Поэтому я считал, что какою бы то ни было ценою, но нам нужно было бы разрушить сообщение англичан. Для этого я решил перейти железную дорогу через мост на реке Реностер у Левспрейта, только что исправленный англичанами, и затем утром напасть на английские колонны, которые снова заняли свои позиции у моста через Реностер и у Роодеваля.
      Буры вообще мало пускали в ход военные хитрости, а в частности мало разрушали пути сообщения англичан, проще же говоря, бюргеры плохо исполняли приказания начальников, относившиеся к разрушению железнодорожных путей. Если бы это было иначе, то с лордом Робертсом случилось бы то же, что произошло с самаритянами в Самарии, т. е. он со всеми своими десятками тысяч войска подвергся бы страшной опасности умереть с голоду. Лорд Робертс был очень мало проницателен; он слишком много рассчитывал на случайности, которые его, собственно говоря, и спасли; не будь их, или вернее сказать, не будь непослушания бюргеров при исполнении наших приказаний, большому лагерю в Претории не избегнуть бы голодной смерти.
      Я сговорился с генералом Фронеманом с вечера, что он перейдет железную дорогу у Левспрейта и утром нападет на англичан с востока; я же в это время подойду с другой стороны к ферме Родепорт, спрячусь с одним орудием Круппа и нападу на неприятеля с запада, лишь только услышу его стрельбу с востока.
      Но этого не случилось. Генерал Фронеман, подойдя к железной дороге ночью у Левспрейта нашел уже там англичан, и сражение произошло не утром, а ночью. В это время, с юга подошел поезд, в который бюргеры так сильно стреляли, что он должен был остановиться. Генерал Фронеман приказал штурмовать поезд, но бюргеры этого не сделали.
      Если бы они тогда это сделали, то лорд Китченер был бы в наших руках!
      Никто не знал, что он находился в этом поезде, и мы только позднее узнали, что он, пользуясь темнотой (а ночь была очень темная), выскочил из поезда и, сев на лошадь, которую ему свели с платформы, ускакал.
      Вскоре после этого поезд пошел дальше.
      Таким образом, был упущен редкий случай.
      Генерал Фронеман все-таки справился с оставшимся у железнодорожного моста прикрытием и взял в плен 28 англичан.
      Кроме того, он сжег временный мост, построенный после того, что был взорван постоянный.
      Здесь было взято в плен 300 кафров. Они утверждали, что у них не было оружия и что они только работали над починкой железной дороги. Хорошая отговорка! Вероятно, у них было оружие, которое они преспокойно повыкидали, пользуясь непроглядной тьмой ночи, но так как мы наверное этого не знали, то мы поступили, в данном случае, соображаясь с принципом, что лучше отпустить на волю десять виновных, нежели заставить одного невинного понести наказание.
      Генерал Фронеман отошел к востоку от Дорндраи, очень довольный тем, что сжег мост и взял пленных, но забыв совершенно обо мне.
      А я ждал все утро, помня наш уговор, что он начнет стрелять с востока; но ничего не происходило. Мои позиции были не из выгодных, и нападать в одиночку с запада я не хотел, боясь неудачи.
      Было 10 часов.
      Наконец, показались английские разведчики. Четверо из моих бюргеров стали стрелять в них: один был убит, остальные взяты в плен. И все еще генерал Фронеман не давал о себе знать.
      Тогда я, раздумывая, что бы это такое могло значить, пришел к заключению, что произошло какое-нибудь недоразумение между мною и генералом Фронеманом, и что я должен сам искать выхода. После этого, я приказал стрелять в неприятеля из крупповского орудия. Со стороны же генерала Фронемана все еще ничего не было слышно.
      Тогда я приказал выступать, пройти через ближайший холм к северо-западу - и затем штурмовать у Левспрейта. Каково же было мое изумление, когда мы не встретили никакого неприятеля и ничего не пришлось предпринимать. Только поздно вечером я нагнал генерала Фронемана, и он рассказал мне, как было дело.
      На следующий день я отослал 1.200 пленных англичан и кафров в лагерь президента, к востоку от Гейльброна, а сами мы отправились к Слооткраалю у реки Реностер. Там мы спрятались на ночь и на следующее утро ушли к цепи холмиков у Эландслагдее, в ожидании встречи с большими силами англичан, выступивших из Вредефорта к Гейльброну.
      Я думал, что если представится возможность выиграть значительное сражение, то мы должны идти на это, если нельзя - то должны держаться там по возможности долго и затем отступить. Если бы бюргеры послушались меня, то мы, и не выиграв сражения, все-таки нанесли бы неприятелю тяжелый урон. Но все вышло совершенно иначе.
      Английская конница подошла без предварительных разведок. Мы занимали позиции направо и налево от дороги, по которой они шли, и я отдал приказ, чтобы бюргеры подпустили англичан совсем близко к нашим укреплениям, отстоявшим одно от другого на 300 шагов, и затем начали бы в них стрелять с двух сторон.
      Но бюргеры этого не сделали. Они стали стрелять прежде, чем англичане подошли, на расстоянии большем, нежели 400 шагов.
      Тогда англичане повернули назад и, отъехав на 1.500 шагов, спешились и стали, в свою очередь, в нас стрелять. Но так как у них не было прикрытия, и они все равно не могли бы выдержать нашей стрельбы, то они там и не остались. Сев снова на лошадей, они отъехали еще на 3.000 метров назад к тому месту, где стояли их орудия. После этого началось обстреливание всего ряда холмиков, на которых мы расположились. Наши три крупповские пушки действовали хорошо, и мы бы долго еще выдерживали, если бы не подошли англичане еще из Гейльброна и не стали бы осыпать нас сзади лиддитными бомбами.
      Очутившись между двух огней, мы должны были отступить. К счастью, у нас не было потерь.
      Мы отошли сперва к югу, чтобы укрыться от пушечных выстрелов, а затем повернули на восток, по направлению к Гейльброну. Тем временем, к нашей радости, село солнце.
      Закат солнца! Сколько раз он и впоследствии выручал нас! Сколько раз снимал свинцовую тяжесть с нашей груди! Случалось, конечно, иногда, что закат солнца служил нам не в пользу, но в большинстве случаев он являлся спасением бура.
      Мы вернулись впотьмах к нашему маленькому лагерьку, на юг от Слооткрааля, и спрятались там на весь следующий день. Здесь коммандант Нель оставил свой пост, и вместо него кронштадтскими бюргерами был выбран Франц ван-Аард. Ночью мы пошли в Паарденкрааль, в двадцати милях к северо-востоку от Кронштадта, и остались там до вечера 19 числа, когда я, собираясь снова разрушить железнодорожный путь, разделил моих людей на три части. Подошедшего ко мне в это время комманданта Я. Оливира я послал к станции Гонингспрейт; генерала Фронемана к Америкасидингу, а сам отправился к Серфонтейну. С наступлением дня генерал Фронеман взорвал железную дорогу в одном месте, а я в другом; одновременно были повреждены и телеграфные столбы. Сперва каждый столб простреливался, затем уже его легко было свалить на землю.
      Комманданту Оливиру не так посчастливилось, как нам. Он напал на станцию, но, к сожалению, раньше, нежели было назначено, вследствие чего ему пришлось стрелять одному. Когда я подоспел к нему, то огромная колонна подходила из Кронштадта, а так как у меня было очень мало людей, чтобы сопротивляться, то мы должны были отступить. В ту же ночь я отправился в Паарденкрааль.
      Глава XVI.
      Вифлеем взят англичанами
      Я решил отправиться по направлению к Линдлею, чтобы посмотреть, не могу ли я сделать что-нибудь с англичанами, снова окружившими этот город после того, что генерал Пит Девет взял отряд иоманри в плен. 21 июня я был уже на полдороге, а на следующий день остановился в 6 милях от Линдлея.
      23 июня я объехал вокруг города вместе с генералом Питом Деветом, чтобы посмотреть, с какой стороны удобнее всего было бы напасть.
      Утром этого дня я послал генерала Оливира по направлению к Кронштадту, чтобы помешать английской колонне, которая должна была подойти. По видимому, мой план был узнан, так как колонна прошла далеко от наших позиций, и генерал Оливир не мог стрелять в нее. На следующее утро колонна вступила в Линдлей, что сделало окончательно невозможным предполагавшееся мною нападение.
      Тем временем лагерь президента Штейна, передвинувшийся сперва к востоку, находился теперь у нас. Сам же президент, вместе с членами правительства, отправился в Вифлеем. Там же был в это время генерал Мартинус Принслоо, который отказался от должности главного комманданта, начальствовавшего над отрядами в Драконовых горах. На его место был выбран коммандант Гаттинг из Вреде. Вопрос был в том, в каком чине следовало теперь считать г. Принслоо. Президент объявил его простым бюргером, но коммандант Оливир, будучи этим недоволен; требовал новых выборов главного комманданта. На это не соглашался президент. Но тогда и я решил оставаться главным коммандантом только под условием полного доверия ко мне со стороны всех офицеров. Чтобы проверить это, я в свою очередь стал просить президента согласиться на новые выборы. В 8 милях от Линдлея находилось телеграфное сообщение с Вифлеемом; я отправился туда, чтобы убедить президента дать свое согласие. Но все было напрасно. Президент отказал в новых выборах.
      Тогда я осмелился ослушаться его и созвал втихомолку офицеров для выборов с тем, чтобы узнать наверняка, каково было отношение офицеров ко мне, как к главе всего оранжевского войска, твердо решив при этом, что если большинство не будет на моей стороне, то, хотя бы президент и не согласился на замену меня кем-либо другим, на что он имел право, - не оставаться ни в каком случае главным коммандантом.
      За исключением главного комманданта Гаттинга и его офицеров, находившихся в Драконовых горах, а также генерала Ру и его офицеров, - все остальные старшие комманданты Оранжевой республики были на собрании. Голосование происходило закрытыми записочками, и в результате оказалось, что два голоса было за генерала Мартинуса Принслоо, один за генерала Пита Девета, три за комманданта Оливира, а 26 - за меня.
      Тогда я телеграфировал президенту о том, что я сделал. Он успокоился, а я тоже был доволен, так как знал теперь, как ко мне все относятся. Господин Мартинус Принслоо тоже был доволен, хотя я должен здесь сказать, что он нисколько не настаивал на выборах.
      Вскоре выяснилось, что англичане поставили себе целью взять Вифлеем. Войско, стоявшее в окрестностях Сенекала, повернуло к Линдлею, и в то же время колонны, находившиеся в самом Линдлее, вышли оттуда, и все вместе направились к Вифлеему. Последствием всего этого оказались сконцентрированные громадные английские силы около Вифлеема..
      Нас было 5.300 человек после того, что ко мне присоединился еще генерал Ру, оставивший одну часть своих бюргеров в Гаутнеке, около Фиксбурга, и другую - в Витнеке.
      Англичане приближались, и, наконец, около Эландсфонтейна произошло сражение, главным образом, артиллерйское, хотя шла и порядочная ружейная перестрелка.
      Сражение продолжалось полтора дня.
      Храбрый подвиг совершил здесь коммандант Микаэль Принслоо. Он перестрелял прислугу английских орудий. Я подошел к его позициям как раз в тот момент, когда его бюргеры это сделали. С сотнею людей штурмовал он батарею, желая отнять орудия. Пока он был этим занят, я стал обстреливать англичан из крупповской пушки и пятнадцатифунтового орудия Армстронга так сильно, что они должны были отступить. Тогда коммандант Принслоо подошел к их орудиям и завладел ими. Но у него не было лошадей, чтобы их отвезти. Он стал пробовать сделать это людьми под сильным огнем англичан, которые стреляли в него с другой стороны. Но это не помешало бы ему добиться своей цели, если бы, к несчастью, не двинулись на него огромные силы неприятеля. Я тоже не мог задержать их своими двумя орудиями, так как у меня оба вдруг оказались поврежденными, но сами по себе, а не англичанами: от орудия Армстронга отлетел нипель, а у крупповского орудия (чего еще никогда не случалось) заклинился замок. Не случись этого с моими орудиями, то коммандант Принслоо перетащил бы пушки с помощью своих бюргеров, по крайней мере, до холмика, где у нас были лошади. Ему пришлось, все-таки, отступить, спасаясь от превосходных сил и оставив пушки на месте.
      К вечеру англичане уже так далеко пошли в обход с севера, что нам пришлось покинуть наши позиции. Мы двинулись на Блаукоп, а на следующий день в Вифлеем.
      За последнее время я снова был обременен повозками, каким-то образом, незаметно накопившимися. Главной причиной такого накопления было, конечно, то, что англичане, приходя на фермы, разграбляли все имущество буров. Этот грабеж был ужасен для буров. Им казалось, что единственный способ сохранения собственности, скота, повозок, телег и всякого скарба заключался в том, чтобы все тащить к отрядам. Конечно, в природе человека лежит стремление сохранять то, что у него есть; но я, тем не менее, считал, что, сохраняя таким образом частное имущество, мы вредим общему делу. Но этого никто не понимал и не слушался. Это было одним из самых слабых пунктов нашего дела. Я, конечно, мог опираться только на добрую волю бюргеров, а потому, если бы я употребил насилие, то вызвал бы смятение и ропот, а это, несомненно, повело бы за собой печальные последствия.
      Имея в виду защиту Вифлеема, я отправился рано утром с коммандантами и генералами выбрать позиции и указал каждому место, которое он должен был занять. Наша демаркационная линия лежала к югу от Вольхутерскопа, несколько к северо-западу от местечка. Офицеры отправились назад и привели отряды, которые стояли к югу от Вифлеема позади первого ряда холмов. У меня было много бюргеров со слабыми, истощенными лошадьми, так что им приходилось идти пешком; точно также шли пешком те, которые состояли при повозках. Всех этих пеших людей я поместил в Вольхутерскопе к юго-западу от Вифлеема.
      Я послал разведчиков к жителям Вифлеема, которые должны были защищать местечко, чтобы они отослали женщин и детей. Вскоре, действительно, все женщины и дети, а также и некоторые мужчины отправились в Фурисбург. Находившийся в тюрьме Вилонель также был отправлен туда.
      Около 4 часов пополудни подошли передовые английские колонны. Пятнадцать разведчиков поехали вперед к северу от местечка. Бюргеры дали им подъехать совсем близко и выстрелили - в одно мгновение было убито наповал 9 человек. Другие шесть удрали: что они были ранены, в этом нельзя было сомневаться, так как они проехали слишком уж близко от нас{45}.
      Вскоре за этим началось большое сражение, причем были пущены в ход и тяжелые орудия, и ружейный огонь. Бюргеры храбро держались своих позиции; это относилось в особенности к пешим, которых я поставил в Вольхутерскопе. Они ожесточенно стреляли по англичанам, как только те подходили к ним близко.
      На следующий день показались со стороны Рейца огромные неприятельские силы, пришедшие из Южно-Африканской республики под начальством, если не ошибаюсь, генерала сэра Гектора Мак-Дональда. Он соединился с генералами Клеменсом, Гюнтером, Бродвудом, Пежетом, а может быть, и другими, которые собрались все в Вифлееме, чтобы покончить, наконец, с оранжевцами. Немилосердно бомбардировали они наши позиции, но к счастью, без особого успеха. Упоминая об этой бомбардировке, я должен сказать об удивительном и ужасном действии разрывных лиддитных гранат. Одна такая граната упала к северо-западу от Вифлеема, защищаемого коммандантом Стенекампом, и убила наповал 25 лошадей. Лошади стояли в двухстах шагах позади бюргеров, а граната разорвалась на их глазах, ударившись о каменный утес.
      Самое страшное нападение было сделано на позиции коммандантов ван-Аарда и Пита Фури. Им невозможно было выдержать нападение, и, прежде чем я успел послать им подкрепления, они принуждены были отступить. Это было приблизительно около 12 часов. Одну пушку пришлось оставить на поле сражения, но перед тем, как отступить, бюргеры пододвинули ее к краю обрыва и сбросили вниз, причем она сломалась. Неприятель занял Вифлеем.
      Как велики были потери англичан, я не помню, но тогда они были мне известны. Я узнал о них от нашего телеграфиста Бландо. Он сумел перехватить телеграфную проволоку у Цюрингкранца, и прежде чем генерал Клеменс спохватился в Вифлееме, он телеграфировал запрос английскому гарнизону в Сенекале и узнал оттуда все подробности о раненых и убитых.
      Мы отправились к югу от Вифлеема через Ретивснек. Там я нашел президента Штейна и членов правительства.
      Глава XVII.
      Почему я и президент ушли из Слаббертснека и кое-что о передаче Принслоо
      После взятия Вифлеема англичане нуждались в отдыхе, в особенности генерал Мак-Дональд, пришедший усиленным маршем из далекого Трансвааля. Время, которое они употребили на это, было и для нас очень драгоценно. Мы стали приготовляться к тому, что по всем вероятиям должно было вскоре случиться.
      Я ничуть не сомневался в целях громадных английских сил, с которыми мы имели дело. После того, что мы все отступили, за исключением небольших отрядов у Витнека и Коммандонека, за большие Красные горы, англичане были уверены в том, что они, наконец-то, покончат с нами.
      Здесь приходится сказать несколько слов о горах, в которые мы ушли. Это большие цепи гор, тянущиеся от реки Каледон к границе базутов до Слаббертснека, и оттуда до Витцисхука, снова до границы базутов. Проходы в этих скалистых горах следующие: Коммандонек, Витнек, Слаббертснек, Ретивснек, Наупорт и Витцисхук. За исключением этих проходов нигде нельзя проехать ни экипажу, ни даже всаднику. И вообще вне этих мест на громадном пространстве нет возможности пробраться через горы даже пешеходу.
      В виду этого ничего не могло быть лучше для англичан, как знать, что мы находимся в Красных горах. Там, думали они,. придет конец оранжевцам.
      Они были правы, думая так. Это бы и случилось, пойди мы туда и останься в горах. А потому, когда возник вопрос о том, занять ли там позиции, я старался всеми силами убедить офицеров этого не делать, пуская в ход все мое красноречие для доказательства моего мнения. Наконец, после долгих настояний с моей стороны было решено, чтобы все отряды, за исключением самого небольшого, покинули горы.
      При этом было постановлено, чтобы вся наша военная сила была разделена на 3 части:
      1. Одна часть должна была быть в моем ведении и состоять под начальством генерала Филиппа Бота. Она состояла из бюргеров: гейльбронского округа с коммандантом Стенекампом, кронштадтского - с коммандантом ван-Аардом, 500 виелеемского округа с коммандантом Микаэлем Принслоо, округа Босгофа с фельдкорнетом Бадегорстом, небольшого числа колонистов из Грикуаланда с фельдкорнетом ван-Зейлем и бюргеров округа Потчефстрома, находившихся со мной. При мне же должен был находиться для разведок капитан Дани Терон с 80 людьми всевозможных наций, и для этой же цели капитан Схеперс со своими людьми.
      Охрана правительства была поручена мне, а идти я должен был по направлению от Кронштадта к Гейльброну.
      2. Вторая часть должна была находиться в ведении главного комманданта Поля Ру, с начальствующими генералами П. Фури и К. Фронеманом и следующими коммандантами различных округов: Форесмита - Виссер; Блумфонтейна - П. Жубер; Бетулии - дю-Плойи; Вепенера - Ру; Смитфильда - Потгитер; Таба-Нху Кроутер; Рувиля - Я. Оливир; Якобсдаля - Преториус; Дельтье - Блумфонтейна - Кольбе.
      Эта часть получила приказ отправиться по направлению к Блумфонтейну и оттуда на юг, в южные округа, для того, чтобы привлечь на действительную службу остававшихся еще там бюргеров.
      3. Третья часть находилась под начальством генерала Краутера и состояла из бюргеров разных округов с их коммандантами: Фиксбурга - П. де-Вилие; Ледибранда - Ферейра; Винбурга - Сарель Газебрук; Сенекала ван-дер-Мерве.
      Генерал Краутер должен был со своими бюргерами в тот же день отправиться к северу от Вифлеема, встретиться с главным коммандантом Гаттингом с отрядами округов Гаррисмита и Вреде, и затем оперировать в северо-восточных округах.
      От той части вифлеемских бюргеров, которая состояла под начальством комманданта Микаэля Принслоо, оставались еще бюргеры из южной части округа, называемой Виттенберген. Эти бюргеры должны были остаться под начальством генерала Мартинуса Принслоо и были разделены на три части: одна должна была стоять у Слаббертснека, другая у Ретивснека и третья в Наупорте. У них не должно было быть ни одной повозки, для того, чтобы, в случае приближения значительных сил неприятеля можно было бы скрыться в горах. Я назначил этих бюргеров именно сюда, а не в другое место, вследствие того, что они, как местные жители, хорошо знали все окрестности. Их обязанность, главным образом, должна была состоять в охране огромного количества скота, пасшегося в горах. Я полагал, что спокойно могу это сделать в виду того, что если наши главные силы уйдут из гор, то англичанам не зачем будет гнаться за небольшими отрядами. Во всяком случае, если бы они даже и пошли туда, то уж никак не в большом числе.
      Распределив все таким образом, я уехал 15 июля из Слаббертснека, в ожидании, что генералы, согласно уговору и приказанию правительства, последуют всем указаниям. А между тем что же произошло в действительности?
      Тотчас же после моего отъезда некоторые офицеры, недовольные моим распределением и назначением генерала Ру заместителем главного комманданта, вздумали собрать совещание из офицеров для выборов нового комманданта что, собственно говоря, было противно постановлению фольксрада, по которому одному лишь президенту предоставлялось право изменять законы военного времени по его усмотрению. Если бы главный коммандант Ру имел более твердый характер, то дело бы обошлось благополучно. Но он, по своей слабости, допустил собрание 27 июля, на котором г. Мартинус Принслоо несколькими голосами был выбран главным коммандантом. Это было неправильно уже потому, что многие офицеры, не бывшие на собрании, не могли подать своих голосов.
      Таким образом, неправильно избранный г. Принслоо не был даже еще и выбран окончательно. И что же он делает?
      Он передается англичанам без всяких условий!
      Вот как это произошло. Англичане прорвались 17 и 18 июля через наши линии у Слаббертснека и Ретивснека. После этого среди бюргеров наступило замешательство и паника. Большая часть офицеров и бюргеров желала сдаться англичанам. Это было еще известно на том собрании, когда г. Принслоо был выбран незаконно 17 голосами против 13; тогда уже решено было сдаться. Но тотчас же вслед за этим, проверив решение еще раз - что, признаюсь, было довольно политичным - собрание, испугавшись, отступилось от него, и решено было просить перемирия, чтобы посоветоваться с правительством.
      Но неужели же это было тем важным делом, которым нужно было заняться офицерам в момент грозившей им беды быть окруженными неприятелем? И можно ли было думать, чтобы враг был так наивен, чтобы согласиться на перемирие, точно для того, чтобы дать бурам возможность избежать опасности?
      Это была близорукость, если не... нечто другое!
      Отряды имели возможность уйти по направлению к Ольденбургу и Витцисхуку. Но вместо того, чтобы быстро направиться туда, г. Принслоо начал переписку с генералом Гинтером о перемирии, на которое английский генерал, конечно, не согласился, и г. Принслоо сдался 29 июля 1900 года англичанам без всяких условий со всеми бюргерами, бывшими в горах. Многое в этой истории смахивает на то, что г. Принслоо или кто-либо другой играл тут роль изменника. Еще более наводит на эту мысль, тот факт, что Вилонель, который по приговору суда был приговорен к тюремному заключению, участвовал в переговорах.
      С Принслоо вместе передались: генерал Краутер, комманданты: П. де-Вилие, Ферейра, Жубер, дю-Плойи, Потгитер, ван-дер-Мерве, Ру и около 3.000 бюргеров.
      Кроме всего остального печально в этой истории еще и то, что бюргеры уже дошли до фермы Саламона Раата и были почти что свободны... а затем, вернулись назад, чтобы сложить оружие.
      Что касается заместителя главного комманданта, Ру, то он сделал вслед затем шаг, не только неосторожный, но совершенно ребяческий. Он отправился лично в лагерь Гинтера протестовать против передачи, на том основании, что Принслоо совсем не был главным коммандантом и не имел на то права. Как мог думать коммандант Ру, что он своим вмешательством может изменить поступок Принслоо, уверить кого-либо, что ничего не случилось и что 3.000 человек не сдались? Как смеялся, вероятно, в душе английский генерал, при такой детской выходке!
      Конечно, нечего и спрашивать о том, что сталось с главным коммандантом Ру? На это может быть только один ответ: у генерала Гинтера стало одним пленным больше!
      Не сдались и ушли следующие лица: генералы Фронеман, Фури, де-Вилие и комманданты: Газебрук, Оливир, Виссер, Кольбе и некоторое небольшое число бюргеров с 7 орудиями.
      Что сказать о поступке Мартинуса Принслоо и о других офицерах, бывших в Красных горах? Они совершили злодейское убийство не только своего правительства, но и всей страны, и всего своего народа, предав 3.000 бюргеров в руки неприятеля! Бюргеров, конечно, нельзя оправдывать, но они были слепыми, послушными орудиями своих офицеров. А офицеры?! Что могут они заслужить в истории, кроме вечного, несмываемого, позорного клейма!..
      После всей этой печальной истории произошел еще один весьма грустный эпизод. Большое число гаррисмитских бюргеров и небольшая часть отряда округа Вреде уже после того, что они избегли неприятеля, вернулись обратно к своим домам, а затем поспешили в Гаррисмит, где находился генерал Мак-Доналъд, и положили там оружие. Остается только скрежетать зубами, при виде насилия над народом, который сам уже, не понимая того, что делает, заживо хоронил себя!
      Среди гаррисмитцев был некто господин Пит Маре - один из членов фольксрада. Он-то и был главной причиной возвращения гаррисмитцев и сдачи оружия. Имея влияние на бюргеров, как представитель фольксрада, он, стоящий выше других, один из "отцов" народа (landsvater), он подговорил их на это постыдное дело, он, один из 60 человек, подававших в собрании голос за войну!!!
      Глава XVIII.
      Я должен отступить в Трансвааль перед несметными полчищами англичан
      Как уже было сказано, 15 июля я вышел со своими отрядами из-за гор через Слаббертснек. При мне были члены правительства, 2.600 бюргеров и увы! - 400 повозок. Как я ни старался, я не мог от них отделаться. В ту же ночь мы прошли мимо колонны, пришедшей после полудня из Вифлеема, и добрались до фермы, лежащей в шести милях к востоку от Каферскопа.
      На следующий день мы столкнулись с англичанами, шедшими в Витнек. Они выслали вперед часть конницы, чтобы высмотреть, куда мы идем и чего мы хотим. Они уже знали о нашем переселенческом походе (trek), который для меня был очень горек, так как лишал меня всякой возможности осуществить мое страстное желание, так или иначе, напасть на английские войска.
      Кроме маленьких стычек в этот день не произошло ничего. Ни мы, ни англичане не произвели нападений.
      Вечером мы пошли к востоку от Линдлея и пробыли там весь следующий день; а на другой день вечером снова двинулись дальше до фермы Риверсдаля, в ночь же на 18 июля мы были на ферме г. Томаса Ноде к северо-западу от Линдлея, откуда все англичане ушли, направившись в Вифлеем.
      19 числа я получил сведения от моих разведчиков, что англичане в числе приблизительно четырехсот человек идут на Линдлей. "Эти должны попасть в наши руки", - думали мы. Но вслед затем я получил новые сведения, что огромная часть кавалерии, в 6.000-7.000 человек, приближается по направлению от Вифлеема. Пришлось отказаться от мысли захватить четыре сотни врагов. Мы повернули на восток, чтобы избегнуть встречи с семитысячной английской кавалерией. Вечером мы были на ферме г. К. Вессельса в Ривирплатце. Оставаться там на следующий день оказалось невозможным, так как англичане приближались по направдению от Роодеваля; тогда мы пошли к Гонингспрейту до фермы Паарденкрааль.
      На следующий день, 20 июля, мы выступили с обозом дальше, а я с президентом и другими членами правительства остались на высоком холме, чтобы лично самим высмотреть все, что было можно. Мы приняли предложение г. Вессельса зайти к нему в дом позавтракать. Тут пришел ко мне генерал Пит Девет с вопросом, неужели я не потерял еще надежды и буду дальше продолжать борьбу с неприятелем?
      Я страшно рассердился.
      - С ума ты сошел или нет?! - сказал я ему.
      Я нарочно упоминаю слова, которые тогда употребил; если бы я этого не сделал, то это было бы с моей стороны нечестно.
      Произнеся эти слова, я повернулся и ушел в дом, не зная о том, что Пит Девет немедленно ускакал, решив избрать для себя иной путь.
      После непродолжительного завтрака мы сошли с высокого холма и отправились вслед за главными силами. В 12 часов мы расположились отдыхать.
      Тут я услышал от моих сыновей, что генерал Пит Девет, уходя, сказал им, что в эту ночь мы все будем пойманы у железной дороги. Он, конечно, не знал, где и как я собирался перейти в эту ночь железную дорогу, и судил исключительно по тому, что видел, т. е. знал лишь то направление, по которому я вел своих бюргеров.
      В 2 часа я уже имел сведения о том, что англичане подходят к нам с двух сторон; одна часть была в шести милях слева, другая - в восьми милях справа от дороги, по которой мы шли.
      Я немедленно приказал собираться в путь.
      Обоз в 400 возов и повозок! Какая это невероятная обуза! И как деморализирующе действовала она на бюргеров! Мое терпение было напряжено до крайней степени. Не только нельзя было, имея такую обузу, скоро двигаться, но и во время сражения случалось, что что-нибудь задерживало бюргера у возов, и он не сразу попадал на поле битвы.
      Мы достигли фермы г. Гендрика Серфонтейна у Дорнспрейта; пока мы там оставались, выжидая темноту, пришли ко мне несколько бюргеров (не мои разведчики) и сообщили, что у станции Гонингспрейт и у Каальлагте стоит лагерь англичан.
      Это обстоятельство испугало президента и членов правительства, потому, что если бы это была правда, то нам нельзя было бы перейти через железнодорожную линию иначе, как после сильной стычки, и; кроме того, мы подвергались бы опасности быть взятыми в плен.
      Но я не беспокоился о том, что эти бюргеры мне говорили. Я знал только своих разведчиков, на которых я мог вполне положиться, и поджидал их.