразнили его. Ходили легенды, что там живут Боги. Хиллер не слишком сильно доверял этой теории, но знал, что рано или поздно, он попытается убедиться во всем своими глазами.
      - Зачем? - спрашивали его друзья. - Что за нужда? Откуда эта неистовая амбиция, подвергая себя огромному риску, взбираться по склонам дурных географических формаций, бородавкам на лице нашей планеты?
      Хиллер всегда отвечал одинаково. Он, по земному обычаю, салютовал собеседникам и заявлял:
      - Потому, что они есть (2).
      Он очень гордился тем, что выучил эту цитату, наткнувшись на нее в своих исследованиях.
      И теперь Хиллеру осталось совершить буквально один, последний рывок до завершения своего самого амбициозного подвига. Он приступил к пробному восхождению: на Самый Большой. Жители Мипаса не утруждали себя тем, чтобы давать горам какие-нибудь названия. Этот пик именовали Самым Большим только ради точности, поскольку он и в самом деле был самым высоким в округе. Прошло уже много дней с тех пор, как Хиллер начал взбираться на него. Несколько раз он уже едва не разбился насмерть, успевая в последний момент зацепиться за скалу своими щупальцами, и каждый раз все же продолжал свой долгий, медленный и осторожный путь по склону. И вот наконец, после многих трудных дней и ночей, он почти что достиг своей цели. Он уже поднялся над облаками, и теперь использовал специальный дыхательный аппарат, чтобы иметь возможность продолжить свое восхождение, поскольку воздух на горных вершинах был очень разрежен.
      Он чувствовал эйфорию. Детское любопытство овладело им, и он спросил себя, не удастся ли ему и в самом деле увидеть удивление Богов, которые просто рты разинут, когда он сумеет добраться до вершины.
      И тогда, остановившись в очередной раз, чтобы передохнуть, он вдруг что-то услышал. Это был низкий гулкий звук, который поначалу, казалось, шел отовсюду. Он эхом отражался от скал, и его источник было невозможно распознать. Хиллер в недоумении огляделся по сторонам, затем запустил щупальце в свой рюкзак и извлек оттуда наблюдательное устройство. Облака и туман обволакивали все вокруг него, но тот аппарат, который он собирался сейчас использовать, мог с легкостью пробиться сквозь них и дать ему ясное представление о том, что происходило в окрестностях, если, конечно, там действительно что-то происходило.
      Хиллер активизировал наблюдательное устройство и снова спросил себя, не увидит ли он сейчас, как боги машут ему своими щупальцами. Как замечательно - и удивительно - было бы и в самом деле это увидеть.
      Прошло несколько мгновений, и Хиллер начал различать какие-то очертания. Что-то надвигалось с севера… хотя, нет. Не совсем так. Нечто появлялось прямо у него над головой и быстро исчезало из вида, ужасающе быстро. Их появилось двое, нет, трое, возможно, четверо. Сказать наверняка он не мог. Но в чем не оставалось сомнений, так это в том, что каждый следующий из звездных кораблей - а Хиллер теперь был уверен, что это именно они - появляется все ближе к нему.
      Вершина горы начала вибрировать в резонанс с мощными двигателями, которые двигали эти корабли по небу. С горы начали скатываться камешки, сначала мелкие, а затем все более и более крупные, но поначалу Хиллер все равно не оценил до конца всю серьезность происходящего. И лишь когда огромные валуны посыпались повсюду вокруг него, он вдруг понял, что находится в смертельной опасности.
      Он начал поспешно карабкаться вниз, поскольку заметил неподалеку пещеру, которая могла бы послужить укрытием. Но оказалось, что уже слишком поздно, и двигался он слишком медленно. Сверху обрушилась настоящая лавина, и, непроизвольно дернувшись, Хиллер отцепился от скалы. Он напрасно размахивал своими щупальцами, пытаясь ухватиться за что-нибудь. Склон, к которому он цеплялся, внезапно куда-то исчез, и Хиллер обнаружил, что падает, и не может ни остановить это падение, ни спасти себя иным способом. Гравитация одержала победу, притягивая его вниз. Он ударился об торчавший утес, и кувырком полетел по нему, слыша, как что-то ломается внутри него, и не желая думать, что же это могло быть. И затем он свалился на осыпь и остановился там.
      На какую-то долю мгновения Хиллера посетила шальная мысль, что, быть может, он еще и выживет. Не то, чтобы он вдруг придумал, как будет сбираться вниз с горы, особенно учитывая то, что он уже переставал ощущать свое тело ниже шеи. Просто, упав с такой высоты, он остался жив, и теперь напомнил себе, что не стоит беспокоиться о нескольких вещах сразу.
      Однако ситуация развивалась совершенно классически. Гигантские валуны продолжали падать вокруг него и на него. Хиллер испустил последний отчаянный протестующий вопль, полный искреннего негодования от того, что такая несправедливая случайность произошла в тот самый момент, когда должен был свершиться его величайший триумф.
      На его счастье, булыжник упал как раз слева от головы Хиллера, не задев ее. На его несчастье, остальным частям тела не столь повезло. Камни, обрушенные лавиной, раздавили Хиллера, и боль была столь невероятна и неописуема, что его разум просто замкнулся, не в состоянии совладать с ней.
      И так уж случилось, что оказавшись по воле судьбы на отличном наблюдательном пункте, равного которому и придумать было бы сложно, Хиллер собственными глазами сумел увидеть, что же стало причиной его смерти. Это были огромные звездолеты, меньше по размеру, чем те колоссальные корабли, которые он видел в выпусках новостей, но несравнимо более громадные, чем те истребители, рассчитанные сражаться один-на-один, которыми была оснащена местная армия.
      Конструкцию этих звездолетов невозможно было спутать ни с чем.
      - Центавриане, - прошептал Хиллер. Шепот - на большее он не был способен, и даже этот шепот вряд ли смог бы расслышать хоть кто-нибудь, если бы хоть кто-нибудь оказался сейчас рядом с ним.
      Центаврианские корабли двигались на большой скорости, не обращая внимания на те разрушения, которые произвело их появление. Удивительно, но облака расступались перед ними, словно выказывая им свое уважение. Корабли рассекали воздух своими четырьмя характерными изогнутыми плавниками, выступающими под прямым углом друг к другу. Далеко от подножья гор, на самом горизонте, Хиллер видел силуэт столичного города, одного из крупнейших на Мипасе; корабли шли прямо на него. Скорость их движения ошеломляла. Только что они были над горами; и практически в следующее мгновение оказались уже над столицей.
      Они не стали терять времени. Их орудия обрушили смерть на город. Хиллер в бессилии наблюдал атаку, его тело умирало, а в глазах постепенно темнело. Находясь на таком большом удалении от города, он все равно видел вспышки света, означавшие удары центаврианских орудий, и лишь спустя несколько секунд до него доносился слабый звук выстрелов, словно эхо далекой грозы.
      Происходящее казалось бессмысленным. Зачем центаврианам атаковать Мипас? Их мир никому не угрожал. Они соблюдали нейтралитет. У них не было врагов, и они не желали, чтобы таковые появились.
      Свет меркнул вокруг него, и разум Хиллера воззвал к богам, которые предпочли так и не явить ему свой лик:
      - За что? Мы не сделали им ничего плохого! Мы не в состоянии были угрожать им, и не собирались никогда этого делать! Зачем они обрушились на нас?
      А затем слова друзей Хиллера вновь раздались у него в мозгу, как раз в тот момент, когда этот орган решил прекратить бессмысленные мучения. Последние оставшиеся нейроны и синапсы ответили Хиллеру вопросом на вопрос, что выглядело злой иронией:
      - Зачем покорять горы…?
 

 
      Выдержки из «Хроник Лондо Моллари - дипломата, императора, мученика и глупца, собственноручно написанных им самим».
      Опубликованы посмертно. Под редакцией императора Котто.
      Издано на Земле. (с) Перевод, 2280
      Фрагмент, датированный 14 мая 2274 года (по земному летоисчислению)
       Надо сказать, что хоть и с некоторым потрясением и разочарованием в самом себе, я все-таки должен признаться, что схожу с ума. Я это понял сегодня, потому что впервые в жизни… даже не знаю, как и сознаться в этом… короче говоря, я почувствовал, что мне жаль Мэриэл.
       Напомню тем, кто испытывает затруднения, отслеживая судьбы столь многих персонажей, появлявшихся на страницах моего дневника, что Мэриэл - моя бывшая жена. И нынешняя жена нашего неподражаемого - хвала Великому Создателю, потому что если бы хоть кто-то мог подражать ему, я бы еще скорее сошел с ума - Премьер-министра Дурлы. Меня никогда не удивляло, что Мэриэл прицепилась к нему. Так уж с ней всегда бывает. Она присасывается ко всем, в ком чует власть, подобно тому, как ремора (3) присасывается к каракулю.
       Некоторое время Мэриэл жила с Виром Котто, моим бывшим атташе и нынешним нашим послом на Вавилоне 5. К счастью для себя, Вир проиграл ее в карточной игре. Поначалу меня это шокировало. Но теперь, оглядываясь назад, я лишь удивляюсь, как же я мог отнестись к этому событию иначе, нежели как к счастливому повороту в судьбе Вира.
       Недавно мне довелось проходить мимо весьма изысканных апартаментов, которые Дурла отвел себе во дворце. В те времена, когда он был просто Министром Дурлой, возглавляя министерство Внутренней Безопасности, он продолжал жить где-то в своей резиденции вне дворца. Но с тех пор, как занял пост Премьер-министра, переселился в эти стены. Такая возможность предоставляется всем чиновникам соответствующего ранга, но большинство предпочитает не использовать ее. Но Дурла отнюдь не таков, как большинство. Он немедленно переселился во дворец, и этим своим поступком ясно дал мне понять, что я никогда не смогу избавиться от него. Что он поставил себе цель ни больше, ни меньше, как самому стать императором.
       Не то чтобы он прямо в этом признался, нет, конечно. Да, иногда бывает так, что он прямо бросает мне вызов, но каждый раз он делает это очень вкрадчиво, а затем со всей поспешностью дает задний ход. Для человека, облеченного такой властью и влиянием, он, без сомнения, очень труслив. Это раздражает меня.
       Мне даже самому интересно, почему это раздражает меня. Я должен бы благодарить свою ошибочно именуемую счастливой звезду за то, что у Дурлы нет того духа истинной отваги, воодушевляющего подлинно великих людей на их свершения - иначе ничто уже не смогло бы остановить его. Но хвастуном и задирой Дурла остается и по сей день, а хвастуны и задиры - это всегда трусы. Возможно, он и сумел очень высоко подняться по иерархической лестнице нашего общества, но поднимись хоть до небес, нельзя уйти от самого себя.
       Итак:
       Я шел мимо апартаментов Дурлы, и услышал некий звук, который показался мне сдержанными всхлипываниями, раздававшимися изнутри. Я насторожился: как ни смешно, но ничто из пережитого так и не смогло до конца истребить во мне остатки прежнего галантного кавалера, каким я когда-то был. Меня с обеих сторон сопровождали гвардейцы, что, в общем-то, в порядке вещей. И кроме того, со мной шел мой помощник, Дунсени. Дунсени, старинный, но не стареющий, слуга Дома Моллари, ростом он в свое время был чуть выше меня, но с годами стал несколько сутулым, словно его тело чувствовало себя обязанным воздать должное годам, сменявшим друг друга. Тем не менее именно он первым услышал звук, на одно биение сердца раньше, чем я. И именно то, что он замедлил шаг, и заставило меня насторожиться.
       - Похоже, там какие-то проблемы, - заметил я, услышав звуки плача. - Как ты полагаешь, не стоит ли мне вмешаться?
       - Не знаю, Ваше Величество, - сказал Дунсени, и тон, которым это было произнесено, яснее ясного ответил мне: «Да».
       - Мы можем уладить этот вопрос, Ваше Величество, - предложил один из двух гвардейцев, охранявших двери в апартаменты Дурлы.
       - Вы? - возразил я скептически. - Вы улаживаете вопросы, стреляя в них из своих бластеров. Это вовсе не критика, а просто наблюдение, так что, пожалуйста, не принимайте близко к сердцу. Я вовсе не хочу оскорбить достоинство тех, кто умеет хорошо стрелять. Но в то же время я уверен, что в данном случае требуется не выстрел, а мое личное вмешательство.
       - Ваше личное, Ваше Величество? - переспросил один из гвардейцев.
       - Да. Мое личное. Так, как это происходило во времена, когда другие еще не делали за меня всю мою работу, - не считая нужным давать более подробные комментарии, я вошел, не постучав и не позвонив в колокольчик.
       Войдя, я оказался в богато украшенной приемной, заполненной скульптурами. Дурла, должно быть, очень постарался, чтобы всем продемонстрировать наличие у себя художественного вкуса. Я шел словно по музею, а не по людскому жилищу. В дальнем конце приемной был высокий балкон, с которого открывалась живописная панорама города. Из окон моего тронного зала и то открывался не такой красивый вид.
       На балконе, облокотившись на перила, стояла Мэриэл, и на миг мне показалось, что она намерена спрыгнуть с него. Обычно ее лицо всегда можно было предъявлять как образец изящества при использовании косметики, но в данный момент тушь потоком стекала с ее ресниц. Размазавшись, косметика оставила на ее щеках неровные полосы синего и красного цвета, что придавало лицу Мэриэл вид штормового неба в полдень.
       Увидев меня, она ахнула и предприняла слабую попытку утереть лицо. Но получилось только хуже, поскольку цветные следы косметики выглядели теперь так же гротескно, как у разрисованной старой ведьмы из театральной постановки.
       - Я… Я извиняюсь, Ваше Величество, - в отчаянии сказала Мэриэл, видя, что все ее попытки привести себя в порядок безнадежно провалились. - Разве у нас… Я не ожидала сейчас гостей…
       - Успокойтесь, Мэриэл, - сказал я. Я вынул платок из внутреннего кармана своего блестящего белого камзола и вручил ей. К слову, не могу не сказать вам, насколько я презираю традиционное белое императорское облачение. Майкл Гарибальди, мой давнишний сослуживец по Вавилону 5, увидев меня в нем, однажды выразился: «Человек-мороженое». Не знаю точно, что он имел в виду, но сильно сомневаюсь, что это было что-нибудь лестное. Не могу, впрочем, его за это винить; если непредвзятым взглядом посмотреть на меня со стороны, слишком мало что можно было бы счесть достойным похвалы.
       - Успокойтесь, - повторил я. - Никакой встречи назначено не было. Просто я проходил мимо и услышал, что кто-то здесь явно сильно расстроен. Конечно, там, - и я указал жестом на панораму города, - очень много расстроенных людей, и я не могу утешить каждого из них в отдельности. Но ведь, по крайней мере, я могу помочь тем, кто находится в этих четырех стенах, да?
       - Это очень любезно с вашей стороны, Ваше Величество.
       - Оставьте нас, - велел я гвардейцам. Дунсени, само воплощение правильного поведения, тактичности и здравого смысла, без напоминаний остался ждать меня в коридоре.
       - Оставить вас, Ваше Величество? - гвардейцы явно были полны недоумения и даже подозрительности.
       - Именно так.
       - Но Премьер-министр Дурла приказал нам не отлучаться от вас ни на шаг, ни при каких обстоятельствах, - сказал один из гвардейцев. Я не стану тратить время на описание его особых примет, за отсутствием таковых, но увы, не обойтись без того, чтобы вообще не сказать о моих гвардейцах хоть пару слов. Они представляют собой что-то вроде однородной массы. Вышеупомянутый Мистер Гарибальди назвал их «Бригада долговязых жокеев» (4), если не ошибаюсь. Я не более сведущ насчет термина «долговязый жокей», чем насчет «человека-мороженого», но не могу не признать, что Мистер Гарибальди определенно умеет красочно выражать свои мысли.
       - Ваша верность приказам похвальна, - сказал я.
       - Благодарю вас, Ваше Величество.
       - И все же, вы упустили две вещи. Премьер-министра Дурлы сейчас здесь нет. А я есть. Поэтому убирайтесь отсюда, пока я не приказал вам арестовать самих себя.
       Гвардейцы нервно переглянулись и сочли за лучшее торопливо выйти в коридор. Я вновь переключил свое внимание на Мэриэл. К моему удивлению, оказалось, что она слегка улыбается. И даже тихо смеется.
       - «Арестовать себя». Очень забавно, Ваше Величество.
       - «Ваше Величество»? Мэриэл, после всего, что между нами было, мне кажется, «Лондо» будет вполне достаточно.
       - Нет, Ваше Величество, - просто ответила она. - Мне кажется, всегда нужно помнить, каков ваш статус, и каков мой.
       Просто изумительно с ее стороны.
       - Очень хорошо. Как вам угодно. - Заложив руки за спину, я сделал несколько шагов по комнате, словно обходил ее с инспекцией. - Итак… Не хотите ли поведать мне досконально, чем вы столь сильно огорчены?
       - Я вижу в этом мало смысла, Ваше Величество. Ничего страшного. Просто минутная слабость.
       - Дурла был в чем-то жесток с вами?
       - Дурла? - эта мысль, похоже, позабавила ее еще сильнее, чем моя ремарка о возможности самоареста гвардейцев. - Нет, нет. По сути дела Дурла и бывает-то здесь слишком мало, чтобы успеть проявить жестокость. Он очень занят последние дни. Очень. - Она опустила взгляд, словно заинтересовавшись вдруг своими ладонями. - Я не могу упрекать его за это. Ему действительно слишком много надо успеть сделать.
       - Да, да. Дестабилизировать целый регион и столкнуть наш мир под откос, результатом чего будет неминуемое крушение, - это все, надо думать, действительно отнимает очень много времени.
       Мэриэл, похоже, была удивлена моим тоном.
       - Ваше Величество, он ведь ваш Первый Министр. И надо полагать, он выполняет ваши мечты и желания. Он служит Приме Центавра, а вы и есть Прима Центавра.
       - Да, я тоже об этом слышал. Император - живое воплощение Примы Центавра. Изящная идея. Великий обычай. Пожалуй, на словах он выглядит гораздо красивее, чем в нашей действительности. - Я пожал плечами. - В любом случае, Дурла делает лишь то, что желает сам Дурла. Он больше не консультируется со мной, да и не нуждается во мне. - Я вопросительно взглянул на Мэриэл. - Да и в вас, по-моему, тоже. В этом была причина слез? Вы скучаете по нему?
       - Скучаю по нему? - Мэриэл некоторое время, похоже, размышляла над моим вопросом, словно подобная мысль никогда раньше не приходила ей в голову. Если она всего лишь изображала задумчивость, то это ей удалось на славу. - Нет, - наконец, медленно, словно нехотя, ответила Мэриэл. - Нет, мне кажется, я не скучаю по нему… Так, как скучаю по самой себе.
       - По самой себе?
       Она собралась было что-то сказать, но остановилась, и похоже, еще раз проверила в уме, удалось ли ей подобрать нужные слова. Наконец, Мэриэл ответила мне:
       - Я думаю о том, какой мне виделась моя жизнь, Ваше Величество. Верьте или нет, но в детстве я лелеяла некие планы. Я мечтала о том, что хотела бы испытать в жизни… нельзя сказать, что это были по большей части здравые идеи, но я… - Она замолчала и покачала головой. - Я извиняюсь. Болтаю всякую ерунду.
       - Все хорошо, Мэриэл, - сказал я. - За все время, пока мы были женаты, мне кажется, у нас ни разу не состоялось подобного разговора.
       - Ведь меня специально учили говорить правильные слова, - уныло ответила она. - А говорить о чьих-то разочарованиях и недостатках - это не считается правильным для хорошо воспитанной центаврианской женщины.
       - Это верно. Это верно. - И я стал ждать.
       И вновь хочу подчеркнуть, что во мне не было ни капли любви к этой женщине. Я наблюдал весь этот разговор с неким бесстрастным изумлением; так смотрят обычно на свежий лишай, со спокойным любопытством, не в силах осознать ни чувствами, ни разумом, как это такая тошнотворная короста могла появиться на вашем собственном нежном и холеном теле. Разговаривая с Мэриэл, я, в определенном смысле, ковырял отвратительный лишай на своей собственной душе. Время шло, и поскольку Мэриэл так и проявляла желания добровольно выдать информацию, мне пришлось самому ей предложить:
       - Итак… Что за вещи тебе хотелось испытать в жизни? Я имею в виду, когда ты была маленькой девочкой?
       Мэриэл слабо улыбнулась.
       - Я хотела летать, - последовал ответ.
       Я разочарованно хмыкнул.
       - Вот уж воистину несбыточная мечта. Да стоит просто сесть в любой…
       - Нет, Ваше Величество, - мягко оборвала она меня. - Я говорю вовсе не о полетах в каких-то аппаратах. Я хотела…
       Улыбка Мэриэл из весеннего бутона превратилась в раскрывшийся цветок, олицетворение подлинной красоты. Сейчас она была очень похожа на ту девушку, которую я встретил когда-то много лет назад. Должен признать, что даже я был тогда ошеломлен ее красотой. Конечно, в те времена я еще не знал, какая тьма прячется под этой привлекательной внешностью. Впрочем, кто я такой, чтобы упрекать других за мрак, таящийся внутри?
       - Я хотела летать сама по себе, - продолжила Мэриэл. - Я хотела подпрыгнуть повыше, взмахнуть руками и начать парить, словно птица. - Она нежно рассмеялась, потешаясь над самой собой. - Да, это глупо, я знаю. Я уверена, что сейчас вы именно так и думаете…
       - Почему я должен считать это глупым?
       - Потому что наяву эту мечту все равно невозможно осуществить.
       - Мэриэл, - сказал я, - посмотри на меня: я - император. Если бы в свое время ты спросила у любого, кто знал меня - или, раз уж на то пошло, даже и меня самого - какова вероятность того, что я стану императором, я бы ответил, что эта фантазия настолько же осуществима, как и твоя. Кто знает, Мэриэл? Может, нам и в самом деле суждено научиться летать.
       - Вот как, Ваше Величество? Вы и в самом деле мечтали стать императором?
       - Я? Нет.
       - Тогда о чем вы мечтали?
       Ее слова призвали непрошеный образ из глубин моей памяти. Сон, который впервые посетил меня лишь в весьма зрелом возрасте. Но вот ведь какая забавная штука… некоторые сны оказывают настолько сильное воздействие на наш разум, что начинаешь поневоле верить, в ретроспективе, что они всегда были частью вашей жизни.
       Эти богатырские руки, это лицо, искаженное беспощадной гримасой гнева… Лицо Г’Кара, с единственным глазом, прожигающим своим взглядом ту почерневшую и раздробленную сущность, которую я называю своей душой, и его руки, сжимающиеся на моем горле. Этот сон еще в незапамятные времена, как сейчас мне представляется, сформировал, направил и отравил мою жизнь.
       - О чем я мечтал? - повторил я. - О том, чтобы выжить.
       - В самом деле? - Мэриэл пожала своими хорошенькими плечиками. - Разве можно это назвать возвышенной целью?
       - Я всегда считал, что только жизнь и имеет значение, - возразил я. - И в прежние времена именно собственную жизнь я бы поставил выше нужд моих любимых, выше нужд самой Примы Центавра. Теперь… - я пожал плечами. - Это уже не представляется мне столь уж важным. Собственное выживание - это отнюдь не все, с чем стоит считаться.
       Мы замолчали надолго. И это было очень странно. Ведь эта женщина была моим врагом, моим несостоявшимся палачом… А теперь получалось, что она, вроде как, стала совсем другим человеком, едва ли не моим другом. Впрочем, учитывая, с чем мне довелось столкнуться, учитывая, какие силы желали свалить меня… Теперь уже не представлялись достойными ни малейшей капельки внимания давнишние махинации некоей юной центаврианской женщины.
       Хотя, пожалуй, уже не столь юной.
       Я вдруг обнаружил, что смотрю на Мэриэл, и впервые за долгое время смотрю по-настоящему. Несомненно, она не была старухой, и все же годы уже начинали брать свое. Я не мог понять, почему. Действительно успело пройти много лет, но на самом деле не так уж много, как можно было подумать, глядя на ее лицо. Она почему-то казалась… измученной заботами. Она теперь выглядела намного старше, чем была на самом деле.
       - Странно, - медленно сказала Мэриэл. - Мы - и вдруг разговариваем друг с другом подобным образом… После всего, что у нас с тобой было, Лон… Ваше Величество…
       - Лондо, - решительно поправил я ее.
       - Лондо, - согласилась она после недолгого колебания. - После всего, что мы пережили… Как странно, что мы стоим и разговариваем, здесь и сейчас. Будто старые друзья.
       - Именно «будто», Мэриэл. Мы не старые друзья. Потому что я всегда помню, кто я, а кто ты… И никогда не забуду, что ты сделала мне.
       Мне было интересно, станет ли она отрицать, что пятнадцать лет назад пыталась убить меня. Станет ли она говорить ерунду насчет своей невиновности в этом деле. Но Мэриэл всего лишь пожала плечами, и без малейшего намека на враждебность ответила мне:
       - Вряд ли это хуже, чем то, что ты сделал со мной.
       - Ну-ну. Теперь ты еще скажешь, что скучала по мне.
       - Невозможно скучать по тому, чего у тебя никогда не было.
       - Да, это верно… - Мне становилось все более интересно с Мэриэл. - Но ты так и не ответила мне, почему же ты плакала. Ведь, в конце концов, именно из-за этого я зашел сюда. Ты что, и в самом деле «скучала по самой себе»?
       Мэриэл вновь воззрилась на свои опущенные вниз ладони, с еще большим, чем прежде, интересом.
       - Нет. На самом деле я скучаю по совсем другому человеку.
       - Кто он?
       Мэриэл покачала головой.
       - Это неважно…
       - И все же я желаю знать.
       Она вновь надолго умолкла, похоже, обдумывая, как ответить мне. А затем взглянула на меня с таким унынием, что мне теперь даже не хватает слов, чтобы описать его.
       - Я высоко ценю, что ты уделил мне так много времени, Лондо… Ценю больше, чем ты можешь даже предположить. Но то, что ты спрашиваешь… Это и в самом деле, вправду неважно. Что сделано, то сделано, я ни о чем не жалею.
       - В то время как у меня не осталось почти ничего, кроме сожалений. Ну хорошо, Мэриэл. - Я встал и направился к двери. - Если когда-нибудь ты решишь, что все-таки есть вопросы, достойные того, чтобы обсудить их со мной… Я всегда буду рад уделить им свое внимание.
       - Лондо…
       - Да?
       - Мои сны оказались не более чем детской глупостью… Но я надеюсь, что твои все-таки сбудутся.
       Я рассмеялся, но почему-то в этом смехе совсем не звучало веселье.
       - Поверь мне, Мэриэл… Если в этом мире я в чем-нибудь и уверен, так это как раз в том, что рано или поздно мой сон сбудется. И, похоже, скорее рано, чем поздно.