Китаец оставил под зеркалом маленький тюбик пасты. Я выдавила немного на палец и стала втирать в зубы, потом вынула из кармана помаду, накрасила губы. Кажется, вид у меня стал поприличнее. Я даже попыталась кокетливо улыбнуться.

Ища китайца глазами, я пошла между кресел. Вот он! Ого, как сердце-то подпрыгнуло! Он поднял голову. Легкая турбулентность, меня качнуло. Он улыбнулся и протянул руку, будто мы старые знакомые. Еще толчок – и я ухватилась за спинку его кресла. И непроизвольно нагнулась пониже к нему. Он посмотрел мне в лицо – прямо, открыто, от него опять пахнуло лимоном, и он подхватил меня под руку, чтобы я не упала к нему на колени. «Спасибо», – произнесла я по-английски и покраснела.

Он снова улыбнулся. Я могла различить каждый волосок у него в брови, видела собственное отражение в его темных зрачках. Там была я, только в совсем другой жизни. Я живу с ним в Гонконге, Сингапуре, Шанхае, Пекине. Покупаю экзотические овощи на запруженных народом рынках, ношу шелковые одежды и вместе с тысячами других людей езжу на велосипеде по широченной, как автобан, улице. Вечером мой китайский муж приходит домой, и после ужина мы играем партию в маджонг, а потом засыпаем рядом, и он во сне держит меня за руку. Моя китайская жизнь была довольно суетливой, но при этом вполне реальной, и выглядела я совершенно счастливой. Боже! С испугом я выпрямилась, оторвалась от китайца и в смятении рухнула в свое кресло.

Как оглушенная стояла я в ожидании пересадки в ледяном (спасибо кондиционеру!) аэропорту Сингапура, а мимо меня, как стаи цветных рыбок, проносились потоки людей со всех концов света. В одном из бесчисленных магазинчиков электроники Фриц приобрел шагомер – считать шаги и километры во время утренних прогулок на Бали.

– Смотри, – он в восторге протянул мне маленькую штучку, – как она точно фиксирует каждый мой шаг! – Он прикрепил устройство к икре своей ноги. – С ума сойти, откуда эта штука знает, сколько я сделал шагов?! – продолжал изумляться он, бесшумно шагая по ковровому покрытию в своих ковбойских сапогах.

Я смотрела ему вслед и думала: а если мне потеряться здесь, в Сингапуре, что тогда будет? В голове у меня зашумело, и, осторожно переставляя ноги, я двинулась за мужем.

– Сто двенадцать шагов отсюда до выхода и обратно, – посчитал он и заинтригованно уставился на шагомер. – Потрясающе: и здесь сто двенадцать, ровным счетом! Невероятно! Бетти! Разве не прикольно!

Я слабо кивнула. Он поцеловал меня в щеку.

– Тебе не по себе после полета?

– Угу.

– Чем это от тебя пахнет?

– Духами, – нагло заявила я. – В «дьюти фри» побрызгалась духами с ароматом мандарина.

Запахи цитрусовых трудно отличить один от другого. И у меня возник план. Как только новый самолет взлетел и погасла надпись «Пристегните ремни», я встала с кресла.

– Опять в туалет? – Фриц неохотно пропустил меня.

Я вздохнула поглубже: китаец мог вообще остаться в Сингапуре. Но нет – вон он, я вижу его черный ежик среди кресел. Медленно-медленно поплыла я к нему, так, чтобы он смог увидеть меня и вдохнуть аромат моих духов. Ну, только бы никаких воздушных ям и тряски, мне надо дойти до него во что бы то ни стало! Но он читал газету и меня не заметил. Я задержалась в туалете: глядела на себя в зеркало и качала головой. Дура! Что ты вытворяешь? Пытаешься наверстать упущенное, ухватить шанс, которого никогда и не было? Зачем тебе бросать твою прежнюю жизнь? Тебе и там хорошо, тихо и спокойно, ты живешь там мирно и душевно со своим Фрицем.

Я прошла обратно, китаец так и не поднял головы. Мне хотелось расплакаться от разочарования, как будто я провалилась на экзамене.

Пыталась поспать, но никак не могла устроиться. Все было неудобно. Кроме того, пока я маялась дурью, Фриц стащил у меня надувную подушку и теперь мирно похрапывал с полуоткрытым ртом. Выглядел он весьма трогательно. Если приглядеться, так он даже очень симпатичный. Я давно заметила, что Фриц особенно хорош на фотографиях крупным планом. Я любила его пухлые губы, иссиня-черную небритую щетину, его почти греческий нос.

Я быстро его поцеловала. Он закрыл рот и вздохнул во сне. Я взглянула в окно: под нами проплывали индонезийские острова, похожие на зеленые подушки на синем огромном ковре. Ява, Суматра, Борнео, Калимантан, Ломбок, Бали. Как из детской считалки. Странно, столицу Бали, Денпасар, никто ни разу не называл, играя «в города»: Дюссельдорф, Дублин, Дели, но только не Денпасар.

С трудом передвигая отекшие ноги, я доковыляла до багажного конвейера и тупо уставилась на чемоданы и сумки, выплывающие из его недр. Сумка Фрица показалась сразу, а мой чемодан пришлось ждать. Ничего удивительного – я всегда и везде оказываюсь последней, так уж мне везет.

В изнеможении я вытерла со лба пот рукавом футболки и уловила слабый запах мандариновых духов. Где же мой китаец? Я огляделась. Нет его нигде. Мой китаец! Я посмеялась над самой собой.

– Твой чемодан! – крикнул Фриц.

Он снял мой новенький зеленый чемоданчик с бегущей ленты и взгромоздил его на тележку. Автоматические двери распахнулись, и нас, словно мокрой тряпкой, ударило влажным горячим воздухом. Я тут же показалась себе липкой и вдвое толще, чем есть, будто пропитанной жидкостью.

Пожилой балиец в красном с золотом саронге подошел к нам и, улыбаясь, несколько раз произнес наши имена. Раз на пятый мы его поняли.

В следующее мгновение такси, безбожно пропахшее потом, уже несло нас в отель.

Уж не знаю, как я представляла себе Бали, но кроме того, что здесь левостороннее движение, ничего интересного не заметила. Пожухлая зелень сменялась по временам магазинами, где торговали мопедами, мебелью, холодильниками и телевизорами, огромные рекламные щиты с обещаниями сказочного путешествия на плотах или пения райских птиц уродовали пейзаж, бесчисленные мотоциклы и микроавтобусы нещадно отравляли воздух.

Вдруг стало темно, будто дернули рубильник. Мы повернули с шумной центральной улицы в один из переулков, где в полутемных лавчонках продавали так называемые «сувениры»: бесконечных рыбок, фрукты и цветочки, вырезанные из кости и камня, кошек и лягушек в виде пресс-папье и прочую ерунду. Всего этого полно и в Германии, и годится оно только для того, чтобы в последнюю минуту купить хоть что-то на память о путешествии и подарить потом кому-нибудь, завернув сувенир в мою подарочную бумагу.

Я так и застонала. Такси в это время резко затормозило, и я ткнулась лбом в подголовник переднего сиденья. Когда я снова выпрямилась, в свете фар на дороге стояла белокожая блондинка в шортах и с виноватым видом махала руками.

– Туриста, – проворчал водитель, – не смотреть как следует на дорога!

– Движение левостороннее, – добавил Фриц, обращаясь ко мне. – Чтобы смотрела как следует, когда улицу переходишь!

Я осторожно потрогала пальцами лоб: приличная вздулась шишка, больно, черт!

– Ну-ка, покажи, – потребовал муж. Я отвернулась, но он положил свою горячую ладонь мне на лоб. – О-о, не хило! Зато будешь помнить: когда переходишь здесь дорогу, смотри сначала направо, а потом – налево.

Да ну вас всех! Я убрала его руку с моего лба и отвернулась к окну. Белокурая барышня на другой стороне улицы уже болтала о чем-то с длинноволосым балийцем.

Такси еще пару раз свернуло в какие-то темные проулки и наконец остановилось перед едва освещенным входом в гостиницу, крытую бамбуком.

Двое мужчин в таких же, как у нашего водителя, красно-золотых саронгах отворили дверцы и тихо, мягко, нараспев промолвили:

– Добро пожаловать в отель «Франджипани».

Я вышла. Ощущение было, как во сне. Воздух горячий, обволакивающий, сладкий. Цикады трещали без умолку. Один из служащих отеля ударил в большой гонг, возвещая о нашем прибытии. Его гудение прошлось по улице, как живое существо.

Наш багаж тем временем погрузили на тележку. Мы последовали за портье по узкой дорожке, усыпанной цветами франджипани. Я подобрала один из них и вдохнула его тяжелый, тягучий запах. С дорожки неожиданно открылся вид на бассейн, который блеснул в темноте, как огромный глаз. Чуть дальше уже шумел морской прибой и сияло немыслимое количество звезд.

Человек в саронге остановился перед маленьким бунгало и открыл перед нами дверь, покрытую искусной резьбой. Дверца оказалась такой узкой, что внутрь пришлось протискиваться боком, и то с трудом. Портье рассмеялся. «Балийская дверь», – пояснил он.

Однако сама хижина оказалась на удивление просторной. Посреди комнаты красовалась голубая ванна. Стекол в окнах не было, вместо них натянута противомоскитная сетка. В палисаднике росли гигантские банановые пальмы с красно-желтыми цветами, которые казались искусственными.

Портье осведомился: «О'кей?» Мы улыбнулись и молча кивнули. Он отдал нам ключи и откланялся.

– Ну как? – с гордостью спросил Фриц.

– Чудесно, – искренне ответила я.

– И вправду чудесно, – повторил муж и с довольным вздохом плюхнулся на постель. Через минуту он уже спал, свернувшись калачиком, как ребенок, и даже не сняв ковбойских сапог. Какой он маленький и хрупкий!

Десять лет назад я потому и заметила его. Моя прежняя любовь, верзила мордоворот физрук, периодически меня избивал. Интересное наблюдение: неужели мы выбираем новых друзей и возлюбленных, стремясь, чтобы они являли собой противоположность предыдущим? Насколько это верно? Что бы мы ни совершали, это всего лишь реакция на прошлый опыт? И если да, то в какой степени? Неужели у нас в жизни одна петля цепляется всегда за другую, как в вязаном свитере, и без предыдущей невозможна последующая? Мой свитер поначалу был вязан кое-как, и рисунок все время путался, зато последняя часть выполнена безукоризненно, без единой ошибки.

Я не могла уснуть. Маленькие неведомые звери копошились в листьях банановых пальм, птицы кричали незнакомыми голосами, гекконы сновали по стенам бунгало, шурша бамбуковыми стеблями, лягушка квакала где-то совсем рядом.

Я села в плетеное кресло на веранде и прислушалась к новым звукам. Издалека долетел звон ксилофона. Это их индонезийский оркестр – гамелан, я о нем читала в путеводителе. Говорят, он играет такую однообразную пятитактовую мелодию, и она гипнотизирует, как звуки кифары.

Моя белая кожа отсвечивала в темноте. Я сидела как на полотне Руссо – белая женщина среди тропических растений. Вместо льва, как на картине, меня охранял Фриц. Между тем я давно уже и не смотрела на мужа, я глядела вдаль. Грустно, конечно; впрочем, через десять лет совместной жизни, наверное, так оно и должно быть. Его бы это, думаю, не сильно расстроило.

На моих часах по-прежнему тикало немецкое время – два часа пополудни. В это время я шла бы по супермаркету и бросала в корзинку те же, что и каждый день, продукты. Трудно осознать, что я сейчас на другом конце света, оторвана от своей тихой надежной жизни. Телом – в тропиках, духом – в немецком магазине, размышляю: отчего это целая курица стоит дешевле, чем две отдельные упаковки куриного филе, вот ведь загадка.

Я открыла мой зеленый чемодан. Ой, что это? Разве это мое? Так, соберись, соберись давай, посмотри внимательно. Это что? Широченные хлопчатобумажные штаны. Голубые рубашки. Это мое? Нет, не мое. Что это значит? Это значит, что чемодан – не мой, вот что!

О-о! Ну, и что мне теперь делать без моих платьев? Что прикажете носить ближайшие две недели?

Потом любопытство пересилило страх. Осторожно погрузила я обе руки в недра чужого чемодана.

На свет явились мужские черные рейтузы большого размера. Ого, дядя-то немаленький! Белые хлопчатобумажные рубашки, напоминающие кимоно. Да, вполне идут к рейтузам, все вместе напоминает костюм для каратэ или дзюдо. Несессер с бритвенным набором, аспирин, зубная щетка, зубная паста, крем для загара, дезодорант-карандаш. Ага, уже хорошо: мужчина, использующий дезодорант, должен быть симпатичным. Хочется, очень хочется, чтобы вся эта куча чужих вещей принадлежала приятному, милому человеку. Далее я обнаружила приличные, скромные серенькие плавки и шлепанцы 46-го размера. На дне – несколько книг, все сплошь романы. Как это мило: мужчина, читающий романы! С ума сойти! Три на английском, один – на китайском. На китайском! Это мой китаец! Я так и подпрыгнула. Идея! Есть одна бредовая идея!

Имя на ярлыке: «Ци Ванг Шун, Нойсштрассе 37, Кельн». И кельнский телефон. Китаец из Кельна. Мой китаец. У меня есть его адрес и телефон! В любое время могу ему позвонить. В любое время… А, ерунда. На свете миллиард китайцев, половина из них женщины, и минимум у четверти миллиона мужчин-китайцев зеленые чемоданы. Чушь все это.

Я выползла из пропотевших тряпок, которые парились на мне вот уже больше двадцати часов, и нагая вышла на веранду, в тяжелый, сладкий воздух. Порыв ветра пробежал по растениям. Цветы франджипани, медленно кружась, попадали на землю, как белые платочки. Пошел дождь – не противная мелкая бесшумная немецкая изморось, а сильный, гулкий поток – будто кто-то включил на небе гигантский душ. Я подставила под струю воды сначала руку, потом ногу, а потом и вся, совершенно голая, встала под удивительно теплый ливень. Крупные капли расплющивались о мою кожу. Они так сильно по мне барабанили, что пришлось закрыть глаза. Вот радости-то было! Ослепшая от воды, счастливая как ребенок!

– Ты что здесь делаешь? – прозвучал голос Фрица.

Я вернулась на веранду и отряхнулась, как собака.

– Тепло-то как, – отвечала я.

– С ума сошла, – он зевнул, – тебя же могут увидеть.

– Да кто?

Он поглядел на меня, снисходительно качая головой.

– Раздевайся давай! Иди сюда! – Я потянула его за руку, не сильно, впрочем, надеясь, что он ко мне присоединится. У нас был с ним негласный уговор: мне разрешено быть слегка эксцентричной, а ему это должно нравиться.

Не говоря ни слова, он принес мне полотенце. Мы сели вместе на веранде и стали слушать дождь и фырканье гекконов. Как было в тот момент мирно, покойно, счастливо… Наш последний вечер вместе. Хорошо, что у меня остался тот вечер. Я берегу его, как драгоценный камушек в коробочке. Открываю время от времени крышечку и любуюсь на камушек.

Вообще-то мне следовало рассказать мужу о перепутанных чемоданах, но минута пролетала за минутой, а я молчала. Он наконец объявил, что пойдет еще немного поспит. И я его отпустила, а дождавшись, пока он заснет, снова кинулась к чужому чемодану.

В наружном кармане обнаружились миниатюрные акварельные краски и альбом. До чего же трогательно! Я извлекла также таблетки от изжоги, зарядное устройство для мобильного телефона и несколько нераспечатанных фотопленок. Все вроде как у обычного туриста. Я так его и увидела в тот момент, китайца моего: сидит, наверное, в растерянности перед моим чемоданом и вертит перед глазами не слишком привлекательное дамское нижнее белье. Ой, нет, только не это! Как вспомню свои дурацкие футболки с глупыми надписями, полинялые неряшливые шмотки, ношеные туфли и шелковое платье для новогодней ночи… А мой крем для эпиляции? Да уж, страшно предположить, что обо мне подумает китаец. Я наклонилась к чемодану, надеясь учуять лимонный аромат.

Точно, он. Я вспомнила, как он улыбнулся мне в самолете, и улыбнулась ему в ответ. С этой улыбкой упала в постель рядом с Фрицем и уснула.