ПРОЛОГ

Толстая старуха, с выбившимися из-под изношенной шляпы редкими седыми волосами и с почерневшими зубами, на удивление легко взобралась на сиденье большой повозки. Сзади лежали овощи, накрытые сырой холстиной.

— Сэйди!

Она повернулась и увидела по левую сторону пре подобного Томаса, высокого красивого мужчину, озабоченно нахмурившего брови.

— Вы будете соблюдать осторожность? Не выкинете какой-нибудь глупости? Не будете привлекать к себе внимание?

— Обещаю, — произнесла Сэйди неожиданно молодо звучащим голосом, — я долго не задержусь.

С этими словами она тронула поводья, и повозка громыхая двинулась в путь.

Дорога, ведущая из города Чандлер, штат Колорадо, к шахтам — а туда и направлялась Сэйди — была долгой, лошади то и дело спотыкались о выбоины. Однажды ей пришлось ждать на одной из веток Южной железной дороги, пока пройдет поезд. К каждому из семнадцати шахтерских поселков была проведена железнодорожная линия.

Миновав поворот к шахтам Фентона, Сэйди поравнялась с торговой повозкой, в которой тоже сидела старуха. Сэйди придержала лошадей и осмотрела местность вокруг — настолько, насколько хватало глаз.

— Что-нибудь случилось? — тихо спросила Сэйди старуху.

— Нет, но разговоры о создании профсоюза не утихают. А как у тебя? Сэйди коротко кивнула.

— На прошлой неделе случился обвал в туннеле номер шесть. Они не хотят тратить время на сооружение подпорок и продолжают копать. У тебя нет мяты?

— Брось ты все это, Сэйди, — сказала женщина, наклоняясь поближе. — Будь осторожна. «Маленькая Памела» — самая опасная. Я боюсь Рейфа Таггерта.

— Его многие боятся. А вот и еще одна повозка, — ее голос стал ниже. Она подхлестнула лошадей. — До следующей недели, Эгги.

Сэйди проехала мимо еще одной повозки, в которой сидели мужчины, и подняла руку в знак приветствия. Несколькими минутами позже она свернула на дорогу, ведущую в поселок «Маленькая Памела». Подъем в каньон был непомерно крутым, и охранников не было видно до того самого момента, когда она подъехала к ним вплотную. Как она ни старалась оставаться спокойной, сердце ее учащенно забилось.

— Доброе утро, Сэйди. Репа у тебя есть?

— Да, и преотменная, — она широко улыбнулась, отчего ее лицо еще больше сморщилось и стали видны испорченные зубы.

— Оставь мне мешок, — сказал охранник, отпирая ворота.

Об оплате не было и речи. То, что он отпер ворота и впустил чужого человека в закрытый поселок, уже и так многого стоило.

Охрана была поставлена здесь для того, чтобы в поселок не могли проникнуть организаторы различных революционных объединений. Если у охранников закрадывалось хотя бы малейшее подозрение, что кто-то пытается подстрекать шахтеров к забастовкам, они сначала стреляли, а потом уже задавали вопросы. Власть, которой обладали охранники, давала им возможность оправдаться, даже если они убивали человека. Все, что от них требовалось, это обвинить его в подстрекательстве, и их оправдывал как местный суд, так и государственный. У владельцев шахт было право охранять свою собственность.

Сэйди приходилось маневрировать большой повозкой, запряженной четверкой лошадей, продвигаясь по узким, засыпанным углем улицам. По обе стороны от нее стояли срубы в виде коробок, которые владельцы шахт называли домами: с четырьмя-пятью крошечными комнатенками, с уборной и навесом для угля во дворе. Воду носили ведрами из общего колодца, вода в котором была черной из-за угля.

Сэйди проехала магазин и холодно поприветствовала его владельца. Не было ничего противоестественного в том, что они недолюбливали друг друга. Шахтерам незаконно платили бумажными деньгами, действительными лишь на территории поселка, с той целью, чтобы их семьи могли покупать необходимые товары только в магазине, принадлежащем компании. Поговаривали, что владельцы шахт выручали больше денег на магазине, чем на добываемом угле.

Справа от нее, между железнодорожной колеей и крутым склоном горы, тянулся — Солнечный Ряд — неровная линия сдвоенных домов, выкрашенных в ядовито-желтый цвет. Дворов не было вообще, и лишь пять метров отделяли дома от уборных. Сэйди уже успела не раз ощутить смесь паровозного дыма с другими запахами. И это было местом, где жили шахтеры.

Сэйди привязала лошадей рядом с одним из самых больших домов в поселке.

— Сэйди! Я думала, ты уже не приедешь, — сказала молодая хорошенькая женщина, выходя из дома и вытирая руки о тонкое полотенце.

— Ты же меня знаешь, — ответила Сэйди хриплым голосом, с трудом вылезая из повозки. — Я проспала сегодня утром, а моя горничная забыла меня разбудить. Как поживаешь. Джин?

Джин Таггерт широко улыбнулась старухе. Сэйди была одной из немногих людей, которых пускали в поселок, и каждый раз, когда Сэйди приезжала. Джин боялась, как бы полиция на шахтах не обыскала ее повозку.

— Что ты привезла? — шепотом спросила Джин.

— Лекарство от кашля, мазь, немного морфия для миссис Карсон, двенадцать пар обуви. Мало что можно спрятать в кочане капусты. Да, и еще кружевные занавески для невесты Эзры.

— Кружевные занавески! — удивилась Джин, но вдруг рассмеялась. — Возможно, ты и права. Кружево подойдет ей лучше всего. Ладно, давай начинать.

Джин и Сэйди понадобилось три часа, чтобы раздать овощи. Платили им бумажными деньгами, действительными только на Территории поселка, которые Джин потом втайне отдавала обратно. Ни владельцы шахт, ни полиция поселка, ни даже большинство самих шахтеров и понятия не имели о том, что овощи и спрятанные продукты Сэйди раздавала бесплатно. Шахтеры были гордыми людьми и никогда бы не приняли милостыни, но женщины готовы были сделать все, что могли для своих детей и изнуренных работой мужей.

Было уже достаточно поздно, когда Сэйди и Джин вернулись с пустой повозкой к дому Джин.

— Как Рейф? — спросила Сэйди.

— Слишком много работает, так же, как отец. А дядя Рейф к тому же сам нарывается на неприятности. Тебе пора. Мы не должны рисковать, — сказала она, беря Сэйди за руку. — Такая молодая рука.

— Рисковать?.. — начала Сэйди в замешательстве. Она резко отдернула руку, на что Джин рассмеялась.

— До следующей недели. И не волнуйся из-за меня, Сэйди. Я уже давно обо всем знаю.

От смущения Сэйди не могла вымолвить ни слова. Она молча взобралась в повозку и дернула поводья.

Часом позже она остановила повозку на заднем дворе старого дома пастора в Чандлере. В вечерних сумерках она вбежала в дом через незапертую дверь и, миновав небольшой холл, оказалась в ванной комнате, где на крючке висела чистая одежда.

Она торопливо стянула с головы парик, смыла театральный грим с лица, соскребла черную резину с зубов. В следующую секунду она сбросила с себя жаркую, подбитую ватой одежду, в которой выглядела такой толстой, натянула панталоны и нижние юбки из превосходного батиста, белый льняной корсет, который она зашнуровывала спереди, а затем сшитую на заказ юбку из голубого сержа[1], отделанную черным бисером. На светло-зеленую шелковую блузку она накинула жакет из голубого сержа, отделанный зеленым блестящим бархатом.

Когда она завязывала темно-синий кожаный пояс, в дверь постучали.

— Войдите, — крикнула она.

Преподобный отец Томас открыл дверь и остановился на пороге, глядя на стоящую перед ним женщину. Мисс Хьюстон Чандлер была высокой, стройной и красивой молодой женщиной, с темно-каштановыми волосами с рыжеватыми прядями, широко посаженными голубовато-зеленоватыми глазами, прямым аристократическим носом и небольшим ртом безупречной формы..

— Итак, Сэйди пропала до будущей недели, — улыбнулся преподобный отец:

— А теперь, Хьюстон, вам пора. Ваш отец…

— Отчим, — поправила она.

— Да, отчим, но, его гнев будет не меньшим, как бы мы его ни называли.

— Энн и Тайя уже вернулись со своими повозками?

— Давно. А теперь уходите отсюда.

— Да, сэр, — она улыбнулась. — До следующей среды, — бросила она, выходя через парадную дверь, и торопливо направилась домой.

Глава 1

Хьюстон Чандлер прошла почти полтора квартала, стараясь выглядеть как можно более спокойной, и остановилась перед трехэтажным домом в викторианском стиле, который в городе называли Особняком Чандлеров. Приведя себя в порядок и поправив прическу, она поднялась по ступеням.

Она оставила свой зонтик в маленькой прихожей и, направляясь в комнату, услышала, как отчим закричал на ее сестру:

— У себя дома я не потерплю таких выражений! Ты называешь себя врачом и думаешь, что это дает тебе право вести себя неприлично, — но не в моем доме! — кричал Дункан Гейтс.

Блейр Чандлер, похожая как две капли воды на свою сестру-близняшку, смотрела на мужчину, который был на несколько дюймов ниже ее, но был крепок как камень.

— С каких это пор это ваш дом? Отец мой… Хьюстон вошла в гостиную и встала между сестрой и отчимом.

— Не пора ли обедать? Думаю, нам надо идти. Повернувшись спиной к отчиму, она умоляюще взглянула на сестру.

Блейр отвернулась от них, явно раздраженная. Дункан взял Хьюстон под руку и провел ее по лестнице в столовую.

— У меня есть по крайней мере одна порядочная дочь.

Хьюстон поморщилась, услышав это часто повторяемую фразу. Она не любила, когда ее сравнивали с Блейр, но еще меньше она любила, когда сравнение было в ее пользу.

Они сели за большой обеденный стол красного дерева, уставленный хрусталем, фарфором и серебряными приборами. Дункан сидел во главе. Опал Гейтс в конце, а сестры напротив друг друга по сторонам стола. Мистер Гейтс тут же принялся за свое.

— Тебе необходимо подумать, как бы порадовать свою мать, — сказал Дункан, пристально глядя на Блейр, в то время как перед ним ставили одиннадцатифунтовый кусок жареного мяса. Он взял нож и вилку. — Неужели ты такая эгоистка, что больше ни о ком не заботишься? Значит ли для тебя что-нибудь мать?

Крепко сжав губы, Блейр посмотрела на мать. Опал была лишь бледной копией своих прекрасных дочери. Было ясно, что если у нее и был когда-то дух, то он либо весь вышел, либо был глубоко похоронен.

— Мама, — сказала Блейр, — ты хочешь, чтобы я вернулась в Чандлер, вышла замуж за какого-нибудь толстого банкира, родила дюжину детей и бросила медицину?

Опал нежно улыбнулась дочери и взяла порцию баклажанов с блюда, которое держала перед ней служанка.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива, дорогая, и я считаю, что твое желание спасать жизни людей очень благородно.

Блейр с торжеством перевела взгляд на отчима.

— Хьюстон махнула рукой на свою жизнь, только чтобы угодить вам. Этого вам недостаточно? Вы и меня хотите сломать?

— Хьюстон! — взорвался Дункан, сжимая большой столовый нож, так что суставы его пальцев побелели. — И ты позволяешь своей сестре говорить такие вещи?

Хьюстон посмотрела сначала на сестру, а потом на отчима. Ни при каких обстоятельствах не собиралась она становиться на чью-либо сторону. После свадьбы Блейр вернется обратно в Пенсильванию, а Хьюстон останется здесь со своим отчимом. К счастью, она услышала, как внизу служанка объявила о прибытии доктора Лиандера Вестфилда.

Хьюстон поспешила встать.

— Сьюзен, — сказала она прислуживающей девушке, — поставь еще один прибор.

Лиандер вошел в комнату большими, уверенными шагами. Он был высок, строен, смугл и необычайно красив — с зелеными глазами, «за которые стоит умереть», как выразилась однажды одна из подруг Хьюстон, и имел столь самоуверенный вид, что женщины на улице останавливались и смотрели ему вслед Он поздоровался с мистером и миссис Гейтс.

Потом Лиандер наклонился через стол и поцеловал Хьюстон в щеку. Публично поцеловать женщину, пусть даже свою жену, и уж, конечно, свою невесту, считалось возмутительным, но Лиандер распространял вокруг себя некую атмосферу, которая позволяла ему безнаказанно делать вещи, непозволительные для других мужчин.

— Ты пообедаешь с нами? — вежливо спросила Хьюстон, указывая на место около себя.

— Я уже ел, но, пожалуй, я выпил бы с вами чашечку кофе. Здравствуй, Блейр, — сказал он, садясь напротив.

Вместо ответа Блейр только взглянула на него, продолжая ковырять вилкой в тарелке.

— Блейр, ты будешь разговаривать с Лиандером как положено! — приказал Дункан.

— Все в порядке, мистер Гейтс, — ответил Лиандер любезно, но глядя на Блейр в замешательстве. Он улыбнулся Хьюстон. — Ты сегодня красивая, как невеста.

— Как невеста! — выдохнула Блейр и чуть не опрокинула стул, выбегая из комнаты.

— Что это еще за… — начал Дункан, кладя вилку и пытаясь встать.

Но Хьюстон остановила его.

— Пожалуйста, не надо. Что-то ее сильно беспокоит. Может быть, она скучает по своим друзьям в Пенсильвании. Лиандер, кажется, ты хотел поговорить со мной по поводу свадьбы? Не могли бы мы пойти сейчас?

— Конечно.

Лиандер в молчании проводил ее до ожидавшей его коляски, взял вожжи, и они поехали вверх по крутому подъему Второй улицы, пока не остановились в одном из многочисленных тупичков Чандлера. Уже темнело, и горный воздух становился все прохладнее. Хьюстон отодвинулась в угол экипажа.

— А теперь скажи мне, что происходит, — сказал он, привязывая вожжи. Он поставил коляску на тормоз и повернулся к девушке. — Мне кажется, что ты расстроена не меньше Блейр.

У Хьюстон навернулись слезы, и она заморгала. Было так хорошо наедине с Ли. Он был таким родным и надежным. Он был оазисом здравомыслия в ее жизни.

— Это все мистер Гейтс. Он постоянно цепляется к Блейр, говорит, что она никуда не годится и даже еще ребенком не подавала никаких надежд. И он постоянно настаивает на том, чтобы она бросила медицину и осталась в Чандлере. И вот еще. Ли, он все время повторяет Блейр, насколько я совершенна.

— Да, любимая, — сказал Ли, притягивая ее к себе, — ты действительно совершенна. Ты милая, и добрая, и мягкая, и…

Она отодвинулась от него.

— Мягкая! Ты имеешь в виду, как помадка?

— Нет, — улыбнулся Ли. — Я просто имел в виду, что ты красивая, милая женщина, и я думаю, очень хорошо, что ты так беспокоишься за свою сестру, но я также думаю, что Блейр должна быть готова к некоторой доле критики, когда она станет врачом.

— Ты ведь не думаешь, что она должна бросить медицину?

— Я не знаю, что должна делать твоя сестра. Я за нее не в ответе, — он снова потянулся к ней. — Почему мы говорим все о Блейр? У нас есть наша собственная жизнь, о которой стоит позаботиться.

Пока он говорил это, его руки сомкнулись вокруг нее, и он начал нежно тереться о ее ухо.

Эту часть его ухаживаний Хьюстон всегда ненавидела. Ли был все время рядом, она так хорошо его знала. В конце концов, они стали «парой», когда ей было шесть лет, а ему двенадцать. Теперь, к двадцати двум годам, она провела с Лиандером Вестфилдом огромное количество времени и всегда знала, что скоро станет миссис Вестфилд. Все ее образование, все, чему ее учили, было подготовкой к тому дню, когда она станет женой Ли.

Но несколько месяцев назад, после того, как он вернулся с учебы из Европы, начались эти поцелуи, объятия на сиденье его экипажа и ощупывания под одеждой; и все, что она чувствовала, было желание, чтобы он прекратил свою возню. Тогда Ли становился злым, снова называл ее ледяной принцессой и, отвозил домой.

Хьюстон знала, как она должна была бы реагировать на прикосновения Ли. Несмотря на всю свою внешнюю добропорядочность, Чандлер был городом просвещенным — по крайней мере, что касается женщин — однако Хьюстон ничего не чувствовала при прикосновениях Ли. Не раз она долго плакала по ночам. — Она не могла представить себе, что можно кого-то любить больше, чем она любила Лиандера, но просто его прикосновения никак ее не возбуждали.

Казалось, он почувствовал, о чем думает Хьюстон, и с раздражением отодвинулся от нее.

— Осталось меньше трех недель, — сказала она с надеждой в голосе. — Скоро мы поженимся и тогда…

— И что тогда? — сказал он, косо посмотрев на нее. — Никто так не ждет этого, как я. На минуту они замолчали.

— Ты готова к завтрашнему приему у губернатора? — спросил Ли, вынимая длинную сигару и прикуривая ее.

Хьюстон слабо улыбнулась ему. Эти первые минуты после того, как она отказывала ему, всегда были самыми неприятными.

— Мое платье от Ворта отпарено и подготовлено.

— Ты понравишься губернатору, ты ведь знаешь? — он улыбнулся ей, но она почувствовала, что улыбка далась ему с трудом. — Когда-нибудь у меня будет самая прекрасная жена в штате.

Она попыталась расслабиться. Прием у губернатора ее не волновал. Это было то, чему ее учили. Может быть, ей следовало поучиться тому, как не быть холодной, бесполой супругой. Она знала, некоторые мужчины считали, что их женам не обязательно получать удовольствие от близости, но она также знала, что Лиандер был ни на кого не похож. Он объяснил ей, что может доставлять ей это удовольствие, и Хьюстон решила, что так оно и будет; но когда Лиандер целовал ее, она только раздражалась.

— Я должен буду поехать в город завтра, — сказал он, прерывая ее мысли. — Не хочешь со мной?

— С удовольствием. Ох! Блейр необходимо заглянуть на почту. Я думаю, кто-то прислал ей новые журналы по медицине из Нью-Йорка.

Он тронул лошадь, и Хьюстон откинулась на сиденье. Она думала о том, что бы сказал Лиандер, узнай он, что его мягкая и уступчивая невеста раз в неделю совершает нечто не вполне законное.

Блейр лежала на затейливо украшенной, покрытой балдахином кровати из орехового дерева, облокотившись на спинку и подогнув под себя ногу. Из ее комнаты бело-голубых тонов на третьем этаже открывался изумительный вид на пик Айерс, возвышающийся к западу от города. Раньше у нее была комната на втором этаже вместе со всей семьей, но после того, как в двенадцать лет она уехала из Чандлера, Опал забеременела, и мистер Гейтс переделал ее комнату в ванную и детскую. Опал потеряла ребенка, и комнатка теперь не использовалась, но так и стояла, заполненная куклами и игрушечными солдатиками, купленными мистером Гейтсом.

— Я действительно не понимаю, почему мы должны ехать с Лиандером, — сказала Блейр, выпрямившись. — Я столько лет тебя не видела и хочу теперь больше времени проводить с тобой.

Хьюстон улыбнулась своей сестре:

— Лиандер попросил нас сопровождать его, а не наоборот. Иногда мне кажется, что он тебе не нравится. Но я не представляю себе, как такое возможно. Он добрый, заботливый, у него есть вес в обществе, и он…

— И он всецело владеет тобой! — взорвалась Блейр, вскакивая с постели. Такая вспышка испугала Хьюстон. — Разве ты не понимаешь, я работала с такими женщинами, как ты, с женщинами, которые были настолько несчастны, что снова и снова пытались покончить жизнь самоубийством?

— Самоубийством? Блейр, я понятия не имею, о чем ты говоришь. Я совершенно не собираюсь убивать себя.

Хьюстон инстинктивно сжалась под напором сестры.

— Хьюстон, — сказала Блейр спокойно, — мне жаль, что ты не замечаешь, насколько ты изменилась. Раньше ты смеялась, а теперь ты такая сдержанная. Я понимаю, тебе пришлось приноравливаться к Гейтсу, но почему ты решила выйти замуж за человека, во всем на него похожего?

Хьюстон стояла, положив руку на туалетный столик из орехового дерева, и лениво поигрывала серебряной щеткой для волос.

— Лиандер не похож на мистера Гейтса. Он действительно очень необычный. Блейр… — она взглянула на Блейр в зеркало. — Я люблю Лиандера, — мягко закончила она. — И я люблю его много лет, и все, чего я когда-либо желала, это выйти замуж, иметь детей и заботиться о собственной семье. У меня никогда не было желания совершить что-либо великое или благородное, о чем, кажется, мечтаешь ты. Разве не видно, что я счастлива?

— Хотелось бы тебе верить, — искренне сказала Блейр. — Но иногда что-то мешает мне так думать. Может быть, я не выношу того, как Лиандер обращается с тобой — как будто ты уже полностью его. Я смотрю на вас двоих, и вы кажетесь мне парой, прожившей вместе лет двадцать.

— Мы давно уже вместе, — Хьюстон снова повернулась к сестре. — Главное, чтобы мы подходили друг другу, не так ли?

— Мне кажется, что самые крепкие браки заключаются между людьми, которые находят друг друга интересными. Вы с Лиандером слишком похожи. Если бы он был женщиной, из него бы получилась настоящая леди.

— Как я, — прошептала Хьюстон. — Но я не всегда бываю леди. Есть вещи, которые я делаю…

— Как в случае с Сэйди?

— Откуда ты об этом знаешь? — спросила Хьюстон.

— Мне сказала Мередит. Так вот, как ты думаешь, что скажет твой дорогой Лиандер, когда обнаружит, как ты подвергаешь себя опасности каждую среду? И каково врачу с его положением оказаться женатым на преступнице?

— Я не преступница. Я делаю что-то полезное для всего города, — пылко возразила Хьюстон, однако быстро остыла. Она незаметно воткнула еще одну шпильку для волос в изящный шиньон. Аккуратно уложенные локоны обрамляли ее лоб под шляпкой, украшенной переливчатыми голубыми перьями. — Я не знаю, что скажет Лиандер. Возможно, он и не узнает об этом.

— Х-ха! Этот напыщенный, избалованный мужчина запретит тебе участвовать в любого рода делах, связанных с какими-то там углекопами, и будь уверена, Хьюстон, ты настолько привыкла подчиняться, что сделаешь точно так, как он скажет.

— Возможно, мне придется забыть о Сэйди после свадьбы, — сказала она со вздохом.

Неожиданно Блейр упала на колени перед Хьюстон и взяла ее за руки.

— Я беспокоюсь за тебя. Ты больше не та сестра, с которой я вместе росла. Гейтс и Вестфилд опустошают твою душу. Когда мы были детьми, ты играла, бывало, в снежки наравне с нами, но сейчас ты как будто боишься жизни. Даже когда ты делаешь что-нибудь замечательное — например, ездишь на телеге лавочника — ты делаешь это тайно. О, Хьюстон…

Она внезапно замолкла, так как в дверь постучали.

— Мисс Хьюстон, доктор Лиандер приехал.

— Да, Сьюзен, я уже спускаюсь. Хьюстон оправила юбку.

— Я сожалею, что у тебя сложилось обо мне столь невысокое мнение, — чопорно сказала она, — но и у меня есть голова на плечах. Я хочу замуж за Лиандера потому, что я его люблю.

С этими словами она гордо покинула комнату и пошла вниз.

Хьюстон изо всех сил старалась выкинуть слова Блейр из головы, но не могла. Она рассеянно поздоровалась с Лиандером и почти не прислушивалась к спору, который разгорелся между Ли и Блейр, но она действительно не слышала ничего, кроме собственных мыслей.

Блейр была ее близняшкой, они были ближе друг к другу, чем обычные сестры, и забота Блейр о ней была неподдельной. Тем не менее, как могла Хьюстон даже подумать о том, чтобы не выйти замуж за Лиандера? Когда Лиандеру было восемь лет, он решил стать доктором, врачом, спасающим людям жизни; к тому времени, когда Хьюстон с ним познакомилась, Ли было двенадцать лет, и он уже вовсю читал учебники, позаимствованные им у дальней родственницы. Хьюстон же решила научиться быть женой доктора.

Оба были непоколебимы в своем решении. Ли поехал в Гарвард изучать медицину, затем в Вену для продолжения учебы, а Хьюстон заканчивала школу в Вирджинии и Швейцарии.

Хьюстон до сих пор вздрагивала, вспоминая о споре между ней и Блейр по поводу выбранных ею школ. («Ты собираешься бросить образование, выучившись только тому, как накрывать на стол или как войти в комнату, одетой в пятьдесят ярдов тяжелого сатина, и при этом не грохнуться лицом вниз?») Блейр поехала в Ваззар, потом в медицинскую школу, в то время как Хьюстон уехала в школу для молодых леди мисс Джоунз, где за несколько лет сурового обучения она узнала обо всем, начиная с того, как составить букет цветов, и кончая тем, как остановить спорящих за обеденным столом мужчин.

Сейчас же Ли взял ее под руку, чтобы помочь ей сесть в экипаж.

— Ты выглядишь, как всегда, прекрасно, — проговорил он над самым ухом.

— Ли, — сказала Хьюстон, — как ты думаешь, мы друг другу… интересны?

Он с улыбкой посмотрел на ее фигуру, окинув взглядом платье, плотно облегавшее ее туго затянутую в корсет, необыкновенно тонкую талию.

— Хьюстон, я на ходу тебя очаровательной.

— Нет, я имею в виду, есть ли у нас о чем поговорить?

Он поднял брови.

— Удивительно, как я вообще не теряю дар речи, когда я с тобой, — ответил он, подсадив ее в коляску, и они поехали в самое сердце Чандлера.

Глава 2

Городок Чандлер, штат Колорадо, с населением всего в восемь тысяч жителей был хотя и маленьким, но богатым, благодаря угольным шахтам, скотоводству и пивоварне мистера Гейтса. Здесь уже провели электричество и телефонную связь, а с помощью трех железнодорожных линий, проходивших через Чандлер, можно было без труда добраться до самых крупных городов Колорадо — Спрингса и Денвера.

Одиннадцать кварталов, занимающих центр Чандлера, были почти целиком застроены новыми домами, выполненными из камня с городской каменоломни. Зеленовато-серый камень часто дробили на замысловатые по форме куски и украшали ими карнизы зданий в западно-викторианском стиле.

За пределами Чандлера были разбросаны дома в поздневикторианском стиле и стиле королевы Анны. В самой северной части города на невысоком холме стоял дом Джекоба Фентона, громоздкое кирпичное сооружение, еще несколько лет назад считавшееся самой крупной постройкой в Чандлере.

В западном конце, совсем недалеко от дома Фентона, на плоской возвышенности, которую большинство жителей считало частью горного массива, стоял дом Кейна Таггерта. Дом Фентона с легкостью мог бы поместиться в его винном погребе.

— Весь город все еще пытается попасть внутрь? — спросила у Хьюстон Блейр, кивнув в сторону едва различимого за деревьями дома. Выступавшая, однако, едва различимая часть была достаточно велика, чтобы просматриваться почти с любой точки города.

— Да, все, — улыбнулась Хьюстон. — Но с тех пор, как мистер Таггерт игнорирует все приглашения и не делает их сам, боюсь, люди начали распространять о нем ужасные слухи.

— Я не уверен, что все, что о нем говорят, только слухи, — сказал Лиандер. — Джекоб Фентон говорил…

— Фентон! — взорвалась Блейр. — Фентон трусливый, жуликоватый…

Хьюстон надоело слушать, она откинулась на сиденье и стала смотреть в окно экипажа. Ли остановил коляску, пропуская вагончик на конной тяге — недавнее изобретение, и продолжал спорить с Блейр.

Хьюстон понятия не имела, было ли правдой то, что говорили о мистере Таггерте, но сама она считала, что по крайней мере его дом был самым красивым из всех, которые ей доводилось видеть.

Жители Чандлера мало что знали о Кейне Таггерте. Пять лет назад в город приехали более ста рабочих с восточного побережья в сопровождении целого поезда строительных материалов и сразу же принялись за сооружение того, что вскоре оказалось прекрасным домом.

Всем было любопытно — даже более чем любопытно. Кое-кто поговаривал, что ни один рабочий ни разу не заплатил за еду, поскольку женщины Чандлера кормили их бесплатно в надежде выманить какие-нибудь сведения. Однако все было напрасно. Никто не знал, кто строит этот дом, и зачем ему понадобилась земля в провинциальном городишке штата Колорадо.

Три года ушло на строительство белоснежного двухэтажного здания с красной черепичной крышей. Его размеры казались колоссальными для жителей Чандлера. Владелец одного местного магазина любил рассказывать, что все гостиницы города можно спокойно поместить на первом этаже, а если принять во внимание то, что Чандлер находился на перекрестке между севером и югом Колорадо и насчитывал достаточное количество гостиниц, это что-нибудь да значило.

В течение года после завершения строительства в дом доставлялись по железной дороге деревянные ящики. Судя по этикеткам, они приходили со всего света: из Франции, Англии, Испании, . Португалии. О владельце все еще не было ни слуху, ни духу. Но однажды с поезда сошли два человека, оба высокие и статные: один блондин приятной наружности, другой темноволосый, бородатый и сердитый. И тот, и другой были одеты, как простые рабочие: брезентовые штаны на подтяжках и полотняные голубые рубашки. Когда они проходили по улице, женщины сторонились и подбирали юбки.

Темноволосый направился к Джекобу Фентону, и все решили, что он собирается просить работу на одной из шахт Фентона. Но все оказалось совсем не так.

— Ну вот, Фентон, я вернулся. Как тебе мой дом? — сказал незнакомец.

До того момента, как он, пройдя по центру города, подошел к только что построенному дому и отпер парадную дверь, никому не приходило в голову, что он имеет в виду этот дом.

Следующие шесть месяцев, по свидетельству Дункана Гейтса, Чандлер был охвачен настоящей войной. Вдовы, незамужние женщины и мамаши молодых девиц предпринимали решительные наступления, чтобы добиться руки человека, хотя раньше брезговали коснуться его подолом юбки.

Портные из Денвера приезжали дюжинами. За неделю женщинам Чандлера удалось узнать его имя, и теперь они осаждали мистера Таггерта. Большинство пыталось привлечь его внимание банальными способами. Забавно, например, было наблюдать, как многие женщины теряли в его присутствии сознание, однако некоторые жительницы Чандлера проявляли редкостную изобретательность. Все сходились на том, что пальма первенства принадлежит Керри Джонсон, вдове, которая к тому же была в положении. Когда у нее начались предродовые схватки, она спустилась по канату в спальню мистера Таггерта, будучи уверенной в том, что он примет ее малыша и, страстно влюбившись, будет умолять ее выйти за него замуж. Но Таггерта не оказалось дома, и единственной, кто ей помог, была проходившая мимо прачка.

По истечении шести месяцев почти все женщины Чандлера оказались в дураках и за неимением ничего лучшего начали распускать глупые сплетни. Кому нужен богач, который не знает, как положено одеваться? А его речь? Как у последнего ковбоя! Горожан начали интересовать некоторые вопросы. Что он имел в виду, когда сказал: «Я вернулся»?

Кто-то разыскал старого слугу Джекоба Фентона, который помнил, что Кейн Таггерт работал у Фентона на конюшне, пока не связался с Памелой Фентон, младшей дочерью Джекоба. Джекоб тут же выкинул его из поместья — и правильно сделал.