– О нет. Я голова вернуться домой.

Солнце уже стояло высоко, когда они пустились в путь: нужно было сложить в фургоны одежду, оружие, доспехи, шатры и съестные припасы. Слуги нашли Мод и двух женщин из Мальвуазена. Граф и его жена попрощались с их величествами. Больше всего Лайонин жалела о разлуке с Бе-ренгарией. Женщины пообещали друг другу чаще приезжать в гости.

Брент удостоил мать скорбного взгляда, но всякий намек на грусть покинул его, когда Ранулф привел во двор черного пони и вручил поводья новому пажу. Генри де Лейси рассмеялся и обвинил Ранулфа в том, что тот балует мальчишку, но Ранулф ответил, что воздает всем своим людям честь по заслугам. Лайонин едва сдержала улыбку при виде серьезного личика шестилетнего ребенка, воображающего себя взрослым мужчиной.

Корбет и Сэнневилл были куда в худшем состоянии, чем Лайонин. Ранулф дружески хлопнул обоих рыцарей по спине, спросив, что они думают насчет сегодняшней погоды. Не чудесный ли выдался денек? При этом он подмигнул жене, которая вовсе не посчитала шутку забавной, тем более что ее собственный желудок решительно отказывался угомониться.

Обратное путешествие в Мальвуазен было неспешным и заняло всю неделю. Они не останавливались в замках, предпочитая раскидывать шатры и проводить ночь чуть ли не под открытым небом. Часто гуляли в лесу, смеялись, целовались, ласкали друг друга.

Едва они покинули паром, доставивший их в Мальвуазен, Лайонин охватило странное волнение. Когда впереди показались первые штандарты, они с Ранулфом переглянулись, обменявшись сдержанными улыбками. И, как раньше, въехали в западные ворота, только на этот раз Лайонин то и дело наклонялась, чтобы коснуться протянутых рук.

Единственным темным пятном в этот радостный день было появление рыцаря, полускрытого стеной конюшни. Он злобно пялился на нее, и Лайонин невольно поежилась.

Она припомнила, что уже видела этого человека на стенах замка. Он нес караульную службу. Заметив его плотоядную ухмылку, она тотчас отвела глаза.

Муж снял Лайонин с седла и не сразу разжал руки, сжимавшие тонкую талию. Она нежно улыбнулась.

– Миледи, вы вернулись! Я тут умирала от страха каждую минуту, пока вас не было! – Люси вперевалочку направилась к госпоже.

– Похоже, все тревоги ничуть не повлияли на ее аппетит, – прошептал Ранулф. Люси еще больше растолстела.

– А эта негодница! Она помогала вам в столь грешной проделке?! – возмущалась Люси, кивая в сторону робко улыбавшейся служанки Кейт.

Но Лайонин знала, что, несмотря на сварливость, Люси в жизни пальцем никого не тронула. Наконец старушка обратилась к Ранулфу.

– А вы вроде опомнились, – фыркнула она, заметив, как нежно он обнимает жену.

Ранулф не улыбнулся, но Лайонин увидела веселые искорки в его глазах.

– Если ты имеешь в виду эту львицу, то знай, что у меня просто не было выбора. Она из кожи вон лезла, чтобы обольстить меня. Никакой мужчина не смог бы устоять.

– Ранулф! – одернула его Лайонин.

– Это я ей так велела, – объявила Люси. – Женщина не должна полагаться на пустоголовых мужчин, чтобы добиться своего.

Лайонин сгорала со стыда. Но Ранулф беспечно усмехнулся и поцеловал ее руку.

– Она получила все, что пожелала. Вот только не знаю, как мне удалось выжить! Дни и ночи напролет! И никакого отдыха.

Лайонин отчаянно пыталась вырвать руку.

– Не позволю, чтобы меня обсуждали… как трактирную девку! – прошипела она и, высоко подняв голову, прошествовала к входной двери.

Мимо пролетел Брент, ошеломленный величием замка. Она была рада показать мальчику все красоты Мальвуазена и вспомнить уже испытанное однажды восхищение окнами, коврами и шпалерами.

Остаток дня прошел в отчетах обо всем, что случилось за время их отсутствия. Управитель Уильям де Бек доложил о беспорядках в отныне принадлежащем Лайонин замке Гетен. Оказалось, ближайший сосед решил объявить, что большая часть имения – его собственность. Ранулф послал Уильяма и шестерых рыцарей гарнизона замка уладить дело.

Все последующие дни превратились для Лайонин в одно сплошное счастье. Она и садовник Бассет дружно трудились, чтобы наполнить сад розами, лилиями, маргаритками, ноготками, маками, нарциссами и травами. По стенам были рассажены шпалерные вишни, яблони и персиковые деревья. В теплые ночи они с Ранулфом часто сидели у выложенного изразцами фонтана и разговаривали или пели дуэтом.

Почти две недели Ранулф отсутствовал, объезжая другие владения, а когда вернулся, встреча была радостной. Они почти все время проводили вместе, пили из одной чаши, делились новостями.

Как-то в конце июня они сидели в соларе. Брент дремал на ковре, обняв подаренного Ранулфом щенка. Но покой был неожиданно нарушен запыхавшимся слугой, объявившим, что в деревне пожар. Ранулф немедленно отправился туда. Брент последовал за господином.

Было уже поздно, когда вернулись «черные стражи» во главе с Ранулфом, измученные и измазанные сажей с головы до пят.

– Мы не сумели спасти дома, но люди все живы, хотя кое-кто и обгорел. Не могла бы ты о них позаботиться? – устало спросил он, собираясь идти к реке, чтобы отмыться.

Им так и не удалось заснуть в ту ночь. Уже на рассвете они, покачиваясь, направились к лестнице, ведущей на второй этаж. Глаза Лайонин закрывались сами собой.

– А, вот и вы, – кивнула Люси, вручая Лайонин корзину, которую та машинально взяла. – Идите-ка отсюда, пока еще есть время. Здесь вам уснуть не дадут. Скоро весь замок будет на ногах. Тут же заявится Уильям с вопросами, которые следует немедленно решить. За ним притащится Бассет и потребует помощи миледи. Так что уходите. Я приготовила вам еду. И конь, эта злобная скотина, порождение самого дьявола, уже оседлан. Я не желаю видеть вас до самого вечера.

Ранулф, казалось, тотчас же забыл об усталости и, погладив Лайонин по спине, украдкой сжал соблазнительную попку. Она подскочила и возмущенно поглядела на мужа, но тот лукаво ухмылялся:

– Люси, ты просто ангел! Вот такая женщина мне по сердцу! Я так доволен, что даже не стану защищать поруганное имя Тая. Пойдем, Львица, я знаю чудесную долину, которая укроет нас.

Он взял ее за руку и потащил к двери. Лайонин едва успела благодарно улыбнуться Люси.

Долина оказалась очень живописной. Здесь царила тишина, нарушаемая только пением птиц. Поросшая мхом и крошечными розовыми цветочками земля была мягка и манила отдохнуть.

Скоро на Лайонин осталась одна полотняная камиза, а на Ранулфе – набедренная повязка. Он прислонился к дереву, а Лайонин прижалась спиной к его груди.

– Ты больше не жалеешь, что женился на мне? – спросила она.

– Я никогда об этом не жалел.

Она улыбнулась и прижалась к нему еще теснее, лениво гладя ладонью его бедро.

– И Брентом ты тоже доволен?

Он повернул ее к себе и вопросительно вскинул брови:

– К чему все эти вопросы? Что-то тебя расстроило?

– Нет. Все хорошо. Просто мне хотелось узнать, что ты чувствуешь ко мне и как относишься к детям.

– До чего же ты противная, надоедливая девчонка! Но ничего не поделаешь, мужья обязаны терпеть собственных жен. Что же до детей, по крайней мере когда речь идет о Бренте, я с каждым днем все больше привязываюсь к мальчишке. Брат Джонатан говорит, что он очень способный и уже умеет писать свое имя. Его Корбет научил…

Он резко осекся и, мрачнея, повернул ее лицом к себе.

– Почему ты задаешь мне все эти вопросы? – повторил он. Лайонин положила руку ему на грудь и засмеялась:

– Я тебе не враг, Ранулф, и ты не должен так смотреть на меня, – начала она, но тут же вскрикнула от боли: он так резко отпустил ее, что она едва не упала.

Немного опомнившись, она слегка улыбнулась и снова приникла к мужу.

– Мне просто любопытно. А какого ответа ты ожидал? Ранулф облегченно вздохнул и разом обмяк.

– Ты испугала меня, вот и все. На какой-то миг мне показалось, что сейчас ты скажешь о своей беременности.

– А если бы все было именно так? Он снова напрягся, но тут же расслабился.

– Я вынудил бы себя встретить новость с мужеством, подобающим рыцарю и графу.

Лайонин была рада, что он не видит выражения ее лица.

– О каком мужестве ты толкуешь? Не вижу особенного подвига в том, чтобы зачать ребенка.

– Дело не в этом, а в вечной за него ответственности. Ребенок – это не шутки.

– И ты принял бы новость вполне серьезно? Наверное, он не попался бы в ловушку так легко, если бы сейчас посмотрел ей в глаза.

– Совершенно верно. Но я рад, что ты не понесла. У меня даже нет времени обдумать… что это такое – отцовский долг.

Сердце Лайонин упало.

– А твоя дочь?

– Тогда… я был молод и… Он немного помолчал.

– Давай больше не будем говорить на эту тему. Тогда она уже сама повернулась к нему:

– Но, муж мой, мы просто обязаны потолковать об этом, поскольку к Рождеству я приготовила тебе особенный подарок.

– И что же это? – удивился он. – У меня и без того все есть.

Лайонин покачала головой:

– Может, мне следовало попросить отца Джонатана изготовить тебе разум из клочка пергамента? Думаю, он будет действовать не хуже, чем тот, которым ты безуспешно пытаешься воспользоваться.

Ранулф нахмурился, вскинул голову, и с лица вдруг сбежали все краски. Он молча смотрел на нее, широко раскрыв глаза.

Лайонин принялась старательно рассматривать свои руки.

– Только не говори, что недоволен. Я этого не перенесу. Молчание длилось целую вечность, прежде чем Ранулф приподнял ее подбородок. Она почти могла поклясться, что сильная мужская рука, рука Черного Льва, королевского рыцаря и графа, предательски подрагивает.

– Это правда? Ты родишь мне малыша?

Лайонин кивнула, не совсем понимая, что он сейчас испытывает. Ранулф уронил ее руку, буквально взметнулся с земли и, откинув голову, издал громкий, уродливый и ужасающий военный клич, подобного которому она в жизни не слышала. Лайонин поспешно заткнула уши, содрогаясь всем телом. Теперь она могла догадываться, что испытывали враги, слыша эти жуткие звуки, разнесшиеся по всему острову.

Лайонин все еще прижимала руки к ушам, когда Ранулф оглянулся, прижал ее к себе и требовательно поцеловал в губы.

– Означает ли это, что тебя не рассердило мое известие? Он стремительно подхватил ее на руки.

– На земле нет человека счастливее меня.

– И ты не вспоминаешь о долге и обязанностях? – поддела она.

– Больше я не потерплю твоих издевательств! Сначала я хотел бы сына, а потом – десяток дочерей. Мальчик необходим, чтобы защищать моих прелестных девочек. И я никогда не позволю им выйти замуж. Всегда стану держать подле себя. Пусть подают мне домашние туфли и греют вино. И конечно, я сообщу Эдуарду, что именно ему мы обязаны первенцем.

– Какое отношение имеет король к нашему ребенку? •

– Если он родится в Рождество, значит, мы зачали его в те три дня Круглого стола, – объявил он. – Мой бедный разум всегда славился способностями к вычислениям, не говоря уж о разгадке женских тайн. Эдуард обязательно скажет, что всему причиной смесь красного и белого вина. Конечно, все с этим согласятся: когда я уносил тебя из зала, лицо твое было на редкость выразительным.

– Никого ты не уносил!

– Еще как уносил! Оставшиеся громко смеялись, хлопали в ладоши и советовали мне, как лучше продолжить этот вечер. Но боюсь, все эти предложения меркли в сравнении с тем, что ты вытворяла. Да я просто уверен, что именно в ту ночь мы зачали ребенка, – торжественно объявил он и засмеялся, когда она ударила его кулаком в грудь. – Что скажет наш мальчик о матери, которая бьет его отца?

– Скорее всего присоединится ко мне. Если только не повезет родить такого хвастуна, как ты!

Ранулф снова рассмеялся и прижал ее к себе.

– Значит, ты должна родить мне дочерей, иначе кто же будет слушать меня и моего сыночка?

– Я уверена, что ты кого-нибудь обязательно найдешь.

– Верно, но все они боятся голос при мне повысить. Я слишком их подавляю. Ни одна женщина не заставит меня так упорно трудиться, чтобы произвести впечатление. Не осмелится поколотить меня, когда я захожу чересчур далеко. Никто, кроме тебя.

Лайонин обхватила его за шею.

– Я рожу тебе сотню детей, кого ты только захочешь! Они поцеловались. Медленно. Нежно.

– Значит, ты действительно рад? Он прикусил мочку ее уха.

– Тебя трудно убедить. Что еще сказать? Я дождаться не могу рождения нашего первенца. Теперь мне следовало бы уложить тебя в постель, а потом идти и безудержно хвастаться перед моими рыцарями.

– Немедленно отпусти меня и не будь таким дураком! Я вполне здорова, и сила, которую я коплю каждый день, перетекает в дитя.

Он осторожно поставил ее на ноги и задумался.

– Не знаю… Люси и Кейт позаботятся о тебе и помешают накопить слишком много силы. А теперь одевайся, и мы вернемся домой.

Но тут же, громко охнув, пробормотал:

– Тебе можно ехать верхом? Лайонин спокойно встретила его взгляд.

– Нет, мне следовало бы брести пешком до самого замка.

– Не смей мне дерзить, девчонка! – возмутился Ранулф. – Есть много способов наказать тебя и не повредить младенцу.

Но она широким жестом перекинула волосы через плечо.

– И какие же это способы, милорд?

Он схватил ее и с самым серьезным видом принялся щекотать, пока она не взмолилась о пощаде. Они повалились на землю, и Ранулф, не обращая внимания на просьбы, продолжал пытку. Лайонин стала отбиваться, и камиза порвалась, обнажив ее груди. Все мысли о мести мгновенно вылетели из головы Ранулфа. Их ласки были нежными и сладостными. Новость связала их еще крепче. Этот ребенок – плод наслаждения друг другом. Плод взаимной любви.

Утомленные, они погрузились в благодатный сон прямо на земле, среди мха, цветов, под музыку журчащей воды, ленивый гул насекомых, на теплом летнем ветерке…

Лайонин тихо сидела в соларе, вышивая новый плащ для мужа и прислушиваясь к радостным крикам «черных стражей», становившимся все громче с каждой минутой. Дружба между Ранулфом и его людьми казалась нерасторжимой, крепившейся годами войны, битв, боли и радости и, как она подозревала, немалым количеством вина.

Она уже лежала в постели, когда вернулся Ранулф, шумно разделся, упал на перину рядом с ней и, грубо притянув к себе, как тряпичную куклу, стал ласкать твердеющий живот. Но сон одолевал его, и с довольным ворчанием он заснул, зарывшись лицом в ее волосы.

Две недели спустя поднялась буря. Утром обитателей острова встретило серое небо. На горизонте сверкали молнии, в воздухе пахло дождем. Ранулф стоял во дворе, задумчиво глядя на небо.

– Думаю, нужно подготовиться, – заметил он своим людям и, повернувшись, увидел встревоженное лицо жены. – Ты еще не знаешь, что на острове Мальвуазен бывают ужасные ураганы, а этот, похоже, один из худших. Мы с «черными стражами» должны предупредить обитателей деревни. Позаботься, чтобы в доме все было закреплено: я не желаю, чтобы по конюшням и хозяйственным постройкам летали оторвавшиеся доски. Поставь мальчишек у каждого стойла, пусть всю ночь успокаивают лошадей. Найди Уильяма и передай ему мои распоряжения.

– Я здесь, милорд Ранулф, и начал приготовления. – Похоже, управитель не нуждался в приказаниях. – Ставни уже прибивают гвоздями.

Ранулф молча кивнул и исчез.

Атмосфера в замке разительно переменилась. Наступила неестественная тишина. Люди ходили на цыпочках и говорили шепотом. Старший плотник и его подмастерье таскали с собой ящик с инструментами и вгоняли гвозди в каждую подозрительную доску. Кони, почуяв приближение бури, нервничали, ржали и метались по стойлам. Мальчики, как могли, успокаивали животных.

Рыцари гарнизона запасали дрова и еду, складывая все в каменных башнях. Туда же отводили мелких животных. Прятали кожаные изделия, ткани – все, что было сложено в хозяйственных постройках. Дворы и дорожки были тщательно вычищены, чтобы дождь не смешивался с мусором, превращая всю территорию в сточные канавы.

Первые тяжелые капли упали во второй половине дня.

– Леди Лайонин, скорее идите в замок. Лорд Ранулф сказал, что вы не должны быть во дворе во время дождя. – Кейт, которая очень серьезно относилась к новым обязанностям камеристки Лайонин, почти силком затащила хозяйку под надежную крышу каменного дома.

– Ходдер, присмотри, чтобы в соларе зажгли огонь, и принеси одеяла и халаты для лорда Ранулфа и мастера Брента. Они, должно быть, насквозь промокнут. И пусть Доукин позаботится о горячей еде и вине.

– Да, миледи.

Буря усиливалась. То и дело раздавались оглушительные раскаты грома, и молнии прорезывали небо. Лайонин представила, каково приходится Ранулфу, Бренту и «черным стражам», и содрогнулась.

В соларе было сухо и тепло, и все же при каждом порыве ветра лицо Лайонин мрачнело. Она даже не могла выглянуть в окно, поскольку ставни были наглухо заколочены, чтобы защитить дорогие стеклянные окна.

– Я не могу ничего делать! – воскликнула она наконец, откладывая шитье. – Почему они не возвращаются? Иди и спроси Ходдера еще раз, нет ли каких известий?

– Миледи, я только что вернулась. Остров большой, и они должны позаботиться о всех жителях. Кроме того, на всех сторожевых башнях нужно разжечь огонь.

– Но зачем?!

– Чтобы предостеречь корабли, идущие к острову. У мыса Святой Агнессы часто случаются кораблекрушения.

– Кораблекрушения? – тихо пробормотала она, снова садясь.

– Да. И тогда людям лорда Ранулфа приходится идти на мыс и искать выживших.

– Но почему? Разве там никто не живет?

– Конечно, живут, миледи. Но не все так благородны, как лорд Ранулф. – И, видя, что Лайонин не поняла, принялась объяснять: – По закону нашедшие корабль, с которого никто не успел спастись, могут забрать себе весь груз. Если выживет хотя бы один человек, груз будет принадлежать ему, а не тем, кто нашел судно.

– И все же мне неясно, какое отношение это имеет к моему мужу.

– Слишком часто местные жители убивают спасшихся, чтобы не отдавать добычу. Лорд Ранулф присматривает, чтобы этого не случилось.

Лайонин была встревожена.

– Но разве не опасно искать полумертвых людей в такую бурю?!

– Еще как опа…

Кейт вовремя одумалась и осеклась, заметив широко раскрытые, почти безумные глаза госпожи.

– Лорд Ранулф только отдает приказы, – солгала она. – Для него это не так опасно. Есть хорошие гребцы, которые ищут людей.

Лайонин облегченно вздохнула, но шить все-таки не было сил.

– Не думаешь же ты, что случилось кораблекрушение?

– Нет, иначе нам бы сообщили. Весь остров знает, когда гибнет судно, даже если буря не кончилась.

Время тянулось нескончаемо, и Лайонин нервно металась от окна к окну, забывая, что они закрыты. При каждом стуке она подбегала к лестнице, но видела только тьму.

Было уже поздно, когда она услышала хлопанье дверей, голоса людей и слетела вниз, едва касаясь ступеней. И бросилась к Ранулфу, не обращая внимания на мокрую одежду. Он прижал жену к себе, слыша тревожный стук ее сердца.

– Ну вот, я едва не утонул, а ты еще и поливаешь меня слезами, – приговаривал он, целуя ее мокрые щеки. – Пусти меня к очагу, я промерз до костей.

– Брент! Где он? – допытывалась она.

– Его забрал Корбет. Их женщины позаботятся о мальчишке.

Она невольно почувствовала укол ревности, и Ранулф заметил это:

– Тебе меня мало?! Позволишь мне стоять здесь и превращаться в сосульку? Может, мне надо было последовать за пажом?

Она широко улыбнулась и потянула его наверх, гденемедленно отпустила Кейт, после чего быстро помогла Ранулфу стащить набухшую водой одежду и стала растирать его полотенцами. Ходдер принес теплый халат, подбитые мехом домашние туфли, горячее вино, миску с супом и жареных цыплят.

Немного согревшись, Ранулф набросился на еду и питье.

– Редко бывают такие страшные бури, – рассказывал он с полным ртом. – Своими глазами видел, как ветер поднял в воздух пса и пронес несколько ярдов. Брент держался за луку седла обеими руками. Хьюго посадил его перед собой и привязал к седлу поводья пони. Дождь лил такой, что в двух шагах ничего не было видно. Несколько месяцев уйдет на то, чтобы починить крыши. Ты хорошо подготовила замок.

Она снова стала растирать его ноги полотенцем.

– Да, и я рада, что ставни заколочены наглухо. Надеюсь, в море не видно судов?

Он помедлил, обгрызая цыплячью ножку.

– Нет. На всех башнях зажжены огни, и я послал людей на мыс Святой Агнессы. Кто-то немедленно прискачет, если на горизонте покажется судно.

– Тебе обязательно ехать самому? Не можешь никому поручить это дело?

Он недоуменно вскинул брови:

– Нет. Отдавать приказы никто, кроме меня, не имеет права.

Он не успел договорить, как в комнату влетел Герн:

– Кораблекрушение, и крупное! Остальные стражи уже одеваются.

Ранулф вскочил и направился в спальню. Лайонин молча наблюдала, как он вытаскивает одежду из сундуков.

– Ты не можешь послать туда своих людей? Муж повернул к ней лицо, грозное, как сама буря.

– Нет. И больше не смей говорить мне ничего подобного, – рявкнул он, натягивая камизу и толстые шерстяные шоссы.

Лайонин поежилась.

– Иди сюда, – велел он наконец. – И не смотри на меня так. Я должен идти и не желаю, чтобы ты надоедала мне нытьем.

Она молча стояла перед ним.

– Где моя Львица? – возмутился он. – Принеси мне теплую шерстяную накидку. Неужели ты не стоишь золота, которое я на тебя потратил, или еды, которую скормил?

– Может, дождь превратит тебя в благородного рыцаря, – процедила она.

Одевшись, он прижал ее к себе так сильно, что едва не сломал ребра.

– Если хочешь помочь, иди в часовню и молись за нас. Боюсь сражаться с морем в одиночку.

Сбегая по ступенькам, он еще успел крикнуть:

– И прикажи вытереть всю воду с пола. Не хватало еще, чтобы буря испортила мой дом!

Внизу послышались голоса. Входная дверь хлопнула. Лайонин осталась одна в гигантской пустоте, долго слушая, как барабанит дождь по крыше, прежде чем до нее дошли его слова… «Сражаться с морем»… Он собирался сам сесть в лодку?!

Лайонин в ужасе огляделась. Ну конечно. Откуда ему знать, сумел ли кто спастись, если его там не будет? Иначе люди в лодках легко уберут все следы найденных живыми людей. И никто ничего не узнает.

Она побежала в спальню и разбросала все вещи из сундуков, прежде чем нашла шерстяную одежду. Уже через несколько минут она была укутана с головы до ног.

В конюшнях внутреннего двора осталась всего одна лошадь, резвый вороной жеребец, на которого она в обычных обстоятельствах побоялась бы сесть. Седлая коня, она тихо, долго уговаривала его. Он вращал глазами, но не укусил ее и не лягнул.

– Ты должен доставить меня на мыс. Нужно забыть неприязнь друг к другу, ибо Ранулф нуждается в нас. Я должна остановить его!

Она вывела коня и вскочила в седло. Вороной попытался ее сбросить, но она резко дернула поводья, и он утихомирился.

– Для твоих проделок нет времени. Пора ехать.

И жеребец действительно полетел как стрела. Конь и всадница слились в одно целое.

На мысу толпились люди и лошади. Лайонин поняла, что если кто-то из «черных стражей» увидит ее, то немедленно вернет в замок. Поэтому она оставила коня у скал, зная, что он достаточно вышколен, чтобы не тронуться с места.

Никто не заметил темную фигурку, медленно двигавшуюся вдоль спускавшейся к берегу скалы. И когда очередная стрела молнии осветила небо, она осознала, что приехала слишком поздно. Три лодки уже качались на бушующих волнах. Она легко различила Ранулфа в самой дальней.

Лайонин встала на колени в тени скалы и стала молиться так истово, как никогда в жизни. Буря продолжалась, дождь хлестал, проникая сквозь одежду, но она ничего не замечала. Только молилась, повернувшись лицом к черным волнам.

Прошло несколько часов, прежде чем она увидела огоньки возвращавшихся лодок и побежала к берегу, не замечая бро-сившихся к ней мужчин. Кто-то обнял ее за плечи, но она не оглянулась. Сейчас она видела только лодки. И сразу поняла, что Ранулфа там нет. Лодки вытащили на берег, а она по-прежнему не могла пошевелиться.

– Простите, миледи, нам очень жаль! – крикнул один из гребцов, перекрывая вой ветра. – Он увидел чью-то голову и свалился в воду, пытаясь спасти парня. Мы долго искали его, но не нашли.

Сильные руки оттащили ее, она уткнулась лицом в чье-то мокрое плечо, не замечая, как ее гладят по спине, пытаясь утешить.

– Нет!

Это слово бурлило в ней, угрожая прорваться гнойным чирьем. Она с силой оттолкнула обнимавшего ее человека, и когда снова повернулась к гребцам, те поспешно отступили в полной уверенности, что бедняжка помешалась! Ее лицо было искажено яростью. Куда подевалась всегда милая, вежливая Лайонин? Голос, который гремел, заглушая ветер и дождь, не мог принадлежать женщине.

– Вы узнаете ад на земле, если не отыщете его и не вернете мне живым! Даже в Кастилии не найдется пыток, которые смогут сравниться с тем, что я сотворю с вами! – Она шагнула вперед, и мужчины, окружавшие ее, отступили.

– Вы слышали меня? Не смейте возвращаться без него! Мужчины, не протестуя, вернулись к лодкам и принялись энергично грести навстречу сеявшему гибель морю.

Никто не попытался поддержать Лайонин, когда она упала на колени, но руки всех присутствующих были благоговейно сложены, когда их госпожа стала молиться. Рыцари молча последовали ее примеру. Стоявшие на холме зеваки при виде крошечной фигурки, стоявшей на коленях в мокром песке и прибое и окруженной семью темными рыцарями, тоже опустившимися на колени, забыли о холоде и дожде и присоединились к молитвам за возвращение возлюбленного хозяина. Никто не пошевелился, не прервал молитву, когда в море замаячил слабый свет и буря стала утихать. И не было ни одного гребца, который не перекрестился бы и не вознес безмолвную молитву за тех, кто их встречал.

Рука, вновь сжавшая ее плечо, заставила Лайонин поднять глаза и увидеть лодки. Ей помогли встать. Сначала она не заметила Ранулфа: муж шел, низко склонив голову. Но, уверившись, что он спасен, Лайонин рухнула на песок и закрыла лицо руками. Плечи беспомощно опустились. Она будто разом ослабела. Кто-то обнял ее за плечи и помог встать.

Лайонин с трудом подошла к лодке и увидела, что Ранулф пристально смотрит на длинный мокрый сверток, лежавший у него на коленях. Заметив жену, он сперва растерялся, а потом обозлился.

– Кто позволил ей находиться здесь? – прорычал он тому, кто оказался ближе всех.

– Она спасла твою неблагодарную шкуру, так что не смей говорить о ней в таком тоне!

От такой отповеди Ранулф еще больше растерялся. До этой минуты никто из его людей не смел говорить с ним подобным образом.

– Потолкуем об этом позже… Возьми это, – бросил он, отдавая сверток Сэнневиллу. – Это девушка, так что обращайся с ней поосторожнее.

Дождь сменился моросью, и солнце храбро старалось прорваться сквозь тучи. Промокший насквозь Ранулф вышел из лодки и недоуменно воззрился на гребцов, явно старавшихся держаться подальше от его жены. Они вели себя так, словно боялись маленькой женщины.

– Что ты успела натворить за эти несколько часов, и почему мои люди считают возможным отчитать меня при всех, тогда как гребцы трясутся в страхе при одном взгляде на тебя?

– Ранулф…

Губы Лайонин задрожали. Еще секунда – и она оказалась в его объятиях, сотрясаясь от бурных рыданий. Он прижимал жену к себе, испуганный силой ее чувств.

– Пойдем, дорогая, – уговаривал он, гладя ее по голове. – Я жив и здоров. Я вернулся. Пожалуйста, перестань. Не плачь. Я этого не вынесу.

Она жалостно шмыгнула носом, пытаясь успокоиться.

– Когда они вернулись без тебя, я словно с ума сошла… О, Ранулф, они хотели тебя бросить!

Он сурово оглядел стоявших рядом мужчин:

– Это что еще? Вы позволили бы мне утонуть?

– Конечно, – рассмеялся Корбет. – Мы думали, с вами все покончено, но миледи не пожелала для вас водяной могилы. Теперь-то она смирная, но куда буре до нее! Клянусь, моя кровь замерзла от страха! Я думал, она велит казнить нас всех. Ранулф понимал, что хотя Корбет шутит, какая-то доля правды в его словах есть. Белоснежные зубы Льва блеснули в улыбке.

– Она Львица! – гордо воскликнул он, поднимая ее на руки и унося на вершину холма. Там он оставил ее и отправился посмотреть на Тая, который храбро простоял на месте в продолжение всей бури. Лайонин отошла, чтобы увести от скал своего вороного жеребца.

– Миледи!

Она удивленно подняла глаза и, увидев метнувшегося навстречу Маларда, едва успела отступить. Мощное тело рыцаря тяжело приземлилось у ее ног.

– Лайонин, не шевелись!

Она в полном недоумении уставилась на Ранулфа, осторожно кравшегося к ней. Лайонин боялась моргнуть. Очевидно, опасность близка. Но что ей грозит? Может, сюда забежал хищный зверь, испугавшийся бури? Поэтому она лишилась дара речи, когда Ранулф вырвал из ее рук поводья вороного. Тот откинул голову и заржал, перебирая передними ногами.

– Да что это с вами? – взорвалась она. – Вы пугаете бедное животное!

Выхватив поводья, она стала гладить бархатный нос, чтобы успокоить жеребца. Животное опустило голову и боднуло ее в плечо.

Она оглянулась на мужа и стражей. Те смотрели на нее с разинутыми ртами и, немного опомнившись, дружно расхохотались, сначала тихо, потом все громче и громче, пока весь берег не огласился смехом. Люди один за другим валились на песок, держась за животы, и вскоре у ее ног в грязи и глине извивались все восемь мужчин.

– Простите, милорд, – прохрипел, отдуваясь, Сэнневилл, – но вы пугаете мою лошадь.

– Даже конский хвост весит больше, чем она, – пробормотал Герн, снова разразившись смехом.