Внешне вроде бы все нормально, но все видят, что все переменилось. Мои шляпы продаются, но не больше того. Темперанс ведет переговоры, но она больше не смеется, как раньше, от радости, что сделка состоялась.
Я пыталась поговорить с Джеймсом, выяснить, что происходит, но он еще хуже, чем Темперанс. Он отвечает, что Темперанс сама выбрала свое наказание и должна нести его. Никто не понимает, что он имеет в виду.
Честно говоря, ни один Маккэрн не догадывается, что произошло, никто не знает, о чем они говорили в тот вечер, когда дети решили поиграть в сваху. Но мы все видим последствия. И Джеймс, и Темперанс – очень упрямые люди, они оба выполняют свою работу, и никто не уступит ни шагу.
В результате жизнь в деревне идет своим чередом, но этот спор между Джеймсом и Темперанс повлиял на всех нас. Мы будем вам очень благодарны, если вы поможете нам или подскажете, что делать.
Искренне ваша,
Грейс Дугал.
– Похоже, что нет никакой надежды на то, что эти двое поженятся, – произнесла Ровена, глядя на Мелани поверх очков. – Что же нам делать? Позволим Колину получить это имение? Избавимся от него раз и навсегда?
Мелани вонзила зубы в клубничное пирожное.
– Я не уверена, но, возможно, это мой шанс – наверное, единственный – обзавестись внуками. Мне кажется, что моя дочь действительно влюблена в вашего племянника.
– А Джеймс, без сомнения, влюблен в вашу дочь.
– Но ведь нельзя заставить людей жениться, – произнесла Мелани с сожалением. – А для Джеймса будет позором потерять деревню. А есть ли женщина на свете, в которую он был влюблен?
– Была, много лет назад, но она ему совсем не пара. Кенна. Так ее зовут. Я не слишком хорошо помню ее, но она была невероятно хорошенькой, слишком хорошенькой. Если бы эта девочка была из хорошей семьи, она могла бы выйти замуж за кого-нибудь...
– Но она родилась в семье арендатора, поэтому не могла стать женой владельца поместья, – продолжила Мелани, и в ее голосе, как у истинной американки, звучало отвращение.
Но Ровена ничего подобного не испытывала.
– Именно так, – твердо ответила она. – Мать Джеймса отправила ее учиться в Глазго, и, насколько я помню, она удачно вышла замуж.
– Ох, – произнесла Мелани, – она замужем...
– Она уже давно овдовела. Вообще-то... да, вспомнила, мы с Ангусом пытались с ней договориться, но она отказала нам, – Ровена отпила из стакана. – Но, вероятно, сейчас, когда она поняла, что значит быть вдовой... Я попробую написать ей более убедительное письмо. Сделаю акцент на том, что если она все-таки выйдет замуж за Джеймса, то продвинется в обществе.
– А как же любовь? Ведь Джеймс должен любить женщину, которую берет в жены, а мне кажется, что он любит мою дочь, – жалобно ответила Мелани.
– Вздор! Речь идет о наследстве. Раз уж Джеймс настолько глуп, что не может признаться, что любит вашу негодяйку дочь, тогда он заслуживает всего, что приносит с собой любовь. Как дело ни обернется в дальнейшем, я буду спокойна, зная, что спасла поместье для будущих поколений.
Ровена поставила свой стакан с виски.
– И все-таки меня кое-что смущает. Почему вы решили, что помочь может другая женщина?
Мелани улыбнулась.
– Заставить маленькую Темперанс сделать что-нибудь можно было только с помощью фразы: «У тебя не получится». Я ей, бывало, говорила: «Темперанс, дорогая, ты не наденешь сегодня свое розовое платье, а когда приедет твоя тетушка, ты останешься в своей комнате. Она считает, что все дети шумные и от них вечный беспорядок». В итоге Темперанс, не проронив ни звука, сидела в гостиной в своем хорошеньком платье, а пожилая тетушка моего мужа повторяла, какая у меня чудесная, вежливая и послушная дочка.
– Понятно, – ответила Ровена. – Мы вместе напишем письмо Кенне. Боюсь, что моя рука дрожит сильнее обычного.
Мелани кротко опустила глаза и ответила, что с радостью поможет.
Кенна Локвуд сидела в постели, когда горничная принесла ей письмо. Кенна была одета в тон надушенных простыней. Она прекрасно знала, что сидит в волнах сатина цвета шампанского и выглядит великолепно. Тяжелые парчовые портьеры были опущены, хотя за окном давно ярко светило солнце. В спальне Кенны всегда стояла ночь, свечи льстят женщине в отличие от солнца.
Рядом с ней раздевался Арти. Он был одним из молодых любовников Кенны, почти на десять лет младше ее, но не имеющий об этом представления. Один из ее старых «друзей» однажды поддразнил ее, что с каждым годом в спальне Кенны все меньше и меньше света, и поэтому она не стареет. Тот раз был последним, когда Кенна видела этого человека.
А сейчас, развалившись на кровати и повернув голову к мальчику так, чтобы лицо ее освещалось лучше всего, она размышляла над письмом. На конверте стоял фамильный герб Маккэрнов.
Когда Арти взял свои никогда не застегивающиеся брюки и сел в покрытое сатином кресло, Кенна вздохнула. Что случилось с романтикой? С той безумной страстью, которую она раньше испытывала? И которую раньше испытывали к ней мужчины?
Услышав ее вздох, Арти посмотрел на нее и улыбнулся. Она же, наоборот, отвернулась, чтобы он не видел, как она хмурится, взяла со столика конверт, распечатала его длинным ноготком, достала письмо и быстро просмотрела его.
Кенна села в кровати, совсем забыв, как обычно выдерживает свою страстную зовущую паузу.
– Святые небеса! – изумленно произнесла она. – Они хотят, чтобы я вернулась и вышла за него замуж! Или хотя бы притворилась, что выхожу. Эта старая склочница считает, что я обязана ей!
В глазах Арти она увидела такой интерес, какой не видела за все время общения с ним. Неужели она теряла свой шарм?
– Кто хочет, чтобы ты вышла замуж? – спросил он, поднимаясь с кресла и подходя к кровати.
– Никто! – ответила Кенна, откладывая письмо и протягивая к Арти руки.
Не имело значения, что она удачно вышла замуж, и ее последний муж оставил ей небольшое состояние (которое она тут же потратила). Не имело значения то, что она провела два года в университете в Глазго. Эти молодые снобы, кажется, никогда не забывали, откуда она родом. И не потому, что она оказывала небольшие услуги за маленькие «подарки». Некоторые графини занимались тем же, потому что им не везло, но мальчики, вроде Арти, всегда помнили о происхождении, а не о поведении.
Кенна стиснула зубы.
– Никто! – повторила она.
Арти попытался выхватить у нее письмо, и она отпрянула, заметив, что письмо его интересует больше, чем она сама.
– Это две пожилые женщины. Одну из них я знаю давно. Они хотят, чтобы я вышла замуж за человека, с которым когда-то была знакома. Честно говоря, письмо довольно бессмысленное.
– Они хотят использовать тебя? – в голосе Арти послышалась жалость, а Кенна ее ненавидела.
– Думаю да, но я не собираюсь туда возвращаться.
– А почему они считают, что ты поедешь?
– У них в головах застряла абсурдная идея, что я им что-то должна. Мать Джеймса – так зовут того человека – оплатила мое образование, поэтому они рассчитывают, что я сейчас им заплачу за помощь. Мать Джеймса знала, что я не любила ее сына, и она грозилась рассказать о моем...
– Бесстыжем поведении? – спросил Арти, целуя ее руку.
– Да, по отношению к Джеймсу. Он всегда был слеп в отношениях с женщинами.
– А как тебе удалось вынудить его мать оплатить твое обучение?
Кенна улыбнулась, вспомнив об этом.
– Я сказала ей, что, если она меня не отправит куда-нибудь – наподобие университета, – я уговорю ее сына бежать вместе со мной.
Кенна освободила свою руку. В голосе Арти звучали веселые нотки.
– Не сейчас! – резко сказала она, отбрасывая покрывало и поднимаясь с постели.
Молодой человек лежал на подушках и смотрел, как она ходит по комнате.
Кенна подошла к туалетному столику. С каждым годом количество баночек с маслами и мазями увеличивалось.
– В этом богом забытом поместье меня интересовал только один мужчина. Гэви Дугал, – сказала она, роясь в ящиках.
Через пару минут она вернулась к кровати, села рядом с Арти, открыла маленькую кожаную коробочку красного цвета и осторожно высыпала ее содержимое на пуховое одеяло из шелка.
– Я уже много лет не доставала эти штучки, – тихо произнесла она, взяв в руки ожерелье из засохшего вереска.
Оно начало рассыпаться в ее пальцах, и она аккуратно положила его на место. Здесь же была маленькая книжечка с карандашом, вроде тех, какие носят с собой девушки на танцы, чтобы записывать имена своих партнеров. Еще там был маленький камушек, отшлифованный водой.
Кенна прикрыла камушек, и ее глаза стали мечтательными.
– Гэви подарил мне этот камушек, когда мы впервые занимались любовью. Нам было по четырнадцать, я до сих пор чувствую запах вереска.
– И он не женился на тебе? Нахал! – Арти поддразнивал ее.
Кенна положила камушек обратно в коробочку.
– Он хотел жениться на мне, но я была слишком амбициозной. Я решила, что выйду замуж за старшего сына лорда, потому что у него было больше денег, и поэтому Гэви сбежал работать в Эдинбург. Позже я слышала, что он женился на какой-то сироте и вернулся домой через несколько лет. Но к тому времени я уже уехала учиться, а Джеймс тоже нашел себе жену.
– Что это? – спросил Арти, взяв тонкий кусочек меди, на котором был узор – дырочки, производившие впечатление, что в руках бумажная салфетка.
– Безделушка, оставшаяся от моего первого любовника, – ответила Кенна, улыбаясь своим воспоминаниям.
– Он играл в азартные игры?
Кенна быстро подняла голову.
– А что?
– Я видел такую штучку еще в детстве, и мой отец объяснил мне, что это такое. У одного известного игрока такая безделушка была вставлена в веер, вроде украшения. Но когда он раскрывал веер и смотрел на рубашки карт остальных игроков, то видел рисунок, говорящий о том, какие карты у его партнёров по игре. Конечно, пользоваться таким трафаретом можно только для определенного вида карт. Они должны быть с одного печатного станка, и этот человек договорился со стоявшим у станка, чтобы тот подогнал рисунок рубашки карт.
Сердце у Кенны застучало на всю комнату.
– И ты, конечно, не помнишь имени игрока?
Арти улыбнулся.
– Конечно, нет, но это фамилия древнего рода. Километровая родословная! Эта семья сражалась бок о бок с королями. А мой отец рассказывал, что мужчины в этой семье либо с честью умирали, либо бывали....
–...предательски убиты. Маккэрны, – прошептала Кенна. – Клан Маккэрнов.
– Верно! А откуда ты знаешь?
– Так вот из-за чего они ссорились, – тихо сказала она, – за один из трафаретов деда.
Она взяла кусочек меди у Арти и держала его в руках, словно это было само зло.
– Из-за этого медного кусочка умерла женщина, – сказала она и бросила его на кровать.
– Ее звали Эдвина?
– Да! – изумилась Кенна. – Как ты догадался?
– Это имя выгравировано по краю трафарета. Посмотри!
– Ее имя? Но ведь это бессмысленно. Она нашла его, и ее муж... – Кенна потерла пальцами виски, – нет, подожди-ка. Что сказал Гэви, когда дал его мне? Он сказал, что видел эту вещь на ее столе. Он шарил в ее спальне, а не в спальне ее мужа. Гэви схватил эту штучку, но когда услышал, как кто-то идет, спрятался в шкафу. Он и забыл о том, что все еще держит в руках эту вещицу. Он сказал...
Она замолчала на минуту.
– Да, Гэви сказал, что женщина искала ее, исступленно роясь в ящиках, а ему было стыдно, потому что ему всегда она нравилась. Гэви говорил, что хотел уронить эту штуку на пол после того, как женщина уйдет.
– Но не успел? Ее убили?
– Да! Ее муж вошел в комнату, и она обвинила его в том, что он украл у нее этот трафарет. Гэви говорил, что между ними была ужасная ссора, что они были очень злы, оба громко обвиняли друг друга во всех смертных грехах. А потом старик застрелил ее. Гэви говорил, что это был несчастный случай. Пистолет принадлежал ей. Она кричала, что муж ей надоел, что он сует нос не в свое дело, поэтому вытащила свой пистолет. Но когда муж попытался его забрать, пистолет выстрелил.
Кенна замолчала и посмотрела на Арти.
– Сразу же все в доме забегали, и в этом столпотворении Гэви улизнул из шкафа. Он даже не понял, что все ещё держит в руке эту медную полосочку до тех пор, пока не выбежал из дома, а потом слишком боялся кому-нибудь рассказать, что видел. На самом деле он никогда никому не рассказывал об увиденном, пока мы не стали с ним любовниками.
– А она сама играла?
– Нет, играл только ее муж, а позже я слышала, что его внук, Колин. В этой семье азартные игры – болезнь, передающаяся через поколение.
– А как ты думаешь, зачем ей нужен был трафарет? Она меняла его, чтобы муж проиграл в карты? Или надеялась, что его пристрелят, когда узнают, что он нечестно играет? – сказал Арти.
– Может быть, но почему тогда здесь ее имя? Похоже на то, что это ее трафарет, а не его..
– Возможно, она хотела сама попробовать играть в карты и выиграть однажды у мужа. Но в любом случае, эта вещь была важна для нее, раз она вытащила пистолет, думая, что трафарет взял Муж. Неужели она никогда не играла в карты?
– В каком-то смысле играла. Она тратила его деньги. То, что он не проигрывал в карты, тратила она. Гэви повторял, что... – вдруг Кенна замолчала.
– Что с тобой? – встревожился Арти.
– Карты! Колода карт у Джеймса. Он показывал мне ее. Это карты с изображением сокровищ!
– Ты говоришь глупости, – ответил Арти, заметно раздраженный тем, что не понимал ее.
Кенна схватила трафарет, перепрыгнула через кровать, подхватила письмо и позвонила, чтобы пришла горничная.
– Убирайся!
– Прошу прощения?
– Убирайся! Сейчас же! И никогда не возвращайся!
– Что с тобой? – повторил озадаченный Арти.
– Ничего! Я собираюсь замуж, вот и все! Я выхожу за человека, который и не подозревает, что он сказочно богат.
Арти сначала не понравилось, что его отшили, но затем он медленно и обворожительно улыбнулся.
– Я смогу навещать тебя?
Кенна оглядела его с головы до ног.
– Насколько я помню, – ответила она, – от Джеймса пахнет овцами. Конечно, ты сможешь навещать меня. Но только после свадьбы.
– Разумеется, – ответил Арти.
Он собрал одежду, перекинул ее через плечо и прошел мимо остолбеневшей горничной совершенно голым.
Глава восемнадцатая
Темперанс была в своей спальне, где теперь часто находилась после ссоры с Джеймсом. Она пыталась занять себя заметками по поводу увиденного в деревне и составляла план дел для Нью-Йорка.
Услышав стук в дверь, она подняла голову.
– Войдите.
На пороге стояла пожилая женщина, и Темперанс не сразу узнала в ней мать Финолы.
Темперанс улыбнулась женщине: она прекрасно знала, зачем та пришла.
– Ваша дочь делает эскизы платьев. Я скоро взгляну на них. У меня просто пока нет времени.
– Я не за этим, – ответила женщина. – Мы хотим пригласить вас на обед.
– На обед? – не поняла Темперанс. – Эппи на кухне, она даст вам что-нибудь поесть.
Но женщина не двигалась с места.
– Я обязательно посмотрю эскизы, – повторила Темперанс, начиная раздражаться. – Я не забуду.
Но женщина продолжала улыбаться.
– Я знаю, что вы не забудете, и знаю, что вы поможете моей дочери, как помогли Грейс, но что вы скажете, если я приглашу вас сейчас на обед?
За все годы своей помощи женщинам Темперанс не припомнила случая, когда бы ее приглашали на обед. Приходя к нуждающимся, она сама всегда приносила с собой корзинку еды.
– Если вы думаете, что там появится Джеймс, то ждать его вы будете долго, потому что он на горе.
Темперанс засмеялась.
– Да, я голодная. Я только зайду на кухню и возьму...
– Нет, не зайдете и не возьмете, – твердо ответила женщина. – Или вы придете с пустыми руками, или не пойдете вообще!
Темперанс вместе с женщиной вышла из дома, и они пошли к деревне, встретив на пути с полдесятка ребятишек. За время, прошедшее после катания на коньках, Темперанс не часто встречалась с детьми. Она была занята шляпами и записью наблюдений, поэтому не часто выходила из дома.
Когда они подходили к деревне, Темперанс еле сдерживала улыбку, слушая болтовню ребят. Они определенно запланировали нечто вроде празднования, на котором она была почетной гостьей. Ей было очень интересно, что они приготовили: речи, различные подношения? Смутят ли ее их бесконечные слова благодарности?
Женщина остановилась возле побеленных домиков, открыла дверь и пропустила вперед Темперанс.
Внутри горел торфяной огонь в камине, и двое детей сидели за столом. Младший, мальчик, старательно выводил цифры на грифельной доске, а девочка читала книгу.
– Садитесь, будьте как дома, – сказала женщина.
Мальчик посмотрел на Темперанс.
– Мама вас пожалела: вы в большом доме совсем одна, – сказал он.
– Тихо! – сказала его мать, наклоняя большой железный чайник, висевший на огне.
Пожалела? Темперанс вздохнула и улыбнулась.
– Что ты читаешь? – спросила она девочку.
– «Илиаду» Гомера.
– Ух ты! – удивилась Темперанс. – А не сложно?
– Нет, – ответила девочка. – Учитель говорит, что человек учится только тогда, когда стремится к лучшему.
Темперанс не представляла, как старый Хэмиш читает что-то еще, кроме нотаций, хотя, у него, возможно, есть даже некоторые достоинства.
– А что еще говорит Хэмиш? – спросила Темперанс девочку и, услышав ответ, широко раскрыла глаза от удивления.
Мелани Маккэрн прошла мимо дочери, не узнав ее.
– Мама! – услышала она знакомый голос и повернулась.
Ее умудренная опытом дочь носила свои длинные волосы не как раньше – аккуратно зачесанными наверх, а заплетенными в косы, которые спускались по плечам. Вместо одного из прекрасных платьев, сшитых специально для нее, на Темперанс была юбка-шотландка, которая выглядела так, будто ее последние пять лет стирали в горном источнике, и грубая льняная рубаха.
И Темперанс сама очень изменилась: Мелани никогда не видела, чтобы ее дочь сияла таким здоровьем.
– Не смотри на меня так, – сказала Темперанс, смеясь и отдавая нечто, похожее на крынку молока, ожидающему ребенку.
Мелани перевела взгляд с дочери на привязанную рядом с ней козу, затем опять посмотрела на дочь, затем на ребенка с молоком, а потом опять на дочь.
– Да, мама, – засмеялась Темперанс, – я только что подоила козу.
Мелани стояла молча, не шевелясь, и изумленно глядела на дочь.
– Выпьешь молока? – спросила Темперанс. – Нет ничего лучше глотка свежего молока.
– Нет, спасибо, – ответила Мелани, отступая. – Тетя Джеймса и я приехали поговорить с тобой об одном очень важном деле.
Темперанс обняла ее.
– Я приехала в карете, – сказала Мелани.
– Давай лучше пройдемся!
Мелани растерялась вконец, потому что раньше дочь не любила ходить пешком. Темперанс всегда говорила, что в карете быстрее. Но Темперанс с косами была другой, новой, с которой Мелани только предстояло познакомиться.
– Как тебе нравится вот это? – спросила Темперанс, берясь за полы своей длинной выцветшей юбки и покружившись.
Мелани молчала, и Темперанс, снова обняв ее, медленно повела к дому. Она начала рассказывать о прошедших днях, начиная с того момента, когда мать Финолы пригласила ее на обед.
– Никого не интересовало, кто я и что сделала для них. Они все делали для меня. Мне кажется, что, работая так, как я привыкла, очень легко забыть, что в мире есть счастье, – говорила Темперанс. – Я, в первую очередь, смотрю на женщин, с которыми произошло что-то ужасное. А их мужчины... – она улыбнулась. – Я иногда забываю, что не все мужчины на земле должники и алкоголики.
– Ты писала, что Джеймс работает, – мягко сказала Мелани, но когда увидела, что дочь поджала губы при одном упоминании этого имени, поспешила сменить тему. – И тебя пригласили на обед?
– Да, – ответила Темперанс, снова улыбаясь. – Я думала, что это какая-нибудь церемония. Но это был обычный семейный обед, а когда у меня загорелась юбка, я...
– Что?!
– Со мной все в порядке, только платье испорчено, поэтому мать Финолы вытащила мне эту одежду из сундука, и она на редкость удобная.
– И очень тебе идет.
– Да, – задумчиво произнесла Темперанс. – Они такие хорошие люди, заботятся друг о друге и принимают всех, как своих. Дети сказали, что я столько сделала для них, что теперь их очередь сделать что-нибудь для меня. Они говорили это от чистого сердца. Взрослые им ничего не подсказывали.
С тех пор как Темперанс исполнилось четырнадцать и умер ее отец, Мелани казалось, что дочь навсегда отказалась от удовольствий жизни. Может быть, она считала себя виноватой в его смерти? Это ее вечное легкомыслие... В тот день она торопилась на день рождения подруги... Но какова бы ни была причина, именно с того ужасного дня, когда отец начал задыхаться, а потом рухнул замертво на стол, Темперанс посвятила себя добрым делам. Мелани знала, что ее дочь никогда не бывала с тех пор на вечеринках.
А сейчас перед ней стояла совсем другая Темперанс. Она рассказывала о том, как дети показывали ей птичьи гнезда, странную по своей форме скалу и маленькие прячущиеся источники.
– Я думала, что у них нет детства, потому что нет роликовых коньков, – сказала Темперанс, – но...
– Но существуют другие вещи кроме новомодных развлечений?
– Да, – улыбнулась Темперанс. – Дети – это часть любой семьи. У них есть своя работа, свои обязанности, и все знают все друг о друге. А еще Хэмиш...
– УХ? – поддразнила Мелани. – Ужасный Хэмиш?
– Мне кажется, я неверно думала о нем. Он был таким напыщенным и считал, что я...
– Городская девочка, которая испортит его паству?
– Да, именно так. Но он очень много работает для своих людей. Он готовит задания для каждого ребенка, точно знает, на что способен каждый ребенок. А еще он не делает различий между женщинами и мужчинами. Раньше я думала, что его жена дает ему снотворное, чтобы он не трогал ее, но сейчас понимаю, что она просто пытается заставить его отдохнуть от работы.
Они уже подошли к большому дому, но Мелани хотела, чтобы дочь и дальше рассказывала. Она никогда не видела Темперанс такой возбужденной от счастья, по-другому не скажешь, с тех пор, как... да, с тех пор, как умер ее отец.
Но у входа стояла Ровена, она провела их в столовую, где ждал Джеймс. Как только Темперанс увидела Джеймса, настроение у нее упало. И даже не помогло, что Джеймс окинул ее с головы до ног удивленным взглядом, рассматривая косички и юбку, хихикнул и спросил:
– Общаемся с язычниками?
Мелани показалось, что они сейчас накинутся друг на друга с кулаками. Глубоко вздохнув, она присела за стол и выжидательно посмотрела на Ровену.
– Ничего более нелепого я еще не слышала, – сказала Темперанс. – Кто написал такое глупое завещание?
– Человек имеет право делать со своей собственностью все, что захочет, – ответил Джеймс, неотрывно глядя на Темперанс.
Они сидели за обеденным столом в доме Джеймса Маккэрна, и в камине пылал огонь. Напротив расположились тетя Джеймса, Ровена и мать Темперанс, Мелани. Они только что рассказали Джеймсу и Темперанс о завещании, которое гласило, что Джеймс должен жениться по любви до своего тридцатипятилетия, иначе потеряет все, что имеет.
– Пусть Колин забирает эту чертову деревню! Добро пожаловать! – заявил Джеймс, сложив руки на груди.
Темперанс сразу пришла в себя.
– Вы самый эгоистичный человек, которого я встречала! А вас это не касается? – она сердилась больше, чем следовало, стараясь не вспоминать о той ночи, которую они провели вместе. – А как же остальные? Ведь ваша деревня – это маленький бриллиантик, где люди заботятся друг о друге. А вы хотите просто так отдать ее! Если ваш братец-мот проиграет это поместье в карты, кто будет заботиться о Маккэрнах?
– С каких пор вы начали беспокоиться о Маккэрнах? – резко ответил ей Джеймс. – Вы и ждете не дождетесь, когда уедете в Нью-Йорк к людям, которым вы действительно нужны! – каждое его слово было насмешкой. – И что вы знаете о моем брате, если смеете обзывать его? Ваш отец...
Темперанс подскочила.
– Да как вы посмели произнести имя моего отца? Мой отец был святым человеком, особенно по сравнению с вашим! Вся моя семья...
Джеймс поднялся и нагнулся к Темперанс.
– Никто из нас не может быть признан святым, – громко произнесла Мелани и взглянула на дочь. – Темперанс, прежде чем бросить камень, вспомни тетю Изабеллу и дядю Дугана.
Темперанс тут же села, покраснев, за ней сел Джеймс.
– Х-м-м-м, – произнесла Ровена, взглянув на Темперанс и Джеймса, а затем на Мелани, – я надеялась, что мы решим вопрос цивилизованным путем, но у меня создается впечатление, что вы, дети мои, не в состоянии держать себя в руках и обсуждать нашу проблему. Мелани, дорогая, нам лучше уехать.
– Да-да, конечно! – ответила Мелани, поднимаясь.
– Постойте! – одновременно произнесли Джеймс с Темперанс, посмотрели друг на друга и отвернулись.
– Я... – начала Темперанс, – я думаю, что нам необходимо это обсудить. Завещание глупое... Но оно существует, и нам нужно с этим считаться. Прежде всего, и речи не может быть о том, чтобы Колин получил поместье. Я с ним не знакома, но наслышана о нем.
Она повернулась к Джеймсу, холодно глядя на него.
– Полагаю, вы согласитесь со мной? Или вы на самом деле хотите, чтобы ваши возлюбленные овечки перешли к азартному игроку?
– Лучше уж к нему, чем к американской благодетельнице, – пробормотал Джеймс.
– Что ты сказал? – громко переспросила Ровена, поднеся ладонь к уху. – Говори громче, Джеймс, ты же знаешь, что я туга на ухо.
– Я в первый раз об этом слышу, – тихо сказал Джеймс, сощурившись. – Ты с третьего этажа слышишь, что на первом слуги пьют твой драгоценный бренди.
Ровена улыбнулась и откинулась на спинку стула.
– И что вы собираетесь делать, дети мои?
– Спасать деревню, – быстро ответила Темперанс, – человек должен жертвовать во имя других, – вопросительно подняв бровь, она посмотрела на Джеймса.
Он ответил ей внимательным взглядом и коротко кивнул.
– Хорошо, – тихо сказала она, – мы поженимся. Не потому, что мы этого хотим, а для того, чтобы сохранить поместье. Это касается людей, которые гораздо важнее нас самих.
Мелани и Ровена, услышав это, пристально осмотрели обоих – их лица ничего не выражали.
– Но, дорогая моя, – сказала Мелани, – мы не просим вас с Джеймсом пожениться.
– Не просите? – удивленно спросила Темперанс. – А я думала, что вы добиваетесь именно этого.
– Конечно, нет! – воскликнула Ровена. – Вы жили бы хуже, чем дед Джеймса со своей женой. Она застрелилась, лишь бы не быть рядом с ним.
– Она этого не делала, – снова в один голос сказали Джеймс и Темперанс, опять взглянули друг на друга и вновь отвели взгляд.
– Об этом вы нам расскажете позже, – сказала Ровена, – у нас сейчас дело поважнее. Ключевые слова «по любви». Я считаю, Джеймс, что именно твой негодяй брат заставил отца добавить эти – как правильно выразилась Темперанс – глупые слова в завещание. Он думал, что ты будешь женат на той жуткой девчонке до срока, оговоренного в завещании. Все понимали, что вы не любили друг друга. Колин бы просто подождал до твоего тридцатипятилетия, а затем поместье стало бы его.
– Оно и станет, – пробормотал Джеймс. – Ладно, чего вы хотите от меня?
– Жениться на Кенне, и чтобы Темперанс подготовила все к свадьбе, – сладко произнесла Мелани.
– На ком? – переспросил Джеймс, а Темперанс молча и выразительно смотрела на мать.
– На Кенне, дурень! – воскликнула Ровена. – На Кенне! На девушке, которую ты любил в молодости и хотел взять в жены, но твой отец внезапно отправил тебя в Лондон. Помнишь?
– А-а, – ответил Джеймс, – на Кенне...
Он улыбнулся, затем покосился на Темперанс, но она, не поворачиваясь к нему, уставилась на мать.
– На Кенне... – повторила Темперанс бесцветным голосом.
– Да, – улыбнулась Мелани, – должна сказать тебе правду, я надеялась, что вы с Джеймсом... В общем, ты понимаешь, о чем может мечтать мать, но теперь мне рассчитывать не на что. Я еще не видела, чтобы двое с такой антипатией относились друг к другу. Да и твои последние письма просто переполнялись – вы уж простите меня, Джеймс! – неподдельной неприязнью ко всему, что связано с Маккэрнами.
– Вы писали маме, что ненавидите Маккэрнов? – мягко спросил Джеймс.
– Нет, не писала! – быстро ответила Темперанс. – Мама, я ничего такого не писала! Я писала, что Маккэрнов нужно втаскивать в двадцатый век, но, честно говоря, за последние несколько дней я...
– Понятно, – прервал ее Джеймс, – вы ненавидите меня.
– А за что вас любить? – огрызнулась Темперанс. – За то, что вы думали обо мне? – она повернулась к матери. – Он думал, что я приехала сюда, чтобы выйти за него замуж. Когда я помогала детям и Грейс, он считал, что я все это делаю, чтобы обратить на себя его внимание, как какая-нибудь шлюшка, которая...
– Мы так с вами ни о чем не договоримся! – воскликнула Ровена. – Меня меньше всего сейчас волнует ваше мнение друг о друге. Самое главное – это спасти имение.