Троя - Грозовой щит

Дэвид Геммел

Троя. Грозовой щит

Роман «Грозовой щит» я посвящаю Стеле, с огромной любовью и благодарностью за те полные радости двадцать лет дружбы, в течение которых мы вместе путешествовали по пустыне, побывали у водопада Ла Квинта и плавали по Зеленому морю.

Благодарность

Выражаю благодарность моему редактору Селине Уолкер, помощнику редактора Нэнси Вэббер и моим первым читателям Тони Эвансу, Алану Фишеру, Стелле Джеммел, Освальду Хотц де Бар, Стиву Хатту и Энн Николс. Определение «первые читатели» не передает в полной мере того, какую важную роль они сыграли в написании этого романа. Благодаря замечаниям этой «команды», менялся сюжет и персонажи, сокращались или описывались подробней те или иные сцены. Я глубоко признателен им за помощь.

Укрывшись за грозовым щитом,

над воротами городов

парит на темных крыльях орленок

и ждет конца дней

и падения всех царей.

Пророчество Мелиты

Пролог

Со снежных вершин дул холодный ветер, со свистом проносясь по узким улицам города Фивы у горы Плака. Из темных облаков, нависших над городом, ледяными хлопьями падал снег. Этой ночью немногих горожан можно было встретить на улице, и даже дворцовые стражники, плотнее завернувшись в свои тяжелые шерстяные плащи, старались держаться поближе к городским воротам.

Когда принесший много боли день перешел в ночь ужасных криков и мучений, во дворце воцарилась паника. В холодных коридорах собирались испуганные молчаливые люди. Время от времени происходило какое-то движение, когда слуги выбегали из покоев царицы, чтобы принести чаши с водой или чистую одежду.

Ближе к полуночи заухала старая сова, и замершие в ожидании придворные посмотрели друг на друга. Совы – плохой знак. Все знали это.

Громкие крики беременной царицы постепенно перешли в тихие стоны, силы оставляли ее. Конец был близок. Не будет радости рождения новой жизни, только смерть и слезы.

Троянский посол, Гераклит, постарался принять очень обеспокоенный вид. Это было нелегко, потому что он не встречался с царицей и его не волновало, выживет она или умрет. И, несмотря на то что он был одет в одежду из белой шерсти и длинный плащ из овечьей шкуры, посол замерз, его ноги онемели от холода. Гераклит закрыл глаза и попытался согреть себя мыслями о состоянии, которое он заработает благодаря этому путешествию.

У посла было две цели: наладить новые торговые пути и привезти дары от молодого троянского царя Приама, чтобы поддержать мирный договор между соседними городами.

Влияние Трои очень быстро росло благодаря Приаму, и благосостояние Гераклита, как и многих других, увеличивалось с каждым днем. Однако множество самых ценных товаров: духи, специи и одежду, расшитую блестящей золотой ниткой, – приходилось доставлять через разрозненные войной восточные земли, которые страдали от набегов разбойников и дезертиров. Объявленные вне закона главари этих банд захватывали торговые пути, требуя у караванов с товарами плату за проезд. Воины Приама очистили многие из этих путей рядом с Троей, но на юге, в Фивах, под тенью могущественной горы Иды, правил царь Ээтион. Гераклита послали сюда, чтобы он убедил царя собрать войско и выступить против разбойников. Миссия была выполнена успешно. Даже сейчас Ээтион находился где-то далеко в горах, разрушая поселения разбойников и расчищая торговые пути.

Гераклиту оставалось только поздравить царя с рождением еще одного ребенка, а затем он мог возвращаться назад в свой дворец в Трое. Он давно уже должен был уехать: на родине его ждали важные дела.

Схватки у царицы начались накануне поздно вечером, и Гераклит приказал слугам готовиться к отъезду на рассвете. Но, хотя часы уже пробили полночь следующего дня, он все еще был здесь, в продуваемом насквозь коридоре. Не только потому, что обещанный ребенок еще не родился, но и потому, что испуганные взгляды окружающих яснее ясного говорили: скоро случится несчастье. Послали за жрецами Асклепия, бога врачевания, и те поспешили в царские покои, чтобы помочь трем акушеркам, уже находившимся там. Внизу, во дворе, принесли в жертву быка.

Гераклиту не оставалось ничего другого, кроме как стоять и ждать. Его уход бы заметили и расценили как проявление неуважения. Больше всего троянского посла раздражала мысль о том, что, когда несчастная женщина умрет и город погрузится в печаль, ему придется остаться еще на несколько дней, на похороны.

Напротив него стояла пожилая женщина с хищным лицом.

– Печальный, печальный день, – сказал Гераклит официальным тоном, пытаясь передать безграничную грусть в голосе. Он не видел, как пришла эта женщина, но теперь она стояла, облокотившись на резной посох, с мрачным выражением лица, а ее темные глаза сверкали от злости. Седые волосы женщины были растрепаны и обрамляли ее лицо, словно грива льва. На ней была длинная серая туника с вышитой серебряной ниткой совой на груди. «Жрица Афины», – подумал Гераклит.

– Ребенок выживет, – ответила она, – потому что ее благословила богиня. А царица умрет, если эти глупцы не позовут меня.

В эту секунду худой сутулый жрец вышел из покоев царицы. Он увидел женщину с суровым лицом и склонил голову в знак приветствия.

– Боюсь, что конец близок, Великая сестра, – сказал он. – Ребенок пострадал.

– Тогда отведи меня к ней, идиот.

Гераклит увидел, как жрец покраснел, но отступил назад, пропуская женщину. Они удалились в царские покои. «Сильна старая ворона», – подумал троянский посол. Потом он вспомнил, что жрица говорила о ребенке как о девочке. Она была предсказательницей – или просто верила в это. Если она была права, то ожидание раздражало его еще больше. Кого волнует, выживет эта девочка или умрет? «Или даже мальчик», – подумал он мрачно, поскольку у царя Ээтиона уже было два молодых и сильных сына.

Время шло, и Гераклит вместе с двадцатью другими придворными ожидали плача, который возвестит о смерти царицы. Но, когда забрезжил рассвет, они услышали крик новорожденного. Этот звук, полный жизни, внезапно наполнил радостью измученного Гераклита, хотя послу уже казалось, что это невозможно.

Через какое-то время Гераклиту и всем остальным позволили войти в покои царицы, чтобы поздравить ее с рождением ребенка.

Дитя лежало в детской колыбельке рядом с кроватью, а мать, бледная и измученная, отдыхала на расшитых подушках, укрывшись до пояса одеялом. Кровать была в крови. Гераклит и остальные присутствующие собрались молча вокруг постели, держа руки у сердца в знак уважения. Царица не могла говорить, но жрица Афины руками, испачканными запекшейся кровью, взяла ребенка из колыбельки. Он издал тихий, булькающий плач.

Гераклиту сначала показалось, что он увидел пятно крови на голове ребенка, рядом с макушкой. Затем он понял, что это родинка, почти круглой формы, похожая на щит, но с неровной, белой линией в центре.

– Как я и предсказывала, это девочка, – сказала жрица. – Ее благословила Афина. И вот доказательство, – добавила она, коснувшись пальцами родинки. – Вы все видите это? Это щит Афины – Грозовой щит.

– Как царица назовет ее? – спросил кто-то. Царица пошевелилась.

– Палеста, – прошептала она.

На следующий день Гераклит отправился в долгое путешествие обратно в Трою, неся с собой новости о рождении дочери царя Палесты и более важные известия о торговом договоре между двумя городами.

Поэтому его не было, когда вернулся царь Ээтион и подошел к постели жены. Царь, все еще одетый в боевые доспехи, склонился над колыбелькой и заглянул внутрь. Тоненькая рука ребенка потянулась к его руке. Ээтион протянул палец и засмеялся, когда ребенок крепко схватил его.

– Она обладает силой мужчины, – улыбнулся он. – Мы назовем ее Андромахой.

– Я дала ей имя Палеста, – возразила его жена. Царь наклонился и поцеловал ее.

– Будут и еще дети, если будет на то воля богов. Имя Палеста может подождать.

Для Гераклита следующие девятнадцать лет прошли в богатстве и благополучии. Он побывал на юге – в Египте, на востоке – в центре Хеттской империи, на западе – во Фракии и Фессалии – и на севере – в Спарте. С каждым годом он становился богаче. Две его жены родили ему пятерых сыновей и четырех дочерей, боги благословили его и даровали ему крепкое здоровье.

Его состояние, как и богатство Трои, постоянно росло.

Но внезапно удача изменила ему. Все началось с боли внизу спины и сухого, непрекращающегося даже под теплыми лучами летнего солнца кашля. Его тело ослабло, и теперь он знал, что вскоре его ждет Темная дорога. Гераклит продолжал бороться, все еще пытаясь служить своему царю. Однажды ночью его позвали в царские покои, где стареющий Приам и его жена, Гекуба, советовались с оракулом. Гераклит не знал, что предсказал этот человек, но царица, свирепая и безжалостная женщина, выглядела очень обеспокоенной.

– Приветствую тебя, Гераклит, – сказала она без всякого упоминания о его слабости и беспокойства о его здоровье. – Несколько лет назад ты был в городе Фивы у горы Плака. Ты рассказывал о ребенке, который родился там.

– Да, моя царица.

– Расскажи мне снова.

И Гераклит рассказал историю о ребенке и жрице.

– Ты видел Грозовой щит? – спросила Гекуба.

– Видел, моя царица. Красный и круглый, с вспышкой молнии посередине.

– А как зовут ребенка?

Этот вопрос застал врасплох умирающего человека. Он не вспоминал тот день много лет. Гераклит потер глаза и снова увидел холодный коридор, жрицу с львиной гривой и бледную, измученную царицу. Внезапно его озарило.

– Я вспомнил. Ее назвали Палестой.

КНИГА ПЕРВАЯ

НАДВИГАЮЩАЯСЯ БУРЯ

Глава 1 Поднимается черный ветер

Пенелопа, царица Итаки, понимала значения снов, знамения и знаки, которые встречались в жизни людей. Поэтому она сидела на берегу в расшитом золотом гиматии и время от времени наблюдала за пролетающими птицами, надеясь на хороший знак. Появление пяти ласточек предскажет Одиссею благополучное путешествие, два лебедя – удачу, орел означает победу или выгодную для ее мужа торговлю. Но небо было чистым. С севера дул легкий ветер. Стояла превосходная для выхода в море погода.

Старую галеру починили, проконопатили и засмолили, подготовив к весне – новая обшивка и свежий слой краски скрыли возраст корабля, который был виден в каждой линии «Пенелопы», когда она стояла на берегу.

– Построй новый корабль, страшила, – говорила она своему мужу бессчетное число раз. – Этот старый, он устал и потащит тебя ко дну.

Они спорили об этом много лет. Но ей не удалось переубедить его. Одиссей не был сентиментальным человеком по своей природе; под его внешней любезностью скрывалось сердце из бронзы и стали. В конце концов Пенелопа поняла, что он никогда не покинет свой старый корабль, названный в ее честь.

Царица Итаки вздохнула: ее охватила легкая грусть. «Я и есть этот корабль, – подумала она. – Я становлюсь старше. В моих волосах появилась седина, время быстро бежит». Но главный признак приближающейся старости заключался не в седых прядях, мелькающих в ее каштановых волосах, или морщинах, которых все больше появлялось на ее лице. Ежемесячные кровотечения, которые говорили о молодости женщины и ее способности к продолжению рода, становились все более редкими. Вскоре она минует возраст, когда женщина может выносить ребенка, и у Одиссея не будет других сыновей. Ее печаль омрачилась скорбью, когда она вспомнила бледного Лаэрта и лихорадку, которая сгубила его.

Сердитый Одиссей с красным лицом шагал вокруг галеры, размахивая руками и браня свою команду, которая спешила погрузить товар. Морякам было невесело – она чувствовала это, наблюдая за ними. Несколько дней назад их товарищ Порфеос, которого они называли Порфеос Свинья, – толстый, веселый и общительный мужчина, плававший на «Пенелопе» много раз, – умер. Его молодая жена, беременная их четвертым ребенком, проснулась на рассвете и обнаружила, что Порфеос лежит мертвым на соломенном тюфяке рядом с ней.

На «Пенелопе» два матроса тащили тяжелую кучу хвороста, который был нужен, чтобы удерживать груз на месте. Внезапно один из них споткнулся и уронил свою ношу, а другой полетел в море вслед за вязанкой. Одиссей яростно выругался и повернулся к жене, подняв руки в жесте отчаяния.

Пенелопа улыбнулась, ее настроение улучшалось, когда она смотрела на него. Он всегда был очень счастлив, собираясь в дальние страны. Всю весну и лето Одиссей бороздил Зеленое море, покупал и продавал, рассказывал свои истории, встречался с царями, пиратами и нищими.

– Я буду скучать по тебе, моя госпожа, – сказал он ей прошлой ночью, когда она лежала в его объятиях, нежно перебирая рыжие с сединой волосы на его груди. Она ничего не ответила. Пенелопа знала, когда он будет вспоминать ее: в конце каждого дня, когда опасность уже минует, он будет немного скучать и думать о ней.

– Я буду думать о тебе каждый день, – добавил Одиссей. Пенелопа ничего не ответила ему.

– Боль от разлуки с тобой будет словно постоянно ноющая рана в моем сердце.

Она улыбнулась, прижавшись к его груди, и он почувствовал ее настроение.

– Не дразни меня, женщина, – нежно сказал он. – Ты слишком хорошо меня знаешь.

На берегу в лучах восходящего солнца Пенелопа наблюдала, как ее муж шагает по песку, чтобы поговорить с Нестором, царем Пилоса и ее родственником. Контраст между этими двумя мужчинами был разительным. Одиссей – крепкий, шумный, злой мужчина, нападающий на каждый день, словно это был его смертельный враг. Нестор – худой, седой, сутулый человек – маленький островок спокойствия в буре активности на берегу. Несмотря на то что Нестор был всего на десять лет старше ее мужа, он вел себя как древний старец; Одиссей же был похож на возбужденного ребенка.

Она любила его; при мысли о предстоящем ему путешествии и опасностях, с которыми ее мужу суждено было столкнуться, у нее защипало глаза от слез.

Одиссей вернулся к ней всего несколько дней назад вместе с Нестором после путешествия в Спарту, в которое он отправился только по просьбе Агамемнона, царя Микен.

– Агамемнон полон решимости мстить, – рассказывал старый Нестор, сидя в мегароне поздно вечером с бокалом вина; у его ног лежала одна из собак. – Эта встреча в Спарте закончилась для него неудачно, но он не свернет со своего пути.

– Этот человек одержимый, – заметил Одиссей – Он собрал царей восточных земель и говорил с ним о союзе и мире. А все это время он мечтает о войне с Троей – войне, которую сможет выиграть, если мы все присоединимся к нему.

Пенелопа услышала злость в его голосе.

– Зачем им присоединяться к нему? – спросила она. – Его ненависть к Трое – это его личное дело.

Нестор покачал головой:

– У микенского царя нет личных дел. То, что касается Агамемнона, имеет отношение ко всему миру, – он наклонился вперед: – Все знают, что он в ярости, потому что Геликаон и предатель Аргуриос помешали его планам.

– Аргуриос – предатель, разве? – фыркнул Одиссей. – Правда, интересно, что делает человека предателем? Превосходного воина, который верно служил Микенам всю свою жизнь, объявили вне закона и лишили земли, владений и честного имени. Затем царь попытался убить его. Предательством назвали то, что он сражался за свою жизнь и жизнь женщины, которую любил.

Нестор кивнул:

– Да, да, родственник. Он был прекрасным воином. Ты когда-нибудь встречался с ним?

Пенелопа поняла, что он хочет остудить гнев Одиссея. Она изобразила улыбку. Ни один человек, находящийся в здравом уме, не захотел бы увидеть ее мужа в ярости.

– Да, он плыл со мной в Трою, – ответил царь Итаки. – Неприятный человек. Но всех этих микенцев убили бы во дворце Приама, если бы не Аргуриос.

– Их убили, когда они вернулись домой, – тихо добавила Пенелопа.

– Это назвали Ночью справедливости льва, – сказал Нестор. – Только двоим удалось сбежать, и их объявили вне закона.

– И этого царя ты хочешь поддерживать в войне? – спросил Одиссей, пригубив вино. – Человека, который посылает храбрых воинов сражаться, а затем убивает их, когда они терпят неудачу?

– Я пока еще не предлагал Агамемнону кораблей или людей, – старик посмотрел в кубок с вином. Пенелопа знала, что Нестор не выступал против войны, но он сам собрал царей в Спарте. – Однако планы Агамемнона произвели на всех впечатление, – добавил он наконец. – По отношению к нему можно быть только или врагом или другом. А кто ты, Одиссей?

– Никто. Все знают, что я сохраняю нейтралитет.

– Легко сохранять нейтралитет, когда есть тайные источники денег, – заметил Нестор. – Но Пилос зависит от поставок льна в Аргос и на север. Эти торговые пути в руках Агамемнона. Выступить против него губительно для нас, – он посмотрел на своего родственника, прищурившись. – Так скажи мне, Одиссей, где эти семь холмов, которые делают тебя богатым?

Пенелопа почувствовала, как в зале воцарилось опасное напряжение, и посмотрела на мужа.

– На краю мира, – ответил Одиссей, – они охраняются одноглазыми великанами.

Если бы Нестор не выпил слишком много, он бы заметил резкость в ответе царя Итаки. Пенелопа глубоко вздохнула, приготовившись вмешаться.

– Я подумал, родственник, что ты мог бы поделиться удачей со своими кровными родичами, а не с чужестранцем, – сказал царь Пилоса.

– А я так и сделал бы, – заметил Одиссей, – но именно благодаря этому чужестранцу, о котором ты говоришь, я обнаружил семь холмов и открыл новые торговые пути. Не в моих правилах делиться чужими секретами.

– Только золотом, – фыркнул Нестор.

Одиссей швырнул свой кубок с вином через весь зал.

– Ты оскорбляешь меня в моем собственном дворце?! – закричал он. – Нам пришлось сражаться за эти семь холмов против разбойников и пиратов, против разукрашенных племен. Это золото было добыто с трудом.

В мегароне повисла тяжелая тишина, и Пенелопа заставила себя улыбнуться:

– Родственники, вы поплывете в Трою на свадебный пир и игры. Не позволяйте этой ночи закончиться резкими словами.

Двое мужчин посмотрели друг на друга. Затем Нестор вздохнул.

– Прости меня, старый друг. Мои слова были произнесены с дурным намерением.

– Все забыто, – сказал Одиссей, жестом приказав слуге принести еще один кубок с вином.

Пенелопа почувствовала ложь в его словах и поняла, что муж все еще зол.

– По крайней мере, вы сможете ненадолго забыть об Агамемноне, – заметила она, пытаясь сменить тему.

– Всех западных царей пригласили посмотреть, как Гектор женится на Андромахе, – мрачно произнес царь Итаки.

– Но Агамемнона-то точно там не будет?

– Я думаю, он приедет, любимая. Хитрый Приам воспользуется возможностью склонить некоторых царей на свою сторону. Он предложит им золото и дружбу. Агамемнон не может запретить им приехать. Но он будет там.

– Его пригласили? После нападения Микен на Трою? Одиссей усмехнулся и заговорил высокопарным тоном микенского царя:

– Я опечален, – он с сожалением развел руками, – этой предательской атакой негодяев, отдельных представителей войска Микен, на нашего брата Приама. Справедливый гнев царя настиг этих людей, объявленных вне закона.

– Этот человек – змея, – вставил свое слово царь Пилоса.

– Твои сыновья будут участвовать в играх? – спросила его Пенелопа.

– Да, они оба прекрасные атлеты. Антилох преуспел в метании копья, а Фрасимед превзойдет всех в соревновании лучников, – добавил он, подмигнув.

– В этот день в небе встанет зеленая луна, – пробормотал Одиссей. – В свой самый худший день я мог выпустить стрелу дальше, чем он.

Нестор засмеялся.

– Как ты застенчив при своей жене! Последний раз, когда я слышал, как ты хвастался о своих умениях, ты сказал, что смог бы выпустить дальше газы.

– Это тоже, – смутился царь Итаки, покраснев. Пенелопа с облегчением заметила, что к нему вернулось чувство юмора.

«Пенелопу» наконец-то полностью загрузили на берегу, и команда, натянув канат, надавила на корпус галеры, чтобы спустить старый корабль на воду. Там были двое сыновей Нестора – широкоплечие юноши, которые, упершись спинами в обшивку корабля, тоже толкали его в море.

Царица Итаки встала и смахнула гальку со своего хитона из желтого льна. Она спустилась по берегу, чтобы попрощаться с мужем. Он стоял рядом со своим первым помощником Черным Биасом – темнокожим седым мужчиной, сыном нубийки и жителя Итаки – и мускулистым светловолосым моряком по имени Леукон, который заслужил славу превосходного кулачного бойца. Леукон и Биас поклонились, когда она подошла, и удалились.

Пенелопа вздохнула.

– И вот мы снова здесь, любимый, как всегда, – сказала она, – прощаемся.

– Мы словно времена года, – ответил он. – Постоянны в своих действиях.

Потянувшись, она взяла его за руку.

– Но в этот раз все по-другому, мой царь. Ты это тоже знаешь. Я боюсь, что тебе предстоит сделать нелегкий выбор. Не принимай необдуманных решений, о которых ты будешь потом сожалеть. Не веди этих людей на войну, Одиссей.

– Я не хочу войны, любимая, – улыбнулся царь Итаки, и она поняла, что он имел в виду, но ее сердце терзали тяжелые предчувствия. При всей его силе, смелости и мудрости у человека, которого она любила, была одна слабость. Он был похож на старого боевого коня, хитрого и осторожного, но от прикосновения хлыста он приходил в ярость. Для Одиссея хлыстом была гордость.

Он поцеловал ее руки, затем повернулся и зашагал вниз по берегу и дальше в море. Вода доходила ему до груди, когда он схватился за канат, подтянулся и оказался на борту. Тотчас гребцы ударили веслами, и старый корабль заскользил по волнам.

Она увидела, как муж машет ей рукой – его фигура вырисовывалась на фоне восходящего солнца. Пенелопа не рассказала ему о чайках, он бы только посмеялся. «Чайки – глупые птицы, – сказал бы Одиссей, – им нет места в предсказаниях».

Но ей приснилась огромная стая чаек, которая закрыла все небо, как будто поднялся черный ветер и полуденное солнце померкло.

И этот ветер принес гибель миров.

Молодой воин Каллиадес сидел у входа в пещеру, его худая фигура была закутана в темный плащ, а в руках покоился тяжелый меч. Он внимательно изучал сухие склоны холмов и поля, лежащие за ними. Не было видно ни одного человека. Посмотрев назад, в сумрак пещеры, он увидел раненую женщину, которая лежала на боку, прижав колени к животу и укрывшись красным плащом Банокла. Казалось, что она спит.

Яркий лунный свет проник сквозь образовавшуюся в облаках щель. Теперь Каллиадес мог рассмотреть ее более отчетливо: светлые длинные волосы, бледное распухшее лицо, покрытое синяками и испачканное запекшейся кровью.

Подул холодный ночной ветер, и молодой воин вздрогнул. Из пещеры он мог видеть в отдалении море и отражающиеся в нем звезды.

«Мы так далеко от дома», – подумал он.

Свежий красный шрам на правой щеке зудел, и Каллиадес лениво почесал его. Это последняя из его многочисленных ран. В ночной тишине молодой воин вспомнил сражения и стычки, в которых меч и кинжал пронзали его плоть. В него попадали копья и стрелы. Камни от рогаток заставали его врасплох. Удар дубинкой в левое плечо оставил трещину, и оно болело во время зимних дождей. Из своих двадцати пяти лет он десять провел на военной службе, и эти шрамы служили тому доказательством.

– Я собираюсь разжечь костер, – сказал его товарищ-великан Банокл, выйдя из тени. В лунном свете его светлые волосы и длинная борода сверкали, словно серебро. Его доспехи были забрызганы кровью, темные пятна покрывали блестящие бронзовые диски вплоть до тяжелой кожаной рубахи.

Каллиадес повернулся к могучему воину.

– Огонь могут увидеть, – тихо заметил он. – Они придут за нами.

– Они придут за нами в любом случае. Пусть это лучше произойдет сейчас, пока я все еще зол.

– У тебя нет причин злиться на них, – устало возразил молодой воин.

– На них я не злюсь. Я злюсь на тебя. Женщина ничего для нас не значила.

– Я знаю.

– И не похоже, что мы спасли ее. С этого острова невозможно выбраться. Мы, наверное, погибнем к полудню следующего дня.

– Это тоже мне известно.

Банокл замолчал. Он встал рядом с Каллиадесом и посмотрел вдаль.

– Я думал, ты собирался разжечь костер, – сказал тот.

– Не хватает терпения, – проворчал Банокл, потирая свою густую бороду. – Всегда раню пальцы о кремень, – и добавил, вздрагивая: – Прохладно для этого времени года.

– Тебе не было бы так холодно, если бы ты не укрыл женщину, которая для нас ничего не значит, своим плащом. Иди и собери немного сухих веток. Я начну разжигать огонь.

Каллиадес отошел от входа в пещеру и взял немного сухой коры из сумки, висящей у него на поясе. Затем он уверенно начал бить кремнем, и ливень искр посыпался на кору. Не сразу, но все-таки показалась маленькая струйка дыма. Наклонившись к самому ее центру, Каллиадес осторожно подул на сухое дерево. Разгорелось пламя. Вернулся Банокл и бросил кучу палок и веток на землю.

– Видел что-нибудь? – спросил Каллиадес.

– Нет. Думаю, они придут после рассвета.

Два воина сидели какое-то время молча, наслаждаясь теплом от маленького костра.

– Так, – сказал наконец Банокл, – ты собираешься объяснить мне, почему мы убили четверых из наших товарищей?

– Они не были нашими товарищами. Мы просто плыли вместе с ними.

– Ты понял, что я имею в виду.

– Они собирались убить ее, Банокл.

– Это я тоже знаю. Я был там. Какое отношение это имело к нам?

Каллиадес не ответил, но еще раз посмотрел на спящую женщину.

Он впервые увидел ее только вчера, когда она управляла маленькой лодкой, ее светлые волосы, убранные с лица и завязанные сзади, сияли в солнечном свете. Женщина была одета в белую тунику до колена с поясом, расшитым золотой ниткой. Солнце низко стояло в небе, легкий ветер нес ее судно к островам. Казалось, что она не заметила опасности, когда к ней приблизились два пиратских корабля. Первый из кораблей пошел ей наперерез. Женщина слишком поздно попыталась избежать плена, потянув за канат, чтобы изменить курс своего судна и спастись на берегу. Каллиадес наблюдал за ней с палубы второго корабля. Она совершенно не испугалась. Но маленькая лодка не могла обогнать галеры, управляемые опытными гребцами. К ней приблизился первый корабль, моряки кинули канаты, и бронзовые крюки вонзились в обшивку ее лодки. Несколько пиратов перебрались через борт галеры, спрыгнув в ее судно. Женщина попыталась бороться с ними, но они были сильнее – удары градом обрушились на ее тело.

– Возможно, это беглянка, – заметил Банокл, когда они увидели, как женщину, наполовину потерявшую сознание, затащили на палубу первого корабля. С того места, где они стояли, – с палубы второй галеры – они могли наблюдать за происходящим. Вокруг нее собралась команда, моряки разорвали ее тунику и срезали дорогой пояс. Каллиадес с отвращением отвернулся.

По дороге в Киос корабли причалили к острову Львиная голова – на ночлег. Женщину протащили по берегу к небольшим зарослям деревьев, к капитану второго корабля, плотному бритоголовому уроженцу острова Крит. Она выглядела покорной, ее дух, казалось, был сломлен. Это была уловка. Пока капитан насиловал ее, ей каким-то образом удалось вытащить его кинжал из ножен и перерезать ему горло. Никто не видел этого, и его тело нашли только какое-то время спустя.

Команда в ярости отправилась на ее поиски. Каллиадес и Банокл удалились с кувшином вина. Они обнаружили рощу оливковых деревьев и сидели там тихо, попивая вино.

– Арелосу не повезло, – заметил Банокл. Каллиадес ничего не ответил. Арелос был капитаном первого корабля и родственником убитого беглянкой. Он прославился своей жестокостью и умением обращаться с мечом, его боялись вдоль всего южного побережья. Если бы у Каллиадеса был другой выбор, он никогда не отправился бы в плавание вместе с ним, но за ним и Баноклом охотились. Если бы они остались в Микенах, их ждали бы мучения и смерть. Корабли Арелоса были для них единственным шансом спасения.

– Ты сегодня очень тихий. Что тебя беспокоит? – спросил Банокл, когда они сидели в роще.

– Нам нужно покинуть эту команду, – ответил молодой воин. – Держаться подальше от Секундоса и, возможно, парочки других: они отбросы. Меня оскорбляет то, что мы среди них.

– Ты не хочешь подождать, пока мы не проберемся дальше на восток?

– Нет. Мы уйдем завтра. Здесь останавливаются и другие корабли. Мы подождем и найдем капитана, который возьмет нас на борт. Затем мы отправимся в Ликию. Там много наемников, они защищают торговые караваны от разбойников, сопровождают богатых торговцев.

– Мне бы хотелось разбогатеть, – вздохнул великан. – Я смог бы купить себе рабыню.

– Если бы ты стал богатым, то смог бы купить сотню рабынь.

– Не уверен, что смог бы справиться с сотней. С пятью, возможно, – захихикал он. – Да, пять было бы неплохо. Пять полных, темноволосых девушек. С большими глазами.

Банокл выпил еще вина, затем срыгнул.

– О, я чувствую, как дух Диоиса проникает в мои кости. Хотел бы я, чтобы одна из этих полных девушек была здесь.

Каллиадес засмеялся:

– Твоя голова всегда занята мыслями о пьянке или о женщинах. Тебя интересует что-нибудь еще?

– Еда. Хороший обед, кувшин вина, а потом – полная женщина, которая визжит подо мной.

– При твоем весе неудивительно, что она визжит под тобой. Великан засмеялся.

– Они не поэтому визжат. Женщины обожают меня, потому что я красивый и сильный, как жеребец.

– Ты упустил из вида, что всегда платишь им.

– Конечно, я плачу им. Так же, как я плачу за вино и еду. О чем ты толкуешь?

– Очевидно, я не прав.

Около полуночи, когда воины уже приготовились спать, они услышали крики. Затем в рощу, шатаясь, вошла женщина, которую преследовало пятеро членов команды. Ослабев от ужасных событий этого дня, она споткнулась и упала рядом с тем местом, где сидел Каллиадес. Ее туника была грязной, разорванной и испачканной кровью. Подбежал свирепый моряк с изогнутым ножом в руке. Каллиадес узнал его – это был Барос, худой и высокий пират с близко посаженными темными глазами. Ему нравилось, когда его называли Баросом Убийцей.

– Я собираюсь выпотрошить тебя, словно рыбу! – зарычал он.

Женщина посмотрела на Каллиадеса, на ее бледном в лунном свете лице застыло выражение усталости, отчаяния и страха. Он видел такое выражение лица раньше, оно преследовало его с детства. В памяти снова всплыли огонь и жалобные крики.

Вскочив на ноги, молодой воин встал между моряком и его жертвой.

– Убери нож, – приказал он.

Пират удивился.

– Она должна умереть, – сказал Барос. – Так приказал Арелос.

Показались еще четверо моряков. У всех было оружие. Барос шагнул к Каллиадесу.

– Не вставай между мной и моей добычей, – предупредил он. – Я убивал людей в каждой стране по всему Великому Зеленому. Ты хочешь пролить свою кровь здесь, чтобы твои кишки валялись на траве?

Короткий меч воина со свистом выскочил из ножен.

– Нет необходимости кому-нибудь умирать, – тихо сказал он. – Но я не позволю, чтобы женщине и дальше причиняли вред.

Барос покачал головой.

– Я говорил Арелосу, что вам нужно было перерезать горло и забрать доспехи. Просто нельзя доверять микенцам, – он вложил свой нож в ножны и отступил назад, вытаскивая меч. – Теперь тебе преподнесут урок. Я чаще участвовал в поединках на мечах, чем любой моряк из моей команды.

– Это не очень большая команда, – заметил Каллиадес. Барос прыгнул вперед с поразительной скоростью. Микенец парировал удар, затем шагнул вперед, ударив противника локтем в лицо. Пират упал на спину.

– Убейте его! – закричал он. Четверо моряков бросились вперед. Каллиадес убил первого, а пьяный Банокл кинулся на остальных. Барос снова атаковал, но Каллиадес был готов к этому. Он отразил удар, перевернул запястье и ответным ударом перерезал противнику горло. Банокл убил одного моряка и сцепился с другим. Каллиадес бросился к нему на помощь как раз в тот момент, когда пятый пират направил свой меч к лицу Банокла. Но великан вовремя заметил это и повернулся к нападавшему. Лезвие вонзилось в шею моряка.

Когда подбежал Каллиадес, оставшийся в живых пират повернулся и скрылся в ночи.

Сидя теперь возле потрескивающего костра в пещере, он смотрел на Банокла.

– Прости, что я впутал тебя во все это, друг мой. Ты заслужил лучшую долю.

Банокл глубоко вздохнул.

– Ты странный, Каллиадес, – сказал он, покачав головой. – Но с тобой не приходится скучать, – он зевнул. – Если я собираюсь убить завтра шестьдесят человек, тогда мне нужно немного отдохнуть.

– Они придут не все. Некоторые останутся у кораблей. Другие будут предаваться разврату. Возможно, не больше десяти или пятнадцати человек.

– О, мне будет легче заснуть, зная это. Банокл снял боевые доспехи и положил на землю.

– Никогда не смог спокойно спать в доспехах, – вздохнул он и растянулся рядом с костром. Через несколько минут великан заснул, его дыхание стало ровным и глубоким.

Каллиадес добавил дров в костер, затем вернулся к входу в пещеру. Дул холодный ветер, на небе сверкали звезды.

Банокл был прав. Не было другого способа покинуть этот остров, и завтра команда пиратов устроит охоту на них. Какое-то время он сидел, погрузившись в свои мысли, а потом услышал слабое движение позади себя. Быстро поднявшись, молодой воин повернулся и увидел, что к нему приближается женщина, вся испачканная кровью, с камнем размером с кулак в руке. Ее ярко-голубые глаза сверкали ненавистью.

– Тебе это не нужно, – сказал он, отступая назад. – Сегодня ты в безопасности.

– Ты лжешь! – резко закричала женщина, ее голос дрожал от гнева. Каллиадес вытащил свой кинжал и увидел, как она напряглась. Он небрежно положил оружие у ее ног.

– Я не лгу. Возьми оружие. Завтра оно тебе понадобится, потому что они придут за нами.

Женщина присела и попыталась взять брошенный кинжал. Но она потеряла равновесие и чуть не упала. Каллиадес остался стоять там, где стоял.

– Тебе нужно отдохнуть, – заметил он.

– Теперь я тебя вспомнила, – сказала она ему. – Ты и твой друг сражались против людей, которые напали на меня. Почему?

– О, пусть Великий Зевс ответит на этот вопрос! – воскликнул Банокл. Схватив кинжал, женщина попыталась повернуться к нему лицом, но снова пошатнулась.

– Иногда от ударов в голову такое случается, – заметил великан. – Тебе нужно немного посидеть.

Она внимательно посмотрела на Каллиадеса.

– Я видела тебя с моей лодки, – вспомнила женщина. – Ты был на втором корабле. Ты видел, как они пошли наперерез и взяли меня на абордаж. Ты наблюдал за тем, как они втащили меня на борт.

– Да. Мы плыли с ними.

– Вы пираты.

– Мы те, кто мы есть, – ответил Каллиадес.

– Меня должны были перевести на твой корабль завтра. Они сказали мне это, пока насиловали.

– Это был не мой корабль. Я не отдавал приказа напасть на тебя. Мы с моим товарищем не принимали участия в том, что последовало за этим. Ни один человек не может винить тебя за твой гнев, но не направляй его на тех, кто спас тебя.

– Давайте будем надеяться, что кто-нибудь спасет нас, – добавил Банокл.

– Что ты хочешь этим сказать? – возмутилась женщина.

– Мы находимся на маленьком острове, – ответил воин. – У нас нет золота и корабля. Пираты будут искать нас завтра. Мы – великие воины, Каллиадес и я. Никого нет лучше. Ну… теперь Аргуриос мертв. Между нами, я считаю, что мы справимся с семью или восьмью врагами. Но на кораблях пиратов около шестидесяти моряков. И среди них нет слабаков.

– У тебя есть план побега? – спросила она великана.

– О, я не строю планов, женщина. Я пью, распутничаю, сражаюсь. А Каллиадес строит планы.

– Тогда вы оба глупцы, – сказала она. – Вы обрекли себя на смерть.

– Там, откуда я родом, рабы проявляют уважение, – ответил ей Банокл, едва сдерживая ярость.

– Я не рабыня мужчин!

– Очевидно, удары по голове выбили из тебя весь разум? Твой плот унесло в море. У него не было флага и защиты. Тебя захватили пираты, и теперь ты их собственность. Поэтому ты рабыня по законам богов и людей.

– Тогда я плюю на эти законы богов и людей!

– Успокойтесь, вы оба! – приказал Каллиадес. – Куда ты направлялась? – спросил он женщину.

– В Киос.

– У тебя там семья?

– Нет. У меня были ценные вещи в лодке, драгоценности и золотые безделушки. Я надеялась пересесть на корабль до Трои. Пираты захватили все. И даже больше.

Женщина потерла лицо, стирая засохшую кровь.

– Недалеко от пещеры есть река, – сказал Каллиадес. – Ты могла бы умыть лицо там.

Она помедлила; услышав его слова, она, казалось, немного расслабилась.

– Значит, я не ваша пленница?

– Нет. Ты вольна делать все, что тебе угодно.

Женщина пристально посмотрела на Каллиадеса, затем на Банокла.

– И вы не собираетесь сделать меня своей рабыней или продать другим мужчинам?

– Нет, – успокоил ее Каллиадес.

Казалось, это подействовало, но она все равно продолжала крепко сжимать кинжал.

– Если то, что вы говорите, правда, мне следует… поблагодарить вас обоих, – произнесла она с трудом.

– О, меня не благодари, – возразил Банокл. – Я бы позволил тебе умереть.

Глава 2 Меч Аргуриоса

Каллиадес задремал у входа в пещеру, прислонившись головой к каменной стене. Банокл громко храпел и иногда бормотал во сне.

Перед рассветом молодой воин покинул пещеру и пошел к реке. Встав на колени на берегу, он обмыл лицо, затем пробежал влажными пальцами по своим коротко подстриженным черным волосам.

Из пещеры вышла женщина. Она тоже спустилась к реке. Высокая и изящная, она шла с гордо поднятой головой, ее движения были грациозными, как у критской танцовщицы. «Она не беглая рабыня», – понял Каллиадес. Рабы привыкли ходить с опущенными головами, их осанка выражала покорность. Он молча наблюдал, как женщина смывала засохшую кровь с лица и рук. Ее лицо все еще было распухшим, под глазами залегли синяки. «Даже если бы не это, эту женщину вряд ли можно было назвать хорошенькой», – подумал воин. Черты ее лица были непропорциональными, брови густыми, а нос слишком выступающим. Это было суровое лицо, на котором даже в лучшие времена смех был редким гостем.

Умывшись, она подняла кинжал. На секунду Каллиадесу показалось, что женщина собирается перерезать себе горло. Но она схватила прядь своих волос и перерезала ее кинжалом. Воин молча сидел, пока она продолжала кромсать свои волосы, бросая их на камни. Каллиадес был заинтригован. На ее лице не было и следа гнева – вообще никакого выражения. Закончив, женщина наклонилась вперед и стряхнула с головы остатки отрезанных волос.

Наконец она вышла из реки и села чуть поодаль.

– Было не очень разумно с твоей стороны помогать мне, – сказала она.

– Я не очень разумный человек.

Небеса начали светлеть; с того места, где они сидели, можно было увидеть поля, усыпанные голубыми цветами. Женщина посмотрела на них, и Каллиадес заметил, что выражение ее лица смягчилось.

– Словно цвет неба касается земли, – тихо заметила она. – Кто бы мог подумать, что такие прекрасные цветы могу расти в такой сухой местности? Ты знаешь, что это за цветы?

– Это лен, – ответил он. – Твоя туника сделана из этих растений.

– Как они превратились в одежду? – спросила женщина. Каллиадес посмотрел на льняные поля, вспоминая дни своего детства, когда он и его маленькие сестры работали на царя Нестора, срывая цветы у самого корня; они вытряхивали семена, которые можно было использовать для изготовления лекарственных масел или для обшивки корабля, а стебли опускали в бегущие волны реки, чтобы размочить их.

– Ты знаешь ответ на этот вопрос? – настаивала женщина.

– Да. Знаю.

И он рассказал ей о тяжелом труде детей и женщин, собирающих лен, вымачивающих стебли. Как только стебли вымочены, их оставляют сохнуть, а затем бьют по ним деревянными молотками. Затем дети садятся под палящим солнцем, обдирают стебли и достают застрявшие деревянные щепки. После этого наступает время вычесывания льна: оставленные на солнце нити много раз прочесывают гребнями. Рассказывая ей об обработке льна, Каллиадес удивлялся стойкости и выносливости этой женщины. Несмотря на все, через что она прошла и через что ей только предстояло пройти, ее, казалось, очаровало это древнее мастерство. Но потом он посмотрел в ее светлые глаза и увидел, что ее интерес был внешним. За ним скрывались волнение и страх. Какое-то время они сидели молча. Затем воин посмотрел на нее, и их взгляды встретились.

– Мы будем сражаться до самой смерти, чтобы помешать им забрать тебя снова. Я клянусь тебе в этом.

Женщина ничего не ответила, и Каллиадес понял, что она не поверила ему. «А почему она должна мне верить?» – подумал он.

В это время из пещеры вышел Банокл, остановился у ближайшего дерева и поднял свою тунику. Затем он начал мочиться с редким удовольствием, отступив назад и направив струю жидкости на ствол дерева так высоко, как это было возможно.

– Что он делает? – спросила женщина.

– Он очень гордится тем, что не встречал ни одного человека, который мог бы мочиться так высоко, как он.

– Зачем ему это нужно? Каллиадес засмеялся.

– Очевидно, ты проводила мало времени в обществе мужчин.

Выражение лица его собеседницы посуровело, и воин выругался про себя.

– Глупое замечание, – быстро добавил он. – Прости меня за него.

– Не извиняйся, – покачала она головой, заставив себя улыбнуться. – Меня не сломит то, что произошло. Это не первый раз меня изнасиловали. Но, скажу я тебе, когда тебя насилуют незнакомцы, это не так подло, как когда тебя бесчестят люди, которым ты доверял и которых любил.

Глубоко вздохнув, она снова посмотрела на поля с голубыми цветами.

– Как тебя зовут?

– Когда я была ребенком, меня называли Пирией. Этим именем я и буду пользоваться теперь.

Банокл подошел к тому месту, где они сидели, и резко упал на землю позади Каллиадеса. Он посмотрел на женщину.

– Ужасная стрижка, – заметил воин. – У тебя были вши? Пирия ничего не ответила и отвернулась. Великан повернулся к Каллиадесу.

– Я настолько голоден, что готов жевать кору с дерева. Это значит, что мы должны спуститься в поселок, убить всех ублюдков, которые захотят нам помешать, и найти какую-нибудь еду?

– Теперь я понимаю, почему ты не из тех, кто продумывает план действий, – заметила женщина.

Банокл нахмурился.

– С таким языком, как у тебя, ты никогда не найдешь себе мужа, – сказал воин.

– Пусть твои слова долетят до ушей Великой богини, – горько воскликнула Пирия. – Пусть Гера исполнит их!

Каллиадес отошел от них и встал у кривого дерева. С этого места он мог видеть поля со льном и расположившееся вдалеке поселение. Люди уже проснулись, женщины и дети готовились к работе на земле. Пока не было никаких признаков присутствия кого-нибудь из команды пиратов. Позади него женщина и Банокл спорили.

«Именно в Трое все пошло не так», – решил он. До этого обреченного на провал предприятия его считали прекрасным воином и будущим военачальником. И он гордился тем, что его выбрали для нападения на город: отобрали только лучших воинов.

Это дело должно было окончиться триумфом и принести всем добычу. Гектор, великий троянский воин, погиб во время битвы, и взбунтовавшиеся войска Трои должны были напасть на дворец, убить царя Приама и других его сыновей. Микенским воинам нужно было последовать за ними и прикончить всех верных Приаму. Новый правитель, поклявшийся в верности микенскому царю Агамемнону наградил бы их по-царски.

План был превосходный. За исключением трех важных элементов.

Во– первых, полководец, которого Агамемнон поставил во главе этой атаки, оказался трусом по имени Коланос – жестоким, злым человеком, который обманом добился гибели легендарного микенского героя. Во-вторых, этот герой – великий Аргуриос – оказался во время нападения во дворце Приама и сражался до самой смерти, чтобы удержать последнюю лестницу. И, в-третьих, Гектор не погиб и вернулся вовремя, чтобы атаковать микенцев сзади. Перспектива победить и разбогатеть исчезла. Нападавших ждали поражение и смерть.

Подлый Коланос попытался заключить сделку с царем Приамом, предложив выдать все планы микенцев троянскому правителю в обмен на свою жизнь. Удивительно, но Приам отказался. В честь Аргуриоса, который погиб, защищая его, царь Трои освободил оставшихся в живых микенцев, позволил им вернуться на корабли вместе с их предводителем. Он попросил только одно взамен: Приам хотел услышать крики Коланоса, когда они будут отплывать.

И Коланос кричал. Обезумевшие от ярости, микенские воины, оставшиеся в живых, разорвали его на кусочки, прежде чем галеры достигли выхода из бухты.

Путешествие прошло без происшествий, и мужчины, опустившие головы из-за поражения, были счастливы, что остались в живых. В Микенах их встретили с презрением, потому что они потерпели неудачу. Но худшее было еще впереди.

Каллиадеса охватила дрожь, когда он вспомнил, как четверо людей царя ворвались к нему в дом и, набросившись на него, связали руки. Один из них дернул его голову назад, и Клейтос, родственник погибшего Коланоса, выступил вперед с тонким кинжалом в руке.

– Вы думали, что сможете избежать правосудия царя? – спросил Клейтос. – Вы думали, что вам простят убийство моего брата?

– Коланос был предателем, который хотел продать нас всех. Он такой же, как и ты. Храбрый среди своих и слабый перед лицом смерти, во время боя. Ну же, убей меня! Это лучше, чем чувствовать твое зловонное дыхание.

Тогда Клейтос засмеялся, и ледяной страх сковал тело Каллиадеса.

– Убить тебя? Нет, Каллиадес. Царь Агамемнон приказал тебя наказать, а не просто убить. Ты не заслужил смерти воина. Нет. Я собираюсь выколоть твои глаза, затем отрезать пальцы на руках. Я оставлю тебе большие пальцы, чтобы ты мог собирать себе еду из-под столов более достойных мужчин.

При одном воспоминании об этом Каллиадеса затошнило от страха.

Тонкое лезвие ножа медленно поднималось, острие приближалось к его левому глазу.

Затем распахнулась дверь, и в комнату ворвался Банокл. Огромный кулак опустился на лицо Клейтоса, сбив его с ног. Каллиадес освободился от испуганных мужчин, которые держали его. Последовавший за этим бой был жестоким и коротким. Банокл сломал шею одному из людей царя. Каллиадес бросился на второго, вынудив его отступить. Вытащив свой кинжал, молодой воин перерезал им горло напавшего.

Они побежали из дома к ближайшему пастбищу, где украли лошадей и ускакали прочь из города.

Царь Агамемнон назвал это позже Ночью справедливости льва. Сорок воинов, которые пережили нападение на Трою, были убиты той ночью, остальным отрезали правые руки. Каллиадеса и Банокла объявили беглецами, золото и богатые дары были обещаны тому, кто поймает или убьет их.

Каллиадес печально улыбнулся. Теперь они были здесь, сумев убежать от ловких убийц, опытных и смелых воинов, жаждущих награды. Они оказались здесь, и теперь их ждала смерть на пустынном острове среди морских волн.

Пирия сидела рядом с огромным воином, внешне спокойная, но сердце ее отчаянно билось. Ей казалось, что в ее груди испуганный воробей, обезумев, бьется о клетку и пытается вырваться. Ей было знакомо это чувство страха, девушка всегда одолевала его злостью. Но не теперь.

Предыдущий день был трудным, ее охватила ярость, а затем отчаяние, когда команда пиратов захватила ее. Свирепые удары и дикая боль каким-то образом сделали ее бесстрашной. Пирия перестала сопротивляться, стойко переносила мучения и ждала подходящего момента. Когда он настал, она испытала чувство удовлетворения: у пирата из перерезанного горла лилась кровь, а его широко открытые глаза с удивлением смотрели на нее. Он недолго сопротивлялся, но Пирия крепко прижала мужчину к себе, чувствуя, как бьется его сердце. Быстро, потом медленнее и совсем остановилось. Наконец она столкнула с себя его тело и спряталась в тени.

Только после этого девушка почувствовала настоящий страх. Когда она оказалась одна на этом унылом острове, ее храбрость испарилась. Пирия убежала в скалистую часть острова и упала на землю за горным выступом. И зарыдала. Ее ноги и руки дрожали, она лежала на твердой земле, притянув колени к животу и закрыв лицо руками, словно готовясь к новому нападению. В полном отчаянии она услышала слова Первой жрицы, которые когда-то ранили ее: «Высокомерная девчонка! Ты хвастаешься силой, которая никогда не подвергалась проверке. Ты насмехаешься над слабостью других женщин, хотя не знакома с их бедами. Ты – дочь царя, и под его защитой проходит твоя жизнь. Ты – сестра великого воина, меч которого снесет голову любому, кто посмеет тебя обидеть. Как ты смеешь осуждать сельских женщин, жизнь которых зависит от капризов жестоких мужчин?»

– Прости, – прошептала она, прижавшись лицом к скале, хотя это были не те слова, которые вырвались у Пирии, когда Главная жрица отчитывала ее. Она не могла теперь точно вспомнить, что именно сказала тогда, но это были гордые и дерзкие слова.

Пока она лежала среди скал, остатки гордости покинули ее.

В конце концов, усталая, она ненадолго уснула, но боль ее измученного тела разбудила ее. Как раз вовремя, потому что девушка услышала шаги на горном склоне.

И, спасая свою жизнь, Пирия побежала из последних сил в маленькую рощу. Она думала, что там ее ждет смерть. Вместо этого двое мужчин защитили ее, а затем помогли ей подняться в пещеру высоко в горах.

Они не стали ее насиловать и не представляли для нее никакой опасности. Постепенно ее страх пропал. Она посмотрела на воина по имени Банокл. Он был мускулистым, с грубыми крупными чертами лица. Его голубые глаза не могли скрыть похоть, которую он испытывал при взгляде на нее. У нее не было защиты от него, кроме стены презрения, которую она воздвигла между ними. Маленький кинжал, подаренный ей Каллиадесом, был бесполезен против такого человека. Великан с легкостью мог бы выбить его из ее рук и наброситься на нее, как пираты на корабле.

Она тяжело сглотнула, отогнав от себя ужасные воспоминания. Но отгородиться от ран, синяков и порезов, от ударов и пощечин, пронзительной боли было выше ее сил.

Большой воин смотрел не на нее, он не сводил глаз с высокого худого юноши, стоящего в отдалении у изогнутого дерева. Она вспомнила его обещание сражаться за нее, и ее снова охватил гнев.

«Он – пират. Он предаст тебя. Все мужчины – предатели. Жестокие, похотливые и лишенные жалости», – сказала она себе.

Но он дал обещание защищать ее.

Обещание мужчины похоже на журчание бегущего ручья. Его можно услышать, но это бессмысленный звук. Вот что Главная жрица имела в виду.

Огромный воин подошел к реке и наклонился, чтобы набрать руками воды и напиться. Его движения не были грациозными, как у его товарища, но девушка внезапно поняла, что, должно быть, нелегко наклоняться в таких тяжелых доспехах. Доспехи были сделаны искусно: множество бронзовых дисков держала вместе медная проволока. Банокл умыл лицо водой, затем пригладил толстыми пальцами свои длинные светлые волосы. Только тогда Пирия увидела, что у него нет верхней части правого уха, а длинный белый шрам шел от оставшейся части уха и спускался вниз к подбородку мужчины. Банокл сел и помассировал правое плечо. Пирия увидела там еще один шрам, свежий, красный, полученный всего несколько месяцев назад.

Он заметил, что она смотрит на него, и его холодные голубые глаза встретились с ее глазами. Поспешив первой начать разговор, девушка спросила:

– Рана от удара копьем?

– Нет. Это меч. Прямо сюда, – объяснил воин, поворачиваясь и показывая ей тыльную сторону руки. – Он бы меня покалечил, но меня хорошо вылечили.

– Должно быть, это был сильный мужчина, раз он смог вонзить меч так глубоко.

– Да, – согласился Банокл с гордостью в голосе. – Не кто иной, как Аргуриос. Самый великий микенский воин из всех. Его меч прошел бы через мое горло, если бы я не увернулся. И его удар пришелся по моей руке.

Он повернулся и показал на Каллиадеса.

– Вот, – сказал воин, показав на бронзовое оружие, висящее сбоку у молодого микенца. – От удара того же самого меча у Каллиадеса шрам на лице. Он очень гордится этим мечом.

– Аргуриос? Человек, который удержал мост у Партхи?

– Тот самый. Великий человек.

– И ты пытался убить его?

– Конечно, я пытался убить его. Он сражался на стороне врага. По воле богов, я бы хотел стать известным как человек, который убил Аргуриоса. Но этого не случилось. Коланос выстрелил в него из лука. Стрелой! Это оружие трусов. При мысли об этом у меня крутит желудок. Они победили благодаря Аргуриосу. Вне всяких сомнений. Мы познали вкус поражения, но эту битву выиграл микенец.

– Что это была за битва?

– В Трое. Она должна была сделать меня богатым. Нам бы досталось все это троянское золото. О, мне всегда не везет, – отклонившись назад, он потер свой пах. – Моему желудку начинает казаться, что я погиб. Я надеюсь, что Каллиадес вскоре вернется с планом.

– С планом как победить две команды пиратов?

– Он что-нибудь придумает. Каллиадес много думает. У него действительно это хорошо получается. Он вывел нас из земель микенцев, несмотря на сотни людей, которые охотились за нами. Перехитрил их всех. Ну… некоторых пришлось убить. Но в основном Каллиадес все хорошо спланировал.

– Почему за вами охотились? – спросила женщина; на самом деле ее не интересовал ответ, но она старалась поддерживать разговор до возвращения Каллиадеса.

– В основном потому, что мы потерпели поражение в Трое. Царь Агамемнон не любит неудачников. К тому же мы убили его полководца, Коланоса. Он был бесполезным куском козлиного дерьма. По мне – так мы оказали Агамемнону огромную услугу. Но убийство Коланоса, которое казалось в свое время хорошей идеей и, должен признаться, доставило мне удовольствие, на родине приняли тяжело. Их волновало только то, что мы отправились на войну, проиграли, а затем убили нашего полководца. Что, конечно, было совершенной правдой. То, что этот полководец – бесполезный кусок козлиного дерьма, как-то оставили без внимания. Через три дня после нашего возвращения царь Агамемнон послал к нам убийц. Много хороших людей погибло той ночью. Нам все же удалось сбежать.

– Каллиадес рассказал мне, что ты спас его. Он кивнул.

– Я сделал много глупых вещей в своей жизни.

– Ты сожалеешь об этом? Банокл засмеялся.

– О том, что я сижу здесь, на горе, и жду, пока на нас нападут пираты? О да, я сожалею об этом. Если бы здесь был Эрутрос, наш собрат по мечу! Он умел смеяться и рассказывать забавные истории. Он был хорошим товарищем. Каллиадес нечасто смеется в эти дни. Как и всегда. Я полагаю, обдумывает все случившееся. Это не естественно – думать все время. Лучше оставить это старикам. Им нужно думать. Им только это и осталось.

– Ты сказал, что вы приготовились умереть в Трое. Как вы сбежали?

Банокл пожал плечами.

– Я не знаю. Это правда. Троянский царь начал говорить, но я не слушал. Рука горела огнем, и я готовился к бою. Затем нас всех вывели из мегарона и проводили до кораблей. Это как-то было связано с тем, что Аргуриос – великий герой. Я не понял. Спроси у Каллиадеса. Вот он идет.

Пирия с облегчением увидела, что молодой воин шагает прямо к ним.

– Придумал план? – спросил великан. Каллиадес угрюмо кивнул.

– Мы вернемся в поселок, убьем всех ублюдков, которые выступят против нас, и найдем какую-нибудь еду.

– Вот, – радостно воскликнул Банокл. – Я говорил тебе, что он что-нибудь придумает.

Для Пирии короткое путешествие до поселка было ужасным. Темный голос ее страхов шептал ей, что Каллиадес солгал, что он хочет заключить перемирие с Арелосом, предводителем пиратов. Зачем ему еще идти в этот поселок? Ей хотелось убежать, снова скрыться в холмах, но ее тело было измучено болью, ее ноги слишком устали, а силы были на исходе. Если бы она попыталась сбежать, Каллиадес или Банокл поймали бы ее и сломили сопротивление.

Ей оставалось только умереть. Пирия крепко сжимала кинжал, который ей дал Каллиадес. Она видела, насколько острым он был, когда отрезала свои волосы. Он быстро перережет ее горло, когда пираты нападут на нее.

Мужчины не разговаривали с ней по дороге к маленькому убогому поселку. Несколько грязных лачуг возвышалось вокруг колодца, а чуть дальше находилось двадцать наспех построенных хижин для работающих на плантациях льна. Когда они подошли ближе, на улице зашевелилась старая собака, враждебно глядя на них. Больше никого не было видно поблизости.

Каллиадес подошел к колодцу и сел на низкую стену, окружающую его.

– Я чувствую запах свежеиспеченного хлеба, – сказал Банокл, направившись к одному из более крупных строений. Пирия подумала о побеге, но тут увидела группу из шести пиратов, идущих со стороны берега. Великан тоже увидел их, с проклятием вернулся и встал рядом с Каллиадесом. Пираты неуверенно переглянулись. Затем они начали медленно приближаться, выстраиваясь полукругом вокруг колодца.

– Где Арелос? – спросил молодой микенец. Один из мужчин, сутулый и худой, пожал плечами, но ничего не ответил. Пирия увидела, что другие пираты наблюдали за этим худым мужчиной, ожидая сигнала к нападению. Но Каллиадес снова заговорил с худым пиратом твердым и дерзким голосом.

– Тогда иди и найди его, козлиная морда. Передай ему, что Каллиадес бросил ему вызов и будет ждать его здесь.

Сила и презрение, прозвучавшие в его голосе, ошеломили их.

– Он разрежет тебя на кусочки, – пообещал худой пират теперь более враждебно.

Каллиадес не ответил ему.

– Я думал, что ты собирался поискать хлеба, – сказал он Баноклу.

– Хлеба? А как насчет этих козлов? – спросил великан, показав рукой на стоящих пиратов.

– Позволь им найти свой собственный хлеб. И по дороге убей этого ублюдка с козлиной мордой, которому я велел разыскать Арелоса.

Банокл усмехнулся и вытащил свой меч.

– Подожди! Подожди! – закричал пират, сделав несколько шагов назад. – Я все сделаю.

– Поторопись, – приказал микенец. – Я устал, голоден и раздражен.

Мужчина убежал по направлению к берегу. Банокл прошел мимо остальных пиратов и ушел искать хлеб.

Пирия стояла очень тихо, пытаясь не смотреть на пятерых мужчин. Но она не смогла избежать этого и увидела, что они тоже смотрят на нее.

– Ты отрезал ей волосы? – спросил один из пиратов у Каллиадеса. Он был небольшого роста с круглым лицом и плоским носом. – Во имя богов, она и раньше была невзрачной, словно камень. Теперь она просто уродина.

– Я думаю, что она очень красива, – ответил микенец. – А человеку с лицом, похожим на задницу свиньи, следует дважды подумать, прежде чем говорить о невзрачности.

Несколько пиратов захихикали. Даже оскорбленный усмехнулся.

– Ну, уродливая она или нет, я упустил ее вчера, – сказал он. – Ты не возражаешь, если мы немного позабавимся, пока сюда не придет Арелос?

– Возражаю, – откликнулся молодой воин.

– Почему? Она не твоя. Каллиадес улыбнулся.

– Мы идем одной дорогой – она и я. Ты знаешь Закон дороги? – Мужчина покачал головой. – Это обычай микенцев. Путешественники в других странах становятся братьями по оружию на протяжении всего пути. Поэтому если вы нападете на нее, вы нападете и на меня. Ты такой же ловкий, как Барос?

– Нет.

– Может, кто-нибудь из вас?

– Барос был великим бойцом. Каллиадес покачал головой:

– Нет, не был. Даже средним воином.

– Ну, Арелос – великий боец на мечах, – сказал пират. – Ты скоро это поймешь.

– Ты думаешь, что сможешь одолеть его? – спросил другой мужчина. Он был старше остальных, его крупные руки были покрыты шрамами, полученными во многих битвах. Каллиадес вспомнил, что его звали Хоракос.

– Когда я это сделаю, то, возможно, ты станешь капитаном, Хоракос, – пообещал ему молодой воин.

Хоракос засмеялся.

– Не я. Я не люблю отдавать приказы. Ты можешь попросить Секундоса. Он хороший человек, знает море. А ты понимаешь, что Арелос может не принять твой вызов? Он может просто приказать нам напасть на тебя.

Каллиадес ничего не сказал. Появился Банокл, нагруженный буханками.

– Принес несколько лишних, парни, – сказал он, раздавая еду. Пираты сели на землю, Банокл среди них. – Тебе дать мою кирасу? – спросил он у микенца.

– Нет.

– Арелос, наверное, наденет доспехи, – возразил Банокл.

– Нет, не наденет, – ответил Каллиадес, показав на берег. Около тридцати мужчин шагали по грязной дороге. В центре этой группы выделялась сильная фигура Арелоса.

Пирия подняла свой кинжал. Арелос был почти таким же большим, как Банокл; у него было широкое, плоское лицо, ярко рыжие волосы, глубоко посаженные зеленые глаза, которые зло сверкали, и сильные мускулистые руки. На нем не было доспехов, только пояс с мечом.

Он остановился чуть поодаль от Каллиадеса.

– Я бросаю вызов тебе, Арелос, за право возглавить команду. Как диктует обычай, ты можешь сражаться или признать меня главным.

– Убить его! – закричал Арелос, вытаскивая свой меч.

Каллиадес разразился звонким и веселым смехом, таким неподходящим к этому моменту, что они остановились на месте. Затем он заговорил:

– Твои люди предсказывали, что ты слишком слаб, чтобы сразиться со мной. Очевидно, они знают тебя лучше, чем я. Конечно, теперь, когда мы стоим здесь лицом друг к другу, я чувствую твой страх. Скажите мне, как это грязный трус стал капитаном пиратов?

С этими словами микенец быстро шагнул по направлению к Арелосу. Главарь пиратов отшатнулся.

– Я приказал убить его! – закричал он.

– Подождите! Не двигайтесь! – воскликнул Хоракос. Поднявшись на ноги, он посмотрел на Арелоса. – Все знают Закон моря. Ты не можешь не ответить на вызов, брошенный членом команды. Если ты сделаешь это, то больше не можешь быть главным, и мы выберем нового капитана.

– Итак, – сказал Арелос, пристально глядя на мужчину, – ты решил выступить против меня, Хоракос. Когда я вырежу сердце этого микенца, я задушу тебя твоими собственными внутренностями.

Повернувшись к Каллиадесу, он заставил себя засмеяться:

– Я надеюсь, шлюха доставила тебе удовольствие. Потому что теперь тебя ждет только боль. А когда я закончу с тобой, я разрежу ее на части.

– Нет, ты этого не сделаешь, – тихо предупредил его Каллиадес. – Ты понимаешь это в глубине души, Арелос. Ты собираешься в путь по Темной дороге, и твои кишки превратятся в воду.

С яростным криком Арелос прыгнул на молодого микенца. А Каллиадес шагнул навстречу ему.

Глава 3 Грабитель городов

Секундос, житель Крита, наблюдал, как Арелос шествует с берега, а за ним следует почти половина его людей. Он даже не пытался присоединиться к ним. Очевидно, они обнаружили беглецов и жаждали их крови.

Секундос сидел у пепелища костра, горевшего этой ночью, и мысли его были печальными. Он был пиратом почти всю свою жизнь. Секундос пережил пятерых своих сыновей и одного внука. Все же, несмотря на то что его волосы теперь были цвета серого железа, а ноги и руки болели зимой, он не утратил своей любви к Великому зеленому, прикосновению попутного ветра к своей загрубевшей кожи, ощущению соленых брызг на лице.

Он больше не обманывал себя, как некоторые юноши, не говорил себе, что пиратство – это благородное дело героев. Это был просто способ найти еду и обеспечить одеждой семью, оставить немного денег своим наследникам.

Секундос когда-то командовал тремя собственными кораблями, но потерял два из них во время бури, а третий потопил сумасшедший Геликаон прошлым летом – пусть боги проклянут его! Последний сын Секундоса командовал судном в тот день, а теперь его кости разлагаются на дне Великого зеленого. «Ни один человек не должен пережить своих сыновей», – подумал старый пират.

Теперь, когда ему было за шестьдесят, Секундос присоединился к команде жалкого Арелоса. Ему везло, поэтому он командовал двумя кораблями, но, по мнению старого пирата, Арелос был идиотом. Он, конечно, хорошо владел мечом, но наслаждался убийствами, которые не приносили выгоды, и кровавой резней. Захваченных в плен мужчин и женщин можно было бы продать на невольничьих рынках Крита или других городов восточного побережья. А мертвецы ничего не стоили.

И Арелос собрал вокруг себя слишком много людей, похожих на него, что неизбежно вело к сценам, вроде той, что разыгралась вчера, когда они поймали молодую женщину. Ее можно было бы продать за шестьдесят серебряных монет на Крите. Сначала они набросились на нее, словно дикие животные, а теперь приговорили к смерти.

Секундос ненавидел такие глупые выходки.

Он обрадовался, когда пара микенцев присоединилась к их команде. Каллиадес был спокойным человеком, и у него были мозги. Деревенщина, который путешествовал с ним, был сильным и, как догадывался Секундос, верным. Они были похожи на людей, с которым он обычно плавал. Здоровыми и надежными.

Теперь их тоже собирались убить.

Тридцать лет назад Секундос выждал бы момент и вызвал бы Арелоса на поединок за право быть капитаном на этих кораблях. Теперь он просто выполнял его приказы, надеясь на удачу: вернуться домой на зиму с огромной добычей. Но почему-то он сомневался в этом. Плавание за рабами всегда приносило прибыль, хотя и не такую, как захват кораблей, перевозящих золотые или серебряные слитки. А сколько добычи мог дать ему этот поход с Арелосом? Большинство кораблей плавало с восточного побережья в сопровождении военной галеры. А там был Геликаон Сжигатель. Секундоса охватила дрожь при мысли о нем.

В прошлом году Геликаон захватил команду пиратов и сжег корабль вместе с людьми, привязав их к перилам. Только такой идиот, как Арелос, может думать о том, чтобы пройти к Дардании поблизости от ужасного корабля Геликаона – «Ксантоса».

Секундос лениво пошевелил пепел костра палкой, пытаясь найти тлеющие угольки, чтобы разжечь новое пламя. Когда это удалось, он сел около костра, все еще ощущая телом холод ночи.

Несколько старых моряков присоединились к нему.

– Наверное, будет хороший день, – сказал Молон, коренастый мужчина средних лет. Он протянул Секундосу ломоть черствого черного хлеба. – Я думаю, они нашли парочку микенцев. Надеюсь, они не притащат их сюда, чтобы пытать.

– Они не притащат их сюда в любом случае, – заметил Секундос. – Таких людей не возьмешь, пока они живы.

Молон посмотрел на склоны холмов.

– Они убьют и женщину, – вздохнул он. – Жаль, хорошая была бы рабыня. Сотня серебряных монет, полагаю.

– Около шестидесяти, – возразил Секундос. – Она недостаточно красива, чтобы стоить больше, даже с золотыми волосами. И слишком высокая. Жителям Крита не нравятся высокие женщины.

– Держу пари, что они еще больше не любят женщин, которые могут перерезать горло мужчине, – заметил худой сутулый мужчина с тонкой бородкой. Еще молодой, он был новичком в море. Секундос не особо любил его.

– Ну, мы не скажем им об этом, правда, Лохос? – подмигнул Молон.

– Удивительно, как распространяются слухи, – усмехнулся худой мужчина. – Этот слух обойдет невольничьи рынки раньше, чем начнутся торги.

– Как, по-твоему, почему Каллиадес сделал это? – спросил Молон.

Секундос пожал плечами.

– Возможно, ему просто не нравился Барос. За медную монету я бы сам прикончил его.

Лохос засмеялся.

– Медную монету – и боги должны забрать у тебя сорок прожитых лет, старик. Барос был прекрасным бойцом.

«Недостаточно хорошим, – вставил свое слово Молон. – Говорят, Каллиадес убил его за считанные секунды. Говори что угодно о микенских воинах, но ты не захочешь ввязаться в драку с ними.

Еще один корабль причалил прошлой ночью, его команда сидела возле костра всего в ста шагах от них, дальше по скалистому побережью. Это было старое судно с высоко изогнутым носом, похожее на первый корабль, принадлежавший Секундосу. Он с нежностью посмотрел на него, заметив, как хорошо о нем заботились. Никаких следов заплаток, на обшивке свежее льняное масло.

– Арелос подумывает о том, чтобы захватить его, – сказал Лохос. – В команде около тридцати человек.

Секундос вздохнул.

– Ты заметил пурпурные глаза, нарисованные на носу?

– Да. И что из этого?

– Это «Пенелопа» с острова Итака. Помнишь коренастого человека с широким золотым поясом и рыжей бородой? Который первым сошел на берег прошлым вечером? Это Одиссей. Его называют человеком, у которого нет врагов. Многие молодые моряки думают, что это потому, что он прекрасный рассказчик. Но дело не в этом. Просто, когда он был молодым воином, Одиссей убил всех своих врагов. В те дни его знали как Грабителя городов. Посмотри на большого чернокожего мужчину, который сидит и точит ножи. Это Биас. Он может бросить копье с такой силой, что пронзит насквозь такого тощего человека, как ты, Лохос. И видишь светловолосого великана у костра? Это Леукон. Прошлым летом он участвовал в Играх на Пилосе. Он боец, и один удар его кулака проломит твой череп. Нет такого человека в команде Одиссея, на которого нельзя положиться, если случится беда. Захватить «Пенелопу»? Мы потеряем больше половины команды, а остальные отделаются ранениями.

– Ты так говоришь, – фыркнул Лохос. – Но вчера я видел только толстого старика с золотым поясом, и большинство членов его команды выглядят старыми и изнуренными – прямо как ты. Я мог бы одолеть его.

– Я бы с удовольствием посмотрел на твою попытку, – сказал Секундос, потягиваясь и медленно поднимаясь на ноги. – Видимо, тебе нужно напомнить кое-что.

– Что еще? – спросил Лохос.

Нога Секундоса ударила по лицу сидящего мужчину, опрокинув его назад, из его сломанного носа полилась кровь. Он попытался встать, но Секундос прыгнул на него, еще два раза ударив по разбитому носу. Затем старый моряк схватил его за горло и потянул вверх.

– Тебе нужно помнить, что мы, старики – трусливые ублюдки. Одолеть Одиссея? Он оттянет твои уши назад и проглотит тебя целиком. А то, что из него выйдет, будет больше стоить, чем ты.

Секундос бросил почти потерявшего сознание пирата на землю и вернулся на место.

– У тебя отвратительное настроение, – мирно заметил Молон.

– Нет, у меня хорошее настроение. Если бы оно было плохое, я бы перерезал ему его чертово горло.

Тогда один из пиратов показал в сторону поселка.

– Во имя богов, это не Каллиадес? – воскликнул он. Секундос поднял руку, чтобы прикрыть глаза от ярких лучей солнца. Затем он увидел их. Каллиадес, Банокл и девушка шли прямо к ним. Волосы девушки были обрезаны. Старый моряк выругался.

– Еще на тридцать серебряных монет меньше, – вздохнул он.

– Что он несет? – спросил Молон, поднимаясь на ноги. Секундос засмеялся.

– Умный парень. Интересно посмотреть, что будет дальше.

Троих новичков сопровождала по дороге на берег толпа пиратов, но все они держались на расстоянии. Секундос ждал. Каллиадес подошел к костру и бросил отрезанную голову Арелоса на песок.

– У нас был поединок, – объяснил молодой воин.

– Так ты теперь наш новый капитан? – спросил старый моряк.

– Я не хочу быть капитаном, Секундос. Мне не подходит пиратство. Хоракос предложил тебя.

– Я уверен, что это великая честь, парень.

Он пристально посмотрел на микенца. У того была рана на щеке, из которой на тунику капала кровь.

– Тебе нужно наложить швы.

– Позже.

– И мы получим женщину обратно?

– Нет. Я оставлю ее себе. Вы получаете корабли, – он взглянул на Лохоса, который лежал на спине, пытаясь остановить кровь, шедшую из носа. – Что с ним случилось?

– Он напал на мой ботинок своим носом. Ты мужественный человек, Каллиадес. Я должен признать это. Что заставляет тебя думать, что я не прикажу людям разорвать тебя на кусочки и забрать женщину?

Молодой воин покачал головой.

– Тебе придется бросить мне вызов, Секундос. Закон моря. Ты хочешь вызвать меня на поединок?

Старый моряк засмеялся.

– Нет, парень. Ты можешь взять женщину. С обрезанными волосами она едва ли окупит даже средства, потраченные на ее еду.

– Чей это корабль? – спросил Каллиадес, показав на «Пенелопу».

– Одиссея.

– Рассказчик историй. Всегда хотел познакомиться с ним.

– Он рассказывает прекрасные байки, – согласился Секундос. – Но он не берет пассажиров бесплатно.

– Именно поэтому я ограбил Арелоса, после того как убил его, – сказал микенец, похлопав по тяжелому кошельку, висящему у него на поясе. – И теперь ты должен принять решение, друг мой. Ты хочешь, чтобы мы разошлись по-хорошему, или у тебя другие планы?

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.